Страница:
Малыш, который ещё не научился так правильно выражаться, завистливо покосился на друга и поспешил согласиться.
В кустарнике, закрывавшем яму, где кончалась труба, послышалась какая-то возня. Вынырнул Механос, завертелся на месте и вдруг с мерзким писком уверенно кинулся прямо к калитке дома Капитана Крокуса.
Он ткнулся своим мягким, подвижным носом в калитку, поднялся на дыбы и медленно полез вверх, чмокая присосками. Но тут полицейский Инспектор поймал его руками и выключил. Все четыре полицейских выстроились в ряд, неслышно подкрались к забору и замерли в ожидании команды. Стало очень тихо, даже слышно было, как вода в реке плещется о сваи заброшенных причалов. И в этой тишине очень ясно послышалось жизнерадостное похрюкиванье. Мальчики сразу же узнали голос поросёнка Персика и обмерли.
Один из полицейских вскарабкался на голову другому, заглянул за забор и, вернувшись к Инспектору, пропищал донесение. Инспектор кивнул и сделал знак. Двое автоматов легли, как ступеньки, а третий и четвёртый прошли по ним и перелезли через забор. Минуту всё было тихо. Тогда Инспектор обдёрнул на себе мундир, выпятил грудь и, поднявшись по тем же ступенькам, тоже перемахнул через забор.
- Ну что нам глядеть! - безнадёжно прошептал дрожащим голосом Малыш. Давай убежим.
- Ага. - сказал Ломтик, - чтоб они и нас пронюхали и поймали? Нет уж, надо лежать, пока они их не поймают и не увезут.
- Не хочу я на это смотреть, - сказал Малыш. - Ну их всех!
- Да. - уныло добавил Ломтик. - Тут его волшебная спринцовка не поможет. Полиция-то настоящая... Вот началось!..
Раздался заливистый поросячий испуганный визг. Слышно было, как поросёнок промчался вдоль забора, отчаянно визжа, точно призывая на помощь. Потом послышался жалобный сдавленный взвизг: поросёнка схватили и стиснули. Голос Инспектора рявкнул за забором:
- Ах, ты кусаться!.. Лови его! Хватай!..
И все звуки потонули, пропали в страшном гулком, скрежещущем рёве, бухнул глухой удар и с тонким металлическим звоном в воздухе что-то пронеслось над верхушкой забора и брякнулось на землю около лежащих полицейских-ступенек. Это первый полицейский вернулся обратно таким необычным способом. Описав дугу, он воткнулся головой в землю и деловито продолжал бежать, равномерно болтая в воздухе ногами. Его железная башка не сумела сообразить, что с ним произошло.
За забором ещё раз что-то тяжко бухнуло, и второй полицейский в изящной позе парящей ласточки перелетел через забор, упал и вскочил. Очевидно, от какого-то страшного удара его железная башка сильно свернулась на сторону, контакты управляющего механизма несколько спутались, потому что он набросился на остальных автополицейских с криком: <Разойдись!> - и стал их дубасить своей дубинкой. В одну минуту он их разогнал и, поднимая пыль и размахивая резиновой дубинкой, умчался по направлению к городу.
Из-за забора нёсся страшный рёв и скрежет. Победоносно и воинственно верещал поросёнок, а дородный Инспектор, стараясь перелезть обратно, покачиваясь в неустойчивом равновесии, лежал животом на зубчиках забора, чертыхаясь и выкрикивая команды. Двое исправных полицейских схватили его за протянутые руки и потянули к себе, но в тот момент, когда Инспектору уже совсем удалось перевалиться на их сторону, что-то рвануло его обратно и он с воплем отчаяния почти исчез за забором. Раздался страшный треск рвущейся материи, и Инспектор рухнул в железные объятия своих полицейских.
Тотчас они одним рывком, как громадную редьку, выдернули своего бегущего вверх ногами товарища из земли, и все трое выстроились перед своим начальником.
Инспектор молча тщательно ощупал то место, где на нём ещё пять минут назад были синие форменные брюки и где теперь висели живописные лохмотья, делавшие его похожим на папуасского колдуна в юбочке из перьев.
В этот момент из ямки, прокопанной под калиткой, высунулся кончик поросячьего носа и раздалось свирепое хрюканье.
Инспектор вздрогнул, поспешно построил своих полицейских так, чтоб один прикрывал его тыл, а двое - фланги, и, опасливо оглядываясь, скомандовал поспешное отступление.
Глава 8. НЕЖНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ ЮНОСТИ ГОСПОДИНА ПОЧЁТНОГО РОСТОВЩИКА
В кабинете Главного Шефа полиции на почётном месте сидел, потирая руки, господин Почётный Ростовщик и, наклонив голову набок, смотрел скромно, но язвительно улыбаясь на Шефа.
Шеф что-то буркнул, отложил радиотрубку и пожал плечами.
- Бегает? - сочувственно, но ехидно спросил Ростовщик.
- Ничего, поймаем! - хмуро буркнул Шеф.
- Ну конечно, поймаете! - мягко, но ядовито согласился Ростовщик. - А сейчас-то всё бегает?
- Разогнал покупателей с трёх этажей универмага, рассеял врачей, столпившихся у постели больного в клинике, сейчас разгоняет скопление публики в кинотеатре... Ничего, поймаем! Желаете прочитать рапорт Инспектора о вчерашнем происшествии?
- С большим удовольствием! - ласково, с лёгкой издёвкой кивнул Ростовщик, принимая лист бумаги из рук Шефа полиции. Там было написано:
РАПОРТ
Инспектора автополиции И-33.
Сего числа я, Инспектор И-33. во главе моего
нюхательного отделения отправился для проведения
операции <Поросёнок> особого назначения>.
Разыскиваемый преступный поросёнок и его сообщник,
так называемый клоун Коко, были пронюханы вверенным
мне Механосом на Шлаковом пустыре в одноэтажной жилой
точке, принадлежащей некоему этажнику Крокусу.
Поросёнок был нами обнаружен во дворе указанного
дома, однако при попытке его захватить оказал самое
ожесточённое противозаконное и возмутительное
сопротивление. А именно: визжал, выражая тем самым
преступное недовольство Новым Порядком. Носился как
угорелый по всему двору, не даваясь в руки, тем самым
ещё более усугубляя свою вину. Укусил меня как
представителя власти за палец, когда я его схватил.
