Журнал Политический класс
Политический класс 39
По ком звонит Косово? Не хочешь быть жертвой двойных стандартов — не будь!
Внешняя политика как объект приватизации
Приблизительно до середины 80-х годов ХХ века теория и практика международных отношений являлись элитарным занятием для интеллектуально вышколенных профессиональных каст, определявших и осуществлявших внешнеполитический курс Российской империи и СССР. Управление этой специфической сферой жизни государства основывалось на исторических традициях, глубоком понимании национальных интересов, готовности служить им верой и правдой. Круг вовлеченных и посвященных людей, выдерживавших испытание на соответствие взыскательным требованиям дипломатического искусства, был ограничен строгими внутрикорпоративными правилами, социально-рекрутской базой, самим элитарным духом профессии, веками остававшейся привилегией аристократии — сначала потомственной, родовитой, а затем искусственно выращенной, номенклатурной. П лодотворное равновесие между преемственностью и новациями во внешнеполитической стратегии государства поддерживалось усилиями ума и воли выдающихся личностей с высочайшим чувством ответственности. Все это, подкрепленное материальной и культурной мощью страны, делало такую стратегию единой, цельной, концептуально оснащенной, пусть и не застрахованной от ошибок и просчетов. Она была сущностным признаком великой державы, формой присутствия на международной арене, постоянным напоминанием соперникам о том, что пренебрежение интересами Российской империи и СССР, не говоря уже о прямом посягательстве на них, — очень дорогое и сомнительное удовольствие. С итуация изменилась в одночасье в 1991 году. С крушением Советского Союза, повлекшим за собой эйфорический период братания с Западом, российские верхи фактически упразднили внешнюю политику государства. Развал этой институции производился системно, непосредственно затронув ее фундаментальные, доктринальные и организационные основы. Быстро и адекватно компенсировать массовый исход высококвалифицированных кадров из МИДа было невозможно. Не только потому, что на заполнение образовавшихся вакуумных зон в таком сложном и тонком организме требовалось время, но и потому, что работа там лишилась прежнего большого смысла, а то, что пришло ему на смену, выглядело постыдным контрастом. Иначе и не назовешь бурную деятельность, вдохновляемую стремлением беспрекословно следовать указаниям Запада в рамках новой внешнеполитической доктрины под названием »Yes, sir!». К онечно, соответствующие установки спускались с кремлевских высот, где тогда вообще не имели понятия о сущности и функциях внешней политики… Нет, не великой державы, а хотя бы рядового суверенного государства. В 90-е годы ХХ века президент России не обременял ни себя, ни свой ближний круг раздумьями о размерах и значении доставшегося ему громадного исторического наследства, о колоссальной ответственности за его сохранение, о трагической сути момента. Он сознательно и методично демонстрировал это в ходе своих зарубежных визитов, оставивших в сердцах европейцев и американцев наряду с чувством глубокого удовлетворения некое смущение и настороженность. Новый сюрреалистический стиль публичного поведения, выразившийся в многочисленных эскападах Бориса Николаевича и заставлявший его соотечественников съеживаться от стыда, поставил перед Западом резонный вопрос: а насколько вменяема сама Россия, если она терпит такое? В се это насаждало соответствующую атмосферу в российском правящем классе, растлевало государеву челядь, упраздняло нравственные стандарты. В не этого злокачественного процесса не могла остаться ни одна управленческая структура. В том числе МИД, где мастеров своего дела остается все меньше. Работать там стало неинтересно и унизительно. Служение Отечеству было подменено обслуживанием его недругов, а иметь иное — некомпрадорское — представление о целях международной политики России запрещалось. Попытки мыслящих и честных людей открыть начальству глаза на безумие происходящего пресекались на корню либо влекли за собой оргвыводы. Э то лишь подтверждало старую истину: наивно считать поправимым заблуждением деяния человека, который прекрасно ведает, что творит. В высшее руководство МИДа, как и в высшее руководство страны, спешно призвали либеральных дилетантов: для разрушения особый профессионализм не требовался, а если и требовался, то, скорее, профессионализм подрывника. Ближайшие последствия этого набора оказались плачевными. О дновременно происходил не менее опасный процесс децентрализации, рассредоточения и дробления внешней политики России. Эту стратегическую отрасль жизнедеятельности государства стали растаскивать и приватизировать все кому не лень — министерства, ведомства, агентства, регионы, корпорации, предприятия, общественные организации, олигархи, маргиналы различных мастей. Их в политических учебниках уважительно величают «новыми акторами» (слава богу, не актерами) международных отношений. При этом не принято говорить, что они преследуют специфические цели, зачастую не имеющие ничего общего с благом народа и интересами государства. И стремятся добиться их любой ценой. С начала 90-х годов ХХ века для оправдания всех гадостей, которые хлынули в нашу страну после уничтожения «железного занавеса» и на которых в ущерб России быстро научилась наживаться мизерная часть общества, была придумана формула: «С этим ничего не поделаешь, это — глобальное явление». Кое для кого она удобна не только конвертируемостью в совершенно осязаемую прибыль, но и внешним правдоподобием. Ведь в мире действительно происходит много такого, с чем трудно справиться и с чем примиряются как с неизбежным злом. О днако почему-то нечасто вспоминают, что по-настоящему суверенные страны, не желающие потерять свою культурно-историческую суть и свое будущее, защищаются от опасных феноменов глобализации всеми доступными средствами, жестко и последовательно. Они готовы сотрудничать с теми, кто борется с аналогичными проблемами и хочет делать это сообща, на взаимоприемлемой основе. С теми же, кто пытается внушить или навязать им другое понимание того, как нужно жить и что ненавидеть, разговор бывает короткий и не всегда вежливый. Когда, к примеру, в январе 1979 года американский президент Джимми Картер попенял руководству Китая за нарушение прав человека и ограничение