Кессель Ж. Всадники

забыть, вот в чем дело, и картины воспоминаний обрушились на него с такой
силой, как никогда раньше. Конь, который летит сквозь толпу врагов и бьет их
копытами - был его конем. И всадник который скачет держась только одной
ногой в стремени, и выхватывает шкуру козла у другого одержимого игрока -
был он сам. И победитель, который бросает этот трофей в круг - был опять
только он, он один, великий, величайший из всех чавандозов!
Старик сжал кулак, словно хотел с силой ударить Рахима. Тот испуганно
отпрянул назад, не понимая чем он мог прогневить великого Турсена, но даже
сейчас в его взгляде читалось такое бесконечное обожание, что старик опустил
кулак, развернулся и быстро пошел прочь. Пройдя пару шагов он, не
оборачиваясь, крикнул:

- Следуй за мной!

ДЬЯВОЛЬСКИЙ ЖЕРЕБЕЦ

Они прошли через двенадцать загонов, квадратных, окруженных глиняными
стенами и соединяющихся между собой лишь узким проходом. Земля была уже
горячей, хотя солнце еще не достигло зенита. В каждом углу загона стояла
полностью оседланная и взнузданная лошадь, которую недавно привели сюда из
конюшни и привязали веревкой к столбу.

Каждая лошадь излучала красоту и силу. Их длинные, заботливо
расчесанные гривы и черные, коричневые, рыжие и белые шкуры блестели словно
шелк, а широкие груди и мускулистые, красиво изогнутые шеи, говорили о мощи
и выносливости, темпераменте и огне.

Сорок восемь: Осман Бей, хозяин этого имения, без сомнения, самый
богатый человек во всей провинции Маймана. У его лошадей лишь одно
предназначение - выигрывать бузкаши. И многие из них возвращались в конце
сезона пораненными.

Единственным же господином княжеских конюшен был Турсен и когда лошади
Осман Бея побеждали, то слава не обходила стороной и его.
И это было справедливо: Осман бей давал лишь деньги, а все остальное
делал Турсен.
Он сам покупал жеребят, сам занимался улучшением породы.
Он присматривал за тем, чем их кормят и на какой соломе они спят, был
рядом когда их объезжали и дрессировали. От скачке к скачке он наблюдал за
ними, исправлял ошибки и открывал их скрытые возможности. Он лечил их раны и
переломы. И если одно из этих благородных животных ломало себе ноги во время
игр, или же было так тяжело ранено, что вылечить его было уже невозможно, то
Турсен убивал его тоже сам, своими собственными руками.

Турсен знал не только силы и слабости всех лошадей Осман бея, но также
и возможности всадников-чавандозов, элиты, которая играла на этих лошадях. И
выбирая коня и всадника он просчитывал и талант, и темперамент обоих, чтобы
пара была безупречной.

Пройдя от загона к загону Турсен проверил всех лошадей. Возле каждой
стоял он долгое время. Молча, в каком-то суеверном преклонении, следовали за
ним конюхи, понимая сколь многое зависит от этого обхода.

Когда весна подходит к концу, сезон бузкаши заканчивается: летние
месяцы слишком жарки. Осенью он начинается снова. А между сезонами задачей
Турсена было следить, чтобы изможденные животные набирались сил.
Сперва они должны полностью отдохнуть. Вечером им давали овес и ячмень,
а днем добавляли особой смеси из сырых яиц и масла. Из-за этого они очень
быстро становились сильными, но одновременно тяжелыми и покрывались жиром.
Затем следовал "кантар". В течении нескольких недель лошади, полностью
оседланные и взнузданные, стояли в загонах. Пылающее солнце сжигало жир,
раздражало нервы и учило животных терпению. Но сейчас, когда пришла осень,
Турсен вновь должен был сделать выбор.