Затем каким-то невыясненным образом поросёнку удалось
произвести неправдоподобный, оглушающий и неприличный
такому небольшому животному рёв, рычание и скрежет,
тотчас после чего вся оперативная группа полицейских,
брошенная мною на захват поросёнка, была переброшена
обратно через забор, в результате чего один из моих
автополицейских пришёл в негодность и отправлен на
завод для расплющивания и переплавки, а другой, до
сего часа не поддаваясь поимке, носится по всему
городу, подавая команду <расходись> и разгоняя граждан
вследствие повреждения в головной части, где контакт
замкнулся у него на секторе <разгон демонстраций>.
Лично мне зверский, свирепый и злонамеренный
поросёнок истерзал когтями заднюю нижнюю часть
форменных брюк, проявив неуважение к мундиру полиции.
Примечание.
Принимая во внимание изложенное, прошу временно
освободить меня от всех видов заседаний ввиду полной
невозможности для меня находиться в сидячем положении
не только на стульях, но даже в мягких креслах, перинах
и пуховиках.
Инспектор автополиции И-33.
- Хорошо написано! - с издевательским восхищением воскликнул господин Ростовщик. - Прямо художественно. Отлично передано это ощущение страха и растерянности Инспектора... Ну, что там новенького?
Шеф выслушал новое сообщение радиотелефона и слегка посветлел.
- Теперь попался. Наткнулся на бронзовую скульптурную группу у фонтана на городской площади, решил, что это скопление демонстрантов, и сейчас лупит своей дубинкой, разгоняет столпившиеся там статуи Нептунов, Аполлонов и прочих древних богов. Не отстанет, пока не измочалит об них дубинку. Тут его и накроют сеткой с вертолёта... Ага, уже накрыли!..
Шеф отложил трубку и закурил сигару.
- Всё. Ремонтный техник уже добрался до предохранителя и выключил его.
Ростовщик поднялся, слегка поклонился почтительно, но нахально и, выйдя на балкон, шагнул в кабину своего потрёпанного вертолёта.
Пролетая над крышами домов, он небрежным сигналом отвечал на почтительные приветствия встречных, сверкающих серебром и золотом летательных городских аппаратов. Он пользовался величайшим уважением в высших кругах общества.
Пролетев над городом, потрёпанный вертолётик сел в парке на зелёную лужайку, где стояла в ожидании открытая коляска (точно копия колясок прошлого века), запряжённая парой настоящих лошадей. Один лакей с поклоном распахнул дверцу вертолёта, другой - дверцу коляски, третий и четвёртый подсадили Ростовщика в коляску, а пятый тотчас закутал ему клетчатым пледом ноги. Кучер взмахнул длинным кнутом, и парадный выезд, проехав сто шагов по аллее, остановился перед ступеньками мраморного крыльца.
Господина Ростовщика вынули из коляски, и он, потирая руки и шмыгая глазами во все стороны, прошествовал пешком по ступенькам лестницы, уставленной вперемежку парадными лакеями и древними статуями.
В кабинете на письменном столе его уже ждало сообщение от Шефа. Так как Инспектор И-33 не мог определить характер напугавшего его звука, специалисты-эксперты подвергли анализу записанную плёнку, извлечённую из отвинченной башки взбесившегося полицейского.
Результат получился несуразный. Анализатор трижды проверил и подтвердил вывод: <Визг поросёнка, переходящий в рычание льва и обратно несколько раз подряд>. При этом Шеф сообщал, что точно установлено: на тысячу километров вокруг города нет ни одного льва уже в течение нескольких лет. Расследование зашло в тупик.
Господин Почётный Ростовщик прикрыл глаза, чтоб они не мешали ему своей беготнёй, и глубоко задумался. В мозгу его вертелись, вспыхивали и потухали обрывки слов, воспоминаний... Крокус... Что-то напоминало ему это имя... И тут же лев, львы... Какие львы?..
И вдруг он начал смутно улыбаться - на него нахлынули нежные воспоминания молодости, которые так дороги каждому человеку... Он вспомнил свои первые, такие невинные забавы, когда был ещё совсем дитя... И он, растроганно улыбаясь и покуривая сигару, откинулся на спинку старинного кресла, одним глазом задумчиво следя за струйкой дыма, выползавшей из кончика сигары, а другим (по привычке всё проверять) приглядывая за её другим концом, медленно уползавшим в вентилятор...
В каком-то розовом тумане он увидел себя ещё совсем крошкой. Вот он, ковыляя на кривых ножках, ещё не научившись хорошенько застёгивать штанишки, совершает свою первую удачную сделку: выменивает дохлого мышонка за пакетик жевательной резинки. Потом он, упаковав мышонка в целлофановый мешочек, перепродаёт его за три пакетика резинки глупой ревущей девчонке, решившей попробовать вылечить бедного мышонка...
А вот он уже владелец небольшой лавочки на Тараканьем рынке, где торгует всяким старьём и принимает в заклад вещи, и никто не догадывается, что у него в кармане уже все лавки старого платья, лома и битой посуды на Тараканьем рынке. Он упорно потихоньку покупает себе по одному этажу во всех самых высоких домах города. Он скупает их часто втридорога, и никто на это не обращает внимания.
Он двадцать лет ждал своего часа и в один прекрасный день дождался. Те, кто смеялся над его нелепыми покупками отдельных этажей в громадных домах, вдруг перестали смеяться, когда он объявил, что решил все свои этажи разломать и из обломков построить себе маленький домик и там скромно доживать свою жизнь!
Напрасно ему предлагали откупить обратно за тройную, десятерную цену его этажи! Напрасно ему готовы были построить десять, сто, двести маленьких домиков, чтоб он там доживал хоть двести жизней!
Нет! Он скромно, но неотступно твердил, что обязательно разломает свои этажи и увезёт материал для своей избушки. А то, что весь стоэтажный дом рухнет, когда он разломает свой второй или пятый этаж, - это его не касается: со своей собственностью он может делать что хочет!
Тут всем стало ясно, что такого ростовщика ещё не видывали даже у них в городе. Он стал владельцем половины всех больших домов, ему было присвоено звание Почётного Ростовщика Республики... А при Новом Порядке, когда началась повальная автоматизация и чучелизация, конечно, не кто, как он, первым сообразил, куда клонит великий Генерал-Кибернатор, выхватил грандиозный подряд и с невероятной быстротой организовал свой Чучельномеханический комбинат, работавший по государственному заказу...
Тихонько, мечтательно хихикая, он снова и снова припоминал свою полную удач, такую выдающуюся жизнь. Но он не был обыкновенным жадюгой. Он был как бы художником своей профессии. И маленькая сделка с мышонком его сердцу была одинаково дорога, как и тысячеэтажная операция, так же как какой-нибудь эпизодик с клетками... С клетками!.. И тут он разом припомнил всё: Капитан Крокус... Львы!.. Клетки!!
