Страница:
А революция в Неаполитанском королевстве все-таки победила. Королю Фердинанду пришлось дать своему народу конституцию, в стране появилось буржуазно-либеральное правительство.
Когда установился порядок, возобновилась и концертно-театральная жизнь Неаполя. Состоялась наконец премьера «Магомета II», которая прошла 3 декабря 1820 года. Несмотря на актуальность проблем оперы, она встретила довольно холодный прием у слушателей. Новизна формы, обогащенная гармонизация инструментовки неприятно удивили неаполитанских театралов, которые всегда больше всего ценили виртуозность стиля и мелодическую красоту. И только потому, что все это появилось в опере Россини, которого все так любили и уважали, не было провала. Как же все-таки публика не любила ничего нового!
За прошедшие три года Россини писал в основном «серьезные» оперы. Неожиданная перемена вкусов? Да нет, скорее закономерность. Просто о многом хотелось говорить без смеха. Сказывалось и то, что новое течение в искусстве – романтизм – вносил свои коррективы и в музыку. А это влекло и новые средства. Новаторство Россини отличалось тем, что кардинально композитор ничего не менял. Зато новый взгляд на традиционные приемы, их новые сочетания и применение давали удивительные результаты. Впрочем, почему удивительные? Вполне логичные и закономерные, хотя и несколько неожиданные в своей «знакомой» новизне.
Глава 12.
РИМСКИЙ КАРНАВАЛ И КОНЕЦ ХОЛОСТЯЦКОГО ЖИТЬЯ
После проведения обязательных по контракту спектаклей Россини отправился в Рим. К карнавальному сезону 1821 года Вечный город ждал его новой оперы. На сей раз премьера должна была состояться в театре «Аполло», импресарио которого был некто Вестрис. Для театра являлось большой удачей заключить договор с таким знаменитым композитором, потому-то довольный импресарио и дал объявление в газету, не только пообещав римлянам новую работу любимого ими композитора, но даже сообщив ее название – «Матильда».
Как всегда, Джоаккино остановился в доме своего друга Картони. Он сразу хотел приняться за сочинение, но не тут-то было! Сложности начались с либретто, которое должен был написать один неаполитанский поэт. Но ко времени отъезда Россини в Рим заказ не был выполнен, готов был только I акт, а когда Россини ознакомился с ним, то он оказался негодным. Снова перед Джоаккино встала проблема поиска интересного сюжета и человека, способного быстро превратить его в либретто. Им стал Якопо Ферретти. У него в работе находилась мелодрама «Ужасный Коррадино», были готовы уже пять сцен. Однако поэт не собирался заканчивать свою пьесу текущей зимой, потому что был загружен: только в этом сезоне должны были пойти оперы Мерканданте и Грациоли с его либретто. И все же когда Россини прочитал готовые стихи, он понял, что это то, что ему надо. Как композитор убедил занятого поэта – неизвестно, но тот взялся за создание либретто для нашего маэстро!
И все-таки либретто было готово только к началу февраля. А в Риме шумел и смеялся, пел и танцевал один из самых веселых народных праздников – карнавал! Шутки, переодевания, розыгрыши, разве мог такой человек, как Россини, не принять участия в этих увеселениях? Тем более что подобралась такая занятная компания: Паганини, приехавший в Рим с концертами, композитор Пачини, певица Липпарини, для которой предназначалась главная роль будущей оперы, их приятель Д'Ацельо. И всех их объединял Россини, чьи искрометное веселье, неувядающий оптимизм и огромная жизненная сила могли расковать даже такого мрачного и нелюдимого человека, как Паганини. Только Джоаккино мог заставить его искренне и простодушно смеяться. Тепло дружеского общения в отношениях двух музыкантов дополнялось еще и взаимным профессиональным уважением. Они понимали друг друга. Живейшая симпатия, связывавшая их, основывалась и на сходстве их художественных темпераментов, и на любви к острому словцу, ведь таинственная мрачность Паганини, ставшая легендарной среди непосвященных, не мешала ему быть веселым и насмешливым с таким же художником, как он сам.
И вот однажды компания Россини решила устроить забавный маскарад – переодеться нищими слепцами и просить милостыню. Представление было намечено на «Жирный четверг» (начало масленицы-карнавала). Быстро сочинили жалостливые стишки:
В разгар карнавального веселья в театре «Аполло» прошла премьера оперы «Белый пилигрим» довольно посредственного композитора Грациоли. В угождение вкусам противников новой школы в ней было все по старинке. А успех оказался ошеломляющим Россини и его друзья знали вкусы публики, и все же они не могли не посмеяться. Как вспоминал Пачини, друзья быстро разучили хор из понравившейся публике оперы, «причесались и оделись по моде старых учителей музыки, то есть в черные тоги и большие парики, загримировали лица черными и красными разводами», а в руки взяли ноты. Эта живописная группа прошествовала по Корсо, затем остановилась перед кафе. Если раньше «музыканты» вызывали смех, смешанный с удивлением, то вдруг все поняли насмешку. В толпе начал зреть гнев на смельчаков, посягнувших на оперу и ее автора. Они «предосторожности ради стали отступать в разные стороны и поскорее смылись».