свободы выезда из страны, Дэн Сяопин в ответ с готовностью согласился послать в США «миллионов десять китайцев». После этого у моралиста Картера исчезло желание читать Пекину нотации. Т акой способ общения с внешним миром — привилегия сильных государств с развитым инстинктом самоуважения и чувством ответственности перед своими подданными. В се обратимо под луной. К сожалению и к счастьюНа рубеже третьего тысячелетия (и это символично) Россия после катастрофического поражения, кажется, стала нащупывать пути к обретению именно такого, единственно возможного, спасительного для нее статуса. В любой иной роли Россия перестанет быть Россией. Во всяком случае, она не может постоянно находиться между жизнью и смертью, в состоянии «больного человека Европы», чья судьба решается то ли консилиумом врачей, то ли собранием душеприказчиков. Не надо сетовать ни на явный недостаток желающих помочь России исцелиться, ни на явный избыток жаждущих разделить ее наследство. Надо просто сделать так, чтобы эти две противоположные задачи окончательно потеряли актуальность. То есть выздороветь и прочно встать на ноги. Не для того, чтобы пугать своей силой, а для того, чтобы не искушать своей слабостью. Д умать, что это уже произошло, — самая вредная иллюзия на сегодняшний день. Точку невозврата к 90-м Россия не прошла, и неизвестно, когда пройдет. Могущественные финансово-политические кланы, сформировавшиеся в те времена и тайно помышляющие об их реставрации, ставили и будут ставить во главу угла личные, хищнические интересы. Эти люди, лишь сделав вид, будто подчинились путинским правилам игры, ждут малейшей слабинки со стороны государства и государственников, чтобы перейти в контрнаступление. Природа их аппетитов от веку такова, что они не поддаются добровольному самоограничению. Предел им может быть поставлен только извне — либо снизу народом, либо сверху властью. Первый вариант — простой, кровавый, высокозатратный и в итоге непредсказуемый. Второй — эволюционный, долгосрочный, сложный в реализации и не обязательно обреченный на успех. Е сть и третий вариант — снова отдать все на откуп необузданной стихии рынка со всеми как уже испытанными, так и еще не вкушенными нами последствиями во внутренней и внешней политике страны. В ыбор есть. Критерий его верности только один — могущество, благополучие, безопасность России, ее духовное здоровье и уверенность в завтрашнем дне. Все остальное, включая средства продвижения к этому идеалу, — вторичное. И сходя именно из такой философии, следует выстраивать наши отношения с окружающим миром. Исторические предания или новомодные теории, связанные с проблемой цивилизационной идентификации России, ничего не стоят, если они мешают достижению главной цели — сохранения, приумножения, процветания российского народа. Пусть Россия называется как угодно — Европой или Азией, Севером или Югом — лишь бы жилось в ней достойно и счастливо не микроскопическому слою общества, а всем ее гражданам. М ы исчерпали лимиты на альтруистические подвиги и жертвы во имя всемирного торжества коммунизма, во имя счастья гренадских крестьян, во имя безумных планов наших мнимых идеологических союзников, во имя дружбы с Западом и собственных либеральных экспериментов. Пришло время позаботиться прежде всего о себе или только о себе. Альтернативы жесточайшие реалии нынешней и грядущей мировой политики, которая неумолимо возвращается к Гоббсу и Дарвину, нам не оставляют. У бедительным симптомом этого процесса является признание ведущими западными державами провозглашенной в явочном, одностороннем порядке независимости Косово. Удивляет не столько сам этот факт, сколько отождествление его многими российскими и зарубежными аналитиками с уникальным событием, неким рубежом, знаменующим тотальный крах международного права, отмену всех правил игры на мировой арене. Н ичего подобного в так называемом косовском прецеденте нет. Он — всего лишь очередное, но не последнее подтверждение тех международных процессов, точная дата запуска которых хорошо известна — 1991 год. После развала СССР — великой и громадной державы с, казалось бы, незыблемыми границами, безоговорочно узаконенными историей, международным правом и реальным положением вещей — уже ничто не способно ни изумлять, ни претендовать на наименование «прецедент». В се то, что происходило после 1991 года, есть стихийное, масштабно разрастающееся вторжение в международную практику принципа «теперь все возможно и все дозволено». Уничтожение СССР — это неотразимо соблазнительный образец для клонирования, это приведенный в действие «ключ на старт» цепной реакции с неуправляемыми последствиями, это обесточивание одной из гигантских систем защиты человечества от хаоса и самоликвидации. Еще проще — это срыв сургучной печати «Не открывать ни при каких обстоятельствах!» с крышки ящика Пандоры. П одобное безумие, несовместимое с элементарным здравым смыслом, которое овладело сознанием далеко не глупых людей, облеченных колоссальной властью, вызывает только страх и недоумение. Однако куда больше удивляют рафинированные интеллектуалы, находившиеся и находящиеся рядом с сильными мира сего. Уж они-то могли бы с помощью профессионального анализа вполне очевидных — хотя бы с точки зрения общечеловеческого опыта — вещей восполнить недостаток провидческих талантов или исторического образования у тех, кто принимает глобально значимые решения. Трудно предположить, чтобы высокопоставленные консультанты по обе стороны «железного занавеса» не понимали или не догадывались о масштабах и разрушительной тектонике последствий исчезновения СССР. Еще труднее допустить, что такие матерые поклонники Realpolitik, как евроатлантические лидеры последней четверти ХХ века и их просвещенная обслуга, всерьез восприняли наивный лепет Фукуямы о «конце истории» и в согласии с этой теорией стремились уничтожением тоталитарной «империи зла» облагодетельствовать мир, провозвестив пришествие либеральной «империи добра». А если все всё понимали и обо всем догадывались, тогда форсированный демонтаж биполярного порядка остается объяснить либо азартом игроков, потерявших контроль над ходом большой игры, либо злым умыслом, заведомо подчинившим себе самые изощренные способности человеческой мысли. И спытание однополярностью: интеллект проигрывает искушениюНаступившая после 1991 года однополярность