Нет, он никогда не забывал ни одного дельца, заработал он на нём сто домов или одну маленькую задвижечку для форточки одного окна одного дома. Он всё вспомнил, всё стало ясно! Теперь он знал, что ему делать!
Глава 9. ИСТОРИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДАЛЕКО НАЗАД
История с клетками, которую припомнил господин Почётный Ростовщик Республики, была довольно старая история. Начиналась она давным-давно, когда ещё и в голову никому не приходило взяться за автоматизацию цирка и Зоопарка.
В те годы гремел и славился в цирке знаменитый укротитель львов, тигров и крокодилов - неустрашимый Капитан Крокус.
В минуты смертельной опасности ни один мускул ни разу не дрогнул на его лице. Он действительно был смелый человек, и всё же каждый вечер перед представлением, когда он начинал натягивать свои узкие штаны клюквенного цвета с золотыми кантами, в животе у него начинало что-то бурчать.
Он был бесстрашный человек и каждый вечер был на волоске от гибели. Но с этим проклятым бурчанием он ничего не мог поделать.
В своей тесной уборной, украшенной большими портретами разъярённых львов, оскаленных крокодилов и окрысившихся тигров, он, сидя перед зеркалом, проверял свой холодный, бестрепетный взгляд укротителя и натирал специальной помадой свои усы до тех пор, пока они не становились похожи на два торчащих наконечника копья, показывающих, точно чёрные стрелки часов, на красном циферблате его лица без десяти два!..
Засунув за пояс большой пистолет, он туго сгибал, зажав в одной руке, гибкий бич и, выпятив грудь в гусарском мундире, пинком ноги открывал дверь.
Топая сверкающими ботфортами, он шёл по проходу мимо притихших маленьких пони с подстриженными чёлками, мимо ушастых осликов и розовых дрессированных поросят, боязливо выглядывавших сквозь щёлки своих загородок.
Музыкальные эксцентрики, игравшие вальсы на кастрюлях, половых щётках и малюсеньких скрипочках; силач, который поднимал на одной руке всю свою семью из восьми человек; танцовщицы на проволоке и гимнасты - все почтительно расступались, давая дорогу Капитану. И ни один человек не догадывался о том, как горячо завидует в эту минуту Капитан своему приятелю, толстому клоуну Коко, всю жизнь дрессировавшему не каких-нибудь коварных хищников, а легкомысленных, но добродушных поросят.
Капитан Крокус входил за решётку, опоясывавшую цирковую арену, и, сняв широкополую шляпу, кланялся публике, хмуро улыбаясь.
Он оглушительно хлопал бичом, делая знак, чтоб выпускали львов, и в последний раз слышал лёгкое, замирающее бурчание у себя в животе...
Двадцать львов, толкаясь, выбегали на арену. Музыка играла бодрый галоп. Львы рычали, замахивались лапами на укротителя и прыгали сквозь обручи. Капитан Крокус щёлкал бичом, опасливо наступал и вдруг нервно отскакивал, угрожающе вскрикивал, вонзая свой повелительный взгляд в глаза львов, шевеля усами и судорожно хватался за кобуру, готовясь дорого продать свою жизнь. Словом, непрерывно был на волосок от гибели!
В публике ребятишки обмирали от страха, женщины вскрикивали, а мужчины, глядя на них, бесстрашно улыбались свысока и только слегка зеленели, если решётка начинала немного шататься.
Под конец львы влезали на тумбы и усаживались все в один ряд, точно готовясь сняться на семейной фотографии.
Самый старый и терпеливый лев широко разевал пасть. Музыка обрывалась, будто весь оркестр повалился в обморок от ужаса, разроняв инструменты.
Капитан вкладывал свою напомаженную голову в пасть. Лев старался не дышать носом, чтоб не чувствовать помады, борясь с желанием выплюнуть голову укротителя изо рта...
Потом публика хлопала в восторге от того, что укротитель на этот раз спасся от гибели. Ожившая музыка вприпрыжку мчалась в весёлом галопе, Капитан, сияя, раскланивался на все четыре стороны и до самого следующего вечера не мог без снисходительной жалости вспомнить о бедняге клоуне Коко и его поросятах...
Так, каждый день на волосок от гибели, Капитан Крокус прожил долгие годы.
Многие его львы за это время состарились и умерли на руках у Капитана, и он терпеливо ухаживал за каждым до последней минуты. Уложив тяжёлую лохматую голову себе на колени, он поил их тёплым молоком, гладил и ласково приговаривал, как старая бабушка, и львам приятно было слышать его знакомый голос.
Они отлично понимали, что только он один их оберегает, не позволяя окружающим громадным стадам людей прорваться сквозь прутья клетки к нескольким беззащитным львам...
Львов в труппе делалось всё меньше, но жизнь шла по-старому:
Капитан Крокус тщательно натирал седые усы чёрной помадой, пока они не начинали торчать, как острия пик на чугунной решётке, натягивал клюквенные штаны и неустрашимо выходил к своим львам.
Длинный бич оглушительно хлопал, Крокус злодейски шевелил усами и таращил глаза, отскакивал и наскакивал, повелительно выкрикивая слова команды, а львы рассеянно порыкивали и, сдерживая зевоту, лазали по тумбам, а когда веки у них начинали совсем слипаться от скуки, Крокус палил в воздух из большого пистолета, и они, встряхнувшись, начинали виновато махать лапами и старательно рычать...
И вот однажды вечером, когда все яркие лампы в цирке были погашены, а блестящие костюмы убраны в сундуки, публика давно разошлась по домам и уже успела позабыть про цирк и только дети смеялись во сне, вспоминая укротителя поросят и клоуна, которого все хотели обмануть, а он под конец всех облил водой; поздним вечером, когда обмякший силач, наевшись сосисок, мирно сопел с ночным колпаком на голове, а воздушные танцовщицы, зевая, стирали в мыльной пене свои коротенькие воздушные юбочки, а факир - угадыватель мыслей проигрывал шестую партию в шашки дурачку лилипуту; поздним-поздним вечером в тишине пустого цирка, где уже заснули пони, дрессированные поросята, лев и райские птицы, Капитан Крокус сидел в своей уборной и кривой саблей факира нарезал кружочками колбасу.
Толстый Коко, укротитель поросят, аккуратно застелив старой афишей большой турецкий барабан, раскладывал тарелки, горчицу и хлеб.
На стенах вокруг них висели портреты львов в траурных рамках.
У Капитана был грустный и подавленный вид, и стрелки усов на пожелтевшем циферблате его лица уныло свисали вниз, показывая без двадцати четыре.
Коко вздохнул и откупорил бутылочку зелёной жидкости, хлебнув которой умные люди слегка глупеют, а глупые делаются круглыми дураками.
