И оба они принялись, не отрываясь, смотреть друг на друга.
– До чего же острый у Вас скол! – с восхищением произнесла наконец Вчерашняя-Газета-Концы-Которой-Трепал-Ветер.
– До чего же Вы похожи на балерину! – отозвался Разбитый-Стакан-с-Острым-Сколом.
И они улыбнулись друг другу.
– Тут мусорная яма, – напомнила им Обёртка-от-Клубничного-Мороженого. – Обыкновенная мусорная яма.
– Разве? – удивилась Вчерашняя-Газета-Концы-Которой-Трепал-Ветер.
– Разве? – эхом откликнулся Разбитый-Стакан-с-Острым-Сколом.
…острый скол ослепительно сиял в солнечных лучах. Концы Вчерашней Газеты взлетали, как кружевная пачка. И всё вокруг, вообще-то говоря, сильно напоминало рай – даже фрукты, выплеснутые вместе с остатками компота. Не хватало только цветов… но вполне можно было надеяться на то, что очень скоро кто-нибудь выбросит в мусорную яму увядший букет!
ТРАМВАЙНЫЙ БИЛЕТ, ЗАДУМЫВАВШИЙСЯ О ВЕЧНОМ
ЗАГАДКА, КОТОРАЯ НИКАК НЕ ОТГАДЫВАЛАСЬ
СТАРИННЫЙ СУНДУК СО ВСЯКИМ ДОБРОМ
ТОЛСТЫЙ ЧЕРВЯК, ОБЛАДАВШИЙ ДАРОМ КРАСНОРЕЧИЯ
СВЕЧНОЙ ОГАРОК
– До чего же острый у Вас скол! – с восхищением произнесла наконец Вчерашняя-Газета-Концы-Которой-Трепал-Ветер.
– До чего же Вы похожи на балерину! – отозвался Разбитый-Стакан-с-Острым-Сколом.
И они улыбнулись друг другу.
– Тут мусорная яма, – напомнила им Обёртка-от-Клубничного-Мороженого. – Обыкновенная мусорная яма.
– Разве? – удивилась Вчерашняя-Газета-Концы-Которой-Трепал-Ветер.
– Разве? – эхом откликнулся Разбитый-Стакан-с-Острым-Сколом.
…острый скол ослепительно сиял в солнечных лучах. Концы Вчерашней Газеты взлетали, как кружевная пачка. И всё вокруг, вообще-то говоря, сильно напоминало рай – даже фрукты, выплеснутые вместе с остатками компота. Не хватало только цветов… но вполне можно было надеяться на то, что очень скоро кто-нибудь выбросит в мусорную яму увядший букет!
ТРАМВАЙНЫЙ БИЛЕТ, ЗАДУМЫВАВШИЙСЯ О ВЕЧНОМ
Конечно, когда ты трамвайный билет, задумываться о Вечном смысла не имеет. Имеет смысл жить сегодняшним днём, потому как завтра ты уже недействителен. Да что там завтра… ты и вообще-то действителен только в течение одной поездки: так на тебе и написано – не очень крупными, но зато вполне и вполне чёткими буквами: «Действителен в течение одной поездки». О поездке этой, стало быть, и надо задумываться! А о Вечном задумываться не надо.
Но наш с вами Трамвайный Билет именно о Вечном задумывался – и с этим было ничего не поделать.
А задумывался он так… спрашивал у себя: «Какое оно, Вечное?» – и задумывался.
Даже сам Контролёр рукой махнул: едва только ему Трамвайный Билет протянули – весь измятый, истрёпанный… – как Контролёр с пониманием дела сказал: «Небось о Вечном задумывался!» И пошёл другие билеты проверять, а на этот даже не взглянул. Потому что Контролёр знал: когда задумываются о Вечном – становятся измятыми и истрёпанными. А кто о сегодняшнем дне задумывается, тот наглажен и опрятен. Сам Контролёр, кстати, был более чем наглажен и опрятен: наверное, потому, что он даже не о сегодняшнем дне задумывался, а вообще об одной-единственной поездке.
Так, стало быть, какое оно, Вечное? Трамвайный Билет огляделся вокруг себя в надежде найти кого-нибудь, кто поможет ему в его раздумьях, но все вокруг были такие наглаженные и опрятные, что спрашивать их было явно бесполезно. И Трамвайный Билет от отчаяния начал размышлять вслух:
– Вечное – оно… оно всегда. Вот, например, если бы этот трамвай был вечным, то он ехал бы, и ехал, и ехал день и ночь по своему маршруту…
– Я так, между прочим, и делаю, – сказал Трамвай. – У меня всего и есть что один перерыв на сон. Но сплю я мало: пять часов, с часу ночи до шести утра, а так я очень даже вечный!
– Вечное не бывает с перерывом, – ответил Трамвайный Билет. – Если оно с перерывом, значит, уже не Вечное. Вечное – это когда без перерывов.
– Без перерывов никто не может, – проворчал Трамвай. – Всем нужен отдых! А без отдыха у нас с вами никакой вечности не получится.
Тут Трамвайный Билет прекратил поминать Трамвай, потому что Трамвай явно не о том говорил, и стал поминать Кондуктора:
– Если бы Кондуктор был вечным, то он бы сидел, и сидел, и сидел на сиденье со своей сумкой всю жизнь напролёт…
– Я и так всю жизнь напролёт сижу! – откликнулся Кондуктор. – Я уже знаете сколько на этом маршруте? Скоро двадцать лет, это целая вечность!
– Вечному не может быть нисколько лет, – возразил Трамвайный Билет. – Даже и двадцать лет не может быть. А если Вечному двадцать лет, то оно уже не Вечное, а… а двад-ца-ти-лет-нее!
– Я бы на Вас посмотрел… через двадцать лет! – обиделся Кондуктор и отвернулся к окну, бормоча: – Целых двадцать лет без отдыха!…
Ясное дело, Кондуктор не имел понятия о Вечном. Тогда Трамвайный Билет начал свои размышления снова – теперь уже думая о пассажирах.
– Вот если бы пассажиры были вечные, они бы так и оставались, оставались, оставались в трамвае…
– А мы что, по-вашему, делаем? – сразу начали кипятиться пассажиры. – Мы и остаёмся в трамвае – до поры до времени. Но потом мы выходим, а другие входят нам на смену! И так будет вечно!
– Вечное не может быть до поры до времени! – упорствовал Трамвайный Билет. – Вечное вообще границ не имеет! А если что-то продолжается до поры до времени, то оно уже не Вечное, а временное. И потом… когда одно сменяет другое, так что уж тут о Вечном-то говорить?
