Страница:
И мастер знал, о чем будет этот разговор.
– …А теперь расскажи мне, старик, поподробнее, что это за штука такая: Прялка Мокоши.
Гвоздь достал табак, долго и тщательно сворачивал самокрутку, причем получился у него явно ублюдочный экземпляр – слишком маленький для настоящего курильщика и слишком большой для человека, который все еще пытается убедить себя бросить скверную привычку. Наконец затянулся.
Даня молча пережидал паузу, прекрасно зная, что именно скажет ему сейчас Гвоздь.
А тот все еще помалкивал. Затянулся по второму разу, сбросил пепел, и только потом заговорил:
– Как-нибудь потом, Даня. Я тебя от данного в неудобных обстоятельствах обещания освобождаю.
«Ну точно. Скоро я стану угадывать, когда он на горшок пойдет…»
– Не выйдет, Гвоздь. Я дал слово. Если бы меня убили, слово бы мое сгорело. Но, видишь, я живой, и никто, стало быть, меня от этого слова не может освободить. Даже ты.
– Глупости, Даня. Я имею право освободить тебя. И потом, ты, кажется, собрался вести войну? Мон женераль, не обольщайся, у нас довольно скромные шансы вернуться живыми и невредимыми. Ты уже выбрал своего преемника?
Даня отмахнулся, как от назойливой мухи:
– Найдутся люди. Митяй… или, скажем, Хряк. А всего лучше – Кикимора.
– Хряк слабоват, Митяй больше печется о своей выгоде, общее дело для него – слишком абстрактное понятие. А Кикимора с Тэйки не сойдется.
– Да не важно, не важно, Гвоздь, мля, кто там вместо меня будет за старшого! Ты пойми: я дал слово! Я обещал! Значит, или подохну, или сделаю.
– Какой клад спрятан в твоем слове? Я не понимаю.
– Сейчас… Сейчас, Гвоздь, я тебе объясню
– Да уж, пожалуйста.
– Не сбивай меня! Так. Нас очень мало. Раньше было до едрени фени народу, а теперь мало. Мы все со стволами, и мы все зверье, – это если по большому счету. Зверье, да. Но есть самая малость, такая, знаешь, ерунда, которая нас всех… собирает…
– Объединяет?
– Да. Мы не обманываем друг друга. Мы… короче, как обещали, так и делаем. Иначе, ты понимаешь, что за дерьмо будет? Иначе все развалится. Мы будем по отдельности, и нас, в конце концов, додавят, как мокриц. Этот мир держится на слове, и слово должно быть прочнее стали. А не будет оно прочнее стали, то всем нам хана.
Гвоздь обалдело посмотрел на Даню и даже забыл о тлеющем куреве:
– Кажется, ты заразился от меня философическим взглядом на глобальные структуры.
– Чо?
– Не важно. Все. Я понял. Предложение отменяется. Давай тогда к делу.
Генерал почесал лоб:
– Да вообще-то давно пора.
И Даня увидел, как Гвоздь чешет лоб. «Мать-перемать! Вот, значит, от кого у меня это!»
– По всей видимости, Даня, кое-какие слухи о Прялке до тебя уже доходили… Что ты о ней знаешь?
Генерал пожал плечами:
– Что и все, старик. Она ничья – гоблинам от нее приходит верный кирдык, и нашим ровнo такой же. Ты вот говорил… про мастеров-хранителей…
– Мои слова мне же пересказывать не стоит, – строго сказал Гвоздь.
По его интонации генерал понял: шутки кончились, Гвоздь уже работает. В сущности, оба они уже работают. Стало быть, надо сосредоточиться. И он оттарабанил мастеру все, о чем знал:
– В пятидесятом у Прялки гробанулся Аршак со своими ребятами, но один парень ушел и рассказал, как их… скручивало. В пятьдесят первом генерал Кроха потерял там двух бойцов. В пятьдесят втором туда совался ты, и едва унес ноги. В пятьдесят третьем Прялка убила мастера Лайоша. В пятьдесят четвертом ее хотел взять Круг. Идиоты, мля, не раскурочить захотели, а с собой забрать. Ну, результат все знают. Полгода назад на Прялку отправляли группу из Секретного войска, Кикиморина бойца взяли проводником… Четверых пришкварило, остальные дали деру и тем спаслись. Очень правильно поступили, по-моему.
Гвоздь поморщился:
– Правильно было бы разным недоумкам не лезть не в свое дело…
Даня промолчал, хотя на языке у него вертелась парочка язвительных слов. Был ли недоумком, например, мастер Лайош?
Гвоздь, не дождавшись ответной реплики, продолжил:
– Я много знаю страшных инструментов, магических вещиц, да и нашего, человеческого оружия. По роду деятельности, как ты понимаешь, обязан знакомиться и с новинками, и со старой доброй классикой. Кое о каких штучках мне еще рассказал мой учитель. Если резюмировать вышесказанное: ничего ужаснее и разрушительнее Прялки Мокоши я не знаю.
Гвоздь со значением посмотрел на Даню. Мол, понимаешь ли ты, чего стоит мое заявление?
– Ты продолжай, старик.
– Да, за пять лет она прикончила всего несколько десятков человек, а для игрушек такого класса это сущая ерунда. Но до того она успела угробить две гоблинские дружины с князьями и магами, наш саперный батальон, научный центр сотни на полторы народу, а также пару-тройку дюжин ни в чем не повинных одиночек. Последним «везло» по-разному: кто-то погиб, кто-то сошел с ума, счастливчики всего-навсего теряли руки и ноги.
– Гвоздь, я уже до усрачки уважаю эту Прялку, только ты мне объясни, что это такое.
– Выход в другой мир, Даня.
– Какой мир?
– Скрытый, Даня, тайный мир. Один такой мир уже пришел к нам в гости двадцать пять лет назад. Через Прялку, при желании, вполне можно вывернуть к нам еще один такой. Он называется Анхестов, и к людям тамошние жители еще жесточе и непримиримее, чем наши старые друзья гоблины.
– А чего ж он до сих пор-то… К нам…
– То ли желания такого у них не было, то ли ритуал переброски наладить не удалось… В общем, не стану врать, я толком не знаю, Даня. Но время от времени к нам оттуда приходят гости.
– Гости? Чем их брать, ты знаешь?
– Нет. Возможно, это одно-единственное Существо, но очень могущественное. Каган Раш по сравнению с ним – дитя. И не нам соваться к такому гостечку с убойными планами. Возможно, он даже не замечает нашей войны с гоблинами.
«Ну это, положим, еще надо посмотреть, кому куда соваться можно, а кому не можно», – с упрямой злостью подумал Даня. Но сказал он только:
– Угу.
