Печально улыбаясь, Макс слегка пришпорил коня. В последнее время возвращение домой перестало вызывать у него чувство радости. Размышляя почему, он не находил ответа, но отчетливо сознавал, что какая-то неудовлетворенность жизнью появилась у него и растет с каждым днем.
   Нахмурившись, он слез с лошади и протянул поводья худому темнокожему мальчишке, соскочившему со ступеней лестницы. Потом прошел мимо дворецкого в библиотеку. Не успел он сесть за свой письменный стол и открыть книгу счетов, как его прервали.
   – Макс, – позвала его Ирэн от двери. В ее обычно мягком голосе чувствовалось раздражение. После смерти мужа двенадцать лет назад Ирэн Волеран перестала притворяться беспомощной и теперь в свои шестьдесят лет, как утверждали ее ровесницы, выглядела более энергичной, чем в юности, – Макс, я хочу поговорить с тобой, – сказала она, – и нартаиваю на том, чтобы ты закрыл эту книгу и уделил мне внимание.
   Макс неохотно поднял голову.
   – В чем дело, мама?
   – Я хочу поговорить о близнецах.
   Он тяжело вздохнул:
   – Они опять причиняют вам беспокойство?
   – Ну конечно! Они постоянно устраивают шумные ссоры в доме, и я выставила их за дверь. – Она поморщилась. – По-моему, Филипп не склонен к такому поведению, но Жюстин подстрекает его.
   Макс пожал плечами.
   – И что я, по-вашему, должен делать? Пятнадцатилетние мальчишки обычно ссорятся. Разве я не был таким? Или Алекс и Бернар?
   – Нет, конечно. Вы были другими. Ты и наполовину не был таким необузданным, как Жюстин и Филипп. А когда я попыталась отругать их, они не обратили на меня никакого внимания и ничуть не раскаялись.
   Лицо Макса сделалось непроницаемым.
   – Я тотчас накажу их.
   – Нет, нет, – поспешно возразила Ирэн. – Хватит их наказывать, они и так ужасно боятся тебя, мой сын.
   – Есть разница между страхом и уважением. Я все же склонен к тому, что мои сыновья должны дрожать, когда я их ругаю, и смиренно принимать порку. Как вы только что заметили, они ужасные озорники. Я не хочу калечить их души, мама, но мягкость может испортить детей.
   – Мальчики видели так мало доброты. Они могут подумать, что это качество недостойно мужчины. А примером тому служит их собственный отец.
   В раздражении Макс начал постукивать своими длинными пальцами по столу.
   – Я уже не могу измениться.
   Ирэн задержала взгляд на красивом лице сына. Как же он далек от того добросердечного, чувствительного мальчика, каким был когда-то. Мать часто проклинала обстоятельства, так резко изменившие его. Если бы он не являлся ее сыном, она избегала бы его, как и все в Новом Орлеане. Макс стал чрезвычайно замкнутым, безжалостным и порой бесчувственным, как дьявол. И сыновья следовали его примеру, особенно Жюстин, самый своенравный ребенок, какого Ирэн когда-либо встречала.
   – Макс, ведь это случилось десять лет назад, – произнесла Ирэн мягким тоном. – Когда же ты наконец освободишься от своей горечи? Как можно снова доверять тебе, если ты отгородился от людей, даже от своей семьи?
   – Снова доверять? – Он язвительно улыбнулся. – А зачем?
   – Твоя жизнь не будет такой одинокой, – с тоской сказала она.
   Макс засмеялся.
   – А я не одинок.
   Действительно, все его потребности удовлетворены. У него – работа, которая целиком занимает его и умственно, и физически, а также любовница – красивая квартеронка, ублажающая его. Он имеет двоих взрослых сыновей для продолжения рода, значительную собственность и деньги. Много денег, значительно больше, чем кто-либо в Новом Орлеане.
