Страница:
— Я сам над этим думал, — вздохнул Эдик. — Особенно после того, как у всех «чёрных ног» обнаружилось алиби на четверг, когда стреляли в Петю. Тогда получается, что смерть Ирен, исчезновение Мыколы, покушение на Петю и охота на нас никак не связаны с первым убийством… Но это же бред! Какое всему этому ещё можно придумать объяснение?
— Эдик, Ирен была очень умной, да? — вдруг спросила Надежда.
— Очень. Собственно, другой такой умной женщины я не встречал… да и не женщины тоже. Хотя ты, наверное, могла бы составить ей конкуренцию… Нет, вряд ли — вы умные совсем по-разному. У тебя ум быстрый и блестящий, как сабля грузинского танцора, у неё — острый и точный, как скальпель хирурга.
— Сабля тоже бывает острая, — обиделась Надя.
— Да я и не спорю, — смутился Эдик. — Я совсем не то имел в виду. Понимаешь, если у танцора отнять саблю, он все равно останется танцором. А хирург без скальпеля хирургом быть перестанет. Ты, если бы вдруг поглупела, все равно осталась бы собой, а она — нет. Ум был сутью Ирен, понимаешь? Неотъемлемой частью её личности. Я прав, Лиска?
— Не то слово! Точно и образно сформулированная истина.
— Тогда скажи мне вот что, — снова заговорила Надежда. — Насколько хорошо Ирен относилась к вам четверым — к тебе, Базилю, Эжену и Джованни?
— Я бы сказал — очень хорошо. Джованни ты видела, к нему по-другому относиться невозможно. Базиль… Ну, мы всегда любим тех, кому делаем добро, правда? А Базиль на неё молился, как на икону. Эжена она ужасно жалела. Говорила, что он похож на игрушку, у которой сломана главная пружина. Игрушка ещё шевелится, делает какие-то движения, но они больше напоминают судороги мёртвой лягушки под током. Ирен говорила, что сама когда-то прошла через такое состояние, и, если бы Лиска её не «починила», не миновать бы ей свалки — это её собственные слова. Поэтому Ирен от души сочувствовала Эжену и старалась, как могла, вытащить его из депрессии.
— А с тобой она дружила, — закончила за Эдика Надежда. — В общем, мысль о том, что кто-то из вас четверых — убийца, была ей не просто неприятна — отвратительна. Как умный человек, Ирен не могла не додуматься до версии Эжена насчёт постороннего киллера. И она бы ухватилась за неё руками и ногами — если бы только могла. Поэтому предлагаю принять за аксиому: Ирен знала нечто такое, что абсолютно исключает эту версию. И, как в задаче про трех мудрецов, вымазанных сажей, она предполагала, что ты примешь в расчёт её умственные способности, когда будешь отгадывать её загадку. Помнишь её слова: «Ты умный, ты догадаешься»? Скорее всего, мы никогда не узнаем, почему она исключила посторонних. «Чёрные ноги» здесь ни при чем, киллер со стороны мог вырядиться в чёрное с неменьшим успехом. Просто примем как данность, что основания у неё были.
— Ну хорошо, — согласился Эдик. — Приняли. Только получается, что мы опять не сдвинулись с места. У нас по-прежнему те же трое подозреваемых, и ни единого указания, позволяющего отдать предпочтение кому-то одному.
— Ты неправ. Указание есть. Не знаю, обратил ли ты внимание на один довольно-таки примечательный факт: собеседник того уголовного типа — жертвы — не произнёс ни единого слова. Конечно, он мог слышать, как работает ксерокс и догадаться, что дверь в тамбур «Пульсара» открыта и там кто-то есть. Но ведь Ирен включила ксерокс не сразу, сначала она тихо стояла у двери, крутила в руках пустую пачку из-под сигарет и думала над фразой для отчёта. Более того, когда она делала копию, разговор уже оборвался — уголовник рухнул на пол, и убийца поволок его за стенд. Словом, молчание нашего Икса удивительно. Как правило, люди, слушая кого-то, поддакивают, возражают, вставляют свои замечания, междометия. Очень немногие способны выслушать собеседника в полном молчании. Я никогда не видела Базиля, и ничего не могу сказать на его счёт, но в пятницу ты рассказывал свою историю двум другим подозреваемым. Помнишь, как слушал Эжен, и как — Джованни? — Надежда повернулась к Лиске и пояснила: — Эжен сидел с закрытыми глазами, не шевелился и не издал ни звука. Джованни то и дело ахал, вскакивал, вскрикивал: «Как?!», «Да ты что!» — и тому подобное.
— Значит — Эжен? — недоверчиво спросила Лиска. — Но он же вам помогал! Поехал с вами к Джованни и вообще…
— Да, а когда мы уходили от Джованни, на балконе нас поджидала парочка головорезов! Хорошо ещё, что я сопоставила внезапную поломку лифта с перегоревшими лампами на лестнице и сделала правильный вывод.
— Но как Эжен мог предупредить головорезов, он же все время был у вас на глазах?
— Не все время. Когда мы вышли в прихожую и начали одеваться, он на минуту задержался в комнате. А у него при себе был мобильник.
— А мне все-таки кажется, что это не Эжен, — не сдавалась Лиска. — Он три года в депрессии, на себя рукой махнул — живёт в берлоге, ни с кем не общается… Разве это похоже на человека, который маниакально убирает всех, кто предположительно — только предположительно! — может его уличить? Если бы Эжен по неведомой причине убил того уголовника, он бы не стал суетиться. Конечно, я с ним незнакома, но по вашим рассказам и по тому, что говорила о нем Ирен, ему наплевать, что с ним будет.
— Я тоже не думаю, что наш Икс — это Эжен, — поддержал Лиску Эдик. — Прежде всего потому, что ему негде взять денег на наёмников. Из нас четверых он зарабатывает меньше всех. Кстати, если говорить о молчании, то Базиль годится ничуть не меньше Эжена. Он тоже не словоохотлив.
— Правда? — оживилась Надежда. — Ты думаешь он способен выслушать пространный монолог незнакомца в полном молчании?
— Вполне. Слушая других, Базиль, конечно, не хранит, вроде Эжена, каменную неподвижность — вертит что-нибудь в руках, важно кивает, — но звуков обычно не издаёт… Да, но, черт побери!.. Он действительно обожал Ирен. Нисколько не удивлюсь, если Джованни прав в том, что Базиль был в неё влюблён. И деньги! Два года назад необходимость заплатить десять тысяч баксов чуть не стала для него катастрофой. Я сам видел, во что он тогда превратился. Краше в гроб кладут. Сколько он мог скопить за эти два года? Ну, пусть даже пятнадцать-двадцать тысяч. За такие деньги можно нанять киллера, но у нас их по меньшей мере двое! Да ещё баба, которая им помогает, — помните звонок таинственной незнакомки? За такую смешную сумму они похитили и, вероятно, убили Мыколу, стреляли в мужа Ирен, обзванивали миллион моих знакомых, сидели в засаде на лестнице, пытались отравить нас газом? Как хотите, но я этому не верю!