Веселый карнавал подходил к концу, и наконец Ферретти закончил работу. Либретто Ферретти основывалось на комедии малоизвестного автора. Этот сюжет использовался также французским композитором Э. Мегюлем. Комедия называлась «Изабелла Шабран». Но ведь в газете была обещана опера «Матильда»! И вот тут, как писал сам Ферретти, пришлось пойти на небольшую хитрость, чтобы не давать повода для толков недоброжелателей. Изабеллу переименовали в Матильду, дали фамилию ди Шабран вместо предполагавшейся ди Морвел. Комедию превратили в драму со счастливым исходом, а опера получилась семисериа – полусерьезная, под названием «Матильда ди Шабран, или Красота и железное сердце». Ее содержание таково: злодей и женоненавистник Коррадино влюбляется в прекрасную Матильду. Однажды в приступе ревности он хочет убить ее, но силой своего очарования девушке удается укротить ревнивца и подчинить его своей власти. И вот либретто на руках, а на его озвучивание осталось всего дней 20! Опять спешка! Поэтому-то и пришлось использовать ранее написанную музыку, в частности отрывки из «Риччардо и Зораиды». Но Джоаккино все равно не успевал. Тогда-то и пришлось прибегнуть к дружеской помощи. К Пачини летит записка: «Дражайший Пачини! Иди ко мне как можно скорее, мне необходимо тебя видеть. Друзья познаются в беде». Когда Пачини прибежал, выяснилось, что первый акт уже закончен и требуется подмога во втором. К этому действию Пачини написал интродукцию, терцет и дуэт женских голосов. Правда, его музыка заметно отличалась от россиниевской, вплоть до того, что ее можно было посчитать карикатурой на музыку маэстро. И все же наконец опера была закончена.
Вечером 24 февраля 1821 года в театре «Аполло» царило необычное оживление. Трудно сказать – успех это был или провал. Дело в том, что во время спектакля между сторонниками и противниками Россини завязалась жаркая перепалка. Яростный свист последних пытались заглушить бурные аплодисменты. Надо признать, что исполнение было бы весьма посредственным, если бы не неожиданный дирижер. Перед самым спектаклем случилось Несчастье: на генеральной репетиции скончался дирижер оркестра Болло. Премьера оказалась под угрозой срыва. Но настоящие друзья никогда не оставляют в беде. Выручил Паганини. Практически без подготовки он продирижировал спектаклем и двумя последующими. Нельзя сказать, что это была для него совсем незнакомая музыка. Когда Россини трудился над созданием партитуры, его знаменитый друг постоянно находился с ним, проигрывал на скрипке целые отрывки, причем, изображая подчас целый оркестр, нередко давал советы. Казалось бы, найдена замена умершему дирижеру – значит, все в порядке. Но не тут-то было! Беда не ходит одна. Заболел валторнист. И опять выручил Паганини! Он исполнил на альте сложнейшее соло валторны перед арией дона Раймондо. В распоряжении гениального скрипача оказалась всего одна репетиция – генеральная. Чтобы повести оркестр за собой, Паганини прибег к маленькой хитрости: он сыграл партию первой скрипки на октаву выше, при этом транспонировав самые трудные места. Оркестранты были сначала ошеломлены искусностью нового дирижера, а потом, словно завороженные силой чудесного вдохновения замечательного музыканта, чутко следовали за каждым его жестом. Оркестр достиг небывалого единства и слитности звучания, изумительной живости и проникновенности звуков.
Римская газета «Новости дня» после премьеры оперы опубликовала о ней статью, в которой были такие строки: «Единственное, что уже никогда не повторится, сколько бы раз нам ни довелось слушать… «Матильду ди Шабран» в других постановках, это дирижер, потому что в этом единственном случае нам выпало счастье видеть и слышать, как оперой благодаря нежной и бескорыстной дружбе дирижирует столь знаменитый Паганини, смычок которого обладает силой грома, нежностью соловья, мастерством идеального профессионализма и неповторим». Именно такое великолепное руководство оркестром позволило сторонникам Россини одержать победу над противниками. Россини был восхищен искусством своего друга, его искренняя благодарность не знала границ. А над свистками он смеялся! Когда на следующий день после спектакля Джоак-кино, бывший с друзьями, встретил на улице Пачини, то тут же шутливо сообщил: «Знайте, синьоры, что свистки вчера вечером предназначались не только мне, но и ему, потому что он помог мне закончить «Матильду»!» На это не растерявшийся Пачини с довольной улыбкой ответил: «А для меня было великой честью стать товарищем по несчастью Маэстро всех маэстро!»
Вот так и проходила для Россини карнавальная зима 1821 года. Он принял участие и в великосветских развлечениях. Как всегда, по свидетельству Ригетти-Джорджи, «знатные синьоры всячески ублажали Россини, чтобы заполучить его к себе на один вечер в качестве украшения их общества». Россини был не только остроумным весельчаком и человеком удивительно приятным в общении. Нередко еще «он изумительно пел», выразительно и виртуозно. Вот где проявлялся академик пения Болонской академии! У Джоаккино был красивый баритональный тенор, мягкий и гибкий, очень широкого диапазона. Пачини рассказывал, что на одном из вечеров во дворце княгини Паолины Боргезе Россини своим исполнением каватины Фигаро превзошел всех певцов, бравшихся за эту роль.
В начале марта маэстро уже вернулся в Неаполь. Там его ждало соприкосновение с музыкой любимого композитора – надо было разучить с оркестром и хором и исполнить ораторию Гайдна «Сотворение мира». Это произведение Джоаккино любил еще с юных лет, обращение к нему доставило много приятных минут. Бессмертное творение Гайдна прозвучало 10 апреля, великолепно исполненное под чутким руководством Россини, который знал наизусть каждую ноту.
Весной того года в Неаполь приехал один из крупных импресарио тех лет, чтобы найти в Италии и пригласить в Европу хороших артистов, в которых нуждались итальянские театры Вены, Парижа, Лондона. Это было как раз кстати для Россини, поскольку прошедший карнавальный сезон был последним в его контракте с Барбайей. Не потому, что знаменитый маэстро не хотел больше сотрудничать с театром «Сан-Карло», а потому, что его влекли новые, незнакомые места, театры, люди. Ведь за последние 10 – 12 лет он исколесил всю Италию вдоль и поперек, теперь были нужны другие яркие впечатления. По возвращении с гастролей Джоаккино опять стал работать с Барбайей.
