Кнорре Федор Федорович. Капитан Крокус

   Они встали из-за стола, пожелали друг другу спокойной ночи, и, обнимая на прощанье маму, Малыш, замирая от страха, прижался ухом к её плечу и затаив дыхание прислушался: не тикает ли что-нибудь у мамы внутри. Он не мог позабыть того, что рассказывал Ломтик про своего отца.
   Малыш поднялся наверх в свою комнату, пинком выбросил в коридор автоматического кота, расшнуровал и снял ботинки, сел на кровать и, подперев голову кулаком, глубоко задумался.
   Мурлыканье, бессмысленное, равномерное, с повторяющимися переливами, продолжалось. Кот тёрся об дверь. Ему всё равно было, обо что тереться.
   Малыш встал, открыл дверь, поймал кота за хвост, отнёс в уборную и запер.
   Потихоньку шлёпая обратно по коридору, он равнодушно прошёл мимо двери маминой спальни и вдруг остановился, точно налетел на стенку. Мысль, до которой он додумался, его ужасала и привлекала. Ему было стыдно от этой мысли. И он с отчаянием чувствовал, что терять ему уже всё равно нечего: или у него есть мама, или нет. Он должен узнать.
   Он подкрался к двери и прислушался. Странные звуки! Малыш тихо-тихо нажал ручку двери, слегка приподняв - тогда она не издавала ни малейшего скрипа, приоткрыл узенькую щёлку и, замирая, глянул.
   Мама лежала ничком на постели, закрыв лицо руками. Плечи у неё вздрагивали - она плакала, безутешно, горько, сдерживаясь, чтоб её не услышали. Малыш шагнул в комнату, она обернулась, и он увидел её мокрое от слез лицо и глаза, залитые такой тоской и страданием, какие не могут быть ни у одного автомата на свете.
   И бессовестный обманщик, хладнокровный лжец, постыдный подглядывальщик и подслушивальщик промчался босыми ногами через всю комнату, обхватил обеими руками шею мамы, повис на ней и заревел, полностью опозорив, зачеркнув, предав, смыв и вывернув наизнанку свой великолепный Диплом об Окончании Детства.
   - Я всё, всё тебе врал! До капелечки всё!..
   - Да что ты, неужели? - улыбаясь, сказала мама, обнимая и целуя своего бывшего Маленького Взрослого. - А почему ты это делал?
   Но её неудавшийся взрослый ещё не мог говорить, он был слишком занят тем, что впервые за долгое время чмокал, тёрся носом о её щёку, размазывал свои слезы и громко дышал ей в ухо. Поэтому она продолжала сама:
   - Всё началось после курсов, когда тебя так поразило... и ты решил проверить, не позвоночная ли твоя мама, правда? Да, милый, да, позвоночная, хотя это звучит довольно бессмысленно. И можно ещё, например, назвать формулу химического состава наших с тобой слез, когда мы оба ревём вместе, как сейчас! Но в ней не будет ни состава нашего горя, от которого мы плачем, ни нашей радости, что мы, кажется, опять нашли друг друга, правда?
   - А... га!.. - задушевно пробубнил, прижимаясь к её плечу всем лицом, Малыш.
   - И звёздное небо, милый, ничуть не делается менее прекрасным для людей от того, что они знают, что звёзды не фонарики и не приклеены к небу, правда?.. А теперь ты можешь говорить. Тебе хочется мне что-нибудь рассказать?
   - Ага, - немного сконфуженно растирая рукавом глаза, встряхнулся Малыш. Хочется. Всё! Ничего, что это тайна?
   - Я думаю, ничего. Но подумай сам.
   - Я тоже думаю, ничего... - Он хмуро улыбнулся и чуть подмигнул, чтоб показать, что он не очень-то раскис от нежностей. - Так вот, мы подбирали, ловили и прятали листки. Мы их не сдавали пожарным...
   И он рассказал маме всё, что знал сам. Даже сказку о молодом короле и старом драконе, со всеми подробностями. И, когда он дошёл до конца, они оба засмеялись от радости, что всё так хорошо кончилось, когда королева Рваный Халатик взялась за свою третью ношу. И тут они, сидя обнявшись на краю маминой постели, посмотрели в окно и увидели, что ночь прошла и над большим городом, над его серыми крышами и пустыми площадями встаёт розовый рассвет.