— Значит, Базиль тоже отпадает? — Лиска вздохнула. — У вас нет ощущения, будто нас все время швыряет вверх-вниз? Только найдёшь доводы в пользу одного из подозреваемых, воспрянешь — вот она, разгадка! И сразу — бух вниз! Опять не подходит. Точно на американских горках катаешься…
Все уныло замолчали. Неизвестно, о чем размышляли Лиска и Эдик. Надежда не размышляла ни о чем. Точнее, пустила свои мысли на самотёк и лениво ждала, куда они её вынесут.
«Американские горки… Забавно, что в Америке этот аттракцион называется русскими горками. А то, что у нас называется „уйти по-английски“, у англичан звучит как „уйти по-французски“… А русская рулетка на самом деле появилась в Америке во время калифорнийской золотой лихорадки… Кто это недавно говорил про русскую рулетку? Ах, да! Джованни. Какому идиоту могло прийти в голову назвать так водку?.. Интересно, что они на этикетке нарисовали? Револьвер? Череп и кости? А что, недавно какой-то мужичок демонстрировал по телевизору канадские сигареты с гробиком на пачке… Вероятно, результат кампании по борьбе с курением. Так что не такую уж и чушь они несли, когда разыгрывали Катрин. Ещё немного, и правда начнут всякую гадость вместо табака подкладывать… Хотя до цианистого калия дело вряд ли дойдёт… Минутку! Цианистый калий в сигаретах… Эдик говорил, что уголовника отравили сигаретой! Совпадение? Или убийца присутствовал при том разговоре? Да, но что это нам даёт? Они все четверо присутствовали. Эдик толкнул целую речь в пользу радикальных мер, остальные подавали реплики… Реплика Эжена, если я не ошибаюсь: „Ну, это они уж слишком!“ Джованни выразил надежду, что трубочный табак не пострадает. Базиль сказал, что теперь-то точно бросит курить… О Господи! Неужели?..»
— Стоп! Кажется, я нашла… — сказала Надежда сдавленным голосом. И замолчала.
— Ну?!
— Да говори же!
Надежда откашлялась.
— Предупреждаю сразу: на первый взгляд, версия совершенно дикая. Но она даёт ответ на вопрос, который все время меня мучил. Почему Икс — нормальный законопослушный гражданин, работающий в солидной фирме и ни разу не вызвавший у коллег подозрения в маниакальности или принадлежности к криминальным кругам, — ни с того ни с сего убил человека, которого увидел впервые в жизни? До сих пор у меня было только одно объяснение: на самом деле он увидел этого парня не впервые; тот явился откуда-то из прошлого Икса, но почему-то его не узнал. Или сделал вид, что не узнал. Но это объяснение выглядит слишком уж… литературным, что ли. От него так и веет Диккенсом, романом-загадкой, надуманной драмой. В жизни так не бывает. И ещё одна вещь меня смущала. По всему выходит, что убийство заранее не планировалось. Откуда Иску было знать, что молодой человек придёт к нему на работу? И даже если он допускал такую возможность, то наверняка не собирался убивать в таком многолюдном месте. Тогда зачем он принёс на работу отравленные сигареты?
— Переходи к ответам, Надежда, — не выдержал Эдик. — Вопросы мы можем задавать не хуже тебя.
— Ладно. Я пришла к выводу, что убийство было случайностью чистой воды. Человек в поисках работы зашёл в одно из офисных зданий, встретил в холле мужчину, спросил, держат ли здесь ночных сторожей, и, узнав, что нет, начал доказывать неблагоразумность такого беспечного отношения к частной собственности. В процессе доказательства он полез в карман за куревом, обнаружил, что пачка пуста, и попросил сигаретку у слушателя. Тот, видимо, был погружён в собственные мысли, поэтому бездумно сунул руку в карман и протянул свою пачку, совершенно позабыв, что там лежит сигарета, пропитанная цианидом…
— Надька, ты перегрелась! — убеждённо заявил Эдик. — Тебе не кажется, что ты отвергла свою «литературную» версию ради абсолютно безумной? С какой целью нормальный человек будет таскать в кармане пачку с сигаретой, пропитанной цианидом, и как он может он ней позабыть?!
— Остынь на минутку и скажи: сочетание слов «сигарета» и «цианистый калий» тебе ни о чем не напоминает?
Эдик вдохнул, а выдохнуть забыл. На целую минуту. Потом воздух вырвался из него с каким-то странным звуком. И только после этого ему удалось произнести более-менее членораздельно:
— Ты думаешь?…
Тут взорвалась Лиска.
— Возможно, вам это покажется странным, но лично мне ваше сочетание ни о чем не говорит! Может быть, вы соблаговолите просветить тёмную дуру?
— Извини, Лиска, — опомнилась Надежда. — Тебе оно и не может ни чем о говорить. Это, так сказать, шутка для узкого круга посвящённых. Однажды собрались в курилке пятеро здоровых мужиков и разыграли одну девчонку, убедив её, будто дума в рамках борьбы с курением собирается издать закон, предписывающий производителям подкладывать в каждую десятитысячную пачку одну сигарету, отравленную цианистым калием. Дело происходило у Эдика на работе, и среди мужиков были все трое наших подозреваемых — ну, и, ясное дело, Эдик, который был одним из инициаторов розыгрыша. Остальные подозреваемые ему поддакивали и подавали реплики. В частности, Базиль заявил, что теперь-то уж точно бросит курить. И, что самое интересное, действительно бросил.
— Но… — Лиска открыла рот. — Не может быть…
— Я предупреждала, что версия, на первый взгляд, дикая. Но почему бы и нет? Почему, человек, безуспешно сражающийся со своим пристрастием к никотину, не мог задуматься над блистательными доводами Эдика в пользу радикальных мер борьбы с курением и решить, что идея недурна? Идея, конечно, нетривиальная — положить в пачку отравленную сигарету, дабы оградить себя от соблазна, — но, насколько я поняла, Базиль и сам — личность довольно неординарная.
— О господи! — Лиска судорожно сглотнула. — Какая чудовищная нелепость! Стать убийцей из-за желания избавиться от вредной привычки!.. Бедный Базиль! Но… Как же Ирен? Неужели он убил женщину, которую боготворил, только потому, что она могла его разоблачить? А потом нанял бандитов, чтобы убивать ещё и ещё?.. Это же безумие!