А гордый Неаполь, шесть лет назад принявший молодого композитора столь настороженно, теперь души в нем не чаял. К праздничному спектаклю, состоявшемуся 27 декабря 1821 года, Россини сочинил кантату «Благодарность» для четырех солистов и хора на стихи Д. Дженойно. В тот вечер в театре «Сан-Карло» собралась вся знать города во главе с королевской фамилией. Это было почетно для композитора, тем более что музыка принималась с восторгом. Название кантаты оказалось знаменательным, потому что прославленному маэстро, подарившему Неаполю столько прекрасной музыки, была выражена заслуженная признательность.
А тем временем Россини уже начал работать над новой оперой, которую он должен был представить к своему последнему карнавальному сезону в столице Неаполитанского королевства. Либреттист Тоттола уже приготовил для него стихи. Сюжет был заимствован из трагедии, автором которой был француз де Беллой. Он заключался в следующем: счастливая и спокойная жизнь короля Полидоро нарушается внезапным нападением на его остров кровного врага Ацора, который воспользовался отсутствием Ило, зятя короля, с войском. Но не успевает Ацор объявить себя королем, как его убивает авантюрист Антеноре, объявивший себя монархом. А Полидоро спрятался. Его дочь Зельмира приносит отцу пищу. Коварный Антеноре выслеживает принцессу и узнает, где скрывается Полидоро. Но в это время возвращается Ило с войском, побеждает злодея Антеноре, и под радостные приветствия народа на троне вновь воцаряется Полидоро.
На этот раз Россини очень вдумчиво подошел к партитуре. Гаомонизация и инструментовка создавались в соответствии с новаторскими устремлениями композитора. Хоть и говорили, что Джоаккино писал оперу в расчете на венских слушателей, более привычных к музыкальным сложностям, но разве у итальянского маэстро не было подобных прецедентов? Сколько угодно, так что это неудивительно. Удивительно другое – единодушный горячий прием оперы у неаполитанских слушателей! Местная пресса назвала Россини «гением современной музыки»! В опере есть много очень удачных номеров, как, например, каватина Антеноре «Что видел!», быстрая часть которой стала образцом для многих последующих композиторов вплоть до Верди. Поражала и оригинальность инструментовки, взять хотя бы дуэттино женских голосов «Почему смотришь на меня и плачешь?», которое сопровождается арфой и английским рожком, дающими новую оркестровую краску. Кроме того, успеху сопутствовало отличное исполнение, ведь в труппу входили такие певцы, как тенора Давид и Ноццари, а также Кольбран. Правда, современники утверждают, что голос Изабеллы уже потускнел, однако Россини, отлично знавший его особенности, постарался написать для нее партию так, чтобы скрыть недостатки. Опера «Зельмира» увидела свет 16 февраля 1822 года, была благосклонно принята слушателями и продержалась на сцене до окончания карнавального сезона. Последний спектакль состоялся 6 марта. Благодарные неаполитанцы устроили Россини овацию. В тот вечер они прощались с полюбившимся композитором.
Джоаккино теперь предстояли гастроли в Вене. Барбайя уехал туда еще в декабре прошлого года. На следующий день после закрытия карнавального сезона Россини отбыл из Неаполя. Но не в Вену и не один! Ну и что? Для человека, пользующегося таким успехом у женщин, нет ничего удивительного, если спутницей в его поспешном отъезде оказалась прекрасная дама. Однако на сей раз это было не пикантное приключение, а серьезно обдуманный поступок – Россини решил жениться. И его избранницей стала очаровательная примадонна театра «Сан-Карло» Изабелла Кольбран. Их знакомство, начавшееся 7 лет назад с постановки «Елизаветы, королевы Английской» и лихой насмешливой перепалки, постепенно переросло в крепкую привязанность и верную дружбу, на основе которой возникла любовь. Красавица Изабелла пользовалась широкой известностью в Неаполе тех дней. Все знали о ее нежной дружбе с могущественным Барбайей, в обществе они всегда появлялись вдвоем. Сплетничали о ее тайной связи с неаполитанским королем, но об их романе с Россини не знал никто. Правда, говорили, что знаменитый композитор неравнодушен к не менее знаменитой примадонне не только как к певице, но и как к женщине. Но не было известно никаких подробностей. И в этом нет ничего удивительного. Таков был характер Джоаккино. Все свои самые глубокие переживания он всегда прятал под маской насмешливого безразличия. А броня острот не скрыла от Изабеллы человека доброго, отзывчивого и ранимого. Все эти качества избалованная артистка оценила по заслугам, искренне привязавшись к Россини всем сердцем. Впрочем, нравы театральной богемы были таковы, что близости молодых людей не могла бы помешать их официальная свобода друг от друга.
В приближении свадьбы Джоаккино и Изабеллы большую роль сыграла Анна Россини, мечтавшая видеть сына солидным женатым человеком. А тот еще с детства очень нежно относился к своим родителям и старался делать им приятное. Однажды Россини сказал своему приятелю, итальянскому писателю Де Санктису: «Желание сделать ей (матери. – О. К.) приятное побудило меня жениться, между тем как я предпочел бы остаться холостым». А с Изабеллой его связывала еще и добрая дружба с ее отцом. Когда в апреле 1820 года тот умер, Россини заказал на его могилу роскошное надгробие неаполитанскому скульптору. Там должны были быть две фигуры – плачущая дочь и певец, возглашающий славу умершему. Может быть, он имел в виду Изабеллу и себя? Сам по себе этот факт знаменателен, свидетельствует о характере добром, чувствительном к горю близкого человека, и он еще более сблизил дочь умершего и друга.