С этими – даже немножко гневными! – словами Трамвайный Билет покинул вагон, причём покинул – будучи крепко зажатым в руке только что сошедшего на своей остановке Пассажира.
На улице Пассажир хотел выбросить Трамвайный Билет в урну: так всегда поступают с трамвайными билетами… даже с Трамвайными Билетами, задумывающимися о Вечном. Потому как – что ж ещё делать с трамвайными билетами, на каждом из которых недаром ведь не очень крупными, но зато вполне и вполне чёткими буквами написано: «Действителен в течение одной поездки»?
Однако Пассажир, что-то вспомнив, помедлил, разгладил Трамвайный Билет на ладони, вгляделся в него и вдруг рассмеялся: Трамвайный Билет оказался счастливым! Тогда Пассажир достал бумажник и аккуратно положил Трамвайный Билет в самое надёжное отделение. А потом сказал:
– Так ты тут и будешь лежать у меня всегда!
– Вечно? – с радостью спросил Трамвайный Билет.
– Пока вечно, – ответил Пассажир, пряча бумажник за пазуху.
Там, за пазухой, Трамвайный Билет услышал, как у Пассажира бьётся сердце. Оно билось, билось и билось – так точно и уверенно, что было понятно: именно так, точно и уверенно, оно и будет биться всегда.
Трамвайный Билет расслабился и даже задремал: наконец-то в этом большом мире он нашёл то, что по-настоящему вечно!
Но наш с вами Трамвайный Билет именно о Вечном задумывался – и с этим было ничего не поделать.
А задумывался он так… спрашивал у себя: «Какое оно, Вечное?» – и задумывался.
Даже сам Контролёр рукой махнул: едва только ему Трамвайный Билет протянули – весь измятый, истрёпанный… – как Контролёр с пониманием дела сказал: «Небось о Вечном задумывался!» И пошёл другие билеты проверять, а на этот даже не взглянул. Потому что Контролёр знал: когда задумываются о Вечном – становятся измятыми и истрёпанными. А кто о сегодняшнем дне задумывается, тот наглажен и опрятен. Сам Контролёр, кстати, был более чем наглажен и опрятен: наверное, потому, что он даже не о сегодняшнем дне задумывался, а вообще об одной-единственной поездке.
Так, стало быть, какое оно, Вечное? Трамвайный Билет огляделся вокруг себя в надежде найти кого-нибудь, кто поможет ему в его раздумьях, но все вокруг были такие наглаженные и опрятные, что спрашивать их было явно бесполезно. И Трамвайный Билет от отчаяния начал размышлять вслух:
– Вечное – оно… оно всегда. Вот, например, если бы этот трамвай был вечным, то он ехал бы, и ехал, и ехал день и ночь по своему маршруту…
– Я так, между прочим, и делаю, – сказал Трамвай. – У меня всего и есть что один перерыв на сон. Но сплю я мало: пять часов, с часу ночи до шести утра, а так я очень даже вечный!
– Вечное не бывает с перерывом, – ответил Трамвайный Билет. – Если оно с перерывом, значит, уже не Вечное. Вечное – это когда без перерывов.
– Без перерывов никто не может, – проворчал Трамвай. – Всем нужен отдых! А без отдыха у нас с вами никакой вечности не получится.
Тут Трамвайный Билет прекратил поминать Трамвай, потому что Трамвай явно не о том говорил, и стал поминать Кондуктора:
– Если бы Кондуктор был вечным, то он бы сидел, и сидел, и сидел на сиденье со своей сумкой всю жизнь напролёт…
– Я и так всю жизнь напролёт сижу! – откликнулся Кондуктор. – Я уже знаете сколько на этом маршруте? Скоро двадцать лет, это целая вечность!
– Вечному не может быть нисколько лет, – возразил Трамвайный Билет. – Даже и двадцать лет не может быть. А если Вечному двадцать лет, то оно уже не Вечное, а… а двад-ца-ти-лет-нее!
– Я бы на Вас посмотрел… через двадцать лет! – обиделся Кондуктор и отвернулся к окну, бормоча: – Целых двадцать лет без отдыха!…
Ясное дело, Кондуктор не имел понятия о Вечном. Тогда Трамвайный Билет начал свои размышления снова – теперь уже думая о пассажирах.
– Вот если бы пассажиры были вечные, они бы так и оставались, оставались, оставались в трамвае…
– А мы что, по-вашему, делаем? – сразу начали кипятиться пассажиры. – Мы и остаёмся в трамвае – до поры до времени. Но потом мы выходим, а другие входят нам на смену! И так будет вечно!
– Вечное не может быть до поры до времени! – упорствовал Трамвайный Билет. – Вечное вообще границ не имеет! А если что-то продолжается до поры до времени, то оно уже не Вечное, а временное. И потом… когда одно сменяет другое, так что уж тут о Вечном-то говорить?
С этими – даже немножко гневными! – словами Трамвайный Билет покинул вагон, причём покинул – будучи крепко зажатым в руке только что сошедшего на своей остановке Пассажира.
На улице Пассажир хотел выбросить Трамвайный Билет в урну: так всегда поступают с трамвайными билетами… даже с Трамвайными Билетами, задумывающимися о Вечном. Потому как – что ж ещё делать с трамвайными билетами, на каждом из которых недаром ведь не очень крупными, но зато вполне и вполне чёткими буквами написано: «Действителен в течение одной поездки»?
Однако Пассажир, что-то вспомнив, помедлил, разгладил Трамвайный Билет на ладони, вгляделся в него и вдруг рассмеялся: Трамвайный Билет оказался счастливым! Тогда Пассажир достал бумажник и аккуратно положил Трамвайный Билет в самое надёжное отделение. А потом сказал:
– Так ты тут и будешь лежать у меня всегда!
– Вечно? – с радостью спросил Трамвайный Билет.
– Пока вечно, – ответил Пассажир, пряча бумажник за пазуху.
Там, за пазухой, Трамвайный Билет услышал, как у Пассажира бьётся сердце. Оно билось, билось и билось – так точно и уверенно, что было понятно: именно так, точно и уверенно, оно и будет биться всегда.
Трамвайный Билет расслабился и даже задремал: наконец-то в этом большом мире он нашёл то, что по-настоящему вечно!
ЗАГАДКА, КОТОРАЯ НИКАК НЕ ОТГАДЫВАЛАСЬ
Когда Загадка была загадана, она очень обрадовалась: каждая загадка мечтает о том, чтобы быть загаданной, а потом как можно дольше не отгадываться и наконец внезапно отгадаться. Когда загадку отгадывают, она, счастливая, возвращается назад, к другим загадкам, и дальше совсем ничего не делает, а только отдыхает на зелёном лугу, потому что уже выполнила свою работу.