Они выпили зелёной настойки, немножко поглупели, и Капитан сказал:
- Как будто вчера это было! Вот такими буквищами на моих афишах писали: <Двадцать львов - Крокус - Двадцать!>
- Я это помню, - сказал Коко.
- Потом стало <Семь львов - Семь>!.. А вчера скончался мой бедный Пират, и теперь со мной остался один-единственный лев - Нерон. Бедный добряк Пират! Он и мухи никогда не обидел!
- О-о! - торжественно сказал Коко. - Если ты муха и за всю свою жизнь не обидела другой мухи, ты славное насекомое, и я всегда готов пожать твою лапу. Но если ты лев и никогда не обидел зря ни одной мухи, я готов обнять тебя и прижать к своей груди!
Они выпили, сейчас же ещё немножко поглупели, и Капитан горестно сказал:
- Подумать только! Было у меня их двадцать человек львов! Лохматых славных зверушек! И вот остались мы вдвоём с Нероном. Кому мы нужны, два старика! Это так тяжело - лишиться всех своих близких на старости лет.
- И мне нелегко! - смешным пискливым голосом сказал Коко. Он не умел говорить несмешным голосом, а когда плакал, все кругом помирали от хохота, так смешно это у него получалось. - Всю жизнь растить, учить и воспитывать поросят и потом видеть, как они на моих глазах превращаются в свиней! - И он захныкал так жалобно, что даже Капитан Крокус поднял голову и грустно улыбнулся...
Глава 10. ПРОДОЛЖЕНИЕ СТАРОЙ ИСТОРИИ КАПИТАНА КРОКУСА
На громадном щите у подъезда цирка была наклеена новая афиша. На фоне жёлтой пустыни Сахары у подножия пирамиды был изображён свирепый, растрёпанный лев, готовящийся броситься на Капитана как раз в тот момент, когда Капитан собирался кинуться на льва. Через всю пустыню тянулась надпись: <В первый раз! Один на один со львом!>
И это было, к сожалению, истинной правдой - из всей труппы Крокуса остался один-единственный пожилой лев Нерон...
На вечернем представлении Нерон старался изо всех сил. Рычал за семерых, махал лапами с проворством котёнка, гоняющегося за клубком, и суетился, перескакивая с тумбы на тумбу. Он понимал, что должен теперь поспевать за всех. Вообще львы гораздо умнее, чем это кажется большинству людей. Правда, и люди умнее, чем это кажется большинству львов...
В нужный момент, как было положено, лев кровожадно зарычал и сделал вид, что после многолетних колебаний решился наконец именно сегодня растерзать своего укротителя на глазах у публики. Капитан Крокус, как всегда, отпрянул назад и схватился за пистолет, но оттого ли, что ноги стали слушаться его хуже, чем двадцать лет назад, или просто от грусти, не оставлявшей его все последние дни, одна нога у него зацепилась за другую, и он с размаху шлёпнулся на спину.
Публика со стоном вздохнула в один голос от ужаса и замерла.
Пожарный, двадцать лет бессменно дежуривший у клетки наготове со шлангом в руках, прямо как статуя рухнул в обморок, загремев каской и не выпуская из рук бесполезного шланга, который перестали подключать к водопроводу восемнадцать лет назад.
И тут произошло непоправимое.
Лев одним прыжком подскочил к распростёртому на песке укротителю, который растерянно моргал, ещё не придя в себя. Лапа Нерона опустилась на плечо Капитана, слегка потормошила его. Потом лев с шумом обнюхал лицо Капитана и, далеко высунув толстый, шершавый язык, озабоченно начал облизывать ему левую щёку.
Капитан заморгал сильнее и, цепляясь за гриву льва, приподнялся и сел, потирая затылок. Один ус у него заносчиво продолжал торчать, а другой, облизанный львом, повис так, что вместе они показывали половину десятого.
Увидев, что Крокус пришёл в себя, лев обрадованно завилял хвостом, мурлыкнул и вприпрыжку кинулся в другой конец клетки. Подобрав там деревянный обруч, он притащил его и подал Капитану, напоминая, что теперь пора начинать прыгать...
Публика обрадовалась, захлопала и... захохотала. Это было непоправимо. С этой минуты Капитан Крокус перестал быть на волосок от гибели в глазах публики. Публика, которая каждый вечер ожидала, что львы вот-вот растерзают Капитана Крокуса, и за это согласна была платить деньги, теперь смеялась. Знаменитый номер перестал существовать.
Ранним утром, когда весь город спал, пришёл расклейщик афиш, зевая, обмакнул в ведро швабру и шлёпнул ею прямо посередине Сахары, задев и край пирамиды.
Когда бумага намокла, он полосами сорвал всю афишу так, что камни пирамиды, куски львиной шкуры и усы Капитана Крокуса безнадёжно перемешались в кучу с жёлтыми обрывками песчаной пустыни и синими лоскутами неба.
Затем на освободившееся место он наклеил новую разноцветную афишу, и последний след существования циркового аттракциона Капитана Крокуса исчез. В тот же день сам Капитан остановился перед витриной старьёвщика в переулке у Тараканьего рынка, задумчиво разглядывая сквозь пыльное стекло нечто очень похожее на небрежно набитое чучело самого Капитана.
Там красовался расправленный на деревянных плечиках расшитый капитанско-гусарский мундир. Из-под мундира высовывались клюквенного цвета штаны с золотым позументом, вливавшиеся мягкими складками в сверкающие голенища капитанских ботфорт.
Вся внешняя оболочка Капитана висела, уныло морщась за стеклом. А с улицы на неё смотрело желтоватое, сморщенное лицо Крокуса с усами, которые уже не показывали ничего, потому что перестали быть похожими на стрелки.
Дверной колокольчик взволнованно брякнул, будто хотел что-то сболтнуть, да прикусил язык. Из двери высунулась голова хозяина лавки.
Одним глазом он начал оглядывать весь переулок справа от двери, а другим всё, что было слева.
- Да, да, да, Капитан! Я просил вас заглянуть сюда на минутку. Мне кажется, что вы позабыли, совсем позабыли, что вы мне продали все ваши клетки. Оптом!.. Все, все! Э? - И обладатель двух бегающих глаз горестно вздохнул и стал так усиленно потирать руки, точно они все были измазаны липким тестом, от которого он силился избавиться.
Вид у него при этом был самый грустный, удручённый и жалобный. Уж такая у него была манера вести себя, когда он собирался кого-нибудь особенно подло обжулить.
<Удивительные глаза, - подумал Капитан. - Мало того, что они разного цвета, но они и действуют каждый на свой страх и риск. Точно два компаньона, которые разбегаются в разные стороны обделывать общие делишки>.