   После смерти Виктора он умножил состояние Волеранов, купив землю по другую сторону города, включавшую значительную полосу леса сразу за озером Понтчартрейн. А недавно вложил деньги в лесопилку и в небольшое дело по экспорту древесины кедра, клена и кипариса, очень нужной в Вест-Индии.
   В последнее время Макс предпринял шаги, чтобы добиться такого же влияния в политике, как и в финансовой сфере. Он сумел обеспечить двум своим друзьям место в законодательном совете, который основал недавно избранный губернатор Нового Орлеана Уильям Клейборн. Имея поддержку среди креольского населения города, а также вновь прибывших американцев, Макс знал, что в его положении он может достичь всего, чего желал.
   – Лучше бы вы побеспокоились о других своих сыновьях, – сказал он матери. – Они нуждаются в ваших советах больше, чем я.
   – Макс, ты даже не представляешь, как ты изменился.
   – Если и изменился, то к лучшему.
   – К лучшему? – с тревогой повторила Ирэн. – Разве хорошо насмехаться над теми, кто заботится о тебе, и относиться ко всем с явным презрением? Неужели ты видишь в людях только плохое?
   – Это они видят во мне только плохое, – сказал он с циничной улыбкой. – И не пытайтесь отрицать это, мама. Даже вы не хотите показываться со мной в городе, если только в этом нет крайней необходимости. И, видит Бог, я не виню вас. Я чертовски устал от наглых задир, которые пытаются заслужить уважение, бросая мне вызовы. И как бы я ни старался избежать стычек, меня вынуждают участвовать в дуэлях в порядке самозащиты. Каждый раз, когда я убиваю или раню противника, другие стремятся занять его место.
   Его тон был спокоен и холоден. Он давно уже знал, что люди боятся его, и это заставляло Макса скрывать свою способность на глубокие чувства.
   – Почему ты всегда такой озлобленный?! – воскликнула Ирэн.
   Макс взглянул на обеспокоенное лицо матери, затем усмехнулся:
   – Вы не можете лишить меня права быть озлобленным, мама. А сейчас скажите: что мне делать с мальчишками?
   – Ничего, – ответила Ирэн ледяным током. – На самом деле я хотела поговорить о тебе, но до твоего сердца невозможно достучаться. Вероятно, потому, что его у тебя нет… – И она ушла с выражением боли на лице.
   Макс посмотрел ей вслед. Его губы чуть приоткрылись, будто он хотел позвать ее. Однако что-то не дало ему попросить мать вернуться.
* * *
   Филипп и Жюстин миновали лес и спустились к речке, обходя заболоченные впадины среди сосен и платанов. Мальчики, довольно высокие для своего возраста, долговязые и худощавые, еще не достигли плотного телосложения, как у отца.
   Черты лица юношей носили врожденный надменный характер, присущий Волеранам. Густые черные волосы схожими беспорядочными волнами ниспадали на лоб, а голубые глаза были обрамлены длинными темными ресницами. Посторонние люди никогда не могли различить их внешне, однако внутренне они были совершенно разными. Филипп обладал повышенным чувством достоинства, которое заставляло относиться доброжелательно к слабым и беззащитным. Жюстин, напротив, был безжалостен и эгоистичен, злопамятен и властолюбив.
   – Что будем делать? – спросил Филипп. – Не взять ли нам пирогу и не поискать пиратов внизу по реке?
   Жюстин презрительно усмехнулся:
   – Лучше займемся чем-нибудь другим. Сегодня я собирался навестить Мадден.
   Мадден Сипион – хорошенькая черноволосая дочь городского торговца. Лукавая кокетка, она в последнее время проявляла повышенный интерес к Жюстину, хотя знала, что Филипп также приударяет за ней. Казалось, девушке доставляло удовольствие натравливать братьев друг на друга.
   Чувственное лицо Филиппа вытянулось от досады.
   – Ты влюбился в нее? – спросил он. Жюстин ухмыльнулся и фыркнул:
   – Влюбился? Кого это волнует? Разве я не рассказывал тебе, что Мадден позволяла делать с ней во время нашей последней встречи?
