Страница:
Вот оно, есть! На территории АО «Автотехобслуживание», в самой её глубине, вспыхивала синяя точка проблескового маячка. Акулов повернул к воротам. За стеклом будки угадывался силуэт сторожа. Остановить акуловскую «восьмёрку», имевшую самые обычные госномера, он не попытался. Даже не пошевелился как будто. Хотя и не похож был на спящего.
На поясе брюк запищал пейджер. Нащупав его сквозь куртку, Андрей нажал кнопку, отключая сигнал. Прочитать сообщение можно попозже, и так примерно понятно, что там написано. Наверное, Гунтере опомнился и вышел на связь. Темперамент частенько играл с майором злую шутку, и флегматичность оборачивалась раздражающей заторможенностью.
Акулов докладывал Катышеву, прибывшему только что:
— Кирилл Кулебякин, восьмидесятого года рождения. Получил ранение в руку. Ничего серьёзного, только кисть зацепило. Ещё царапины всякие. И мокрые штаны.
Катышев хмыкнул, разглядывая дымящиеся останки «мерседеса». Пожарные давно отработали и уехали, теперь там работали эксперт-взрывотехник и представитель бюро СМЭС[3]. Последний осматривал оторванную часть руки, от кисти до локтя, и требовал, чтобы одну из мощных ламп придвинули ближе к нему.
— Возьми да сюда принеси, — пробурчал техник-криминалист, возясь с тяжёлой треногой. — Покойнику уже все равно, где ты его препарировать будешь.
Когда свет был установлен, эксперт стёр копоть с перстня на пальце оторванной руки. Щурясь, разглядел мусульманскую символику.
— Золото? — спросил техник-криминалист, присаживаясь рядом с ним; он немного бравировал своей невозмутимостью.
— Какое, на хрен, золото? Подделка.
— А на тачку денег не пожалел…
— …Немудрёно, что он обоссался, — заключил Катышев, отворачиваясь от останков того, что ещё недавно было престижной машиной. — Из больницы он не сбежит?
— Он отсюда уезжать не хотел. Плакал, что второй раз хозяина не уберёг.
— Второй раз?
— Вот именно. Сгоряча проговорился.
— Потом начнёт отпираться.
— Пускай. Найдётся способ его разговорить. На всякий случай я отправил с ним двоих наших. После больницы привезут в отделение,
— Добро… Смотрю, ты уже начальником становишься? Распоряжения отдаёшь…
— Тебя же ведь не было.
Катышев заявился неизвестно откуда. В машине, которую он поставил чуть в стороне от остального милицейского транспорта, его дожидалась молодая блондинка. Сидела на переднем пассажирском месте, курила третью уже сигарету и куталась в шубу. Скорее всего не от холода, просто хотела продемонстрировать, что ей очень скучно, но она стоически, не жалуясь, переносит как скуку, так и необходимость быть свидетелем неприятного зрелища. Когда она опускала стекло, чтобы бросить окурок, становилась слышна магнитола. Звучала отечественная попса. Последний раз — «Зима, холода, все как будто изо льда…»
— Готовый понятой для протокола осмотра, — прокомментировал Катышев, перехватив акуловский взгляд.
— Да? Ей восемнадцать-то есть, Василич?
— Обижаешь.
— Не стал бы я с ней связываться.
— Почему? — Катышев чуть напрягся.
— А вдруг ты её не удовлетворишь? Она потом от подписи в протоколе откажется, заявит, что мы все подделали. Или скажет, что ты обманом расписаться заставил. Обещал жениться, а потом бросил. Огребем неприятностей, шеф!
— Дурак ты, Акулов!
На Катышеве был камуфляж армейского образца, но с милицейскими знаками различия. Он любил форму, видимо, в память о молодости, отданной службе в ВВ[4] МВД, и щеголял в ней при каждом удобном случае, становясь похожим на лихого командира роты спецназа. На совещаниях или во время дежурств по району это было уместно, но сейчас-то она ему для чего? Девчонку молодую соблазнять?
Очередной окурок вылетел в окно. «Иногда я жду тебя…»
— Обстреляли из автоматов. Вот оттуда, — Акулов указал направление. — Гильз — море. Всяко больше одного рожка выпустили.
— А где этот Кулебякин стоял?
— Вот здесь.
— Хм… Метров тридцать, не больше. Говоришь, одно ранение в руку? Да с такого расстояния из него дуршлаг должны были сделать! Чо за туфту он нам гонит?
— Разберёмся, Василич. Может, в него никто и не целился. Кто он такой? Им Громов был нужен.
— Это полное свинство с его стороны — дважды становится потерпевшим в нашем районе. Черт! И ведь знал, падла, кто такой зуб на него заточил. Ну что ему мешало исповедаться перед нами?
— Наверное, не верил, что мы отпустим грехи.
— С Кулебякой надо пожестче поговорить. Без нежностей. Ты его видел? Чо он из себя представляет?
— Расколем.
Подошёл эксперт-взрывотехник. В отличие от судебного медика, резиновыми перчатками он не пользовался. Правую руку он держал чуть на отлёте и нёс пистолет, зацепленный указательным пальцем за спусковую скобу.
— Почти не пострадал от пожара…
— Где ты его нашёл?
— В машине. Теперь уже не скажешь, где он точно лежал.
— Больше ничего?
— Пока нет. Но там до утра проковыряться можно.
— Ты уж, пожалуйста, повнимательнее. Ну-ка, покажи…
Это был «ТТ» отечественного производства, с полным магазином патронов.
— Даже номера не затёрты. — Катышев осмотрел находку со всех сторон, измазался в саже и вернул специалисту: — Отдай вон той тёте. Она у нас главная.
«Тётей» была дежурный следователь городской прокуратуры — после девяти вечера районные следаки на происшествия практически не выезжали, разве что в самых пиковых случаях, а сегодняшний, видимо, не был квалифицирован как нечто чрезвычайное. Воробьёва уведомили, но он приехать не соизволил, Тростинкину найти не смогли.
— А что ты вообще думаешь?
— Трудно пока сказать определённо, — взрывотехник пожал плечами. — Моё неофициальное мнение, хорошо?
— Годится.
— Грамм четыреста тротила и радиоуправляемый взрыватель.
— Что? Я думал, в бензобак попали, вот она и рванула… Хм, спасибо! Представляешь? — вопрос адресовался Акулову. — Не слабо подготовились ребятки! А стрелять не умеют. Причём — второй раз.
— Не вяжется как-то.
— Все вяжется как надо! Учли ошибки и подготовились.
