– Да что с Вами такое-то, прости Господи?
– Тяжело мне, – был ответ.
– Из-за чего-нибудь… или просто так? – осторожно поинтересовался Жизнерадостный Паровозик, будучи уже почти не в силах сдерживать всех своих паров.
– Просто так, – признались ему. – Я, видите ли, день тяжёлый.
– Я тоже тяжёлый, – поделился с ним тайной Жизнерадостный Паровозик. – Знаете, сколько вешу? Лучше и не говорить! Но я открою Вам один секрет: нам только кажется, что мы такие тяжёлые. А сдвинешься с места, крутанёшь колесами пару раз и – ка-а-ак понесёшься вперед! Вот… И там, впереди, поймёшь, что вовсе ты нетяжёлый, а очень даже лёгкий – пушинка просто!
Понедельник-День-Тяжёлый, кутаясь в тёплое пальто, загрустил окончательно:
– У меня это не получится… Мне не сдвинуться с места.
– Ну вот… – сказал Жизнерадостный Паровозик. – Так у нас дело не пойдёт. Сдвинуться с места Вам придется, хотите Вы или не хотите! До тех пор, пока Вы не сдвинетесь с места, я тоже не могу сдвинуться с места.
– Это ещё почему? – слабо удивился Понедельник-День-Тяжёлый.
– Да потому, что у меня отправление назначено на понедельник, – начиная все-таки понемножку пускать горячие пары, сказал Жизнерадостный Паровозик. – И если вы не намерены сдвинуться с места, то я… то меня просто сейчас разорвёт на Ваших глазах – и всё тут!
– Как это – разорвёт? – с недоумением уставился на него Понедельник-День-Тяжёлый.
– На куски, – объяснил Жизнерадостный Паровозик. – Давление пара внутри окажется слишком большим – и меня разнесёт вдребезги.
– А могу я Вам чем-нибудь помочь? – озадачился Понедельник-День-Тяжёлый.
– Конечно же можете! – воскликнул Жизнерадостный Паровозик. – Просто прекращайте вздыхать и поднимайтесь с лавочки. И всё как по маслу пойдёт!
– У меня не пойдёт, – грустно отозвался Понедельник-День-Тяжёлый и снова вздохнул. – Никогда не шло… За это меня и прозвали «Понедельник-День-Тяжёлый». Знают уже, с кем дело имеют.
– Мы долго тут ещё стоять будем? – высунулись из окна пассажиры. – Нам давно на работу пора… почему мы до сих пор не отправляемся?
– Потому что понедельник – день тяжёлый, – объяснил пассажирам Жизнерадостный Паровозик. – И этот День-Тяжёлый никак не может стронуться с места. А отправление назначено именно на понедельник. Так что отправиться раньше, чем в понедельник, я не смогу.
– Вот видите! – сказал Жизнерадостному Паровозику Понедельник-День-Тяжёлый, продолжая кутаться в тёплое пальто. – Вы и сами всё прекрасно объясняете. Мне бы этого никогда так прекрасно не объяснить.
Тут пассажиры начали шуметь: им объяснения Жизнерадостного Паровозика прекрасными совсем не показались.
– Какой же у нас тогда день сегодня? – закричали они.
– Предыдущий, – уклонился от прямого ответа Жизнерадостный Паровозик, не переставая выпускать во все стороны горячие пары, чтобы и вправду не разорваться (паровозики, вообще-то, хорошо умеют пары выпускать, не волнуйтесь! Они же знают, что в них пассажиры, – а значит, паровозикам на куски разрываться никак нельзя).
– То есть какой такой «предыдущий» – воскресенье? – не унимались пассажиры.
– Да, получается, что воскресенье, – сдался Жизнерадостный Паровозик, даже немножко утрачивая жизнерадостность.
– Как же воскресенье, когда воскресенье вчера было? – негодовали пассажиры. – Не бывает двух воскресений на неделе… ни семи пятниц не бывает, ни двух воскресений!
Понедельник-День-Тяжёлый продолжал сидеть на скамеечке и кутаться в тёплое пальто, словно этот разговор его не касался. Тогда к нему подошёл Железнодорожник-с-Флажком и спросил:
– Что же Вы, гражданин Понедельник-День-Тяжёлый, тут сидите и всех задерживаете? Вот этот Жизнерадостный Паровозик с места из-за Вас стронуться не может, в то время как другой Паровозик – Усталый – в город никак не въедет: всю ночь на подступах стоит!
– Вы, наверное, не понимаете, – в тоске посмотрел на Железнодорожника-с-Флажком Понедельник-День-Тяжёлый, – что такое «день тяжёлый»? Это, между нами говоря, такой день, которому очень трудно сдвинуться с места.
– Вот я сейчас милицию вызову – она Вас живо с места-то сдвинет! – пообещал Железнодорожник-с-Флажком и засвистел в свисток.
А Понедельник-День-Тяжёлый только снова вздохнул: он знал, что и милиции не сдвинуть его с места, потому что он – день тяжёлый.
Но в этот момент из поезда выбежал один Карапуз. Он приблизился к Понедельнику-Дню-Тяжёлому вплотную и сказал:
– И чего они все на Вас раскричались? Совсем не понимают, что, когда кому-нибудь встать тяжело, ему просто помочь надо! Мне самому тяжело в сад по утрам вставать, но мне всегда мама помогает.
Тут он подставил Понедельнику-Дню-Тяжёлому плечо и предложил:
– Вы, Понедельник-День-Тяжёлый, обопритесь на меня и сделайте только один шаг.
Так Понедельник-День-Тяжёлый и поступил. За первым шагом последовало ещё несколько… а скоро уже Понедельник-День-Тяжёлый решительно шёл вперед – и там, впереди, понимал, что вовсе он не тяжёлый, а очень даже лёгкий – пушинка просто!
– Я же говорил Ва-а-ам! – крикнул Жизнерадостный Паровозик, на всех парах проносясь мимо, а Карапуз всё махал и махал из окна флажком, который – уже перед самым отходом поезда – подарил ему Железнодорожник.
ИСТОРИЯ ОБ ОДНОМ НЕВЕРОЯТНО ГЛУПОМ МАСТЕРКЕ
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЙЧИК БЕЗ РОДУ И ПЛЕМЕНИ
ПЛЮЩ, КОТОРЫЙ КАРАБКАЛСЯ, И КАРАБКАЛСЯ, И КАРАБКАЛСЯ
– Тяжело мне, – был ответ.
– Из-за чего-нибудь… или просто так? – осторожно поинтересовался Жизнерадостный Паровозик, будучи уже почти не в силах сдерживать всех своих паров.