Надежда вздохнула.
— Я не обещала ответить вам на ВСЕ вопросы. Могу только предположить, что пережитое испытание нанесло удар по психике Базиля. По словам Эдика, он «тяготел к святости», а путь к святости, согласно литературе, — стезя, опасная для душевного здоровья. Представь себе: ты постоянно укрощаешь плоть, закаляешь дух, совершенствуешься, а в результате становишься…
— Да! — вдруг воскликнул Эдик. — Ты права, Надежда! Я вспомнил. Базиль бросил курить примерно в мае, но ещё в сентябре я видел, как он, разговаривая, крутил в руках портсигар. Залезет в карман, вытащит, повертит, повертит и сунет обратно. Вот сволочь! — Он ударил кулаком по столу. — А какие слезы лил, когда нам про Ирен сообщили! Иуда! Едем! Я лично сделаю из него отбивную!
— Куда мы поедем, Эдик? — попыталась увещевать его Надежда. — Его же нет в Москве!
— Который час? Половина двенадцатого? Его поезд в три часа приходит. В начале четвёртого он будет на работе — от вокзала до нас идти десять минут. Базиль всегда там ночует, когда из своего Тамбова возвращается. Геша!
Человек-гора, скромно сидевший на кухне, загремел бамбуковым занавесом и вышел на зов. Под мышкой у гиганта торчал толстенный том. Одарив присутствующих виноватой улыбочкой, Геша шмыгнул к книжному шкафу и поставил том на свободное место. «Братья Карамазовы», — оторопело прочла Надежда и мысленно присвистнула: — «Ни фига себе охранничек нынче пошёл!»
— Позволь нам, пожалуйста, взять до утра машину. Нам нужно съездить в Москву.
— Владимир Анатольевич не велел вас одних отпускать. Если надо, я вас сам отвезу.
— Понимаешь, мы не хотим брать с собой ребёнка — мало ли, что… Значит, кому-то нужно с ним остаться.
— Лучше уж останусь я, — вмешалась Лиска. — Мне твоё «мало ли что» не нравится. Геша должен поехать, он лучше любого из нас готов ко всяким неожиданностям.
— Но вас с Микки тоже нужно охранять! — напомнил Эдик. — Вдруг, пока нас не будет, сюда нагрянут вчерашние бандюки?
— Ну вот что, — решил Геша. — Я сейчас вызову своего сменщика, он покараулит Микки и Елизавету Петровну, а я отвезу вас с Надеждой Валентиновной куда прикажете.
Часть четвёртая
22
— Эдик, Ирен была очень умной, да? — вдруг спросила Надежда.
— Очень. Собственно, другой такой умной женщины я не встречал… да и не женщины тоже. Хотя ты, наверное, могла бы составить ей конкуренцию… Нет, вряд ли — вы умные совсем по-разному. У тебя ум быстрый и блестящий, как сабля грузинского танцора, у неё — острый и точный, как скальпель хирурга.
— Сабля тоже бывает острая, — обиделась Надя.
— Да я и не спорю, — смутился Эдик. — Я совсем не то имел в виду. Понимаешь, если у танцора отнять саблю, он все равно останется танцором. А хирург без скальпеля хирургом быть перестанет. Ты, если бы вдруг поглупела, все равно осталась бы собой, а она — нет. Ум был сутью Ирен, понимаешь? Неотъемлемой частью её личности. Я прав, Лиска?
— Не то слово! Точно и образно сформулированная истина.
— Тогда скажи мне вот что, — снова заговорила Надежда. — Насколько хорошо Ирен относилась к вам четверым — к тебе, Базилю, Эжену и Джованни?
— Я бы сказал — очень хорошо. Джованни ты видела, к нему по-другому относиться невозможно. Базиль… Ну, мы всегда любим тех, кому делаем добро, правда? А Базиль на неё молился, как на икону. Эжена она ужасно жалела. Говорила, что он похож на игрушку, у которой сломана главная пружина. Игрушка ещё шевелится, делает какие-то движения, но они больше напоминают судороги мёртвой лягушки под током. Ирен говорила, что сама когда-то прошла через такое состояние, и, если бы Лиска её не «починила», не миновать бы ей свалки — это её собственные слова. Поэтому Ирен от души сочувствовала Эжену и старалась, как могла, вытащить его из депрессии.
— А с тобой она дружила, — закончила за Эдика Надежда. — В общем, мысль о том, что кто-то из вас четверых — убийца, была ей не просто неприятна — отвратительна. Как умный человек, Ирен не могла не додуматься до версии Эжена насчёт постороннего киллера. И она бы ухватилась за неё руками и ногами — если бы только могла. Поэтому предлагаю принять за аксиому: Ирен знала нечто такое, что абсолютно исключает эту версию. И, как в задаче про трех мудрецов, вымазанных сажей, она предполагала, что ты примешь в расчёт её умственные способности, когда будешь отгадывать её загадку. Помнишь её слова: «Ты умный, ты догадаешься»? Скорее всего, мы никогда не узнаем, почему она исключила посторонних. «Чёрные ноги» здесь ни при чем, киллер со стороны мог вырядиться в чёрное с неменьшим успехом. Просто примем как данность, что основания у неё были.
— Ну хорошо, — согласился Эдик. — Приняли. Только получается, что мы опять не сдвинулись с места. У нас по-прежнему те же трое подозреваемых, и ни единого указания, позволяющего отдать предпочтение кому-то одному.
— Ты неправ. Указание есть. Не знаю, обратил ли ты внимание на один довольно-таки примечательный факт: собеседник того уголовного типа — жертвы — не произнёс ни единого слова. Конечно, он мог слышать, как работает ксерокс и догадаться, что дверь в тамбур «Пульсара» открыта и там кто-то есть. Но ведь Ирен включила ксерокс не сразу, сначала она тихо стояла у двери, крутила в руках пустую пачку из-под сигарет и думала над фразой для отчёта. Более того, когда она делала копию, разговор уже оборвался — уголовник рухнул на пол, и убийца поволок его за стенд. Словом, молчание нашего Икса удивительно. Как правило, люди, слушая кого-то, поддакивают, возражают, вставляют свои замечания, междометия. Очень немногие способны выслушать собеседника в полном молчании. Я никогда не видела Базиля, и ничего не могу сказать на его счёт, но в пятницу ты рассказывал свою историю двум другим подозреваемым. Помнишь, как слушал Эжен, и как — Джованни? — Надежда повернулась к Лиске и пояснила: — Эжен сидел с закрытыми глазами, не шевелился и не издал ни звука. Джованни то и дело ахал, вскакивал, вскрикивал: «Как?!», «Да ты что!» — и тому подобное.