Итак, Загадка была загадана – интересно, очень интересно!
Теперь она с волнением ждала, что будет дальше, – ждала в одном таком специальном Зале Ожидания для загадок. В этом Зале Ожидания собираются все загадки, которые в мире на данный момент загаданы: они оттуда поглядывают на тех, кто не может их отгадать, и огорчаются за них или смеются над ними.
– Простите, пожалуйста, могу я полюбопытствовать… Вас сколько раз в жизни загадывали? – обратилась к Загадке Соседка, которая, похоже, была завсегдатаем в этом Зале Ожидания.
– Сколько… – задумалась Загадка. – Даже не знаю, что Вам сказать! Я, пожалуй, и не припомню, когда меня в последний раз загадывали. Наверное, очень давно это было.
– А меня вот практически без остановки загадывают, – похвасталась Соседка. – Надоели просто: загадывают и отгадывают, загадывают и отгадывают! Я уже знаете сколько на зелёном лугу не отдыхала?
– Хорошая у Вас жизнь, – с некоторой завистью сказала наша Загадка и, помолчав, спросила: – Как Вы думаете… отгадают меня или нет?
Тут Соседка расхохоталась так, что даже не могла остановиться. Но потом всё равно остановилась и заявила:
– Нет в мире такой загадки, которую было бы нельзя отгадать! Ибо у каждой загадки обязательно есть отгадка – и эту отгадку кто-нибудь да знает. А если уж случится такое несчастье, что отгадать Вас будет совсем трудно, тогда отгадывающий произнесёт: «Сдаюсь», – и ему тут же скажут отгадку. Но так не очень интересно, конечно: интересно, когда загадку без посторонней помощи отгадывают.
– А Вас часто отгадывают без посторонней помощи?
– Меня-то? – опять расхохоталась Соседка. – Меня – всегда. – Тут она помолчала и доверительно сообщила: – Знаете, как это раздражает! Не успеют загадать, как тут же и отгадали… Ну вот, опять!
Имя Соседки было произнесено в микрофон – и та пулей вылетела из Зала Ожидания: её снова разгадали.
«Счастливая!» – подумала наша Загадка и принялась внимательно прислушиваться к микрофону: не назовут ли теперь её имя. Но в микрофон все время называли другие имена, а её имени всё не было и не было слышно.
Ближе к ночи в Зале Ожидания она осталась одна. И когда Уборщица пришла убирать Зал Ожидания, то просто глазам своим не поверила:
– Боже мой! – воскликнула Уборщица. – Давно ли Вы тут сидите?
– С самого утра, – ответила Загадка.
– Вот бедняжка! – покачала головой Уборщица и протянула Загадке красное яблоко.
Яблоко оказалось ужасно вкусным. Поедая его, Загадка размышляла вслух, а Уборщица внимательно её слушала.
– Если бы я не знала, – вслух размышляла Загадка, – что у каждой загадки в мире обязательно есть отгадка, то я бы, наверное, даже пришла в отчаяние…
– Понятное дело, – откликнулась Уборщица, начиная протирать сиденья влажной тряпкой. – А откуда Вы знаете, что у каждой загадки в мире есть разгадка?
– От одной другой загадки. Её сегодня в девять ноль-ноль отгадали – прямо сразу после того, как я в этом Зале Ожидания появилась. Она тут часто бывает: её без остановки загадывают и отгадывают, загадывают и отгадывают!
– Это такая хорошенькая, вся в веснушках? – Уборщица сразу поняла, о ком идёт речь.
Загадка кивнула.
– Неудивительно, что её разгадали, – сказала Уборщица. – Её легко разгадать: она совсем простая. Отгадку на эту загадку даже я знаю!
– А на меня не знаете? – с надеждой спросила Загадка.
– На Вас – не знаю, – виновато сказала Уборщица. – Вы уж больно сложная загадка… Боюсь, что Вас мало кто отгадает… если вообще кто-нибудь отгадает.
– Как? – испугалась Загадка. – Значит, меня могут и не отгадать?
– Могут и не отгадать, – сокрушённо сказала Уборщица.
– И что же мне тогда делать? – Загадка даже перестала есть красное яблоко, и на глазах её выступили слёзы.
– Да уж, делать тогда нечего! – Уборщица в сердцах возила шваброй с мокрой тряпкой по полу. – Придется так в Зале Ожидания и сидеть.
– Всю жизнь? – с ужасом спросила Загадка и разрыдалась.
Не будем осуждать её за это: кому ж приятно провести всю свою жизнь в Зале Ожидания?
Вот и Уборщица не осудила, а деловито сказала:
– Посидите пока немножко. У меня есть один знакомый Истопник, очень умный мужчина. Я сейчас пойду ему позвоню – может быть, он Вас и разгадает.
И Уборщица побежала звонить Истопнику, а Загадка, глубоко вздохнув, взялась за швабру: должен ведь кто-то убирать Зал Ожидания в отсутствие Уборщицы!
По сияющему лицу вбежавшей женщины Загадка сразу поняла, что Истопник нашёл отгадку. Отгадку эту совсем тихим шёпотом Уборщица сообщила Загадке на ушко, а после поблагодарила Загадку за такой порядок в помещении – и они, попрощавшись, разошлись: Уборщица – домой, Загадка – на зелёный луг.
По пути туда Загадка весело улыбалась и даже целых два раза поблагодарила Бога за то, что на свете существуют такие умные истопники.
Итак, Загадка была загадана – интересно, очень интересно!
Теперь она с волнением ждала, что будет дальше, – ждала в одном таком специальном Зале Ожидания для загадок. В этом Зале Ожидания собираются все загадки, которые в мире на данный момент загаданы: они оттуда поглядывают на тех, кто не может их отгадать, и огорчаются за них или смеются над ними.
– Простите, пожалуйста, могу я полюбопытствовать… Вас сколько раз в жизни загадывали? – обратилась к Загадке Соседка, которая, похоже, была завсегдатаем в этом Зале Ожидания.
– Сколько… – задумалась Загадка. – Даже не знаю, что Вам сказать! Я, пожалуй, и не припомню, когда меня в последний раз загадывали. Наверное, очень давно это было.
– А меня вот практически без остановки загадывают, – похвасталась Соседка. – Надоели просто: загадывают и отгадывают, загадывают и отгадывают! Я уже знаете сколько на зелёном лугу не отдыхала?