– Просто так, – признались ему. – Я, видите ли, день тяжёлый.
– Я тоже тяжёлый, – поделился с ним тайной Жизнерадостный Паровозик. – Знаете, сколько вешу? Лучше и не говорить! Но я открою Вам один секрет: нам только кажется, что мы такие тяжёлые. А сдвинешься с места, крутанёшь колесами пару раз и – ка-а-ак понесёшься вперед! Вот… И там, впереди, поймёшь, что вовсе ты нетяжёлый, а очень даже лёгкий – пушинка просто!
Понедельник-День-Тяжёлый, кутаясь в тёплое пальто, загрустил окончательно:
– У меня это не получится… Мне не сдвинуться с места.
– Ну вот… – сказал Жизнерадостный Паровозик. – Так у нас дело не пойдёт. Сдвинуться с места Вам придется, хотите Вы или не хотите! До тех пор, пока Вы не сдвинетесь с места, я тоже не могу сдвинуться с места.
– Это ещё почему? – слабо удивился Понедельник-День-Тяжёлый.
– Да потому, что у меня отправление назначено на понедельник, – начиная все-таки понемножку пускать горячие пары, сказал Жизнерадостный Паровозик. – И если вы не намерены сдвинуться с места, то я… то меня просто сейчас разорвёт на Ваших глазах – и всё тут!
– Как это – разорвёт? – с недоумением уставился на него Понедельник-День-Тяжёлый.
– На куски, – объяснил Жизнерадостный Паровозик. – Давление пара внутри окажется слишком большим – и меня разнесёт вдребезги.
– А могу я Вам чем-нибудь помочь? – озадачился Понедельник-День-Тяжёлый.
– Конечно же можете! – воскликнул Жизнерадостный Паровозик. – Просто прекращайте вздыхать и поднимайтесь с лавочки. И всё как по маслу пойдёт!
– У меня не пойдёт, – грустно отозвался Понедельник-День-Тяжёлый и снова вздохнул. – Никогда не шло… За это меня и прозвали «Понедельник-День-Тяжёлый». Знают уже, с кем дело имеют.
– Мы долго тут ещё стоять будем? – высунулись из окна пассажиры. – Нам давно на работу пора… почему мы до сих пор не отправляемся?
– Потому что понедельник – день тяжёлый, – объяснил пассажирам Жизнерадостный Паровозик. – И этот День-Тяжёлый никак не может стронуться с места. А отправление назначено именно на понедельник. Так что отправиться раньше, чем в понедельник, я не смогу.
– Вот видите! – сказал Жизнерадостному Паровозику Понедельник-День-Тяжёлый, продолжая кутаться в тёплое пальто. – Вы и сами всё прекрасно объясняете. Мне бы этого никогда так прекрасно не объяснить.
Тут пассажиры начали шуметь: им объяснения Жизнерадостного Паровозика прекрасными совсем не показались.
– Какой же у нас тогда день сегодня? – закричали они.
– Предыдущий, – уклонился от прямого ответа Жизнерадостный Паровозик, не переставая выпускать во все стороны горячие пары, чтобы и вправду не разорваться (паровозики, вообще-то, хорошо умеют пары выпускать, не волнуйтесь! Они же знают, что в них пассажиры, – а значит, паровозикам на куски разрываться никак нельзя).
– То есть какой такой «предыдущий» – воскресенье? – не унимались пассажиры.
– Да, получается, что воскресенье, – сдался Жизнерадостный Паровозик, даже немножко утрачивая жизнерадостность.
– Как же воскресенье, когда воскресенье вчера было? – негодовали пассажиры. – Не бывает двух воскресений на неделе… ни семи пятниц не бывает, ни двух воскресений!
Понедельник-День-Тяжёлый продолжал сидеть на скамеечке и кутаться в тёплое пальто, словно этот разговор его не касался. Тогда к нему подошёл Железнодорожник-с-Флажком и спросил:
– Что же Вы, гражданин Понедельник-День-Тяжёлый, тут сидите и всех задерживаете? Вот этот Жизнерадостный Паровозик с места из-за Вас стронуться не может, в то время как другой Паровозик – Усталый – в город никак не въедет: всю ночь на подступах стоит!
– Вы, наверное, не понимаете, – в тоске посмотрел на Железнодорожника-с-Флажком Понедельник-День-Тяжёлый, – что такое «день тяжёлый»? Это, между нами говоря, такой день, которому очень трудно сдвинуться с места.
– Вот я сейчас милицию вызову – она Вас живо с места-то сдвинет! – пообещал Железнодорожник-с-Флажком и засвистел в свисток.
А Понедельник-День-Тяжёлый только снова вздохнул: он знал, что и милиции не сдвинуть его с места, потому что он – день тяжёлый.
Но в этот момент из поезда выбежал один Карапуз. Он приблизился к Понедельнику-Дню-Тяжёлому вплотную и сказал:
– И чего они все на Вас раскричались? Совсем не понимают, что, когда кому-нибудь встать тяжело, ему просто помочь надо! Мне самому тяжело в сад по утрам вставать, но мне всегда мама помогает.
Тут он подставил Понедельнику-Дню-Тяжёлому плечо и предложил:
– Вы, Понедельник-День-Тяжёлый, обопритесь на меня и сделайте только один шаг.
Так Понедельник-День-Тяжёлый и поступил. За первым шагом последовало ещё несколько… а скоро уже Понедельник-День-Тяжёлый решительно шёл вперед – и там, впереди, понимал, что вовсе он не тяжёлый, а очень даже лёгкий – пушинка просто!
– Я же говорил Ва-а-ам! – крикнул Жизнерадостный Паровозик, на всех парах проносясь мимо, а Карапуз всё махал и махал из окна флажком, который – уже перед самым отходом поезда – подарил ему Железнодорожник.
ИСТОРИЯ ОБ ОДНОМ НЕВЕРОЯТНО ГЛУПОМ МАСТЕРКЕ
Если вы не знаете, кто такой Мастерок, то и… ничего страшного! Мастерок – маленькая лопаточка, которой цемент подцепляют и на камни кладут, а потом ещё этак осторожненько прихлопывают. Кстати, кто такой Мастерок, пожалуй, только строители хорошо знают, да и то потому, что им без Мастерка как без рук. А где вы видели строителя без рук? Строители все как один с руками – хотите верьте, хотите нет: иначе им ведь не построить ничего… строим-то мы руками всё-таки!