Что бы там ни говорили, а сейчас Россини увозил в Болонью именно Изабеллу Кольбран. Еще с середины декабря 1821 года композитор начал собирать необходимые для совершения свадебного договора документы, дав поручение своему пезарскому дяде. Но все это он просил делать в строжайшей тайне. Тому были две причины: он хотел сделать приятный сюрприз матери и не желал никакой помпезности. Столь тщательно и столь секретно подготавливаемая свадьба состоялась 16 марта 1822 года в местечке Кастеназо в 10 километрах от Болоньи. Церковь, в которой справили обряд, была маленькой, венчал Россини и его избранницу простой деревенский священник, все было очень скромно, зато атмосфера интимности, царившая вокруг, еще раз подчеркивала серьезность и ответственность решения молодого композитора, ведь он всегда скрывал все, что касалось его личной жизни, искренних чувств и переживаний.
Сразу после' венчания молодые супруги направились в имение Изабеллы. Там ждал их аккуратный трехэтажный домик с красной черепичной крышей. С двух сторон на уровне второго этажа были расположены изящные балконы с фигурной каменной оградой. Их поддерживали четыре легкие колонны, образуя элегантные арки. Позади, полукругом около дома, раскинулся роскошный парк, аллеи и лужайки которого манили к себе очарованием уюта. Изабелла Кольбран была очень богата, и злые языки болтали, что, дескать, Россини польстился на ее деньги, земли и имущество. Как же плохо знали они его характер! Его пренебрежительное отношение к мелочам жизни! Он любил комфорт и удобства, но никогда не пожертвовал бы своей честью во имя угождения меркантильным интересам. При всей любви к бродячей артистической жизни Джоаккино уже достиг того возраста (30 лет), когда его Могли привлечь прелести устойчивой и размеренной семейной Жизни. Вот и сейчас, прежде чем вновь окунуться в водоворот театральных забот и волнений, удалось выкроить несколько спокойных дней и провести их на лоне радостно просыпающейся от зимней спячки природы вместе с человеком, которому можно доверить все, – с любимой женой.
Как всегда, Джоаккино остановился в доме своего друга Картони. Он сразу хотел приняться за сочинение, но не тут-то было! Сложности начались с либретто, которое должен был написать один неаполитанский поэт. Но ко времени отъезда Россини в Рим заказ не был выполнен, готов был только I акт, а когда Россини ознакомился с ним, то он оказался негодным. Снова перед Джоаккино встала проблема поиска интересного сюжета и человека, способного быстро превратить его в либретто. Им стал Якопо Ферретти. У него в работе находилась мелодрама «Ужасный Коррадино», были готовы уже пять сцен. Однако поэт не собирался заканчивать свою пьесу текущей зимой, потому что был загружен: только в этом сезоне должны были пойти оперы Мерканданте и Грациоли с его либретто. И все же когда Россини прочитал готовые стихи, он понял, что это то, что ему надо. Как композитор убедил занятого поэта – неизвестно, но тот взялся за создание либретто для нашего маэстро!
И все-таки либретто было готово только к началу февраля. А в Риме шумел и смеялся, пел и танцевал один из самых веселых народных праздников – карнавал! Шутки, переодевания, розыгрыши, разве мог такой человек, как Россини, не принять участия в этих увеселениях? Тем более что подобралась такая занятная компания: Паганини, приехавший в Рим с концертами, композитор Пачини, певица Липпарини, для которой предназначалась главная роль будущей оперы, их приятель Д'Ацельо. И всех их объединял Россини, чьи искрометное веселье, неувядающий оптимизм и огромная жизненная сила могли расковать даже такого мрачного и нелюдимого человека, как Паганини. Только Джоаккино мог заставить его искренне и простодушно смеяться. Тепло дружеского общения в отношениях двух музыкантов дополнялось еще и взаимным профессиональным уважением. Они понимали друг друга. Живейшая симпатия, связывавшая их, основывалась и на сходстве их художественных темпераментов, и на любви к острому словцу, ведь таинственная мрачность Паганини, ставшая легендарной среди непосвященных, не мешала ему быть веселым и насмешливым с таким же художником, как он сам.
И вот однажды компания Россини решила устроить забавный маскарад – переодеться нищими слепцами и просить милостыню. Представление было намечено на «Жирный четверг» (начало масленицы-карнавала). Быстро сочинили жалостливые стишки:
Россини приспособил к ним музыку. И тут он остался верен своим привычкам: начальная мелодия заимствована из оперы «Риччардо и Зораида», прозвучавшей три года назад в Неаполе! Придумали друзья и забавную одежду: снизу – элегантный костюм, а сверху – лохмотья и обноски. «Россини и Паганини, – вспоминал Д'Ацельо, – должны были изображать оркестр, бренча на гитарах. Они задумали облачиться в женское платье. Россини увеличил свою и без того избыточную полноту, искусно подложив толщинки из пакли, вид у него получился невероятный! Паганини же, сухой как доска, с лицом, подобным грифу скрипки, переодетый женщиной, казался вдвойне тощим и долговязым»-Можно представить себе, какое впечатление производила эта честная компания! И в таком виде они побывали у некоторых знакомых, прошлись по главной улице карнавала – Корсо – и участвовали в ночном балу.
Слепы мы, и рождены мы,
Чтоб на жизнь нам подавали.
В день веселья карнавала
Дайте милостыню нам.
В разгар карнавального веселья в театре «Аполло» прошла премьера оперы «Белый пилигрим» довольно посредственного композитора Грациоли. В угождение вкусам противников новой школы в ней было все по старинке. А успех оказался ошеломляющим Россини и его друзья знали вкусы публики, и все же они не могли не посмеяться. Как вспоминал Пачини, друзья быстро разучили хор из понравившейся публике оперы, «причесались и оделись по моде старых учителей музыки, то есть в черные тоги и большие парики, загримировали лица черными и красными разводами», а в руки взяли ноты. Эта живописная группа прошествовала по Корсо, затем остановилась перед кафе. Если раньше «музыканты» вызывали смех, смешанный с удивлением, то вдруг все поняли насмешку. В толпе начал зреть гнев на смельчаков, посягнувших на оперу и ее автора. Они «предосторожности ради стали отступать в разные стороны и поскорее смылись».
