Страница:
Жизнь текла своим чередом. Россини уже подумывал по-настоящему о новой опере. Собираясь работать на парижской сцене, он считал необходимым детальное изучение французской поэтической речи в ее связи с музыкой. Именно стремление к этому единству было характерной особенностью французского оперного искусства. Джоаккино привлекали в традиционном французском жанре большой оперы и яркая театральность с ее массовыми сценами и балетами, и патетическая декламация, лишенная излишеств вокальной виртуозности, и мощный и красочный оркестр. И все это требовало подробного ознакомления. В этом интересном, но кропотливом труде его верным помощником оказался певец Адольф Нурри.
Несмотря на восторги почитателей, дебаты по поводу достоинств произведений итальянского композитора отнюдь не утихли. Критики не стеснялись в выражениях. Еще с первого посещения столицы Франции за ним сохранилось прозвище «Господин Вакармини», которое произошло от итальянского видоизменения французского слова vacarme, что означает «шум», «гам». Вот и получилось что-то вроде «Господина Громыхателя». Столь нелестные характеристики своего сочинительства Россини приходилось слышать не впервые. Вокруг его имени всегда было много споров. И в Италии, и в Австрии, и в Германии. Когда в 1822 году композитор посетил Вену, нетерпимая критика обрушилась на него со стороны Вебера. Ведь они так и не познакомились, и этой знаменитой встрече суждено было произойти на французской земле.
Когда в феврале 1826 года Вебер, направляясь в Англию, посетил по пути Париж, в числе визитов вежливости, сделанных им крупным и влиятельным музыкантам того времени, был и визит к Россини. Джоаккино обрадовался этому знакомству. Вебера он считал «великим гением». Поразил вид музыканта – бледный, измученный, он задыхался от подъема по лестнице. Вебер сразу со смущением заговорил о своих былых выпадах против итальянского коллеги. Видя скованность бедняги и будучи человеком деликатным, Россини быстро остановил его: «Оставим, не будем говорить об этом, к тому же, – уточнил он с озорными искорками в глазах, – я не читал ваших статей, так как не знаю немецкого языка…» И тут же весело рассказал о комичном происшествии в Вене, случившемся из-за неразборчивого и неумелого употребления фразы «ich bin zufrieden». Это сразу сняло напряженность общения, расковало и заставило улыбнуться вконец смущенного гостя. Что же касается ругательных статей, Россини заметил: «Самим обсуждением моих опер вы уже оказали мне большую честь: ведь я ничто по сравнению с великими гениями вашей родины». А следующие слова были вовсе неожиданны для немецкого музыканта и растрогали его до слез: «Разрешите мне вас обнять, и если моя дружба для вас что-нибудь стоит, то, верьте мне, я вам ее предлагаю от чистого сердца». Россини не бросал слов на ветер, и когда Вебер спустя несколько дней попросил у него рекомендательные письма в Лондон, он дал самые лестные характеристики.
В то время внимание всей прогрессивной общественности все еще было привлечено к Греции, маленькой, но гордой стране, ведшей героическую борьбу за свое освобождение. 3 апреля 1826 года Россини дал концерт в пользу сражающегося народа. В тот вечер был такой же аншлаг, как всегда на выступлениях Россини. Однако посетители, знавшие о цели этого концерта и вдохновленные освободительными идеями, принимали его еще более восторженно. Если обычная цена билета не превышала 20 франков, то в этот раз она поднялась до 150! В результате удалось собрать 30 тысяч франков, которые и были направлены композитором восставшему народу.
И все же пора браться за перо. Написать для французской сцены было заманчиво. В то же время не хотелось провала, несмотря на годами выработанное стоическое отношение к поражениям. Тогда Джоаккино решил переработать одну из прежних, созданных еще в Италии партитур. Выбор композитора пал на «Магомета II», оперу новаторскую и наполненную героическим пафосом. Александр Суме и Луиджи Балокки создали новое либретто, которое перекликалось с будоражившими всех современными событиями – борьбой греческих патриотов против турецкого ига. Основным стержнем оперы становится преданная любовь к родине и страстная жажда ее свободы даже ценой жизни. Любовная драма неразрывно связана с этой борьбой и несет в себе гуманистическую мораль: счастье невозможно в условиях угнетения одного народа другим. Действующими лицами становятся не венецианцы, а греки, что делает сюжет актуальным, вызывая прямые ассоциации с происходящими событиями. Это произведение стало называться «Осада Коринфа». Сюжет таков: Магомет с войсками осадил город Коринф, который не хочет сдаваться. Силы греков истощены, и Клеомен, их предводитель, это понимает, но они решают сражаться. У Клеомена есть дочь Памира, руку которой против ее желания он обещает мужественному воину Неокле. Клеомен вместе с дочерью попадает в плен. Каково же удивление Памиры, когда она узнает в предводителе врагов Магомете того прекрасного юношу, с которым она была помолвлена в Афинах. Памира бросается в его объятия, а пораженный Клеомен проклинает любимую дочь. Мучимая угрызениями совести, Памира решает оставить возлюбленного, врага своей родины.
Из двух действий итальянской редакции опера разрослась до трех. Причем некоторые старые номера не вошли в парижский вариант, некоторые были кардинально переделаны, много музыки было сочинено заново. Важной новацией Россини по сравнению с итальянской оперой-сериа было то, что народная масса возвысилась до значения главного героя, а хор стал основным выразительным средством. Персонажи драмы с их страстями выступают как корифеи хора. Ораториальна ли эта опера? И да, и нет. Монументальная, статичная ораториальная драматургия с ее мощным высвечиванием обобщенного образа народа свидетельствует в пользу этого утверждения. Но в тот же период формировался и новый жанр историко-романтической оперы, где народ становился активным участником действия. Россини был великолепным знатоком музыкального театра, его достоинств и недостатков. Он сумел насытить массовые сцены высоким гражданским пафосом. Вот героическая кульминация произведения – предфинальный эпизод «освящения знамен». Особый восторг вызвала эта сцена не только своим патриотическим накалом, но и воспоминанием о недавнем прошлом – об «обряде освящения знамен и меча князя Ипсиланти», предводителя греческого восстания.