Впрочем, руками или не руками мы строим – вопрос спорный, и мы его обсуждать не будем, а сосредоточимся лучше на одном Мастерке, который был невероятно глупым. Так, во всяком случае, окружающие считали, а то, что считают окружающие, почти всегда правильно, даже если окружающие – это только железобетонные плиты. В нашем же случае так оно и есть: куда ни бросишь взгляд – везде одни железобетонные плиты. М-да, железобетонные плиты, которые всегда правы…
А ведь послушать, о чём они говорят… так это просто уши вянут. Если, конечно, уши есть. Только у нашего Мастерка ушей не было: у мастерков ушей вообще не бывает, потому что они и без ушей всё прекрасно слышат.
– Значит, так, – говорила одна Железобетонная Плита другой, – ты этому Мастерку особенно долго по себе хлопать не давай! Доверять ему нельзя. Во-первых, он ещё только Мастерок… таким подозрительным именем не назовут того, кто по-настоящему хорошо знает свое дело. А во-вторых, он невероятно глупый…
– Откуда же известно, что он невероятно глупый? – интересовалась собеседница.
– Да об этом все окружающие говорят! А что окружающие говорят, то правильно и есть.
– Точно, – подумав, соглашалась вторая Железобетонная Плита. – Окружающие никогда не ошибаются.
Пока они очередной раз вот так вот беседовали, на обычно молчавший Подъёмный Кран уселась Морская Чайка, неизвестно как залетевшая в эти края. Уселась и начала рассказывать всякую чушь… так считали окружающие. Она рассказывала про воздушный замок, о котором от кого-то слышала. Замок был огромным и прекрасным. Он состоял из целых двенадцати башен, и все они увенчивались кучевыми облаками, в то время как галереи замка были перистыми облаками. В каждом из окон воздушного замка красовалось по одному солнцу или по одной луне, а стены были покрашены в цвет неба. И в замке этом жили ангелы – и они были бесплотными, то есть у них вообще не было тел… одни души!
Подъёмный Кран внимательно слушал и ничего не говорил. А выслушав рассказ до конца – вздохнул:
– Да-а… хотелось бы мне посмотреть на этот воздушный замок. Только так высоко разве заглянешь!
– Воздушный замок… – расхохотались внизу железобетонные плиты. – До чего же легко заморочить голову этим подъёмным кранам! У людей просто выражение такое есть – «строить воздушные замки», и выражение это означает «предаваться всяким неосуществимым мечтам». Человеку, который о чём-нибудь несбыточном мечтает, обычно говорят: «Перестань строить воздушные замки!». А на самом деле воздушных замков никаких не бывает… хоть у кого, хоть вот у окружающих спросите!
Между тем Морская Чайка, не обратив на железобетонные плиты никакого внимания, ответила Подъёмному Крану:
– Я думаю, что совсем не обязательно – воздушный этот замок высоко или далеко находится… может быть, он где-то и поблизости. Я, правда, сегодня весь день как раз вокруг летаю, только замка пока так и не нашла.
Тут Подъёмный Кран распрямил шею и внимательно огляделся по сторонам. Но, даже на его внимательный взгляд, воздушного замка видно не было – ни поблизости, ни вдалеке.
– Разумеется! – в один голос воскликнули железобетонные плиты. – Как же можно всерьёз рассчитывать построить что бы то ни было из облаков! Облака – это вообще никакой не строительный материал! Строительные материалы – это железобетонные плиты и цемент. В крайнем случае – кирпичи и доски… Эй-эй, ты там не отвлекайся!
Последние слова относились уже к Мастерку, который давно перестал прихлопывать цемент – и просто-таки замер над недостроенной стеной.
«Целых двенадцать башен, и все они увенчаны кучевыми облаками, а галереи – перистые облака! – думал Мастерок. – В каждом из окон – по одному солнцу или по одной луне, а стены покрашены в цвет неба! И в замке этом живут ангелы – и они бесплотны, а это значит, что у них вообще нет тел… одни души!»
– Подъёмный Кран! – крикнул он вдруг, да так громко, что сам испугался своего голоса. – Я… я могу попробовать построить такой замок.
И – ах, как громко расхохотались железобетонные плиты!… Оно и понятно: недаром окружающие считали Мастерок невероятно глупым, таким он и был – в этом теперь ни у кого не оставалось сомнений. А когда хохот смолк, одна из железобетонных плит сказала:
– Тебе ещё рано воздушный замок строить. Ты потренируйся пока на земле. Тем более что никакой ты и не мастер, а всего-навсего Мастерок!
Это прозвучало с таким презрением, что Мастерок совсем сконфузился и по привычке принялся прихлопывать цемент, чем в полной рассеянности и занимался до самой глубокой ночи.
А наутро железобетонные плиты не обнаружили ни Подъёмного Крана, ни Мастерка, ни даже цемента… не говоря уж о Морской Чайке, допоздна просидевшей вчера на Подъёмном Кране. Строительство пришлось остановить, ибо окружающие рассказали, что Подъёмный Кран, Мастерок и Морская Чайка отправились строить воздушный замок. Правда, зачем им для этого понадобился цемент, так и остаётся загадкой. Хотя… может быть, цемент бывает нужен и для того, чтобы строить воздушные замки, – а то чем же иначе скреплять между собой кучевые и перистые облака? Правда, точно об этом никто ничего не знает – даже окружающие.
Впрочем, руками или не руками мы строим – вопрос спорный, и мы его обсуждать не будем, а сосредоточимся лучше на одном Мастерке, который был невероятно глупым. Так, во всяком случае, окружающие считали, а то, что считают окружающие, почти всегда правильно, даже если окружающие – это только железобетонные плиты. В нашем же случае так оно и есть: куда ни бросишь взгляд – везде одни железобетонные плиты. М-да, железобетонные плиты, которые всегда правы…
А ведь послушать, о чём они говорят… так это просто уши вянут. Если, конечно, уши есть. Только у нашего Мастерка ушей не было: у мастерков ушей вообще не бывает, потому что они и без ушей всё прекрасно слышат.
– Значит, так, – говорила одна Железобетонная Плита другой, – ты этому Мастерку особенно долго по себе хлопать не давай! Доверять ему нельзя. Во-первых, он ещё только Мастерок… таким подозрительным именем не назовут того, кто по-настоящему хорошо знает свое дело. А во-вторых, он невероятно глупый…
– Откуда же известно, что он невероятно глупый? – интересовалась собеседница.
– Да об этом все окружающие говорят! А что окружающие говорят, то правильно и есть.
– Точно, – подумав, соглашалась вторая Железобетонная Плита. – Окружающие никогда не ошибаются.
