Клюев Евгений Васильевич. Сказки на всякий случай

   – Может быть, всё ещё и обойдётся, – уклончиво сказала она. – Может быть, Старый Воробей в последний момент улетит.
   – Он читает книгу «О вкусной и здоровой пище», – напомнили Стреле-Пущенной-из-Лука. – А когда он читает такие книги, то забывает обо всём на свете. Даже о том, что умеет летать. Все мы забываем о том, что умеем летать, когда дело касается вкусной и здоровой пищи.
   – Но я не могу изменить направления полёта! – воскликнула Стрела-Пущенная-из-Лука. – Пусть этот Старый Воробей сам выбирает: или вкусная и здоровая пища, или жизнь!
   – К сожалению, слишком многие в такой ситуации выбирают вкусную и здоровую пищу.
   – Ну, что ж… – вздохнула Стрела-Пущенная-из-Лука. – Тогда я ничем не могу ему помочь. Слишком поздно. До него уже один миллиметр!
   – За один миллиметр можно много успеть… Стреле-Пущенной-из-Лука за один миллиметр не удалось успеть много. Удалось только успеть заглянуть в книгу, открытую на странице сто двадцать шесть, где речь – судя по заголовку– шла о варениках с вишнями: Старый Воробей оказался сладкоежкой. Удалось ещё успеть заметить, что очки у Старого Воробья сползли на самый кончик клюва, потому что он задремал над варениками с вишнями. Удалось еще успеть услышать счастливый вздох во сне: видимо, снились Старому Воробью именно вареники с вишнями. Вот, собственно, всё, что удалось успеть Стреле-Пущенной-из-Лука за один миллиметр.
   Того, что она успела за один миллиметр, ей хватило только на совсем крохотный сдвиг в воздухе – полградуса, не больше. И, со всего размаха врезавшись в эти самые вареники с вишнями, виноватые во всём, во всём, во всём… – она вышибла книгу «О вкусной и здоровой пище» из лапок Старого Воробья, от неожиданности чуть не свалившегося с ветки. Увлекаемая тяжёлой книгой, воткнутая в неё Стрела-Пущенная-из-Лука упала на землю и сломалась под тяжестью переплёта.
   Оказавшись на земле и рассматривая оперение на хвосте, отлетевшем в сторону, Стрела-Пущенная-из-Лука вспомнила, что так и не взглянула на того, кто говорил с ней наверху. Она посмотрела в небо.
   Но в небе никого не было – кроме Старого Воробья, который, отдуваясь, летел в библиотеку за другой книгой.
 

УКАЗКА, КОТОРАЯ ЗНАЛА ВСЁ

   Это так Указка-Которая-Знала-Всё сама про себя говорила: я, дескать, указка, которая знает всё. Сперва, когда она во всеуслышание что-нибудь подобное заявляла, ей не верили и не обращали на её слова никакого внимания. А потом стали смеяться над ней… Но в один прекрасный день смеяться надоело – тогда-то к указке и пристало это насмешливое прозвище: Указка-Которая-Знала-Всё. Впрочем, постепенно вокруг забывали, что это только насмешливое прозвище, и начинали думать, что такое у указки имя… а вскоре стали относиться к ней с почтением – как к указке, которая действительно знает всё: почему же иначе её, дескать, называют «Указка-Которая-Знала-Всё?» Такие вот, стало быть, произошли перемены… и в них, вообще-то говоря, нет ничего удивительного: так, к сожалению, часто случается.
   Указка-Которая-Знала-Всё работала в школе. Ею преподавали географию и историю.
   Когда нужно было показать какую-нибудь страну, какой-нибудь океан или какие-нибудь горы, всегда прибегали к её помощи. Указка-Которая-Знала-Всё точно очерчивала соответствующее пространство на карте – и сомнений не оставалось: это и была Та Самая Страна, Тот Самый Океан или Те Самые Горы.
   Или когда требовалось выяснить, какими путями достигали Европы путешественники и торговцы в древности, брали Указку-Которая-Знала-Всё и опять вели ею по карте. И тут, конечно, тоже никаких сомнений не оставалось: именно Этими Самыми Путями путешественники и торговцы в древности и достигали Европы!