   – И что же? – спросил Филипп с растущей ревностью.
   Глаза их встретились. Неожиданно Жюстин шлепнул брата по голове и, засмеявшись, побежал между деревьями, Филипп бросился в погоню за ним.
   – Я заставлю тебя рассказать! – Филипп схватил ком грязи и бросил его в спину Жюстина. – Я заставлю тебя…
   Внезапно оба брата остановились, заметив какое-то движение около их пироги. Маленький мальчишка в потрепанной одежде и в измятой шляпе неуклюже возился с лодкой. Веревка, которой была привязана пирога, выпала из его рук, когда он понял, что его обнаружили. Мальчишка быстро подхватил узелок и бросился бежать.
   – Он пытался украсть нашу лодку! – воскликнул Жюстин, и близнецы с воинственными криками кинулись вдогонку убегающему вору, забыв о своей ссоре. – Окружай его! – скомандовал Жюстин. Филипп свернул влево и исчез в зарослях кипарисов, свисающих над грязной коричневатой водой. Через несколько минут он настиг мальчишку, столкнувшись с ним лицом к лицу в кипарисовой роще.
   Видя, как отчаянно дрожит мальчик, Филипп победно усмехнулся, вытерев рукой вспотевший лоб.
   – Ты пожалеешь о том, что прикоснулся к нашей пироге, – сказал он, тяжело дыша и приближаясь к своей добыче.
   С испуганным криком воришка повернулся, чтобы убежать в противоположном направлении, но натолкнулся на Жюстина, который схватил его и поволок по тропинке. Мальчишка бросил свой узелок и пронзительно закричал, отчего близнецы только засмеялись.
   – Филипп! – крикнул Жюстин, отражая слабые удары юнца. – Посмотри, кого я поймал! Маленького замарашку, который не уважает чужую собственность! Что мы сделаем с ним?
   Филипп осуждающе посмотрел на злополучного воришку.
   – Эй, ты, – рявкнул он, выступая с важным видом перед извивающимся чертенком, – как тебя зовут?
   – Пустите меня! Я ничего не сделал!
   – Только потому, что мы помешали тебе, – сказал Жюстин, растягивая слова.
   Филипп присвистнул от удивления, увидев красные рубцы и кровоточащие царапины на руках и шее мальчика.
   – Да ты решил устроить сегодня пир для москитов, не так ли? Как долго ты бродишь по болоту?
   Мальчишка ухитрился пнуть Жюстина ногой в колено.
   – Эй, больно! – Жюстин откинул волосы с глаз и посмотрел на мальчика. – Мое терпение лопнуло!
   – Пусти меня, мерзавец!
   Раздраженный Жюстин поднял руку, чтобы ударить пленника в ухо.
   – Я научу тебя хорошим манерам.
   – Подожди, Жюстин, – прервал его Филипп. Невозможно было не испытывать сочувствия к ребенку, который выглядел таким беспомощным в цепких руках брата. – Он слишком мал. Не будь таким жестоким.
   – Какой ты мягкий, – насмешливо сказал Жюстин, однако опустил руки. – Как, по-твоему, мы заставим его говорить? Может быть, макнуть его в речку?
   – Пожалуй, не стоит… – начал Филипп, однако брат уже направился к кромке воды, волоча за собой визжащего ребенка.
   – Знаешь, здесь водятся змеи, – сообщил Жюстин, раскачивая мальчишку и намереваясь бросить его в воду. – Причем ядовитые.
   – Нет! Пожалуйста!
   – И крокодилы тоже. Все они ждут, когда можно будет ухватить кусочек… – Внезапно он умолк, когда шляпа мальчишки упала в воду и медленно поплыла по течению. Его взору открылись длинные огненно-рыжие волосы, ниспадающие почти до земли шелковистым каскадом.
   Их воришка оказался девушкой одного с ними возраста и даже немного старше! Она обхватила шею Жюстина своими тонкими руками и прижалась к нему, будто он держал ее над ямой с огнем.