В кустарнике, закрывавшем яму, где кончалась труба, послышалась какая-то возня. Вынырнул Механос, завертелся на месте и вдруг с мерзким писком уверенно кинулся прямо к калитке дома Капитана Крокуса.
Он ткнулся своим мягким, подвижным носом в калитку, поднялся на дыбы и медленно полез вверх, чмокая присосками. Но тут полицейский Инспектор поймал его руками и выключил. Все четыре полицейских выстроились в ряд, неслышно подкрались к забору и замерли в ожидании команды. Стало очень тихо, даже слышно было, как вода в реке плещется о сваи заброшенных причалов. И в этой тишине очень ясно послышалось жизнерадостное похрюкиванье. Мальчики сразу же узнали голос поросёнка Персика и обмерли.
Один из полицейских вскарабкался на голову другому, заглянул за забор и, вернувшись к Инспектору, пропищал донесение. Инспектор кивнул и сделал знак. Двое автоматов легли, как ступеньки, а третий и четвёртый прошли по ним и перелезли через забор. Минуту всё было тихо. Тогда Инспектор обдёрнул на себе мундир, выпятил грудь и, поднявшись по тем же ступенькам, тоже перемахнул через забор.
- Ну что нам глядеть! - безнадёжно прошептал дрожащим голосом Малыш. Давай убежим.
- Ага. - сказал Ломтик, - чтоб они и нас пронюхали и поймали? Нет уж, надо лежать, пока они их не поймают и не увезут.
- Не хочу я на это смотреть, - сказал Малыш. - Ну их всех!
- Да. - уныло добавил Ломтик. - Тут его волшебная спринцовка не поможет. Полиция-то настоящая... Вот началось!..
Раздался заливистый поросячий испуганный визг. Слышно было, как поросёнок промчался вдоль забора, отчаянно визжа, точно призывая на помощь. Потом послышался жалобный сдавленный взвизг: поросёнка схватили и стиснули. Голос Инспектора рявкнул за забором:
- Ах, ты кусаться!.. Лови его! Хватай!..
И все звуки потонули, пропали в страшном гулком, скрежещущем рёве, бухнул глухой удар и с тонким металлическим звоном в воздухе что-то пронеслось над верхушкой забора и брякнулось на землю около лежащих полицейских-ступенек. Это первый полицейский вернулся обратно таким необычным способом. Описав дугу, он воткнулся головой в землю и деловито продолжал бежать, равномерно болтая в воздухе ногами. Его железная башка не сумела сообразить, что с ним произошло.
За забором ещё раз что-то тяжко бухнуло, и второй полицейский в изящной позе парящей ласточки перелетел через забор, упал и вскочил. Очевидно, от какого-то страшного удара его железная башка сильно свернулась на сторону, контакты управляющего механизма несколько спутались, потому что он набросился на остальных автополицейских с криком: <Разойдись!> - и стал их дубасить своей дубинкой. В одну минуту он их разогнал и, поднимая пыль и размахивая резиновой дубинкой, умчался по направлению к городу.
Из-за забора нёсся страшный рёв и скрежет. Победоносно и воинственно верещал поросёнок, а дородный Инспектор, стараясь перелезть обратно, покачиваясь в неустойчивом равновесии, лежал животом на зубчиках забора, чертыхаясь и выкрикивая команды. Двое исправных полицейских схватили его за протянутые руки и потянули к себе, но в тот момент, когда Инспектору уже совсем удалось перевалиться на их сторону, что-то рвануло его обратно и он с воплем отчаяния почти исчез за забором. Раздался страшный треск рвущейся материи, и Инспектор рухнул в железные объятия своих полицейских.
Тотчас они одним рывком, как громадную редьку, выдернули своего бегущего вверх ногами товарища из земли, и все трое выстроились перед своим начальником.
Инспектор молча тщательно ощупал то место, где на нём ещё пять минут назад были синие форменные брюки и где теперь висели живописные лохмотья, делавшие его похожим на папуасского колдуна в юбочке из перьев.
В этот момент из ямки, прокопанной под калиткой, высунулся кончик поросячьего носа и раздалось свирепое хрюканье.
Инспектор вздрогнул, поспешно построил своих полицейских так, чтоб один прикрывал его тыл, а двое - фланги, и, опасливо оглядываясь, скомандовал поспешное отступление.
Глава 8. НЕЖНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ ЮНОСТИ ГОСПОДИНА ПОЧЁТНОГО РОСТОВЩИКА
В кабинете Главного Шефа полиции на почётном месте сидел, потирая руки, господин Почётный Ростовщик и, наклонив голову набок, смотрел скромно, но язвительно улыбаясь на Шефа.
Шеф что-то буркнул, отложил радиотрубку и пожал плечами.
- Бегает? - сочувственно, но ехидно спросил Ростовщик.
- Ничего, поймаем! - хмуро буркнул Шеф.
- Ну конечно, поймаете! - мягко, но ядовито согласился Ростовщик. - А сейчас-то всё бегает?
- Разогнал покупателей с трёх этажей универмага, рассеял врачей, столпившихся у постели больного в клинике, сейчас разгоняет скопление публики в кинотеатре... Ничего, поймаем! Желаете прочитать рапорт Инспектора о вчерашнем происшествии?
- С большим удовольствием! - ласково, с лёгкой издёвкой кивнул Ростовщик, принимая лист бумаги из рук Шефа полиции. Там было написано:
РАПОРТ
Инспектора автополиции И-33.
Сего числа я, Инспектор И-33. во главе моего
нюхательного отделения отправился для проведения
операции <Поросёнок> особого назначения>.
Разыскиваемый преступный поросёнок и его сообщник,
так называемый клоун Коко, были пронюханы вверенным
мне Механосом на Шлаковом пустыре в одноэтажной жилой
точке, принадлежащей некоему этажнику Крокусу.
Поросёнок был нами обнаружен во дворе указанного
дома, однако при попытке его захватить оказал самое
ожесточённое противозаконное и возмутительное
сопротивление. А именно: визжал, выражая тем самым
преступное недовольство Новым Порядком. Носился как
угорелый по всему двору, не даваясь в руки, тем самым
ещё более усугубляя свою вину. Укусил меня как
представителя власти за палец, когда я его схватил.
Затем каким-то невыясненным образом поросёнку удалось
произвести неправдоподобный, оглушающий и неприличный
такому небольшому животному рёв, рычание и скрежет,
тотчас после чего вся оперативная группа полицейских,
брошенная мною на захват поросёнка, была переброшена
обратно через забор, в результате чего один из моих
автополицейских пришёл в негодность и отправлен на
завод для расплющивания и переплавки, а другой, до
сего часа не поддаваясь поимке, носится по всему
городу, подавая команду <расходись> и разгоняя граждан
вследствие повреждения в головной части, где контакт
замкнулся у него на секторе <разгон демонстраций>.