В то время как он, сопровождаемый конюхами, шел от загона к загону к
нему присоединились еще несколько человек. Они тоже носили бедные,
заношенные, истертые чапаны и туфли из плохо обработанной кожи. Но за их
поясами, как и за поясом Турсена, были тяжелые плетки, и вместо бесформенных
и грязных платков, которыми были обвязаны головы конюхов, они носили круглые
шапки из овечьей шерсти с опушкой из меха лисы или волка.

Лишь они, кому неумолимые судьи присвоили звание "чавандоз", могли
носить такие шапки.
- Ты знаешь как их зовут? - шепотом спросил Рахим конюха стоявшего
рядом.
- Конечно, - ответил тот, - Я всегда здесь, когда один из них приводит
или забирает отсюда коня. Вон тот - Ялваш, а того зовут Бури.
- Ялваш...Бури...- повторил Рахим восхищенно.
Как все мальчики его возраста он видел уже многие бузкаши. Но это были
непритязательные игры в кишлаках, с простыми наездниками на обыкновенных
лошадях. Чавандозы же сражались только в особых бузкаши, провинция против
провинции, чавандоз против чавандоза.

И тот, кто хоть раз видел их в игре, не уставал рассказывать об этом
своим родным и знакомым. И очень скоро эти слова передавали друг другу люди
на базарах, чайханах, улицах и во всех поселках. Поэтому Рахим знал их
имена, как и все дети имения, все бача прислуживающие на кухне, мойщики
овощей, юные пастухи, посудомойки и садовники. Но сами чавандозы были для
них созданиями недостижимо далекими...а теперь:

- Это Менгул...а это Музук, - говорил конюх Рахиму.

В последнем загоне Турсен остановился и подал знак. Чавандозы собрались
вокруг него полукругом.

Рахим, чье сердце громко стучало, остался стоять рядом с конюхами
позади толпы. Он все еще не мог поверить своему счастью. Никогда еще ему не
разрешали заходить в конюшни. И он подумал о своем отце, старом пастухе,
который вместе со своей собакой и флейтой, пас каракулевых овец Осман бея
где-то далеко в степях. "Ах, если бы он мог увидеть меня сейчас, здесь,
рядом с такими знаменитыми людьми!". Рахим не мог оторвать от чавандозов
восхищенного взгляда.
С какой важностью они там стояли. Конечно, их чапаны были грязными и
заношенными, но смотрели они из под своих меховых шапок более гордо,
счастливо и свободно, чем самые богатые беи провинции.

Турсен все молчал. Чавандозы терпеливо ждали и не двигались. Казалось,
что старик в последний раз взвешивает силы, выдержку, храбрость и ловкость
каждого из них.
Наконец он назвал имена пятерых и определил каждому из них по лошади.
"Вы поедете в Кабул",- сказал он.
Те, кто были избраны, подошли к нему ближе.
"Что же будут делать другие?- испуганно подумал Рахим.-Наверняка, они
сейчас закричат, будут злобно протестовать, топать ногами, проклинать
несправедливое решение, и грозить именем Аллаха, который покарает
нечестивцев!"

Но те совершенно равнодушно продолжали стоять, смотря на мелкие белые
облака в небе, разглядывая трещины в глиняных стенах и выбранных лошадей.
"Потому что он - Турсен..., - понял Рахим, - против него они ничего не
могут сделать."
Как только Турсен отдал последние приказания, к нему обратился Ялваш,
самый старший из всех чавандозов, чей профиль напоминал хищную птицу :
- Мы не видим здесь Уроса, твоего сына. Разве он не едет в Кабул?
- Едет. - ответил старик.
- Но на какой лошади? - спросил Ялваш. - Ты отдал нам самых лучших.
Турсен ударил своей большой ладонью Ялвашу по плечу:

- Ты стар и сед,- сказал он недовольно, - а все еще не знаешь, что в
отношения отца и сына чужому лучше не мешаться?

Ялваш закашлялся, таким сильным был удар.

- Следуй за мной,- бросил Турсен Рахиму.