– Хорошая у Вас жизнь, – с некоторой завистью сказала наша Загадка и, помолчав, спросила: – Как Вы думаете… отгадают меня или нет?
Тут Соседка расхохоталась так, что даже не могла остановиться. Но потом всё равно остановилась и заявила:
– Нет в мире такой загадки, которую было бы нельзя отгадать! Ибо у каждой загадки обязательно есть отгадка – и эту отгадку кто-нибудь да знает. А если уж случится такое несчастье, что отгадать Вас будет совсем трудно, тогда отгадывающий произнесёт: «Сдаюсь», – и ему тут же скажут отгадку. Но так не очень интересно, конечно: интересно, когда загадку без посторонней помощи отгадывают.
– А Вас часто отгадывают без посторонней помощи?
– Меня-то? – опять расхохоталась Соседка. – Меня – всегда. – Тут она помолчала и доверительно сообщила: – Знаете, как это раздражает! Не успеют загадать, как тут же и отгадали… Ну вот, опять!
Имя Соседки было произнесено в микрофон – и та пулей вылетела из Зала Ожидания: её снова разгадали.
«Счастливая!» – подумала наша Загадка и принялась внимательно прислушиваться к микрофону: не назовут ли теперь её имя. Но в микрофон все время называли другие имена, а её имени всё не было и не было слышно.
Ближе к ночи в Зале Ожидания она осталась одна. И когда Уборщица пришла убирать Зал Ожидания, то просто глазам своим не поверила:
– Боже мой! – воскликнула Уборщица. – Давно ли Вы тут сидите?
– С самого утра, – ответила Загадка.
– Вот бедняжка! – покачала головой Уборщица и протянула Загадке красное яблоко.
Яблоко оказалось ужасно вкусным. Поедая его, Загадка размышляла вслух, а Уборщица внимательно её слушала.
– Если бы я не знала, – вслух размышляла Загадка, – что у каждой загадки в мире обязательно есть отгадка, то я бы, наверное, даже пришла в отчаяние…
– Понятное дело, – откликнулась Уборщица, начиная протирать сиденья влажной тряпкой. – А откуда Вы знаете, что у каждой загадки в мире есть разгадка?
– От одной другой загадки. Её сегодня в девять ноль-ноль отгадали – прямо сразу после того, как я в этом Зале Ожидания появилась. Она тут часто бывает: её без остановки загадывают и отгадывают, загадывают и отгадывают!
– Это такая хорошенькая, вся в веснушках? – Уборщица сразу поняла, о ком идёт речь.
Загадка кивнула.
– Неудивительно, что её разгадали, – сказала Уборщица. – Её легко разгадать: она совсем простая. Отгадку на эту загадку даже я знаю!
– А на меня не знаете? – с надеждой спросила Загадка.
– На Вас – не знаю, – виновато сказала Уборщица. – Вы уж больно сложная загадка… Боюсь, что Вас мало кто отгадает… если вообще кто-нибудь отгадает.
– Как? – испугалась Загадка. – Значит, меня могут и не отгадать?
– Могут и не отгадать, – сокрушённо сказала Уборщица.
– И что же мне тогда делать? – Загадка даже перестала есть красное яблоко, и на глазах её выступили слёзы.
– Да уж, делать тогда нечего! – Уборщица в сердцах возила шваброй с мокрой тряпкой по полу. – Придется так в Зале Ожидания и сидеть.
– Всю жизнь? – с ужасом спросила Загадка и разрыдалась.
Не будем осуждать её за это: кому ж приятно провести всю свою жизнь в Зале Ожидания?
Вот и Уборщица не осудила, а деловито сказала:
– Посидите пока немножко. У меня есть один знакомый Истопник, очень умный мужчина. Я сейчас пойду ему позвоню – может быть, он Вас и разгадает.
И Уборщица побежала звонить Истопнику, а Загадка, глубоко вздохнув, взялась за швабру: должен ведь кто-то убирать Зал Ожидания в отсутствие Уборщицы!
По сияющему лицу вбежавшей женщины Загадка сразу поняла, что Истопник нашёл отгадку. Отгадку эту совсем тихим шёпотом Уборщица сообщила Загадке на ушко, а после поблагодарила Загадку за такой порядок в помещении – и они, попрощавшись, разошлись: Уборщица – домой, Загадка – на зелёный луг.
По пути туда Загадка весело улыбалась и даже целых два раза поблагодарила Бога за то, что на свете существуют такие умные истопники.
СТАРИННЫЙ СУНДУК СО ВСЯКИМ ДОБРОМ
В том, что Старинный Сундук наполнен всяким добром, сомнений ни у кого не было. Зачем бы он иначе был окован железом? Железом сундуки оковывают тогда, когда внутри спрятаны какие-нибудь большие ценности, – чтобы никто из посторонних в этот сундук не проник. А к нашему Старинному-Сундуку-со-Всяким-Добром полагался ещё и замок, причём довольно массивный.
Где хранился ключ от этого замка, знала только Бабушка, да только никому не говорила. Видимо, и в самом деле заперты были в сундуке какие-то сокровища. Потому-то и относились к Старинному-Сундуку-со-Всяким-Добром невероятно почтительно: на него не только сверху никогда ничего не клали, но даже и старались обходить его стороной.
Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром был старше всех в доме. Он стоял на своём месте уже тогда, когда только возводили стены – даже крыши над домом ещё не было. А Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром, тем не менее, внесли – по слухам, строители тогда еле-еле справились с ним и чуть не уронили на ещё нетвёрдый по тем временам пол! Если бы это случилось – пол обязательно проломился бы, и его пришлось настилать заново. Но все обошлось – так Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром и попал туда, где стоял по сей день – в угол гостиной. Его никогда не открывали – и потому оставалось лишь гадать о том, какие точно ценности в нём спрятаны.
– Говорят, сундук этот наполнен золотом и драгоценными камнями, – то и дело неслышно поскрипывали Половицы – мастерицы придумывать всяческие таинственные истории: в них до сих пор ещё жил ужас тех времен, когда строители едва удержали над ними Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром.
– И вовсе не золотом и не драгоценными камнями наполнен он, – отзывался вечно вертевшийся вокруг своей оси Глобус, – а картами и планами столетней давности, на которых точно указаны все места на земном шаре, где до сих пор хранятся несметные сокровища древних цивилизаций!
Книжные Полки разражались дружным хохотом и отвечали:
– Никаких карт и планов там и в помине нет! В Старинном-Сундуке-со-Всяким-Добром лежат древние книги: прочитаешь их– и получишь власть над всем миром.