поначалу, признаться, не отнимала надежду на понимание Соединенными Штатами свалившейся на них ответственности за поддержание хотя бы на прежнем уровне стабильности и безопасности на планете. Эта ответственность — после утраты Москвой возможности осуществлять глобальные функции «второго полицейского» — должна была бы даже не удвоиться (как вроде бы подсказывала арифметическая логика), а удесятериться (как того требовала более сложная геополитическая философия). К онечно, такой беспрецедентный вызов предполагал адекватный, интеллектуально емкий и творческий ответ. Верилось, что у американских и других западных мозговых трестов есть соответствующий потенциал, которым они готовы поделиться с первыми лицами страны. (Я и сейчас думаю, что такой потенциал был и остается. Другое дело, что именно и насколько востребовано в нем действующими политиками.) Поскольку, однако, интеллектуальные элиты исповедуют разные взгляды и разные моральные ценности, проблема заключалась в том, кто в нужное время и в нужном месте окажется ближе к уху американского президента или влиятельных представителей высшего руководства государства. Следует, разумеется, учитывать и то, что вашингтонская администрация подбирает себе консультативную команду не только, а иногда не столько по отменному качеству профессиональной подготовки, сколько по критериям лояльности уже заранее выбранному курсу. П орой создается впечатление, что при всех недюжинных и целенаправленных усилиях США по развалу СССР столь стремительное достижение результата застало их врасплох. Они оказались не вполне готовыми ни психологически, ни концептуально к быстрому и радикальному пересмотру своей международной политики в быстро и радикально изменившейся ситуации. На огромной части мирового пространства почти мгновенно образовался вакуум, поставивший перед Вашингтоном головоломный вопрос: как и чем его заполнить? Времени на его трезвое, спокойное, глубоко продуманное решение было очень мало. А в цейтноте обычно совершаются ошибки, часто — непоправимые. Даже великими гроссмейстерами, к числу которых, на беду, не относились ни Рейган, ни Буш-старший, ни Клинтон. В прочем, многие на Западе до сих пор не видят никакой ошибки в разрушении Советского Союза и в последующей хищнической и оголтелой эксплуатации результатов этой пирровой победы. Возможно, они будут думать так до тех пор, пока у них не спадут шоры с глаз. Пример Косово таких людей, судя по всему, ни в чем не убеждает, кроме одного — «мы на верном пути». Видимо, нужны более осязаемые и затрагивающие их лично доказательства неумолимого приближения человечества к гибели. Ну что ж, если так пойдет и дальше, эти доказательства не заставят себя ждать. О днополярность оказалась непосильным интеллектуальным и нравственным испытанием для американских лидеров. Не похоже, к сожалению, и на то, что его выдержало западное академическое сообщество, призванное поставлять «наверх» идеи если не для адекватной реализации, то по крайней мере для размышления. Будем тем не менее справедливы: среди американских и европейских ученых были те, кого глубоко тревожили ближайшие и отдаленные последствия внезапного разбалансирования мирового порядка. Но их голоса никто не хотел слышать — они тонули в мощном слаженно-восторженном хоре, исполнявшем «Оду к радости». Этот музыкальный парафраз «конца истории» славил торжество света демократии над тьмой деспотизма. И конечно, перспективу небывало счастливого устройства этого наилучшего из миров. М ногим казалось, что триумфальное шествие праздника истории по странам Евразии будет длиться вечно. Эмоциональное впечатление от краха Советского Союза, как чего-то невероятного и эпохального, было настолько сильным, что породило на Западе ощущение великой, всемирно-исторической победы, ощущение, не лишенное сходства с массовым психозом. Он охватил практически всех — и либеральных фундаменталистов, и надпартийных прагматиков. Победные трофеи настолько кружили голову, что никто не нашел в себе трезвой смелости предложить Западу добровольно отказаться от части из них во имя долгосрочных глобально-стратегических, а не сиюминутных целей. Во имя более гармоничного, более упорядоченного, более справедливого и поэтому более безопасного будущего. С пособностью не поддаться этому опьянению обладали лишь единицы. Но на балу победителей они были совершенно не к месту, поскольку мешали веселью. Я щик Пандоры: наполовину пуст или наполовину полон? Т еперь никто не знает, как закрыть ящик Пандоры, каких усилий и скольких лет это потребует. И возможно ли такое в принципе. На сей счет имеются сомнения. Их едва ли мог бы рассеять даже единодушный отказ Запада от признания независимости Косово, то есть от курса на попрание суверенитета и целостности Сербии. Повторим: и без Косово накопились и будут повсеместно накапливаться метастазы, экспортируемые злокачественным новообразованием под названием «однополярная диктатура». Суть этой злокачественности не только в том, что разрушаются и без того ослабленные иммунно-защитные механизмы глобальной системы международных отношений (и прежде всего ООН), но и в том, что за счет искусственного и насильственного дробления жизнеспособных субъектов мировой политики плодятся несостоятельные государства, сеющие вокруг себя бесчисленные проблемы и опасные недуги. В начале 1990-х годов еще сохранялись иллюзии относительно искренности желания США озарить бедствующую часть человечества светом самого высокого в мире «маяка свободы» и понести ради этой благородной идеи немалые расходы. Россияне простодушно надеялись, что их неофитический порыв в сторону Запада и дружные покаяния за свой неправильный исторический путь будут оценены по достоинству. Им помогут построить новый мир, примут в европейскую семью и простят их, как блудных детей, вернувшихся и повинившихся за попытку жить своим умом. П остроить новый мир нам действительно помогли — мир, в котором несколько десятков человек в мгновение ока присвоили себе создававшиеся веками и принадлежавшие народу богатства. У России появилась возможность гордиться тем, что она стала страной миллиардеров, принесших людям сво*оду… свободу от нажитого тяжким, честным, долгим трудом. Эта свобода обернулась катастрофической убылью населения, системным распадом экономики, включая оборонный комплекс, тотальной криминализацией, культурным упадком, нравственным