   – Не надо бросать меня, – взмолилась она. – Пожалуйста. Я не умею плавать.
   Жюстин повернул ее к себе и пристально посмотрел в маленькое грязное личико. У нее были изящные, благородной формы скулы, а дрожащие губы имели утонченный изгиб.
   – Ладно, – медленно произнес Жюстин изменившимся голосом. – Кажется, мы ошиблись, Филипп. – Он встряхнул протестующую девушку, успокаивая ее:
   – Тихо. Я не собираюсь бросать тебя в реку. Думаю, я найду для тебя более подходящее применение.
   – Жюстин, отдай ее мне, – сказал Филипп. Жюстин мрачно улыбнулся и повернулся к брату.
   – Найди себе другое развлечение. Она моя.
   – Она в такой же степени моя, как и твоя!
   – Я первый поймал ее, – сухо сказал Жюстин.
   – С моей помощью! – возмутился Филипп. – Кроме того, у тебя есть Мадлен!
   – Возьми Мадлен себе, а я хочу эту.
   Филипп нахмурился.
   – Я буду драться с тобой из-за нее, – сказал он. Жюстин покачал головой.
   – Глупый, тогда она убежит, и никто из нас не воспользуется ею.
   – В таком случае пусть она сама выберет!
   Они вызывающе смотрели друг на друга, и неожиданно Жюстин усмехнулся.
   – Хорошо, – сказал он, и свирепое выражение его лица постепенно сменилось добродушием. Он встряхнул девушку, продолжая удерживать ее. – Ну, чертовка, кого из нас ты выбираешь?
   – Вы… выбираю? – прошептала она, не понимая, что происходит. – Зачем?
   – Чтобы пойти с одним из нас, – раздраженно пояснил Жюстин. – Кого ты предпочитаешь? – Она начала бороться, и он крепче сжал ее, пока девушка не затихла, раскрыв рот от боли.
   – Мой Бог, не надо причинять ей боль, – сказал Филипп.
   – Я и не делаю этого, – возмущенно ответил Жюстин. – Просто сжал ее немного. – Он посмотрел на девушку пронзительным взглядом. – И снова повторю то же самое, если она не успокоится.
   Взмахнув ресницами, она посмотрела на властное мрачное лицо державшего ее парня, затем на светлое лицо мальчика, стоявшего рядом. Они братья, подумала она, схожие по внешнему виду. Однако тот, которого звали Филипп, кажется, немного мягче, и в его голубых глазах чувствуется сострадание к ней в отличие от другого брата. Возможно, ей удастся убедить его отпустить ее.
   – Выбираю тебя, – отчаянно сказала она, глядя на Филиппа.
   – Его? – Жюстин усмехнулся и поставил ее на землю. – Предпочла его мне? Да у него совсем нет опыта! Он, вероятно, даже не представляет, что делать-то с тобой.
   «Надеюсь, что так», – подумала она, когда ее передавали из одних рук в другие.
   – Вот, делай с ней что хочешь, – угрюмо сказал Жюстин. Он поднял с земли узелок девушки и, обследовав его, обнаружил горсть монет, завязанных в носовой платок, свернутое платье и янтарный гребень.
   Филипп опустил девушку на землю и положил руки на ее узкие плечи.
   – Как тебя зовут? – спросил он.
   Его голос оказался неожиданно мягким. Она закусила губу, чувствуя, что вот-вот заплачет.
   – Лизетта, – прошептала она, опустив голову.
   – Зачем тебе понадобилась пирога?
   – Этого я не могу сказать.
   Голубые глаза Филиппа внимательно разглядывали ее, начиная от блестящих рыжих волос и кончая истоптанными, непомерно большими ботинками на ногах. Несмотря на ее диковинный наряд, она выглядела не так, как простые девушки, да и сумасбродкой ему не показалась. Она выглядела наивной и испуганной.
   – Пойдем со мной, – сказал Филипп, беря ее за запястье. – Если у тебя неприятности, может быть, мы сможем помочь тебе.
