Страница:
— Джеф, я думаю, что не так важно, когда мы ее обнаружили, гораздо важнее то, что такую же краску использовали в «Обители Малютки Лиз», — суховатый тон Пола Уолша был почти дерзким. — Я думаю, что найденное оружие, которым было совершено убийство, только подчеркивает взаимосвязь между убийством и вандализмом. Это заставляет нас вспомнить о Силии Нолан, которую, я думаю, стоит как следует допросить.
— Этот пистолет был умышленно оставлен на красной краске, — парировал Джеф. — Это очевидно.
Он помолчал, а затем сказал, повысив голос:
— Я не согласен с твоей версией, что миссис Нолан что-то скрывает. Мне кажется, что эта женщина за последние три дня пережила несколько потрясений, и вполне естественно, что она подавлена и нервничает. Клайд Эрли находился среди бригады полицейских, которая устремилась к дому после того, как она позвонила «911», и он сказал, что невозможно имитировать состояние шока, в котором она находилась. Она даже не могла говорить до того, как ее доставили в больницу.
— У нас есть отпечатки ее пальцев на снимке, который она нашла в сарае и отдала тебе. Я хочу проверить их по базе данных, — настойчиво сказал Уолш. — Не удивлюсь, если у этой женщины в прошлом есть нечто такое, о чем, возможно, она не хочет, чтобы мы узнали.
— Действуй, — рявкнул Джеф. — Но если ты будешь возглавлять расследование, то, пожалуйста, сосредоточься на поиске убийцы, не растрачивай время на Силию Нолан.
— Джеф, тебе не кажется забавным, когда она говорит, что ее малыш учится в школе Святого Джо? — настаивал Уолш.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Джеф.
— Она выразилась так, как человек, привычный употреблять это разговорное название. Я бы сказал, что новый человек в нашем городе, только что познакомившийся с этой школой, назвал бы ее «школой Святого Джозефа». Я также думаю, что она солгала, когда сказала, будто Джорджет Гроув объяснила ей дорогу на Холланд-роуд. Вспомни, когда я спросил Нолан об этом, она противоречила сама себе. Сначала сказала «нет», потом, волнуясь, ответила — «да, конечно». Она знала, что допустила серьезную ошибку. Кстати, я проверил, в котором часу она звонила «911» из своего дома. Это было в десять минут одиннадцатого.
— Ты считаешь, что?..
— Я исхожу из того, что, согласно ее показаниям, она вошла в дом на Холланд-роуд без пятнадцати десять, обошла весь первый этаж, окликая Джорджет по имени. Это большой дом, Джеф. По словам миссис Нолан, она подумала было подняться наверх, но вспомнила, что на кухне открыта дверь, ведущая на подвальный уровень, она вернулась на кухню, спустилась, проверила двери в патио и, убедившись, что они заперты, пошла по коридору, повернула за угол и обнаружила труп. Затем она побежала назад к машине, села в нее и поехала домой.
Пол Уолш знал не более того, что рассказывал своему начальнику, он действительно не заметил неопровержимых фактов картины преступления, но упорно продвигался в расследовании.
— Прошлой ночью я вернулся и рассчитал время пути между Холланд-роуд и Олд-Милл-роуд. Подъезжая к дороге Холланд-роуд и выезжая с нее, можно ошибиться. По пути на Олд-Милл я свернул не туда, вернулся и начал все с начала. Я ехал с обычной скоростью, превышающей ограничение скорости примерно на десять миль, и путь от Холланд-роуд до Олд-Милл-лейн занял девятнадцать минут. А теперь подсчитаем.
Пол Уолш бросил взгляд на Шелли и Ортиза, будто хотел убедиться, что они следят за его рассуждениями.
— Если Силия Нолан была точна, утверждая, что добралась до дома на Холланд-роуд без четверти десять, и если она должна была покинуть его не позднее, чем без девяти минут десять, чтобы доехать домой на обычной скорости, значит, она пробыла в доме не более четырех-шести минут, — продолжал Уолш.
— Вполне допустимо, — тихо сказал Джеф. — Время короткое, но вполне допустимое.
— Кроме того, это предполагает, что она ехала без задержек строго по маршруту и точно знала, когда поворачивать на незнакомых и запутанных дорогах, пребывая при этом в состоянии тяжелого шока.
— Я хочу услышать, к чему ты клонишь, — угрюмо сказал Джеф.
— Я клоню к тому, что она либо добралась до дома намного раньше и ожидала Джорджет, либо уже бывала в этом доме прежде и точно знала, по каким дорогам поедет туда и обратно.
— И все же, твое мнение? — настаивал Джеф.
— Я верю словам Нолан о том, что она не знала про закон о недвижимости, который давал ей возможность аннулировать сделку. Щедрый супруг купил этот дом для нее, но дом ей ни капельки не нравился, однако сказать супругу об этом она не решалась. Каким-то образом она узнала о вандализме, учиненном детьми во время прошлого Хэллоуина. Она решила спланировать подобный акт вандализма сама, чтобы избавиться от дома. Она наняла кого-то, чтобы он изуродовал дом перед ее приездом, потом приехала, изобразила обморок, и вот у нее решение проблемы. Она покидает дом, который ей никогда не нравился, а ее милый новый супруг все понимает. Каким-то образом Джорджет поняла, что та имитировала обморок. Она положила в сумочку снимок Силии Нолан, на котором последняя заснята падающей в обморок. Думаю, Джорджет собиралась показать его Силии Нолан и сказать, что это не сойдет ей с рук.
— Тогда почему на снимке нет никаких отпечатков пальцев, даже Джорджет? — спросил Ортиз.
— Вероятно, Нолан взяла его в руки, но побоялась унести с собой, потому что кто-нибудь мог видеть этот снимок у Джорджет. Вместо этого она стерла все отпечатки пальцев и положила снимок в сумку Джорджет, — ответил Уолш.
— Да ты просто зарываешь в землю свой талант, Пол, — подколол его Джеф. — Тебе бы в суде выступать адвокатом. На первый взгляд, твоя теория очень убедительна, но в ней много дыр. Силия Нолан — богатая женщина. Она бы смогла купить другой дом, лишь щелкнув пальцами, и легко уговорила бы на это своего мужа. Он без ума от нее, это же очевидно. Проверь, есть ли ее отпечатки в базе данных, и последуем дальше. Морт, что у тебя?
Морт Шелли достал из кармана записную книжку.