растлением и дегенератизацией общества, особенно молодежи. Н о это еще не все. Результаты победы такой разновидности капитализма нужно было сделать полными, окончательными и необратимыми. Ради этого российские нувориши не останавливались ни перед чем. Их стратегическая задача состояла в установлении контроля над всеми, в первую очередь базовыми, жизненно важными сферами деятельности государства. Чтобы превратить его в наемного агента, гаранта сохранения и приумножения баснословных состояний. И в 1990-е годы они этого добились. Под их диктатом оказалась вся внутренняя и внешняя политика России, следствием чего явились разграбление ресурсов, форсированная приватизация целых производственных отраслей, умопомрачительные финансовые махинации, расстрел парламента, чеченская война, шквал сепаратизма, небывалый размах организованной преступности, монополизация СМИ, «успешные» перевыборы президента, принятая по отношению к Западу доктрина «чего изволите? » и т. д .Теми, кто пытался всерьез сопротивляться новым хозяевам России, пополнялись ряды безработных, обанкротившихся, впавших в безвестность, безвременно ушедших в мир иной. Вставать у «серьезных» ребят на пути было смертельно опасно и требовало настоящего мужества. Поэтому месту на погосте многие предпочитали поиск возможностей наняться к ним на службу, чтобы хоть что-то перепадало с барского стола. И это, надо признать, не всегда были крохи. Т яжелая болезнь России затянулась, чем не преминул воспользоваться Запад. Он сбросил белый халат врачевателя, и под ним оказался натовский мундир. Нам совершенно четко показали наше место в мировой табели о рангах и совершенно внятно объяснили, чем грозят наши потуги подняться с колен и выше. Было сделано все, чтобы укрепить нас в убеждении: изначальным объектом массированного удара со стороны Запада был не только коммунизм, но и Россия. В отличие от нас, россиян, завзятых «европейцев», услужливо бросившихся доказывать себе и всему миру универсализм общечеловеческих (то есть западных) ценностей и их преимущества над посконной совковой цивилизацией, «отсталый третий мир» безошибочно догадался о глубинной, фундаментальной, драматической сути того, что случилось в 1991 году и позже. На крах биполярного порядка, повлекший за собой глобальную тиранию единственного сверхдержавного полюса, Восток отреагировал, скорее, инстинктом самосохранения, чем разумом. И сделал это быстро и жестоко. Э та реакция только набирает силу, превращаясь из оборонительной в наступательную, агрессивную, принимая планетарные масштабы и изощреннейшие формы. Она, развиваясь по своей внутренней, автономной логике, уже теряет управляемый, организованный, идейный характер и все заметнее эволюционирует в иррациональном направлении. По сравнению с этим антизападным феноменом классическое национально-освободительное движение, воплощенное в институциональных структурах и возглавляемое вменяемыми лидерами, являлось проблемой, вполне поддающейся контролю, то есть наименьшим злом, о котором сейчас остается лишь мечтать. И даже нынешний сетевой терроризм, приносящий больше страха, чем жертв, — не самое жуткое из того, что может ожидать человечество в будущем. А вот если (или, не дай бог, когда) террористы, используя шансы, щедро предоставляемые либеральной рыночной экономикой эпохи глобализации с ее священным принципом «все на продажу», получат доступ к новейшим технологиям массового умерщвления всего живого, то тогда и начнется настоящий Апокалипсис. Тем более что производство подробнейших инструкций о том, как устроить его покруче, поставлено в Голливуде на поток, причем, к прискорбию, выдающимися мастерами кинематографа. Н а гневный протест Востока против «конца знакомого мира» США отвечают с нарастающей асимметричностью, закручивая спираль глобального насилия. Отсутствие организованного сопротивления со стороны крупных держав быстро приучило Вашингтон действовать, не считаясь ни с союзниками, ни с соперниками, ни с международным правом. Но не стоит поэтому изображать США исчадием ада. Американцы в принципе делают почти то же, что делала бы на их месте любая другая держава, свободная от внешних факторов сдерживания, которые были бы достаточно внушительными, чтобы уберечь от соблазна игнорировать их, и от иллюзии, что это можно позволить себе, ничем не рискуя. В се это приводит к тому, что мировая политика теряет одну за другой и без того не очень надежные системы защиты от анархии, хаоса, войны. В строительство этих систем были вложены громадный труд, тяжкий исторический опыт ошибок скорбных и великая жажда навсегда избавить человечество от вероятности повторения страшного суда 1939-1945 годов. В ысшим воплощением здравомыслия политиков и интеллектуальных усилий лучших умов мира стала Организация Объединенных Наций. Она при всех своих неудачах оказалась самым успешным в истории претворением в жизнь мечты философов о вечном мире. Отчасти потому, что ей предшествовала вселенская трагедия, пронзившая души ужасом и скорбью, заставившая людей понять, что картину следующей мировой войны не в состоянии нарисовать даже апокалиптическое воображение. О днако миросберегающий механизм ООН справлялся со своими функциями не только и не столько поэтому. В конце концов Лига Наций тоже образовалась вследствие беспрецедентно масштабной для того времени катастрофы, и над созданием этого инструмента предотвращения войн трудились интеллектуалы, не менее выдающиеся, чем проектировщики Ялтинско-Потсдамской системы. Охранительный потенциал ООН как одной из несущих опор этой системы в отличие от Лиги Наций, олицетворявшей Версальско-Вашингтонский порядок, обеспечивался появлением принципиально новых факторов общеглобального характера — двух уравновешивавших друг друга сверхдержав и ядерного оружия. Это, в свою очередь, делало более эффективным международное право, воспитать уважение к которому, как свидетельствует история, способны не столько идеалы, мораль и просвещенность, сколько сила, воля и страх. Ч то России к лицу? С егодня, когда мы, кажется, поняли, чего лишились, и, возможно, уже смирились с этим, на повестке дня встает вопрос о том, чего мы наверняка лишимся, если кардинально не поменяем философию восприятия глобальных процессов и не осознаем, что определять меру и необходимость участия или неучастия в них России должна не чужая воля и чужие интересы, а наша собственная стратегия — трезвая, гибкая и абсолютно эгоистичная.