Очень скоро сады, виноградники, посадки фруктовых деревьев и бахчи с
круглыми, темно-зелеными арбузами, остались позади и они пошли по
невозделанной земле. Турсен шел впереди большими, твердыми шагами.

Потом земля начала переходить в редкий лес. Они поднялись по тропе,
которая вилась у подножия холма поросшего кустами ежевики.
Турсен палкой раздвинул ее колючие ветви.
Когда Рахим вынырнул из под них, то внезапно оказался на широкой,
светлой поляне. В ее середине росло несколько густых и крепких деревьев и
там же находился небольшой пруд, а рядом была каменная скамья. Возле этой
скамьи, привязанный веревкой, стоял конь. Это был жеребец темно-рыжей масти,
с длинной развевающейся гривой, крупной и сильной грудью, с изящными, но
крепкими ногами, такой непокорный, такой легкий и одновременно
величественный, что самые дорогие и лучшие лошади Осман бея никогда не
смогли бы сравняться с ним в красоте и силе даже в половину.

Турсен подошел к большой палатке, которая стояла у другой стороны пруда
окруженная зарослями. Какой-то человек появился на ее пороге, низко
поклонился и сказал:

- Добро пожаловать, господин!
- Привет тебе, Мокки.- ответил Турсен.
Человек распрямился. Он был еще очень юн, но такого высокого роста, что
большой тюрбан Турсена доставал ему лишь до подбородка. У него было плоское
лицо, широкие скулы и большой рот. Полы его бедного, слишком короткого
чапана открывали его мускулистые ноги, а рукава еле-еле достигали запястий.
Искренние и невинные глаза Мокки встретились с глазами Рахима. И Мокки
дружелюбно улыбнулся маленькому слуге.


Турсен обошел пруд и остановился возле рыжего жеребца. Мокки и Рахим
пытались последовать за ним, но он запретил им это и положив обе руки на
рукоять своей палки, застыл возле коня словно живая статуя..

Конь чувствовал его взгляд, и хотя он стоял на солнце, по его телу
прошла дрожь, мускулы заиграли, он встал на дыбы и его глаза полыхнули
огнем.

Наконец Турсен сказал :
- Я думаю, конь в хорошей форме.
В два прыжка Мокки очутился рядом с ним.
- В хорошей форме!- воскликнул юный конюх. - Господин, этого коня
невозможно описать словами! Он просто летит над землей! Десять коней один за
другим можно загнать, но этот конь будет мчаться все дальше! Прикажи ему все
что хочешь, и он тебя поймет...этот конь...он просто...просто...

Мокки не находил больше слов. Поэтому он начал смеяться и все его лицо
засияло. В его смехе была такая жизнерадостность и доброта, что даже сам
Турсен, чье лицо всегда оставалось замкнутым, чуть-чуть улыбнулся.
- Ты хороший саис*, Мокки, - сказал он почти мягко.
Но затем продолжал очень строгим тоном:
- Кто ездил на коне последний раз?
- Вчера вечером твой сын... а сегодня утром я. - сказал Мокки.
- И как?- спросил Турсен
- Мечта! - Мокки прикрыл глаза, словно все еще чувствовал ветер той
дикой скачки.

Турсен взглянул на его изменившееся лицо, его крепкие руки и массивные,
квадратные колени и сказал:

- Из тебя бы мог получиться хороший чавандоз.

Мокки рассмеялся снова:

- Ну, конечно, с таким-то конем! Это же что-то невероятное!
- Хватит уже об этом...- буркнул Турсен.
Мокки мгновенно замолчал и засмущался. Ему стало стыдно и за свои
улыбки, и за шутливый тон.

- Пойду, отполирую седло. - серьезно нахмурившись сказал он, и наклонив
голову, высокий саис, скрылся в палатке.