Пока они очередной раз вот так вот беседовали, на обычно молчавший Подъёмный Кран уселась Морская Чайка, неизвестно как залетевшая в эти края. Уселась и начала рассказывать всякую чушь… так считали окружающие. Она рассказывала про воздушный замок, о котором от кого-то слышала. Замок был огромным и прекрасным. Он состоял из целых двенадцати башен, и все они увенчивались кучевыми облаками, в то время как галереи замка были перистыми облаками. В каждом из окон воздушного замка красовалось по одному солнцу или по одной луне, а стены были покрашены в цвет неба. И в замке этом жили ангелы – и они были бесплотными, то есть у них вообще не было тел… одни души!
Подъёмный Кран внимательно слушал и ничего не говорил. А выслушав рассказ до конца – вздохнул:
– Да-а… хотелось бы мне посмотреть на этот воздушный замок. Только так высоко разве заглянешь!
– Воздушный замок… – расхохотались внизу железобетонные плиты. – До чего же легко заморочить голову этим подъёмным кранам! У людей просто выражение такое есть – «строить воздушные замки», и выражение это означает «предаваться всяким неосуществимым мечтам». Человеку, который о чём-нибудь несбыточном мечтает, обычно говорят: «Перестань строить воздушные замки!». А на самом деле воздушных замков никаких не бывает… хоть у кого, хоть вот у окружающих спросите!
Между тем Морская Чайка, не обратив на железобетонные плиты никакого внимания, ответила Подъёмному Крану:
– Я думаю, что совсем не обязательно – воздушный этот замок высоко или далеко находится… может быть, он где-то и поблизости. Я, правда, сегодня весь день как раз вокруг летаю, только замка пока так и не нашла.
Тут Подъёмный Кран распрямил шею и внимательно огляделся по сторонам. Но, даже на его внимательный взгляд, воздушного замка видно не было – ни поблизости, ни вдалеке.
– Разумеется! – в один голос воскликнули железобетонные плиты. – Как же можно всерьёз рассчитывать построить что бы то ни было из облаков! Облака – это вообще никакой не строительный материал! Строительные материалы – это железобетонные плиты и цемент. В крайнем случае – кирпичи и доски… Эй-эй, ты там не отвлекайся!
Последние слова относились уже к Мастерку, который давно перестал прихлопывать цемент – и просто-таки замер над недостроенной стеной.
«Целых двенадцать башен, и все они увенчаны кучевыми облаками, а галереи – перистые облака! – думал Мастерок. – В каждом из окон – по одному солнцу или по одной луне, а стены покрашены в цвет неба! И в замке этом живут ангелы – и они бесплотны, а это значит, что у них вообще нет тел… одни души!»
– Подъёмный Кран! – крикнул он вдруг, да так громко, что сам испугался своего голоса. – Я… я могу попробовать построить такой замок.
И – ах, как громко расхохотались железобетонные плиты!… Оно и понятно: недаром окружающие считали Мастерок невероятно глупым, таким он и был – в этом теперь ни у кого не оставалось сомнений. А когда хохот смолк, одна из железобетонных плит сказала:
– Тебе ещё рано воздушный замок строить. Ты потренируйся пока на земле. Тем более что никакой ты и не мастер, а всего-навсего Мастерок!
Это прозвучало с таким презрением, что Мастерок совсем сконфузился и по привычке принялся прихлопывать цемент, чем в полной рассеянности и занимался до самой глубокой ночи.
А наутро железобетонные плиты не обнаружили ни Подъёмного Крана, ни Мастерка, ни даже цемента… не говоря уж о Морской Чайке, допоздна просидевшей вчера на Подъёмном Кране. Строительство пришлось остановить, ибо окружающие рассказали, что Подъёмный Кран, Мастерок и Морская Чайка отправились строить воздушный замок. Правда, зачем им для этого понадобился цемент, так и остаётся загадкой. Хотя… может быть, цемент бывает нужен и для того, чтобы строить воздушные замки, – а то чем же иначе скреплять между собой кучевые и перистые облака? Правда, точно об этом никто ничего не знает – даже окружающие.
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
Вообще-то говоря, песочные часы есть в каждом доме – попробуйте поспрашивать! Сначала вам, конечно, скажут:
– Да откуда у нас песочные часы? Нету у нас никаких песочных часов!
Но потом, помяните мое слово, сильно-пресильно задумаются, начнут искать песочные часы – и непременно найдут. Потому что песочные часы, клянусь вам чем хотите, в каждом доме на самом деле есть. Их когда-нибудь давно обязательно покупают, а потом обязательно забывают о них – кому нужны песочные часы, когда и обычных, со стрелками, девать некуда!
Вот и наши с вами Песочные Часы так нашли: сначала думали, что их нет, хоть они и были… а потом выяснилось, что они, конечно же, есть!
И Песочные Часы поставили на письменный стол – просто так. Причём поставили вверх ногами: так всегда ставят песочные часы – вверх ногами, иначе песок сверху вниз через такую специальную дырочку не посыплется. И песок через специальную дырочку посыпался сверху вниз – из верхнего резервуара в нижний, но ничего от этого, конечно, не изменилось, потому что от песочных часов ничто в мире не зависит.
А между тем одна Весёлая Пора подходила к концу. И в прихожей уже стояла готовая сменить её Грустная Пора: так всегда бывает, что грустные поры сменяют весёлые. И теперь даже можно было услышать, как Грустная Пора шумно вытирает ноги о коврик, раскрывает в прихожей зонтик, чтобы поставить его сушиться, снимает своё тяжёлое пальто и вешает его на вешалку, а потом начинает высмаркиваться – и высмаркивается основательно. Видимо, надолго она сюда явилась, Грустная Пора.
Весёлая Пора обвела глазами комнату: всё ли собрала… не забыла ли чего важного. Главное, конечно, паспорт: без паспорта никого никуда не впустят, даже если ты и Весёлая Пора. Сразу скажут: «А где у Вас документ о том, что Вы Весёлая Пора? Предъявите-ка паспорт! А то откуда нам знать, что Вы именно Весёлая Пора? Может, Вы Тяжёлая Пора или – ещё хуже! – Ужасная Пора, которая только выдаёт себя за Весёлую Пору, а впустишь её – и начнутся, того и гляди, всякие беды!»
Но паспорт у Весёлой Поры лежал в кармане: она проверила.
Билет на поезд тоже важно было не забыть. Весёлая Пора на сей раз далеко собралась – в другую страну. Потому что не только в нашей стране нужны весёлые поры, но и в других тоже. Тем более что Весёлая Пора в такую другую страну собралась, где её давно уже ждали, чтобы выпроводить наконец одну Страшную Пору. Между нами говоря, эта Страшная Пора тоже собралась в другую страну, только совсем дальнюю – причём туда собралась, где её совсем не ждали и где до этого была одна Счастливая Пора… Так что тут, вообще-то, не очень понятно, кого жалеть и за кого радоваться, – понятно только, что всё меняется и что к этому надо быть готовым.