   Ясно, что Указку-Которая-Знала-Всё в школе ужасно боялись – и всегда тщательно готовились к урокам, чтобы не сердить её.
   Потому-то со временем Указка-Которая-Знала-Всё стала считать себя ну-у… если не самим Господом Богом, то, во всяком случае, правой рукой Господа Бога. Как будто всё вокруг принадлежало ей одной…
   Она прямо так и говорила:
   – Ну-ка, посмотрим, где тут у меня Индия?
   Или:
   – Куда же у меня Люксембург сегодня запропастился?
   Или:
   – Надо проверить, на месте ли мои Гималаи!
   Ужас, одним словом. И ни к чему хорошему это, конечно, привести не могло… так что уже довольно скоро к Указке-Которая-Знала-Всё стали обращаться с куда большим трепетом: дескать, простите, пожалуйста, за беспокойство, но не покажете ли Вы нам, где находится Ваш Северный Ледовитый Океан?
   А Указка-Которая-Знала-Всё ещё и капризничать начинала:
   – Я же только позавчера вам Северный Ледовитый Океан показывала! Сколько ж раз надо показывать-то? Могли бы запомнить наконец!
   И так вот капризно далее…
   А ещё через некоторое время поблизости от доски появилось странное такое объявление:
   «Объявление.
   Северный Ледовитый Океан и прочие океаны, а также озёра и большие реки будут отныне показываться только раз в неделю – по понедельникам, с 9.00 до 10.00. Горы, хребты и возвышенности можно увидеть по вторникам, с 11.00 до 12.00. Равнины, низменности и подобную чушь показываю только по средам, с 14.30 до 15.00. Показ государств и столиц – по четвергам, с 16.45 до 17.00. Остальные дни – выходные. Подпись: Указка-Которая… и так далее».
   Хочешь не хочешь, а с объявлением этим приходилось считаться. Спросит кто-нибудь учителя в пятницу: где, скажем, находится Индонезия, – а учитель в ответ: «В следующий четверг покажу». Вот и жди аж целую неделю! Но делать, как говорится, нечего…
   Дальше – больше. Рядом со старым объявлением стали появляться другие. Например, такое:
   «Объявление.
   Доступ в горы отныне закрыт навсегда. Подпись: Указка-Которая… и так далее».
   Теперь уж приходилось смиряться с тем, что школьники никогда не узнают, где находятся те или иные горы. Но поделать было ничего нельзя: с Указкой-Которая-Знала-Всё не поспоришь!
   …а однажды в понедельник в класс пришла новая учительница. Познакомившись с учениками, она спросила:
   – Кто покажет мне, где находится Индонезия?
   И один Двоечник ответил:
   – Это у нас раньше четверга никак не получится…
   Тут Учительница рассмеялась, вызвала его к карте, дала ему Указку-Которая-Знала-Всё, и Двоечник отправился в Северную Америку и стал там искать Индонезию: Указка рассеянно бродила по карте и никак не могла сообразить, куда ей двигаться…
   Тогда все ученики очень удивились и заявили Учительнице:
   – Это ужасно странно! Потому что раньше Указка знала всё.
   И всегда всё правильно показывала.
   А Учительница покачала головой:
   – Ни одна на свете указка ничего не знает. Все указки на свете только указывают. А знать и указывать – это совершенно разные вещи, дорогие мои!
   С этими словами Учительница сама взяла Указку-Которая-Знала-Всё и правильно показала ею, где находится Индонезия. К слову сказать, Указка очень сильно сопротивлялась, потому что по понедельникам никогда не показывала государств. Учительница даже была вынуждена нажать на Указку, чтобы та не крутилась. Тут Указка-Которая-Знала-Всё и сломалась пополам.