Турсен присел на каменную скамью.
"О, нет, - подумал старый чавандоз,- никогда больше не появится на
земле подобный жеребец. Потому что не будет на земле Турсена, который ,
путем бесконечных усилий и заботы, из трясущегося жеребенка, который
беззаботно прыгал и лягался, смог вырастить такого несравненного, такого
великолепного коня."

Скаковые лошади для бузкаши должны сочетать в себе не сочетаемые
качества: взрывной темперамент и умение выжидать, легкость, быстроту и
выносливость вьючного животного, быть агрессивными как лев и послушными как
дрессированная собака. Как иначе могли они мгновенно, повинуясь малейшему
нажиму коленей, тяге поводьев, переходить от открытого нападения к хитрому
уклонению от атак, то скакать прочь как преследуемый охотниками зверь, то
тут же гнаться за другими, мчаться с безумной скоростью и тут же
останавливаться на месте.
Но все подобные лошади не могли сравниться с конем стоящим здесь, чье
теплое дыхание ласкало щеку Турсена.
"Как и я, кто одерживал победы над самыми лучшими всадниками- думал
Турсен, - так и этот конь легко бьет всех своих противников."

И старому чавандозу показалось, что этот конь получил от него даже его
железную волю, его холодную отвагу, его ум и опыт.


Тихий вздох пробудил Турсена от грез. Рахим встал позади. Его
любопытство было столь сильным, что он осмелился спросить:

- Это та самая лошадь, что люди называют Джехол, Дьявольский жеребец?
Казалось, что Турсен не слышит его. Но мальчик продолжал дальше:
- Почему люди его так называют?
- Потому что он так умен, что превосходит человеческое понимание -
неторопливо ответил Турсен.
- И это твой конь? Только твой? - продолжал спрашивать Рахим.

И Турсен ответил ему снова. Возможно, он взял с собой этого мальчика
лишь для того, чтобы поговорить с ним о том, что его так мучило.
Отведя взгляд от Джехола, Турсен сказал:
- У меня всегда был свой конь.Только мой. Так же, как у моего отца,
моего деда и прадеда. Все они были хорошими чавандозами. Правда, они так и
не разбогатели, принося больше денег своим хозяевам, чем себе. Ты знаешь
сам, как дорого стоит подобный конь, и что в каждом бузкаши есть риск его
потерять. Что касается лошадей, то я все делал так же, как и мой отец, но
наверное мне повезло чуть больше. Моего первого я получил, когда мне было
двадцать лет и я одержал победу над лучшими чавандозами. Это был конь из
Бактрии, а с начала времен она славиться прекрасными лошадьми. И он тоже
звался Джехол, как и все мои кони.

Турсен обхватил рукоять палки крепче и положил подбородок на руки.
- С того времени у меня было их пять, и каждый превосходил своего отца,
потому что и я со временем научился выбирать лучшего жеребенка из всего
приплода, и опыта у меня становилось все больше. Но этот конь
превосходнейший из всех. Лучший, последний Джехол.

Внезапно Турсен замолчал. Снова кольнула его навязчивая мысль: "Да,
последний из всех моих коней. Но я никогда не буду ездить на нем. И я не
буду играть в этом несравненном первом бузкаши. И что это будет за бузкаши!"

Как бы хотелось старому человеку продолжить разговор с Рахимом. Но
гордость запрещала ему говорить с мальчиком о том, что его больше всего
занимало.
Из палатки вышел Мокки.Он взмахнул блестящей лошадиной уздечкой и
воскликнул смеясь:

- Смотри, Джехол, теперь тебе нечего будет стыдиться даже там, внизу, в
большом городе, перед самим шахом
- Сегодня вечером ты получишь мои последние приказания - сказал ему
Турсен.

Старый чавандоз протянул руку и провел ее по ноздрям своего коня.

- До вечера, - сказал он Джехолу.

И затем Рахиму:

- Жди меня здесь, пока я не вернусь.
- Прямо здесь, возле Джехола? - воскликнул бача.

Турсен развернулся и ничего не ответил. А Рахим поблагодарил Аллаха за
такую невероятную удачу.