Лично мне зверский, свирепый и злонамеренный
поросёнок истерзал когтями заднюю нижнюю часть
форменных брюк, проявив неуважение к мундиру полиции.
Примечание.
Принимая во внимание изложенное, прошу временно
освободить меня от всех видов заседаний ввиду полной
невозможности для меня находиться в сидячем положении
не только на стульях, но даже в мягких креслах, перинах
и пуховиках.
Инспектор автополиции И-33.
- Хорошо написано! - с издевательским восхищением воскликнул господин Ростовщик. - Прямо художественно. Отлично передано это ощущение страха и растерянности Инспектора... Ну, что там новенького?
Шеф выслушал новое сообщение радиотелефона и слегка посветлел.
- Теперь попался. Наткнулся на бронзовую скульптурную группу у фонтана на городской площади, решил, что это скопление демонстрантов, и сейчас лупит своей дубинкой, разгоняет столпившиеся там статуи Нептунов, Аполлонов и прочих древних богов. Не отстанет, пока не измочалит об них дубинку. Тут его и накроют сеткой с вертолёта... Ага, уже накрыли!..
Шеф отложил трубку и закурил сигару.
- Всё. Ремонтный техник уже добрался до предохранителя и выключил его.
Ростовщик поднялся, слегка поклонился почтительно, но нахально и, выйдя на балкон, шагнул в кабину своего потрёпанного вертолёта.
Пролетая над крышами домов, он небрежным сигналом отвечал на почтительные приветствия встречных, сверкающих серебром и золотом летательных городских аппаратов. Он пользовался величайшим уважением в высших кругах общества.
Пролетев над городом, потрёпанный вертолётик сел в парке на зелёную лужайку, где стояла в ожидании открытая коляска (точно копия колясок прошлого века), запряжённая парой настоящих лошадей. Один лакей с поклоном распахнул дверцу вертолёта, другой - дверцу коляски, третий и четвёртый подсадили Ростовщика в коляску, а пятый тотчас закутал ему клетчатым пледом ноги. Кучер взмахнул длинным кнутом, и парадный выезд, проехав сто шагов по аллее, остановился перед ступеньками мраморного крыльца.
Господина Ростовщика вынули из коляски, и он, потирая руки и шмыгая глазами во все стороны, прошествовал пешком по ступенькам лестницы, уставленной вперемежку парадными лакеями и древними статуями.
В кабинете на письменном столе его уже ждало сообщение от Шефа. Так как Инспектор И-33 не мог определить характер напугавшего его звука, специалисты-эксперты подвергли анализу записанную плёнку, извлечённую из отвинченной башки взбесившегося полицейского.
Результат получился несуразный. Анализатор трижды проверил и подтвердил вывод: <Визг поросёнка, переходящий в рычание льва и обратно несколько раз подряд>. При этом Шеф сообщал, что точно установлено: на тысячу километров вокруг города нет ни одного льва уже в течение нескольких лет. Расследование зашло в тупик.
Господин Почётный Ростовщик прикрыл глаза, чтоб они не мешали ему своей беготнёй, и глубоко задумался. В мозгу его вертелись, вспыхивали и потухали обрывки слов, воспоминаний... Крокус... Что-то напоминало ему это имя... И тут же лев, львы... Какие львы?..
И вдруг он начал смутно улыбаться - на него нахлынули нежные воспоминания молодости, которые так дороги каждому человеку... Он вспомнил свои первые, такие невинные забавы, когда был ещё совсем дитя... И он, растроганно улыбаясь и покуривая сигару, откинулся на спинку старинного кресла, одним глазом задумчиво следя за струйкой дыма, выползавшей из кончика сигары, а другим (по привычке всё проверять) приглядывая за её другим концом, медленно уползавшим в вентилятор...
В каком-то розовом тумане он увидел себя ещё совсем крошкой. Вот он, ковыляя на кривых ножках, ещё не научившись хорошенько застёгивать штанишки, совершает свою первую удачную сделку: выменивает дохлого мышонка за пакетик жевательной резинки. Потом он, упаковав мышонка в целлофановый мешочек, перепродаёт его за три пакетика резинки глупой ревущей девчонке, решившей попробовать вылечить бедного мышонка...
А вот он уже владелец небольшой лавочки на Тараканьем рынке, где торгует всяким старьём и принимает в заклад вещи, и никто не догадывается, что у него в кармане уже все лавки старого платья, лома и битой посуды на Тараканьем рынке. Он упорно потихоньку покупает себе по одному этажу во всех самых высоких домах города. Он скупает их часто втридорога, и никто на это не обращает внимания.
Он двадцать лет ждал своего часа и в один прекрасный день дождался. Те, кто смеялся над его нелепыми покупками отдельных этажей в громадных домах, вдруг перестали смеяться, когда он объявил, что решил все свои этажи разломать и из обломков построить себе маленький домик и там скромно доживать свою жизнь!
Напрасно ему предлагали откупить обратно за тройную, десятерную цену его этажи! Напрасно ему готовы были построить десять, сто, двести маленьких домиков, чтоб он там доживал хоть двести жизней!
Нет! Он скромно, но неотступно твердил, что обязательно разломает свои этажи и увезёт материал для своей избушки. А то, что весь стоэтажный дом рухнет, когда он разломает свой второй или пятый этаж, - это его не касается: со своей собственностью он может делать что хочет!
Тут всем стало ясно, что такого ростовщика ещё не видывали даже у них в городе. Он стал владельцем половины всех больших домов, ему было присвоено звание Почётного Ростовщика Республики... А при Новом Порядке, когда началась повальная автоматизация и чучелизация, конечно, не кто, как он, первым сообразил, куда клонит великий Генерал-Кибернатор, выхватил грандиозный подряд и с невероятной быстротой организовал свой Чучельномеханический комбинат, работавший по государственному заказу...
Тихонько, мечтательно хихикая, он снова и снова припоминал свою полную удач, такую выдающуюся жизнь. Но он не был обыкновенным жадюгой. Он был как бы художником своей профессии. И маленькая сделка с мышонком его сердцу была одинаково дорога, как и тысячеэтажная операция, так же как какой-нибудь эпизодик с клетками... С клетками!.. И тут он разом припомнил всё: Капитан Крокус... Львы!.. Клетки!!
Нет, он никогда не забывал ни одного дельца, заработал он на нём сто домов или одну маленькую задвижечку для форточки одного окна одного дома. Он всё вспомнил, всё стало ясно! Теперь он знал, что ему делать!