— Мы составим список людей, у которых мог быть доступ в дом, а затем опросим их. Это могут быть агенты по недвижимости, у которых есть ключи от почтового ящика, а также весь обслуживающий персонал, например уборщицы или садовники. Нам нужно узнать, были ли у Джорджет Гроув враги, были ли у нее долги и не фигурирует ли где ее приятель. Мы до сих пор не смогли установить, откуда взялась та кукла на крыльце дома Ноланов. Она в свое время стоила недешево, но я думаю, что она была куплена когда-то на распродаже имущества и, возможно, хранилась на чьем-то чердаке в течение ряда лет.
— А как насчет пистолета, который кукла держала в руке? — сказал Джеф. — Он выглядит так натурально, что я бы испугался, если бы увидел его перед собой.
— Мы проверили компанию, которая их выпускала, — ответил Шелли. — Она закрылась. Слишком много дурной славы заработала из-за реалистичного вида этих пистолетов. Владелец компании уничтожил все записи через семь лет после ее закрытия. Здесь мы точно ничего не узнаем.
— Хорошо, держите меня в курсе, — сказал Джеф и встал, давая этим понять, что совещание закончено.
Когда они уходили, он вызвал Анну, свою секретаршу, и велел не соединять его ни с кем в течение часа.
Десять минут спустя она прожужжала по внутренней связи:
— Джеф, на проводе женщина, которая утверждает, что была в «Таверне Черная Лошадь» вчера вечером и слышала, как Тэд Картрайт угрожал Джорджет Гроув. Я подумала, что вы захотите с ней поговорить.
— Соедините, — сказал Джеф.
26
27
28
— Этот пистолет был умышленно оставлен на красной краске, — парировал Джеф. — Это очевидно.
Он помолчал, а затем сказал, повысив голос:
— Я не согласен с твоей версией, что миссис Нолан что-то скрывает. Мне кажется, что эта женщина за последние три дня пережила несколько потрясений, и вполне естественно, что она подавлена и нервничает. Клайд Эрли находился среди бригады полицейских, которая устремилась к дому после того, как она позвонила «911», и он сказал, что невозможно имитировать состояние шока, в котором она находилась. Она даже не могла говорить до того, как ее доставили в больницу.
— У нас есть отпечатки ее пальцев на снимке, который она нашла в сарае и отдала тебе. Я хочу проверить их по базе данных, — настойчиво сказал Уолш. — Не удивлюсь, если у этой женщины в прошлом есть нечто такое, о чем, возможно, она не хочет, чтобы мы узнали.
— Действуй, — рявкнул Джеф. — Но если ты будешь возглавлять расследование, то, пожалуйста, сосредоточься на поиске убийцы, не растрачивай время на Силию Нолан.
— Джеф, тебе не кажется забавным, когда она говорит, что ее малыш учится в школе Святого Джо? — настаивал Уолш.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Джеф.
— Она выразилась так, как человек, привычный употреблять это разговорное название. Я бы сказал, что новый человек в нашем городе, только что познакомившийся с этой школой, назвал бы ее «школой Святого Джозефа». Я также думаю, что она солгала, когда сказала, будто Джорджет Гроув объяснила ей дорогу на Холланд-роуд. Вспомни, когда я спросил Нолан об этом, она противоречила сама себе. Сначала сказала «нет», потом, волнуясь, ответила — «да, конечно». Она знала, что допустила серьезную ошибку. Кстати, я проверил, в котором часу она звонила «911» из своего дома. Это было в десять минут одиннадцатого.
— Ты считаешь, что?..
— Я исхожу из того, что, согласно ее показаниям, она вошла в дом на Холланд-роуд без пятнадцати десять, обошла весь первый этаж, окликая Джорджет по имени. Это большой дом, Джеф. По словам миссис Нолан, она подумала было подняться наверх, но вспомнила, что на кухне открыта дверь, ведущая на подвальный уровень, она вернулась на кухню, спустилась, проверила двери в патио и, убедившись, что они заперты, пошла по коридору, повернула за угол и обнаружила труп. Затем она побежала назад к машине, села в нее и поехала домой.
Пол Уолш знал не более того, что рассказывал своему начальнику, он действительно не заметил неопровержимых фактов картины преступления, но упорно продвигался в расследовании.
— Прошлой ночью я вернулся и рассчитал время пути между Холланд-роуд и Олд-Милл-роуд. Подъезжая к дороге Холланд-роуд и выезжая с нее, можно ошибиться. По пути на Олд-Милл я свернул не туда, вернулся и начал все с начала. Я ехал с обычной скоростью, превышающей ограничение скорости примерно на десять миль, и путь от Холланд-роуд до Олд-Милл-лейн занял девятнадцать минут. А теперь подсчитаем.
Пол Уолш бросил взгляд на Шелли и Ортиза, будто хотел убедиться, что они следят за его рассуждениями.
— Если Силия Нолан была точна, утверждая, что добралась до дома на Холланд-роуд без четверти десять, и если она должна была покинуть его не позднее, чем без девяти минут десять, чтобы доехать домой на обычной скорости, значит, она пробыла в доме не более четырех-шести минут, — продолжал Уолш.
— Вполне допустимо, — тихо сказал Джеф. — Время короткое, но вполне допустимое.
— Кроме того, это предполагает, что она ехала без задержек строго по маршруту и точно знала, когда поворачивать на незнакомых и запутанных дорогах, пребывая при этом в состоянии тяжелого шока.
— Я хочу услышать, к чему ты клонишь, — угрюмо сказал Джеф.
— Я клоню к тому, что она либо добралась до дома намного раньше и ожидала Джорджет, либо уже бывала в этом доме прежде и точно знала, по каким дорогам поедет туда и обратно.
— И все же, твое мнение? — настаивал Джеф.
— Я верю словам Нолан о том, что она не знала про закон о недвижимости, который давал ей возможность аннулировать сделку. Щедрый супруг купил этот дом для нее, но дом ей ни капельки не нравился, однако сказать супругу об этом она не решалась. Каким-то образом она узнала о вандализме, учиненном детьми во время прошлого Хэллоуина. Она решила спланировать подобный акт вандализма сама, чтобы избавиться от дома. Она наняла кого-то, чтобы он изуродовал дом перед ее приездом, потом приехала, изобразила обморок, и вот у нее решение проблемы. Она покидает дом, который ей никогда не нравился, а ее милый новый супруг все понимает. Каким-то образом Джорджет поняла, что та имитировала обморок. Она положила в сумочку снимок Силии Нолан, на котором последняя заснята падающей в обморок. Думаю, Джорджет собиралась показать его Силии Нолан и сказать, что это не сойдет ей с рук.