   Так что во вторник Учительница пришла в класс с новой указкой. Указка эта была очень симпатичная и совсем молодая. Когда-нибудь и ей, конечно, тоже предстояло превратиться в Указку-Которая-Знала-Всё. Правда, ещё очень не скоро!…
 

ФРАК СО СТАЖЕМ

   Фраки бывают очень старые – просто настолько старые, что порой только диву даёшься: до чего же, дескать, старый фрак! Мало того, что давно никуда в гости не ходит, – даже и сидит плохо… И не помнит ничего! Про такие фраки как раз и говорят: фрак со стажем…
   А стаж – это сколько лет фрак прослужил. Если десять лет прослужил – десять лет стажа, если двадцать, то двадцать лет… и так далее – скажем, до ста лет. Больше ста лет ни один фрак не прослужит: вытрется весь или порвётся… непригодным, одним словом, станет!
   Итак, фраки бывают очень старые. Это, кстати, потому, что их, вообще-то, берегут: свой собственный фрак редко кто заводит – нечасто ведь фрак в жизни нужен бывает. А когда бывает нужен, его всегда напрокат можно взять. Так все и поступают… правда, конечно, делают вид, будто фрак их собственный и вообще новый. Только какой же он новый, когда сидит плохо и не помнит ничего?
   – Что ж Вы ничего не помните-то? – сказала Фраку-со-Стажем золотая Заколка-для-Галстука. – Мы же с Вами прошлой весной встречались – на приёме в одном посольстве! Там ещё подавали осетрину в вине… как такое можно забыть? И на жене посла было платье цвета свежей ветчины! А один дикий человек даже перепутал платье с ветчиной – отрезал кусок рукава и съел…
   – Не помню, – сказал Фрак-со-Стажем.
   – А я помню! – вмешалась Сумочка-в-Жемчугах. – И ещё помню, как мы с Вами, дорогой Фрак-со-Стажем, совсем рядом стояли – около одного праздничного стола, на котором был рольмопс!
   – Кто был? – в ужасе спросил Фрак-со-Стажем.
   – Рольмопс, – вздохнула Сумочка-в-Жемчугах. – Селёдка, скрученная в рожок. И залитая винным соусом.
   – Бедная селёдка! – вздохнул Фрак-со-Стажем. – А впрочем… не помню…
   Золотая Заколка-для-Галстука и Сумочка-в-Жемчугах переглянулись: память Фрака-со-Стажем, и правда, совсем никуда не годилась! Их оскорбляло, конечно, не то, что он не помнил событий, – их оскорбляло то, что он не помнит их. Да и сами посудите: разве по-настоящему воспитанный гость забудет золотую Заколку-для-Галстука и Сумочку-в-Жемчугах?
   – А вот меня-то Вы уж, конечно, не могли забыть! – подлетел к Фраку-со-Стажем Шёлковый Галстук, весь в королевских коронах. – Мы с Вами, помнится, долго вместе у окна стояли, когда кофе подавали… с миндальными пирожными!
   Фрак-со-Стажем изо всех сил напряг память, но… увы! Ни кофе, ни миндальных пирожных, ни самого Шёлкового Галстука, всего в королевских коронах, не обнаружилось в его памяти. И вот тут-то Фрак-со-Стажем действительно расстроился.
   «М-да, – сказал он себе. – Память совсем сдаёт! Скоро меня, разумеется, забросят на чердак, где мне с такой дырявой памятью только и место. Поразительное всё-таки дело: на ткани ни одной дырочки, а память – дырявая!»
   Шёлковый Галстук, весь в королевских коронах, ждал ответа… а поблизости от него ждали того же ответа и золотая Заколка-для-Галстука, и Сумочка-в-Жемчугах. Фрак-со-Стажем хотел было сказать что-нибудь вроде: «Да разве Вас забудешь!» – но вместо этого услышал, как сам же и произносит:
   – И Вас, к сожалению, не припомню… Прошу извинить!
   – Да-а-а… – во всеуслышание пропел Шёлковый Галстук, весь в королевских коронах. – В таком старом фраке уже стыдно и появляться!… – Тут он насмешливо взглянул на Фрак-со-Стажем и спросил: – Надеюсь, это последний Ваш выход?
   – Скорее всего, да, – тихо ответил Фрак-со-Стажем и отошёл к сцене, на которой Маленькая Скрипка исполняла какой-то головокружительный этюд Паганини – самого сложного скрипичного композитора в мире.