Глава 9. ИСТОРИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДАЛЕКО НАЗАД
История с клетками, которую припомнил господин Почётный Ростовщик Республики, была довольно старая история. Начиналась она давным-давно, когда ещё и в голову никому не приходило взяться за автоматизацию цирка и Зоопарка.
В те годы гремел и славился в цирке знаменитый укротитель львов, тигров и крокодилов - неустрашимый Капитан Крокус.
В минуты смертельной опасности ни один мускул ни разу не дрогнул на его лице. Он действительно был смелый человек, и всё же каждый вечер перед представлением, когда он начинал натягивать свои узкие штаны клюквенного цвета с золотыми кантами, в животе у него начинало что-то бурчать.
Он был бесстрашный человек и каждый вечер был на волоске от гибели. Но с этим проклятым бурчанием он ничего не мог поделать.
В своей тесной уборной, украшенной большими портретами разъярённых львов, оскаленных крокодилов и окрысившихся тигров, он, сидя перед зеркалом, проверял свой холодный, бестрепетный взгляд укротителя и натирал специальной помадой свои усы до тех пор, пока они не становились похожи на два торчащих наконечника копья, показывающих, точно чёрные стрелки часов, на красном циферблате его лица без десяти два!..
Засунув за пояс большой пистолет, он туго сгибал, зажав в одной руке, гибкий бич и, выпятив грудь в гусарском мундире, пинком ноги открывал дверь.
Топая сверкающими ботфортами, он шёл по проходу мимо притихших маленьких пони с подстриженными чёлками, мимо ушастых осликов и розовых дрессированных поросят, боязливо выглядывавших сквозь щёлки своих загородок.
Музыкальные эксцентрики, игравшие вальсы на кастрюлях, половых щётках и малюсеньких скрипочках; силач, который поднимал на одной руке всю свою семью из восьми человек; танцовщицы на проволоке и гимнасты - все почтительно расступались, давая дорогу Капитану. И ни один человек не догадывался о том, как горячо завидует в эту минуту Капитан своему приятелю, толстому клоуну Коко, всю жизнь дрессировавшему не каких-нибудь коварных хищников, а легкомысленных, но добродушных поросят.
Капитан Крокус входил за решётку, опоясывавшую цирковую арену, и, сняв широкополую шляпу, кланялся публике, хмуро улыбаясь.
Он оглушительно хлопал бичом, делая знак, чтоб выпускали львов, и в последний раз слышал лёгкое, замирающее бурчание у себя в животе...
Двадцать львов, толкаясь, выбегали на арену. Музыка играла бодрый галоп. Львы рычали, замахивались лапами на укротителя и прыгали сквозь обручи. Капитан Крокус щёлкал бичом, опасливо наступал и вдруг нервно отскакивал, угрожающе вскрикивал, вонзая свой повелительный взгляд в глаза львов, шевеля усами и судорожно хватался за кобуру, готовясь дорого продать свою жизнь. Словом, непрерывно был на волосок от гибели!
В публике ребятишки обмирали от страха, женщины вскрикивали, а мужчины, глядя на них, бесстрашно улыбались свысока и только слегка зеленели, если решётка начинала немного шататься.
Под конец львы влезали на тумбы и усаживались все в один ряд, точно готовясь сняться на семейной фотографии.
Самый старый и терпеливый лев широко разевал пасть. Музыка обрывалась, будто весь оркестр повалился в обморок от ужаса, разроняв инструменты.
Капитан вкладывал свою напомаженную голову в пасть. Лев старался не дышать носом, чтоб не чувствовать помады, борясь с желанием выплюнуть голову укротителя изо рта...
Потом публика хлопала в восторге от того, что укротитель на этот раз спасся от гибели. Ожившая музыка вприпрыжку мчалась в весёлом галопе, Капитан, сияя, раскланивался на все четыре стороны и до самого следующего вечера не мог без снисходительной жалости вспомнить о бедняге клоуне Коко и его поросятах...
Так, каждый день на волосок от гибели, Капитан Крокус прожил долгие годы.
Многие его львы за это время состарились и умерли на руках у Капитана, и он терпеливо ухаживал за каждым до последней минуты. Уложив тяжёлую лохматую голову себе на колени, он поил их тёплым молоком, гладил и ласково приговаривал, как старая бабушка, и львам приятно было слышать его знакомый голос.
Они отлично понимали, что только он один их оберегает, не позволяя окружающим громадным стадам людей прорваться сквозь прутья клетки к нескольким беззащитным львам...
Львов в труппе делалось всё меньше, но жизнь шла по-старому:
Капитан Крокус тщательно натирал седые усы чёрной помадой, пока они не начинали торчать, как острия пик на чугунной решётке, натягивал клюквенные штаны и неустрашимо выходил к своим львам.
Длинный бич оглушительно хлопал, Крокус злодейски шевелил усами и таращил глаза, отскакивал и наскакивал, повелительно выкрикивая слова команды, а львы рассеянно порыкивали и, сдерживая зевоту, лазали по тумбам, а когда веки у них начинали совсем слипаться от скуки, Крокус палил в воздух из большого пистолета, и они, встряхнувшись, начинали виновато махать лапами и старательно рычать...
И вот однажды вечером, когда все яркие лампы в цирке были погашены, а блестящие костюмы убраны в сундуки, публика давно разошлась по домам и уже успела позабыть про цирк и только дети смеялись во сне, вспоминая укротителя поросят и клоуна, которого все хотели обмануть, а он под конец всех облил водой; поздним вечером, когда обмякший силач, наевшись сосисок, мирно сопел с ночным колпаком на голове, а воздушные танцовщицы, зевая, стирали в мыльной пене свои коротенькие воздушные юбочки, а факир - угадыватель мыслей проигрывал шестую партию в шашки дурачку лилипуту; поздним-поздним вечером в тишине пустого цирка, где уже заснули пони, дрессированные поросята, лев и райские птицы, Капитан Крокус сидел в своей уборной и кривой саблей факира нарезал кружочками колбасу.
Толстый Коко, укротитель поросят, аккуратно застелив старой афишей большой турецкий барабан, раскладывал тарелки, горчицу и хлеб.
На стенах вокруг них висели портреты львов в траурных рамках.
У Капитана был грустный и подавленный вид, и стрелки усов на пожелтевшем циферблате его лица уныло свисали вниз, показывая без двадцати четыре.
Коко вздохнул и откупорил бутылочку зелёной жидкости, хлебнув которой умные люди слегка глупеют, а глупые делаются круглыми дураками.