Веселый карнавал подходил к концу, и наконец Ферретти закончил работу. Либретто Ферретти основывалось на комедии малоизвестного автора. Этот сюжет использовался также французским композитором Э. Мегюлем. Комедия называлась «Изабелла Шабран». Но ведь в газете была обещана опера «Матильда»! И вот тут, как писал сам Ферретти, пришлось пойти на небольшую хитрость, чтобы не давать повода для толков недоброжелателей. Изабеллу переименовали в Матильду, дали фамилию ди Шабран вместо предполагавшейся ди Морвел. Комедию превратили в драму со счастливым исходом, а опера получилась семисериа – полусерьезная, под названием «Матильда ди Шабран, или Красота и железное сердце». Ее содержание таково: злодей и женоненавистник Коррадино влюбляется в прекрасную Матильду. Однажды в приступе ревности он хочет убить ее, но силой своего очарования девушке удается укротить ревнивца и подчинить его своей власти. И вот либретто на руках, а на его озвучивание осталось всего дней 20! Опять спешка! Поэтому-то и пришлось использовать ранее написанную музыку, в частности отрывки из «Риччардо и Зораиды». Но Джоаккино все равно не успевал. Тогда-то и пришлось прибегнуть к дружеской помощи. К Пачини летит записка: «Дражайший Пачини! Иди ко мне как можно скорее, мне необходимо тебя видеть. Друзья познаются в беде». Когда Пачини прибежал, выяснилось, что первый акт уже закончен и требуется подмога во втором. К этому действию Пачини написал интродукцию, терцет и дуэт женских голосов. Правда, его музыка заметно отличалась от россиниевской, вплоть до того, что ее можно было посчитать карикатурой на музыку маэстро. И все же наконец опера была закончена.
Вечером 24 февраля 1821 года в театре «Аполло» царило необычное оживление. Трудно сказать – успех это был или провал. Дело в том, что во время спектакля между сторонниками и противниками Россини завязалась жаркая перепалка. Яростный свист последних пытались заглушить бурные аплодисменты. Надо признать, что исполнение было бы весьма посредственным, если бы не неожиданный дирижер. Перед самым спектаклем случилось Несчастье: на генеральной репетиции скончался дирижер оркестра Болло. Премьера оказалась под угрозой срыва. Но настоящие друзья никогда не оставляют в беде. Выручил Паганини. Практически без подготовки он продирижировал спектаклем и двумя последующими. Нельзя сказать, что это была для него совсем незнакомая музыка. Когда Россини трудился над созданием партитуры, его знаменитый друг постоянно находился с ним, проигрывал на скрипке целые отрывки, причем, изображая подчас целый оркестр, нередко давал советы. Казалось бы, найдена замена умершему дирижеру – значит, все в порядке. Но не тут-то было! Беда не ходит одна. Заболел валторнист. И опять выручил Паганини! Он исполнил на альте сложнейшее соло валторны перед арией дона Раймондо. В распоряжении гениального скрипача оказалась всего одна репетиция – генеральная. Чтобы повести оркестр за собой, Паганини прибег к маленькой хитрости: он сыграл партию первой скрипки на октаву выше, при этом транспонировав самые трудные места. Оркестранты были сначала ошеломлены искусностью нового дирижера, а потом, словно завороженные силой чудесного вдохновения замечательного музыканта, чутко следовали за каждым его жестом. Оркестр достиг небывалого единства и слитности звучания, изумительной живости и проникновенности звуков.
Римская газета «Новости дня» после премьеры оперы опубликовала о ней статью, в которой были такие строки: «Единственное, что уже никогда не повторится, сколько бы раз нам ни довелось слушать… «Матильду ди Шабран» в других постановках, это дирижер, потому что в этом единственном случае нам выпало счастье видеть и слышать, как оперой благодаря нежной и бескорыстной дружбе дирижирует столь знаменитый Паганини, смычок которого обладает силой грома, нежностью соловья, мастерством идеального профессионализма и неповторим». Именно такое великолепное руководство оркестром позволило сторонникам Россини одержать победу над противниками. Россини был восхищен искусством своего друга, его искренняя благодарность не знала границ. А над свистками он смеялся! Когда на следующий день после спектакля Джоак-кино, бывший с друзьями, встретил на улице Пачини, то тут же шутливо сообщил: «Знайте, синьоры, что свистки вчера вечером предназначались не только мне, но и ему, потому что он помог мне закончить «Матильду»!» На это не растерявшийся Пачини с довольной улыбкой ответил: «А для меня было великой честью стать товарищем по несчастью Маэстро всех маэстро!»
Вот так и проходила для Россини карнавальная зима 1821 года. Он принял участие и в великосветских развлечениях. Как всегда, по свидетельству Ригетти-Джорджи, «знатные синьоры всячески ублажали Россини, чтобы заполучить его к себе на один вечер в качестве украшения их общества». Россини был не только остроумным весельчаком и человеком удивительно приятным в общении. Нередко еще «он изумительно пел», выразительно и виртуозно. Вот где проявлялся академик пения Болонской академии! У Джоаккино был красивый баритональный тенор, мягкий и гибкий, очень широкого диапазона. Пачини рассказывал, что на одном из вечеров во дворце княгини Паолины Боргезе Россини своим исполнением каватины Фигаро превзошел всех певцов, бравшихся за эту роль.
В начале марта маэстро уже вернулся в Неаполь. Там его ждало соприкосновение с музыкой любимого композитора – надо было разучить с оркестром и хором и исполнить ораторию Гайдна «Сотворение мира». Это произведение Джоаккино любил еще с юных лет, обращение к нему доставило много приятных минут. Бессмертное творение Гайдна прозвучало 10 апреля, великолепно исполненное под чутким руководством Россини, который знал наизусть каждую ноту.