   Маленькая Скрипка впервые была в таком высоком собрании и страшно волновалась, от этого волнения струны у неё ходуном холили, а смычок дрожал. Впрочем, слушали Маленькую Скрипку, слава Богу, не очень внимательно. Да вот… оказалось, что только до поры до времени не очень внимательно: стоило Маленькой Скрипке споткнуться и на минуточку остановиться – взгляды всех присутствующих обратились к ней.
   А она, оказавшись в центре внимания, издала некрасивый аккорд и примолкла.
   – Что с Вами, Маленькая Скрипка? – В полной тишине голос спросившего прозвучал как гром среди ясного неба.
   И тут Маленькая Скрипка расплакалась. Она горестно всхлипывала – и сквозь эти всхлипы с трудом можно было различить слова:
   – Я забыла… я забыла, как дальше!
   Всем стало неловко.
   – Минуточку, – вмешался вдруг Фрак-со-Стажем. – Я помогу Вам. Я помню, как дальше!
   …рассказывают, что таких аплодисментов никогда не слышала ни одна скрипка, а тем более – ни одна маленькая скрипка! А наша Маленькая Скрипка… мало того что без запинки доиграла этюд до конца, она ещё и доиграла его так, что почти все присутствовавшие навсегда потеряли покой!
   – Ничего удивительного, – сказал Шелковый Галстук, весь в королевских коронах, Сумочке-в-Жемчугах. – Наверное, этот фрак когда-то принадлежал дирижёру. Потому он и помнит музыку. Но зато, кроме неё, он ничего не помнит!
   И Сумочка-в-Жемчугах от всего сердца согласилась с ним.
   А мы, наверное, возьмём да от всего сердца и не согласимся. Ибо, в конце концов, каждый решает для себя сам, что ему помнить, а что – нет!
 

РАКОВИНА С ОКЕАНОМ ВНУТРИ

   …и в один прекрасный день у двух диванных подушек просто лопнуло терпение – именно так внезапно оно всегда и бывает. Это, конечно, не означает, что диванные подушки взорвались, по комнатам полетели пух и перо, а все подумали, что настала зима, и стали натягивать на себя тёплые вещи… отнюдь нет! Терпение у диванных подушек лопается так же, как и у людей, а когда у людей лопается терпение, они просто-напросто оказываются не в состоянии больше терпеть того, что прекрасно терпели раньше.
   Вот и диванные подушки оказались не в состоянии больше терпеть присутствия в комнате Раковины-с-Океаном-Внутри.
   – У меня есть один знакомый жучок, он живёт где-то в стене за моей спиной, – заговорщически сказала Первая Диванная Подушка Второй Диванной Подушке. – Его имя Древоточец. И сегодня я наконец попрошу его разобраться с этой раковиной.
   – Дре-во-то-чец, – по слогам повторила Вторая Диванная Подушка. – Что означает это имя?
   – Ах, точно я не помню, – призналась Первая Диванная Подушка. – Но как раз сейчас он поедает стены нашего дома… у него, видите ли, очень мощные челюсти. Не знаю, когда именно, но однажды в конце концов он съест эти проклятые стены – и мы окажемся на свободе, под открытым небом.
   – Скорей бы уж! – мечтательно вздохнула Вторая Диванная Подушка, совсем не задумываясь о том, что двум диванным подушкам делать на свободе, под открытым небом…
   – Однако речь сейчас не об этом, – не позволила ей мечтать Первая Диванная Подушка. – Сейчас речь о том, что у нас с Вами лопнуло терпение.
   – Ах, да! – тут же вернулась в реальность Вторая. – У нас именно что лопнуло терпение! Ибо каждый, кто приходит в дом, немедленно прикладывает ухо к этой уродливой раковине, которая валяется на подоконнике. В то время как уши, со всей очевидностью, существуют не для того, чтобы прикладывать их к раковинам, а для того, чтобы прикладывать их к подушкам. Потому мы и называемся – под-ушки.