   Глава 32. ДОМИК НА ПУСТЫРЕ ПРИБЛИЖАЕТСЯ К ГИБЕЛИ
   Мама спустилась вниз, на кухню, чтобы приготовить завтрак. А Малыш валялся поперек маминой кровати, потягиваясь на разные лады и позёвывая в ожидании, когда его позовут к столу.
   Ложиться спать не стоило и пробовать - за окнами стало совсем светло.
   Слышно было, как внизу, на кухне, вода с шипением бежит из крана. Потом раздалось более приятное шипение - масла на сковородке, - и донёсся запах жарящейся яичницы. Хлопнула дверь, и послышались быстрые шаги по лестнице.
   Малыш закрыл глаза, решив притвориться, что спит, но ничего не получилось: мама окликнула его, ещё не успев подняться до верхней площадки.
   - Вот так история! - испуганно проговорила мама, входя. - Знаешь, кто валяется у нас на крыльце? Поросёнок!
   Малыш охнул, кубарем скатился с лестницы и выскочил за дверь. На крыльце в позе полного изнеможения лежал поросёнок.
   - Персик! - страшным голосом прошипел Малыш и присел около него на корточки. - Что с тобой? Что случилось?
   - Ты знаешь этого поросёнка? - озабоченно спросила мама, выглядывая из двери. - Это твой знакомый?
   - Да это же Персик!.. Почему ты лежишь? Ты заболел? Тебя убили?
   Персик, скосив на мальчика маленький глаз, тяжело вздохнул, вскинулся, упёрся сперва передними ножками и с усилием встал на все четыре ноги... В знак того, что узнал Малыша, он слегка толкнул его носом и усталой походкой вошёл в дом. На кухне около водопроводной раковины он остановился и меланхолично хрюкнул.
   Мама налила и поставила перед ним чашку с водой. Он попил и пошёл осматривать кухню.
   - Он хочет есть, - сказала мама, и поросёнок сейчас же повернулся и подошёл к ней. - Он всё понимает!
   - Ну ещё бы! - с гордостью сказал Малыш. - Это же Персик. Его даже львы любят! Не понимаю, как он оказался здесь. Случилось что-то очень плохое! Он бы никогда не бросил Коко!..
   - Я его покормлю, а ты сбегай посмотри, нет ли поблизости его хозяина. Может быть, с ним случилась какая-нибудь беда? И мы можем ему помочь?
   Малыш как пробка вылетел впопыхах из дому и только тогда сообразил, что не знает, куда бежать. Тогда он вспомнил, что один ум хорошо, а два лучше, и подал сигнал Ломтику. А когда явился Ломтик, они обсудили положение и решили, что четыре ума будет ещё лучше.
   И вот таким образом через полчаса на кухне у мамы, кроме Малыша с Ломтиком, сидели на корточках вокруг Персика, обсуждая случившееся, ещё четверо представителей лучших умов - Мухолапкин, оба близнеца и Щелкунчик.
   Все согласились на том, что случилось какое-то несчастье - иначе Персик не покинул бы баржи. Потом стали обсуждать, что теперь делать с поросёнком, но он, плотно закусив и отдохнув, сам решил, что ему надо делать: подошёл к двери и стал пробовать её открыть, явно собираясь уходить по каким-то своим делам.
   - Может быть, он знает, где сейчас Коко, и приведёт нас к нему? предположил Мухолапкин. - Давайте пойдём с ним вместе.
   - Всей толпой? Нечего сказать, умно! - обрезал Щелкунчик.
   - Поросёнку нельзя выходить!..
   - Конечно, на улицу ему нельзя!
   - Его арестует полиция! - сказали близнецы, как всегда договаривая друг за друга.
   В это время Персик капризно взвизгнул и сильно толкнул дверь.
   - Ему нельзя выходить, но он не согласится и остаться! - мудро рассудил Ломтик, И тут мама сказала:
   - Ему можно на шею привязать номерок с комбината. У нас есть от нашего автокота. Тогда на улице все будут думать, что это уже очучеленный, автоматический поросёнок!