Большое значение в этой опере Россини придает музыкально-тематическим связям. Так, побочная партия увертюры строится на теме песни-марша греческих воинов из финала оперы. А первое действие открывается темой судьбы, которая появится затем в ином варианте в хоре «Господи, один только твой знак», а дальше в речитативе Клеомена вернется в первоначальном виде. По сравнению с итальянскими операми Россини изменился и вокальный стиль произведения: мелодика, не обремененная вокальными излишествами, приобрела большую пластичность, а декламационность стала свободней.
Премьера «Осады Коринфа» состоялась 9 октября 1826 года в старейшем французском театре «Гранд-Опера» (называвшемся тогда «Королевской академией музыки и танца»). Дни парижского триумфа этой оперы были последними днями пребывания Россини на посту директора «Театр Итальен». 17 октября он получил новое назначение – композитора и генерального инспектора пения его величества. Признание композитора было полным, и должности посыпались, как из рога изобилия: еще он был выбран в члены почетного совета «Королевской школы музыки и декламации» и музыкального комитета «Королевской академии музыки и танца». Многие враждебные газеты стали довольно зло иронизировать по поводу всех этих назначений, не поняв их важности для развития национального искусства. Ведь высокие посты занял подлинно творческий человек, являющийся сторонником всего прогрессивного. Впрочем Россини не обиделся, да и сам весьма иронически относился к своему восхождению по служебной лестнице. Особенно когда в следующем году он получил должность в королевской свите. Но успехи не вскружили голову маэстро. К своему творчеству он стал подходить еще более строго. Надо было браться за новую оперу) а он еще не чувствовал себя достаточно подготовленным, чтобы писать для французской сцены. Тогда и решил он переделать своего «Моисея в Египте». Балокки и де Жуи написали для него новое либретто, а что касается музыки, то из прежнего «Моисея» в новую оперу «Моисей и фараон, или Переход через Красное море» вошли только семь эпизодов, причем полностью переработанных. Несколько отрывков было заимствовано из других опер. Так, интродукция построена на фрагментах из «Семирамиды». Оригинальным нововведением Россини стала замена традиционной увертюры прелюдией, естественно перерастающей в первую сцену. Переделка оперы длилась менее двух месяцев. Потом начались репетиции в театре.
Все шло хорошо, но тут неожиданно пришла страшная беда – Джоаккино получил из Болоньи тревожное сообщение: при смерти мать, горячо и нежно любимая. Это был страшный удар. Он сразу собрался ехать на родину, забросил репетиции. Угроза потерять дорогого человека затмила его сознание. Он должен бежать, ехать, спасать, должен хотя бы подержать ее руку в своей! Но он не учел только одного – коварной сердечной болезни матери. Любое волнение, даже самое радостное, могло стать для нее смертельным. Гаэтано Конти, опытный медик и близкий друг Россини, постарался объяснить ему сложность ситуации, отсоветовав ехать. И Джоаккино остался. Он продолжил репетиции «Моисея и фараона». Можно представить себе, что чувствовал композитор в те дни. А 20 февраля Анны Россини не стало… Отец не смог сообщить сыну сам о трагическом событии, учитывая повышенную эмоциональность Джоаккино. Россини узнал обо всем от друзей. Умерла мать! Вдали от него! Это было ужасное чувство. И Джоаккино решает немедленно пригласить к себе отца, чтобы постараться скрасить его последние годы. Джузеппе Россини радостно откликнулся на приглашение сына. В конце марта он был уже в Париже. А 26 марта 1827 года увидел свет новый «Моисей». Опять триумфальный успех. Но на этот раз он был вдвойне радостным для маэстро: после всех переживаний он наконец-то с приездом отца обрел равновесие.
Именно теперь, поняв запросы и нравы парижан, их вкусы и привычки, Россини решился написать оперу специально для Парижа. Итальянскому музыканту 35 лет, он в расцвете сил, энергии, таланта и славы. Французские недруги были побеждены на почве их национального жанра большой оперы, в которую он привнес мелодическую распевность и ритмическую живость, завораживающую энергию своих крешендо, искусство ансамблей и блеск оркестровки. Одновременно он жадно впитывает все лучшее, что несли в себе традиции французского музыкального языка. Хотя первые пробы были сделаны в жанре большой оперы, Россини решил написать комическую оперу. Либреттисты Скриб и Делетр-Пуарсон предложили сюжет, использованный ими 11 лет назад при создании комедии «Граф Ори».
В его основе лежит старинная пикардийская баллада. Действие происходит в XIII веке в Турени. Комедия, насыщенная веселыми происшествиями и остроумными, порой даже пикантными положениями, увлекла композитора, работа спорилась, и опера, содержащая хоровые и ансамблевые сцены, два обширных финала, оркестровые и сольные сцены, была закончена меньше чем за месяц.
Речь в опере шла о забавном приключении, происшедшем с графом Ори, веселым и легкомысленным распутником. Его внимание привлекла прекрасная графиня Формутье, давшая обет целомудрия, в то время как ее брат отправился в крестовый поход. Графу удается проникнуть в недоступный замок. Но когда он ночью приходит в комнату графини и в темноте начинает обнимать и целовать ее, то перед ним оказывается паж. Посрамленный Ори вынужден покинуть замок.
В «Графе Ори» Россини использовал лучшие фрагменты из «Путешествия в Реймс», а также прелюдию из 12-й сцены II акта «Эдуардо и Кристины». Когда Россини создавал новую музыку – проблем не было, он сочинял ее на готовые стихи. Но когда надо было подобрать стихи к музыке – возникли затруднения. И сделал это Скриб. Здесь немалую помощь оказал Адольф Нурри, чей опыт певца сыграл большую роль. Опера получилась остроумной и изящной, исполненной типично россиниевской кантилены и грациозного мелодизма.