   – И каждый не только прикладывает к ней ухо, – с яростью продолжала Первая Диванная Подушка, – но ещё блаженно улыбается и говорит: «Я слышу, как шумит океан!»
   – И у нас, стало быть, лопнуло терпение, – подытожила Вторая Диванная Подушка и с недоумением закончила: – А при чем тут Ваш Древоточец, который поедает стены?
   – Я попрошу его ночью заползти в эту раковину и посмотреть, что там у неё внутри на самом деле. Очень сомневаюсь, что там может поместиться океан… океан раз в пять больше, чем эта раковина!
   – Значит, океана там не обнаружится – и тогда мы расскажем всем гостям, что ничего такого внутри у этой раковины нету! – наконец дошло до Второй Диванной Подушки.
   Первая Диванная Подушка посмотрела на неё как на безумную.
   – Да кто ж нам с Вами поверит, голубушка, если мы такое начнём ни с того ни с сего рассказывать-то? Кому же не понятно, что ни одна подушка не может заглянуть внутрь раковины… они ведь, раковины эти, все извилистые внутри! Подушке в них ни за что не пролезть.
   – Хм, но… но если нам всё равно никто не поверит, зачем же посылать туда Вашего Древоточца?
   – А затем, что у него мощные челюсти, пуховая Вы голова! И этими мощными челюстями он прогрызёт в раковине огромную дыру. Тогда-то всем и каждому даже без нас станет понятно, что океана не может быть в дырявой раковине.
   – Вы гениальны, – просто сказала Вторая Диванная Подушка. – В мою пуховую голову такого злодейства никогда бы не пришло! – Она немножко помолчала и всё-таки спросила на всякий случай:
   – А не опасно посылать Вашего Древоточца в раковину? Вдруг там действительно океан?
   Первая Диванная Подушка вздохнула и с презрением произнесла:
   – Не хватало только, чтобы и Вы начали повторять эти глупости вслед за остальными!
   Вторая Диванная Подушка очень смутилась и больше вопросов не задавала. А вечером обе они уже провожали Древоточца в раковину.
   Древоточец оказался бравым малым, состоявшим почти из одних челюстей. Огромные эти челюсти с трудом размещались на микроскопическом рыльце и без конца двигались – Вторая Диванная Подушка даже испугалась, как бы Древоточец тут же не загрыз кого-нибудь из них. А тот, увидев её испуг, произнёс с неприятной улыбкой:
   – Не бойтесь, мадам! Я не прикасаюсь к подушкам. Не очень-то большая радость – загрызть Вас, а потом услышать от родных и близких: у тебя, дескать, рыльце в пуху!
   Сказав так, Древоточец бодро отправился заползать в раковину.
   В доме стало тихо. Тем не менее диванные подушки изо всех сил напрягали слух, чтобы как можно отчётливее слышать скрежет прогрызаемой насквозь раковины.
   …а скрежета всё не было и не было. Впрочем, когда они совсем уже отчаялись, до них всё-таки донеслись звуки – правда, совсем не те, которых они ожидали.
   – Плюх! Буль-буль-буль…
   Диванные подушки в ужасе посмотрели друг на друга: они знали, что такие звуки издают те, кто падает в воду и идет ко дну.
   Впрочем, шум океана тотчас же и заглушил эти неожиданные звуки…
 

ЛАВРОВЫЙ ЛИСТ, РАЗОЧАРОВАННЫЙ В ЖИЗНИ

   Не каждый мог похвастаться таким прошлым, как у Лаврового Листа. Были времена, когда из него сплетали венки и венчали ими победителей. Победители въезжали в Древний Рим на слонах и тут же подставляли головы народу, который обожал возлагать на эти головы лавровые венки, что означало славу. А до славы победители были просто сами не свои. И понятно, что ни одна победа в древности не обходилась без Лаврового Листа.
   А вот уж как оно случилось, что с голов победителей Лавровый Лист угодил прямо в суп, – до сих пор остаётся загадкой. Это как если бы вдруг горностаевыми мантиями, которые так любили носить короли, вдруг начали полы мыть… Но что случилось, то случилось – ив настоящее время Лавровый Лист был полностью разочарован в жизни.