Приблизительно до середины 80-х годов ХХ века теория и практика международных отношений являлись элитарным занятием для интеллектуально вышколенных профессиональных каст, определявших и осуществлявших внешнеполитический курс Российской империи и СССР. Управление этой специфической сферой жизни государства основывалось на исторических традициях, глубоком понимании национальных интересов, готовности служить им верой и правдой. Круг вовлеченных и посвященных людей, выдерживавших испытание на соответствие взыскательным требованиям дипломатического искусства, был ограничен строгими внутрикорпоративными правилами, социально-рекрутской базой, самим элитарным духом профессии, веками остававшейся привилегией аристократии — сначала потомственной, родовитой, а затем искусственно выращенной, номенклатурной. П лодотворное равновесие между преемственностью и новациями во внешнеполитической стратегии государства поддерживалось усилиями ума и воли выдающихся личностей с высочайшим чувством ответственности. Все это, подкрепленное материальной и культурной мощью страны, делало такую стратегию единой, цельной, концептуально оснащенной, пусть и не застрахованной от ошибок и просчетов. Она была сущностным признаком великой державы, формой присутствия на международной арене, постоянным напоминанием соперникам о том, что пренебрежение интересами Российской империи и СССР, не говоря уже о прямом посягательстве на них, — очень дорогое и сомнительное удовольствие. С итуация изменилась в одночасье в 1991 году. С крушением Советского Союза, повлекшим за собой эйфорический период братания с Западом, российские верхи фактически упразднили внешнюю политику государства. Развал этой институции производился системно, непосредственно затронув ее фундаментальные, доктринальные и организационные основы. Быстро и адекватно компенсировать массовый исход высококвалифицированных кадров из МИДа было невозможно. Не только потому, что на заполнение образовавшихся вакуумных зон в таком сложном и тонком организме требовалось время, но и потому, что работа там лишилась прежнего большого смысла, а то, что пришло ему на смену, выглядело постыдным контрастом. Иначе и не назовешь бурную деятельность, вдохновляемую стремлением беспрекословно следовать указаниям Запада в рамках новой внешнеполитической доктрины под названием »Yes, sir!». К онечно, соответствующие установки спускались с кремлевских высот, где тогда вообще не имели понятия о сущности и функциях внешней политики… Нет, не великой державы, а хотя бы рядового суверенного государства. В 90-е годы ХХ века президент России не обременял ни себя, ни свой ближний круг раздумьями о размерах и значении доставшегося ему громадного исторического наследства, о колоссальной ответственности за его сохранение, о трагической сути момента. Он сознательно и методично демонстрировал это в ходе своих зарубежных визитов, оставивших в сердцах европейцев и американцев наряду с чувством глубокого удовлетворения некое смущение и настороженность. Новый сюрреалистический стиль публичного поведения, выразившийся в многочисленных эскападах Бориса Николаевича и заставлявший его соотечественников съеживаться от стыда, поставил перед Западом резонный вопрос: а насколько вменяема сама Россия, если она терпит такое? В се это насаждало соответствующую атмосферу в российском правящем классе, растлевало государеву челядь, упраздняло нравственные стандарты. В не этого злокачественного процесса не могла остаться ни одна управленческая структура. В том числе МИД, где мастеров своего дела остается все меньше. Работать там стало неинтересно и унизительно. Служение Отечеству было подменено обслуживанием его недругов, а иметь иное — некомпрадорское — представление о целях международной политики России запрещалось. Попытки мыслящих и честных людей открыть начальству глаза на безумие происходящего пресекались на корню либо влекли за собой оргвыводы. Э то лишь подтверждало старую истину: наивно считать поправимым заблуждением деяния человека, который прекрасно ведает, что творит. В высшее руководство МИДа, как и в высшее руководство страны, спешно призвали либеральных дилетантов: для разрушения особый профессионализм не требовался, а если и требовался, то, скорее, профессионализм подрывника. Ближайшие последствия этого набора оказались плачевными. О дновременно происходил не менее опасный процесс децентрализации, рассредоточения и дробления внешней политики России. Эту стратегическую отрасль жизнедеятельности государства стали растаскивать и приватизировать все кому не лень — министерства, ведомства, агентства, регионы, корпорации, предприятия, общественные организации, олигархи, маргиналы различных мастей. Их в политических учебниках уважительно величают «новыми акторами» (слава богу, не актерами) международных отношений. При этом не принято говорить, что они преследуют специфические цели, зачастую не имеющие ничего общего с благом народа и интересами государства. И стремятся добиться их любой ценой. С начала 90-х годов ХХ века для оправдания всех гадостей, которые хлынули в нашу страну после уничтожения «железного занавеса» и на которых в ущерб России быстро научилась наживаться мизерная часть общества, была придумана формула: «С этим ничего не поделаешь, это — глобальное явление». Кое для кого она удобна не только конвертируемостью в совершенно осязаемую прибыль, но и внешним правдоподобием. Ведь в мире действительно происходит много такого, с чем трудно справиться и с чем примиряются как с неизбежным злом. О днако почему-то нечасто вспоминают, что по-настоящему суверенные страны, не желающие потерять свою культурно-историческую суть и свое будущее, защищаются от опасных феноменов глобализации всеми доступными средствами, жестко и последовательно. Они готовы сотрудничать с теми, кто борется с аналогичными проблемами и хочет делать это сообща, на взаимоприемлемой основе. С теми же, кто пытается внушить или навязать им другое понимание того, как нужно жить и что ненавидеть, разговор бывает короткий и не всегда вежливый. Когда, к примеру, в январе 1979 года американский президент Джимми Картер попенял руководству Китая за нарушение прав человека и ограничение свободы выезда из страны, Дэн Сяопин в ответ с готовностью согласился послать