Премьера, состоявшаяся 20 августа 1828 года, принесла ошеломляющий успех. Восторг слушателей был полный и всепоглощающий. Парижскую прессу буквально захлестнул шквал хвалебных откликов. «Никто, – отмечал Фетис, – не мог оставаться равнодушным, слушая эту музыку». А «Газетт де Франс» сразу обратила внимание на искусное владение композитором французской просодией.
Однако целью Россини было создание народно-героической оперы…
Глава 16.
Несмотря на восторги почитателей, дебаты по поводу достоинств произведений итальянского композитора отнюдь не утихли. Критики не стеснялись в выражениях. Еще с первого посещения столицы Франции за ним сохранилось прозвище «Господин Вакармини», которое произошло от итальянского видоизменения французского слова vacarme, что означает «шум», «гам». Вот и получилось что-то вроде «Господина Громыхателя». Столь нелестные характеристики своего сочинительства Россини приходилось слышать не впервые. Вокруг его имени всегда было много споров. И в Италии, и в Австрии, и в Германии. Когда в 1822 году композитор посетил Вену, нетерпимая критика обрушилась на него со стороны Вебера. Ведь они так и не познакомились, и этой знаменитой встрече суждено было произойти на французской земле.
Когда в феврале 1826 года Вебер, направляясь в Англию, посетил по пути Париж, в числе визитов вежливости, сделанных им крупным и влиятельным музыкантам того времени, был и визит к Россини. Джоаккино обрадовался этому знакомству. Вебера он считал «великим гением». Поразил вид музыканта – бледный, измученный, он задыхался от подъема по лестнице. Вебер сразу со смущением заговорил о своих былых выпадах против итальянского коллеги. Видя скованность бедняги и будучи человеком деликатным, Россини быстро остановил его: «Оставим, не будем говорить об этом, к тому же, – уточнил он с озорными искорками в глазах, – я не читал ваших статей, так как не знаю немецкого языка…» И тут же весело рассказал о комичном происшествии в Вене, случившемся из-за неразборчивого и неумелого употребления фразы «ich bin zufrieden». Это сразу сняло напряженность общения, расковало и заставило улыбнуться вконец смущенного гостя. Что же касается ругательных статей, Россини заметил: «Самим обсуждением моих опер вы уже оказали мне большую честь: ведь я ничто по сравнению с великими гениями вашей родины». А следующие слова были вовсе неожиданны для немецкого музыканта и растрогали его до слез: «Разрешите мне вас обнять, и если моя дружба для вас что-нибудь стоит, то, верьте мне, я вам ее предлагаю от чистого сердца». Россини не бросал слов на ветер, и когда Вебер спустя несколько дней попросил у него рекомендательные письма в Лондон, он дал самые лестные характеристики.
В то время внимание всей прогрессивной общественности все еще было привлечено к Греции, маленькой, но гордой стране, ведшей героическую борьбу за свое освобождение. 3 апреля 1826 года Россини дал концерт в пользу сражающегося народа. В тот вечер был такой же аншлаг, как всегда на выступлениях Россини. Однако посетители, знавшие о цели этого концерта и вдохновленные освободительными идеями, принимали его еще более восторженно. Если обычная цена билета не превышала 20 франков, то в этот раз она поднялась до 150! В результате удалось собрать 30 тысяч франков, которые и были направлены композитором восставшему народу.
И все же пора браться за перо. Написать для французской сцены было заманчиво. В то же время не хотелось провала, несмотря на годами выработанное стоическое отношение к поражениям. Тогда Джоаккино решил переработать одну из прежних, созданных еще в Италии партитур. Выбор композитора пал на «Магомета II», оперу новаторскую и наполненную героическим пафосом. Александр Суме и Луиджи Балокки создали новое либретто, которое перекликалось с будоражившими всех современными событиями – борьбой греческих патриотов против турецкого ига. Основным стержнем оперы становится преданная любовь к родине и страстная жажда ее свободы даже ценой жизни. Любовная драма неразрывно связана с этой борьбой и несет в себе гуманистическую мораль: счастье невозможно в условиях угнетения одного народа другим. Действующими лицами становятся не венецианцы, а греки, что делает сюжет актуальным, вызывая прямые ассоциации с происходящими событиями. Это произведение стало называться «Осада Коринфа». Сюжет таков: Магомет с войсками осадил город Коринф, который не хочет сдаваться. Силы греков истощены, и Клеомен, их предводитель, это понимает, но они решают сражаться. У Клеомена есть дочь Памира, руку которой против ее желания он обещает мужественному воину Неокле. Клеомен вместе с дочерью попадает в плен. Каково же удивление Памиры, когда она узнает в предводителе врагов Магомете того прекрасного юношу, с которым она была помолвлена в Афинах. Памира бросается в его объятия, а пораженный Клеомен проклинает любимую дочь. Мучимая угрызениями совести, Памира решает оставить возлюбленного, врага своей родины.
Из двух действий итальянской редакции опера разрослась до трех. Причем некоторые старые номера не вошли в парижский вариант, некоторые были кардинально переделаны, много музыки было сочинено заново. Важной новацией Россини по сравнению с итальянской оперой-сериа было то, что народная масса возвысилась до значения главного героя, а хор стал основным выразительным средством. Персонажи драмы с их страстями выступают как корифеи хора. Ораториальна ли эта опера? И да, и нет. Монументальная, статичная ораториальная драматургия с ее мощным высвечиванием обобщенного образа народа свидетельствует в пользу этого утверждения. Но в тот же период формировался и новый жанр историко-романтической оперы, где народ становился активным участником действия. Россини был великолепным знатоком музыкального театра, его достоинств и недостатков. Он сумел насытить массовые сцены высоким гражданским пафосом. Вот героическая кульминация произведения – предфинальный эпизод «освящения знамен». Особый восторг вызвала эта сцена не только своим патриотическим накалом, но и воспоминанием о недавнем прошлом – об «обряде освящения знамен и меча князя Ипсиланти», предводителя греческого восстания.