— Нет… Тогда — кулацкий обрез и засада, которая для них самих могла превратиться в ловушку. Сегодня — войсковая операция.
— Надо трясти Кулебяку как грушу. Чувствую, от него вонь идёт! — Катышев ударил кулаком по раскрытой ладони и посмотрел вслед взрывотехнику, направившемуся к «тётеньке».
А вскоре она сама подошла к ним. Высокая, красивая. Молодая — лет двадцать с хвостиком. В норковой шубе до пят и с безупречной причёской. Под тонкими каблучками крошился лёд. В полусогнутой левой руке она держала папку из дорогой кожи. Акулов не к месту припомнил Сазонова — у него была такая же папка, стоившая много больше зарплаты как милицейского капитана, так и прокурорского следака.
Женщина говорила уверенно:
— Я уже почти все закончила.
За такое короткое время не управился бы и более опытный профессионал.
— Так быстро? — Андрей не сдержал удивления.
Взглядом его не удостоили. Женщина говорила только с начальством:
— Утром надо будет провести дополнительный осмотр — сейчас слишком темно. Но этим пускай занимается уже ваш следователь. Так что потрудитесь обеспечить охрану места происшествия. И пусть кто-нибудь приедет забрать у меня материалы. До десяти, даже до половины одиннадцатого, я буду у себя в кабинете. Постарайтесь, чтобы ваш человек не опоздал.
Катышев молчал. Стоял, опустив голову, и ничего не говорил.
Медленно падал снег. Снежинки были мелкие и колючие. Безветрие.
Женщине ждать надоело. Готовясь дать новые указания, она вздохнула: с кем приходится работать! Одну ногу выставила чуть вперёд, отчего вся роскошная шуба заколыхалась, пошла переливами. В разрезе мелькнула коленка.
Катышев, имеющий прозвище Бешеный Бык, опередил:
— Надо сейчас осмотреть как можно больше. К утру никаких следов не останется, — сказал он тихо, не поднимая головы и продолжая ковырять снег шнурованным тупоносым ботинком.
Услышали все. И те, кто стоял близко, и те, кто искал гильзы возле забора.
Акулов был слегка удивлён. Карьерист и приспособленец, человек сомнительных поступков и принципов, далеко не всегда справедливый и уж тем более не всегда чистый на руку, ББ явно нарывался на конфликт. Тем, кто его давно знал, было понятно: он почти закусил удила и готов оправдать свою кличку.
Дамочка этого не понимала:
— К сожалению, погода нам неподвластна, — свободной рукой она поправила причёску, — но если можете, то накройте все это каким-нибудь тентом.
Катышев шумно выдохнул через нос:
— Покажите мне протокол.
— Что?
— Покажи, что ты написала!
Под каблуком женщины треснул лёд.
— Я не обязана этого делать!
— Я ведь все равно посмотрю.
Составленный следователем протокол регистрируется в дежурной части местного отдела милиции, так что никакой следственной тайны в его содержании нет, тем более — от оперативных сотрудников, которым предстоит и дальше работать по делу. Но Катышев говорил не о том, что приедет в дежурку и там прочтёт документ — он собирался сделать это сейчас:
— Невозможно было так быстро управиться. Я думаю, там очень многого не хватает.
Со своими подчинёнными Катышев бывал не так корректен в формулировках.
Дамочка опять не поняла. Кажется, единственная из присутствующих. Даже мужчина, который её привёз, до этого тихо сидевший в своей тёмной машине, приоткрыл дверь и высунул голову, прислушиваясь. Почему-то он смотрел в сторону — то ли был туговат на ухо, то ли не хотел, чтобы видели его физиономию. Акулову казалось, что мужчина — кавказец. Тоже молодой, хотя и старше следачки. И явно не сотрудник, а какой-то знакомый. Вполне возможно, именно он подарил ей шубу — спортивная иномарка свидетельствовала, что делать такие презенты для него все равно, что грызть семечки. Если не проще.
Следователь покосилась через плечо на джигита, высунувшегося из машины. Сказала решительно:
— Я управилась, — но при этом чуть покраснела. Не зная сути конфликта можно было решить, что румянец на её нежных щеках проступил от мороза. — И хочу вам напомнить, что являюсь здесь старшей. Прочтите закон, если успели забыть! Я — лицо процессуально независимое…
— К черту, — сказал Катышев и вырвал у неё из рук бумага.
Следачка взвизгнула, а когда ББ стал разворачивать бланки, попыталась их отобрать.
Катышев просто закрылся плечом.
Она дёрнула его за погон.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: красавица состряпала халтуру. В документах не было и половины того, что следовало написать.
— А потом в суде дела сыпятся… Сама переделаешь, или мне твоего начальника разбудить?
С точки зрения норм офицерской морали Катышев был сильно не прав. Следовало отвести девушку в сторону, подальше от младших чинов, и там выяснять отношения. Он, может, так бы и поступил, допусти она оплошность по невнимательности или из-за отсутствия опыта. Но это была не оплошность, а сознательная халтура, рассчитанная на то, что обман вскроется позже, в её отсутствие, так что останется лишь материться и разводить руками, не в силах что-либо изменить.
Кто знает, что заставило её так поступить? Скорее всего, в своём городском управлении она работала, как положено, а сейчас просто не хотела заморачиваться с проблемами чужого района. Или боялась шубу запачкать, торопилась по личным делам, просто встала не с той ноги… Множество вариантов, но ни один из них Акулов не мог принять в качестве оправдания.
— Да ты пьян! — обвинила ББ девушка-следователь.
Весь лоск с неё мигом слетел, нижняя губа оттопырилась некрасиво. Не представитель закона, а базарная торговка, ругающаяся с покупателем из-за найденного под весами магнита.
— Я? Пьян? Очень немного. И быстро просплюсь. А вот ты…
— Отдай документ! Отдай по-хорошему…
— А ну-ка заткнись! — рявкнул Катышев, и это подействовало.
Следачка взяла себя в руки. Голос больше не срывался. В нем слышалась злость, но не слепая, а взвешенная, просчитанная.
— Ты на себя берёшь слишком много. Не боишься последствий?
— Надоело бояться.
— Ну чего ты хочешь добиться? Крутизну показать? Перед кем? Да утром мой шеф с тебя самого штаны снимет и так поимеет за самоуправство…
— Что значит — с меня самого? И почему только утром? До этого он тебя иметь будет? Или вон тот наездник? — рукой с протоколами Катышев указал на спортивную иномарку, а свободной рукой пощупал мех на рукаве «норки», причём проделал это так быстро, что девушка не успела ни отстраниться, ни вздрогнуть. — Наверное, к нему в койку торопишься? Шубку отработать спешишь?