Много чего, стало быть, говорили о Старинном-Сундуке-со-Всяким-Добром – но только вот что было несомненно: добра в нём было изрядно, а уж какого – в общем-то, ведь и неважно! Хотя всем вокруг, конечно, страшно хотелось заглянуть внутрь, да Бабушка, у которой одной только и был ключ от массивного железного замка, всё не разрешала и не разрешала.
А однажды ночью в комнату, где стоял Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром, забрались целых три вора. Они хотели сломать замок, вытащить несметные сокровища и убежать с ними в Америку, где их никто не знал и где, как всем известно, можно продать любые несметные сокровища за большие деньги.
Целых три вора долго бились над замком, но он был такой массивный, что сломать его никак не получалось. И тогда целых три вора в ярости принялись лупить по крышке чем ни попадя. Только тоже напрасно: Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром был окован железом, так что разбить его не удалось бы и целой армии воров.
На страшный грохот в комнату, улыбаясь, вошла Бабушка. В руке она держала ключ от Старинного-Сундука-со-Всяким-Добром.
Бабушка спокойно взглянула на целых трех воров и сказала:
– Здравствуйте, дорогие мои целых три вора, как поживаете и зачем пожаловали?
Целых три вора, конечно, тут же вежливо поздоровались с Бабушкой, раскаялись и принялись объяснять ей, что на самом деле никакие они не воры, а просто очень любопытные люди, которым ужасно интересно посмотреть, что спрятано в Старинном-Сундуке-со-Всяким-Добром. В ответ Бабушка только рассмеялась:
– Видимо, мне и в самом деле придется открыть сундук, чтобы вокруг него никаких тайн больше не было!
Целых три вора затаили дыхание, а Бабушка подошла к Старинному-Сундуку-со-Всяким-Добром, вставила ключ в замочную скважину и повернула его.
Железный замок, который не открывали уже много лет, удивлённо клацнул и повис на дужке. Бабушка сняла его и с трудом подняла крышку Старинного-Сундука-со-Всяким-Добром. Медленно опустив руки в сундук, она достала из него какое-то пушистое белое облако и легонько подбросила это облако в воздух.
– Моё подвенечное платье! – с грустью сказала она, и подвенечное платье застыло над комнатой, а потом внезапно рассыпалось в серебристую пыль…
Пыль эта медленно оседала – и вот уже всё в комнате было покрыто ею: и скрипучие половицы, и вечно вертевшийся вокруг своей оси глобус, и книжные полки, и сама Бабушка, и даже целых три вора.
А больше в Старинном-Сундуке-со-Всяким-Добром ничего не оказалось. Впрочем, это никого не огорчило: все зачарованно смотрели на гостиную, преображённую серебристой пылью… Драгоценной серебристой пылью прошлого, под покровом которой комната казалась залом королевского дворца, Бабушка – прекрасной принцессой, а целых три вора – целыми тремя безнадёжно влюблёнными в неё пажами.
Где хранился ключ от этого замка, знала только Бабушка, да только никому не говорила. Видимо, и в самом деле заперты были в сундуке какие-то сокровища. Потому-то и относились к Старинному-Сундуку-со-Всяким-Добром невероятно почтительно: на него не только сверху никогда ничего не клали, но даже и старались обходить его стороной.
Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром был старше всех в доме. Он стоял на своём месте уже тогда, когда только возводили стены – даже крыши над домом ещё не было. А Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром, тем не менее, внесли – по слухам, строители тогда еле-еле справились с ним и чуть не уронили на ещё нетвёрдый по тем временам пол! Если бы это случилось – пол обязательно проломился бы, и его пришлось настилать заново. Но все обошлось – так Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром и попал туда, где стоял по сей день – в угол гостиной. Его никогда не открывали – и потому оставалось лишь гадать о том, какие точно ценности в нём спрятаны.
– Говорят, сундук этот наполнен золотом и драгоценными камнями, – то и дело неслышно поскрипывали Половицы – мастерицы придумывать всяческие таинственные истории: в них до сих пор ещё жил ужас тех времен, когда строители едва удержали над ними Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром.
– И вовсе не золотом и не драгоценными камнями наполнен он, – отзывался вечно вертевшийся вокруг своей оси Глобус, – а картами и планами столетней давности, на которых точно указаны все места на земном шаре, где до сих пор хранятся несметные сокровища древних цивилизаций!
Книжные Полки разражались дружным хохотом и отвечали:
– Никаких карт и планов там и в помине нет! В Старинном-Сундуке-со-Всяким-Добром лежат древние книги: прочитаешь их– и получишь власть над всем миром.
Много чего, стало быть, говорили о Старинном-Сундуке-со-Всяким-Добром – но только вот что было несомненно: добра в нём было изрядно, а уж какого – в общем-то, ведь и неважно! Хотя всем вокруг, конечно, страшно хотелось заглянуть внутрь, да Бабушка, у которой одной только и был ключ от массивного железного замка, всё не разрешала и не разрешала.
А однажды ночью в комнату, где стоял Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром, забрались целых три вора. Они хотели сломать замок, вытащить несметные сокровища и убежать с ними в Америку, где их никто не знал и где, как всем известно, можно продать любые несметные сокровища за большие деньги.
Целых три вора долго бились над замком, но он был такой массивный, что сломать его никак не получалось. И тогда целых три вора в ярости принялись лупить по крышке чем ни попадя. Только тоже напрасно: Старинный-Сундук-со-Всяким-Добром был окован железом, так что разбить его не удалось бы и целой армии воров.
На страшный грохот в комнату, улыбаясь, вошла Бабушка. В руке она держала ключ от Старинного-Сундука-со-Всяким-Добром.
Бабушка спокойно взглянула на целых трех воров и сказала:
– Здравствуйте, дорогие мои целых три вора, как поживаете и зачем пожаловали?
Целых три вора, конечно, тут же вежливо поздоровались с Бабушкой, раскаялись и принялись объяснять ей, что на самом деле никакие они не воры, а просто очень любопытные люди, которым ужасно интересно посмотреть, что спрятано в Старинном-Сундуке-со-Всяким-Добром. В ответ Бабушка только рассмеялась:
– Видимо, мне и в самом деле придется открыть сундук, чтобы вокруг него никаких тайн больше не было!
Целых три вора затаили дыхание, а Бабушка подошла к Старинному-Сундуку-со-Всяким-Добром, вставила ключ в замочную скважину и повернула его.
Железный замок, который не открывали уже много лет, удивлённо клацнул и повис на дужке. Бабушка сняла его и с трудом подняла крышку Старинного-Сундука-со-Всяким-Добром. Медленно опустив руки в сундук, она достала из него какое-то пушистое белое облако и легонько подбросила это облако в воздух.