Большое значение в этой опере Россини придает музыкально-тематическим связям. Так, побочная партия увертюры строится на теме песни-марша греческих воинов из финала оперы. А первое действие открывается темой судьбы, которая появится затем в ином варианте в хоре «Господи, один только твой знак», а дальше в речитативе Клеомена вернется в первоначальном виде. По сравнению с итальянскими операми Россини изменился и вокальный стиль произведения: мелодика, не обремененная вокальными излишествами, приобрела большую пластичность, а декламационность стала свободней.
Премьера «Осады Коринфа» состоялась 9 октября 1826 года в старейшем французском театре «Гранд-Опера» (называвшемся тогда «Королевской академией музыки и танца»). Дни парижского триумфа этой оперы были последними днями пребывания Россини на посту директора «Театр Итальен». 17 октября он получил новое назначение – композитора и генерального инспектора пения его величества. Признание композитора было полным, и должности посыпались, как из рога изобилия: еще он был выбран в члены почетного совета «Королевской школы музыки и декламации» и музыкального комитета «Королевской академии музыки и танца». Многие враждебные газеты стали довольно зло иронизировать по поводу всех этих назначений, не поняв их важности для развития национального искусства. Ведь высокие посты занял подлинно творческий человек, являющийся сторонником всего прогрессивного. Впрочем Россини не обиделся, да и сам весьма иронически относился к своему восхождению по служебной лестнице. Особенно когда в следующем году он получил должность в королевской свите. Но успехи не вскружили голову маэстро. К своему творчеству он стал подходить еще более строго. Надо было браться за новую оперу) а он еще не чувствовал себя достаточно подготовленным, чтобы писать для французской сцены. Тогда и решил он переделать своего «Моисея в Египте». Балокки и де Жуи написали для него новое либретто, а что касается музыки, то из прежнего «Моисея» в новую оперу «Моисей и фараон, или Переход через Красное море» вошли только семь эпизодов, причем полностью переработанных. Несколько отрывков было заимствовано из других опер. Так, интродукция построена на фрагментах из «Семирамиды». Оригинальным нововведением Россини стала замена традиционной увертюры прелюдией, естественно перерастающей в первую сцену. Переделка оперы длилась менее двух месяцев. Потом начались репетиции в театре.
Все шло хорошо, но тут неожиданно пришла страшная беда – Джоаккино получил из Болоньи тревожное сообщение: при смерти мать, горячо и нежно любимая. Это был страшный удар. Он сразу собрался ехать на родину, забросил репетиции. Угроза потерять дорогого человека затмила его сознание. Он должен бежать, ехать, спасать, должен хотя бы подержать ее руку в своей! Но он не учел только одного – коварной сердечной болезни матери. Любое волнение, даже самое радостное, могло стать для нее смертельным. Гаэтано Конти, опытный медик и близкий друг Россини, постарался объяснить ему сложность ситуации, отсоветовав ехать. И Джоаккино остался. Он продолжил репетиции «Моисея и фараона». Можно представить себе, что чувствовал композитор в те дни. А 20 февраля Анны Россини не стало… Отец не смог сообщить сыну сам о трагическом событии, учитывая повышенную эмоциональность Джоаккино. Россини узнал обо всем от друзей. Умерла мать! Вдали от него! Это было ужасное чувство. И Джоаккино решает немедленно пригласить к себе отца, чтобы постараться скрасить его последние годы. Джузеппе Россини радостно откликнулся на приглашение сына. В конце марта он был уже в Париже. А 26 марта 1827 года увидел свет новый «Моисей». Опять триумфальный успех. Но на этот раз он был вдвойне радостным для маэстро: после всех переживаний он наконец-то с приездом отца обрел равновесие.
Именно теперь, поняв запросы и нравы парижан, их вкусы и привычки, Россини решился написать оперу специально для Парижа. Итальянскому музыканту 35 лет, он в расцвете сил, энергии, таланта и славы. Французские недруги были побеждены на почве их национального жанра большой оперы, в которую он привнес мелодическую распевность и ритмическую живость, завораживающую энергию своих крешендо, искусство ансамблей и блеск оркестровки. Одновременно он жадно впитывает все лучшее, что несли в себе традиции французского музыкального языка. Хотя первые пробы были сделаны в жанре большой оперы, Россини решил написать комическую оперу. Либреттисты Скриб и Делетр-Пуарсон предложили сюжет, использованный ими 11 лет назад при создании комедии «Граф Ори».
В его основе лежит старинная пикардийская баллада. Действие происходит в XIII веке в Турени. Комедия, насыщенная веселыми происшествиями и остроумными, порой даже пикантными положениями, увлекла композитора, работа спорилась, и опера, содержащая хоровые и ансамблевые сцены, два обширных финала, оркестровые и сольные сцены, была закончена меньше чем за месяц.
Речь в опере шла о забавном приключении, происшедшем с графом Ори, веселым и легкомысленным распутником. Его внимание привлекла прекрасная графиня Формутье, давшая обет целомудрия, в то время как ее брат отправился в крестовый поход. Графу удается проникнуть в недоступный замок. Но когда он ночью приходит в комнату графини и в темноте начинает обнимать и целовать ее, то перед ним оказывается паж. Посрамленный Ори вынужден покинуть замок.
В «Графе Ори» Россини использовал лучшие фрагменты из «Путешествия в Реймс», а также прелюдию из 12-й сцены II акта «Эдуардо и Кристины». Когда Россини создавал новую музыку – проблем не было, он сочинял ее на готовые стихи. Но когда надо было подобрать стихи к музыке – возникли затруднения. И сделал это Скриб. Здесь немалую помощь оказал Адольф Нурри, чей опыт певца сыграл большую роль. Опера получилась остроумной и изящной, исполненной типично россиниевской кантилены и грациозного мелодизма.
