Страница:
«Возможно, — пришла мне в голову мысль, — в Пялицах, будь он прокляты, существует постановление администрации красить дома только охрой. А сейчас я в другом районе. А может, и области… Нет, из области я выехать еще не могла. Интересно, и что это за село?»
Я попыталась представить карту, которую внимательно изучала дома у азербайджанцев, но ничего не получилось. Даже если бы я ее помнила, то привязать ее к местности было бы очень непросто. Я лишь примерно представляла, где нахожусь, — где-то в ста километрах к северу от Пялиц. А, разрабатывая вчера маршруты отхода, оказаться так далеко, к тому же к северу, я не планировала и даже не зафиксировала в памяти железнодорожную ветку, по которой еду сейчас. И куда, интересно? Хорошо бы, подальше. Как можно дальше от этой проклятой области! Как можно дальше от этой страны недоразвитых бизнесменов и заплывших жиром чиновников. Куда-нибудь на острова Тонга к местным аборигенам. Как жаль, что туда не проложены рельсы.
На самохинском «Ориенте» было пять часов вечера, когда село, оказавшееся довольно большим, осталось позади. Вдоль железной дороги потянулись снегозащитные лесополосы, за которыми уносились в бескрайние дали скучные пустые поля. Небо, столь голубое и безмятежное утром, затянули низкие облака, и начал накрапывать мелкий дождик. Мне сразу вспомнился Джамал, который где-то услышал, что сегодня ожидается двадцать градусов и без осадков. Обманули его — быть сегодня осадкам. И быть продолжению неприятностей. Я слышала их приторный запах совсем рядом с собой. Скоро они вылезут из своих укрытий и снова примутся за меня.
Интересно, как там Джамал и Алена? Все еще играют с ментами в пятнашки? Или их уже взяли? Прошло двадцать минут с того момента, как мы расстались у переезда. Времени вполне достаточно не только на то, чтобы догнать на джипе «семерку» с двумя беглецами и прижать ее к обочине, но и на то, чтобы позадавать ее пассажирам вопросы. И первый, конечно же — куда делась я? Даже если Джамал промолчит, Лене нет никакого резона строить из себя героиню-подпольщицу. Она тут же доложит ментам, что я собиралась вскочить на поезд. И, конечно, добавит, что не заметила, удалось мне это или нет.
А дальше? Что должно произойти после того, как менты выслушают эту историю? И удивленно разведут руками…
Я удобнее устроилась на полу, оперевшись спиной о лицевую стенку вагона, сняла кроссовки и помассировала избитые пальцы ног. Порадовалась тому, что обошлось простыми ушибами без переломов и содранной кожи и, прикурив сигарету, продолжила прикидывать действия ментов в обозримом будущем.
…Итак, они разведут руками и, конечно же, не поверят тому, что я могла уцепиться за поезд, несущийся на скорости в полсотни километров в час. Не надо их за это винить. Никто, находясь в здравом уме, не поверил бы в это. И поэтому точкой отсчета новой облавы на меня послужит переезд, где я, по мнению облажавшихся стражей порядка, переждала в кустах, пока они не проедут мимо, и побежала прятаться в лес.
Впрочем, надо отдать ментам должное, они не привыкли брать в разработку лишь одну версию. А поэтому все же проверят возможность того, что я ухитрилась взгромоздиться на товарняк. Каким бы им это не казалось невероятным, но они проверят. Вот только когда это сделают? Сколько времени я еще могу кататься на поезде?
Если исходить из того, что ментам уже известно, что я выскочила из «семерки» около переезда и они приняли — естественно, не за основу, но как имеющую слабые шансы на жизнь — версию, что я уехала по железной дороге, то у меня в запасе где-то около часа. Этого времени Терехину и компании хватит на то, чтобы решить организационные вопросы с железнодорожным начальством и подтянуть силы в то место, где можно остановить состав и проверить, а не прячусь ли я где-нибудь в собачьем ящике или на крыше.
Итак, час… Или меньше? Нет, навряд ли. Но все равно лучше перестраховаться и соскакивать на бренную землю не позже, чем через сорок минут. Или раньше, если вдруг, подвернется такая возможность, и поезд замедлит ход. Хорошо бы, он застрял на каком-нибудь семафоре, и мне не пришлось бы опять заниматься эквилибристикой и изображать из себя каскадершу, прыгая под откос.