— Значит — Эжен? — недоверчиво спросила Лиска. — Но он же вам помогал! Поехал с вами к Джованни и вообще…
— Да, а когда мы уходили от Джованни, на балконе нас поджидала парочка головорезов! Хорошо ещё, что я сопоставила внезапную поломку лифта с перегоревшими лампами на лестнице и сделала правильный вывод.
— Но как Эжен мог предупредить головорезов, он же все время был у вас на глазах?
— Не все время. Когда мы вышли в прихожую и начали одеваться, он на минуту задержался в комнате. А у него при себе был мобильник.
— А мне все-таки кажется, что это не Эжен, — не сдавалась Лиска. — Он три года в депрессии, на себя рукой махнул — живёт в берлоге, ни с кем не общается… Разве это похоже на человека, который маниакально убирает всех, кто предположительно — только предположительно! — может его уличить? Если бы Эжен по неведомой причине убил того уголовника, он бы не стал суетиться. Конечно, я с ним незнакома, но по вашим рассказам и по тому, что говорила о нем Ирен, ему наплевать, что с ним будет.
— Я тоже не думаю, что наш Икс — это Эжен, — поддержал Лиску Эдик. — Прежде всего потому, что ему негде взять денег на наёмников. Из нас четверых он зарабатывает меньше всех. Кстати, если говорить о молчании, то Базиль годится ничуть не меньше Эжена. Он тоже не словоохотлив.
— Правда? — оживилась Надежда. — Ты думаешь он способен выслушать пространный монолог незнакомца в полном молчании?
— Вполне. Слушая других, Базиль, конечно, не хранит, вроде Эжена, каменную неподвижность — вертит что-нибудь в руках, важно кивает, — но звуков обычно не издаёт… Да, но, черт побери!.. Он действительно обожал Ирен. Нисколько не удивлюсь, если Джованни прав в том, что Базиль был в неё влюблён. И деньги! Два года назад необходимость заплатить десять тысяч баксов чуть не стала для него катастрофой. Я сам видел, во что он тогда превратился. Краше в гроб кладут. Сколько он мог скопить за эти два года? Ну, пусть даже пятнадцать-двадцать тысяч. За такие деньги можно нанять киллера, но у нас их по меньшей мере двое! Да ещё баба, которая им помогает, — помните звонок таинственной незнакомки? За такую смешную сумму они похитили и, вероятно, убили Мыколу, стреляли в мужа Ирен, обзванивали миллион моих знакомых, сидели в засаде на лестнице, пытались отравить нас газом? Как хотите, но я этому не верю!
— Значит, Базиль тоже отпадает? — Лиска вздохнула. — У вас нет ощущения, будто нас все время швыряет вверх-вниз? Только найдёшь доводы в пользу одного из подозреваемых, воспрянешь — вот она, разгадка! И сразу — бух вниз! Опять не подходит. Точно на американских горках катаешься…
Все уныло замолчали. Неизвестно, о чем размышляли Лиска и Эдик. Надежда не размышляла ни о чем. Точнее, пустила свои мысли на самотёк и лениво ждала, куда они её вынесут.
«Американские горки… Забавно, что в Америке этот аттракцион называется русскими горками. А то, что у нас называется „уйти по-английски“, у англичан звучит как „уйти по-французски“… А русская рулетка на самом деле появилась в Америке во время калифорнийской золотой лихорадки… Кто это недавно говорил про русскую рулетку? Ах, да! Джованни. Какому идиоту могло прийти в голову назвать так водку?.. Интересно, что они на этикетке нарисовали? Револьвер? Череп и кости? А что, недавно какой-то мужичок демонстрировал по телевизору канадские сигареты с гробиком на пачке… Вероятно, результат кампании по борьбе с курением. Так что не такую уж и чушь они несли, когда разыгрывали Катрин. Ещё немного, и правда начнут всякую гадость вместо табака подкладывать… Хотя до цианистого калия дело вряд ли дойдёт… Минутку! Цианистый калий в сигаретах… Эдик говорил, что уголовника отравили сигаретой! Совпадение? Или убийца присутствовал при том разговоре? Да, но что это нам даёт? Они все четверо присутствовали. Эдик толкнул целую речь в пользу радикальных мер, остальные подавали реплики… Реплика Эжена, если я не ошибаюсь: „Ну, это они уж слишком!“ Джованни выразил надежду, что трубочный табак не пострадает. Базиль сказал, что теперь-то точно бросит курить… О Господи! Неужели?..»
— Стоп! Кажется, я нашла… — сказала Надежда сдавленным голосом. И замолчала.
— Ну?!
— Да говори же!
Надежда откашлялась.
— Предупреждаю сразу: на первый взгляд, версия совершенно дикая. Но она даёт ответ на вопрос, который все время меня мучил. Почему Икс — нормальный законопослушный гражданин, работающий в солидной фирме и ни разу не вызвавший у коллег подозрения в маниакальности или принадлежности к криминальным кругам, — ни с того ни с сего убил человека, которого увидел впервые в жизни? До сих пор у меня было только одно объяснение: на самом деле он увидел этого парня не впервые; тот явился откуда-то из прошлого Икса, но почему-то его не узнал. Или сделал вид, что не узнал. Но это объяснение выглядит слишком уж… литературным, что ли. От него так и веет Диккенсом, романом-загадкой, надуманной драмой. В жизни так не бывает. И ещё одна вещь меня смущала. По всему выходит, что убийство заранее не планировалось. Откуда Иску было знать, что молодой человек придёт к нему на работу? И даже если он допускал такую возможность, то наверняка не собирался убивать в таком многолюдном месте. Тогда зачем он принёс на работу отравленные сигареты?
— Переходи к ответам, Надежда, — не выдержал Эдик. — Вопросы мы можем задавать не хуже тебя.
— Ладно. Я пришла к выводу, что убийство было случайностью чистой воды. Человек в поисках работы зашёл в одно из офисных зданий, встретил в холле мужчину, спросил, держат ли здесь ночных сторожей, и, узнав, что нет, начал доказывать неблагоразумность такого беспечного отношения к частной собственности. В процессе доказательства он полез в карман за куревом, обнаружил, что пачка пуста, и попросил сигаретку у слушателя. Тот, видимо, был погружён в собственные мысли, поэтому бездумно сунул руку в карман и протянул свою пачку, совершенно позабыв, что там лежит сигарета, пропитанная цианидом…
— Надька, ты перегрелась! — убеждённо заявил Эдик. — Тебе не кажется, что ты отвергла свою «литературную» версию ради абсолютно безумной? С какой целью нормальный человек будет таскать в кармане пачку с сигаретой, пропитанной цианидом, и как он может он ней позабыть?!