— Тогда почему на снимке нет никаких отпечатков пальцев, даже Джорджет? — спросил Ортиз.
— Вероятно, Нолан взяла его в руки, но побоялась унести с собой, потому что кто-нибудь мог видеть этот снимок у Джорджет. Вместо этого она стерла все отпечатки пальцев и положила снимок в сумку Джорджет, — ответил Уолш.
— Да ты просто зарываешь в землю свой талант, Пол, — подколол его Джеф. — Тебе бы в суде выступать адвокатом. На первый взгляд, твоя теория очень убедительна, но в ней много дыр. Силия Нолан — богатая женщина. Она бы смогла купить другой дом, лишь щелкнув пальцами, и легко уговорила бы на это своего мужа. Он без ума от нее, это же очевидно. Проверь, есть ли ее отпечатки в базе данных, и последуем дальше. Морт, что у тебя?
Морт Шелли достал из кармана записную книжку.
— Мы составим список людей, у которых мог быть доступ в дом, а затем опросим их. Это могут быть агенты по недвижимости, у которых есть ключи от почтового ящика, а также весь обслуживающий персонал, например уборщицы или садовники. Нам нужно узнать, были ли у Джорджет Гроув враги, были ли у нее долги и не фигурирует ли где ее приятель. Мы до сих пор не смогли установить, откуда взялась та кукла на крыльце дома Ноланов. Она в свое время стоила недешево, но я думаю, что она была куплена когда-то на распродаже имущества и, возможно, хранилась на чьем-то чердаке в течение ряда лет.
— А как насчет пистолета, который кукла держала в руке? — сказал Джеф. — Он выглядит так натурально, что я бы испугался, если бы увидел его перед собой.
— Мы проверили компанию, которая их выпускала, — ответил Шелли. — Она закрылась. Слишком много дурной славы заработала из-за реалистичного вида этих пистолетов. Владелец компании уничтожил все записи через семь лет после ее закрытия. Здесь мы точно ничего не узнаем.
— Хорошо, держите меня в курсе, — сказал Джеф и встал, давая этим понять, что совещание закончено.
Когда они уходили, он вызвал Анну, свою секретаршу, и велел не соединять его ни с кем в течение часа.
Десять минут спустя она прожужжала по внутренней связи:
— Джеф, на проводе женщина, которая утверждает, что была в «Таверне Черная Лошадь» вчера вечером и слышала, как Тэд Картрайт угрожал Джорджет Гроув. Я подумала, что вы захотите с ней поговорить.
— Соедините, — сказал Джеф.
26
Распрощавшись с Марселлой Уильямс, Дрю Перри прямиком направилась в редакцию «Стар-Леджер», чтобы написать статью об убийстве на Холланд-роуд. Затем она договорилась с редактором, Кеном Шарки, о том, что утром следующего дня она поработает дома, чтобы подготовить очерк о Джорджет Гроув для воскресного выпуска газеты.
Именно поэтому в пятницу утром она сидела дома за своим письменным столом, в пижаме и халате, с чашкой кофе в руке, и смотрела местный двенадцатый канал, по которому корреспондент брал интервью у двоюродного брата Гроув, Томаса Мэдисона, который приехал из Пенсильвании, узнав о смерти Джорджет. Мэдисон, мужчина с тихим голосом, чуть старше пятидесяти лет, говорил о горе семейной утраты и о возмущении, которое вызвало в нем хладнокровное убийство сестры. Он сообщил о своих приготовлениях к похоронам, которые наметил, — Джорджет будут кремировать, как только ее тело закончит осматривать судмедэксперт, и ее прах будет захоронен на семейном участке на кладбище округа Моррис. Отпевание состоится в понедельник в 10 утра в пресвитерианской церкви «Хиллтоп», которую она посещала всю свою жизнь.
Слишком скоро отпевание, подумала Дрю. Это значит, что кузен Томас хочет побыстрее покончить с этим и уехать домой. Нажав кнопку пульта и выключив телевизор, она решила пойти на отпевание.
Она включила компьютер и начала искать сведения о Джорджет Гроув в Интернете. Интернет ей нравился тем, что там часто попадалась важная информация, которую она и не надеялась найти.
— То, что нужно, — воскликнула она час спустя, отыскав школьную фотографию Джорджет Гроув и Генри Палея, когда они учились в старших классах средней школы Мендхема. Подпись под фото гласила, что они выиграли ежегодные соревнования округа по бегу на длинную дистанцию. Оба держали свои награды. Генри худой рукой обнимал Джорджет и глупо улыбался только ей, в то время как она смотрела прямо в объектив фотоаппарата.
— Мальчик выглядит влюбленным, — подумала Дрю. — Должно быть, он и потом был влюблен в Джорджет.
Она решила поискать что-нибудь о Генри Палее. Найденные сведения говорили, что после колледжа он работал агентом по недвижимости, в двадцать пять лет женился на Констанс Лиллер и в сорок лет устроился на работу в только что созданное «Агентство недвижимости Гроув». Согласно некрологу Констанс Лиллер умерла шесть лет назад.
«Если верить Марселле Уильямс, — подумала Дрю, — то позднее он вновь пытался ухаживать за Джорджет. — Но она не разделяла его чувств, и вскоре они окончательно поссорились из-за того, что он захотел продать свою долю в бизнесе и недвижимость на 24-й магистрали. Я не считаю Генри убийцей, — решила Дрю, — но любовь и деньги — это две основные причины, по которым люди могут убить или быть убитыми. Интересно».
Она вновь откинулась на спинку скрипучего стула и посмотрела в потолок.
«Вчера, когда она разговаривала с Генри Палеем, говорил ли он о том, где был, когда Джорджет была убита? — задумалась Дрю. — Не думаю».
Ее наплечная сумка была на полу у стола. Дрю взяла сумку и вытащила записную книжку, куда записала всю информацию и вопросы, крутившиеся в голове.
Где был Генри Палей в то утро, когда произошло убийство? Прибыл ли он в офис в обычное время или же у него были назначены встречи с клиентами? Замки имеют систему регистрации. Она и покажет, как часто Генри посещал Холланд-роуд. Знал ли он о банках с краской в чулане? Он хотел закрыть агентство. Дискредитируя умышленно Олд-Милл, чего бы он добился — скомпрометировал бы Джорджет или сорвал бы продажу Ноланам?