Я еще раз посмотрела на часы, наметила время — без пятнадцати шесть, — не позднее которого я должна сойти с поезда, и, прикурив еще одну сигарету, начала с тоской обозревать серые пустые поля, не спеша проплывающие мимо меня.
Сплошные поля… Правда, порой разнообразие в пейзаж вносили редкие рощицы и маленькие деревушки. Иногда под вагоном проносились узкие, но еще по-весеннему полноводные речки. Кривыми, словно вычерченными от руки пьяным картографом, перпендикулярами к железной дороге были проложены разбитые, украшенные лужами, грунтовки. И ни единой машины на них. Ни единого человека вокруг. Как в фантастическом фильме про третью мировую войну. Только низкие тучи и дождь, с каждой минутой набирающий силу. Придется мне под ним сегодня помокнуть, черт побери. Спасибо, Лейлочка, за старую куртку. Что бы я без нее делала?
Я бросила еще один взгляд на часы — времени более чем достаточно — и прикрыла глаза. Я не боялась задремать. Спать совсем не хотелось. К тому же было достаточно холодно. Но расслабиться, максимально использовать оставшиеся для отдыха полчаса просто необходимо. Потом будет уже не отдыха. Предстоит двухдневное прозябание в сыром холодном лесу. И неизвестно какие еще проблемы.
Сволочные проблемы! И почему же на протяжении всей моей жизни они слетаются на меня, как мухи на… хм, как пчелы на мед? Мне не везет с колыбели, а если и бывают и просветы, то они длятся недолго. И вновь наступает полоса неприятностей. Может быть, у меня какой-то особенный код ДНК?
Может быть… Я вздохнула, выругалась сквозь зубы и, не открывая глаз, полезла в карман за сигаретами.
ЧАСТЬ 2
Не обращая внимания на сильный дождь — все равно от него прятаться некуда, — я долго стояла на путях, провожая взглядом удаляющийся состав. Впереди явно была большая станция. Во всяком случае, там точно имелось несколько путей, на которых, насколько я смогла разглядеть, стояло несколько составов. А еще там были неизменные для этих мест водонапорная башня и маленькая церквушка с зеленым куполом. И, кроме них, несколько серых многоквартирных домов, взгромоздившихся на невысоком холме чуть в стороне от поселка.
Я развернулась и поплелась назад — туда, откуда приехала, и где минут пять назад обратила внимание на уютный лесок, — стараясь подладить шаг под интервал между шпалами. Черта с два! Приходилось либо семенить, либо скакать, как архар со скалы на скалу. С моими-то побитыми пальцами! Что этак, что так — неудобно до невозможности. Я попыталась идти по мокрой рельсе, для равновесия раскинув в стороны руки, но скорости это мне не прибавило. Пришлось спускаться с насыпи, перепрыгивать через глубокую канаву и мочить ноги в траве. Впрочем, недолго. Почти сразу я наткнулась на некое подобие тропинки, которая тянулась вдоль снегозащитной полосы, и это позволило мне набрать крейсерскую скорость. До понравившегося мне лесочка было примерно два километра — двадцать минут скорым шагом. Если, конечно, не закончится моя тропка и не придется ломать ноги по бездорожью. Хотя почему бы это она должна закончиться? Чтобы напакостить мне? Ну уж нет! Такого не бывает даже у Марины Гольдштейн!
Я не ошиблась в своих расчетах. И ровно через двадцать минут вошла в невысокий сосновый лесок. Чистый уютный лесок, который помог бы мне избежать ненужных встреч с местными жителями и скрыться от вертолета, если вдруг у ментов хватит ума поднимать его в такую погоду. И если его каким-то невероятным ветром удачи вынесет как раз в то место, где я скрываюсь.
Все хорошо было в этом леске… Все хорошо, вот только он нисколько не спасал от дождя, который легко проникал сквозь жиденькую хвою. А в результате я не смогла найти ни одного сухого местечка. И куртка, которую мне подарила Лейла, на плечах уже промокла насквозь.
Вода пропитала мне волосы. Вода смачно чавкала в кроссовках при каждом шаге. Вода попадала за воротник. Я ощущала, как холодные капельки сбегают вниз вдоль позвоночника. Я начинала замерзать. Если дождь не закончится и мне не удастся развести костер и немного подсохнуть, за ночь я умру от гипотермии.