— Остынь на минутку и скажи: сочетание слов «сигарета» и «цианистый калий» тебе ни о чем не напоминает?
Эдик вдохнул, а выдохнуть забыл. На целую минуту. Потом воздух вырвался из него с каким-то странным звуком. И только после этого ему удалось произнести более-менее членораздельно:
— Ты думаешь?…
Тут взорвалась Лиска.
— Возможно, вам это покажется странным, но лично мне ваше сочетание ни о чем не говорит! Может быть, вы соблаговолите просветить тёмную дуру?
— Извини, Лиска, — опомнилась Надежда. — Тебе оно и не может ни чем о говорить. Это, так сказать, шутка для узкого круга посвящённых. Однажды собрались в курилке пятеро здоровых мужиков и разыграли одну девчонку, убедив её, будто дума в рамках борьбы с курением собирается издать закон, предписывающий производителям подкладывать в каждую десятитысячную пачку одну сигарету, отравленную цианистым калием. Дело происходило у Эдика на работе, и среди мужиков были все трое наших подозреваемых — ну, и, ясное дело, Эдик, который был одним из инициаторов розыгрыша. Остальные подозреваемые ему поддакивали и подавали реплики. В частности, Базиль заявил, что теперь-то уж точно бросит курить. И, что самое интересное, действительно бросил.
— Но… — Лиска открыла рот. — Не может быть…
— Я предупреждала, что версия, на первый взгляд, дикая. Но почему бы и нет? Почему, человек, безуспешно сражающийся со своим пристрастием к никотину, не мог задуматься над блистательными доводами Эдика в пользу радикальных мер борьбы с курением и решить, что идея недурна? Идея, конечно, нетривиальная — положить в пачку отравленную сигарету, дабы оградить себя от соблазна, — но, насколько я поняла, Базиль и сам — личность довольно неординарная.
— О господи! — Лиска судорожно сглотнула. — Какая чудовищная нелепость! Стать убийцей из-за желания избавиться от вредной привычки!.. Бедный Базиль! Но… Как же Ирен? Неужели он убил женщину, которую боготворил, только потому, что она могла его разоблачить? А потом нанял бандитов, чтобы убивать ещё и ещё?.. Это же безумие!
Надежда вздохнула.
— Я не обещала ответить вам на ВСЕ вопросы. Могу только предположить, что пережитое испытание нанесло удар по психике Базиля. По словам Эдика, он «тяготел к святости», а путь к святости, согласно литературе, — стезя, опасная для душевного здоровья. Представь себе: ты постоянно укрощаешь плоть, закаляешь дух, совершенствуешься, а в результате становишься…
— Да! — вдруг воскликнул Эдик. — Ты права, Надежда! Я вспомнил. Базиль бросил курить примерно в мае, но ещё в сентябре я видел, как он, разговаривая, крутил в руках портсигар. Залезет в карман, вытащит, повертит, повертит и сунет обратно. Вот сволочь! — Он ударил кулаком по столу. — А какие слезы лил, когда нам про Ирен сообщили! Иуда! Едем! Я лично сделаю из него отбивную!
— Куда мы поедем, Эдик? — попыталась увещевать его Надежда. — Его же нет в Москве!
— Который час? Половина двенадцатого? Его поезд в три часа приходит. В начале четвёртого он будет на работе — от вокзала до нас идти десять минут. Базиль всегда там ночует, когда из своего Тамбова возвращается. Геша!
Человек-гора, скромно сидевший на кухне, загремел бамбуковым занавесом и вышел на зов. Под мышкой у гиганта торчал толстенный том. Одарив присутствующих виноватой улыбочкой, Геша шмыгнул к книжному шкафу и поставил том на свободное место. «Братья Карамазовы», — оторопело прочла Надежда и мысленно присвистнула: — «Ни фига себе охранничек нынче пошёл!»
— Позволь нам, пожалуйста, взять до утра машину. Нам нужно съездить в Москву.
— Владимир Анатольевич не велел вас одних отпускать. Если надо, я вас сам отвезу.
— Понимаешь, мы не хотим брать с собой ребёнка — мало ли, что… Значит, кому-то нужно с ним остаться.
— Лучше уж останусь я, — вмешалась Лиска. — Мне твоё «мало ли что» не нравится. Геша должен поехать, он лучше любого из нас готов ко всяким неожиданностям.
— Но вас с Микки тоже нужно охранять! — напомнил Эдик. — Вдруг, пока нас не будет, сюда нагрянут вчерашние бандюки?
— Ну вот что, — решил Геша. — Я сейчас вызову своего сменщика, он покараулит Микки и Елизавету Петровну, а я отвезу вас с Надеждой Валентиновной куда прикажете.
Часть четвёртая
22
Базиля душила бессильная ярость. В этом не было ничего необычного — она душила его после каждой поездки домой; не помогали никакие медитации, никакой аутотренинг. Но на этот раз он уезжал из Москвы таким измочаленным и опустошённым, что, казалось, ни один раздражитель не пробьёт эту чёрную пустоту. Однако Юлии это опять удалось. Ей всегда удавалось довести его до кипения, в каком бы состоянии он ни находился.
После развода Базиль всерьёз опасался свихнуться. Желание расправиться с бывшей женой преследовало его неотвязно, а временами просто захлёстывало, и он выпадал из реальности. Единственной преградой на пути к безумию, к одержимости, оставалась любовь к дочери. Ради Светика он должен был во что бы то ни стало избавиться от наваждения, победить свою навязчивую идею. Но заставить себя обратиться к психотерапевтам и прочим психоаналитикам было выше его сил. Базиль вырос в простой, чуждой интеллигентским рефлексиям среде и считал специалистов такого рода опасными шарлатанами.
Человек, нуждающийся в психологической поддержке и отвергающий помощь психологов, как правило, обращается к друзьям. Но Базиль всегда испытывал некоторые трудности при попытке облечь мысли в слова. Выразить же словами свои чувства и смутные желания и вовсе было для него делом невозможным. Да и не по-мужски это, считал он.
Помощь пришла с неожиданной стороны. Однажды перед поездкой в Тамбов Базиль заглянул в книжную лавку купить какого-нибудь чтива в дорогу и зацепился взглядом за невзрачную брошюрку, название которой призывало: «Исцелись!» Вообще-то он не доверял таким книжонкам — за последние годы их развелось великое множество, а целительное воздействие, которое они, по идее, должны были оказывать на общество, как-то не ощущалось. Но в тот день что-то заставило его взять брошюрку в руки — может быть, категорический императив названия. Через полчаса продавщица раздражённо потребовала, чтобы он либо заплатил за книжку, либо положил её на место («Здесь не читальный зал!»). Базиль заплатил.