Дрю захлопнула записную книжку, кинула ее в сумку, и снова принялась изучать жизнь Джорджет Гроув в Интернете. В течение следующих двух часов ей удалось нарисовать полную картину независимой женщины, которая, судя по ее многочисленным заслугам, была не только общественно активной, но и являлась движущей силой в поддержании именно такой жизни в Мендхеме, какой она ее себе представляла.
Многие, кто выступал за ограничение полномочий комиссии по зонированию, должно быть, стремились ее задушить, думала Дрю, проглядывая ссылки на Джорджет Гроув, красноречиво и успешно выступавшей против ослабления и изменения действующих принципов зонирования.
«А может быть, кто-то из них даже хотел застрелить ее», — подумала Дрю. Судя по имеющимся данным, Джорджет многим наступала на мозоли, особенно за последние несколько лет. Но никому, вероятно, так сильно не докучала ее общественная деятельность, как Генри Палею.
Дрю набрала номер агентства, сомневаясь, что кто-то подойдет к телефону.
Генри Палей поднял трубку.
— Генри, я так рада, что застала тебя, — сказала Дрю. — Я даже не знала, открыто ли агентство сегодня. Я работаю над очерком, пишу про Джорджет, и подумала, как было бы замечательно включить некоторые из тех замечательных фотографий из вашего альбома, который мне показывала Робин. Я бы хотела подъехать и одолжить ваш альбом, или хотя бы сделать копии нескольких фотографий!
Уступая ее давлению, Палей неохотно разрешил ей переснять несколько страниц.
— Я не хочу, чтобы альбом покидал пределы офиса, — заявил он, — и я не хочу, чтобы из него что-нибудь извлекали.
— Генри, ты будешь стоять рядом, когда я буду это делать, — сказала Дрю. — Я позвоню около полудня. Я не отниму у тебя много времени.
Положив трубку, Дрю встала и откинула назад волосы со лба.
«Я их подстригу, — подумала она. — Я начинаю походить на овчарку».
Она пошла по коридору к спальне и начала одеваться. Когда она оделась, ей пришел в голову вопрос, интуитивный вопрос, продиктованный своего рода предчувствием, благодаря которому она была отличным криминальным репортером.
«Продолжает ли Генри заниматься бегом или бегает трусцой, и если да, то как этот факт вписывается в общую картину?» — задумалась Дрю.
Следовало проверить еще и это.
Именно поэтому в пятницу утром она сидела дома за своим письменным столом, в пижаме и халате, с чашкой кофе в руке, и смотрела местный двенадцатый канал, по которому корреспондент брал интервью у двоюродного брата Гроув, Томаса Мэдисона, который приехал из Пенсильвании, узнав о смерти Джорджет. Мэдисон, мужчина с тихим голосом, чуть старше пятидесяти лет, говорил о горе семейной утраты и о возмущении, которое вызвало в нем хладнокровное убийство сестры. Он сообщил о своих приготовлениях к похоронам, которые наметил, — Джорджет будут кремировать, как только ее тело закончит осматривать судмедэксперт, и ее прах будет захоронен на семейном участке на кладбище округа Моррис. Отпевание состоится в понедельник в 10 утра в пресвитерианской церкви «Хиллтоп», которую она посещала всю свою жизнь.
Слишком скоро отпевание, подумала Дрю. Это значит, что кузен Томас хочет побыстрее покончить с этим и уехать домой. Нажав кнопку пульта и выключив телевизор, она решила пойти на отпевание.
Она включила компьютер и начала искать сведения о Джорджет Гроув в Интернете. Интернет ей нравился тем, что там часто попадалась важная информация, которую она и не надеялась найти.
— То, что нужно, — воскликнула она час спустя, отыскав школьную фотографию Джорджет Гроув и Генри Палея, когда они учились в старших классах средней школы Мендхема. Подпись под фото гласила, что они выиграли ежегодные соревнования округа по бегу на длинную дистанцию. Оба держали свои награды. Генри худой рукой обнимал Джорджет и глупо улыбался только ей, в то время как она смотрела прямо в объектив фотоаппарата.
— Мальчик выглядит влюбленным, — подумала Дрю. — Должно быть, он и потом был влюблен в Джорджет.
Она решила поискать что-нибудь о Генри Палее. Найденные сведения говорили, что после колледжа он работал агентом по недвижимости, в двадцать пять лет женился на Констанс Лиллер и в сорок лет устроился на работу в только что созданное «Агентство недвижимости Гроув». Согласно некрологу Констанс Лиллер умерла шесть лет назад.
«Если верить Марселле Уильямс, — подумала Дрю, — то позднее он вновь пытался ухаживать за Джорджет. — Но она не разделяла его чувств, и вскоре они окончательно поссорились из-за того, что он захотел продать свою долю в бизнесе и недвижимость на 24-й магистрали. Я не считаю Генри убийцей, — решила Дрю, — но любовь и деньги — это две основные причины, по которым люди могут убить или быть убитыми. Интересно».
Она вновь откинулась на спинку скрипучего стула и посмотрела в потолок.
«Вчера, когда она разговаривала с Генри Палеем, говорил ли он о том, где был, когда Джорджет была убита? — задумалась Дрю. — Не думаю».
Ее наплечная сумка была на полу у стола. Дрю взяла сумку и вытащила записную книжку, куда записала всю информацию и вопросы, крутившиеся в голове.
Где был Генри Палей в то утро, когда произошло убийство? Прибыл ли он в офис в обычное время или же у него были назначены встречи с клиентами? Замки имеют систему регистрации. Она и покажет, как часто Генри посещал Холланд-роуд. Знал ли он о банках с краской в чулане? Он хотел закрыть агентство. Дискредитируя умышленно Олд-Милл, чего бы он добился — скомпрометировал бы Джорджет или сорвал бы продажу Ноланам?
Дрю захлопнула записную книжку, кинула ее в сумку, и снова принялась изучать жизнь Джорджет Гроув в Интернете. В течение следующих двух часов ей удалось нарисовать полную картину независимой женщины, которая, судя по ее многочисленным заслугам, была не только общественно активной, но и являлась движущей силой в поддержании именно такой жизни в Мендхеме, какой она ее себе представляла.
Многие, кто выступал за ограничение полномочий комиссии по зонированию, должно быть, стремились ее задушить, думала Дрю, проглядывая ссылки на Джорджет Гроув, красноречиво и успешно выступавшей против ослабления и изменения действующих принципов зонирования.