Весной того года в Неаполь приехал один из крупных импресарио тех лет, чтобы найти в Италии и пригласить в Европу хороших артистов, в которых нуждались итальянские театры Вены, Парижа, Лондона. Это было как раз кстати для Россини, поскольку прошедший карнавальный сезон был последним в его контракте с Барбайей. Не потому, что знаменитый маэстро не хотел больше сотрудничать с театром «Сан-Карло», а потому, что его влекли новые, незнакомые места, театры, люди. Ведь за последние 10 – 12 лет он исколесил всю Италию вдоль и поперек, теперь были нужны другие яркие впечатления. По возвращении с гастролей Джоаккино опять стал работать с Барбайей.
А гордый Неаполь, шесть лет назад принявший молодого композитора столь настороженно, теперь души в нем не чаял. К праздничному спектаклю, состоявшемуся 27 декабря 1821 года, Россини сочинил кантату «Благодарность» для четырех солистов и хора на стихи Д. Дженойно. В тот вечер в театре «Сан-Карло» собралась вся знать города во главе с королевской фамилией. Это было почетно для композитора, тем более что музыка принималась с восторгом. Название кантаты оказалось знаменательным, потому что прославленному маэстро, подарившему Неаполю столько прекрасной музыки, была выражена заслуженная признательность.
А тем временем Россини уже начал работать над новой оперой, которую он должен был представить к своему последнему карнавальному сезону в столице Неаполитанского королевства. Либреттист Тоттола уже приготовил для него стихи. Сюжет был заимствован из трагедии, автором которой был француз де Беллой. Он заключался в следующем: счастливая и спокойная жизнь короля Полидоро нарушается внезапным нападением на его остров кровного врага Ацора, который воспользовался отсутствием Ило, зятя короля, с войском. Но не успевает Ацор объявить себя королем, как его убивает авантюрист Антеноре, объявивший себя монархом. А Полидоро спрятался. Его дочь Зельмира приносит отцу пищу. Коварный Антеноре выслеживает принцессу и узнает, где скрывается Полидоро. Но в это время возвращается Ило с войском, побеждает злодея Антеноре, и под радостные приветствия народа на троне вновь воцаряется Полидоро.
На этот раз Россини очень вдумчиво подошел к партитуре. Гаомонизация и инструментовка создавались в соответствии с новаторскими устремлениями композитора. Хоть и говорили, что Джоаккино писал оперу в расчете на венских слушателей, более привычных к музыкальным сложностям, но разве у итальянского маэстро не было подобных прецедентов? Сколько угодно, так что это неудивительно. Удивительно другое – единодушный горячий прием оперы у неаполитанских слушателей! Местная пресса назвала Россини «гением современной музыки»! В опере есть много очень удачных номеров, как, например, каватина Антеноре «Что видел!», быстрая часть которой стала образцом для многих последующих композиторов вплоть до Верди. Поражала и оригинальность инструментовки, взять хотя бы дуэттино женских голосов «Почему смотришь на меня и плачешь?», которое сопровождается арфой и английским рожком, дающими новую оркестровую краску. Кроме того, успеху сопутствовало отличное исполнение, ведь в труппу входили такие певцы, как тенора Давид и Ноццари, а также Кольбран. Правда, современники утверждают, что голос Изабеллы уже потускнел, однако Россини, отлично знавший его особенности, постарался написать для нее партию так, чтобы скрыть недостатки. Опера «Зельмира» увидела свет 16 февраля 1822 года, была благосклонно принята слушателями и продержалась на сцене до окончания карнавального сезона. Последний спектакль состоялся 6 марта. Благодарные неаполитанцы устроили Россини овацию. В тот вечер они прощались с полюбившимся композитором.
Джоаккино теперь предстояли гастроли в Вене. Барбайя уехал туда еще в декабре прошлого года. На следующий день после закрытия карнавального сезона Россини отбыл из Неаполя. Но не в Вену и не один! Ну и что? Для человека, пользующегося таким успехом у женщин, нет ничего удивительного, если спутницей в его поспешном отъезде оказалась прекрасная дама. Однако на сей раз это было не пикантное приключение, а серьезно обдуманный поступок – Россини решил жениться. И его избранницей стала очаровательная примадонна театра «Сан-Карло» Изабелла Кольбран. Их знакомство, начавшееся 7 лет назад с постановки «Елизаветы, королевы Английской» и лихой насмешливой перепалки, постепенно переросло в крепкую привязанность и верную дружбу, на основе которой возникла любовь. Красавица Изабелла пользовалась широкой известностью в Неаполе тех дней. Все знали о ее нежной дружбе с могущественным Барбайей, в обществе они всегда появлялись вдвоем. Сплетничали о ее тайной связи с неаполитанским королем, но об их романе с Россини не знал никто. Правда, говорили, что знаменитый композитор неравнодушен к не менее знаменитой примадонне не только как к певице, но и как к женщине. Но не было известно никаких подробностей. И в этом нет ничего удивительного. Таков был характер Джоаккино. Все свои самые глубокие переживания он всегда прятал под маской насмешливого безразличия. А броня острот не скрыла от Изабеллы человека доброго, отзывчивого и ранимого. Все эти качества избалованная артистка оценила по заслугам, искренне привязавшись к Россини всем сердцем. Впрочем, нравы театральной богемы были таковы, что близости молодых людей не могла бы помешать их официальная свобода друг от друга.
В приближении свадьбы Джоаккино и Изабеллы большую роль сыграла Анна Россини, мечтавшая видеть сына солидным женатым человеком. А тот еще с детства очень нежно относился к своим родителям и старался делать им приятное. Однажды Россини сказал своему приятелю, итальянскому писателю Де Санктису: «Желание сделать ей (матери. – О. К.) приятное побудило меня жениться, между тем как я предпочел бы остаться холостым». А с Изабеллой его связывала еще и добрая дружба с ее отцом. Когда в апреле 1820 года тот умер, Россини заказал на его могилу роскошное надгробие неаполитанскому скульптору. Там должны были быть две фигуры – плачущая дочь и певец, возглашающий славу умершему. Может быть, он имел в виду Изабеллу и себя? Сам по себе этот факт знаменателен, свидетельствует о характере добром, чувствительном к горю близкого человека, и он еще более сблизил дочь умершего и друга.