– Так. Вроде ты понял. Теперь о самой Прялке: это БММ НП, то есть Блуждающий Магический Механизм Непостоянного Состава. Снаружи все выглядит совершенно безобидно: там, где раньше Останкинская телебашня стояла, а теперь из земли торчит круглый зуб метров на тридцать высотой, время от времен появляется вентиляционный колодец. Обшарпанный такой, похож на беседку, только без входа. Плиткой со всех сторон обложен, крыша у него – конусом. Сегодня он тут, завтра там, а послезавтра опять на новом месте. Или его вообще нигде нет, сгинул, пропал, сгнил, как старый гриб… Только потом он вновь появляется.
– Сейчас-то твой… БМП в ГСМ – на месте?
– Да.
– Точно?
– Точно. Мастера-хранители составили календарь исчезновений и появлений Прялки. Судя по календарю, она будет здесь еще недели две, а потом пропадет на месяц. Только я тебе не все рассказал о ее устройстве. «Беседка» выходит на поверхность в разных местах, но грибница у нее одна – подземная комната на глубине ста пятнадцати метров… ее положение неизменно. Туда можно попасть через подземные ходы, канализацию… если, конечно, очень постараться. Там стоит устройство, которое внешне напоминает прялку. Правда, оно еще напоминает распотрошенное нутро гигантских часов и танцующую женщину, этакую языческую богиню…
– Что за устройство?
– Никто в точности не знает. Кое-кто считал его подъемником моста. В смысле, моста между мирами… Когда мост поднят, никому ходу нет – ни в одну сторону, ни в другую. Зато когда он опущен, можно перебросить оттуда сюда или наоборот живое существо, энергию, магическую силу, какой-нибудь предмет. Иными словами, все, чего душа пожелает. Но как пользоваться устройством, никто не знает.
– Оно и хорошо… – раздумчиво произнес генерал. – Целей будем.
– Осталось самое главное.
– Еще, стало быть, навороты имеются… – проворчал генерал.
– Имеются, Даня. Сорок второй был очень плохим годом. Великая Коалиция людей разбита, Сеть мастеров-хранителей разгромлена, остались от нее считанные дюжины… это от тысячи с лишним человек! За Сеть гоблины взялись всерьез. Говорят, кто-то из каганов сказал: «Эти – вроде нас. Они не должны существовать ни по каким законам, ни по нашим, ни по человеческим». Я до сих пор не могу до конца разобраться с этой фразой. Кое-что в ней тревожит меня…
Взгляд Гвоздя стал отрешенным, глаза смотрели в никуда. Генерал взял мастера за руку и хорошенько встряхнул.
– Старик, все это важно для тебя, да, я понял. Но какого рожна ты отвлекаешься от дела?
– О! Вот в чем основное отличие генерала от мастера! Хочешь, объясню?
– Не хочу. Сорок второй год, Гвоздь.
– Итак, в сорок втором остатки мастеров-хранителей собрались и приняли «Доктрину чистых островов». Потом жалели: от страха и ненависти приняли, не подумав как следует. Основной смысл: должны быть, помимо Вольных зон, куда не каждого пустят, небольшие территории, гарантированно чистые от гоблинов. Туда люди смогут приходить для отдыха и даже селиться там… Только «острова» будут маленькими, поскольку на крупные зоны у мастеров-хранителей уже не оставалось силенок. «Островная» технология такова: сначала находят очень мощный источник питания, желательно вечный… или хотя бы лет на триста, причем все равно какой: магический, технический, природный… все равно; далее сооружают Магический автомат, способный распознать любые расы гоблинов на определенном расстоянии, а потом уничтожать их представителей; на третьем этапе автомат соединяют с источником питания, а затем маскируют и то и другое.
Генерал покачал головой:
– Я тебя с ними не смешиваю, Гвоздь. Ты бы не стал заваривать такую-то кашу, мать ее…
– Сейчас не стал бы. А когда мне было тринадцать лет… или даже четырнадцать, я был таким обормотом, что хоть святых выноси. Мне нравились радикальные решения. Короче говоря, в Москве соорудили пять чистых островов: Прялка Мокоши в Останкине, Штурмовое Давило в Щербинке, Шкаф Каббалиста на Миусской площади, Тихое Место в Серебряном Бору и… Костяной Охотник в бывшем Филевском парке. Причем охотника я сам вместе с учителем моим и заряжал… Только не ори, Даня, я все объясню!
Про святых генерал не понял, но промолчал. В Вольных зонах про святых говорили много, но никто не заводил речи про то, что их куда-то надо вынести. Но насчет Костяного Охотника… это был крутой поворот.
– Хорош гусь! Пару лет назад, старик, я бы шкуру с тебя спустил, с гада. А теперь… не бойся, все перегорело. Стало быть, сам в строй ввел, сам и вывел, только при этом пришлось мою башку позакладывать… А я ведь тогда был в непонятках: откуда ты про Костяного Охотника все знаешь, до самой ерунды?
Гвоздь виновато вздохнул:
– Уж пришлось. Прости меня… Магический автомат такого класса раз в десять легче и безопаснее завести, чем выключить.
Даня с подозрением спросил:
– А сейчас-то? Я насчет Прялки.
– До уровня Прялки я не добивал никогда… – пожал плечами Гвоздь, – боюсь, среди тех, кто ее ставил, был хотя бы один… не совсем человек. Или очень сильный каббалист старой школы. В смысле, инициированный еще до Эпохи Вторжения.
– Не добиваешь? Ты?
– Это вам, ребята, я кажусь монстром. Лет двадцать назад, среди той, первой, команды я был бы не первым, не десятым и даже, вероятно, не тридцатым. Тогда собрались такие люди… о! некоторые их способности в наши дни никто не в состоянии оценить. Ха! Оценить. Да хотя бы представить себе достоверно! Генерал поморщился.
– Я, Гвоздь, доволен, что ты такой слабак. Зато ты уж точно человек.
Гвоздь хотел, было продолжить рассказ, но неожиданно осекся. Задумался о чем-то своем и молчал минут пять. Даня знал: в такие моменты бесполезно тревожить мастера, пытаться вернуть его к делу. Он сам вернется, когда закончит разбираться со своими мыслями и переживаниями. У Гвоздя просто способ думать иной, чем у Дани, его команды и большинства парней в других командах.
Наконец мастер заговорил:
– Когда-нибудь мы с тобой поговорим про это. А сегодня, с твоего позволения, я продолжу нашу милую беседу о Прялке.
– Всегда пожалуйста.
– Даня, сейчас в Москве всего один «чистый остров» – блуждающая территория приблизительно метров на пятьсот во все стороны от Прялки.
– А остальные? Ну, кроме Охотника и Давила.
– Тихое Место обезвредил Макс Карамаякис, мой учитель. Последняя его работа… А Шкаф Каббалиста взяли гоблины. Положили там полсотни солдат и двух магов, а потом все-таки разрядили устройство. Правда, больше в «чистые острова» они не лезли, видно, решили, что не стоит оно таких потерь.