«А может быть, кто-то из них даже хотел застрелить ее», — подумала Дрю. Судя по имеющимся данным, Джорджет многим наступала на мозоли, особенно за последние несколько лет. Но никому, вероятно, так сильно не докучала ее общественная деятельность, как Генри Палею.
Дрю набрала номер агентства, сомневаясь, что кто-то подойдет к телефону.
Генри Палей поднял трубку.
— Генри, я так рада, что застала тебя, — сказала Дрю. — Я даже не знала, открыто ли агентство сегодня. Я работаю над очерком, пишу про Джорджет, и подумала, как было бы замечательно включить некоторые из тех замечательных фотографий из вашего альбома, который мне показывала Робин. Я бы хотела подъехать и одолжить ваш альбом, или хотя бы сделать копии нескольких фотографий!
Уступая ее давлению, Палей неохотно разрешил ей переснять несколько страниц.
— Я не хочу, чтобы альбом покидал пределы офиса, — заявил он, — и я не хочу, чтобы из него что-нибудь извлекали.
— Генри, ты будешь стоять рядом, когда я буду это делать, — сказала Дрю. — Я позвоню около полудня. Я не отниму у тебя много времени.
Положив трубку, Дрю встала и откинула назад волосы со лба.
«Я их подстригу, — подумала она. — Я начинаю походить на овчарку».
Она пошла по коридору к спальне и начала одеваться. Когда она оделась, ей пришел в голову вопрос, интуитивный вопрос, продиктованный своего рода предчувствием, благодаря которому она была отличным криминальным репортером.
«Продолжает ли Генри заниматься бегом или бегает трусцой, и если да, то как этот факт вписывается в общую картину?» — задумалась Дрю.
Следовало проверить еще и это.
27
Мартин и Кэтлин Келлоги из Санта-Барбары, штат Калифорния, были дальними кузенами, которые удочерили меня. Когда погибла мать, они жили в Саудовской Аравии, где Мартин сотрудничал с конструкторской фирмой. Они не знали о том, что случилось, пока компания не перебросила их обратно в Санта-Барбару. К тому времени судебный процесс закончился, и я жила в приюте для несовершеннолетних здесь, в Нью-Джерси, пока Ассоциация по Делам Семьи и Молодежи, или АДСМ, решала, куда меня определить.
В некотором смысле было даже хорошо, что мои будущие родители и я не общались до того времени. У Мартина и Кэтлин не было детей. И когда они узнали о том, что произошло, спокойно и без огласки приехали в округ Моррис и подали ходатайство о моем удочерении. С ними провели собеседование и сделали проверку. Суд с готовностью признал их подходящими опекунами и приемными родителями для несовершеннолетней, которая на протяжении уже более года практически не разговаривала, за исключением нескольких слов.
Тогда Келлогам было по пятьдесят с небольшим, и они были не слишком старыми родителями для одиннадцатилетнего ребенка. И несмотря на нашу родственную отдаленность, Мартин был мне близким человеком. И что более важно, их сострадание было искренним. В первый раз, когда я встретила Кэтлин, она сказала, что надеется понравиться мне, и что со временем я полюблю ее.
— Я всегда хотела, чтобы у меня была маленькая дочка, — сказала она. — Теперь я хочу вернуть тебе остаток детства, которого ты лишилась, Лиза.
Я охотно поехала с ними. Конечно, никто не сможет вернуть тебе то, что было однажды разрушено. Я уже не была ребенком — я стала убийцей со снятым обвинением. Они очень хотели, чтобы я забыла тот ужас, что пережила «Малютка Лиз», и поэтому репетировали со мной историю, которую мы рассказывали всем, с кем они уже были знакомы до своего возвращения в Санта-Барбару.
Я была дочерью овдовевшей подруги, которая, узнав, что находится на последней стадии рака, попросила их удочерить меня. Мое новое имя Силия было выбрано ими в честь моей бабушки, Сесилии. Они понимали, что мне нужна была связь с прошлым, которое должно будет оставаться тайной.
Я прожила с ними всего лишь семь лет. Все это время раз в неделю я посещала доктора Морана. Я доверяла ему с самого начала. Думаю, что он, — больше, чем Мартин, — стал для меня настоящим отцом. Когда я не могла говорить, он просил меня рисовать картинки. Я постоянно рисовала одно и то же. Гостиную в доме матери, безжалостного человека, похожего на обезьяну, который, повернувшись ко мне спиной, прижимает к стене женщину. Я рисовала пистолет, повисший в воздухе, и пули, вылетающие из него, но никто не держал рукой этот пистолет. Я рисовала картину «Плачущей Богоматери», но наоборот. На моей картине ребенок держал в руках свою мертвую мать.
Я пропустила год средней школы, но быстро наверстала его, и пошла в местную школу в Санта-Барбаре. Везде меня считали «спокойной и милой». У меня были друзья, но я никому из них не позволяла сближаться со мной. Тому, кто живет во лжи, всегда нужно избегать правды, поэтому мне приходилось постоянно следить за тем, что я говорю. Мне также приходилось скрывать свои эмоции. Я помню, как на уроке английского языка ученикам был предложен неожиданный тест — написать эссе о своем самом памятном дне.
Я очень отчетливо вспомнила ту страшную ночь. Словно я смотрела фильм. Я попыталась взять ручку, но пальцы отказывались. Я попыталась вздохнуть, но не смогла втянуть воздух в легкие. А потом я потеряла сознание.
Будучи маленьким ребенком, я почти сжилась с той придуманной историей обо мне, которую мы всем рассказывали, но однажды я вспомнила правду. Я рассказала доктору Морану, что случившееся той ночью никогда не было достаточно отчетливым, чтобы я могла вспомнить слова, которые мама кричала Тэду в течение той доли секунды. А затем это воспоминание снова ушло.
В том же году, когда это случилось, я переехала в Нью-Йорк, чтобы учиться в Институте Моды; компания Мартина вынудила его уйти в отставку, и они охотно переехали в Неаполь во Флориде, где он получил место в проектной фирме. Сейчас, в свои восемьдесят с лишним лет, он уже полностью ушел на пенсию и приобрел качество, которое Кэтлин называет «забывчивостью», а я опасаюсь, что это первая стадия болезни Альцгеймера.
У нас с Алексом была тихая свадьба в капелле Девы Марии Собора Святого Патрика. Из гостей были Джек, Ричард Аккерман, пожилой адвокат, старший партнер юридической фирмы Алекса, и Джоан Донлан, моя самая близкая подруга и правая рука, когда я занималась дизайнерским бизнесом.