   – Ах, я полностью разочарован в жизни! – то и дело доносились его вздохи из кастрюли с супом. – Жизнь теперь лишена для меня всякой прелести.
   – А какая же такая прелесть была в Вашей жизни раньше? – с любопытством спросила его Поварёшка, зависшая над кастрюлей.
   – Вас, скажите-ка Вы мне, как зовут? – поинтересовался Лавровый Лист, присматриваясь к ней.
   – Поварёшка, – не задумываясь, ответила Поварёшка.
   – По-ва-рёш-ка? – ужаснулся Лавровый Лист. – А полное имя… простите?
   – Это какое Вы имеете в виду? – начала задумываться Поварёшка.
   – Полное! – строго повторил Лавровый Лист. – Например, у Книжки полное имя Книга, у Ножки – Нога, у Кочерёжки – Кочерга, а у Вас?
   – Наверное, Поварёга… – совсем уже задумалась Поварёшка. – Или Поварга. Или… Нет, Вы знаете, мне кажется, что Поварёшка – это и есть мое полное имя!
   – По-ва-рёш-ка… – ещё раз повторил Лавровый Лист и содрогнулся. – Боюсь, что с таким именем, как у Вас, не следует интересоваться моим прошлым… Я, видите ли, благороден. Благороден и вечнозелен.
   Поварёшка перестала задумываться и, в упор глядя на Лавровый Лист, бестактно заметила:
   – Что-то в данный момент Вы не вечнозелены. Вы, скорее, болотны. И скрючены. Но, может быть, данный момент не относится к Вечности!
   – К Вечности относятся все моменты, в том числе и данный, – наставительно произнёс Лавровый Лист и добавил: – К сожалению… Ибо как раз в данный момент жизнь и лишена для меня всякой прелести.
   – Ну, давайте уже наконец про прелесть, – устало взмолилась Поварёшка, всё ещё вися над кастрюлей и не решаясь зачерпнуть супа.
   – Да Вам бесполезно рассказывать! – вздохнул Лавровый Лист. – Вы никогда не поймёте, как это больно – упасть с головы героя в кастрюлю с супом…
   – Конечно, не пойму! – согласилась Поварёшка. – Я часто падаю в кастрюлю с супом – это совсем не больно.
   – Но Вы же не с головы героя падаете в кастрюлю с супом!
   Тут Поварёшка опять ненадолго задумалась и призналась:
   – Нет, не с головы… А Вы зачем росли на голове героя?
   – О-о… – застонал Лавровый Лист. – Я, конечно же, не рос на ней, глупая Вы Поварёшка! Я её, простите, венчал!
   – Вы её, простите, – что?
   – Венчал! То есть был возложен на неё, украшал её собою – понимаете?
   – Не понимаю… – честно сказала Поварёшка. – Я не понимаю, как Вами, таким… таким малосимпатичным, вообще можно кого-либо украсить! А уж на голову Вас положить… – это, я извиняюсь, полный идиотизм!
   – Идиотизм? – взревел Лавровый Лист из кастрюли. – Да за одно моё прикосновение ко лбу люди каких-нибудь две тысячи лет назад готовы были всё отдать!
   – Две тысячи лет назад? – опешила Поварёшка. – Значит, Вы такой несвежий?
   Лавровый Лист выдержал долгую паузу и, даже не взглянув на собеседницу, сказал:
   – Вы дура, Поварёшка!
   – Ах, дура? – возмутилась та и, подцепив Лавровый Лист, вылилась в первую же подставленную ей тарелку.
   После того как Поварёшка кончила своё дело, её погрузили в кастрюлю, и она не могла больше следить за обедом. А когда её вынули из кастрюли и понесли мыть, она на всякий случай обвела глазами стол и увидела на одной из тарелок прилипший к краешку Лавровый Лист.
   – Там ему и место! – удовлетворённо сказала сама себе Поварёшка, которая всё-таки в душе побаивалась: а не окажется ли вдруг этот малосимпатичный Лавровый Лист на голове одного из гостей после обеда!