– Прялка была самой мощной из пяти?
– Во-первых, да. Во-вторых, она свихнулась.
Генерал молча ждал объяснения.
– Даня, те, кто ее устанавливал, рассчитывали на простой антигоблинский эффект. Иными словами, любой гоблин, появляющийся на дистанции не более пятисот метров от Прялки, распознавался как приемлемая цель и немедленно уничтожался. И первые лет пять Прялка работала безотказно. Потом она совершила очередное, можно сказать, плановое, давно предсказанное исчезновение. А когда вернулась, то распознающий элемент здорово расширил диапазон целей.
– Добавил людей в список «приемлемых целей»?
– Если бы только людей! Уничтожаются все, кто на протяжении определенного периода проявляет способность к логическому мышлению. Короче говоря, гоблин в зоне недоступности загибается сразу, человек – после небольшой паузы секунд на двадцать, у вампира пауза малость побольше, у низшей нечисти еще больше, а псу позволительно гулять сколь угодно долго. Если, конечно, эта милая собачка не вздумает курочить блок автономного управления: у всех магических машин, построенных мастерами-хранителями, защита от взлома отменная, так что собачкин хвост отнесет на километр от собачкиного носа.
– Я одного не пойму, старик. Неужели никто из твоих собратьев-умников не впендюрил в машину коды безопасного отключения?
– Коды были. Только все, кто их знал, давно мертвы.
– Поня-атно. До того, как мы начнем тактические планы строить, надо бы выяснить одну мелочь
– Да?
– Отчего мы с этой штукой должны торопиться? Я по роже твоей давно понял: торопиться надо. Но какого ляда, старик, ведь она стоит себе и стоять будет еще хоть тыщу лет не суйся туда, и будешь жив-здоров… Так зачем она тебе срочно занадобилась?
– Срочно – не срочно… это вопрос месяцев, Даня. Но уже не лет и не десятилетий. Я ходил к Прялке с аппаратурой в самом начале года и зафиксировал очень неприятное изменение: расстояние, на котором цель распознается, составляло не пятьсот метров, а шестьсот пять. Еще разок я прогулялся туда в мае. Думал, может, ошибочка вышла, надо бы проверить… Шестьсот семнадцать метров. А в июле было уже шестьсот двадцать два. Рост подконтрольной территории ускоряется. Что ты на это скажешь?
Даня прикинул все плюсы и минусы.
– Вот что скажу: раньше чем через две недели мы туда не сунемся. Ты не в форме, а я не в теме. К тому же я плохо знаю тамошнюю местность. Зато когда пойдем работать, все будет всерьез.
– Я не в форме? У тебя всегда была склонность к преувеличениям, мон шер.
– Да хрена ли выдрючиваться? Ты кусок дерьма, старик. «Не в форме» – это я так, из вежливости сказал.
Мастер спорить не стал. Даня всегда проявлял сверхъестественное чутье на чужую силу и слабость. Раз он говорит: «Кусок дерьма», – значит, кусок дерьма. Но Гвоздева мятежная натура не дала ему спокойно отступить.
– Ты, может, и прав, Даня, но врезал я тебе утречком как надо. Чувствительно врезал.
Генерал с полминуты подбирал слова, желая выразиться повежливее.
– Я… это самое… обрадовался, когда ты хотя бы попал по мне.
Гвоздь шутливо поднял руки. Тут он вспомнил о пироге и о кофе. Перерыв пришелся очень кстати. Мастеру и генералу предстояло еще двенадцать вечеров провести за одним столом, высчитывая подходы к Прялке, вооружение, снаряжение, хронометраж, – ссорясь и мирясь, отыскивая самый оптимальный вариант… А именно тот, который обеспечивал обоим счастливое возвращение домой.
Стоило ненадолго расслабиться перед началом кампании.
– Я, кстати, хотел тебя спросить, старик: ты вообще-то просек, почему мы сегодня праздничный пирог кушаем, почему я с тебя сегодня наручники снял?
– Откуда? Я ведь не телепат, Даня. Должно быть, какой-то срок подошел, вот ты и снял…
– Хм. Не телепат, говоришь? А зателепать умеешь не хуже семейки голодных упырей. В таком деле сроков никто не знает. Выбери любой день, и будет пятьдесят на пятьдесят: может, подходящий день, а может, и нет… В общем, сегодня твой день рождения. Сам-то не забыл? Поздравляю, старик. Тебе двадцать один, и не сегодня-завтра ты превратишься в старую заваль, реально.
Гвоздь долго молчал. Ему сделалось грустно. Жизнь уходит, осталось ее совсем чуть-чуть. И мозги уже не те, а уж о руках-ногах-дыхалке и говорить нечего. Были у него высокие планы, и хотелось сотворить нечто потрясающее, вровень со старыми мастерами, теми, что собрались в тридцать пятом для тайной борьбы. И ничего у него не получилось… то есть по мелочам он наваял много всего, но это же мелочи, игрушки. Время протекло между пальцами, и старость тут как тут. Он не успел. Жизнь была яркая, пестрая, сумасшедшая, вроде бы нет причин жалеть себя. Но в чем-то главном он крепко опоздал. Кто у него есть, что у него есть? Остатки дара да этот балбес, сидящий напротив.
– Даня, друг любезный, во всем мире ты один знаешь эту дату. Разумеется, если не считать меня самого.
Генерал взглянул на него странно и, потупясь, осторожно сказал:
– Старик… э-э-э… может, стоит расширить нашу компанию?
– Не понимаю тебя.
– Да баба тебе нужна!
Глава пятая
Глава шестая
– …А теперь расскажи мне, старик, поподробнее, что это за штука такая: Прялка Мокоши.
Гвоздь достал табак, долго и тщательно сворачивал самокрутку, причем получился у него явно ублюдочный экземпляр – слишком маленький для настоящего курильщика и слишком большой для человека, который все еще пытается убедить себя бросить скверную привычку. Наконец затянулся.
Даня молча пережидал паузу, прекрасно зная, что именно скажет ему сейчас Гвоздь.
А тот все еще помалкивал. Затянулся по второму разу, сбросил пепел, и только потом заговорил:
– Как-нибудь потом, Даня. Я тебя от данного в неудобных обстоятельствах обещания освобождаю.
«Ну точно. Скоро я стану угадывать, когда он на горшок пойдет…»
– Не выйдет, Гвоздь. Я дал слово. Если бы меня убили, слово бы мое сгорело. Но, видишь, я живой, и никто, стало быть, меня от этого слова не может освободить. Даже ты.
– Глупости, Даня. Я имею право освободить тебя. И потом, ты, кажется, собрался вести войну? Мон женераль, не обольщайся, у нас довольно скромные шансы вернуться живыми и невредимыми. Ты уже выбрал своего преемника?