ПЕРЕМЕНА НЕБЕСНЫХ СВЕТИЛ

Верхом на лошади требовалось примерно около часа, чтобы от имения Оман
бея добраться до Даулад Абаза, крошечного городка, который все жители
близлежащих мест считали чем-то вроде столицы. Большая часть степи была так
редко заселена, что пара развалившихся домов из глины, или несколько палаток
кочевников, уже считались поселком. А в Даулад Абазе находились - глава
округа, военный гарнизон, даже полицейский пост, столетний базар в самом
центре города, и новая школа с ним рядом.

Турсену нужно было к базару и его путь пролегал мимо школы. Был полдень
и занятия как раз закончились. Стайка детей выбежала на улицу из-за высокой
коричневой стены за которой находилось здание школы и сад. Лошадь Турсена
остановилась, - дети заполонили почти всю дорогу. Все они были странно
молчаливы и постоянно оглядывались назад, в сторону школьной стены.
Турсен, с высоты своей лошади, тут же узнал того прислонившегося к ней
человека, который словно магнитом притягивал к себе детей - обычно таких
нагловатых и неугомонных.

"Ага, - понял Турсен - Гуарди Гуеджи снова вернулся в страну."

Турсен ослабил уздечку и произнес с глубоким уважением:
- Приветствую тебя, Гуарди Гуеджи!
- Мир и тебе, о Турсен, лучший чавандоз этой страны

Турсен удивленно уставился на него, размышляя: "Как это возможно, что
он тут же узнал меня, спустя столько лет?"

- Расскажи, расскажи! - закричали дети.
- Мы еще увидимся с тобой, когда я поеду назад, о Предшественник Мира!
- сказал Турсен

Он пришпорил лошадь и поскакал вперед.




Базар Даулад Абаза был одним из самых старинных в провинции и все еще
сохранял красочность, обычаи и несравненную атмосферу вековых
северо-азиатских рынков.
В лабиринты шумных улочек, переулков и дворов солнце пробивалось сквозь
соломенные и крытые ветками навесы, и его лучи, мешаясь с тенью, бросали
колдовские отсветы на платья, лица, ткани и сосуды из меди. Дешевый, дырявый
чапан казался здесь дорогим бархатом, а большие медные самовары играли
золотыми бликами. Огромные горы мяса, арбузов и винограда переполняли
прилавки. Лошади, привязанные за ручки дверей, лениво отгоняли от себя стаи
мух и время от времени где-то протяжно кричал верблюд.
На узких улочках базара теснились люди и их животные, и независимо от
того был ли человек богат или беден, каждому приходилось употреблять все
свои силы, продираясь сквозь толпы от лавки к лавке. Единственным человеком
который представлял собой исключение из этого правила - был чавандоз. Там
где замечали его шапку, в толпе начиналось движение, люди шепотом назвали
друг другу его имя и словно по волшебству, перед чавандозом открывался
свободный путь. Там где они проходили, той характерной тяжелой походкой к
которой их принуждали высокие каблуки сапогов, - со всех сторон слышались
приветствия, торговцы протягивали им то арбуз, то кисть винограда радуясь,
что могут угодить им хоть чем-то. Герои охотно останавливались возле лавок,
благодарили, смеялись и отпускали шутки. Сквозь сетку чадоров вослед им
мечтательно смотрели женщины, которым от начала времен бывать на бузкаши
было запрещено.


В самом центре базара в Даулад Абазе, у самого богатого торговца
тканями была лавка, с широкой, выходящей на улицу верандой. Сегодня, под
тенью ее крыши, собрались: глава округа, которого люди называли Mаленький
губернатор в противовес Большому губернатору всей провинции, затем Осман
Бей, "Распорядитель бузкаши"- глава чавандозов провинции Маймана и еще пара
человек, известных конезаводчиков, чьи лошади так или иначе должны были
отправиться в Кабул.