А дальше Катышев высказался в том плане, что о грядущих разборках в кабинетах большого начальства не беспокоится, потому как его иметь — только половой орган тупить.
Кульминация превзошла все ожидания.
В дело вмешался джигит.
Что им руководило, Акулов понял несколько позже, а в тот момент, когда горец покинул машину и с явным намерением вмешаться направился к ним, удивился безмерно.
Рослый, самоуверенный. Пальцы унизаны золотом.
Акулов подумал: не задирай так сильно голову, ты этим подставляешь для удара подбородок.
И ещё подумал: никакой он, конечно, не мент и не прокурор.
— Слюшь, да! — сказал горец гортанно; с русским языком у него были большие проблемы. — Она тебе сказал, да? Зачем кричишь? Ты не кричи на неё, она твой начальник! Как скажет — так делать бюдешь, да?
Глядя на Катышева и продолжая говорить, джигит оказался перед Андреем.
Он был убеждён, что ему уступят дорогу.
Акулов не уступил.
Джигит левой рукой попытался Андрея подвинуть. Не толкал, а просто обозначил: не мешай, вали отсюда.
И продолжал говорить…
— Заткнись!
Джигит удивился. Крылья тонкого носа раздулись. Он хотел переспросить, не послышалось ли ему?
Не послышалось. Андрей не стал повторять, сделал проще.
Ударилась кость о кость. Звук был неприятный.
Акулов знал, каким местом головы нужно бить.
Добавлять не потребовалось. Выставленный подбородок сыграл со своим носителем нехорошую шутку.
У горца закатились глаза и подломились колени, но он-таки устоял. Попятился, поковылял, набирая скорость, назад. Добрался до спортивной машины, хотел, видимо, сесть на капот, но не рассчитал. Промахнулся. Шлёпнулся задом на лёд, дрыгнул коленями, да так и остался сидеть, опираясь спиной о бампер своей иномарки, свесив голову и широко раздвинув ноги.
Изо рта повисла нитка слюны.
Следачка молчала, шокированная.
— Что ты ему сказал? — уточнил Катышев.
— Что он имеет право молчать.
— А где так головой махать научился?
— В тюрьме.
— Что рассказывать?
— Все. В частности, как ты дошёл до жизни такой.
В физкультурно-оздоровительном комплексе только что закончился обыск. Продолжался он около часа, но, поскольку никто толком не знал, что искать, и не рассчитывал на сногсшибательные находки, результатов это не принесло. Пооткрывали шкафчики и кладовые, разбили пивную кружку, разворошили документацию. Администратор Санёк наблюдал за этим мрачно. Когда процедура закончилась и Акулов объявил, что теперь им следует обстоятельно поговорить, предложил расположиться в комнате отдыха сауны.
Они сидели в тех же креслах, которые недавно занимали Громов и Калмычный.
— Нормальная жизнь. В институте учусь.
— Кем будешь?
— Юристом.
— Хорошее дело. — Акулов пригляделся к собеседнику: — Судимый?
— А это имеет значение?
— Иначе я бы не спрашивал.
— Сто сорок шестая, часть два. Пять лет отсидел.
— Разбой?! Хорошее дело… Поподробнее расскажи.
— Чего там рассказывать? Студентами были, гуляли. Ночью не хватило денег на выпивку. Одолжили у одного паренька. Копейки! Взяли портвейн, даже допить не успели, как всех повязали.
— Просто одолжили? Не бывает разбоя без оружия!
— Так ножика никто не нашёл…
— Это не значит, что его не было вовсе.
— Мало ли, что терпиле привиделось? А у меня вся жизнь оказалась зачёркнута…
— Давно освободился?
— Прошлым летом.
— Где чалился?
— В Архангельской области. — Санёк усмехнулся, и это было первым проявлением эмоций на его неподвижном лице. — У меня отец — капитан первого ранга, служит в тех краях. И я там родился. Сюда переехал, когда восемнадцать исполнилось.
— От армии прятался?
— Служить, конечно, не хотелось. Насмотрелся в детстве! Но лучше бы я отслужил. Два года — не пять. А приехал сюда, чтобы в институт поступить.
— Ближе ничего не нашлось?
— Здесь тётка раньше жила. Пока я сидел, она умерла. И квартира пропала.
— Сейчас где обретаешься?
— Снимаем квартиру. Я, жена. Ребёнку два месяца. Между прочим, мы с ней ещё на первом курсе познакомились. Наверное, это о чем-то говорит, раз она меня дождалась?
Акулов не стал отвечать. Отвернулся, чтобы собеседник не мог прочитать мысли по глазам. Посмотрел в окно. Вертикальные жалюзи были раздвинуты, так что можно было видеть раскуроченный джип. Около него ещё продолжалась работа.
— С прошлым понятно. А сейчас чем занимаешься?
— Спортом.
— Шахматами, наверное?
— В шахматы тоже играю. Ходил сюда качаться, а потом Лариса Валерьевна предложила администратором поработать. Я согласился. Удобно: все тренажёры бесплатно и в любое время, баня хорошая…
— А зарплата?
— С этим не очень. Сами видите, сюда мало кто ходит.
— Кто ж в этом виноват? Реклама у вас, что и говорить, громкая. Но не слишком-то завлекательная, — Акулов кивнул на окно.
— Первый раз кого-то убивают.
— График удобный?
— Сутки через двое, как у всех. Ночью всегда поспать можно. Только…
— Да?
— Один сменщик заболел, второй уволился. В общем, я тут уже неделю сижу. Жена жрать приносит, Лариса Валерьевна иногда днём отпускает. Да и ночью можно успеть домой сбегать.
— Жалуешься на жизнь?
— Не люблю врать милиции. Все равно ведь проверите.
— А если бы проверить не могли, тогда бы соврал?
Санёк пожал плечами:
— Мне скрывать нечего.
— Лариса Валерьевна — это хозяйка?
— Как будто бы да.
— А без как будто?
— Старше неё я никого не видел.
На столе лежала папка, которую Акулов прихватил во время обыска из шкафчика администратора. Картонная, розового цвета, с измочаленными тесёмками. Внутри хранилось несколько ксерокопий учредительных документов и лицензий ООО «Тубус», арендовавшего помещения под комплекс у «Автотехобслуживания». Акулов полистал бумаги, прочитал:
— Бурденко Лариса… Адрес… Ты ей звонил?
— Трубка отключена. Но она предупреждала, что не приедет сегодня.