Что бы там ни говорили, а сейчас Россини увозил в Болонью именно Изабеллу Кольбран. Еще с середины декабря 1821 года композитор начал собирать необходимые для совершения свадебного договора документы, дав поручение своему пезарскому дяде. Но все это он просил делать в строжайшей тайне. Тому были две причины: он хотел сделать приятный сюрприз матери и не желал никакой помпезности. Столь тщательно и столь секретно подготавливаемая свадьба состоялась 16 марта 1822 года в местечке Кастеназо в 10 километрах от Болоньи. Церковь, в которой справили обряд, была маленькой, венчал Россини и его избранницу простой деревенский священник, все было очень скромно, зато атмосфера интимности, царившая вокруг, еще раз подчеркивала серьезность и ответственность решения молодого композитора, ведь он всегда скрывал все, что касалось его личной жизни, искренних чувств и переживаний.
Сразу после' венчания молодые супруги направились в имение Изабеллы. Там ждал их аккуратный трехэтажный домик с красной черепичной крышей. С двух сторон на уровне второго этажа были расположены изящные балконы с фигурной каменной оградой. Их поддерживали четыре легкие колонны, образуя элегантные арки. Позади, полукругом около дома, раскинулся роскошный парк, аллеи и лужайки которого манили к себе очарованием уюта. Изабелла Кольбран была очень богата, и злые языки болтали, что, дескать, Россини польстился на ее деньги, земли и имущество. Как же плохо знали они его характер! Его пренебрежительное отношение к мелочам жизни! Он любил комфорт и удобства, но никогда не пожертвовал бы своей честью во имя угождения меркантильным интересам. При всей любви к бродячей артистической жизни Джоаккино уже достиг того возраста (30 лет), когда его Могли привлечь прелести устойчивой и размеренной семейной Жизни. Вот и сейчас, прежде чем вновь окунуться в водоворот театральных забот и волнений, удалось выкроить несколько спокойных дней и провести их на лоне радостно просыпающейся от зимней спячки природы вместе с человеком, которому можно доверить все, – с любимой женой.
Глава 13.
ПОКЛОНЕНИЕ БЕТХОВЕНУ
Отдых в Кастеназо был очень недолгим. В конце марта 1822 года Россини с женой уже прибыл в Вену, согласно контракту. Там их ждал Барбайя. И каковы же были его изумление, возмущение, гнев и обида, когда ему представились супруги Россини! Прелестная примадонна неаполитанского театра «Сан-Карло» Изабелла Коль-бран, которую вот уже несколько лет он привык считать «своей», не просто покинула его, а вышла замуж за этого счастливчика Россини! Конечно, Барбайя, вероятно, понимал, что молодой композитор во всем превосходил его – и внешне, и внутренне, однако признать такое трудно любому человеку. Но таков уж был могущественный импресарио – дела прежде всего. И поэтому он сделал вид, что ничего не произошло.
Прибыв в австрийскую столицу, Джоаккино сразу подключился к работе труппы. Для выступлений итальянских артистов Барбайя арендовал городской театр «Кертнертортеатр» («Театр у Каринтийских ворот»). Чтобы польстить чувству национальной гордости венцев, хитрец Барбайя решил открыть сезон оперой немецкого композитора Карла Марии Вебера «Фрейшюц» («Вольный стрелок»). Давая своим читателям информацию об ожидаемом театральном сезоне, местная пресса сообщала о двух главных событиях – опере Вебера и сочинениях Россини. Интересно, что для большего престижа своего соотечественника газета поместила биографическую справку о немецком композиторе, а об итальянце – ни слова.
Хотя Россини и помогал постановке веберовской оперы, которой на премьере дирижировал автор, но с Вебером, как ни странно, ему тогда не пришлось познакомиться. Зато музыку своего немецкого коллеги знаменитый маэстро оценил по достоинству, найдя в ней много новых мыслей. Ему нравились и мелодизм оперы, и характер развития, особенно же глубокое впечатление произвела оркестровка, в которой он нередко видел необычное, оригинальное использование инструментов. Скорее всего, этой встречи избегал Вебер, который питал лютую ненависть к итальянской опере, а значит, и к ее сладкоголосому певцу – Россини. Еще почти десять лет назад он начал писать уничтожающие статьи о сочинениях композитора, причем подход критика к произведениям удачливого итальянца был предубежденным и часто несправедливым. Впрочем, это неудивительно. Итальянская опера получила официальное признание во всех странах, она всячески насаждалась сверху, мешая тем самым развитию национального искусства. Отсюда проистекало неприятие ее таким ярким и самобытным национальным художником, как Вебер. А враждебное отношение к Россини было уже следствием борьбы двух направлений. Как только ни насмехался Вебер над Россини! И самое главное – все это было действительно смешно и остроумно. Как известно, Джоаккино нередко называли «пезарским лебедем». Свою роль в этом названии сыграло двойное значение итальянского слова cigno, что значит поэт, музыкант или лебедь. Ну как же мог Вебер не посмеяться над таким пышным прозвищем своего итальянского визави! И вот в газете появляется карикатура, в которой пезарский лебедь представлен в виде гуся, барахтающегося в грязной воде. Зло? Может быть, но отказать в остроте мысли автору карикатуры нельзя. К сожалению, Россини не читал немецких газет, иначе он наверняка оценил бы насмешку, ведь разве он сам не любил всех поддевать своими шутками?