Даня отмахнулся, как от назойливой мухи:
– Найдутся люди. Митяй… или, скажем, Хряк. А всего лучше – Кикимора.
– Хряк слабоват, Митяй больше печется о своей выгоде, общее дело для него – слишком абстрактное понятие. А Кикимора с Тэйки не сойдется.
– Да не важно, не важно, Гвоздь, мля, кто там вместо меня будет за старшого! Ты пойми: я дал слово! Я обещал! Значит, или подохну, или сделаю.
– Какой клад спрятан в твоем слове? Я не понимаю.
– Сейчас… Сейчас, Гвоздь, я тебе объясню
– Да уж, пожалуйста.
– Не сбивай меня! Так. Нас очень мало. Раньше было до едрени фени народу, а теперь мало. Мы все со стволами, и мы все зверье, – это если по большому счету. Зверье, да. Но есть самая малость, такая, знаешь, ерунда, которая нас всех… собирает…
– Объединяет?
– Да. Мы не обманываем друг друга. Мы… короче, как обещали, так и делаем. Иначе, ты понимаешь, что за дерьмо будет? Иначе все развалится. Мы будем по отдельности, и нас, в конце концов, додавят, как мокриц. Этот мир держится на слове, и слово должно быть прочнее стали. А не будет оно прочнее стали, то всем нам хана.
Гвоздь обалдело посмотрел на Даню и даже забыл о тлеющем куреве:
– Кажется, ты заразился от меня философическим взглядом на глобальные структуры.
– Чо?
– Не важно. Все. Я понял. Предложение отменяется. Давай тогда к делу.
Генерал почесал лоб:
– Да вообще-то давно пора.
И Даня увидел, как Гвоздь чешет лоб. «Мать-перемать! Вот, значит, от кого у меня это!»
– По всей видимости, Даня, кое-какие слухи о Прялке до тебя уже доходили… Что ты о ней знаешь?
Генерал пожал плечами:
– Что и все, старик. Она ничья – гоблинам от нее приходит верный кирдык, и нашим ровнo такой же. Ты вот говорил… про мастеров-хранителей…
– Мои слова мне же пересказывать не стоит, – строго сказал Гвоздь.
По его интонации генерал понял: шутки кончились, Гвоздь уже работает. В сущности, оба они уже работают. Стало быть, надо сосредоточиться. И он оттарабанил мастеру все, о чем знал:
– В пятидесятом у Прялки гробанулся Аршак со своими ребятами, но один парень ушел и рассказал, как их… скручивало. В пятьдесят первом генерал Кроха потерял там двух бойцов. В пятьдесят втором туда совался ты, и едва унес ноги. В пятьдесят третьем Прялка убила мастера Лайоша. В пятьдесят четвертом ее хотел взять Круг. Идиоты, мля, не раскурочить захотели, а с собой забрать. Ну, результат все знают. Полгода назад на Прялку отправляли группу из Секретного войска, Кикиморина бойца взяли проводником… Четверых пришкварило, остальные дали деру и тем спаслись. Очень правильно поступили, по-моему.
Гвоздь поморщился:
– Правильно было бы разным недоумкам не лезть не в свое дело…
Даня промолчал, хотя на языке у него вертелась парочка язвительных слов. Был ли недоумком, например, мастер Лайош?
Гвоздь, не дождавшись ответной реплики, продолжил:
– Я много знаю страшных инструментов, магических вещиц, да и нашего, человеческого оружия. По роду деятельности, как ты понимаешь, обязан знакомиться и с новинками, и со старой доброй классикой. Кое о каких штучках мне еще рассказал мой учитель. Если резюмировать вышесказанное: ничего ужаснее и разрушительнее Прялки Мокоши я не знаю.
Гвоздь со значением посмотрел на Даню. Мол, понимаешь ли ты, чего стоит мое заявление?
– Ты продолжай, старик.
– Да, за пять лет она прикончила всего несколько десятков человек, а для игрушек такого класса это сущая ерунда. Но до того она успела угробить две гоблинские дружины с князьями и магами, наш саперный батальон, научный центр сотни на полторы народу, а также пару-тройку дюжин ни в чем не повинных одиночек. Последним «везло» по-разному: кто-то погиб, кто-то сошел с ума, счастливчики всего-навсего теряли руки и ноги.
– Гвоздь, я уже до усрачки уважаю эту Прялку, только ты мне объясни, что это такое.
– Выход в другой мир, Даня.
– Какой мир?
– Скрытый, Даня, тайный мир. Один такой мир уже пришел к нам в гости двадцать пять лет назад. Через Прялку, при желании, вполне можно вывернуть к нам еще один такой. Он называется Анхестов, и к людям тамошние жители еще жесточе и непримиримее, чем наши старые друзья гоблины.
– А чего ж он до сих пор-то… К нам…
– То ли желания такого у них не было, то ли ритуал переброски наладить не удалось… В общем, не стану врать, я толком не знаю, Даня. Но время от времени к нам оттуда приходят гости.
– Гости? Чем их брать, ты знаешь?
– Нет. Возможно, это одно-единственное Существо, но очень могущественное. Каган Раш по сравнению с ним – дитя. И не нам соваться к такому гостечку с убойными планами. Возможно, он даже не замечает нашей войны с гоблинами.
«Ну это, положим, еще надо посмотреть, кому куда соваться можно, а кому не можно», – с упрямой злостью подумал Даня. Но сказал он только:
– Угу.
– Так. Вроде ты понял. Теперь о самой Прялке: это БММ НП, то есть Блуждающий Магический Механизм Непостоянного Состава. Снаружи все выглядит совершенно безобидно: там, где раньше Останкинская телебашня стояла, а теперь из земли торчит круглый зуб метров на тридцать высотой, время от времен появляется вентиляционный колодец. Обшарпанный такой, похож на беседку, только без входа. Плиткой со всех сторон обложен, крыша у него – конусом. Сегодня он тут, завтра там, а послезавтра опять на новом месте. Или его вообще нигде нет, сгинул, пропал, сгнил, как старый гриб… Только потом он вновь появляется.
– Сейчас-то твой… БМП в ГСМ – на месте?
– Да.
– Точно?
– Точно. Мастера-хранители составили календарь исчезновений и появлений Прялки. Судя по календарю, она будет здесь еще недели две, а потом пропадет на месяц. Только я тебе не все рассказал о ее устройстве. «Беседка» выходит на поверхность в разных местах, но грибница у нее одна – подземная комната на глубине ста пятнадцати метров… ее положение неизменно. Туда можно попасть через подземные ходы, канализацию… если, конечно, очень постараться. Там стоит устройство, которое внешне напоминает прялку. Правда, оно еще напоминает распотрошенное нутро гигантских часов и танцующую женщину, этакую языческую богиню…
– Что за устройство?