Автор брошюры — целитель и по совместительству философ, не скрывал, что его мировоззрение, как и концепция болезни и страдания, сложились под влиянием восточной философской мысли. Но, создавая своё учение, он сумел преобразовать чуждые и туманные для западного человека категории в удобоваримую теорию. Исцелиться — значит обрести целостность. Наша вселенная — единый однородный организм. Каждое из существ, её населяющих, несёт в себе все свойства вселенной в целом, подобно молекуле, обладающей всеми химическими свойствами данного вещества. Растения, животные, люди, боги по сути своей одинаковы — ни хорошие, ни плохие, просто сущие. Добро и зло появляются там, где часть целого осознает свою обособленность, отделяет себя от остального мира, возводит умозрительные границы. Боль, страдание суть реакция на отторжение части от целого, центростремительная сила, призванная вернуть отрывающуюся «каплю» в «мировой океан». Уберите границы, которые вы воздвигаете между собой и остальным миром, и боль исчезнет. Осознайте, что любое ваше действие, направленное вовне, направлено и на вас. Отнимая у другого, вы отнимаете у себя, даря — получаете, применяя силу — становитесь объектом насилия, проявляя заботу о других — заботитесь о себе. Не судите никого: человек, которого вы судите, во всем равен вам — и в дурном, и в хорошем. В вас заключена вся мудрость святых и все тёмные страсти самых кровавых злодеев. Перестаньте цепляться за свою обособленность, примите в себя остальной мир, и вы сравняетесь с богами, достигнете полной гармонии. В качестве средства достижения этой неслабой цели автор рекомендовал лично разработанную им систему аутотренинга и традиционные восточные методики самосовершенствования.
Своеобычность, красота и гуманность этого взгляда на мир потрясли неискушённого Базиля, как откровение. Он зачитал брошюрку до дыр, потом набросился на восточную религиозно-философскую литературу, глотая без разбору труды проповедников веданты, йоги, буддизма, джайнизма и даже даосизма. Он занимался аутотренингом и практической йогой, перешёл на «чистую» пищу, закалял волю аскезой. Временами, особенно когда несколько недель кряду не удавалось выбраться в Тамбов, ему казалось, что он вот-вот достигнет состояния внутреннего равновесия, полной умиротворённости — словом, свободы и покоя. Но очередная встреча с бывшей женой камня на камне не оставляла от этой иллюзии. «Что же, интересно, я такого натворил в прошлой жизни? За что теперь расплачиваюсь?» — гадал он, не замечая в расстроенных чувствах, что несётся по пустынной ночной улице галопом.
Он взбежал по ступенькам, поставил сумку на перила, нашёл ключи. Стилизованный под старину фонарь, горевший под крышей портика, давал достаточно света, и все-таки Базиль не сразу попал ключом в замочную скважину — у него дрожали руки. «Опять не засну, — подумал он обречённо. — Выпить, что ли, водки? Нет, лучше сделаю упражнения, и так уже четыре дня пропустил».
Внутренняя дверь открылась и закрылась, царапнув по нервам громким лязгом пружин. Базиль пошарил рукой по стене, нашёл выключатель, нажал на кнопку и замер… На лавке курильщиков неподвижно сидели трое — Эдик Вязников и двое неизвестных — миловидная блондинка и гигант со столь необъятными плечами, что голова на их фоне выглядела маленьким инородным наростом вроде бородавки. Лица Вязникова и гиганта были подчёркнуто непроницаемыми, блондинка смотрела на Базиля с любопытством.
— Эдик?.. — неуверенно произнёс Базиль. В голове у него произошло что-то вроде взрыва — с десяток разных мыслей рассыпались и закружились, словно конфетти, вылетевшие из хлопушки. Другой на его месте засыпал бы Вязникова вопросами: Где ты пропадал? Почему не был на похоронах? Почему сидишь здесь в темноте? Кто эти люди? Зачем ты их привёл? Но, как уже говорилось, речевые центры у Базиля были не слишком развиты, поэтому он только и сумел, что сказать:
— Здравствуй… Здравствуйте, — и молча уставился на троицу, ожидая объяснений.
Но их не последовало. И Вязников, и его компаньоны продолжали хранить непонятное молчание. Пауза тянулась до неприличия долго, и наконец Базиль, чувствуя себя полным идиотом, пожал плечами и направился к двери своего офиса. Только тогда Эдик соизволил заговорить.
— Привет, Базиль. Мы вообще-то к тебе пришли.
— Да? — Базиль повернулся, подождал продолжения и, не дождавшись, пригласил: — Ну, пойдёмте ко мне в кабинет… — Тут гигант встал во весь рост, и он понял, что в кабинете будет тесновато. — Нет, лучше в общую комнату.
Жестом пригласив троицу рассаживаться вокруг стола, за которым сотрудники «Пульса» имели обыкновение пить чай, он открыл шкаф, где хранились кофеварка и электрочайник.
— Чай? Кофе?
Эдик и гигант снова промолчали, но блондинка, виновато улыбнувшись, попросила:
— Кофе, если можно.
Базиль кивнул, взял стеклянную ёмкость и подошёл к аппарату «Clear water» набрать воды. Отделил от стопки пластиковый стакан — ниша под краником была слишком мала для ёмкости, — сунул в углубление, нажал на кнопку.
— Я бы на твоём месте поостерёгся, Надежда, — со значением произнёс Вязников. — Кто знает, не окажется ли в твоём кофе цианистый калий?
Базиль, уже переливавший воду из стакана в ёмкость, застыл. Рука непроизвольно стиснула тонкий пластик, вода полилась на брюки и ботинки. Вязников, не спускавший с него неприязненного взгляда, между тем продолжал самым непринуждённым тоном:
— У нашего Базиля с недавних пор появилось неприятное пристрастие — играть с ничего не подозревающими гостями в русскую рулетку. Точнее, в её новую разновидность. Ты не пробовал запатентовать идею, Базиль? Хотя нет, она же не твоя…
Голова налилась звенящей пустотой, кровь отхлынула от лица, сердце сбилось с ритма, пропустив удар, потом, будто опомнившись, мощными толчками погнало кровь с удвоенным напором. В ушах загрохотало. Базиль смотрел на шевелящиеся губы Эдика и ничего не слышал.
Потом слух вернулся. Базиль начал разбирать слова, но никак не мог понять их смысла.