Вскоре после этого Алекс, Джек и я на пару дней прилетели в Неаполь — навестить Мартина и Кэтлин. Слава богу, что мы решили остановиться в отеле, потому что Мартин, мягко говоря, частенько бывал рассеян. Как-то раз, когда мы засиделись за обедом в патио, он назвал меня «Лизой». К счастью, Алекс не услышал этого, так как отправился на пляж искупаться, чего нельзя сказать о Джеке. Это так сильно озадачило его и врезалось ему в память, что время от времени он все еще спрашивает меня:
— Почему дедушка назвал тебя Лизой, мам?
Однажды дома в Нью-Йорке Алекс был в комнате, когда Джек задал этот вопрос. Но он объяснил Джеку, что пожилые люди иногда забывают и путают имена, а также напомнил:
— Ты помнишь, как дедушка пару раз назвал меня «Ларри»? Он просто перепутал меня с твоим папой.
После моей вспышки по поводу клички пони я вошла в дом вслед за Джеком. Он уже подбежал к Алексу, сел ему на колени и начал рассказывать со слезами о том, что мамочка его пугает.
— Иногда она тоже меня пугает, Джек, — сказал Алекс.
Я знаю, что он говорил это в шутку, но главная истина была неоспорима. Мои обморочные приступы, мои крики и состояние шока, в котором я находилась после того, как обнаружила тело Джорджет, — все это пугало его. И лицо Алекса действительно выражало страх: он явно думал о том, что у меня какое-то расстройство.
Сначала Алекс выслушал рассказ Джека о том, как я накричала на него, запрещая называть пони именем «Лиззи», а потом попытался объяснить:
— Знаешь, Джек, давным-давно в этом доме жила одна маленькая девочка по имени Лиззи, и она делала очень плохие вещи. Никто не любил ее, и ее заставили уйти. И мы вспоминаем об этой плохой девочке, когда слышим это имя.
— Что ты ненавидишь больше всего? — спросил Алекс Джека.
— Когда доктор делает мне прививку.
— Тогда представь себе: когда мы слышим имя «Лиззи», оно напоминает нам с мамочкой об этой плохой девочке. Ты хотел бы называть лошадку «Прививкой»?
Джек засмеялся.
— Не-ет.
— Теперь ты понимаешь, что чувствует мама. Давай подумаем о другом имени для лошадки.
— Мамочка сказала, что мы могли бы назвать ее «Звездочкой», потому что у лошадки на лбу звезда.
— Я думаю, что это прекрасное имя, и мы могли бы оставить его. Мамочка, нет ли у нас какой-нибудь праздничной оберточной бумаги? — спросил Алекс.
— Кажется, есть, — я была очень благодарна Алексу за то, что он успокоил Джека. Какой же он молодец, как сумел все объяснить!
— Почему бы тебе не сделать большую звезду, и мы повесим ее на дверь сарая, и каждый будет знать, что здесь живет пони по имени «Звездочка?» — предложил Алекс Джеку.
Джеку понравилась эта мысль. Я нарисовала очертания звезды на листе блестящей оберточной бумаги, а Джек вырезал ее. Мы торжественно прилепили ее к двери сарая, и я прочла стихотворение, которое помнила с детства:
Звездочка первая
В темную ночь,
Что загадаю,
Исполни точь-в-точь![5]
Было уже шесть часов. Начали ложиться вечерние тени.
— Мама, о чем ты мечтаешь? — спросил Джек.
— Я хочу, чтобы мы втроем всегда были вместе.
— А какая мечта у тебя, Алекс? — поинтересовался Джек.
— Я мечтаю о том, чтобы ты называл меня папой и через год у тебя появился маленький брат или сестра.
Ночью, когда Алекс попытался притянуть меня к себе, он почувствовал сопротивление и сразу же отпустил.
— Силия, может быть, ты примешь снотворное? — предложил он. — Тебе нужно расслабиться. Мне же пока совсем не хочется спать. Пойду наверх и немного почитаю.
Обычно я принимаю половину таблетки снотворного, но после всего того, что пришлось пережить днем, я проглотила целую таблетку и крепко спала восемь часов. Когда проснулась, было почти восемь. Алекса уже не было в спальне. Я набросила халат и быстро спустилась вниз. Джек уже не спал. Одевшись, он завтракал с Алексом.
Алекс вскочил и подошел ко мне.
— Вот это сон! — сказал он. — Ты даже не шелохнулась во сне.
Он поцеловал меня так, как мне нравится, — держа мое лицо в ладонях.
— Мне нужно идти, — сказал Алекс. — С тобой все в порядке?
— Да, все нормально, — ответила я.
И это действительно было так. Когда я полностью отошла ото сна, я почувствовала себя физически сильнее, чем чувствовала все это время, начиная с того утра, когда мы впервые подъехали к дому. Я знала, что буду делать.
Я отвезу Джека в школу и отправлюсь к одному из агентов по продаже недвижимости, чтобы попытаться найти дом, который мы могли бы снять или купить незамедлительно. Мне было не важно, насколько подходящим он будет. Переезд стал бы первым шагом к восстановлению подобия нормальной жизни.
По крайней мере, мне казалось, что это было наилучшим выходом. Однако когда позже утром я поехала в «Агентство Марка У. Греннона» и сам Марк Греннон повез меня смотреть дома, я узнала о Джорджет Гроув нечто такое, от чего у меня перехватило дыхание.
— Только у Джорджет было исключительное право продажи вашего дома, — рассказал Марк, пока мы ехали по Хардскрабл-роуд. — Больше никто из нас не хотел с ним связываться. Но Джорджет всегда чувствовала себя виноватой из-за этого места. Какое-то время они с Одри Бартон были хорошими подругами. Они вместе учились в средней школе Мендхема, хотя Джорджет и была на пару лет старше Одри.
Я слушала и надеялась, что Греннон не догадается, в каком я была напряжении.
— Вы знаете, Одри была потрясающей наездницей. Настоящая лошадница. А ее муж Уилл боялся лошадей до смерти и ужасно этого стыдился. Он хотел научиться ездить верхом, чтобы потом вместе с Одри совершать конные прогулки. И именно Джорджет предложила ему попросить Зака из Клуба Вашингтонской долины давать ему уроки. Они решили держать это в тайне от Одри. И она ничего не знала до тех пор, пока из полиции не пришли сообщить ей, что Уилл погиб. С тех пор они с Джорджет не разговаривают.
Зак!