– Никто в точности не знает. Кое-кто считал его подъемником моста. В смысле, моста между мирами… Когда мост поднят, никому ходу нет – ни в одну сторону, ни в другую. Зато когда он опущен, можно перебросить оттуда сюда или наоборот живое существо, энергию, магическую силу, какой-нибудь предмет. Иными словами, все, чего душа пожелает. Но как пользоваться устройством, никто не знает.
– Оно и хорошо… – раздумчиво произнес генерал. – Целей будем.
– Осталось самое главное.
– Еще, стало быть, навороты имеются… – проворчал генерал.
– Имеются, Даня. Сорок второй был очень плохим годом. Великая Коалиция людей разбита, Сеть мастеров-хранителей разгромлена, остались от нее считанные дюжины… это от тысячи с лишним человек! За Сеть гоблины взялись всерьез. Говорят, кто-то из каганов сказал: «Эти – вроде нас. Они не должны существовать ни по каким законам, ни по нашим, ни по человеческим». Я до сих пор не могу до конца разобраться с этой фразой. Кое-что в ней тревожит меня…
Взгляд Гвоздя стал отрешенным, глаза смотрели в никуда. Генерал взял мастера за руку и хорошенько встряхнул.
– Старик, все это важно для тебя, да, я понял. Но какого рожна ты отвлекаешься от дела?
– О! Вот в чем основное отличие генерала от мастера! Хочешь, объясню?
– Не хочу. Сорок второй год, Гвоздь.
– Итак, в сорок втором остатки мастеров-хранителей собрались и приняли «Доктрину чистых островов». Потом жалели: от страха и ненависти приняли, не подумав как следует. Основной смысл: должны быть, помимо Вольных зон, куда не каждого пустят, небольшие территории, гарантированно чистые от гоблинов. Туда люди смогут приходить для отдыха и даже селиться там… Только «острова» будут маленькими, поскольку на крупные зоны у мастеров-хранителей уже не оставалось силенок. «Островная» технология такова: сначала находят очень мощный источник питания, желательно вечный… или хотя бы лет на триста, причем все равно какой: магический, технический, природный… все равно; далее сооружают Магический автомат, способный распознать любые расы гоблинов на определенном расстоянии, а потом уничтожать их представителей; на третьем этапе автомат соединяют с источником питания, а затем маскируют и то и другое.
Генерал покачал головой:
– Я тебя с ними не смешиваю, Гвоздь. Ты бы не стал заваривать такую-то кашу, мать ее…
– Сейчас не стал бы. А когда мне было тринадцать лет… или даже четырнадцать, я был таким обормотом, что хоть святых выноси. Мне нравились радикальные решения. Короче говоря, в Москве соорудили пять чистых островов: Прялка Мокоши в Останкине, Штурмовое Давило в Щербинке, Шкаф Каббалиста на Миусской площади, Тихое Место в Серебряном Бору и… Костяной Охотник в бывшем Филевском парке. Причем охотника я сам вместе с учителем моим и заряжал… Только не ори, Даня, я все объясню!
Про святых генерал не понял, но промолчал. В Вольных зонах про святых говорили много, но никто не заводил речи про то, что их куда-то надо вынести. Но насчет Костяного Охотника… это был крутой поворот.
– Хорош гусь! Пару лет назад, старик, я бы шкуру с тебя спустил, с гада. А теперь… не бойся, все перегорело. Стало быть, сам в строй ввел, сам и вывел, только при этом пришлось мою башку позакладывать… А я ведь тогда был в непонятках: откуда ты про Костяного Охотника все знаешь, до самой ерунды?
Гвоздь виновато вздохнул:
– Уж пришлось. Прости меня… Магический автомат такого класса раз в десять легче и безопаснее завести, чем выключить.
Даня с подозрением спросил:
– А сейчас-то? Я насчет Прялки.
– До уровня Прялки я не добивал никогда… – пожал плечами Гвоздь, – боюсь, среди тех, кто ее ставил, был хотя бы один… не совсем человек. Или очень сильный каббалист старой школы. В смысле, инициированный еще до Эпохи Вторжения.
– Не добиваешь? Ты?
– Это вам, ребята, я кажусь монстром. Лет двадцать назад, среди той, первой, команды я был бы не первым, не десятым и даже, вероятно, не тридцатым. Тогда собрались такие люди… о! некоторые их способности в наши дни никто не в состоянии оценить. Ха! Оценить. Да хотя бы представить себе достоверно! Генерал поморщился.
– Я, Гвоздь, доволен, что ты такой слабак. Зато ты уж точно человек.
Гвоздь хотел, было продолжить рассказ, но неожиданно осекся. Задумался о чем-то своем и молчал минут пять. Даня знал: в такие моменты бесполезно тревожить мастера, пытаться вернуть его к делу. Он сам вернется, когда закончит разбираться со своими мыслями и переживаниями. У Гвоздя просто способ думать иной, чем у Дани, его команды и большинства парней в других командах.
Наконец мастер заговорил:
– Когда-нибудь мы с тобой поговорим про это. А сегодня, с твоего позволения, я продолжу нашу милую беседу о Прялке.
– Всегда пожалуйста.
– Даня, сейчас в Москве всего один «чистый остров» – блуждающая территория приблизительно метров на пятьсот во все стороны от Прялки.
– А остальные? Ну, кроме Охотника и Давила.
– Тихое Место обезвредил Макс Карамаякис, мой учитель. Последняя его работа… А Шкаф Каббалиста взяли гоблины. Положили там полсотни солдат и двух магов, а потом все-таки разрядили устройство. Правда, больше в «чистые острова» они не лезли, видно, решили, что не стоит оно таких потерь.
– Прялка была самой мощной из пяти?
– Во-первых, да. Во-вторых, она свихнулась.
Генерал молча ждал объяснения.
– Даня, те, кто ее устанавливал, рассчитывали на простой антигоблинский эффект. Иными словами, любой гоблин, появляющийся на дистанции не более пятисот метров от Прялки, распознавался как приемлемая цель и немедленно уничтожался. И первые лет пять Прялка работала безотказно. Потом она совершила очередное, можно сказать, плановое, давно предсказанное исчезновение. А когда вернулась, то распознающий элемент здорово расширил диапазон целей.
– Добавил людей в список «приемлемых целей»?
– Если бы только людей! Уничтожаются все, кто на протяжении определенного периода проявляет способность к логическому мышлению. Короче говоря, гоблин в зоне недоступности загибается сразу, человек – после небольшой паузы секунд на двадцать, у вампира пауза малость побольше, у низшей нечисти еще больше, а псу позволительно гулять сколь угодно долго. Если, конечно, эта милая собачка не вздумает курочить блок автономного управления: у всех магических машин, построенных мастерами-хранителями, защита от взлома отменная, так что собачкин хвост отнесет на километр от собачкиного носа.