Премьера, состоявшаяся 20 августа 1828 года, принесла ошеломляющий успех. Восторг слушателей был полный и всепоглощающий. Парижскую прессу буквально захлестнул шквал хвалебных откликов. «Никто, – отмечал Фетис, – не мог оставаться равнодушным, слушая эту музыку». А «Газетт де Франс» сразу обратила внимание на искусное владение композитором французской просодией.
Однако целью Россини было создание народно-героической оперы…
Глава 16.
ШЕДЕВР! ПОСЛЕДНИЙ?
С самых первых дней своего обоснования в Париже Россини интуитивно чувствовал потребность создания произведения нового, необычного и значительного. Правда, он был не таким человеком, чтобы его интенсивные творческие искания были замечены окружающими. Может быть, именно поэтому у тех, кто плохо знал композитора, складывалось впечатление, что он сибаритствует, купаясь в лучах славы и почета. Оказавшись вовлеченным в художественную жизнь «столицы мира», Россини испытал сильное и плодотворное влияние ее идейных направлений, заставившее его по-новому взглянуть на свое творчество. Как было сказано, Россини хотел создать крупное произведение для парижской сцены, но не решался из-за своей неподготовленности. И вот новые редакции итальянских опер «Магомет II» и «Моисей» явились своеобразной «разведкой боем».
В те годы назревал кризис режима Реставрации. Росло всеобщее недовольство, антимонархические настроения овладевали умами. Такая атмосфера общественного брожения не могла не отразиться в искусстве. Мысль о создании большой оперы все сильней и сильней овладевала Джоаккино. Еще после постановки «Моисея» весной 1827 года возник замысел обратиться к народно-героической теме. Композитору предложили несколько либретто, среди которых были «Густав III, или Бал-маскарад» и «Жидовка» Скриба, «Вильгельм Телль» де Жуи. Хотя либретто Жуи явно проигрывало рядом со скрибовскими, в его сюжете наиболее ярко была выражена патриотическая идея, всегда бывшая близкой Россини, а на чужбине ставшая вдвойне дорогой, особенно в условиях предреволюционного Парижа конца 20-х годов. Однако композитор не спешил с созданием оперы. Слишком многое надо было обдумать, а новые мысли требовали новых средств и форм воплощения. И дело не только в том, что он был уже не мальчик, что провал был ему «не к лицу». Просто самоанализ и высокие критерии оценки собственных созданий Мастера не позволяли делать необдуманных шагов. Именно поэтому Обер опередил своего итальянского коллегу, поставив «Немую из Портичи» в 1828 году. Вот он, новый жанр, который был просто необходим оперному театру в данной ситуации! Историческая опера с ее образными, стилевыми, драматургическими контрастами явилась тем жанром, который смог ответить общественным настроениям тех лет. Но, как ни странно, появление произведения со сходной идеей не подтолкнуло Россини в работе, а, наоборот, приостановило… В этой неожиданной непоследовательности была своя логика: надо было осмыслить новые идеи, воплощенные Обером в его опере. Многое Джоаккино понравилось, оказалось созвучным его собственным намерениям. Однако пока происходило творческое освоение, маэстро не углубился в работу над оперой, а направил свое внимание к изящной и остроумной комической опере «Граф Ори».
Все это время мысль о «Вильгельме Телле» неотступно преследовала Джоаккино. Хоть Россини и выбрал либретто знаменитого драматурга де Жуи, но все же оно казалось ему недостаточно музыкальным. Тогда композитор прибег к помощи начинающего поэта Ипполита Би. Задача последнего была не из простых: необходимо удовлетворить композитора, не обидев при этом маститого либреттиста. Надо признать, он сделал это довольно успешно и с большой деликатностью. Результатом такого творчества оказалось внесение в оперу лирической линии. Но не она стала стержнем произведения. Герой и народ – вот тема «Вильгельма Телля», еще новая для оперного искусства. Неудивительно, что так она не звучала не только в операх эпохи Французской революции, но и даже в «Фиделио» Бетховена. Такую постановку вопроса подсказали события последних лет. Народ становился мощным двигателем исторического процесса. Передовое искусство испокон веков было в первых рядах борцов за обновление. В своем «Телле» Россини дал решение проблемы максимально наглядно, конкретно и просто, понятно и близко широкой публике.
Вильгельм Телль – герой старинного швейцарского предания – в последние десятилетия волновал творческое воображение многих писателей и музыкантов. К моменту обращения Россини к этому сюжету уже были созданы и опера Гретри (1791), и трагедии Шиллера и Лемьера, причем все одноименные. С названием «Стрелки» (или «Швейцарские горцы») (1796) появилась английская опера Kappa. Сюжет прижился в Германии, где он послужил основой оперы Цопфа. В своем балете обращался к нему Луиджи Пиччинни, сын Никколо Пиччинни (1805). Источником же либретто де Жуи стала трагедия французского драматурга Лемьера.
Лето 1828 года Россини проводил под Парижем на даче своего друга, банкира Агуадо. Хотя 20 августа состоялась премьера «Графа Ори», мысли композитора были поглощены «Вильгельмом Теллем». Либретто новой оперы уже переделал Ипполит Би, причем в соответствии с намерениями придирчивого заказчика, но Россини и тут продолжал находить фрагменты, требующие переработки. И это был не каприз. Ну кто же лучше композитора сможет, как верно заметил Вагнер в беседе с Россини, определить «расположение слов и ситуаций, которые подходят композитору для воплощения музыкальной фрески в том виде, в котором она витает в его воображении?» Поэтому-то так «по-хозяйски» и распоряжался Россини стихами. Он вспоминал о тех днях: «Моих либреттистов у меня под рукой не было, но там же жили Арман Марраст и Кремье (между прочим, два будущих заговорщика против правительства Луи-Филлиппа), и они мне помогли в переделке текста и стихов и в разработке плана моих заговорщиков против Гесслера».