в США «миллионов десять китайцев». После этого у моралиста Картера исчезло желание читать Пекину нотации. Т акой способ общения с внешним миром — привилегия сильных государств с развитым инстинктом самоуважения и чувством ответственности перед своими подданными. В се обратимо под луной. К сожалению и к счастьюНа рубеже третьего тысячелетия (и это символично) Россия после катастрофического поражения, кажется, стала нащупывать пути к обретению именно такого, единственно возможного, спасительного для нее статуса. В любой иной роли Россия перестанет быть Россией. Во всяком случае, она не может постоянно находиться между жизнью и смертью, в состоянии «больного человека Европы», чья судьба решается то ли консилиумом врачей, то ли собранием душеприказчиков. Не надо сетовать ни на явный недостаток желающих помочь России исцелиться, ни на явный избыток жаждущих разделить ее наследство. Надо просто сделать так, чтобы эти две противоположные задачи окончательно потеряли актуальность. То есть выздороветь и прочно встать на ноги. Не для того, чтобы пугать своей силой, а для того, чтобы не искушать своей слабостью. Д умать, что это уже произошло, — самая вредная иллюзия на сегодняшний день. Точку невозврата к 90-м Россия не прошла, и неизвестно, когда пройдет. Могущественные финансово-политические кланы, сформировавшиеся в те времена и тайно помышляющие об их реставрации, ставили и будут ставить во главу угла личные, хищнические интересы. Эти люди, лишь сделав вид, будто подчинились путинским правилам игры, ждут малейшей слабинки со стороны государства и государственников, чтобы перейти в контрнаступление. Природа их аппетитов от веку такова, что они не поддаются добровольному самоограничению. Предел им может быть поставлен только извне — либо снизу народом, либо сверху властью. Первый вариант — простой, кровавый, высокозатратный и в итоге непредсказуемый. Второй — эволюционный, долгосрочный, сложный в реализации и не обязательно обреченный на успех. Е сть и третий вариант — снова отдать все на откуп необузданной стихии рынка со всеми как уже испытанными, так и еще не вкушенными нами последствиями во внутренней и внешней политике страны. В ыбор есть. Критерий его верности только один — могущество, благополучие, безопасность России, ее духовное здоровье и уверенность в завтрашнем дне. Все остальное, включая средства продвижения к этому идеалу, — вторичное. И сходя именно из такой философии, следует выстраивать наши отношения с окружающим миром. Исторические предания или новомодные теории, связанные с проблемой цивилизационной идентификации России, ничего не стоят, если они мешают достижению главной цели — сохранения, приумножения, процветания российского народа. Пусть Россия называется как угодно — Европой или Азией, Севером или Югом — лишь бы жилось в ней достойно и счастливо не микроскопическому слою общества, а всем ее гражданам. М ы исчерпали лимиты на альтруистические подвиги и жертвы во имя всемирного торжества коммунизма, во имя счастья гренадских крестьян, во имя безумных планов наших мнимых идеологических союзников, во имя дружбы с Западом и собственных либеральных экспериментов. Пришло время позаботиться прежде всего о себе или только о себе. Альтернативы жесточайшие реалии нынешней и грядущей мировой политики, которая неумолимо возвращается к Гоббсу и Дарвину, нам не оставляют. У бедительным симптомом этого процесса является признание ведущими западными державами провозглашенной в явочном, одностороннем порядке независимости Косово. Удивляет не столько сам этот факт, сколько отождествление его многими российскими и зарубежными аналитиками с уникальным событием, неким рубежом, знаменующим тотальный крах международного права, отмену всех правил игры на мировой арене. Н ичего подобного в так называемом косовском прецеденте нет. Он — всего лишь очередное, но не последнее подтверждение тех международных процессов, точная дата запуска которых хорошо известна — 1991 год. После развала СССР — великой и громадной державы с, казалось бы, незыблемыми границами, безоговорочно узаконенными историей, международным правом и реальным положением вещей — уже ничто не способно ни изумлять, ни претендовать на наименование «прецедент». В се то, что происходило после 1991 года, есть стихийное, масштабно разрастающееся вторжение в международную практику принципа «теперь все возможно и все дозволено». Уничтожение СССР — это неотразимо соблазнительный образец для клонирования, это приведенный в действие «ключ на старт» цепной реакции с неуправляемыми последствиями, это обесточивание одной из гигантских систем защиты человечества от хаоса и самоликвидации. Еще проще — это срыв сургучной печати «Не открывать ни при каких обстоятельствах!» с крышки ящика Пандоры. П одобное безумие, несовместимое с элементарным здравым смыслом, которое овладело сознанием далеко не глупых людей, облеченных колоссальной властью, вызывает только страх и недоумение. Однако куда больше удивляют рафинированные интеллектуалы, находившиеся и находящиеся рядом с сильными мира сего. Уж они-то могли бы с помощью профессионального анализа вполне очевидных — хотя бы с точки зрения общечеловеческого опыта — вещей восполнить недостаток провидческих талантов или исторического образования у тех, кто принимает глобально значимые решения. Трудно предположить, чтобы высокопоставленные консультанты по обе стороны «железного занавеса» не понимали или не догадывались о масштабах и разрушительной тектонике последствий исчезновения СССР. Еще труднее допустить, что такие матерые поклонники Realpolitik, как евроатлантические лидеры последней четверти ХХ века и их просвещенная обслуга, всерьез восприняли наивный лепет Фукуямы о «конце истории» и в согласии с этой теорией стремились уничтожением тоталитарной «империи зла» облагодетельствовать мир, провозвестив пришествие либеральной «империи добра». А если все всё понимали и обо всем догадывались, тогда форсированный демонтаж биполярного порядка остается объяснить либо азартом игроков, потерявших контроль над ходом большой игры, либо злым умыслом, заведомо подчинившим себе самые изощренные способности человеческой мысли. И спытание однополярностью: интеллект проигрывает искушениюНаступившая после 1991 года однополярность поначалу, признаться, не отнимала надежду на понимание Соединенными Штатами свалившейся на