– Я одного не пойму, старик. Неужели никто из твоих собратьев-умников не впендюрил в машину коды безопасного отключения?
– Коды были. Только все, кто их знал, давно мертвы.
– Поня-атно. До того, как мы начнем тактические планы строить, надо бы выяснить одну мелочь
– Да?
– Отчего мы с этой штукой должны торопиться? Я по роже твоей давно понял: торопиться надо. Но какого ляда, старик, ведь она стоит себе и стоять будет еще хоть тыщу лет не суйся туда, и будешь жив-здоров… Так зачем она тебе срочно занадобилась?
– Срочно – не срочно… это вопрос месяцев, Даня. Но уже не лет и не десятилетий. Я ходил к Прялке с аппаратурой в самом начале года и зафиксировал очень неприятное изменение: расстояние, на котором цель распознается, составляло не пятьсот метров, а шестьсот пять. Еще разок я прогулялся туда в мае. Думал, может, ошибочка вышла, надо бы проверить… Шестьсот семнадцать метров. А в июле было уже шестьсот двадцать два. Рост подконтрольной территории ускоряется. Что ты на это скажешь?
Даня прикинул все плюсы и минусы.
– Вот что скажу: раньше чем через две недели мы туда не сунемся. Ты не в форме, а я не в теме. К тому же я плохо знаю тамошнюю местность. Зато когда пойдем работать, все будет всерьез.
– Я не в форме? У тебя всегда была склонность к преувеличениям, мон шер.
– Да хрена ли выдрючиваться? Ты кусок дерьма, старик. «Не в форме» – это я так, из вежливости сказал.
Мастер спорить не стал. Даня всегда проявлял сверхъестественное чутье на чужую силу и слабость. Раз он говорит: «Кусок дерьма», – значит, кусок дерьма. Но Гвоздева мятежная натура не дала ему спокойно отступить.
– Ты, может, и прав, Даня, но врезал я тебе утречком как надо. Чувствительно врезал.
Генерал с полминуты подбирал слова, желая выразиться повежливее.
– Я… это самое… обрадовался, когда ты хотя бы попал по мне.
Гвоздь шутливо поднял руки. Тут он вспомнил о пироге и о кофе. Перерыв пришелся очень кстати. Мастеру и генералу предстояло еще двенадцать вечеров провести за одним столом, высчитывая подходы к Прялке, вооружение, снаряжение, хронометраж, – ссорясь и мирясь, отыскивая самый оптимальный вариант… А именно тот, который обеспечивал обоим счастливое возвращение домой.
Стоило ненадолго расслабиться перед началом кампании.
– Я, кстати, хотел тебя спросить, старик: ты вообще-то просек, почему мы сегодня праздничный пирог кушаем, почему я с тебя сегодня наручники снял?
– Откуда? Я ведь не телепат, Даня. Должно быть, какой-то срок подошел, вот ты и снял…
– Хм. Не телепат, говоришь? А зателепать умеешь не хуже семейки голодных упырей. В таком деле сроков никто не знает. Выбери любой день, и будет пятьдесят на пятьдесят: может, подходящий день, а может, и нет… В общем, сегодня твой день рождения. Сам-то не забыл? Поздравляю, старик. Тебе двадцать один, и не сегодня-завтра ты превратишься в старую заваль, реально.
Гвоздь долго молчал. Ему сделалось грустно. Жизнь уходит, осталось ее совсем чуть-чуть. И мозги уже не те, а уж о руках-ногах-дыхалке и говорить нечего. Были у него высокие планы, и хотелось сотворить нечто потрясающее, вровень со старыми мастерами, теми, что собрались в тридцать пятом для тайной борьбы. И ничего у него не получилось… то есть по мелочам он наваял много всего, но это же мелочи, игрушки. Время протекло между пальцами, и старость тут как тут. Он не успел. Жизнь была яркая, пестрая, сумасшедшая, вроде бы нет причин жалеть себя. Но в чем-то главном он крепко опоздал. Кто у него есть, что у него есть? Остатки дара да этот балбес, сидящий напротив.
– Даня, друг любезный, во всем мире ты один знаешь эту дату. Разумеется, если не считать меня самого.
Генерал взглянул на него странно и, потупясь, осторожно сказал:
– Старик… э-э-э… может, стоит расширить нашу компанию?
– Не понимаю тебя.
– Да баба тебе нужна!
Глава пятая
ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ…
Рано утром, через две недели после Гвоздева дня рождения, Гэтээс был готов к дальнему рейду и ждал в гараже генерала и мастера.
Но у них еще оставались дела.
Алая амазонка сидела на диване, листая одну из Гвоздевых книжек. Даня подошел к Тэйки. Подсел. Встал. Отвернулся. Повернулся к ней. Проводил подозрительным взглядом Катю, прошедшую в кабинет Гвоздя. Опять отвернулся.
Тэйки поняла, что сейчас… возможно… да-да, определенно возможно!… начнется то, чего она ждет уже очень долго.
Даня вновь повернулся Тэйки, дивану и книжке, сделал шаг вперед и… почесал лоб. Поскреб бок. Огладил подбородок. Легонько дернул себя за нос.
Она терпеливо ждала. Данино волнение понемногу передавалось ей самой. Не желая выдавать, предательской дрожи, она сцепила руки на животе в немыслимый замок.
Потом он просто сказал:
– Я люблю тебя, Тэйки. Я тебя очень люблю.
Она не поняла, как оказалась у него на шее. Генерал обнимал ее, она – его, а губы сами собой целовали Данину шею, щеки, нос, подбородок, и только к его губам все никак не решались подобраться.
Тэйки едва заставила себя отстраниться:
– Почему ты должен ехать, почему ты обязан ехать? Какого…
– Я дал слово, Тэйки.
– А слово должно быть прочнее стали, так? – Она тяжко вздохнула. – Ладно. Я-то тебя понимаю. Если ты не будешь таким, кто из нас, обалдуев, будет таким?
Она положила ему ладони на грудь. Пальцы встретили грубую, застиранную ткань, Тэйки машинально заметила: «Выцвела вся твоя армейская зелень. Некрасиво. Надо бы тебе рубаху сменить».
Данино признание оглушило ее. Это было так много, непредставимо много! Она водила пальцами по его груди, прикасалась к шее и губам генерала, но не знала, что делать ей и что говорить… Первый раз в жизни она испытывала странное взрослое чувство, когда жизнь ставит тебя в положение испытуемого, а у тебя нет ни малейшего понятия, как себя вести, и надо просто отдаться на волю событий, пусть они несут тебя, будто волна щепку, авось куда-нибудь вынесут. Прежде она всегда знала, с кем драться, кого за какие гадости отбрить, как не слажать в бою, где главное, а где фигня… Теперь она стояла столбом, ей было сладко думать: вот, Даня теперь принадлежит только ей, он достался ей, она заполучила его… Наконец Тэйки шепнула:
– Алое и зеленое.