— Кстати, зачем столько копий?
Администратор опять усмехнулся:
— И этих надолго не хватит. Все, кто нас проверяет, хочет документы изъять. Налоговая, участковые, пожарные, СЭС… Вот мы и приготовили заранее, чтобы оригиналы никому не давать. Вы ведь тоже, наверное, возьмёте?
— А чем я хуже других? — Акулов отложил в сторону один комплект копий, завязал тесёмки на розовой папке и толкнул её по столу к администратору: — Держи! Храни вечно… Что, часто проверками донимают?
— Да почти каждый день! Сами видите, баня у нас мировая. Только цены не всем по карману.
Прейскуранта Акулов нигде не заметил, но мог представить, сколько стоят услуги. Обстановка, действительно, впечатляла. Из любопытства спросил:
— Сколько берете за час?
— Пятьсот рэ.
Его зарплаты хватило бы на четыре часа. Слава Богу, он равнодушен к банным мероприятиям. Зато, видимо, местные участковые их уважают.
— Громов у вас часто бывал?
— Три-четыре раза в неделю. В сауну с женой приезжал и в зале тренировался. У нас группа одна есть, где люди рукопашным боем занимаются. Сами, без тренера. Кто что умеет. Спарринги, работа со снарядами. Он был довольно сильным рукопашником. Реакция хорошая и удар настоящий. Мне приходилось с ним стоять… Вас, наверное, сегодняшний день интересует? Утром позвонил Кирилл, водитель Василия Петросовича. Сказал, что они приедут вечером отдохнуть. Точного времени не называл, но попросил, чтобы сауна в любой момент была свободна. Я так и сделал — заказы не принимал, хотя были желающие. Они приехали примерно в половине девятого. Сидели здесь…
— Одни?
— Ну, Кирилл несколько раз выходил куда-то. Может, даже уезжал. Я не следил за временем. Потом ушли… Я зашёл сюда прибраться, и тут на улице стрельба началась. Сразу понял, что из автоматов шмаляют. Побежал звонить в милицию. Телефон у меня на стойке стоит. Ещё подумал, что надо дверь запереть… Потом рвануло. Не знаю почему, но сразу понял: машину взорвали. Потом ваши приехали. Мне показалось, довольно быстро. Все.
— Значит, Громов был только вдвоём с Кириллом?
— Иногда и один оставался.
— Никто к нему не заходил?
— Я не видел.
— Угу… — Акулов выразительно посмотрел на пустые бутылки, горлышки которых предательски торчали из-под свободного кресла. Одна, две… четыре. Может, и ещё есть. — Это все Громов употребил? Не многовато для человека, только что выписавшегося из больницы?
Администратор моргнул. Он успел спрятать кружку, из которой пил Петушков — кстати, именно её раскокали во время обыска, — но забыл про бутылки.
— Я не следил, сколько он пьёт.
— Но пиво ему ты приносил?
Администратор задумался. Акулов, усмехаясь, помог:
— В твоём холодильнике стоит такое же.
— Они могли его где угодно купить и с собой привезти. Хороший сорт. Ходовой.
— Могли. Но не привезли. Сколько здесь было человек?
Лицо администратора оставалось непроницаемо, но руки его выдавали: он готовился врать. Подбирал убедительные слова и настраивался произнести ложь как можно правдоподобнее. Когда он почти настроился, Акулов мягко спросил:
— Тебе нравится эта работа?
— Что? — парень вздрогнул. — Н-нравится.
— Моя мне нравится тоже. Мне на ней интересно. Каждый день что-то новое происходит. Люди новые, ситуации. Я стараюсь делать её как можно лучше. Не потому, что мне за это больше заплатят. Просто мне самому так приятнее. А поскольку я работаю довольно давно, то всегда знаю, как поступить. Я говорил, что каждый день — новые события и люди? Это так. Они действительно новые. Но при этом все одинаковые. Знаешь, сколько таких, как ты, я повидал? Не сосчитать. Точно, что не одну сотню. Намного больше. Оцени это. И подумай, удастся ли тебе меня нае…ть? Подумай и о том, нужно ли тебе это делать. Последствия оцени. Я ведь от тебя не отстану… Знаешь, как много есть способов добиться правды от такого парня, как ты?
— Намекаете на судимость?
— Да черт с ней, с судимостью! Ты о душе лучше подумай!
Прозвучало с надрывом.
Акулов и сам не знал, зачем сказал последнюю фразу. Она случайно сорвалась с языка. Возникла пауза. Тишину нарушали лишь голоса за окном. Акулов молча смотрел на администратора, давил взглядом и думал, что словами о душе испортил все. Старался, старался — и выдал. Вообразил себя, наверное, сыщиком из плохого кинобоевика. Сам же всегда смеялся над подобными текстами, когда они попадались в книжках или на телеэкране. Мало смеялся, видать… Или наоборот — вот она, волшебная сила искусства! Собирался пригрозить камерой, закрытием ФОК, ещё чем-нибудь действенным из того же репертуара, а полез в тонкие сферы. Ничего не скажешь, специалист!
Администратор опустил голову. Оказалось, что у него две маковки, вокруг которых волосы росли жёсткими сильными завитками, чего никак нельзя было предположить, глядя на причёску спереди или с боков.
— Громов встречался с двоими, — сообщил он, сложив руки на животе и продолжая сидеть с опущенной головой. — Они и раньше бывали. Редко, но приезжали. О чем говорили — не знаю. После разговора парились в сауне. Тот, который помоложе, и выжрал все пиво.
— Как они выглядели?
Санёк довольно точно описал внешность Калмычного и Петушкова, употребив несколько язвительных сравнений во время рассказа о Николае.
— У старого — «фольксваген» стремного цвета. Как морковка. Он её сегодня к дверям поставил.
— Номер не рассмотрел?
— Не, темно было. Да мне это и ни к чему!
— Может, раньше замечал?
— Он первый раз здесь машину поставил. Обычно — там, за утлом. А около дверей — место Громова. И хозяйки.
— Значит, сегодня машина Громова стояла не на месте?
— Ну! Я сам удивился, чего они так поставили. Неудобно же, идти далеко.
— Очень далеко, лишних пять метров, — пробормотал Акулов, думая о другом.
— Когда уезжал, ему этих метров как раз не хватило! Я вообще не понимаю, как Кирюха остался живой. Вспомню, какой грохот стоял — самому страшно становится. А он одной царапиной отделался. Везунок! И когда в Василия Петросыча первый раз стреляли, ему тоже повезло. Он ведь вместе с ним был, вы это знаете?