— …Зря ты это сделал, Базиль. Ирен не собиралась никого разоблачать. Больная, специально приехала сюда, чтобы сказать об этом. Она слишком хорошо относилась к нам четверым. А ты… Я думал, ты её любишь. Думал, ты способен умереть за неё. Но нет — ты предпочёл, чтобы умерла она. Лишь бы не пострадала твоя драгоценная шкура! А как насчёт ахинсы, Базиль? Разве твои убеждения разрешают тебе убивать?
И тут до Базиля дошло. Понимание пришло яркой вспышкой короткого замыкания. Потом сознание померкло, и жажда убийства, до сих пор охватывавшая Базиля только в присутствии жены, вырвалась из темноты на волю. Он не видел ничего, кроме чёрных глаз Вязникова, горевших ненавистью, змеиного рта, извергающего самую чудовищную клевету, которую только можно представить, адамова яблока на слишком нежном для мужчины горле… Стиснуть! Сдавить это хрупкое горло! Сломать кадык… Заставить клеветника подавиться своей ложью!..
Базиль сделал шаг вперёд, ещё один, протянулся руками и сомкнул пальцы на шее Вязникова. Тот задёргался, попытался выломать их, оторвать, ударил коленом в пах, но Базиль ничего не замечал. Раздался женский крик, на плечи и спину посыпался град ударов — Базиль их не почувствовал. А потом ему на затылок опустилась кувалда, и сознание померкло окончательно.
Надежда поглядывала на спасителя Эдика с благодарностью и благоговейным ужасом. Базиль, сражённый наповал небрежным ударом Гешиного кулака, лежал у его ног мятой кучкой тряпья.
— Спасибо, Геша. Я твой должник, — выдавил из себя Эдик, растирая шею.
— Ерунда, — отмахнулся человек-гора и посмотрел под ноги. — Связать его?
Надежду передёрнуло. Её самое раннее воспоминание об этом мире было связано с отчаянными попытками вырваться из кокона зверски стянутых пелёнок. Ей до сих пор снились кошмары, в которых она сражалась со всевозможными путами.
— Не надо, Геша — попросила она. — Лучше посадите его вон туда и посидите на всякий случай рядом. Хотя, по-моему, он уже не опасен…
Человек-гора подхватил Базиля, словно тюк, и понёс угол, где метрах в трех от круглого стола стояло кожаное кресло
Минуту-другую оглушённый не подавал признаков жизни, потом пришёл в себя, покрутил головой, увидел Вязникова, и глаза его прояснились. В обращённом на Эдика взгляде появились злоба и одновременно — растерянность, отчего на лице Базиля застыло странное выражение, сочетавшее в себе свирепость с беспомощностью. Надежда подошла к аппарату с водой, сдёрнула белый конус с колонны вложенных друг в друга пластиковых стаканчиков, наполнила его и поднесла Базилю.
После развода Базиль всерьёз опасался свихнуться. Желание расправиться с бывшей женой преследовало его неотвязно, а временами просто захлёстывало, и он выпадал из реальности. Единственной преградой на пути к безумию, к одержимости, оставалась любовь к дочери. Ради Светика он должен был во что бы то ни стало избавиться от наваждения, победить свою навязчивую идею. Но заставить себя обратиться к психотерапевтам и прочим психоаналитикам было выше его сил. Базиль вырос в простой, чуждой интеллигентским рефлексиям среде и считал специалистов такого рода опасными шарлатанами.
Человек, нуждающийся в психологической поддержке и отвергающий помощь психологов, как правило, обращается к друзьям. Но Базиль всегда испытывал некоторые трудности при попытке облечь мысли в слова. Выразить же словами свои чувства и смутные желания и вовсе было для него делом невозможным. Да и не по-мужски это, считал он.
Помощь пришла с неожиданной стороны. Однажды перед поездкой в Тамбов Базиль заглянул в книжную лавку купить какого-нибудь чтива в дорогу и зацепился взглядом за невзрачную брошюрку, название которой призывало: «Исцелись!» Вообще-то он не доверял таким книжонкам — за последние годы их развелось великое множество, а целительное воздействие, которое они, по идее, должны были оказывать на общество, как-то не ощущалось. Но в тот день что-то заставило его взять брошюрку в руки — может быть, категорический императив названия. Через полчаса продавщица раздражённо потребовала, чтобы он либо заплатил за книжку, либо положил её на место («Здесь не читальный зал!»). Базиль заплатил.
Автор брошюры — целитель и по совместительству философ, не скрывал, что его мировоззрение, как и концепция болезни и страдания, сложились под влиянием восточной философской мысли. Но, создавая своё учение, он сумел преобразовать чуждые и туманные для западного человека категории в удобоваримую теорию. Исцелиться — значит обрести целостность. Наша вселенная — единый однородный организм. Каждое из существ, её населяющих, несёт в себе все свойства вселенной в целом, подобно молекуле, обладающей всеми химическими свойствами данного вещества. Растения, животные, люди, боги по сути своей одинаковы — ни хорошие, ни плохие, просто сущие. Добро и зло появляются там, где часть целого осознает свою обособленность, отделяет себя от остального мира, возводит умозрительные границы. Боль, страдание суть реакция на отторжение части от целого, центростремительная сила, призванная вернуть отрывающуюся «каплю» в «мировой океан». Уберите границы, которые вы воздвигаете между собой и остальным миром, и боль исчезнет. Осознайте, что любое ваше действие, направленное вовне, направлено и на вас. Отнимая у другого, вы отнимаете у себя, даря — получаете, применяя силу — становитесь объектом насилия, проявляя заботу о других — заботитесь о себе. Не судите никого: человек, которого вы судите, во всем равен вам — и в дурном, и в хорошем. В вас заключена вся мудрость святых и все тёмные страсти самых кровавых злодеев. Перестаньте цепляться за свою обособленность, примите в себя остальной мир, и вы сравняетесь с богами, достигнете полной гармонии. В качестве средства достижения этой неслабой цели автор рекомендовал лично разработанную им систему аутотренинга и традиционные восточные методики самосовершенствования.
Своеобычность, красота и гуманность этого взгляда на мир потрясли неискушённого Базиля, как откровение. Он зачитал брошюрку до дыр, потом набросился на восточную религиозно-философскую литературу, глотая без разбору труды проповедников веданты, йоги, буддизма, джайнизма и даже даосизма. Он занимался аутотренингом и практической йогой, перешёл на «чистую» пищу, закалял волю аскезой. Временами, особенно когда несколько недель кряду не удавалось выбраться в Тамбов, ему казалось, что он вот-вот достигнет состояния внутреннего равновесия, полной умиротворённости — словом, свободы и покоя. Но очередная встреча с бывшей женой камня на камне не оставляла от этой иллюзии. «Что же, интересно, я такого натворил в прошлой жизни? За что теперь расплачиваюсь?» — гадал он, не замечая в расстроенных чувствах, что несётся по пустынной ночной улице галопом.