– Что?
– Мы – алое и зеленое…
Он улыбнулся растерянно и непонимающе.
– Да я и сама не понимаю, Даня… Скажи, почему ты выбрал Катю… тогда.
Даня, смельчак, опытный генерал, крепкий надежный мужик, покраснел, как малолетка. Тэйки почувствовала, что сама она краснеет столь же стремительно и столь же безнадежно.
– Я… я не мог. Я не мог с тобой просто так. Я… мне… так нельзя, Тэйки. Ты не должна была… лечь… со мной… по обязанности.
– Дурак… дурак… – прошептала она и притянула его к себе, губы к губам.
Простой поцелуй, удовольствие, тысячи раз испробованное Даней и Тэйки с другими людьми, привел их в состояние сумасшествия. Тэйки чувствовала: еще немного, и она потеряет сознание… или уже теряла его ненадолго… на се-кун-доч-ку…
Оторвавшись от губ Дани, она отступила на шаг и посмотрела на него вопросительно: что сделаешь ты?
Генерал смущенно потупился:
– Когда я вернусь, у нас все с тобой будет. Я обещаю, Тэйки, у нас все будет так, как ни у кого никогда не бывало!
Она готова была не ждать его возвращения, она готова была принять его сейчас, не медля ни минуты. Но и верила его словам безгранично. Если обещает вернуться, значит, вернется. Если обещает ей нечто небывалое, значит, небывалое будет. Она отдалась на его волю. Пусть вce будет так, как он хочет…
– Я люблю тебя Даня, и я… отпускаю тебя. Возвращайся живым и невредимым.
Катя чувствовала себя болтливой идиоткой. Вот уже четверть часа она говорила без особых перерывов, а Гвоздь только смотрел на нее и улыбался.
– …Даня назначил меня старшей в команде, пока его нет, и я, признаться, немного растеряна… То есть да, конечно, это правильно, я уберегу их от опрометчивых шагов. Но не стоило ли довериться бойцовскому характеру Тэйки?
Гвоздь улыбался.
– …Вот салат, я сама делала, удалось выменять немного сметаны. Вот термос с крепким и сладким чаем. А вот половинка шоколадки.
Гвоздь улыбался.
– Мне кажется, ты еще не совсем оправился от… всяческих недугов. Тебе надо время от времени подкреплять силы…
Гвоздь улыбался.
– Кстати, микроаптечка. Средства от головы, от желудка… Есть и от кровотечения кое-что, помимо наших стандартных комплектов. Доверяю тебе. Дане всегда было наплевать на свое здоровье.
Гвоздь улыбался.
– Я буду о тебе заботиться. Ты талантливый человек, и тебя надо беречь от бед и несчастий… Скажи же ты хоть слово, Гвоздь!
– Да! – ответил мастер, прижал ее к себе и поцеловал.
Катя не стала отстраняться.
А потом Гвоздь произнес:
– У нас есть еще двадцать минут и вся жизнь.
Она заперла дверь…
В гараже с ними попрощался Немо. Пожал руки обоим и сказал:
– Долгие проводы – лишние слезы!
– Вот это по-нашему… – усмехнулся Даня.
Но у них еще оставались дела.
Алая амазонка сидела на диване, листая одну из Гвоздевых книжек. Даня подошел к Тэйки. Подсел. Встал. Отвернулся. Повернулся к ней. Проводил подозрительным взглядом Катю, прошедшую в кабинет Гвоздя. Опять отвернулся.
Тэйки поняла, что сейчас… возможно… да-да, определенно возможно!… начнется то, чего она ждет уже очень долго.
Даня вновь повернулся Тэйки, дивану и книжке, сделал шаг вперед и… почесал лоб. Поскреб бок. Огладил подбородок. Легонько дернул себя за нос.
Она терпеливо ждала. Данино волнение понемногу передавалось ей самой. Не желая выдавать, предательской дрожи, она сцепила руки на животе в немыслимый замок.
Потом он просто сказал:
– Я люблю тебя, Тэйки. Я тебя очень люблю.
Она не поняла, как оказалась у него на шее. Генерал обнимал ее, она – его, а губы сами собой целовали Данину шею, щеки, нос, подбородок, и только к его губам все никак не решались подобраться.
Тэйки едва заставила себя отстраниться:
– Почему ты должен ехать, почему ты обязан ехать? Какого…
– Я дал слово, Тэйки.
– А слово должно быть прочнее стали, так? – Она тяжко вздохнула. – Ладно. Я-то тебя понимаю. Если ты не будешь таким, кто из нас, обалдуев, будет таким?
Она положила ему ладони на грудь. Пальцы встретили грубую, застиранную ткань, Тэйки машинально заметила: «Выцвела вся твоя армейская зелень. Некрасиво. Надо бы тебе рубаху сменить».
Данино признание оглушило ее. Это было так много, непредставимо много! Она водила пальцами по его груди, прикасалась к шее и губам генерала, но не знала, что делать ей и что говорить… Первый раз в жизни она испытывала странное взрослое чувство, когда жизнь ставит тебя в положение испытуемого, а у тебя нет ни малейшего понятия, как себя вести, и надо просто отдаться на волю событий, пусть они несут тебя, будто волна щепку, авось куда-нибудь вынесут. Прежде она всегда знала, с кем драться, кого за какие гадости отбрить, как не слажать в бою, где главное, а где фигня… Теперь она стояла столбом, ей было сладко думать: вот, Даня теперь принадлежит только ей, он достался ей, она заполучила его… Наконец Тэйки шепнула:
– Алое и зеленое.
– Что?
– Мы – алое и зеленое…
Он улыбнулся растерянно и непонимающе.
– Да я и сама не понимаю, Даня… Скажи, почему ты выбрал Катю… тогда.
Даня, смельчак, опытный генерал, крепкий надежный мужик, покраснел, как малолетка. Тэйки почувствовала, что сама она краснеет столь же стремительно и столь же безнадежно.
– Я… я не мог. Я не мог с тобой просто так. Я… мне… так нельзя, Тэйки. Ты не должна была… лечь… со мной… по обязанности.
– Дурак… дурак… – прошептала она и притянула его к себе, губы к губам.
Простой поцелуй, удовольствие, тысячи раз испробованное Даней и Тэйки с другими людьми, привел их в состояние сумасшествия. Тэйки чувствовала: еще немного, и она потеряет сознание… или уже теряла его ненадолго… на се-кун-доч-ку…
Оторвавшись от губ Дани, она отступила на шаг и посмотрела на него вопросительно: что сделаешь ты?
Генерал смущенно потупился:
– Когда я вернусь, у нас все с тобой будет. Я обещаю, Тэйки, у нас все будет так, как ни у кого никогда не бывало!