них ответственности за поддержание хотя бы на прежнем уровне стабильности и безопасности на планете. Эта ответственность — после утраты Москвой возможности осуществлять глобальные функции «второго полицейского» — должна была бы даже не удвоиться (как вроде бы подсказывала арифметическая логика), а удесятериться (как того требовала более сложная геополитическая философия). К онечно, такой беспрецедентный вызов предполагал адекватный, интеллектуально емкий и творческий ответ. Верилось, что у американских и других западных мозговых трестов есть соответствующий потенциал, которым они готовы поделиться с первыми лицами страны. (Я и сейчас думаю, что такой потенциал был и остается. Другое дело, что именно и насколько востребовано в нем действующими политиками.) Поскольку, однако, интеллектуальные элиты исповедуют разные взгляды и разные моральные ценности, проблема заключалась в том, кто в нужное время и в нужном месте окажется ближе к уху американского президента или влиятельных представителей высшего руководства государства. Следует, разумеется, учитывать и то, что вашингтонская администрация подбирает себе консультативную команду не только, а иногда не столько по отменному качеству профессиональной подготовки, сколько по критериям лояльности уже заранее выбранному курсу. П орой создается впечатление, что при всех недюжинных и целенаправленных усилиях США по развалу СССР столь стремительное достижение результата застало их врасплох. Они оказались не вполне готовыми ни психологически, ни концептуально к быстрому и радикальному пересмотру своей международной политики в быстро и радикально изменившейся ситуации. На огромной части мирового пространства почти мгновенно образовался вакуум, поставивший перед Вашингтоном головоломный вопрос: как и чем его заполнить? Времени на его трезвое, спокойное, глубоко продуманное решение было очень мало. А в цейтноте обычно совершаются ошибки, часто — непоправимые. Даже великими гроссмейстерами, к числу которых, на беду, не относились ни Рейган, ни Буш-старший, ни Клинтон. В прочем, многие на Западе до сих пор не видят никакой ошибки в разрушении Советского Союза и в последующей хищнической и оголтелой эксплуатации результатов этой пирровой победы. Возможно, они будут думать так до тех пор, пока у них не спадут шоры с глаз. Пример Косово таких людей, судя по всему, ни в чем не убеждает, кроме одного — «мы на верном пути». Видимо, нужны более осязаемые и затрагивающие их лично доказательства неумолимого приближения человечества к гибели. Ну что ж, если так пойдет и дальше, эти доказательства не заставят себя ждать. О днополярность оказалась непосильным интеллектуальным и нравственным испытанием для американских лидеров. Не похоже, к сожалению, и на то, что его выдержало западное академическое сообщество, призванное поставлять «наверх» идеи если не для адекватной реализации, то по крайней мере для размышления. Будем тем не менее справедливы: среди американских и европейских ученых были те, кого глубоко тревожили ближайшие и отдаленные последствия внезапного разбалансирования мирового порядка. Но их голоса никто не хотел слышать — они тонули в мощном слаженно-восторженном хоре, исполнявшем «Оду к радости». Этот музыкальный парафраз «конца истории» славил торжество света демократии над тьмой деспотизма. И конечно, перспективу небывало счастливого устройства этого наилучшего из миров. М ногим казалось, что триумфальное шествие праздника истории по странам Евразии будет длиться вечно. Эмоциональное впечатление от краха Советского Союза, как чего-то невероятного и эпохального, было настолько сильным, что породило на Западе ощущение великой, всемирно-исторической победы, ощущение, не лишенное сходства с массовым психозом. Он охватил практически всех — и либеральных фундаменталистов, и надпартийных прагматиков. Победные трофеи настолько кружили голову, что никто не нашел в себе трезвой смелости предложить Западу добровольно отказаться от части из них во имя долгосрочных глобально-стратегических, а не сиюминутных целей. Во имя более гармоничного, более упорядоченного, более справедливого и поэтому более безопасного будущего. С пособностью не поддаться этому опьянению обладали лишь единицы. Но на балу победителей они были совершенно не к месту, поскольку мешали веселью. Я щик Пандоры: наполовину пуст или наполовину полон? Т еперь никто не знает, как закрыть ящик Пандоры, каких усилий и скольких лет это потребует. И возможно ли такое в принципе. На сей счет имеются сомнения. Их едва ли мог бы рассеять даже единодушный отказ Запада от признания независимости Косово, то есть от курса на попрание суверенитета и целостности Сербии. Повторим: и без Косово накопились и будут повсеместно накапливаться метастазы, экспортируемые злокачественным новообразованием под названием «однополярная диктатура». Суть этой злокачественности не только в том, что разрушаются и без того ослабленные иммунно-защитные механизмы глобальной системы международных отношений (и прежде всего ООН), но и в том, что за счет искусственного и насильственного дробления жизнеспособных субъектов мировой политики плодятся несостоятельные государства, сеющие вокруг себя бесчисленные проблемы и опасные недуги. В начале 1990-х годов еще сохранялись иллюзии относительно искренности желания США озарить бедствующую часть человечества светом самого высокого в мире «маяка свободы» и понести ради этой благородной идеи немалые расходы. Россияне простодушно надеялись, что их неофитический порыв в сторону Запада и дружные покаяния за свой неправильный исторический путь будут оценены по достоинству. Им помогут построить новый мир, примут в европейскую семью и простят их, как блудных детей, вернувшихся и повинившихся за попытку жить своим умом. П остроить новый мир нам действительно помогли — мир, в котором несколько десятков человек в мгновение ока присвоили себе создававшиеся веками и принадлежавшие народу богатства. У России появилась возможность гордиться тем, что она стала страной миллиардеров, принесших людям сво*оду… свободу от нажитого тяжким, честным, долгим трудом. Эта свобода обернулась катастрофической убылью населения, системным распадом экономики, включая оборонный комплекс, тотальной криминализацией, культурным упадком, нравственным растлением и дегенератизацией общества, особенно молодежи. Н о это еще не все. Результаты победы такой разновидности капитализма нужно было сделать полными, окончательными и необратимыми. Ради этого российские нувориши не останавливались ни перед чем. Их стратегическая задача состояла в установлении контроля над всеми, в первую очередь базовыми, жизненно важными сферами деятельности государства. Чтобы превратить его в наемного агента, гаранта сохранения и приумножения баснословных состояний. И в 1990-е годы они этого добились. Под их диктатом оказалась вся внутренняя и внешняя политика России, следствием чего явились разграбление ресурсов, форсированная приватизация целых производственных отраслей, умопомрачительные финансовые махинации, расстрел парламента, чеченская война, шквал сепаратизма, небывалый размах организованной преступности, монополизация СМИ, «успешные» перевыборы президента, принятая по отношению к Западу доктрина «чего изволите? » и т. д .