   - Вот это толково! Дельное предложение! - снисходительно поддержал Щелкунчик.
   Малыш притащил своего ненавистного автоматического кота, уложил его на стол и с наслаждением развинтил на две одинаковые половинки. Лапы перестали двигаться, выключились хвост и глаза, но моторчик продолжал жужжать.
   - Чего ты возишься с этим паршивым котом? - нетерпеливо спрашивали все у Малыша.
   Он, не отвечая, вытащил из кота крошечный моторчик и, держа его в двух пальцах, сказал:
   - Слышите?.. Жужжит. Вот мы его привяжем ленточкой на шею Персику, и, если меня остановит полиция, я буду говорить, что веду его в починку в ремонтную мастерскую!
   - Правильно! - закричал Ломтик. - Зачем ты сказал? Я сам вот это же самое придумал, только не успел сказать!
   Персик нетерпеливо похрюкивал и топтался на месте, пока общими силами ему обвязывали шею розовым бантом, к которому мама пришила маленькую жужжалку.
   Малыш сказал:
   - Мама, ведь поросёнок пришёл ко мне на крыльцо, значит, он мне доверяет. Я и должен пойти с ним искать Коко. Правда?
   - Верно! А мы пойдём на пустырь. Всё равно пойдём, пусть там и случилось что-то. Я не боюсь! - объявил Щелкунчик. - А вы не будете бояться?
   Близнецы побледнели, переглянулись и поспешно схватились за руки:
   - Мы... пожалуй, будем бояться, но...
   - Мы, конечно, пойдём, но будем немножко побаиваться... И закончили дружно вместе:
   - Бояться будем, но всё равно пойдём!
   - Ну, мама, как же? - тихо спросил Малыш.
   - Я тоже буду ужасно бояться, - сказала мама. - Наверное, больше вас всех! Но я не могу уговаривать своего сына бросить в беде друга. Всё равно, две ноги у того или четыре! Иди попробуй что-нибудь сделать!
   - Вот это да! - воскликнул Ломтик. - Мне бы такую маму!.. - У него, бедняги, ведь не было никакой! Один папа, и тот, кажется, заводной...
   Через несколько минут все ребята, стоя на крыльце, смотрели вслед Малышу, который шёл, держа на поводке поросёнка как собаку-ищейку. Мама, подняв руку, помахала ему тихонько, одними только пальцами, и ободряюще улыбнулась.
   Малыш в последний раз обернулся, на мгновение встретился с ней глазами, и его обдала радостью мысль: как хорошо, что мама у него самая смелая и красивая на свете! Удивительно радостно это знать!
   Он бодро завернул за угол и через минуту увидел первого полицейского. Что-то внутри дрогнуло и испугалось! Кажется, это были ноги! Они приготовились повернуться и удирать... Да, безусловно это были ноги. Они просто зудели и чесались, так им хотелось броситься бежать. Но Малыш на них цыкнул:
   Цыц вы у меня! Ещё дрожать вздумаете? Марш спокойным ровным шагом прямо мимо полицейского!.. Подумаешь! С драконом схватываться было небось похуже!
   Полицейский с удивлением всмотрелся, разглядел на поросёнке ярлык комбината и услышал жужжание.
   - В ремонт? - кивнув на поросёнка, небрежно спросил полицейский.
   И Малыш совершенно спокойно пожал одним плечом, проходя мимо:
   - Ага... Где-то замыкание, наверное. Слышите? Разжужжался! Кошмар какой-то!
   Мухолапкин, подглядывавший за ним из-за ближайшего угла, вернулся во двор и сообщил успокоительную новость:
   - Всё в порядке, Малыш поговорил с полицейским как ни в чём не бывало. Тот на него и внимания не обратил!
   Ребята попрощались с мамой и без всякой определённой цели поплелись по улице, путаясь во всяких предположениях о том, что бы такое могло случиться на пустыре.
   Несколько раз они повторяли друг другу, и все с этим дружно соглашались, что разумнее всего было бы пойти на пустырь только вечером, терпеливо выждав, когда стемнеет.
   В таких благоразумных разговорах они как-то совсем не заметили, что прошли уже полдороги к домику Капитана Крокуса.