Она готова была не ждать его возвращения, она готова была принять его сейчас, не медля ни минуты. Но и верила его словам безгранично. Если обещает вернуться, значит, вернется. Если обещает ей нечто небывалое, значит, небывалое будет. Она отдалась на его волю. Пусть вce будет так, как он хочет…
– Я люблю тебя Даня, и я… отпускаю тебя. Возвращайся живым и невредимым.
Катя чувствовала себя болтливой идиоткой. Вот уже четверть часа она говорила без особых перерывов, а Гвоздь только смотрел на нее и улыбался.
– …Даня назначил меня старшей в команде, пока его нет, и я, признаться, немного растеряна… То есть да, конечно, это правильно, я уберегу их от опрометчивых шагов. Но не стоило ли довериться бойцовскому характеру Тэйки?
Гвоздь улыбался.
– …Вот салат, я сама делала, удалось выменять немного сметаны. Вот термос с крепким и сладким чаем. А вот половинка шоколадки.
Гвоздь улыбался.
– Мне кажется, ты еще не совсем оправился от… всяческих недугов. Тебе надо время от времени подкреплять силы…
Гвоздь улыбался.
– Кстати, микроаптечка. Средства от головы, от желудка… Есть и от кровотечения кое-что, помимо наших стандартных комплектов. Доверяю тебе. Дане всегда было наплевать на свое здоровье.
Гвоздь улыбался.
– Я буду о тебе заботиться. Ты талантливый человек, и тебя надо беречь от бед и несчастий… Скажи же ты хоть слово, Гвоздь!
– Да! – ответил мастер, прижал ее к себе и поцеловал.
Катя не стала отстраняться.
А потом Гвоздь произнес:
– У нас есть еще двадцать минут и вся жизнь.
Она заперла дверь…
В гараже с ними попрощался Немо. Пожал руки обоим и сказал:
– Долгие проводы – лишние слезы!
– Вот это по-нашему… – усмехнулся Даня.
Глава шестая
СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ПОХОД
Изуродованное тело Москвы покрыто было страшными язвами и незаживающими шрамами, некоторые районы в принципе не поддавались излечению. Но в других местах стихия жизни все еще преобладала над каменным хаосом. Где-то взяла верх нормальная, человеческая жизнь, а где-то чужая, рожденная преисподней и выплеснувшаяся оттуда благодаря двум парадоксальным качествам людей: не любить то, чем они владеют, и желать того, что им несвойственно…
Гоблинам принадлежал весь центр города. Внешняя сторона Садового кольца являлась границей их «жилой зоны». Ее укрепили так, что одни лишь отчаянные смельчаки отваживались проникать внутрь. Для людей там не было места. Кроме того, владениями гоблинского кагана считались все районы в секторе, очерченном Профсоюзной улицей и Волгоградским проспектом. Все, кроме Таганки: там вместо города была Стеклянная пустыня, непригодная для жизни. В этом секторе селились вольные дружины, а также отряды Верных защитников с женами и обслугой. Извне туда проникали время от времени сельские банды, но им не давали укрепиться, быстро выдавливая за пределы города или уничтожая на месте. Еще гоблинам принадлежала область, очерченная рекой Москвой от Нового Арбата до Нижних Мневников, далее Гребным каналом, который местные переименовали в Грибной, опять течением Москвы до Строгинского шоссе, Авиационной улицы, Волоколамского шоссе (превратившегося в Волколакское), а потом Ленинградским проспектом, перетекающим в Тверскую улицу. Там селилась все та же шантрапа – по представлениям кагана, – кроме Серебряного Бора и Крылатского, облюбованных аристократией гоблинов. Еще один район гоблины прочно удерживали между бывшей станцией метро «Сухаревская» и скоплением дворцов со странным названием Вэдэнэха. Знатоки гоблинского терялись в поисках перевода… В Вэдэнэхе устроили зимнюю резиденцию для семьи кагана. К ней тянулось тонкое «щупальце» гоблинских владений по обе стороны от проспекта Мора, когда-то по недоразумению названного проспектом Мира. Граница «щупальца» перерезала пополам улицу академика Королева и Звездный бульвар, так что цель экспедиции Дани и Гвоздя, Прялка Мокоши, оказалась у самого охраняемого рубежа.
Гоблины, как выяснилось, испытывали восторг от обилия воды. Реки, каналы, пруды, затоны, водопады, плотины, мосты и фонтаны делали их счастливыми. Поэтому аристократические районы – Вэдэнэха, Манежная площадь, Серебряный Бор, Крылатское да еще Коломенское-Нагатино были превращены ими в водяные лабиринты.
Гоблинам принадлежал весь центр города. Внешняя сторона Садового кольца являлась границей их «жилой зоны». Ее укрепили так, что одни лишь отчаянные смельчаки отваживались проникать внутрь. Для людей там не было места. Кроме того, владениями гоблинского кагана считались все районы в секторе, очерченном Профсоюзной улицей и Волгоградским проспектом. Все, кроме Таганки: там вместо города была Стеклянная пустыня, непригодная для жизни. В этом секторе селились вольные дружины, а также отряды Верных защитников с женами и обслугой. Извне туда проникали время от времени сельские банды, но им не давали укрепиться, быстро выдавливая за пределы города или уничтожая на месте. Еще гоблинам принадлежала область, очерченная рекой Москвой от Нового Арбата до Нижних Мневников, далее Гребным каналом, который местные переименовали в Грибной, опять течением Москвы до Строгинского шоссе, Авиационной улицы, Волоколамского шоссе (превратившегося в Волколакское), а потом Ленинградским проспектом, перетекающим в Тверскую улицу. Там селилась все та же шантрапа – по представлениям кагана, – кроме Серебряного Бора и Крылатского, облюбованных аристократией гоблинов. Еще один район гоблины прочно удерживали между бывшей станцией метро «Сухаревская» и скоплением дворцов со странным названием Вэдэнэха. Знатоки гоблинского терялись в поисках перевода… В Вэдэнэхе устроили зимнюю резиденцию для семьи кагана. К ней тянулось тонкое «щупальце» гоблинских владений по обе стороны от проспекта Мора, когда-то по недоразумению названного проспектом Мира. Граница «щупальца» перерезала пополам улицу академика Королева и Звездный бульвар, так что цель экспедиции Дани и Гвоздя, Прялка Мокоши, оказалась у самого охраняемого рубежа.
Гоблины, как выяснилось, испытывали восторг от обилия воды. Реки, каналы, пруды, затоны, водопады, плотины, мосты и фонтаны делали их счастливыми. Поэтому аристократические районы – Вэдэнэха, Манежная площадь, Серебряный Бор, Крылатское да еще Коломенское-Нагатино были превращены ими в водяные лабиринты.