– Моё подвенечное платье! – с грустью сказала она, и подвенечное платье застыло над комнатой, а потом внезапно рассыпалось в серебристую пыль…
Пыль эта медленно оседала – и вот уже всё в комнате было покрыто ею: и скрипучие половицы, и вечно вертевшийся вокруг своей оси глобус, и книжные полки, и сама Бабушка, и даже целых три вора.
А больше в Старинном-Сундуке-со-Всяким-Добром ничего не оказалось. Впрочем, это никого не огорчило: все зачарованно смотрели на гостиную, преображённую серебристой пылью… Драгоценной серебристой пылью прошлого, под покровом которой комната казалась залом королевского дворца, Бабушка – прекрасной принцессой, а целых три вора – целыми тремя безнадёжно влюблёнными в неё пажами.
ТОЛСТЫЙ ЧЕРВЯК, ОБЛАДАВШИЙ ДАРОМ КРАСНОРЕЧИЯ
Толстый Червяк, о котором мне, хочешь не хочешь, придётся рассказать, нигде не учился: даром красноречия он обладал от природы. И не говорите мне, что так не бывает, – очень даже бывает! Наградит природа по ошибке какого-нибудь червяка таким даром – и потом уже ничего не попишешь. Разглагольствует червяк направо и налево, а восхищённые слушатели только уши развешивают – и сидят с развешенными ушами… Червяку же больше ничего и не надо: он жив, пока его слушают. А его всегда слушают: дар красноречия ценится высоко. Значит, он всегда и жив, этот червяк.
Вот и наш Толстый Червяк был жив – даже жив и здоров. Потому что питался одними витаминами, а именно – яблоками. Он на яблоне жил – там же и был здоров. Причем очень здоров – здоровенный такой червяк! Но его редко видели: он на прогулки почти не выходил, а только сидел в яблоках и питался.
Впрочем, сегодня Толстому Червяку пришлось выйти на прогулку: яблоко немыслимой величины, когда-то висевшее на самой макушке яблони, было успешно доедено – и теперь на ветке красовался один черенок, к которому Толстым Червяком была приколота записка: «Съедено целиком 14 августа». И подпись стояла: «Толстый Червяк».
Покончив с формальностями, Толстый Червяк облюбовал себе ещё яблоко, пожелтее, и, напевая походную песню, пополз к нему.
– Минуточку! – остановило Толстого Червяка Жёлтое Яблоко, когда он уже приготовился заползать внутрь. – Вы куда это такой бодрый?
– На пир, на пир, на пир! – пропел Толстый Червяк и остановился.
– И чем же Вы пировать собрались? – поинтересовалось Жёлтое Яблоко.
– Да вот, собрался Вами… – вяло уточнил Толстый Червяк, – если Вы, конечно, не против.
– Покажите мне здесь на яблоне хоть одно яблоко, которое было бы не против того, чтобы Вы им пировали! – усмехнулось Жёлтое Яблоко, на всякий случай прикрываясь листочком. Прочие яблоки дружно рассмеялись.
– Рано вы смеётесь… – предупредил Толстый Червяк. – В этом саду ведь ваша яблоня не единственная. В этом саду яблонь видимо-невидимо! – Тут он прислушался. – Слышали?
Яблоки ничего не слышали. А Толстый Червяк, оказывается, слышал, – и сказал:
– Вот так вы и живёте… Живёте – и ничего не слышите! А между тем если бы вы прислушались, то услышали бы, как только что с соседней яблони полетело вниз одно прекрасное яблоко. Оно ударилось о ствол и раскололось вдребезги. Замечу с прискорбием: жизнь его прожита напрасно… Ибо лишь то яблоко, которое вылупилось из цветка, созрело и съедено, вправе сказать: «Жизнь моя прожита не напрасно!»
– Это мы и без Вас знаем, – ответило ему Жёлтое Яблоко, а прочие яблоки дружно закивали. – Но ведь если в яблоке завелся червяк, есть его уже не станут. Так что держитесь-ка от меня подальше, господин хороший!
Толстый Червяк тонко улыбнулся и – как будто бы даже охотно – отполз от Жёлтого Яблока на почтительное расстояние. А с этого почтительного расстояния сказал, продолжая тонко улыбаться:
– Как узко Вы мыслите! Мыслить же надо широко. Каждое яблоко, которое вылупилось из цветка и созрело, должно быть съедено – так?
Яблоки опять дружно закивали.
– А кем оно будет съедено – это ведь, в сущности, неважно! – воскликнул Толстый Червяк. – Между тем как яблоко, только что сорвавшееся с соседней яблони, никогда уже не будет съедено никем. Оно погибло впустую. Подумайте о тех из вас, кого ждет такая же участь! Подумали?
Яблоки подумали и загрустили: от такой участи никто из них не был застрахован.
– А теперь подумайте о тех из вас, кого оставят на яблоне, потому что висят они слишком высоко. Подумали?
Яблоки подумали и с ужасом посмотрели на те яблоки, которые действительно висели слишком высоко над землей.
– А теперь подумайте о тех из вас, кого соберут и положат в ящики. В ящиках жарко и тесно. Некоторые из вас сгниют, так и не успев попасть на стол. Подумали?
Яблоки подумали и совсем скисли: сгнить в ящике… что же в этом хорошего?
– А теперь подумайте о тех из вас, о ком забудут и кто всю зиму пролежит на боку в холодном подвале, а потом сморщится и потеряет всю свою свежесть и сочность. Подумали?
Яблоки подумали и пришли в отчаяние: нет ничего хуже, чем пролежать на боку в холодном подвале всю зиму…
– И что же из всего этого следует? – торжественно провозгласил Толстый Червяк.
Яблоки молчали: они не знали, что из этого следует.
– А из этого следует, – помог им Толстый Червяк, – что я бы на вашем месте занял очередь ко мне на приём: я один могу гарантировать вам, что вы будете съедены немедленно и, значит, жизнь ваша будет прожита не напрасно. Посмотрите во-о-н на тот черенок, на котором приколота записка: «Съедено целиком 14 августа» – разве это не доказательство правоты моих слов? Однако… – тут он вздохнул на всю толщу своего организма… – всех я, конечно, принять не смогу: у меня ведь тоже время ограничено!
И яблоки в панике стали наперебой записываться к Толстому Червяку на приём. В конце концов записались все. Он же, прочесав яблоню снизу доверху, написал на каждом из плодов порядковый номер поедания и, покончив с формальностями, бодро сказал:
– Ну, что успею – то успею.