Это имя поразило меня как гром. Это имя в числе прочих слов прозвучало из уст матери, это имя крикнула мама Тэду в ту ночь, когда я ее убила.
Зак — это часть головоломки!
В некотором смысле было даже хорошо, что мои будущие родители и я не общались до того времени. У Мартина и Кэтлин не было детей. И когда они узнали о том, что произошло, спокойно и без огласки приехали в округ Моррис и подали ходатайство о моем удочерении. С ними провели собеседование и сделали проверку. Суд с готовностью признал их подходящими опекунами и приемными родителями для несовершеннолетней, которая на протяжении уже более года практически не разговаривала, за исключением нескольких слов.
Тогда Келлогам было по пятьдесят с небольшим, и они были не слишком старыми родителями для одиннадцатилетнего ребенка. И несмотря на нашу родственную отдаленность, Мартин был мне близким человеком. И что более важно, их сострадание было искренним. В первый раз, когда я встретила Кэтлин, она сказала, что надеется понравиться мне, и что со временем я полюблю ее.
— Я всегда хотела, чтобы у меня была маленькая дочка, — сказала она. — Теперь я хочу вернуть тебе остаток детства, которого ты лишилась, Лиза.
Я охотно поехала с ними. Конечно, никто не сможет вернуть тебе то, что было однажды разрушено. Я уже не была ребенком — я стала убийцей со снятым обвинением. Они очень хотели, чтобы я забыла тот ужас, что пережила «Малютка Лиз», и поэтому репетировали со мной историю, которую мы рассказывали всем, с кем они уже были знакомы до своего возвращения в Санта-Барбару.
Я была дочерью овдовевшей подруги, которая, узнав, что находится на последней стадии рака, попросила их удочерить меня. Мое новое имя Силия было выбрано ими в честь моей бабушки, Сесилии. Они понимали, что мне нужна была связь с прошлым, которое должно будет оставаться тайной.
Я прожила с ними всего лишь семь лет. Все это время раз в неделю я посещала доктора Морана. Я доверяла ему с самого начала. Думаю, что он, — больше, чем Мартин, — стал для меня настоящим отцом. Когда я не могла говорить, он просил меня рисовать картинки. Я постоянно рисовала одно и то же. Гостиную в доме матери, безжалостного человека, похожего на обезьяну, который, повернувшись ко мне спиной, прижимает к стене женщину. Я рисовала пистолет, повисший в воздухе, и пули, вылетающие из него, но никто не держал рукой этот пистолет. Я рисовала картину «Плачущей Богоматери», но наоборот. На моей картине ребенок держал в руках свою мертвую мать.
Я пропустила год средней школы, но быстро наверстала его, и пошла в местную школу в Санта-Барбаре. Везде меня считали «спокойной и милой». У меня были друзья, но я никому из них не позволяла сближаться со мной. Тому, кто живет во лжи, всегда нужно избегать правды, поэтому мне приходилось постоянно следить за тем, что я говорю. Мне также приходилось скрывать свои эмоции. Я помню, как на уроке английского языка ученикам был предложен неожиданный тест — написать эссе о своем самом памятном дне.
Я очень отчетливо вспомнила ту страшную ночь. Словно я смотрела фильм. Я попыталась взять ручку, но пальцы отказывались. Я попыталась вздохнуть, но не смогла втянуть воздух в легкие. А потом я потеряла сознание.
Будучи маленьким ребенком, я почти сжилась с той придуманной историей обо мне, которую мы всем рассказывали, но однажды я вспомнила правду. Я рассказала доктору Морану, что случившееся той ночью никогда не было достаточно отчетливым, чтобы я могла вспомнить слова, которые мама кричала Тэду в течение той доли секунды. А затем это воспоминание снова ушло.
В том же году, когда это случилось, я переехала в Нью-Йорк, чтобы учиться в Институте Моды; компания Мартина вынудила его уйти в отставку, и они охотно переехали в Неаполь во Флориде, где он получил место в проектной фирме. Сейчас, в свои восемьдесят с лишним лет, он уже полностью ушел на пенсию и приобрел качество, которое Кэтлин называет «забывчивостью», а я опасаюсь, что это первая стадия болезни Альцгеймера.
У нас с Алексом была тихая свадьба в капелле Девы Марии Собора Святого Патрика. Из гостей были Джек, Ричард Аккерман, пожилой адвокат, старший партнер юридической фирмы Алекса, и Джоан Донлан, моя самая близкая подруга и правая рука, когда я занималась дизайнерским бизнесом.
Вскоре после этого Алекс, Джек и я на пару дней прилетели в Неаполь — навестить Мартина и Кэтлин. Слава богу, что мы решили остановиться в отеле, потому что Мартин, мягко говоря, частенько бывал рассеян. Как-то раз, когда мы засиделись за обедом в патио, он назвал меня «Лизой». К счастью, Алекс не услышал этого, так как отправился на пляж искупаться, чего нельзя сказать о Джеке. Это так сильно озадачило его и врезалось ему в память, что время от времени он все еще спрашивает меня:
— Почему дедушка назвал тебя Лизой, мам?
Однажды дома в Нью-Йорке Алекс был в комнате, когда Джек задал этот вопрос. Но он объяснил Джеку, что пожилые люди иногда забывают и путают имена, а также напомнил:
— Ты помнишь, как дедушка пару раз назвал меня «Ларри»? Он просто перепутал меня с твоим папой.
После моей вспышки по поводу клички пони я вошла в дом вслед за Джеком. Он уже подбежал к Алексу, сел ему на колени и начал рассказывать со слезами о том, что мамочка его пугает.
— Иногда она тоже меня пугает, Джек, — сказал Алекс.
Я знаю, что он говорил это в шутку, но главная истина была неоспорима. Мои обморочные приступы, мои крики и состояние шока, в котором я находилась после того, как обнаружила тело Джорджет, — все это пугало его. И лицо Алекса действительно выражало страх: он явно думал о том, что у меня какое-то расстройство.
Сначала Алекс выслушал рассказ Джека о том, как я накричала на него, запрещая называть пони именем «Лиззи», а потом попытался объяснить:
— Знаешь, Джек, давным-давно в этом доме жила одна маленькая девочка по имени Лиззи, и она делала очень плохие вещи. Никто не любил ее, и ее заставили уйти. И мы вспоминаем об этой плохой девочке, когда слышим это имя.
— Что ты ненавидишь больше всего? — спросил Алекс Джека.
— Когда доктор делает мне прививку.