   Это было, конечно, очень неосторожно, и они поскорее спрятались в лопухи и устроили там совещание. Один за другим они придумывали самые хитроумные способы подобраться никем не замеченными к домику Капитана Крокуса и, возможно, придумали бы что-то очень умное или очень глупое, но тут услышали лёгкое жужжание у себя над головами.
   Маленький вертолётик показался над знаменитой заброшенной трубой, через которую так интересно бывало пробираться в гости к Капитану.
   Не успела машина сесть, как из неё вывалился с маленьким парашютиком и шлёпнулся на землю полицейский, чтобы поспеть подбежать и с поклоном отворить дверцу вертолёта в ту самую минуту, когда тот коснётся земли.
   Он распахнул с поклоном дверцу, и из неё вышел какой-то другой полицейский, до того важный, что даже не был похож на полицейского! Это был сам Шеф всей полиции города: тайной, явной, подземной, воздушной и подводной!
   Из отверстия трубы тотчас же выскочили десять полицейских и, вытянувшись, отрапортовали, что находятся на посту.
   Шеф кивнул, и полицейские нырнули обратно в трубу.
   Ребята переглянулись и слегка присвистнули: один из самых хитрых их планов был - пролезть по трубе!
   В это время Шеф прошёл, осматривая всё кругом, по пустырю прямо к домику Крокуса, и всё время, пока он шёл, из каждого кустика, из-за каждой кучки шлака и, казалось, просто из-под земли выскакивали, как на пружинках, вооружённые полицейские, да не туповатые механические, а настоящие, живые. Они отдавали честь Шефу и тут же точно сквозь землю проваливались.
   Весь пустырь был усеян притаившимися полицейскими. Некоторые вскакивали парами, и можно было заметить, что они держат натянутыми специальные сетки, такие частые, что через них и мышонок бы не пролез...
   Пустырь был оцеплен, блокирован, закупорен! Онемевшие и замершие от страха ребята еле дождались момента, когда Шеф снова сел в свою вертлявую машинку и умчался по воздуху в город, и поспешили выбраться ползком из лопухов...
   Глава 33. В СЪЕДОБНОЙ ПЕЩЕРЕ АЛАДДИНА
   Полицейская машина, с воем промчавшись по улицам, остановилась.
   Стальная толстая дверь медленно открылась, и четверо полицейских, подталкивая в спину, вывели Коко.
   Он поднял голову и улыбнулся, увидев на вывеске знакомое и милое с детства слово <Цирк>.
   Здесь он любил всё: стёртые поколениями маленьких и больших зрителей края каменных ступеней, окошечки касс, запах конюшни, который не успели истребить автоматизированные жирафы, малиновый бархат портьер!
   Его вели по коридорам, и наручники позванивали у него на руках, а он шёл и улыбался, узнавая всё вокруг: знакомые стойла, прежде полные маленьких пони, осликов, и гордых серых коней в яблоках, жёлтый, на пробор причёсанный граблями песок с опилками круглой арены, окаймлённой малиновым барьером!
   Он точно возвращался домой, к себе на родину, в родную деревню, узнавая каждую тропинку, и ручеёк, и избушку, где родился, и маленькое кладбище с берёзкой, у которой похоронена мама, и тот самый песок, по которому он нетвёрдыми ножками сделал первые в жизни шажки и впервые перекувырнулся через голову.
   - Сколько вам требуется времени, чтобы одеться? - сипато спросил Тити Ктифф. Он уже стоял, засунув руки в кармашки матросских штанишек, с непроницаемым и презрительным видом на пороге цирковой костюмерной.
   - Один час, - сказал Коко.
   - Много!
   - Ведь грим тоже нужен?
   - Обязательно. Что же это за чучело из вас получится? В клоунском костюме и с некрашеной мордой? Чушь!
   - Тогда прикажите снять с меня наручники. Дело пойдёт побыстрее.
   - Нет. Лучше мы подождём лишние десять минут. Вы слишком старый фокусник, чтоб вам давать послабления. Смотреть за ним в оба! Он может ещё попробовать что-нибудь выкинуть. В крайнем случае пристрелить его. Только аккуратно, чтоб не испортить чучело!
   - Ну и голосок! - с отвращением сказал Коко. - Такой малютка с виду, а мало того, что негодяй в душе, так ещё и голос как у здоровенного дядьки, который накурился крепких сигар.