И пополз к Огромному Зеленому Яблоку, записавшемуся первым.
Успеть ему, однако, удалось мало – ибо непосредственно при вползании в яблоко он сам был скушан пролетавшей мимо случайной птицей. Правда, после этого птице некоторое время пришлось растерянно посидеть на яблоне.
– Впечатление такое, будто я съела какой-то гвоздь, – пожаловалась она другой птице, тоже пролетавшей мимо.
И впечатление это было, видимо, правильным, потому что Толстый Червяк явно переел яблок, а в яблоках на самом деле ужасно много железа…
Вот и наш Толстый Червяк был жив – даже жив и здоров. Потому что питался одними витаминами, а именно – яблоками. Он на яблоне жил – там же и был здоров. Причем очень здоров – здоровенный такой червяк! Но его редко видели: он на прогулки почти не выходил, а только сидел в яблоках и питался.
Впрочем, сегодня Толстому Червяку пришлось выйти на прогулку: яблоко немыслимой величины, когда-то висевшее на самой макушке яблони, было успешно доедено – и теперь на ветке красовался один черенок, к которому Толстым Червяком была приколота записка: «Съедено целиком 14 августа». И подпись стояла: «Толстый Червяк».
Покончив с формальностями, Толстый Червяк облюбовал себе ещё яблоко, пожелтее, и, напевая походную песню, пополз к нему.
– Минуточку! – остановило Толстого Червяка Жёлтое Яблоко, когда он уже приготовился заползать внутрь. – Вы куда это такой бодрый?
– На пир, на пир, на пир! – пропел Толстый Червяк и остановился.
– И чем же Вы пировать собрались? – поинтересовалось Жёлтое Яблоко.
– Да вот, собрался Вами… – вяло уточнил Толстый Червяк, – если Вы, конечно, не против.
– Покажите мне здесь на яблоне хоть одно яблоко, которое было бы не против того, чтобы Вы им пировали! – усмехнулось Жёлтое Яблоко, на всякий случай прикрываясь листочком. Прочие яблоки дружно рассмеялись.
– Рано вы смеётесь… – предупредил Толстый Червяк. – В этом саду ведь ваша яблоня не единственная. В этом саду яблонь видимо-невидимо! – Тут он прислушался. – Слышали?
Яблоки ничего не слышали. А Толстый Червяк, оказывается, слышал, – и сказал:
– Вот так вы и живёте… Живёте – и ничего не слышите! А между тем если бы вы прислушались, то услышали бы, как только что с соседней яблони полетело вниз одно прекрасное яблоко. Оно ударилось о ствол и раскололось вдребезги. Замечу с прискорбием: жизнь его прожита напрасно… Ибо лишь то яблоко, которое вылупилось из цветка, созрело и съедено, вправе сказать: «Жизнь моя прожита не напрасно!»
– Это мы и без Вас знаем, – ответило ему Жёлтое Яблоко, а прочие яблоки дружно закивали. – Но ведь если в яблоке завелся червяк, есть его уже не станут. Так что держитесь-ка от меня подальше, господин хороший!
Толстый Червяк тонко улыбнулся и – как будто бы даже охотно – отполз от Жёлтого Яблока на почтительное расстояние. А с этого почтительного расстояния сказал, продолжая тонко улыбаться:
– Как узко Вы мыслите! Мыслить же надо широко. Каждое яблоко, которое вылупилось из цветка и созрело, должно быть съедено – так?
Яблоки опять дружно закивали.
– А кем оно будет съедено – это ведь, в сущности, неважно! – воскликнул Толстый Червяк. – Между тем как яблоко, только что сорвавшееся с соседней яблони, никогда уже не будет съедено никем. Оно погибло впустую. Подумайте о тех из вас, кого ждет такая же участь! Подумали?
Яблоки подумали и загрустили: от такой участи никто из них не был застрахован.
– А теперь подумайте о тех из вас, кого оставят на яблоне, потому что висят они слишком высоко. Подумали?
Яблоки подумали и с ужасом посмотрели на те яблоки, которые действительно висели слишком высоко над землей.
– А теперь подумайте о тех из вас, кого соберут и положат в ящики. В ящиках жарко и тесно. Некоторые из вас сгниют, так и не успев попасть на стол. Подумали?
Яблоки подумали и совсем скисли: сгнить в ящике… что же в этом хорошего?
– А теперь подумайте о тех из вас, о ком забудут и кто всю зиму пролежит на боку в холодном подвале, а потом сморщится и потеряет всю свою свежесть и сочность. Подумали?
Яблоки подумали и пришли в отчаяние: нет ничего хуже, чем пролежать на боку в холодном подвале всю зиму…
– И что же из всего этого следует? – торжественно провозгласил Толстый Червяк.
Яблоки молчали: они не знали, что из этого следует.
– А из этого следует, – помог им Толстый Червяк, – что я бы на вашем месте занял очередь ко мне на приём: я один могу гарантировать вам, что вы будете съедены немедленно и, значит, жизнь ваша будет прожита не напрасно. Посмотрите во-о-н на тот черенок, на котором приколота записка: «Съедено целиком 14 августа» – разве это не доказательство правоты моих слов? Однако… – тут он вздохнул на всю толщу своего организма… – всех я, конечно, принять не смогу: у меня ведь тоже время ограничено!
И яблоки в панике стали наперебой записываться к Толстому Червяку на приём. В конце концов записались все. Он же, прочесав яблоню снизу доверху, написал на каждом из плодов порядковый номер поедания и, покончив с формальностями, бодро сказал:
– Ну, что успею – то успею.
И пополз к Огромному Зеленому Яблоку, записавшемуся первым.
Успеть ему, однако, удалось мало – ибо непосредственно при вползании в яблоко он сам был скушан пролетавшей мимо случайной птицей. Правда, после этого птице некоторое время пришлось растерянно посидеть на яблоне.
– Впечатление такое, будто я съела какой-то гвоздь, – пожаловалась она другой птице, тоже пролетавшей мимо.
И впечатление это было, видимо, правильным, потому что Толстый Червяк явно переел яблок, а в яблоках на самом деле ужасно много железа…
СВЕЧНОЙ ОГАРОК
Весь новогодний праздник в доме жгли свечи: на то он и новогодний праздник, чтобы жечь свечи! Для этого в доме даже погасили лампы и лампочки: кто-то сказал, будто электрический свет и пламя свечей друг с другом не сочетаются. Наверное, так оно и было: во всяком случае, сами по себе свечи выглядели просто волшебно! Их пламя было причудливым и мерцало… Весь дом погрузился во тьму, по которой словно золотые блёстки рассыпали: это огоньки свечей вспыхивали тут и там, преображая знакомые предметы в таинственные и загадочные. Покосившийся письменный стол казался приготовившимся к прыжку драконом, растрёпанная софа – разлёгшимся на полу чудовищем, а колченогий торшер с замысловатым абажуром – ведьмой на метле, собирающейся в полёт.