   – Нет, пожалуйста, – взмолилась она, пытаясь освободить свои руки.
   – У тебя нет выбора.
   Эти слова вызвали новый взрыв сопротивления, Лизетта снова начала пронзительно кричать.
   – Я не причиню тебе вреда, – сказал Филипп, взваливая девушку на плечо и зажимая рукой ее колени. Она беспомощно молотила его по спине.
   Жюстин внимательно наблюдал за ними.
   – Куда ты ее тащишь? – насмешливо спросил он.
   – К отцу.
   – К отцу? Зачем? Он заставит тебя отпустить ее.
   – Есть что-то необычное в этой девушке. Я почему-то чувствую, что она вызовет интерес у него.
   – Дурак, – проворчал Жюстин, однако неохотно последовал за братом, когда тот понес свое приобретение от берега медленно текущей речки.
   Лизетта продолжала безвольно болтаться на плече Филиппа, решив не сопротивляться, чтобы сэкономить силы, которые ей могут еще пригодиться в дальнейшем. Бежать от этих двух парней не было никакой возможности. Она закрыла глаза, чувствуя тошноту. Если то, что сказал Филипп, правда и он направляется к своему отцу, ее непременно вернут в особняк Сажесса и больше убежать от него она не сможет.
   – Пожалуйста, – простонала она. – Не несите меня вниз головой. Мне… мне будет плохо.
   Жюстин, следуя позади, заметил:
   – Она совсем позеленела, Филипп.
   – В самом деле? – Филипп остановился и поставил Лизетту на ноги. – Предпочитаешь идти пешком?
   – Да, – сказала она, неуверенно покачиваясь, и братья, взяв ее под руки, повели вперед. Ошеломленная, она вертела головой то вправо, то влево, поняв, что ребята, должно быть, из богатой семьи. Земля и строения были гораздо лучше ухожены, чем на плантации Сажесса. Жгучее полуденное солнце ярко освещало белый особняк и прочие светло-серые постройки. Широкие галереи с колоннами выходили в сад, окаймленный густыми зарослями магнолий, дубов и мирта.
   Неподалеку виднелись часовня, коптильня и различные склады. Позади густых зарослей кипариса возвышалась колокольня, по соседству с которой располагались жилища рабов – небольшие хижины, образующие маленькую деревеньку.
   Лизетта почувствовала, что тошнота немного прошла и голова прояснилась, когда они поднимались по ступенькам, ведущим в главный особняк. Они прошли через огромную входную дверь и вошли в большой, темный, холодный холл, уставленный узкими скамьями красного дерева.
   – Где отец? – спросил Филипп. Удивленный слуга жестом показал на комнату позади одной из двух гостиных, соседствующих с холлом. Самодовольные мальчики провели свою подопечную в библиотеку, где за большим письменным столом красного дерева сидел отец. Комната была роскошно обставлена, подушки на креслах и диване обтянуты дорогим желтым шелком, гармонирующим с желто-голубым ситцем, покрывающим стены. Окна обрамляли тяжелые портьеры.
   Внимание Лизетты переключилось на фигуру человека за письменным столом. Его голова склонилась так, что она могла видеть только блестящие черные волосы и большое мощное тело.
   – В чем дело? – донесся низкий хрипловатый голос, от которого по спине у нее пробежали мурашки. Она не удивилась бы, если бы он, подняв голову, предстал в облике самого дьявола.
   – Отец, – начал Филипп, – мы поймали воришку у реки, где он пытался украсть нашу пирогу.
   Человек за столом сложил несколько бумаг в аккуратную стопку.
   – Да? Надеюсь, вы объяснили ему, какие последствия ждут человека, покусившегося на собственность Волеранов?
   – Конечно… – подтвердил Филипп и беспокойно закашлялся. – Разумеется, отец…
   – Это девушка, – выпалил Жюстин.
   Этого оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание Волерана. Он поднял голову и посмотрел на Лизетту.