Основным импульсом к драматическому действию послужило столкновение тирана-завоевателя Гесслера и народного героя, патриота Вильгельма Телля, который увлекает за собой народ, будучи сам человеком из народа. Подобная постановка проблемы является важным открытием Россини, чего не знала до тех пор опера. Народ перестает быть просто фоном для развития драмы благородных героев, стоящих над ним. Он получает разностороннюю характеристику – показаны его безмятежный труд и светлый праздник, страдание, возмущение, борьба и победа.
Открывается опера увертюрой, которая поражает необычностью и новизной своего решения. Это целая симфоническая поэма, программная по смыслу, естественно и непринужденно вводящая слушателя в образный мир будущих событий. Ее назначение не столько в том, чтобы приготовить к восприятию грядущих драматических событий, сколько создать эмоциональную атмосферу произведения. И эта самая эмоциональная связь увертюры с оперой очевидна, хотя нет связей тематических. Перед нами предстает цепь различных эпизодов: лирических и драматических, живописных и эпических, единых с оперой по смыслу.
Начало первого действия носит описательный характер. Композитор знакомит слушателей с местом и обстановкой действия. В живописной долине, окруженной высокими горами, расположилась швейцарская деревушка Бюргельн. Возвращающиеся с полей крестьяне поют свою безмятежную светлую песню. Хор «Небо, так ярко голубое», создает поэтическую картину мирного радостного труда.
На берегу озера молодой рыбак, развешивающий сети, поет о любви. Вильгельм Телль, уважаемый всеми искусный охотник, сурово напоминает ему, что не время думать о любви, когда родной край стонет под гнетом завоевателей. Главный герой сразу предстает перед зрителем с патриотической декларацией. Россини с самого начала наделяет его ролью идейного вождя масс. В этом отличие Телля Россини – Лемьера от героя Шиллера или Гретри, у которых искусный стрелок сначала доволен жизнью, не проявляет особой тревоги за родину и только постепенно становится борцом против тирании. Надо признать, что в этой позиции тоже есть своя сила, заключающаяся в естественном показе пробуждения сопротивления народных масс к борьбе.
Но вот доносятся звуки рогов, несущиеся с гор. Это начинается праздник окончания работ. По старинному обычаю мудрый и уважаемый старец должен благословить женихов и невест, что и делает Мельхталь, глава кантона (округа). Вильгельм Телль приглашает народ веселиться как можно беспечней и безмятежней: веселье должно скрыть от австрийцев подготовку восстания. В самый разгар праздника стремительно появляется горец Лейхтгольд, который убил австрийского ландскнехта, посягнувшего на честь его дочери. Теперь за ним гонятся солдаты. Спасти его может только переправа через озеро, но надвигается буря. Тогда за это сложное дело берется Вильгельм Телль. Ворвавшиеся солдаты, видя недосягаемость своей цели, в гневе поджигают деревню и уводят с собой старика Мельхталя.
Но какая же опера могла быть без любви? И пусть этот мотив здесь не главный, Россини отдает дань традиции и слушательским вкусам и привычкам. Второй акт открывается сценой лесного свидания Арнольда, сына Мельхталя, с прекрасной принцессой Матильдой Габсбургской, которую он спас от смерти в горах. Молодой горец любит своенравную принцессу. Вот он, традиционный для классической трагедии мотив! В противоречие пришли любовь и долг. Патриотические чувства призывают юношу порвать с принцессой. Вот почему так печален был Арнольд во время деревенского праздника. Однако если классицистская мораль всегда решала этот вопрос в пользу долга, то романтизм, эпоха которого уже началась, принес с собой противоположное решение дилеммы – в пользу любви. Романс Матильды, любовный дуэт героев звучат необычайно поэтично и приподнято. Матильда уговаривает юношу поступить на австрийскую службу, которая даст ему возможность прославиться в боях и завоевать право жениться на принцессе. Поэтому, когда потом Телль призывает его присоединиться к восстанию, Арнольд, поглощенный своим чувством, остается глух к его словам. И только страшная весть о гибели отца от рук захватчиков пробуждает в нем чувство долга перед родиной.
Вильгельм Телль призывает к восстанию. В полночь на горе Рютли собрались представители трех кантонов. Они должны выбрать своего предводителя, которым становится Телль, и дать клятву верности делу освобождения и готовности выступить против захватчиков по первому призыву. Сцена на горе Рютли стала одной из самых ярких и впечатляющих. Это уже не пасторально-идиллическая картинка начала первого действия. Народ полон решимости объединить свои усилия в борьбе против поработителей. Очень важным элементом, пронизывающим характеристику этого массового персонажа во всей опере, является фольклорная основа его мелодизма. Надо сказать, что народные мелодии использовались и в операх французских предшественников Россини. Керубини, Гретри одними из первых обратились в опере к сокровищнице народного искусства. Но у них, как и у Обера в «Немой из Портичи», это были именно цитаты, которые не сливались с тканью оперного произведения. Органическое же слияние, естественное включение в общий контекст оперы, гибкое соединение с привычными средствами выразительности произошло именно у Россини. В этом был его новаторский подход к применению народных мелодий в опере. Композитор чутко уловил гармонические особенности, колористические и экспрессивные оттенки швейцарских мелодий. И квинтэссенцией воплощения народного начала в опере становится сцена на Рютли.
Представители кантонов прибывают постепенно, что дает композитору возможность написать три (по количеству кантонов) хора, каждый из которых характеризует вновь прибывших. Сначала появляются хлебопашцы, чья мелодия пронизана силой и мужеством. Звучащая следом за ней нежно-пасторальная песня представляет пастухов. А основная тема кантона рыбаков сначала проходит в оркестре, который, по словам Берлиоза, «подражает так хорошо, как это только возможно для инструментальной музыки, мерным движениям и усилиям отряда гребцов». И этот образ вновь возникает в хоре. Когда заговорщики собираются вместе, три хора объединяются (темп быстрый, исполнение вполголоса). Благодаря этому Россини удается создать впечатление мощной энергии, которая кипит пока подспудно. Здесь Вильгельм Телль среди единомышленников, каждое его слово падает на благодатную почву. И вот наконец звучит суровая клятва. Но сколько торжественности в ее строгости и сдержанности! Однако первый солнечный луч становится сигналом к восстанию, и напряженное ожидание буквально взрывается, «вся масса оркестра, – как пишет Берлиоз, – низвергается, как лавина, в кипучее Allegro с этим последним и страшным воинственным Кличем, который вырывается из всех этих трепещущих грудей при виде зари первого дня свободы!» В этой сцене Россини создает удивительную по своей грандиозности хоровую фреску, каких не знала до него оперная литература.