На поясе брюк запищал пейджер. Нащупав его сквозь куртку, Андрей нажал кнопку, отключая сигнал. Прочитать сообщение можно попозже, и так примерно понятно, что там написано. Наверное, Гунтере опомнился и вышел на связь. Темперамент частенько играл с майором злую шутку, и флегматичность оборачивалась раздражающей заторможенностью.
* * *
Место происшествия освещали две переносные лампы и фары микроавтобуса — на его красных бортах белели крупные трафаретные надписи «Дежурный ГУВД». Мелькали тени занятых своим делом сотрудников. Две из них, наиболее плотные, были статичны. Приземистая, почти квадратная, и более высокая, стройная.Акулов докладывал Катышеву, прибывшему только что:
— Кирилл Кулебякин, восьмидесятого года рождения. Получил ранение в руку. Ничего серьёзного, только кисть зацепило. Ещё царапины всякие. И мокрые штаны.
Катышев хмыкнул, разглядывая дымящиеся останки «мерседеса». Пожарные давно отработали и уехали, теперь там работали эксперт-взрывотехник и представитель бюро СМЭС[3]. Последний осматривал оторванную часть руки, от кисти до локтя, и требовал, чтобы одну из мощных ламп придвинули ближе к нему.
— Возьми да сюда принеси, — пробурчал техник-криминалист, возясь с тяжёлой треногой. — Покойнику уже все равно, где ты его препарировать будешь.
Когда свет был установлен, эксперт стёр копоть с перстня на пальце оторванной руки. Щурясь, разглядел мусульманскую символику.
— Золото? — спросил техник-криминалист, присаживаясь рядом с ним; он немного бравировал своей невозмутимостью.
— Какое, на хрен, золото? Подделка.
— А на тачку денег не пожалел…
— …Немудрёно, что он обоссался, — заключил Катышев, отворачиваясь от останков того, что ещё недавно было престижной машиной. — Из больницы он не сбежит?
— Он отсюда уезжать не хотел. Плакал, что второй раз хозяина не уберёг.
— Второй раз?
— Вот именно. Сгоряча проговорился.
— Потом начнёт отпираться.
— Пускай. Найдётся способ его разговорить. На всякий случай я отправил с ним двоих наших. После больницы привезут в отделение,
— Добро… Смотрю, ты уже начальником становишься? Распоряжения отдаёшь…
— Тебя же ведь не было.
Катышев заявился неизвестно откуда. В машине, которую он поставил чуть в стороне от остального милицейского транспорта, его дожидалась молодая блондинка. Сидела на переднем пассажирском месте, курила третью уже сигарету и куталась в шубу. Скорее всего не от холода, просто хотела продемонстрировать, что ей очень скучно, но она стоически, не жалуясь, переносит как скуку, так и необходимость быть свидетелем неприятного зрелища. Когда она опускала стекло, чтобы бросить окурок, становилась слышна магнитола. Звучала отечественная попса. Последний раз — «Зима, холода, все как будто изо льда…»
— Готовый понятой для протокола осмотра, — прокомментировал Катышев, перехватив акуловский взгляд.
— Да? Ей восемнадцать-то есть, Василич?
— Обижаешь.
— Не стал бы я с ней связываться.
— Почему? — Катышев чуть напрягся.
— А вдруг ты её не удовлетворишь? Она потом от подписи в протоколе откажется, заявит, что мы все подделали. Или скажет, что ты обманом расписаться заставил. Обещал жениться, а потом бросил. Огребем неприятностей, шеф!
— Дурак ты, Акулов!
На Катышеве был камуфляж армейского образца, но с милицейскими знаками различия. Он любил форму, видимо, в память о молодости, отданной службе в ВВ[4] МВД, и щеголял в ней при каждом удобном случае, становясь похожим на лихого командира роты спецназа. На совещаниях или во время дежурств по району это было уместно, но сейчас-то она ему для чего? Девчонку молодую соблазнять?
Очередной окурок вылетел в окно. «Иногда я жду тебя…»
— Обстреляли из автоматов. Вот оттуда, — Акулов указал направление. — Гильз — море. Всяко больше одного рожка выпустили.
— А где этот Кулебякин стоял?
— Вот здесь.
— Хм… Метров тридцать, не больше. Говоришь, одно ранение в руку? Да с такого расстояния из него дуршлаг должны были сделать! Чо за туфту он нам гонит?
— Разберёмся, Василич. Может, в него никто и не целился. Кто он такой? Им Громов был нужен.
— Это полное свинство с его стороны — дважды становится потерпевшим в нашем районе. Черт! И ведь знал, падла, кто такой зуб на него заточил. Ну что ему мешало исповедаться перед нами?
— Наверное, не верил, что мы отпустим грехи.
— С Кулебякой надо пожестче поговорить. Без нежностей. Ты его видел? Чо он из себя представляет?
— Расколем.
Подошёл эксперт-взрывотехник. В отличие от судебного медика, резиновыми перчатками он не пользовался. Правую руку он держал чуть на отлёте и нёс пистолет, зацепленный указательным пальцем за спусковую скобу.
— Почти не пострадал от пожара…
— Где ты его нашёл?
— В машине. Теперь уже не скажешь, где он точно лежал.
— Больше ничего?
— Пока нет. Но там до утра проковыряться можно.
— Ты уж, пожалуйста, повнимательнее. Ну-ка, покажи…
Это был «ТТ» отечественного производства, с полным магазином патронов.
— Даже номера не затёрты. — Катышев осмотрел находку со всех сторон, измазался в саже и вернул специалисту: — Отдай вон той тёте. Она у нас главная.
«Тётей» была дежурный следователь городской прокуратуры — после девяти вечера районные следаки на происшествия практически не выезжали, разве что в самых пиковых случаях, а сегодняшний, видимо, не был квалифицирован как нечто чрезвычайное. Воробьёва уведомили, но он приехать не соизволил, Тростинкину найти не смогли.
— А что ты вообще думаешь?
— Трудно пока сказать определённо, — взрывотехник пожал плечами. — Моё неофициальное мнение, хорошо?
— Годится.
— Грамм четыреста тротила и радиоуправляемый взрыватель.
— Что? Я думал, в бензобак попали, вот она и рванула… Хм, спасибо! Представляешь? — вопрос адресовался Акулову. — Не слабо подготовились ребятки! А стрелять не умеют. Причём — второй раз.
— Не вяжется как-то.
— Все вяжется как надо! Учли ошибки и подготовились.
— Нет… Тогда — кулацкий обрез и засада, которая для них самих могла превратиться в ловушку. Сегодня — войсковая операция.