Теми, кто пытался всерьез сопротивляться новым хозяевам России, пополнялись ряды безработных, обанкротившихся, впавших в безвестность, безвременно ушедших в мир иной. Вставать у «серьезных» ребят на пути было смертельно опасно и требовало настоящего мужества. Поэтому месту на погосте многие предпочитали поиск возможностей наняться к ним на службу, чтобы хоть что-то перепадало с барского стола. И это, надо признать, не всегда были крохи. Т яжелая болезнь России затянулась, чем не преминул воспользоваться Запад. Он сбросил белый халат врачевателя, и под ним оказался натовский мундир. Нам совершенно четко показали наше место в мировой табели о рангах и совершенно внятно объяснили, чем грозят наши потуги подняться с колен и выше. Было сделано все, чтобы укрепить нас в убеждении: изначальным объектом массированного удара со стороны Запада был не только коммунизм, но и Россия. В отличие от нас, россиян, завзятых «европейцев», услужливо бросившихся доказывать себе и всему миру универсализм общечеловеческих (то есть западных) ценностей и их преимущества над посконной совковой цивилизацией, «отсталый третий мир» безошибочно догадался о глубинной, фундаментальной, драматической сути того, что случилось в 1991 году и позже. На крах биполярного порядка, повлекший за собой глобальную тиранию единственного сверхдержавного полюса, Восток отреагировал, скорее, инстинктом самосохранения, чем разумом. И сделал это быстро и жестоко. Э та реакция только набирает силу, превращаясь из оборонительной в наступательную, агрессивную, принимая планетарные масштабы и изощреннейшие формы. Она, развиваясь по своей внутренней, автономной логике, уже теряет управляемый, организованный, идейный характер и все заметнее эволюционирует в иррациональном направлении. По сравнению с этим антизападным феноменом классическое национально-освободительное движение, воплощенное в институциональных структурах и возглавляемое вменяемыми лидерами, являлось проблемой, вполне поддающейся контролю, то есть наименьшим злом, о котором сейчас остается лишь мечтать. И даже нынешний сетевой терроризм, приносящий больше страха, чем жертв, — не самое жуткое из того, что может ожидать человечество в будущем. А вот если (или, не дай бог, когда) террористы, используя шансы, щедро предоставляемые либеральной рыночной экономикой эпохи глобализации с ее священным принципом «все на продажу», получат доступ к новейшим технологиям массового умерщвления всего живого, то тогда и начнется настоящий Апокалипсис. Тем более что производство подробнейших инструкций о том, как устроить его покруче, поставлено в Голливуде на поток, причем, к прискорбию, выдающимися мастерами кинематографа. Н а гневный протест Востока против «конца знакомого мира» США отвечают с нарастающей асимметричностью, закручивая спираль глобального насилия. Отсутствие организованного сопротивления со стороны крупных держав быстро приучило Вашингтон действовать, не считаясь ни с союзниками, ни с соперниками, ни с международным правом. Но не стоит поэтому изображать США исчадием ада. Американцы в принципе делают почти то же, что делала бы на их месте любая другая держава, свободная от внешних факторов сдерживания, которые были бы достаточно внушительными, чтобы уберечь от соблазна игнорировать их, и от иллюзии, что это можно позволить себе, ничем не рискуя. В се это приводит к тому, что мировая политика теряет одну за другой и без того не очень надежные системы защиты от анархии, хаоса, войны. В строительство этих систем были вложены громадный труд, тяжкий исторический опыт ошибок скорбных и великая жажда навсегда избавить человечество от вероятности повторения страшного суда 1939-1945 годов. В ысшим воплощением здравомыслия политиков и интеллектуальных усилий лучших умов мира стала Организация Объединенных Наций. Она при всех своих неудачах оказалась самым успешным в истории претворением в жизнь мечты философов о вечном мире. Отчасти потому, что ей предшествовала вселенская трагедия, пронзившая души ужасом и скорбью, заставившая людей понять, что картину следующей мировой войны не в состоянии нарисовать даже апокалиптическое воображение. О днако миросберегающий механизм ООН справлялся со своими функциями не только и не столько поэтому. В конце концов Лига Наций тоже образовалась вследствие беспрецедентно масштабной для того времени катастрофы, и над созданием этого инструмента предотвращения войн трудились интеллектуалы, не менее выдающиеся, чем проектировщики Ялтинско-Потсдамской системы. Охранительный потенциал ООН как одной из несущих опор этой системы в отличие от Лиги Наций, олицетворявшей Версальско-Вашингтонский порядок, обеспечивался появлением принципиально новых факторов общеглобального характера — двух уравновешивавших друг друга сверхдержав и ядерного оружия. Это, в свою очередь, делало более эффективным международное право, воспитать уважение к которому, как свидетельствует история, способны не столько идеалы, мораль и просвещенность, сколько сила, воля и страх. Ч то России к лицу? С егодня, когда мы, кажется, поняли, чего лишились, и, возможно, уже смирились с этим, на повестке дня встает вопрос о том, чего мы наверняка лишимся, если кардинально не поменяем философию восприятия глобальных процессов и не осознаем, что определять меру и необходимость участия или неучастия в них России должна не чужая воля и чужие интересы, а наша собственная стратегия — трезвая, гибкая и абсолютно эгоистичная.