В те годы назревал кризис режима Реставрации. Росло всеобщее недовольство, антимонархические настроения овладевали умами. Такая атмосфера общественного брожения не могла не отразиться в искусстве. Мысль о создании большой оперы все сильней и сильней овладевала Джоаккино. Еще после постановки «Моисея» весной 1827 года возник замысел обратиться к народно-героической теме. Композитору предложили несколько либретто, среди которых были «Густав III, или Бал-маскарад» и «Жидовка» Скриба, «Вильгельм Телль» де Жуи. Хотя либретто Жуи явно проигрывало рядом со скрибовскими, в его сюжете наиболее ярко была выражена патриотическая идея, всегда бывшая близкой Россини, а на чужбине ставшая вдвойне дорогой, особенно в условиях предреволюционного Парижа конца 20-х годов. Однако композитор не спешил с созданием оперы. Слишком многое надо было обдумать, а новые мысли требовали новых средств и форм воплощения. И дело не только в том, что он был уже не мальчик, что провал был ему «не к лицу». Просто самоанализ и высокие критерии оценки собственных созданий Мастера не позволяли делать необдуманных шагов. Именно поэтому Обер опередил своего итальянского коллегу, поставив «Немую из Портичи» в 1828 году. Вот он, новый жанр, который был просто необходим оперному театру в данной ситуации! Историческая опера с ее образными, стилевыми, драматургическими контрастами явилась тем жанром, который смог ответить общественным настроениям тех лет. Но, как ни странно, появление произведения со сходной идеей не подтолкнуло Россини в работе, а, наоборот, приостановило… В этой неожиданной непоследовательности была своя логика: надо было осмыслить новые идеи, воплощенные Обером в его опере. Многое Джоаккино понравилось, оказалось созвучным его собственным намерениям. Однако пока происходило творческое освоение, маэстро не углубился в работу над оперой, а направил свое внимание к изящной и остроумной комической опере «Граф Ори».
Все это время мысль о «Вильгельме Телле» неотступно преследовала Джоаккино. Хоть Россини и выбрал либретто знаменитого драматурга де Жуи, но все же оно казалось ему недостаточно музыкальным. Тогда композитор прибег к помощи начинающего поэта Ипполита Би. Задача последнего была не из простых: необходимо удовлетворить композитора, не обидев при этом маститого либреттиста. Надо признать, он сделал это довольно успешно и с большой деликатностью. Результатом такого творчества оказалось внесение в оперу лирической линии. Но не она стала стержнем произведения. Герой и народ – вот тема «Вильгельма Телля», еще новая для оперного искусства. Неудивительно, что так она не звучала не только в операх эпохи Французской революции, но и даже в «Фиделио» Бетховена. Такую постановку вопроса подсказали события последних лет. Народ становился мощным двигателем исторического процесса. Передовое искусство испокон веков было в первых рядах борцов за обновление. В своем «Телле» Россини дал решение проблемы максимально наглядно, конкретно и просто, понятно и близко широкой публике.
Вильгельм Телль – герой старинного швейцарского предания – в последние десятилетия волновал творческое воображение многих писателей и музыкантов. К моменту обращения Россини к этому сюжету уже были созданы и опера Гретри (1791), и трагедии Шиллера и Лемьера, причем все одноименные. С названием «Стрелки» (или «Швейцарские горцы») (1796) появилась английская опера Kappa. Сюжет прижился в Германии, где он послужил основой оперы Цопфа. В своем балете обращался к нему Луиджи Пиччинни, сын Никколо Пиччинни (1805). Источником же либретто де Жуи стала трагедия французского драматурга Лемьера.
Лето 1828 года Россини проводил под Парижем на даче своего друга, банкира Агуадо. Хотя 20 августа состоялась премьера «Графа Ори», мысли композитора были поглощены «Вильгельмом Теллем». Либретто новой оперы уже переделал Ипполит Би, причем в соответствии с намерениями придирчивого заказчика, но Россини и тут продолжал находить фрагменты, требующие переработки. И это был не каприз. Ну кто же лучше композитора сможет, как верно заметил Вагнер в беседе с Россини, определить «расположение слов и ситуаций, которые подходят композитору для воплощения музыкальной фрески в том виде, в котором она витает в его воображении?» Поэтому-то так «по-хозяйски» и распоряжался Россини стихами. Он вспоминал о тех днях: «Моих либреттистов у меня под рукой не было, но там же жили Арман Марраст и Кремье (между прочим, два будущих заговорщика против правительства Луи-Филлиппа), и они мне помогли в переделке текста и стихов и в разработке плана моих заговорщиков против Гесслера».
Основным импульсом к драматическому действию послужило столкновение тирана-завоевателя Гесслера и народного героя, патриота Вильгельма Телля, который увлекает за собой народ, будучи сам человеком из народа. Подобная постановка проблемы является важным открытием Россини, чего не знала до тех пор опера. Народ перестает быть просто фоном для развития драмы благородных героев, стоящих над ним. Он получает разностороннюю характеристику – показаны его безмятежный труд и светлый праздник, страдание, возмущение, борьба и победа.