   У него были тонкие черты лица, а золотистые глаза, обрамленные густыми черными ресницами, казались удивительно светлыми по сравнению с темным бронзовым лицом. Красиво очерченные насмешливые губы говорили о жестокости. Подобное бессердечие Лизетта заметила и в чертах Жюстина, но в отце оно проявлялось в полной мере.
   Сердце девушки тревожно забилось. Когда мужчина встал, она зачарованно, с ужасом смотрела на него.
   Это был стройный гигант с широченными, как церковные двери, плечами. Одежда его, простая, но превосходно сшитая, являлась воплощением элегантности. Лизетта съежилась и прижалась к Филиппу, когда мужчина приблизился к ней. Она вздрогнула, когда его теплая рука взяла ее за подбородок, приподняв его кверху. Девушка почувствовала шершавые подушечки его пальцев, когда он поворачивал ее лицо то вправо, то влево. Что это за джентльмен, если руки его покрыты мозолями?
   – Кто ты? – спросил он.
   Жюстин взволнованно ответил за нее:
   – Она не хочет разговаривать с нами, отец!
   Лизетта не могла выдержать его пронизывающий взгляд, но также не могла закрыть глаза.
   – Зачем тебе понадобилось воровать пирогу? – задал он следующий вопрос.
   – Я… я должна была сделать это.
   – Как тебя зовут? – Она снова не ответила, и его пальцы приподняли ее подбородок еще чуть выше. – Из какой ты семьи?
   – Пожалуйста… Я не могу сказать.
   – Ты потерялась?
   – Н…нет, нет, – ответила Лизетта, чувствуя, что он вытягивает из нее ответы помимо ее воли.
   – Тогда, может быть, ты убежала от кого-то?
   – Да, – прошептала она.
   – От кого же?
   – От такого же, как вы, месье. – По ее мнению, между ним и Этьеном Сажессом было много схожего. Макс слегка улыбнулся.
   – Сомневаюсь. Ты знаешь, кто я?
   – Нет, – едва слышно произнесла она.
   – Я Максимилиан Волеран. Ты что-нибудь слышала обо мне?
   – Нет.
   – Значит, ты не из Нового Орлеана?
   Лизетта облизала языком пересохшие губы и снова пробормотала невнятное «нет». Макс перевел свой взгляд на ее рот. Лизетта едва сдерживалась, чтобы не закричать и не броситься бежать, зная, что это бесполезно.
   – Сколько тебе лет? – спросил Макс.
   – Восемнадцать, месье.
   Он с оскорбительной наглостью бросил взгляд на ее плоскую грудь.
   – Лжешь.
   Лизетта покачала головой. Она знала, что выглядит моложе своих лет. Но не могла же она объяснить ему, что ее грудь плотно стянута тряпкой.
   – Так сколько же тебе лет? – повторил он.
   – Восемнадцать. Это правда, – сказала она, и его губы скептически скривились.
   – Куда же ты собиралась отправиться на пироге?
   – У меня есть кузина, которая живет в Бьюволете, и…
   – В Бьюволете? – повторил Жюстин, с презрением глядя на нее. Этот маленький церковный приход находился почти в пятидесяти милях. – И ты собиралась отправиться туда в одиночку? Ты слышала что-нибудь об индейцах из племени чокто? Или о речных пиратах? Ты представляешь, что могло случиться с тобой на болоте? Что ты о себе возомнила? Ты просто глупая девчонка…
   – Хватит, Жюстин, – прервал его Макс. Сын мгновенно замолчал.
   – Путешествие в такую даль в одиночку… в самом деле весьма рискованное предприятие, – заметил Макс Лизетте. – Но вероятно, ты не собиралась плыть одна. Может быть, мы помешали твоему свиданию с каким-нибудь поклонником?