— Надо трясти Кулебяку как грушу. Чувствую, от него вонь идёт! — Катышев ударил кулаком по раскрытой ладони и посмотрел вслед взрывотехнику, направившемуся к «тётеньке».
А вскоре она сама подошла к ним. Высокая, красивая. Молодая — лет двадцать с хвостиком. В норковой шубе до пят и с безупречной причёской. Под тонкими каблучками крошился лёд. В полусогнутой левой руке она держала папку из дорогой кожи. Акулов не к месту припомнил Сазонова — у него была такая же папка, стоившая много больше зарплаты как милицейского капитана, так и прокурорского следака.
Женщина говорила уверенно:
— Я уже почти все закончила.
За такое короткое время не управился бы и более опытный профессионал.
— Так быстро? — Андрей не сдержал удивления.
Взглядом его не удостоили. Женщина говорила только с начальством:
— Утром надо будет провести дополнительный осмотр — сейчас слишком темно. Но этим пускай занимается уже ваш следователь. Так что потрудитесь обеспечить охрану места происшествия. И пусть кто-нибудь приедет забрать у меня материалы. До десяти, даже до половины одиннадцатого, я буду у себя в кабинете. Постарайтесь, чтобы ваш человек не опоздал.
Катышев молчал. Стоял, опустив голову, и ничего не говорил.
Медленно падал снег. Снежинки были мелкие и колючие. Безветрие.
Женщине ждать надоело. Готовясь дать новые указания, она вздохнула: с кем приходится работать! Одну ногу выставила чуть вперёд, отчего вся роскошная шуба заколыхалась, пошла переливами. В разрезе мелькнула коленка.
Катышев, имеющий прозвище Бешеный Бык, опередил:
— Надо сейчас осмотреть как можно больше. К утру никаких следов не останется, — сказал он тихо, не поднимая головы и продолжая ковырять снег шнурованным тупоносым ботинком.
Услышали все. И те, кто стоял близко, и те, кто искал гильзы возле забора.
Акулов был слегка удивлён. Карьерист и приспособленец, человек сомнительных поступков и принципов, далеко не всегда справедливый и уж тем более не всегда чистый на руку, ББ явно нарывался на конфликт. Тем, кто его давно знал, было понятно: он почти закусил удила и готов оправдать свою кличку.
Дамочка этого не понимала:
— К сожалению, погода нам неподвластна, — свободной рукой она поправила причёску, — но если можете, то накройте все это каким-нибудь тентом.
Катышев шумно выдохнул через нос:
— Покажите мне протокол.
— Что?
— Покажи, что ты написала!
Под каблуком женщины треснул лёд.
— Я не обязана этого делать!
— Я ведь все равно посмотрю.
Составленный следователем протокол регистрируется в дежурной части местного отдела милиции, так что никакой следственной тайны в его содержании нет, тем более — от оперативных сотрудников, которым предстоит и дальше работать по делу. Но Катышев говорил не о том, что приедет в дежурку и там прочтёт документ — он собирался сделать это сейчас:
— Невозможно было так быстро управиться. Я думаю, там очень многого не хватает.
Со своими подчинёнными Катышев бывал не так корректен в формулировках.
Дамочка опять не поняла. Кажется, единственная из присутствующих. Даже мужчина, который её привёз, до этого тихо сидевший в своей тёмной машине, приоткрыл дверь и высунул голову, прислушиваясь. Почему-то он смотрел в сторону — то ли был туговат на ухо, то ли не хотел, чтобы видели его физиономию. Акулову казалось, что мужчина — кавказец. Тоже молодой, хотя и старше следачки. И явно не сотрудник, а какой-то знакомый. Вполне возможно, именно он подарил ей шубу — спортивная иномарка свидетельствовала, что делать такие презенты для него все равно, что грызть семечки. Если не проще.
Следователь покосилась через плечо на джигита, высунувшегося из машины. Сказала решительно:
— Я управилась, — но при этом чуть покраснела. Не зная сути конфликта можно было решить, что румянец на её нежных щеках проступил от мороза. — И хочу вам напомнить, что являюсь здесь старшей. Прочтите закон, если успели забыть! Я — лицо процессуально независимое…
— К черту, — сказал Катышев и вырвал у неё из рук бумага.
Следачка взвизгнула, а когда ББ стал разворачивать бланки, попыталась их отобрать.
Катышев просто закрылся плечом.
Она дёрнула его за погон.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: красавица состряпала халтуру. В документах не было и половины того, что следовало написать.
— А потом в суде дела сыпятся… Сама переделаешь, или мне твоего начальника разбудить?
С точки зрения норм офицерской морали Катышев был сильно не прав. Следовало отвести девушку в сторону, подальше от младших чинов, и там выяснять отношения. Он, может, так бы и поступил, допусти она оплошность по невнимательности или из-за отсутствия опыта. Но это была не оплошность, а сознательная халтура, рассчитанная на то, что обман вскроется позже, в её отсутствие, так что останется лишь материться и разводить руками, не в силах что-либо изменить.
Кто знает, что заставило её так поступить? Скорее всего, в своём городском управлении она работала, как положено, а сейчас просто не хотела заморачиваться с проблемами чужого района. Или боялась шубу запачкать, торопилась по личным делам, просто встала не с той ноги… Множество вариантов, но ни один из них Акулов не мог принять в качестве оправдания.
— Да ты пьян! — обвинила ББ девушка-следователь.
Весь лоск с неё мигом слетел, нижняя губа оттопырилась некрасиво. Не представитель закона, а базарная торговка, ругающаяся с покупателем из-за найденного под весами магнита.
— Я? Пьян? Очень немного. И быстро просплюсь. А вот ты…
— Отдай документ! Отдай по-хорошему…
— А ну-ка заткнись! — рявкнул Катышев, и это подействовало.
Следачка взяла себя в руки. Голос больше не срывался. В нем слышалась злость, но не слепая, а взвешенная, просчитанная.
— Ты на себя берёшь слишком много. Не боишься последствий?
— Надоело бояться.
— Ну чего ты хочешь добиться? Крутизну показать? Перед кем? Да утром мой шеф с тебя самого штаны снимет и так поимеет за самоуправство…
— Что значит — с меня самого? И почему только утром? До этого он тебя иметь будет? Или вон тот наездник? — рукой с протоколами Катышев указал на спортивную иномарку, а свободной рукой пощупал мех на рукаве «норки», причём проделал это так быстро, что девушка не успела ни отстраниться, ни вздрогнуть. — Наверное, к нему в койку торопишься? Шубку отработать спешишь?