Но билет на поезд Весёлая Пора тоже не забыла – и, значит, можно было начинать покидать эту комнату, тем более что Грустная Пора уже покашливала в прихожей, напоминая, что пора бы Весёлой Поре и честь знать…
А Весёлая Пора всё не покидала комнату и не покидала: попросила ещё одну птичку на подоконнике какую-нибудь радостную песенку просвистеть – и птичка просвистела, причём очень даже здорово у неё это получилось. Попросила цветок в горшке пораньше расцвести – цветок, не заставив себя долго просить, тут же и расцвёл. И оказался таким красивым – глаз не оторвать! Попросила даже одно письмо пораньше прийти – и тут же почтальон зазвонил в дверь: вот Вам, дескать, долгожданное письмо от одного хорошего человека… такое толстое, что я едва донёс!
Потом Весёлая Пора в последний раз огляделась по сторонам и увидела Мячик в углу. Весёлая Пора хотела его с собой забрать, но Мячик отказался.
– Я тут останусь, – сказал он.
– Сюда сейчас Грустная Пора придет, – напомнила она ему. – Слышишь, в прихожей покашливают?
– Слышу, конечно, – ответил Мячик. – Только я всё равно тут останусь. Чтобы напоминать о Весёлой Поре.
– Так от этого же только грустнее будет!
– Вы уверены? – спросил Мячик.
– Уверена! – воскликнула Весёлая Пора и, подняв Мячик, положила его в дорожную сумку. В дорожной сумке Мячик горестно вздохнул.
Теперь оставалось только поднять дорожную сумку за ручки (ох, и тяжёлая же она была!) да дождаться, чтобы кто-нибудь сказал: «Прощай, Весёлая Пора!» К этому и шло, но…
Но в каждом доме есть песочные часы.
А наши с вами Песочные Часы, между прочим, уже давно стояли на голове – и песок в них через специальную такую дырочку старательно сыпался сверху вниз, из верхнего резервуара в нижний. Никто не знает, сколько ещё он так бы вот сыпался и сыпался – только Песочные Часы на письменном столе вдруг взяли да и перевернули, опять поставив их вверх ногами: так всегда ставят песочные часы.
И знаете, что случилось?
Мячик, ни секунды не медля, выкатился из дорожной сумки и опять занял своё место в углу. Почтальон зазвонил в дверь и сказал, что долгожданное письмо от одного хорошего человека придётся вернуть и прийти за ним завтра на почту, потому как его ещё надо зарегистрировать. Цветок в горшке посмотрел-посмотрел на всё это – и закрылся, сказав себе: «И чего я спешил? Завтра откроюсь».
А птичка на подоконнике, уже приготовившись насвистывать печальную песню, мгновенно забыла мотив и повторила ту радостную, которую только что просвистела.
И к нам опять вернулась Весёлая Пора!
И стало слышно, как Грустная Пора в прихожей сняла с вешалки и надела своё тяжёлое пальто, с шумом закрыла зонтик и, споткнувшись о коврик, ушла – при этом хлопнув дверью и ругая нас на чём свет стоит!
Одни только перевёрнутые Песочные Часы как ни в чём не бывало продолжали пересыпать песок из верхнего резервуара в нижний, упорно делая вид, что от песочных часов ничто в мире не зависит!
– Да откуда у нас песочные часы? Нету у нас никаких песочных часов!
Но потом, помяните мое слово, сильно-пресильно задумаются, начнут искать песочные часы – и непременно найдут. Потому что песочные часы, клянусь вам чем хотите, в каждом доме на самом деле есть. Их когда-нибудь давно обязательно покупают, а потом обязательно забывают о них – кому нужны песочные часы, когда и обычных, со стрелками, девать некуда!
Вот и наши с вами Песочные Часы так нашли: сначала думали, что их нет, хоть они и были… а потом выяснилось, что они, конечно же, есть!
И Песочные Часы поставили на письменный стол – просто так. Причём поставили вверх ногами: так всегда ставят песочные часы – вверх ногами, иначе песок сверху вниз через такую специальную дырочку не посыплется. И песок через специальную дырочку посыпался сверху вниз – из верхнего резервуара в нижний, но ничего от этого, конечно, не изменилось, потому что от песочных часов ничто в мире не зависит.
А между тем одна Весёлая Пора подходила к концу. И в прихожей уже стояла готовая сменить её Грустная Пора: так всегда бывает, что грустные поры сменяют весёлые. И теперь даже можно было услышать, как Грустная Пора шумно вытирает ноги о коврик, раскрывает в прихожей зонтик, чтобы поставить его сушиться, снимает своё тяжёлое пальто и вешает его на вешалку, а потом начинает высмаркиваться – и высмаркивается основательно. Видимо, надолго она сюда явилась, Грустная Пора.
Весёлая Пора обвела глазами комнату: всё ли собрала… не забыла ли чего важного. Главное, конечно, паспорт: без паспорта никого никуда не впустят, даже если ты и Весёлая Пора. Сразу скажут: «А где у Вас документ о том, что Вы Весёлая Пора? Предъявите-ка паспорт! А то откуда нам знать, что Вы именно Весёлая Пора? Может, Вы Тяжёлая Пора или – ещё хуже! – Ужасная Пора, которая только выдаёт себя за Весёлую Пору, а впустишь её – и начнутся, того и гляди, всякие беды!»
Но паспорт у Весёлой Поры лежал в кармане: она проверила.
Билет на поезд тоже важно было не забыть. Весёлая Пора на сей раз далеко собралась – в другую страну. Потому что не только в нашей стране нужны весёлые поры, но и в других тоже. Тем более что Весёлая Пора в такую другую страну собралась, где её давно уже ждали, чтобы выпроводить наконец одну Страшную Пору. Между нами говоря, эта Страшная Пора тоже собралась в другую страну, только совсем дальнюю – причём туда собралась, где её совсем не ждали и где до этого была одна Счастливая Пора… Так что тут, вообще-то, не очень понятно, кого жалеть и за кого радоваться, – понятно только, что всё меняется и что к этому надо быть готовым.
Но билет на поезд Весёлая Пора тоже не забыла – и, значит, можно было начинать покидать эту комнату, тем более что Грустная Пора уже покашливала в прихожей, напоминая, что пора бы Весёлой Поре и честь знать…
А Весёлая Пора всё не покидала комнату и не покидала: попросила ещё одну птичку на подоконнике какую-нибудь радостную песенку просвистеть – и птичка просвистела, причём очень даже здорово у неё это получилось. Попросила цветок в горшке пораньше расцвести – цветок, не заставив себя долго просить, тут же и расцвёл. И оказался таким красивым – глаз не оторвать! Попросила даже одно письмо пораньше прийти – и тут же почтальон зазвонил в дверь: вот Вам, дескать, долгожданное письмо от одного хорошего человека… такое толстое, что я едва донёс!