Из-за таких гостей хозяин приказал постелить на пол особенно редкие и
дорогие ковры, и после того как им в чашки из тонкого русского фарфора
разлили зеленый китайский чай, они небрежно облокотились на стопки
кашемировых и шелковых платков из Индии, Персии и Японии. Присутствие таких
людей привлекло много любопытных прохожих, ну что ж, пусть все видят какая
высокая честь оказана его лавке.

Турсен смог подъехать к двери лишь проложив себе дорогу плеткой.
Прибежавшие слуги помогли ему сойти с лошади, приготовили для него
большую мягкую подушку и налили чаю.
Турсен поприветствовал сперва хозяина лавки, затем остальных гостей,
после чего откинулся на подушки и начал медленно, и с удовольствием,
потягивать чай. Заговорить с ним никто не решался. Старик не любил, когда
ему задавали вопросы.

Один их слуг протянул ему кальян. Турсен глубоко затянулся прохладным
дымом и лишь затем нарушил тишину, сказав :

- Я определился с выбором

И он назвал имена всадников и лошадей, которых выбрал для бузкаши в
Кабуле.

- Прекрасно,- отметил глава чавандозов, - Игроки, лошади и конюхи
отправятся в Кабул на грузовиках. Им понадобятся несколько дней, чтобы
привыкнуть к тамошнему воздуху.

- Это точно, - сказал Осман Бей, - высота в шесть тысяч шагов, хоть
что-то, да означает

Молчание. Кальян прошелся по кругу. Турсен закрыл глаза. Осман Бей
наклонился к главе чавандозов и прошептал ему на ухо:

- А что же Урос? Ты единственный, кто может его об этом спросить!

Тот отнял от губ серебряный наконечник кальяна и сказал:

- Прости мне, Турсен, мое нетерпение, которое совсем не подходит нашему
возрасту, но долг принуждает меня. Мы все еще не знаем какую лошадь ты
выбрал для Уроса, твоего сына.

- Мой сын должен был находиться здесь, - ответил Турсен не открывая
глаз.

- Люди видели его на базаре, - заметил Mаленький губернатор.
- Где? - спросил Турсен.
- На бое верблюдов, - ответил Осман бей улыбнувшись.
- Разве он не знает, что все мы встречаемся сегодня?
- Он пожелал досмотреть бой до конца, - ответил Маленький губернатор.

Турсен медленно открыл глаза.

- Бача, - обратился он к слуге, который хотел было опять подать ему
кальян, - иди и скажи Уросу, что я приехал.




На южной стороне Даулад Абаза, у самого края базара, стояла старая
крепость. Извилистые, узкие улочки выходили на широкую площадь огороженную
стеной из красноватой глины. На нее люди попадали неожиданно, прямо из тени
улиц под безжалостно палящее солнце.Обычно, в эти жаркие часы, площадь
словно вымирала, изредка можно было заметить на ней пару верблюдов на
которых хозяин навьючивал гигантские тюки, или же они отдыхали там в тени
длинной и старой, развалившейся, каменной стены.
Но сегодня на площади толпились сотни людей. Особенное зрелище
предлагали им сегодня, и они последовали сюда со всей страстностью, на
которую только были способны.
Два верблюда бились здесь не на жизнь, а на смерть.

В Даулад Абазе, как и во всем Афганистане, бои животных были одним из
самых любимых развлечений. А бой верблюдов совсем особенным, так как
подобное представление предлагали не часто: сначала нужно было найти
совершенно диких и сильных животных. Но этого было еще не достаточно: только
во время брачного периода верблюд способен нападать на своего сородича.