 

НАСТЕННЫЙ БАРОМЕТР, КОТОРЫЙ ЧАСТЕНЬКО ВРАЛ

   Можете не сомневаться, Настенный Барометр прекрасно знал, что врать нехорошо. И если бы его спросили: «Настенный Барометр, хорошо ли – врать?» – то он бы, конечно, сразу ответил: «Нет, врать нехорошо». Но, тем не менее, он врал. Причем врал частенько. И это всех вокруг ужасно раздражало.
   – Вы когда врать-то перестанете? – спрашивала Настенный Барометр Кукушка, специально для этого выскакивая из часов на пять минут раньше. – Почему у Вас стрелка показывает на «тепло и солнечно», когда на улице холодно и пасмурно?
   – Потому что будет тепло и солнечно, вот увидите, – твёрдо отвечал Настенный Барометр.
   Но, понятное дело, врал.
   – Вы и третьего дня это говорили, – напоминала Кукушка, – а теплее и солнечнее не стало. Стало ещё холоднее и пасмурнее, вот!
   – А по-моему, стало теплее и солнечнее… – возражал Настенный Барометр и безнадёжно глядел за окно.
   – Нет, ну подумайте, – возмущалась Кукушка, – Вы ведь даже и сейчас смотрите всем прямо в глаза и врёте! Эй, Градусник, – кричала она в форточку, – что там у Вас?
   Градусник висел за окном на улице и трясся.
   – Что-что! – брюзгливо откликался он. – Холод собачий, вот что! Всего три градуса выше нуля – и это в апреле-то!
   – А Вы говорите – тепло и солнечно! – оборачивалась Кукушка к Настенному Барометру. – Ну, как Вам после этого верить?
   И она опять залетала в часы, дурным голом прокричав перед этим целых четырнадцать раз.
   Впрочем, Настенному Барометру так и так никто давно не верил. Все знали, что когда он показывает «лёгкая облачность» – жди бури, а когда «тепло и солнечно» – готовься к продолжительным холодам и дождям. Стрелка его постоянно находилась по правую сторону шкалы, а на правой стороне шкалы всё всегда в порядке. Это на левой располагаются низкие облака, штормы и ливни… но туда стрелка Настенного Барометра просто в жизни не наведывалась, словно бы и не было никакой левой стороны шкалы.
   – Он всё время уклоняется вправо! – то и дело уличал Барометр Нудный-Пренудный Маятник, сам равномерно качавшийся то вправо, то влево. – Между тем в мире должно быть равновесие – иначе никакого порядка не будет. Сколько вправо качнулся – столько же и влево качнись… на том Земля стоит! – И Нудный Пренудный Маятник демонстрировал, как всё это надо проделывать, в надежде, что когда-нибудь Барометр поймёт. Но Барометр не понимал.
   – Вы же из-ме-ри-тель-ный прибор! – взывал к Барометру Сумасшедший Счётчик. – Вы не можете позволить себе ни малейшей небрежности!
   – Я и не позволяю, – упорствовал Барометр. – Вы можете упрекнуть меня в чём угодно, только не в небрежности: я очень внимательно слежу за погодой.
   – Тот, кто внимательно следит за погодой, не путает «ясно» с «пасмурно»! – надрывался Сумасшедший Счётчик и бегал так быстро, что счета за электроэнергию измерялись уже пятизначными цифрами.
   Только Барометр не путал «ясно» с «пасмурно». Барометр вообще не путал ничего ни с чем. Дело было просто в том, что он всегда надеялся на лучшее… и не его вина, что лучшее обычно заставляло себя долго ждать. Не его вина, что вместо солнца, на которое он так надеялся, приходили тяжёлые грозовые облака, вместо тепла – холод, вместо спокойного дня – шторм… Не его вина, что мир так часто обманывал его ожидания.
   …а как-то зимним утром в комнате заболел один цветок. Он вдруг весь пожелтел и пожух и уже через несколько дней превратился в пучок сухой соломы. Что с ним только ни пытались делать! И поливали его сахарной водой, и пересаживали в другой горшок, и меняли землю на специальную, купленную в цветочном магазине, – ничего не помогало.