Они выпили зелёной настойки, немножко поглупели, и Капитан сказал:
- Как будто вчера это было! Вот такими буквищами на моих афишах писали: <Двадцать львов - Крокус - Двадцать!>
- Я это помню, - сказал Коко.
- Потом стало <Семь львов - Семь>!.. А вчера скончался мой бедный Пират, и теперь со мной остался один-единственный лев - Нерон. Бедный добряк Пират! Он и мухи никогда не обидел!
- О-о! - торжественно сказал Коко. - Если ты муха и за всю свою жизнь не обидела другой мухи, ты славное насекомое, и я всегда готов пожать твою лапу. Но если ты лев и никогда не обидел зря ни одной мухи, я готов обнять тебя и прижать к своей груди!
Они выпили, сейчас же ещё немножко поглупели, и Капитан горестно сказал:
- Подумать только! Было у меня их двадцать человек львов! Лохматых славных зверушек! И вот остались мы вдвоём с Нероном. Кому мы нужны, два старика! Это так тяжело - лишиться всех своих близких на старости лет.
- И мне нелегко! - смешным пискливым голосом сказал Коко. Он не умел говорить несмешным голосом, а когда плакал, все кругом помирали от хохота, так смешно это у него получалось. - Всю жизнь растить, учить и воспитывать поросят и потом видеть, как они на моих глазах превращаются в свиней! - И он захныкал так жалобно, что даже Капитан Крокус поднял голову и грустно улыбнулся...
Глава 10. ПРОДОЛЖЕНИЕ СТАРОЙ ИСТОРИИ КАПИТАНА КРОКУСА
На громадном щите у подъезда цирка была наклеена новая афиша. На фоне жёлтой пустыни Сахары у подножия пирамиды был изображён свирепый, растрёпанный лев, готовящийся броситься на Капитана как раз в тот момент, когда Капитан собирался кинуться на льва. Через всю пустыню тянулась надпись: <В первый раз! Один на один со львом!>
И это было, к сожалению, истинной правдой - из всей труппы Крокуса остался один-единственный пожилой лев Нерон...
На вечернем представлении Нерон старался изо всех сил. Рычал за семерых, махал лапами с проворством котёнка, гоняющегося за клубком, и суетился, перескакивая с тумбы на тумбу. Он понимал, что должен теперь поспевать за всех. Вообще львы гораздо умнее, чем это кажется большинству людей. Правда, и люди умнее, чем это кажется большинству львов...
В нужный момент, как было положено, лев кровожадно зарычал и сделал вид, что после многолетних колебаний решился наконец именно сегодня растерзать своего укротителя на глазах у публики. Капитан Крокус, как всегда, отпрянул назад и схватился за пистолет, но оттого ли, что ноги стали слушаться его хуже, чем двадцать лет назад, или просто от грусти, не оставлявшей его все последние дни, одна нога у него зацепилась за другую, и он с размаху шлёпнулся на спину.
Публика со стоном вздохнула в один голос от ужаса и замерла.
Пожарный, двадцать лет бессменно дежуривший у клетки наготове со шлангом в руках, прямо как статуя рухнул в обморок, загремев каской и не выпуская из рук бесполезного шланга, который перестали подключать к водопроводу восемнадцать лет назад.
И тут произошло непоправимое.
Лев одним прыжком подскочил к распростёртому на песке укротителю, который растерянно моргал, ещё не придя в себя. Лапа Нерона опустилась на плечо Капитана, слегка потормошила его. Потом лев с шумом обнюхал лицо Капитана и, далеко высунув толстый, шершавый язык, озабоченно начал облизывать ему левую щёку.
Капитан заморгал сильнее и, цепляясь за гриву льва, приподнялся и сел, потирая затылок. Один ус у него заносчиво продолжал торчать, а другой, облизанный львом, повис так, что вместе они показывали половину десятого.
Увидев, что Крокус пришёл в себя, лев обрадованно завилял хвостом, мурлыкнул и вприпрыжку кинулся в другой конец клетки. Подобрав там деревянный обруч, он притащил его и подал Капитану, напоминая, что теперь пора начинать прыгать...
Публика обрадовалась, захлопала и... захохотала. Это было непоправимо. С этой минуты Капитан Крокус перестал быть на волосок от гибели в глазах публики. Публика, которая каждый вечер ожидала, что львы вот-вот растерзают Капитана Крокуса, и за это согласна была платить деньги, теперь смеялась. Знаменитый номер перестал существовать.
Ранним утром, когда весь город спал, пришёл расклейщик афиш, зевая, обмакнул в ведро швабру и шлёпнул ею прямо посередине Сахары, задев и край пирамиды.
Когда бумага намокла, он полосами сорвал всю афишу так, что камни пирамиды, куски львиной шкуры и усы Капитана Крокуса безнадёжно перемешались в кучу с жёлтыми обрывками песчаной пустыни и синими лоскутами неба.
Затем на освободившееся место он наклеил новую разноцветную афишу, и последний след существования циркового аттракциона Капитана Крокуса исчез. В тот же день сам Капитан остановился перед витриной старьёвщика в переулке у Тараканьего рынка, задумчиво разглядывая сквозь пыльное стекло нечто очень похожее на небрежно набитое чучело самого Капитана.
Там красовался расправленный на деревянных плечиках расшитый капитанско-гусарский мундир. Из-под мундира высовывались клюквенного цвета штаны с золотым позументом, вливавшиеся мягкими складками в сверкающие голенища капитанских ботфорт.
Вся внешняя оболочка Капитана висела, уныло морщась за стеклом. А с улицы на неё смотрело желтоватое, сморщенное лицо Крокуса с усами, которые уже не показывали ничего, потому что перестали быть похожими на стрелки.
Дверной колокольчик взволнованно брякнул, будто хотел что-то сболтнуть, да прикусил язык. Из двери высунулась голова хозяина лавки.
Одним глазом он начал оглядывать весь переулок справа от двери, а другим всё, что было слева.
- Да, да, да, Капитан! Я просил вас заглянуть сюда на минутку. Мне кажется, что вы позабыли, совсем позабыли, что вы мне продали все ваши клетки. Оптом!.. Все, все! Э? - И обладатель двух бегающих глаз горестно вздохнул и стал так усиленно потирать руки, точно они все были измазаны липким тестом, от которого он силился избавиться.
Вид у него при этом был самый грустный, удручённый и жалобный. Уж такая у него была манера вести себя, когда он собирался кого-нибудь особенно подло обжулить.
<Удивительные глаза, - подумал Капитан. - Мало того, что они разного цвета, но они и действуют каждый на свой страх и риск. Точно два компаньона, которые разбегаются в разные стороны обделывать общие делишки>.