А в небе не было ни одного намека хоть на малейший просвет. И дождь превратился в настоящий ливень.
Я выбрала сосенку, которая показалась мне погуще других, и пристроилась под ней на корточках, прижавшись мокрой спиной к стволу. Посмотрела на часы — пятнадцать минут седьмого. Предстояло торчать здесь еще, как минимум, три часа, пока не начнет смеркаться, и можно будет отправляться на поиски убежища от дождя. Ведь должен же быть в округе какой-нибудь сарай или амбар. Проклятие, как медленно тянется время!
Под сосенкой я высидела чуть меньше часа до тех пор, пока не замерзла настолько, что меня начал бить колотун. Надо было делать хоть что-нибудь. Только не сидеть без движения.
Попытаться разжечь костер? Бред! В подобных условиях это не выйдет даже у многоопытного туриста.
Но главное — не сидеть без движения! Я выбралась из-под сосны и отправилась на поиски дров. Наткнулась на одинокую березку, безрезультатно поколупала ногтями скользкую бересту, сокрушаясь о десантном ноже, который отобрали у Джамала менты. Потом обнаружила большой муравейник. Там в глубине должна была быть сухая хвоя. Достаточно навалить сверху хворосту, поднести зажигалку и… Нет! Если бы даже я была на последнем издыхании от холода, и то не решилась бы на такое великое варварство. Поджигать муравейник?!! Да мне еще в детстве прочно вбили в голову мысль, что этого делать нельзя, так же как нельзя стрелять из рогаток в кошек и птичек или привязывать к собачьим хвостам пустые консервные банки.
Я благородно оставила соблазнительный муравейник в покое и, оглушительно хлюпая кроссовками, в которых воды сейчас было больше, нежели кожи, отправилась дальше. И тыркалась по мокрому лесу из угла в угол, как слепая, пока меня не вынесло на опушку. Метрах в пятидесяти от меня текла неширокая речка. Вдоль ее противоположного берега тянулись заливные луга, за ними — стена густого елового леса, неприветливого и мрачного, как в сказках про мальчиков-с-пальчиков. В таких лесах водятся тролли и лешие. По таким лесам обреченно плутают Иваны-царевичи и Красные Шапочки. Но именно о таком лесе я сейчас и мечтала. Там под раскидистой елкой я смогу спрятаться от проклятого ливня. Вот только придется переплывать реку. Или искать брод.
Брод отыскать не удалось. Я прошла вдоль реки около трехсот метров до излучины и оттуда смогла обозреть русло еще километра на полтора вверх по течению. Никаких островков. Никаких быстрин или перекатов. Черная вода лениво катилась навстречу мне, лишь иногда закручиваясь в жалкие подобия водоворотов. Вдоль берегов малахитовым кантом протянулись заросли кувшинок и невысокого тростника. А бродом даже не пахло.
И я пришла к выводу, что проще проплыть прямо в одежде — один черт, мокрее от этого она не станет — какие-то жалкие тридцать метров, чем болтаться по берегу, рискуя напороться на чей-нибудь любопытный взгляд. Осторожно спустилась вниз по скользкому глинистому откосу крутого берега и выбрала место, где были пожиже заросли тростника и кувшинок. Присела на корточки и потрогала пальцами воду. Меня передернуло! Бр-р… Я ж не моржиха. И у меня больные придатки. К тому же замерзла, словно сосулька. А купание в этой проруби вряд ли поможет согреться. Может, отменить авантюру с переправой на другой берег вплавь? Все же попробовать отыскать брод? Или смириться и возвращаться назад?
Не-е-ет! Я давно разучилась смирению и, если была такая возможность, предпочитала переть напролом. Неужели испугаюсь какой-то вонючей лужи с черной водой и спокойным течением? Не-е-ет!