Свечи горели-горели, а потом погасли – и сразу вслед за этим один год сменился другим.
– Здравствуй, новая жизнь! – громко сказал кто-то, и все обрадовались.
В новой жизни уже не было места свечам – повсюду включили мощные лампы дневного освещения. Они давали так много света, что он проникал в каждый уголок, – и в доме сразу же исчезло всё таинственное и загадочное. Приготовившийся к прыжку дракон так и не совершил своего прыжка, снова став покосившимся письменным столом. Разлёгшееся на полу чудовище больше никого не пугало: кого же испугает растрёпанная софа? Да и ведьма на метле не успела собраться в полёт, на глазах превратившись в колченогий торшер с замысловатым абажуром.
Когда в доме окончательно забыли обо всём таинственном и загадочном, маленький Свечной Огарок, ещё во время новогоднего праздника укатившийся куда-то, поднапрягся и, продвинувшись сантиметра на три по ковру, оказался на виду у всех.
– И не скучно вам тут? – пискнул он в пространство.
– У нас новая жизнь, – ответили ему, – и, конечно же, нам не скучно.
– Извините, пожалуйста, – смутился Свечной Огарок и опять куда-то укатился.
А новая жизнь шла своим чередом. Лампы дневного освещения горели вовсю, больших праздников не намечалось, а про небольшие праздники к ночи уже и не помнили. За так и не совершившим прыжка драконом – покосившимся письменным столом – вели сложные расчёты, на давно уже не страшном разлёгшемся на полу чудовище – растрёпанной софе – отдыхали, глядя телевизор, а не успевшую собраться в полёт ведьму – колченогий торшер с замысловатым абажуром – использовали лишь для того, чтобы перед сном почитать при вечернем свете последние известия в газетах.
Ещё через некоторое время застучали молотки, завизжали пилы, забурили буры… в доме началось Большое Строительство. Потолки взлетели к самому небу, стены раздвинулись до горизонта, путь из одной комнаты в другую стал занимать целую четверть часа.
Новая жизнь несла с собой только радости.
– Давно не было такого удачного года! – говорили вокруг. Однажды, посреди всеобщего счастья, снова выкатился откуда-то Свечной Огарок и снова пискнул в пространство:
– Вам все ещё не скучно?
На его глупый вопрос даже не стали отвечать – настолько ничего общего не имел этот вопрос с совсем новой жизнью. И Свечной Огарок, по своему обыкновению, опять укатился куда-то… никто не заметил куда.
А в доме принялись менять всё подряд: так и не совершившего прыжка дракона – покосившийся письменный стол – отправили на свалку, давно никому не страшное чудовище – растрёпанную софу – спровадили на дачу, а не успевшую собраться в полёт ведьму – колченогий торшер с замысловатым абажуром – кажется, поставили в чулан… Бескрайнее пространство дома заполнили кожаной мебелью простой и удобной формы, на стены повесили картины, полные квадратов и треугольников, лампы дневного освещения заменили встроенными в потолок прожекторами, дававшими столько света, сколько требовалось в данное время суток… Новая жизнь радовала как никогда.
Свечи горели-горели, а потом погасли – и сразу вслед за этим один год сменился другим.
– Здравствуй, новая жизнь! – громко сказал кто-то, и все обрадовались.
В новой жизни уже не было места свечам – повсюду включили мощные лампы дневного освещения. Они давали так много света, что он проникал в каждый уголок, – и в доме сразу же исчезло всё таинственное и загадочное. Приготовившийся к прыжку дракон так и не совершил своего прыжка, снова став покосившимся письменным столом. Разлёгшееся на полу чудовище больше никого не пугало: кого же испугает растрёпанная софа? Да и ведьма на метле не успела собраться в полёт, на глазах превратившись в колченогий торшер с замысловатым абажуром.
Когда в доме окончательно забыли обо всём таинственном и загадочном, маленький Свечной Огарок, ещё во время новогоднего праздника укатившийся куда-то, поднапрягся и, продвинувшись сантиметра на три по ковру, оказался на виду у всех.
– И не скучно вам тут? – пискнул он в пространство.
– У нас новая жизнь, – ответили ему, – и, конечно же, нам не скучно.
– Извините, пожалуйста, – смутился Свечной Огарок и опять куда-то укатился.
А новая жизнь шла своим чередом. Лампы дневного освещения горели вовсю, больших праздников не намечалось, а про небольшие праздники к ночи уже и не помнили. За так и не совершившим прыжка драконом – покосившимся письменным столом – вели сложные расчёты, на давно уже не страшном разлёгшемся на полу чудовище – растрёпанной софе – отдыхали, глядя телевизор, а не успевшую собраться в полёт ведьму – колченогий торшер с замысловатым абажуром – использовали лишь для того, чтобы перед сном почитать при вечернем свете последние известия в газетах.
Ещё через некоторое время застучали молотки, завизжали пилы, забурили буры… в доме началось Большое Строительство. Потолки взлетели к самому небу, стены раздвинулись до горизонта, путь из одной комнаты в другую стал занимать целую четверть часа.
Новая жизнь несла с собой только радости.
– Давно не было такого удачного года! – говорили вокруг. Однажды, посреди всеобщего счастья, снова выкатился откуда-то Свечной Огарок и снова пискнул в пространство:
– Вам все ещё не скучно?
На его глупый вопрос даже не стали отвечать – настолько ничего общего не имел этот вопрос с совсем новой жизнью. И Свечной Огарок, по своему обыкновению, опять укатился куда-то… никто не заметил куда.
А в доме принялись менять всё подряд: так и не совершившего прыжка дракона – покосившийся письменный стол – отправили на свалку, давно никому не страшное чудовище – растрёпанную софу – спровадили на дачу, а не успевшую собраться в полёт ведьму – колченогий торшер с замысловатым абажуром – кажется, поставили в чулан… Бескрайнее пространство дома заполнили кожаной мебелью простой и удобной формы, на стены повесили картины, полные квадратов и треугольников, лампы дневного освещения заменили встроенными в потолок прожекторами, дававшими столько света, сколько требовалось в данное время суток… Новая жизнь радовала как никогда.