— Тогда представь себе: когда мы слышим имя «Лиззи», оно напоминает нам с мамочкой об этой плохой девочке. Ты хотел бы называть лошадку «Прививкой»?
Джек засмеялся.
— Не-ет.
— Теперь ты понимаешь, что чувствует мама. Давай подумаем о другом имени для лошадки.
— Мамочка сказала, что мы могли бы назвать ее «Звездочкой», потому что у лошадки на лбу звезда.
— Я думаю, что это прекрасное имя, и мы могли бы оставить его. Мамочка, нет ли у нас какой-нибудь праздничной оберточной бумаги? — спросил Алекс.
— Кажется, есть, — я была очень благодарна Алексу за то, что он успокоил Джека. Какой же он молодец, как сумел все объяснить!
— Почему бы тебе не сделать большую звезду, и мы повесим ее на дверь сарая, и каждый будет знать, что здесь живет пони по имени «Звездочка?» — предложил Алекс Джеку.
Джеку понравилась эта мысль. Я нарисовала очертания звезды на листе блестящей оберточной бумаги, а Джек вырезал ее. Мы торжественно прилепили ее к двери сарая, и я прочла стихотворение, которое помнила с детства:
Звездочка первая
В темную ночь,
Что загадаю,
Исполни точь-в-точь![5]
Было уже шесть часов. Начали ложиться вечерние тени.
— Мама, о чем ты мечтаешь? — спросил Джек.
— Я хочу, чтобы мы втроем всегда были вместе.
— А какая мечта у тебя, Алекс? — поинтересовался Джек.
— Я мечтаю о том, чтобы ты называл меня папой и через год у тебя появился маленький брат или сестра.
Ночью, когда Алекс попытался притянуть меня к себе, он почувствовал сопротивление и сразу же отпустил.
— Силия, может быть, ты примешь снотворное? — предложил он. — Тебе нужно расслабиться. Мне же пока совсем не хочется спать. Пойду наверх и немного почитаю.
Обычно я принимаю половину таблетки снотворного, но после всего того, что пришлось пережить днем, я проглотила целую таблетку и крепко спала восемь часов. Когда проснулась, было почти восемь. Алекса уже не было в спальне. Я набросила халат и быстро спустилась вниз. Джек уже не спал. Одевшись, он завтракал с Алексом.
Алекс вскочил и подошел ко мне.
— Вот это сон! — сказал он. — Ты даже не шелохнулась во сне.
Он поцеловал меня так, как мне нравится, — держа мое лицо в ладонях.
— Мне нужно идти, — сказал Алекс. — С тобой все в порядке?
— Да, все нормально, — ответила я.
И это действительно было так. Когда я полностью отошла ото сна, я почувствовала себя физически сильнее, чем чувствовала все это время, начиная с того утра, когда мы впервые подъехали к дому. Я знала, что буду делать.
Я отвезу Джека в школу и отправлюсь к одному из агентов по продаже недвижимости, чтобы попытаться найти дом, который мы могли бы снять или купить незамедлительно. Мне было не важно, насколько подходящим он будет. Переезд стал бы первым шагом к восстановлению подобия нормальной жизни.
По крайней мере, мне казалось, что это было наилучшим выходом. Однако когда позже утром я поехала в «Агентство Марка У. Греннона» и сам Марк Греннон повез меня смотреть дома, я узнала о Джорджет Гроув нечто такое, от чего у меня перехватило дыхание.
— Только у Джорджет было исключительное право продажи вашего дома, — рассказал Марк, пока мы ехали по Хардскрабл-роуд. — Больше никто из нас не хотел с ним связываться. Но Джорджет всегда чувствовала себя виноватой из-за этого места. Какое-то время они с Одри Бартон были хорошими подругами. Они вместе учились в средней школе Мендхема, хотя Джорджет и была на пару лет старше Одри.
Я слушала и надеялась, что Греннон не догадается, в каком я была напряжении.
— Вы знаете, Одри была потрясающей наездницей. Настоящая лошадница. А ее муж Уилл боялся лошадей до смерти и ужасно этого стыдился. Он хотел научиться ездить верхом, чтобы потом вместе с Одри совершать конные прогулки. И именно Джорджет предложила ему попросить Зака из Клуба Вашингтонской долины давать ему уроки. Они решили держать это в тайне от Одри. И она ничего не знала до тех пор, пока из полиции не пришли сообщить ей, что Уилл погиб. С тех пор они с Джорджет не разговаривают.
Зак!
Это имя поразило меня как гром. Это имя в числе прочих слов прозвучало из уст матери, это имя крикнула мама Тэду в ту ночь, когда я ее убила.
Зак — это часть головоломки!
28
В пятницу днем секретарша Тэда Картрайта сообщила ему, что в приемной его ожидает детектив Пол Уолш из прокуратуры округа Моррис, который хочет задать ему несколько вопросов.
Хотя Тэд ожидал этого визита, сейчас он почувствовал, что ладони его рук стали влажными от пота. Нетерпеливым жестом он вытер их об пиджак, выдвинул ящик стола и быстро взглянул на свое отражение в зеркале, которое он там всегда хранил.
«Я прекрасно выгляжу», — подумал он.
За какую-то долю секунды он решил, что не стоит изображать сердечность: она будет расценена как признак слабости.
— Я не знал, что мистер Уолш записался ко мне на прием, — крикнул он по внутренней связи. — Ну, хорошо, впустите его.
Недорогой, слегка помятый костюм Пола Уолша сразу вызвал презрение Картрайта и позволил ему немного расслабиться. Цвет круглой оправы очков Уолша напомнил Картрайту цвет его сапог дубленой кожи для верховой езды. Он решил быть снисходительно радушным по отношению к своему посетителю.
Хотя Тэд ожидал этого визита, сейчас он почувствовал, что ладони его рук стали влажными от пота. Нетерпеливым жестом он вытер их об пиджак, выдвинул ящик стола и быстро взглянул на свое отражение в зеркале, которое он там всегда хранил.
«Я прекрасно выгляжу», — подумал он.
За какую-то долю секунды он решил, что не стоит изображать сердечность: она будет расценена как признак слабости.
— Я не знал, что мистер Уолш записался ко мне на прием, — крикнул он по внутренней связи. — Ну, хорошо, впустите его.
Недорогой, слегка помятый костюм Пола Уолша сразу вызвал презрение Картрайта и позволил ему немного расслабиться. Цвет круглой оправы очков Уолша напомнил Картрайту цвет его сапог дубленой кожи для верховой езды. Он решил быть снисходительно радушным по отношению к своему посетителю.