   - Глупости! - раздражённо процедил сыщик. - Я прекрасно могу, если сделаю усилие... Пожалуйста, вот слышите?.. - Он очень тоненько пискнул <пожа...>, но зато уж конец фразы: <...луйста, вот, слышите?> - рявкнул таким басом, что впору брандмейстеру на пожаре! - Ч-чёрт! - выругался Тити Ктифф. - Голос действительно подводит! Придётся принять меры... - Минуту он постоял в раздумье, потом густым, жирным голосом отдал приказание: - Дать ему одеваться, гримироваться. Я вернусь за ним.
   Он стремительно вышел. Коко посмотрел ему вслед, плюнул и сел к столу.
   - Подайте чистое полотенце, людоеды!.. Завяжите его вокруг шеи, паразиты, я не хочу перепачкаться в гриме... Так... Теперь пусть кто-нибудь из негодяев откроет тот ящик и подаст коробку с гримом... Поставьте зеркало передо мной!.. Немножко правее, змеюка!.. Ладно, сойдёт... Ну, начну гримироваться! Если это в последний раз, надо сделать всё как следует.
   Пока Коко неторопливо начал пририсовывать себе знаменитый улыбающийся рот до ушей, маленький проворный Пафнутик - Тити Ктифф, промчавшись через полгорода, выскочил из полицейской машины и, вмешавшись в кучку ребят, игравших в песочек в городском парке, стал неумело и бессмысленно тыкать совочком в мокрый песок.
   Очень скоро Ломтик его окликнул: это было условленное место встречи. Пафнутик только помахал приветливо совочком, говорить он не решался из-за своего баса.
   - Ну, принёс? - жадно спросил Ломтик, глядя, не оттопыриваются ли у Пафнутика карманы от пирожков.
   Тот только поманил его за собой.
   Они пошли по улице. Ломтик послушно шёл за своим проводником, но всё время вздыхал.
   - Ты что? - не выдержав, рявкнул Пафнутик так, что Ломтик от него шарахнулся.
   Пафнутик с досадой стиснул зубы и прикусил язык. Нет, он решительно не мог разговаривать детским голосом!..
   - Ти шьто, - шепнул он, сложив губки сердечком, - вждихаешь?
   - А чего это ты стал реветь, как бегемот? - подозрительно спросил Ломтик.
   - Жаболел... - прошипел Пафнутик.
   - Заболеешь тут, - мрачно сказал Ломтик. - Ты не знаешь, что на пустыре полным-полно полиции, даже пройти нельзя!
   - Ай-ай-ай!... - прошипел Пафнутик. - Плохо!.. Ну, иди сюда! Он открыл ключом маленькую дверку в стене громадного здания без окон. Они вошли, притворили за собой дверь, и тогда перед ними оказалась вторая, точно такая, какие бывают в холодильниках.
   Как только они пролезли во вторую белую дверь, кругом всё мягко осветилось. Они пошли вдоль длинных белых полок, заваленных до самого потолка такими вещами, какие только могут присниться в новогоднем сне понимающему человеку. Бесконечными рядами стояли облитые шоколадом торты и торты с взбитыми сливками, украшенные орехами, марципанами, засахаренными фруктами, бананами и апельсинами, под стеклом переливались все сорта и цвета мороженого в бумажках, бокалах и вафлях, открытые бочки с прозрачным изюмом, глыбы разноцветной халвы ста разных сортов, и каждый сорт пахнул по-своему, целые лужайки конфет и клумбы из пирожных! Дорожки из пастилы, со столбиками из пахучих жёлтых кексов и ящики с пирожками разных сортов: ананасных, ореховых, джемовых, кремовых, и каждый пирожок издавал свой аромат, и каждый ящик пахнул в сто раз сильнее, а всё вместе кружило голову и почти сшибало с ног. Это была самая настоящая пещера Аладдина, но для понимающего человека тут было кое-что пособлазнительнее, чем какие-то камешки, лампы и кувшины. Тут было собрано всё, что могло свести с ума такого понимающего человека, который и имя-то своё, может, получил, выклянчивая постоянно лишний ломтик кекса или пудинга. А тут были не ломтики, а горы, россыпи, обвалы всякой сладкой роскоши...