А дальше Катышев высказался в том плане, что о грядущих разборках в кабинетах большого начальства не беспокоится, потому как его иметь — только половой орган тупить.
Кульминация превзошла все ожидания.
В дело вмешался джигит.
Что им руководило, Акулов понял несколько позже, а в тот момент, когда горец покинул машину и с явным намерением вмешаться направился к ним, удивился безмерно.
Рослый, самоуверенный. Пальцы унизаны золотом.
Акулов подумал: не задирай так сильно голову, ты этим подставляешь для удара подбородок.
И ещё подумал: никакой он, конечно, не мент и не прокурор.
— Слюшь, да! — сказал горец гортанно; с русским языком у него были большие проблемы. — Она тебе сказал, да? Зачем кричишь? Ты не кричи на неё, она твой начальник! Как скажет — так делать бюдешь, да?
Глядя на Катышева и продолжая говорить, джигит оказался перед Андреем.
Он был убеждён, что ему уступят дорогу.
Акулов не уступил.
Джигит левой рукой попытался Андрея подвинуть. Не толкал, а просто обозначил: не мешай, вали отсюда.
И продолжал говорить…
— Заткнись!
Джигит удивился. Крылья тонкого носа раздулись. Он хотел переспросить, не послышалось ли ему?
Не послышалось. Андрей не стал повторять, сделал проще.
Ударилась кость о кость. Звук был неприятный.
Акулов знал, каким местом головы нужно бить.
Добавлять не потребовалось. Выставленный подбородок сыграл со своим носителем нехорошую шутку.
У горца закатились глаза и подломились колени, но он-таки устоял. Попятился, поковылял, набирая скорость, назад. Добрался до спортивной машины, хотел, видимо, сесть на капот, но не рассчитал. Промахнулся. Шлёпнулся задом на лёд, дрыгнул коленями, да так и остался сидеть, опираясь спиной о бампер своей иномарки, свесив голову и широко раздвинув ноги.
Изо рта повисла нитка слюны.
Следачка молчала, шокированная.
— Что ты ему сказал? — уточнил Катышев.
— Что он имеет право молчать.
— А где так головой махать научился?
— В тюрьме.
* * *
— Рассказывай, Саша.— Что рассказывать?
— Все. В частности, как ты дошёл до жизни такой.
В физкультурно-оздоровительном комплексе только что закончился обыск. Продолжался он около часа, но, поскольку никто толком не знал, что искать, и не рассчитывал на сногсшибательные находки, результатов это не принесло. Пооткрывали шкафчики и кладовые, разбили пивную кружку, разворошили документацию. Администратор Санёк наблюдал за этим мрачно. Когда процедура закончилась и Акулов объявил, что теперь им следует обстоятельно поговорить, предложил расположиться в комнате отдыха сауны.
Они сидели в тех же креслах, которые недавно занимали Громов и Калмычный.
— Нормальная жизнь. В институте учусь.
— Кем будешь?
— Юристом.
— Хорошее дело. — Акулов пригляделся к собеседнику: — Судимый?
— А это имеет значение?
— Иначе я бы не спрашивал.
— Сто сорок шестая, часть два. Пять лет отсидел.
— Разбой?! Хорошее дело… Поподробнее расскажи.
— Чего там рассказывать? Студентами были, гуляли. Ночью не хватило денег на выпивку. Одолжили у одного паренька. Копейки! Взяли портвейн, даже допить не успели, как всех повязали.
— Просто одолжили? Не бывает разбоя без оружия!
— Так ножика никто не нашёл…
— Это не значит, что его не было вовсе.
— Мало ли, что терпиле привиделось? А у меня вся жизнь оказалась зачёркнута…
— Давно освободился?
— Прошлым летом.
— Где чалился?
— В Архангельской области. — Санёк усмехнулся, и это было первым проявлением эмоций на его неподвижном лице. — У меня отец — капитан первого ранга, служит в тех краях. И я там родился. Сюда переехал, когда восемнадцать исполнилось.
— От армии прятался?
— Служить, конечно, не хотелось. Насмотрелся в детстве! Но лучше бы я отслужил. Два года — не пять. А приехал сюда, чтобы в институт поступить.
— Ближе ничего не нашлось?
— Здесь тётка раньше жила. Пока я сидел, она умерла. И квартира пропала.
— Сейчас где обретаешься?
— Снимаем квартиру. Я, жена. Ребёнку два месяца. Между прочим, мы с ней ещё на первом курсе познакомились. Наверное, это о чем-то говорит, раз она меня дождалась?
Акулов не стал отвечать. Отвернулся, чтобы собеседник не мог прочитать мысли по глазам. Посмотрел в окно. Вертикальные жалюзи были раздвинуты, так что можно было видеть раскуроченный джип. Около него ещё продолжалась работа.
— С прошлым понятно. А сейчас чем занимаешься?
— Спортом.
— Шахматами, наверное?
— В шахматы тоже играю. Ходил сюда качаться, а потом Лариса Валерьевна предложила администратором поработать. Я согласился. Удобно: все тренажёры бесплатно и в любое время, баня хорошая…
— А зарплата?
— С этим не очень. Сами видите, сюда мало кто ходит.
— Кто ж в этом виноват? Реклама у вас, что и говорить, громкая. Но не слишком-то завлекательная, — Акулов кивнул на окно.
— Первый раз кого-то убивают.
— График удобный?
— Сутки через двое, как у всех. Ночью всегда поспать можно. Только…
— Да?
— Один сменщик заболел, второй уволился. В общем, я тут уже неделю сижу. Жена жрать приносит, Лариса Валерьевна иногда днём отпускает. Да и ночью можно успеть домой сбегать.
— Жалуешься на жизнь?
— Не люблю врать милиции. Все равно ведь проверите.
— А если бы проверить не могли, тогда бы соврал?
Санёк пожал плечами:
— Мне скрывать нечего.
— Лариса Валерьевна — это хозяйка?
— Как будто бы да.
— А без как будто?
— Старше неё я никого не видел.
На столе лежала папка, которую Акулов прихватил во время обыска из шкафчика администратора. Картонная, розового цвета, с измочаленными тесёмками. Внутри хранилось несколько ксерокопий учредительных документов и лицензий ООО «Тубус», арендовавшего помещения под комплекс у «Автотехобслуживания». Акулов полистал бумаги, прочитал:
— Бурденко Лариса… Адрес… Ты ей звонил?
— Трубка отключена. Но она предупреждала, что не приедет сегодня.