Потом Весёлая Пора в последний раз огляделась по сторонам и увидела Мячик в углу. Весёлая Пора хотела его с собой забрать, но Мячик отказался.
– Я тут останусь, – сказал он.
– Сюда сейчас Грустная Пора придет, – напомнила она ему. – Слышишь, в прихожей покашливают?
– Слышу, конечно, – ответил Мячик. – Только я всё равно тут останусь. Чтобы напоминать о Весёлой Поре.
– Так от этого же только грустнее будет!
– Вы уверены? – спросил Мячик.
– Уверена! – воскликнула Весёлая Пора и, подняв Мячик, положила его в дорожную сумку. В дорожной сумке Мячик горестно вздохнул.
Теперь оставалось только поднять дорожную сумку за ручки (ох, и тяжёлая же она была!) да дождаться, чтобы кто-нибудь сказал: «Прощай, Весёлая Пора!» К этому и шло, но…
Но в каждом доме есть песочные часы.
А наши с вами Песочные Часы, между прочим, уже давно стояли на голове – и песок в них через специальную такую дырочку старательно сыпался сверху вниз, из верхнего резервуара в нижний. Никто не знает, сколько ещё он так бы вот сыпался и сыпался – только Песочные Часы на письменном столе вдруг взяли да и перевернули, опять поставив их вверх ногами: так всегда ставят песочные часы.
И знаете, что случилось?
Мячик, ни секунды не медля, выкатился из дорожной сумки и опять занял своё место в углу. Почтальон зазвонил в дверь и сказал, что долгожданное письмо от одного хорошего человека придётся вернуть и прийти за ним завтра на почту, потому как его ещё надо зарегистрировать. Цветок в горшке посмотрел-посмотрел на всё это – и закрылся, сказав себе: «И чего я спешил? Завтра откроюсь».
А птичка на подоконнике, уже приготовившись насвистывать печальную песню, мгновенно забыла мотив и повторила ту радостную, которую только что просвистела.
И к нам опять вернулась Весёлая Пора!
И стало слышно, как Грустная Пора в прихожей сняла с вешалки и надела своё тяжёлое пальто, с шумом закрыла зонтик и, споткнувшись о коврик, ушла – при этом хлопнув дверью и ругая нас на чём свет стоит!
Одни только перевёрнутые Песочные Часы как ни в чём не бывало продолжали пересыпать песок из верхнего резервуара в нижний, упорно делая вид, что от песочных часов ничто в мире не зависит!
СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЙЧИК БЕЗ РОДУ И ПЛЕМЕНИ
О том, что у Солнечного Зайчика не было ни роду, ни племени, сам он узнал случайно – до этого ему и в голову не приходило, что у него должны были иметься какие-нибудь род и племя!… И скакал он себе спокойно по асфальту, по стенам, по стёклам домов, вовсе ни о каком роде и племени не размышляя… а спроси его про род и племя – он и не понял бы, о чём речь идет! Так ведь если и нас спросить: «Какого Вы, дескать, роду и племени?» – не очень-то сразу и найдёшь, что сказать.
А Солнечному Зайчику такой вопрос задал один Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине. Манекен этот стоял весь голый – только в трусах, в шляпе и галстуке… и Солнечный Зайчик, увидев его, даже не успел подумать: «Вот дурацкий манекен!» – как Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине тут же возьми да и спроси его по полной строгости: какого Вы, дескать, Солнечный Зайчик, роду и племени?
Солнечный Зайчик настолько растерялся, что даже прямо на брюшке соскользнул со стекла на самый что ни на есть асфальт… «Какого же я роду и племени-то?» – начал поспешно соображать он, но ничего не придумал и сказал:
– Не знаю… А что такое «род и племя»?
Тут Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине расхохотался очень малоприятным смехом и ответил назидательно:
– «Род и племя» – это наши корни.
Солнечный же Зайчик после таких слов совсем его перестал понимать. Он знал, что корни у деревьев бывают, у цветов… а больше, вроде, ни у кого их и не бывает.
– Вот Вы, например, называетесь «Солнечный Зайчик», – продолжал между тем Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине. – Это значит, Вы куда относитесь?
– Да в общем, никуда не отношусь… – пролепетал Солнечный Зайчик, решительно не догадываясь, что этому Очень-Малоприятному-Манекену-в-Витрине от него нужно.
– Быть такого не может! – возразил Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине. – Каждый из нас куда-то относится. Вот я, скажем, отношусь к людям.
– Вы – к людям? – совсем опешил Солнечный Зайчик. – Люди… люди не одеваются только в трусы, шляпу и галстук! На них обычно ещё что-нибудь бывает… Значит, Вы к людям, скорее всего, не относитесь.
– У нас вообще не обо мне речь, – очень малоприятным голосом отрезал Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине. – У нас речь о Вас. И о том, куда Вы относитесь. Ибо Вы относитесь к зайцам – и, стало быть, корни Ваши надо искать именно там…
Солнечный Зайчик опять ничего не понял про корни, но снова вспрыгнул на стекло – ему захотелось заглянуть Очень-Малоприятному-Манекену-в-Витрине в глаза: в своем ли тот, например, уме. Но определить это оказалось трудно, потому что у манекена глаз не имелось вовсе, а имелись только какие-то пустые щели. И тогда, посмотрев в эти пустые щели, Солнечный Зайчик спросил:
– Почему же, интересно, я отношусь к зайцам?
Тут Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине устало вздохнул и сказал:
– Потому что имя у Вас такое! Только Вы все равно неправильный заяц. И дело тут даже не в Ваших размерах, а в том, что заяц есть пушной зверь и обитает в лесах. Что же касается Вас, то Вы не пушной и обитаете где попало. Получается, Вы к зайцам вообще отношения не имеете, хоть и называетесь «зайчик». А это значит, что Вы просто тут всех дурачите! – С этими словами Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине подтянул трусы и ослабил галстук.
– И что же мне теперь делать? – растерялся Солнечный Зайчик, который, конечно же, никак не ожидал, что он кого-то дурачит… но уж раз так получалось, то надо было вроде как принимать меры.
– Я бы на Вашем месте тут же стал пушным и отправился в лес, – вяло посоветовал Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине, млея на солнце.