Открывается опера увертюрой, которая поражает необычностью и новизной своего решения. Это целая симфоническая поэма, программная по смыслу, естественно и непринужденно вводящая слушателя в образный мир будущих событий. Ее назначение не столько в том, чтобы приготовить к восприятию грядущих драматических событий, сколько создать эмоциональную атмосферу произведения. И эта самая эмоциональная связь увертюры с оперой очевидна, хотя нет связей тематических. Перед нами предстает цепь различных эпизодов: лирических и драматических, живописных и эпических, единых с оперой по смыслу.
Начало первого действия носит описательный характер. Композитор знакомит слушателей с местом и обстановкой действия. В живописной долине, окруженной высокими горами, расположилась швейцарская деревушка Бюргельн. Возвращающиеся с полей крестьяне поют свою безмятежную светлую песню. Хор «Небо, так ярко голубое», создает поэтическую картину мирного радостного труда.
На берегу озера молодой рыбак, развешивающий сети, поет о любви. Вильгельм Телль, уважаемый всеми искусный охотник, сурово напоминает ему, что не время думать о любви, когда родной край стонет под гнетом завоевателей. Главный герой сразу предстает перед зрителем с патриотической декларацией. Россини с самого начала наделяет его ролью идейного вождя масс. В этом отличие Телля Россини – Лемьера от героя Шиллера или Гретри, у которых искусный стрелок сначала доволен жизнью, не проявляет особой тревоги за родину и только постепенно становится борцом против тирании. Надо признать, что в этой позиции тоже есть своя сила, заключающаяся в естественном показе пробуждения сопротивления народных масс к борьбе.
Но вот доносятся звуки рогов, несущиеся с гор. Это начинается праздник окончания работ. По старинному обычаю мудрый и уважаемый старец должен благословить женихов и невест, что и делает Мельхталь, глава кантона (округа). Вильгельм Телль приглашает народ веселиться как можно беспечней и безмятежней: веселье должно скрыть от австрийцев подготовку восстания. В самый разгар праздника стремительно появляется горец Лейхтгольд, который убил австрийского ландскнехта, посягнувшего на честь его дочери. Теперь за ним гонятся солдаты. Спасти его может только переправа через озеро, но надвигается буря. Тогда за это сложное дело берется Вильгельм Телль. Ворвавшиеся солдаты, видя недосягаемость своей цели, в гневе поджигают деревню и уводят с собой старика Мельхталя.
Но какая же опера могла быть без любви? И пусть этот мотив здесь не главный, Россини отдает дань традиции и слушательским вкусам и привычкам. Второй акт открывается сценой лесного свидания Арнольда, сына Мельхталя, с прекрасной принцессой Матильдой Габсбургской, которую он спас от смерти в горах. Молодой горец любит своенравную принцессу. Вот он, традиционный для классической трагедии мотив! В противоречие пришли любовь и долг. Патриотические чувства призывают юношу порвать с принцессой. Вот почему так печален был Арнольд во время деревенского праздника. Однако если классицистская мораль всегда решала этот вопрос в пользу долга, то романтизм, эпоха которого уже началась, принес с собой противоположное решение дилеммы – в пользу любви. Романс Матильды, любовный дуэт героев звучат необычайно поэтично и приподнято. Матильда уговаривает юношу поступить на австрийскую службу, которая даст ему возможность прославиться в боях и завоевать право жениться на принцессе. Поэтому, когда потом Телль призывает его присоединиться к восстанию, Арнольд, поглощенный своим чувством, остается глух к его словам. И только страшная весть о гибели отца от рук захватчиков пробуждает в нем чувство долга перед родиной.
Вильгельм Телль призывает к восстанию. В полночь на горе Рютли собрались представители трех кантонов. Они должны выбрать своего предводителя, которым становится Телль, и дать клятву верности делу освобождения и готовности выступить против захватчиков по первому призыву. Сцена на горе Рютли стала одной из самых ярких и впечатляющих. Это уже не пасторально-идиллическая картинка начала первого действия. Народ полон решимости объединить свои усилия в борьбе против поработителей. Очень важным элементом, пронизывающим характеристику этого массового персонажа во всей опере, является фольклорная основа его мелодизма. Надо сказать, что народные мелодии использовались и в операх французских предшественников Россини. Керубини, Гретри одними из первых обратились в опере к сокровищнице народного искусства. Но у них, как и у Обера в «Немой из Портичи», это были именно цитаты, которые не сливались с тканью оперного произведения. Органическое же слияние, естественное включение в общий контекст оперы, гибкое соединение с привычными средствами выразительности произошло именно у Россини. В этом был его новаторский подход к применению народных мелодий в опере. Композитор чутко уловил гармонические особенности, колористические и экспрессивные оттенки швейцарских мелодий. И квинтэссенцией воплощения народного начала в опере становится сцена на Рютли.
Представители кантонов прибывают постепенно, что дает композитору возможность написать три (по количеству кантонов) хора, каждый из которых характеризует вновь прибывших. Сначала появляются хлебопашцы, чья мелодия пронизана силой и мужеством. Звучащая следом за ней нежно-пасторальная песня представляет пастухов. А основная тема кантона рыбаков сначала проходит в оркестре, который, по словам Берлиоза, «подражает так хорошо, как это только возможно для инструментальной музыки, мерным движениям и усилиям отряда гребцов». И этот образ вновь возникает в хоре. Когда заговорщики собираются вместе, три хора объединяются (темп быстрый, исполнение вполголоса). Благодаря этому Россини удается создать впечатление мощной энергии, которая кипит пока подспудно. Здесь Вильгельм Телль среди единомышленников, каждое его слово падает на благодатную почву. И вот наконец звучит суровая клятва. Но сколько торжественности в ее строгости и сдержанности! Однако первый солнечный луч становится сигналом к восстанию, и напряженное ожидание буквально взрывается, «вся масса оркестра, – как пишет Берлиоз, – низвергается, как лавина, в кипучее Allegro с этим последним и страшным воинственным Кличем, который вырывается из всех этих трепещущих грудей при виде зари первого дня свободы!» В этой сцене Россини создает удивительную по своей грандиозности хоровую фреску, каких не знала до него оперная литература.