Он взбежал по ступенькам, поставил сумку на перила, нашёл ключи. Стилизованный под старину фонарь, горевший под крышей портика, давал достаточно света, и все-таки Базиль не сразу попал ключом в замочную скважину — у него дрожали руки. «Опять не засну, — подумал он обречённо. — Выпить, что ли, водки? Нет, лучше сделаю упражнения, и так уже четыре дня пропустил».
Внутренняя дверь открылась и закрылась, царапнув по нервам громким лязгом пружин. Базиль пошарил рукой по стене, нашёл выключатель, нажал на кнопку и замер… На лавке курильщиков неподвижно сидели трое — Эдик Вязников и двое неизвестных — миловидная блондинка и гигант со столь необъятными плечами, что голова на их фоне выглядела маленьким инородным наростом вроде бородавки. Лица Вязникова и гиганта были подчёркнуто непроницаемыми, блондинка смотрела на Базиля с любопытством.
— Эдик?.. — неуверенно произнёс Базиль. В голове у него произошло что-то вроде взрыва — с десяток разных мыслей рассыпались и закружились, словно конфетти, вылетевшие из хлопушки. Другой на его месте засыпал бы Вязникова вопросами: Где ты пропадал? Почему не был на похоронах? Почему сидишь здесь в темноте? Кто эти люди? Зачем ты их привёл? Но, как уже говорилось, речевые центры у Базиля были не слишком развиты, поэтому он только и сумел, что сказать:
— Здравствуй… Здравствуйте, — и молча уставился на троицу, ожидая объяснений.
Но их не последовало. И Вязников, и его компаньоны продолжали хранить непонятное молчание. Пауза тянулась до неприличия долго, и наконец Базиль, чувствуя себя полным идиотом, пожал плечами и направился к двери своего офиса. Только тогда Эдик соизволил заговорить.
— Привет, Базиль. Мы вообще-то к тебе пришли.
— Да? — Базиль повернулся, подождал продолжения и, не дождавшись, пригласил: — Ну, пойдёмте ко мне в кабинет… — Тут гигант встал во весь рост, и он понял, что в кабинете будет тесновато. — Нет, лучше в общую комнату.
Жестом пригласив троицу рассаживаться вокруг стола, за которым сотрудники «Пульса» имели обыкновение пить чай, он открыл шкаф, где хранились кофеварка и электрочайник.
— Чай? Кофе?
Эдик и гигант снова промолчали, но блондинка, виновато улыбнувшись, попросила:
— Кофе, если можно.
Базиль кивнул, взял стеклянную ёмкость и подошёл к аппарату «Clear water» набрать воды. Отделил от стопки пластиковый стакан — ниша под краником была слишком мала для ёмкости, — сунул в углубление, нажал на кнопку.
— Я бы на твоём месте поостерёгся, Надежда, — со значением произнёс Вязников. — Кто знает, не окажется ли в твоём кофе цианистый калий?
Базиль, уже переливавший воду из стакана в ёмкость, застыл. Рука непроизвольно стиснула тонкий пластик, вода полилась на брюки и ботинки. Вязников, не спускавший с него неприязненного взгляда, между тем продолжал самым непринуждённым тоном:
— У нашего Базиля с недавних пор появилось неприятное пристрастие — играть с ничего не подозревающими гостями в русскую рулетку. Точнее, в её новую разновидность. Ты не пробовал запатентовать идею, Базиль? Хотя нет, она же не твоя…
Голова налилась звенящей пустотой, кровь отхлынула от лица, сердце сбилось с ритма, пропустив удар, потом, будто опомнившись, мощными толчками погнало кровь с удвоенным напором. В ушах загрохотало. Базиль смотрел на шевелящиеся губы Эдика и ничего не слышал.
Потом слух вернулся. Базиль начал разбирать слова, но никак не мог понять их смысла.
— …Зря ты это сделал, Базиль. Ирен не собиралась никого разоблачать. Больная, специально приехала сюда, чтобы сказать об этом. Она слишком хорошо относилась к нам четверым. А ты… Я думал, ты её любишь. Думал, ты способен умереть за неё. Но нет — ты предпочёл, чтобы умерла она. Лишь бы не пострадала твоя драгоценная шкура! А как насчёт ахинсы, Базиль? Разве твои убеждения разрешают тебе убивать?
И тут до Базиля дошло. Понимание пришло яркой вспышкой короткого замыкания. Потом сознание померкло, и жажда убийства, до сих пор охватывавшая Базиля только в присутствии жены, вырвалась из темноты на волю. Он не видел ничего, кроме чёрных глаз Вязникова, горевших ненавистью, змеиного рта, извергающего самую чудовищную клевету, которую только можно представить, адамова яблока на слишком нежном для мужчины горле… Стиснуть! Сдавить это хрупкое горло! Сломать кадык… Заставить клеветника подавиться своей ложью!..
Базиль сделал шаг вперёд, ещё один, протянулся руками и сомкнул пальцы на шее Вязникова. Тот задёргался, попытался выломать их, оторвать, ударил коленом в пах, но Базиль ничего не замечал. Раздался женский крик, на плечи и спину посыпался град ударов — Базиль их не почувствовал. А потом ему на затылок опустилась кувалда, и сознание померкло окончательно.
Надежда поглядывала на спасителя Эдика с благодарностью и благоговейным ужасом. Базиль, сражённый наповал небрежным ударом Гешиного кулака, лежал у его ног мятой кучкой тряпья.
— Спасибо, Геша. Я твой должник, — выдавил из себя Эдик, растирая шею.
— Ерунда, — отмахнулся человек-гора и посмотрел под ноги. — Связать его?
Надежду передёрнуло. Её самое раннее воспоминание об этом мире было связано с отчаянными попытками вырваться из кокона зверски стянутых пелёнок. Ей до сих пор снились кошмары, в которых она сражалась со всевозможными путами.
— Не надо, Геша — попросила она. — Лучше посадите его вон туда и посидите на всякий случай рядом. Хотя, по-моему, он уже не опасен…
Человек-гора подхватил Базиля, словно тюк, и понёс угол, где метрах в трех от круглого стола стояло кожаное кресло
Минуту-другую оглушённый не подавал признаков жизни, потом пришёл в себя, покрутил головой, увидел Вязникова, и глаза его прояснились. В обращённом на Эдика взгляде появились злоба и одновременно — растерянность, отчего на лице Базиля застыло странное выражение, сочетавшее в себе свирепость с беспомощностью. Надежда подошла к аппарату с водой, сдёрнула белый конус с колонны вложенных друг в друга пластиковых стаканчиков, наполнила его и поднесла Базилю.