   Лицо девушки побледнело, а в глазах промелькнула ярость. Как он мог подумать, что она пошла на это ради тайной встречи с любовником! Задавая подобные вопросы, он ее оскорбляет – это невозможно вынести. Прежде чем Лизетта поняла, что делает, ее рука изогнулась, чтобы нанести удар по его лицу. Он легко поймал ее за запястье, как будто предвидел такую реакцию. Девушка в бешенстве закричала и начала отчаянно бороться с ним, пытаясь ударить другой рукой.
   Он развернул ее и завел ей руку за спину. Лизетту пронзила боль, и она вскрикнула. Макс тотчас отпустил ее запястье и обхватил, зажав ей руки. И тут у него возникло мрачное подозрение. Выражение его лица тотчас стало ледяным.
   – Полегче, – проговорил он. – Успокойся. Я не причиню тебе вреда.
   Он взглянул на близнецов, которые, как зачарованные, наблюдали эту сцену.
   – Уходите оба, – сказал он.
   – Но почему? – горячо запротестовал Жюстин. – Это мы ведь обнаружили ее, и кроме того…
   – Сейчас же, – сухо произнес Макс. – И скажите бабушке, я жду ее в библиотеке.
   Нет! Лизетта хотела в панике закричать, когда увидела, что мальчики уходят, нехотя волоча ноги и поглядывая на нее через плечо. Не оставляйте меня с ним!
   – У него мои вещи! – воскликнула она, осуждающе глядя на Жюстина.
   – Жюстин, – обратился к нему Макс тихим голосом, в котором звучало предупреждение.
   Юноша усмехнулся, достал из кармана носовой платок с монетами и бросил его на ближайший стул. Затем выскользнул за дверь, прежде чем отец успел сделать ему выговор.
   Оставшись наедине с Волераном, Лизетта сбивчиво заговорила:
   – Месье Волеран, я ужасно сожалею, что нарушила право вашей собственности, но так как я не нанесла вам ущерба, позвольте мне исчезнуть. Я никогда не побеспокою вас снова, потому что уверена, у вас есть более важные дела, чем возня со мной, и… – Лизетта запнулась и удивленно взвизгнула, почувствовав, что он поднимает сзади ее рубашку. Кожей она почувствовала влажный воздух. – Нет! – вскрикнула девушка в ужасе и попыталась освободиться от удерживающей ее руки. – Вы не смеете… не можете…
   – Разумеется, могу, – сухо сказал Макс, засовывая край рубашки ей за воротник. – У вас нет причины опасаться меня, мадемуазель. Меня не интересуют ваши… – он сделал паузу и насмешливо добавил:
   – женские прелести. И мне нет никакого дела до вашей девичьей скромности.
   Если бы Лизетта не была так шокирована, она, возможно, и возразила бы, но девушка понимала, что захватившему ее человеку ничто не мешает делать все, что ему захочется.
   – Я презираю вас, – сказала она слабым голосом и вздрогнула, когда он обнаружил конец тряпки, зажатый под мышкой правой руки. На мгновение его рука мучительно приблизилась к ее груди. – Вы не джентльмен, – пробормотала она, изгибаясь, когда он ослабил повязку. – Вы бессердечный, бесцеремонный… грубый, наглый, жестокий и бесчувственный…
   Пока она излагала свое мнение о нем, Макс развязал повязку. Лизетта в панике прикрыла руками свою грудь, дрожа от унижения.
   – Я так и думал, – услышала она голос Макса и почувствовала его взгляд на голой спине. Он словно обжигал ее нежную кожу. Лизетта покраснела. Ни один мужчина не видел прежде ее обнаженного тела. Она неуверенно попыталась отстраниться, но его рука обхватила ее за талию. – Перестань дергаться, – строго сказал он. – Я не собираюсь приставать к тебе, к тому же моя мать в любой момент может появиться здесь.
   Застыв от унижения, Лизетта терпеливо переносила его обследование. Она знала, что на теле у нее много следов от укусов комаров через одежду. Места, которые она расчесала, сильно болели. Синяки недельной давности от побоев Гаспара покрывали все ее тело разноцветными пятнами. Что мог подумать об этом Волеран? Почему он ничего не говорит?