   - Вот, видал? Быстро выкладывай остальные буквы и ешь сколько захочешь, пока не лопнешь! - своим грубым голосом объявил Тити-Пафнутик. - Чего рот разинул? Ну, <ба> я знаю! Живо давай следующие буквы и сразу хватайся за пирожки, за пирожные, за что хочешь!
   Чувствуя, что у него голова идёт кругом от восторга, Ломтик обалдело молчал. Из последних сил он схитрил:
   - Э-э! Я скажу, а ты меня сразу выгонишь! Или придёт твой папа и надерёт мне уши. Я этого не люблю! Давай я сперва наемся, потом скажу!
   Тити Ктифф проницательно посмотрел на раскисшее, блаженное лицо Ломтика и презрительно усмехнулся.
   - Ладно! Лопай, только постарайся не лопнуть раньше времени!
   - А потом мне можно будет взять с собой пирожков? Хоть один раз в жизни мне так хотелось бы донести туда несколько пирожков!
   - Дурак! - сказал сыщик. - Туда с сегодняшнего дня не пропустят ни одного пирожка, ни одной котлетки!
   - А... как же все эти... ну, эти...
   - Ты хочешь сказать - животные, звери? Ну, они поголодают.
   - Противный же ты, Пафнутище! - крикнул Ломтик. - Ты всё врёшь небось!
   - Ну, вот же твои обожаемые пирожки! Бери сколько хочешь! - хрипло пробасил Пафнутик и. с беспокойством увидев, что Ломтик испуганно шарахнулся, ласковым шёпотом поправился: - Ну, кушай, Ломтик, кусай!
   - Нет, - встревоженно моргая и вглядываясь в лицо Пафнутика, сказал Ломтик. - Это, пожалуй, не бегемот. Скорей всего, у тебя голос стал, как у носорога. Я, правда, не слыхал, но, по-моему, если уж он рявкнет, так как раз вроде тебя получится!
   - Какое тебе дело до моего голоса! - Тити изо всех сил старался говорить пописклявее. - Я сейчас сбегаю к доктору, и он меня вылечит. Сиди тут, я скоро вернусь. И ты скажешь мне остальные буквы. Ешь. Но, если ты не скажешь, тебя посадят в тюрьму!
   Дверь захлопнулась, щёлкнув замком. Ломтик минуту недоуменно смотрел на дверь, за которой исчез Пафнутик, ничего не понимая. Потом обернулся, и блаженная улыбка тихого восторга расплылась по его лицу.
   Сонно улыбаясь, да ему и казалось, что это сон, он, еле передвигая ногами, побрёл вдоль россыпей всей вкуснотищи, изредка дотрагиваясь пальцем до какого-нибудь засахаренного ореха на вершине взбитой из сладкой пахучей пены башни.
   Ноги у него подгибались, ноздри раздулись, глаза разбегались, и ему казалось, он сам весь наполняется пряными одуряющими ароматами, и руки его тянулись и сами отдёргивались, не зная, за что схватиться первым делом...
   А в это время Тити Ктифф, он же Пафнутик, своим ужасным голосом приказал шофёру мчать его к зданию Химического центра. Он твердо знал, что Ломтику понадобится не много времени, чтобы схватиться за первый пирожок, а там дело пойдёт уже как по маслу. Поэтому он не считал нужным терять около него время.
   В Химическом центре было пустынно, работа кончилась, и все сотрудники разошлись по домам.
   - О, чёрт! - с досадой стукнул кулачком по коленке маленький Тити Ктифф. И нужно, чтоб меня подвёл голос, как раз когда мне нужно продержаться в детском виде ещё всего каких-нибудь несколько часов!
   Он бросился по лестнице и застучал в дверь квартиры владельца лаборатории профессора Тромбони.