Незнание немецкого языка не только мешало Россини прочитать отклики о себе в немецкой прессе, но и влекло немало неожиданностей. Джоаккино удалось запомнить одну фразу из этого «чертовски трудного для музыканта языка», как говорил он сам: «Ich bin zufrieden» (я очень рад). Композитор скоро понял, что эти слова в его устах очень нравятся окружающим. Он пользовался ими буквально без разбора и прослыл в Вене любезнейшим и учтивейшим человеком. Но однажды эти «волшебные» слова не на шутку подвели его. Как-то, проходя по одной из улиц города, Россини стал свидетелем ужасной драки двух цыган, которая окончилась трагически: один ударил другого ножом, и тот свалился. Тут же сбежалась толпа. Явились полицейские. Они хотели, чтобы Джоаккино как очевидец событий помог им разобраться в случившемся, а тот: «Ich bin zufrieden». И чем больше полицейские настаивали, тем более настойчиво и растерянно бедняга итальянец твердил свое «ich bin zufrieden» и пытался скрыться. Но у блюстителей порядка были зоркие глаза. И неизвестно, чем все это могло бы кончиться, если бы мимо не проезжал русский посол, который быстро сказал полицейским несколько слов. Инцидент был исчерпан, Россини с извинениями отпустили. А посол, как бы вскользь, объяснил: «Все дело в том, что он не знает немецкого языка». Но тут уж изумленные полицейские возмутились: «Кто, этот не знает?! Да он говорит на чистом венском диалекте!» Вот и получилось, что хотя Россини и считал немецкий язык трудным для музыканта, но именно благодаря тонкому музыкальному слуху ему Удалось настолько точно воспроизводить произношение, что коренные венцы приняли его за своего.
Прибыв в австрийскую столицу, Джоаккино сразу подключился к работе труппы. Для выступлений итальянских артистов Барбайя арендовал городской театр «Кертнертортеатр» («Театр у Каринтийских ворот»). Чтобы польстить чувству национальной гордости венцев, хитрец Барбайя решил открыть сезон оперой немецкого композитора Карла Марии Вебера «Фрейшюц» («Вольный стрелок»). Давая своим читателям информацию об ожидаемом театральном сезоне, местная пресса сообщала о двух главных событиях – опере Вебера и сочинениях Россини. Интересно, что для большего престижа своего соотечественника газета поместила биографическую справку о немецком композиторе, а об итальянце – ни слова.
Хотя Россини и помогал постановке веберовской оперы, которой на премьере дирижировал автор, но с Вебером, как ни странно, ему тогда не пришлось познакомиться. Зато музыку своего немецкого коллеги знаменитый маэстро оценил по достоинству, найдя в ней много новых мыслей. Ему нравились и мелодизм оперы, и характер развития, особенно же глубокое впечатление произвела оркестровка, в которой он нередко видел необычное, оригинальное использование инструментов. Скорее всего, этой встречи избегал Вебер, который питал лютую ненависть к итальянской опере, а значит, и к ее сладкоголосому певцу – Россини. Еще почти десять лет назад он начал писать уничтожающие статьи о сочинениях композитора, причем подход критика к произведениям удачливого итальянца был предубежденным и часто несправедливым. Впрочем, это неудивительно. Итальянская опера получила официальное признание во всех странах, она всячески насаждалась сверху, мешая тем самым развитию национального искусства. Отсюда проистекало неприятие ее таким ярким и самобытным национальным художником, как Вебер. А враждебное отношение к Россини было уже следствием борьбы двух направлений. Как только ни насмехался Вебер над Россини! И самое главное – все это было действительно смешно и остроумно. Как известно, Джоаккино нередко называли «пезарским лебедем». Свою роль в этом названии сыграло двойное значение итальянского слова cigno, что значит поэт, музыкант или лебедь. Ну как же мог Вебер не посмеяться над таким пышным прозвищем своего итальянского визави! И вот в газете появляется карикатура, в которой пезарский лебедь представлен в виде гуся, барахтающегося в грязной воде. Зло? Может быть, но отказать в остроте мысли автору карикатуры нельзя. К сожалению, Россини не читал немецких газет, иначе он наверняка оценил бы насмешку, ведь разве он сам не любил всех поддевать своими шутками?
Незнание немецкого языка не только мешало Россини прочитать отклики о себе в немецкой прессе, но и влекло немало неожиданностей. Джоаккино удалось запомнить одну фразу из этого «чертовски трудного для музыканта языка», как говорил он сам: «Ich bin zufrieden» (я очень рад). Композитор скоро понял, что эти слова в его устах очень нравятся окружающим. Он пользовался ими буквально без разбора и прослыл в Вене любезнейшим и учтивейшим человеком. Но однажды эти «волшебные» слова не на шутку подвели его. Как-то, проходя по одной из улиц города, Россини стал свидетелем ужасной драки двух цыган, которая окончилась трагически: один ударил другого ножом, и тот свалился. Тут же сбежалась толпа. Явились полицейские. Они хотели, чтобы Джоаккино как очевидец событий помог им разобраться в случившемся, а тот: «Ich bin zufrieden». И чем больше полицейские настаивали, тем более настойчиво и растерянно бедняга итальянец твердил свое «ich bin zufrieden» и пытался скрыться. Но у блюстителей порядка были зоркие глаза. И неизвестно, чем все это могло бы кончиться, если бы мимо не проезжал русский посол, который быстро сказал полицейским несколько слов. Инцидент был исчерпан, Россини с извинениями отпустили. А посол, как бы вскользь, объяснил: «Все дело в том, что он не знает немецкого языка». Но тут уж изумленные полицейские возмутились: «Кто, этот не знает?! Да он говорит на чистом венском диалекте!» Вот и получилось, что хотя Россини и считал немецкий язык трудным для музыканта, но именно благодаря тонкому музыкальному слуху ему Удалось настолько точно воспроизводить произношение, что коренные венцы приняли его за своего.