Солнечный Зайчик задумался. В лес – это ещё куда ни шло, это даже интересно. Только вот о том, как становятся пушными, он понятия не имел. Потому что все пушные, которых он знал, уже были пушными до знакомства с ним… Кроме, пожалуй, Тополя-на-Соседней-Улице. К нему-то и отправился Солнечный Зайчик прямо со стекла витрины.
– Простите, пожалуйста, глубокоуважаемый Тополь-на-Соседней-Улице! – задыхаясь от быстрого полёта, начал он. – У меня к Вам вот какой вопрос… Вы ведь сначала были не пушным, а потом с Вас полетел пух. Как становятся пушными?
– А Вам это зачем знать, дорогой Солнечный Зайчик? – удивился Тополь-на-Соседней-Улице.
– Да вот… – вздохнул Солнечный Зайчик, – пушным стать собираюсь.
– И с какой же это такой стати? – Тополь-на-Соседней-Улице теперь уже удивился донельзя.
– Один Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине велел… Говорит, раз ты заяц – становись пушным!
На это Тополь-на-Соседней-Улице рассмеялся от всей души, а потом что-то объяснил Солнечному Зайчику– и тот, радостный, полетел назад, к витрине. А прилетев туда, сказал:
– Дело в том, дорогой Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине, что я ещё не заяц, а только зайчик. Зайчики же все рождаются голенькими и только потом покрываются пухом и становятся пушными – для этого сначала вырасти надо. Когда я вырасту, тоже стану пушным… как другие зайцы. А пока я прощаюсь с Вами!
И, сказав так, Солнечный Зайчик перепрыгнул со стекла витрины на стену соседнего дома, где его уже давно ждали другие солнечные зайчики… тоже не пушные. Оттуда, со стены соседнего дома, они со смехом принялись наблюдать за Очень-Малоприятным-Манекеном-в-Витрине, который озадаченно теребил галстук и никак не мог взять в толк, считать ли ему себя одураченным или нет. Между прочим, его легко было понять, потому что ещё никто на свете не встречал солнечного зайчика, покрытого пухом!
А Солнечному Зайчику такой вопрос задал один Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине. Манекен этот стоял весь голый – только в трусах, в шляпе и галстуке… и Солнечный Зайчик, увидев его, даже не успел подумать: «Вот дурацкий манекен!» – как Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине тут же возьми да и спроси его по полной строгости: какого Вы, дескать, Солнечный Зайчик, роду и племени?
Солнечный Зайчик настолько растерялся, что даже прямо на брюшке соскользнул со стекла на самый что ни на есть асфальт… «Какого же я роду и племени-то?» – начал поспешно соображать он, но ничего не придумал и сказал:
– Не знаю… А что такое «род и племя»?
Тут Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине расхохотался очень малоприятным смехом и ответил назидательно:
– «Род и племя» – это наши корни.
Солнечный же Зайчик после таких слов совсем его перестал понимать. Он знал, что корни у деревьев бывают, у цветов… а больше, вроде, ни у кого их и не бывает.
– Вот Вы, например, называетесь «Солнечный Зайчик», – продолжал между тем Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине. – Это значит, Вы куда относитесь?
– Да в общем, никуда не отношусь… – пролепетал Солнечный Зайчик, решительно не догадываясь, что этому Очень-Малоприятному-Манекену-в-Витрине от него нужно.
– Быть такого не может! – возразил Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине. – Каждый из нас куда-то относится. Вот я, скажем, отношусь к людям.
– Вы – к людям? – совсем опешил Солнечный Зайчик. – Люди… люди не одеваются только в трусы, шляпу и галстук! На них обычно ещё что-нибудь бывает… Значит, Вы к людям, скорее всего, не относитесь.
– У нас вообще не обо мне речь, – очень малоприятным голосом отрезал Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине. – У нас речь о Вас. И о том, куда Вы относитесь. Ибо Вы относитесь к зайцам – и, стало быть, корни Ваши надо искать именно там…
Солнечный Зайчик опять ничего не понял про корни, но снова вспрыгнул на стекло – ему захотелось заглянуть Очень-Малоприятному-Манекену-в-Витрине в глаза: в своем ли тот, например, уме. Но определить это оказалось трудно, потому что у манекена глаз не имелось вовсе, а имелись только какие-то пустые щели. И тогда, посмотрев в эти пустые щели, Солнечный Зайчик спросил:
– Почему же, интересно, я отношусь к зайцам?
Тут Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине устало вздохнул и сказал:
– Потому что имя у Вас такое! Только Вы все равно неправильный заяц. И дело тут даже не в Ваших размерах, а в том, что заяц есть пушной зверь и обитает в лесах. Что же касается Вас, то Вы не пушной и обитаете где попало. Получается, Вы к зайцам вообще отношения не имеете, хоть и называетесь «зайчик». А это значит, что Вы просто тут всех дурачите! – С этими словами Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине подтянул трусы и ослабил галстук.
– И что же мне теперь делать? – растерялся Солнечный Зайчик, который, конечно же, никак не ожидал, что он кого-то дурачит… но уж раз так получалось, то надо было вроде как принимать меры.
– Я бы на Вашем месте тут же стал пушным и отправился в лес, – вяло посоветовал Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине, млея на солнце.
Солнечный Зайчик задумался. В лес – это ещё куда ни шло, это даже интересно. Только вот о том, как становятся пушными, он понятия не имел. Потому что все пушные, которых он знал, уже были пушными до знакомства с ним… Кроме, пожалуй, Тополя-на-Соседней-Улице. К нему-то и отправился Солнечный Зайчик прямо со стекла витрины.
– Простите, пожалуйста, глубокоуважаемый Тополь-на-Соседней-Улице! – задыхаясь от быстрого полёта, начал он. – У меня к Вам вот какой вопрос… Вы ведь сначала были не пушным, а потом с Вас полетел пух. Как становятся пушными?
– А Вам это зачем знать, дорогой Солнечный Зайчик? – удивился Тополь-на-Соседней-Улице.
– Да вот… – вздохнул Солнечный Зайчик, – пушным стать собираюсь.
– И с какой же это такой стати? – Тополь-на-Соседней-Улице теперь уже удивился донельзя.
– Один Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине велел… Говорит, раз ты заяц – становись пушным!
На это Тополь-на-Соседней-Улице рассмеялся от всей души, а потом что-то объяснил Солнечному Зайчику– и тот, радостный, полетел назад, к витрине. А прилетев туда, сказал:
– Дело в том, дорогой Очень-Малоприятный-Манекен-в-Витрине, что я ещё не заяц, а только зайчик. Зайчики же все рождаются голенькими и только потом покрываются пухом и становятся пушными – для этого сначала вырасти надо. Когда я вырасту, тоже стану пушным… как другие зайцы. А пока я прощаюсь с Вами!