   Выслушав, в чём дело, тот тотчас же согласился:
   - Не беда, уважаемый, мы всё это дело уладим! Сейчас я захвачу свою аппаратуру, и - буль-буль! - искупаем вас отличнейшим образом!.. Что?.. Не беспокойтесь! Уж кому быть в курсе дела этого изобретения, как не мне! Не хочу сказать, что всё, решительно всё сделал один я! Нет! Это было бы нескромно, тут многие показали себя молодцами... Даже нисколечко мне не мешали! Очень ценные у меня сотрудники. Очень! Всегда это говорю! - болтал Тромбони, пока вёл Тити Ктиффа по коридору, помахивая на ходу своей любимой аппаратурой, будильником и большим старым градусником.
   Скоро они добрались до знакомого зала, посреди которого была укреплена громадная чаша, наполненная странной молочной жидкостью.
   Тити Ктифф быстро скинул свой матросский костюмчик с якорями и золотыми пуговками, привычно растянулся на сетке, отчего сразу стал похож на маленькую головастую рыбёшку.
   Профессор, очень довольный, что всё делает сам, пошарил по пульту управления, после недолгого раздумья ухватился за нужный рычажок и с торжеством сказал: <Ага!>
   Приговаривая сам себе: <Потихоньку надо, потихонечку, потихохоньку...> он осторожно потянул на себя рычажок, сетка с Тити Ктиффом плавно поднялась в воздух. Профессор от удовольствия высунул кончик языка, мягко опустил сетку в чашу и включил аппаратуру.
   В чаше засверкали блёстки, побежали миллионы пузырьков, странная молочно-белая жидкость закипела и стала ещё более странной: синевато-желтоватой, полосато-оранжевой.
   Миллионы пузырьков побежали и стали лопаться на поверхности со звуком множества игрушечных балалаек.
   Погружённый по самую шею, Тити Ктифф спокойно лежал, переливаясь всеми цветами радуги, и чувствовал, что внутри у него тоже играют разные музыкальные инструменты и всё переливается от радости. Он прославится на весь город! Люди станут, разинув рот от восторга, собираться под его окнами, все поймут, какой он необыкновенный, утончённый и даже музыкальный сыщик! Все! Маленькие Взрослые будут мечтать стать такими же сыщиками, как он, и так же ловить и отправлять на Чучельномеханический комбинат заговорщиков! Дело уже сделано, осталось не больше суток работы, и он опять возьмётся за арфу, в то время как комбинат заработает вовсю!
   - Тэк, тэк, тэк, тэк-эк!.. - приговаривал в это время профессор Тромбони, похаживая вокруг чаши и макая градусник во всё, что ему попадалось по пути и поглядывая на будильник. - И кто всё? Всё сам, всё сам!.. На ком держится вся наука, а?.. Вот то-то и оно-то! Все пошли по домам, только неутомимый труженик не пошёл по домам. Бодрствую! Людей мариную! Кунаю!.. А кто всё? Вот то-то!
   - Не пора ли меня вынимать? - с некоторым беспокойством спросил Тити Ктифф, заметив что прошло много времени.
   - А это мы сейчас посмотрим!.. Ага, без пяти двадцать пять, то есть четверть двенадцатого тепла!.. Ай-ай-ай! Пора, скорей, скорей, что же вы зеваете! Уволю! Всех поувольняю! Повываливаю! Поуволиволиваю! Поувиливаю!
   Выкрикивая свои обычные угрозы, Тромбони кинулся к пульту, дёрнул за один рычаг, отчего погас свет, за другой, пустив в ход двадцать вентиляторов, зажёг снова свет и наконец дёрнул нужный рычажок.
   Тити Ктифф на своей сетке со свистом взлетел под потолок. Профессор Тромбони схватился за голову и толкнул рычажок обратно, и Тити бултыхнулся с головой обратно в холодно-кипящую жидкость.
   - Кто посмел?.. Все уволены за халатность! Охалатены за увольнятность! Он собрался было затопать ногами, но вспомнил, что позабыл, как это делается, и стал дёргать за все рычажки подряд.
   На счастье Тити Ктиффа, он дёрнул наконец за нужный переключатель. Сетка взлетела в воздух, Тромбони радостно захихикал и, упустив рычажок, опять шлёпнул сетку обратно в чашу, так что великий сыщик снова с головой ушел в жидкость и там довольно долго булькал, пуская пузыри, пока великий учёный, почёсывая голову, раздумывал, что делать дальше. Наконец он сообразил, что надо поскорей выудить пациента, захлёбывающегося в радужной водичке.