— Кстати, зачем столько копий?
Администратор опять усмехнулся:
— И этих надолго не хватит. Все, кто нас проверяет, хочет документы изъять. Налоговая, участковые, пожарные, СЭС… Вот мы и приготовили заранее, чтобы оригиналы никому не давать. Вы ведь тоже, наверное, возьмёте?
— А чем я хуже других? — Акулов отложил в сторону один комплект копий, завязал тесёмки на розовой папке и толкнул её по столу к администратору: — Держи! Храни вечно… Что, часто проверками донимают?
— Да почти каждый день! Сами видите, баня у нас мировая. Только цены не всем по карману.
Прейскуранта Акулов нигде не заметил, но мог представить, сколько стоят услуги. Обстановка, действительно, впечатляла. Из любопытства спросил:
— Сколько берете за час?
— Пятьсот рэ.
Его зарплаты хватило бы на четыре часа. Слава Богу, он равнодушен к банным мероприятиям. Зато, видимо, местные участковые их уважают.
— Громов у вас часто бывал?
— Три-четыре раза в неделю. В сауну с женой приезжал и в зале тренировался. У нас группа одна есть, где люди рукопашным боем занимаются. Сами, без тренера. Кто что умеет. Спарринги, работа со снарядами. Он был довольно сильным рукопашником. Реакция хорошая и удар настоящий. Мне приходилось с ним стоять… Вас, наверное, сегодняшний день интересует? Утром позвонил Кирилл, водитель Василия Петросовича. Сказал, что они приедут вечером отдохнуть. Точного времени не называл, но попросил, чтобы сауна в любой момент была свободна. Я так и сделал — заказы не принимал, хотя были желающие. Они приехали примерно в половине девятого. Сидели здесь…
— Одни?
— Ну, Кирилл несколько раз выходил куда-то. Может, даже уезжал. Я не следил за временем. Потом ушли… Я зашёл сюда прибраться, и тут на улице стрельба началась. Сразу понял, что из автоматов шмаляют. Побежал звонить в милицию. Телефон у меня на стойке стоит. Ещё подумал, что надо дверь запереть… Потом рвануло. Не знаю почему, но сразу понял: машину взорвали. Потом ваши приехали. Мне показалось, довольно быстро. Все.
— Значит, Громов был только вдвоём с Кириллом?
— Иногда и один оставался.
— Никто к нему не заходил?
— Я не видел.
— Угу… — Акулов выразительно посмотрел на пустые бутылки, горлышки которых предательски торчали из-под свободного кресла. Одна, две… четыре. Может, и ещё есть. — Это все Громов употребил? Не многовато для человека, только что выписавшегося из больницы?
Администратор моргнул. Он успел спрятать кружку, из которой пил Петушков — кстати, именно её раскокали во время обыска, — но забыл про бутылки.
— Я не следил, сколько он пьёт.
— Но пиво ему ты приносил?
Администратор задумался. Акулов, усмехаясь, помог:
— В твоём холодильнике стоит такое же.
— Они могли его где угодно купить и с собой привезти. Хороший сорт. Ходовой.
— Могли. Но не привезли. Сколько здесь было человек?
Лицо администратора оставалось непроницаемо, но руки его выдавали: он готовился врать. Подбирал убедительные слова и настраивался произнести ложь как можно правдоподобнее. Когда он почти настроился, Акулов мягко спросил:
— Тебе нравится эта работа?
— Что? — парень вздрогнул. — Н-нравится.
— Моя мне нравится тоже. Мне на ней интересно. Каждый день что-то новое происходит. Люди новые, ситуации. Я стараюсь делать её как можно лучше. Не потому, что мне за это больше заплатят. Просто мне самому так приятнее. А поскольку я работаю довольно давно, то всегда знаю, как поступить. Я говорил, что каждый день — новые события и люди? Это так. Они действительно новые. Но при этом все одинаковые. Знаешь, сколько таких, как ты, я повидал? Не сосчитать. Точно, что не одну сотню. Намного больше. Оцени это. И подумай, удастся ли тебе меня нае…ть? Подумай и о том, нужно ли тебе это делать. Последствия оцени. Я ведь от тебя не отстану… Знаешь, как много есть способов добиться правды от такого парня, как ты?
— Намекаете на судимость?
— Да черт с ней, с судимостью! Ты о душе лучше подумай!
Прозвучало с надрывом.
Акулов и сам не знал, зачем сказал последнюю фразу. Она случайно сорвалась с языка. Возникла пауза. Тишину нарушали лишь голоса за окном. Акулов молча смотрел на администратора, давил взглядом и думал, что словами о душе испортил все. Старался, старался — и выдал. Вообразил себя, наверное, сыщиком из плохого кинобоевика. Сам же всегда смеялся над подобными текстами, когда они попадались в книжках или на телеэкране. Мало смеялся, видать… Или наоборот — вот она, волшебная сила искусства! Собирался пригрозить камерой, закрытием ФОК, ещё чем-нибудь действенным из того же репертуара, а полез в тонкие сферы. Ничего не скажешь, специалист!
Администратор опустил голову. Оказалось, что у него две маковки, вокруг которых волосы росли жёсткими сильными завитками, чего никак нельзя было предположить, глядя на причёску спереди или с боков.
— Громов встречался с двоими, — сообщил он, сложив руки на животе и продолжая сидеть с опущенной головой. — Они и раньше бывали. Редко, но приезжали. О чем говорили — не знаю. После разговора парились в сауне. Тот, который помоложе, и выжрал все пиво.
— Как они выглядели?
Санёк довольно точно описал внешность Калмычного и Петушкова, употребив несколько язвительных сравнений во время рассказа о Николае.
— У старого — «фольксваген» стремного цвета. Как морковка. Он её сегодня к дверям поставил.
— Номер не рассмотрел?
— Не, темно было. Да мне это и ни к чему!
— Может, раньше замечал?
— Он первый раз здесь машину поставил. Обычно — там, за утлом. А около дверей — место Громова. И хозяйки.
— Значит, сегодня машина Громова стояла не на месте?
— Ну! Я сам удивился, чего они так поставили. Неудобно же, идти далеко.
— Очень далеко, лишних пять метров, — пробормотал Акулов, думая о другом.
— Когда уезжал, ему этих метров как раз не хватило! Я вообще не понимаю, как Кирюха остался живой. Вспомню, какой грохот стоял — самому страшно становится. А он одной царапиной отделался. Везунок! И когда в Василия Петросыча первый раз стреляли, ему тоже повезло. Он ведь вместе с ним был, вы это знаете?