По чистой случайности сегодня в Даулад Абаз пришел караван из
Бадахшана, и с ним два верблюда самца, огромные, злобные звери, как раз
подходящие. И их хозяин решил заработать на них деньги.
Два тяжелых, покрытых черной шерстью верблюда, стоящих друг против
друга, как два врага, представляли сами по себе поразительное зрелище. Когда
же они начинали сражаться, то сравнить их можно было лишь с мрачными
чудовищами. Они били друг друга ногами и коленями, кусались, роняя кровавую
пену, бешено бегали один вокруг другого, стараясь повалить соперника на
землю или придушить. Непрерывно слышался их дикий рев, которому вторила
ревущая от восторга толпа, что распаляло верблюдов больше, чем солнечный
зной. Над развалинами старой башни кружили степные соколы, словно и они
наблюдали за этим боем.

И лишь один зритель, хотя он стоял в первом ряду, казалось совершенно
не разделял всеобщего безумия. Одетый в коричневый шелковый чапан, он стоял
неподвижно, и его точеное лицо оставалось невозмутимым. Лишь его губы,
сложившиеся в какую-то странную улыбку говорили о том, что бой ему хоть
немного интересен. Но когда мальчик-слуга из лавки торговца тканями, дернул
его за рукав, мужчина бросил на него гневный взгляд. И этот взгляд выдал
его. Да, и он тоже, хотя и тщательно скрывая, был полностью захвачен азартом
боя, как и толпа..

- Что тебе надо, вошь? - спросил он резко.

Бача нервно дернул головой и ответил:
- Ты должен немедленно прийти в дом моего господина.
- Я не приду раньше, чем закончится бой, и на этом все. - ответил
чавандоз.
- Но...

Чавандоз уже забыл про посланника, такой дикий крик поднялся вокруг:
чудовища бешено кусали друг друга и послышался хруст ломающихся позвонков.
Бой окончен? Но какой из двоих будет победителем? Снова та самая улыбка
скользнула по губам мужчины. Ничто не могло вырвать его теперь из глубины
азарта. И все же...имя...
- Турсен, - сказал бача.

Мужчина посмотрел на него.
- Благородный Турсен, твой отец, уже прибыл и послал меня за тобой.


Одно мгновение казалось, что бой подходит к концу, и таким образом
проблема решиться сама по себе. Но надежды Уроса не оправдались. Оба
верблюда освободились от смертельной хватки друг друга и заревели вновь с
такой силой, словно желали обвинить во всем пылающие небеса.

"Твой отец, великий Турсен",- повторил мальчик. И мужчина пошел вслед
за ним.

Устремив взгляд вперед, Урос направился через площадь, a толпа в
благоговении отхлынула перед ним в сторону. Ведь разве же сам он не был
знаменитейшим из всех всадников-чавандозов?

Но Урос казалось не замечал ни восхищенных взглядов, и был глух к
славословиям. Да, это правда: слава и почтение - лишь их желал он страстно.
Они были необходимы ему, как вода и хлеб. И слава, послушно и верно,
следовала за ним повсюду. Но кого он должен был за это благодарить? Эту
тупую, потную, вонючую, безмозглую толпу... И он, Урос, который похвалялся
тем, что не нуждается ни в ком, и ни в чем, вынужден был терпеть эти овечьи
рожи. Слава? Да он любил ее. И небо над степью. Солнце. Свист ветра. Но не
эти голоса и не эти лица.

Ни один мускул не дрогнул на его холодном лице, обрамленном аккуратной,
очень коротко подстриженной бородой.

И толпа зашепталась:

- Он совсем не такой как другие.
- Ни слова от него не услышишь.
- Он никому не улыбается.
- Так горд, так холоден.
- У него нет ни единого друга. Всех он лишь терпит. Даже своего
собственного коня!
- Ужасно!
- Просто какой-то волк!

Но странно, чем более сильный ужас он в них вызывал, чем больше они его
боялись, - тем с большим пылом они ему кланялись. И Урос почувствовал
удовлетворение от того страха, что он распространял вокруг себя..

"Правда, сегодня выходит, что боюсь я. Сегодня я не волк, а собака,
которая бежит на свист, - горько усмехнулся Урос, но тут же поклялся - Нет,