И, сказав так, Солнечный Зайчик перепрыгнул со стекла витрины на стену соседнего дома, где его уже давно ждали другие солнечные зайчики… тоже не пушные. Оттуда, со стены соседнего дома, они со смехом принялись наблюдать за Очень-Малоприятным-Манекеном-в-Витрине, который озадаченно теребил галстук и никак не мог взять в толк, считать ли ему себя одураченным или нет. Между прочим, его легко было понять, потому что ещё никто на свете не встречал солнечного зайчика, покрытого пухом!
ПЛЮЩ, КОТОРЫЙ КАРАБКАЛСЯ, И КАРАБКАЛСЯ, И КАРАБКАЛСЯ
«Карабкаться» – странное такое слово, но его всегда употребляют, когда говорят про плющи… По мнению людей, плющи только и делают, что карабкаются! Причем карабкаются, и карабкаются, и карабкаются – выше, и выше, и выше…
Вообще-то, про плющи можно ещё сказать, что они «ползут» или «вьются», но эти слова какие-то… насекомые. Так про насекомых говорят: гусеница ползет, муха вьётся… Вот и непонятно, как плющ мог бы оказаться в такой компании – словно он гусеница опять же. Или муха.
Так что мы с вами забудем слова «ползти» и «виться» – выберем уж тогда слово «карабкаться», потому что карабкаются не только насекомые, но ещё, например, и альпинисты – когда в горы поднимаются. А альпинисты – они всё-таки гораздо лучше, чем насекомые!
Вот наш Плющ, значит, и карабкался… карабкаться же ему было ох как высоко! Он ведь родился на самой земле, у забора: сначала даже никто и не понял, что это плющ и что он вообще когда-нибудь начнет карабкаться. Но карабкаться он начал сразу же – как родился, так и стал карабкаться.
– Ты куда? – спросили его соседние растения: у них пока ещё не было имен, как и у Плюща. У растений ведь как… Пока растение не станет большим, совершенно непонятно, что это за растение и как его зовут. Они все на одно лицо: маленькие такие, зелёненькие… – потому и гадать бесполезно, что из каждого появится. Может, цветок или овощ, а может – сорняк противный! Только уже потом становится ясно, что перед нами… ну, цинерария, например… но это я так, к слову. В этой-то сказке перед нами никакая не цинерария, а даже совсем наоборот – Плющ.
Плющ, услышав вопрос: «Ты куда?» – задумался… и в самом деле: куда это он? Все вокруг него как стояли на земле, так и стоят, а он сразу же за какую-то щепочку на заборе зацепился да и поднялся на полсантиметра. Но отвечать было надо – и Плющ сказал:
– Я… я – туда, наверх.
– И чего ты там, наверху, забыл? – опять спросили его соседние растения.
От этого вопроса Маленький Плющ почувствовал себя и вовсе уж в тупике. Однако он всё-таки сосредоточился и ответил:
– Я там ничего не забыл, потому что я там ещё и не был. Но мне туда очень хочется.
– А здесь тебе чем плохо?
Плющ вздохнул и решил поскорее всё-таки вскарабкаться наверх, а то вопросов становилось что-то слишком много.
– Мне здесь хорошо, – объяснил он, – только здесь я уже довольно долго нахожусь. – И начал карабкаться по забору.
Он карабкался так прилежно, что всего через несколько дней оказался на самой вершине забора, и, когда посмотрел вниз, – у него даже голова закружилась.
– Ох… – сказал тогда Плющ сам себе, – высоко-то как! Не свалиться бы отсюда…
– Не бойся, – успокоило его Небольшое Деревце, – тут не страшно. Тут здорово!… А ты куда?
Небольшое Деревце так спросило, потому что Плющ уже начал карабкаться дальше – по стене дома.
Вообще-то, про плющи можно ещё сказать, что они «ползут» или «вьются», но эти слова какие-то… насекомые. Так про насекомых говорят: гусеница ползет, муха вьётся… Вот и непонятно, как плющ мог бы оказаться в такой компании – словно он гусеница опять же. Или муха.
Так что мы с вами забудем слова «ползти» и «виться» – выберем уж тогда слово «карабкаться», потому что карабкаются не только насекомые, но ещё, например, и альпинисты – когда в горы поднимаются. А альпинисты – они всё-таки гораздо лучше, чем насекомые!
Вот наш Плющ, значит, и карабкался… карабкаться же ему было ох как высоко! Он ведь родился на самой земле, у забора: сначала даже никто и не понял, что это плющ и что он вообще когда-нибудь начнет карабкаться. Но карабкаться он начал сразу же – как родился, так и стал карабкаться.
– Ты куда? – спросили его соседние растения: у них пока ещё не было имен, как и у Плюща. У растений ведь как… Пока растение не станет большим, совершенно непонятно, что это за растение и как его зовут. Они все на одно лицо: маленькие такие, зелёненькие… – потому и гадать бесполезно, что из каждого появится. Может, цветок или овощ, а может – сорняк противный! Только уже потом становится ясно, что перед нами… ну, цинерария, например… но это я так, к слову. В этой-то сказке перед нами никакая не цинерария, а даже совсем наоборот – Плющ.
Плющ, услышав вопрос: «Ты куда?» – задумался… и в самом деле: куда это он? Все вокруг него как стояли на земле, так и стоят, а он сразу же за какую-то щепочку на заборе зацепился да и поднялся на полсантиметра. Но отвечать было надо – и Плющ сказал:
– Я… я – туда, наверх.
– И чего ты там, наверху, забыл? – опять спросили его соседние растения.
От этого вопроса Маленький Плющ почувствовал себя и вовсе уж в тупике. Однако он всё-таки сосредоточился и ответил:
– Я там ничего не забыл, потому что я там ещё и не был. Но мне туда очень хочется.
– А здесь тебе чем плохо?
Плющ вздохнул и решил поскорее всё-таки вскарабкаться наверх, а то вопросов становилось что-то слишком много.
– Мне здесь хорошо, – объяснил он, – только здесь я уже довольно долго нахожусь. – И начал карабкаться по забору.
Он карабкался так прилежно, что всего через несколько дней оказался на самой вершине забора, и, когда посмотрел вниз, – у него даже голова закружилась.
– Ох… – сказал тогда Плющ сам себе, – высоко-то как! Не свалиться бы отсюда…
– Не бойся, – успокоило его Небольшое Деревце, – тут не страшно. Тут здорово!… А ты куда?
Небольшое Деревце так спросило, потому что Плющ уже начал карабкаться дальше – по стене дома.