Я вытащила из кобуры ПМ и взяла его в левую руку. Присоединила к пистолету пачку сигарет, а зажигалку сунула в рот, не к месту вспомнив при этом майора Самохина. Потом долго не могла решить, брать ли с собой Лейлину куртку. Ведь когда она наберет в себя воду, то станет тяжелой, как мельничный жернов, и может легко утянуть меня на дно. Но без куртки торчать в лесу целую ночь — тоже не сахар. Из двух зол, хочешь, не хочешь, надо выбирать меньшее. Интересно, которое из них меньше?.. В конце концов я решила, что стоит рискнуть — плыть в куртке. И понимая, что чем дольше буду стоять и собираться с духом, тем страшнее мне будет, села на берегу у самой воды и, словно с горки, на заднице скатилась по глине в обжигающий холодом омут. Вода сразу дошла до живота. А у меня перехватило дыхание. Всю нижнюю половину тела зажало в каких-то огромных адских тисках… Ма-а-амочка… Задрав вверх левую руку с большой и сигаретами, а другой раздвигая склизкие листья кувшинок, я сделала шаг вперед. Погрузилась по грудь. Еще один робкий шажок. Вода добралась до горла… О ма-а-амочка родная! И чего ж ты родила такую несуразную дурищу?.. Я глубоко вздохнула и, оторвав от илистого дна ноги, поплыла к противоположному берегу. Размашисто загребая свободной рукой. Вспоминая истории о том, как от холодной воды сводило мышцы и не у таких лихих купальщиков, как я. Они благополучно тонули. А чем я лучше их? Тем, что за всю жизнь успела освоить единственный стиль — по-собачьи? И еще чуть-чуть — на спине? Или тем, что я еще молодая и не хочу умирать? Вот как сейчас сведет ногу…
Но ничего у меня не свело. И, более того, когда я наконец достигла противоположного берега, вода казалась уже не такой обжигающе холодной. Куртка совсем не тяжелой, а дно не очень-то илистым. И берег вовсе не скользким. Я выкинула на него ПМ и сигареты, выплюнула зажигалку и даже не поленилась пройти несколько метров через заросли тростника, выбирая место, где смогу выбраться из воды, не перемазавшись по уши в глине.
Выбралась. Быстренько собрала с травы свои спасенные от воды пожитки и, истекая водой, начала тяжело подниматься по глинистому откосу. Одежду выжму потом, в лесу. Под какой-нибудь елкой, где уютно и сухо. Где можно отыскать сухие дрова. И распалить костер… О-о-о, желанный костер! Как же я хочу тебя, милый! Как же мне сейчас холодно.
Впрочем, на то, чтобы дрожать, не было времени. Взобравшись на откос, я чисто автоматически заставила себя оглядеться — не напорюсь ли сдуру на какого-нибудь местного жителя? — и, никого не заметив, сломя голову устремилась к густому темному лесу, стеной застывшему метрах в двухстах от меня. К спасительному лесу!
Добежав до него, я не стала удаляться вглубь и приткнулась к первой же вековой ели с непроницаемой для воды кроной и совершенно сухой хвоей возле ствола. И с ходу начала избавляться от мокрой одежды. Первым делом скинула с плеч тяжеленную, пропитавшуюся, словно бисквит сиропом, водой Лейлину куртку. Потом со скрипом стянула кроссовки. Следом за ними — когда-то белые носки с двумя обширными дырками на пятках. Немного помучилась со шнурком на штанах… В общем, не прошло и минуты, как я стояла под раскидистой елкой, будто раненая амазонка — совсем голая, совершенно синяя — и яростно выжимала свое немногочисленное тряпье. Стуча зубами от холода и с глубокой тоской вспоминая о том, как выглядит чашка горячего чаю.
Но это были еще цветочки. Самым ужасным оказалось напяливать мокрые шмотки обратно. Холодные, как лягушка, трусы — еще куда ни шло. Но вот футболку… Это была совсем не футболка, это была компактная камера пыток! Сущая камера пыток, ледяная и липкая. Окунуться в обжигающий омут оказалось несерьезной детской считалочкой по сравнению с тем, что я испытала, натягивая на себя этот гандон. Незабываемые впечатления!
Следом за футболкой была кобура и мокрый спортивный костюм — тоже достаточно мерзко, но все же не так. Последними я надела кроссовки, а носки выбросила в траву. Черт с тем, что, возможно, сотру без них ноги, но я терпеть не могу рваные вещи.
Одевшись, я с превеликим трудом выковыряла из пачки сигаретину и долго не могла онемевшими трясущимися пальцами справиться с зажигалкой. Но наконец прикурила, сунула в кобуру пистолет, не рискнула отправить во влажный карман сигареты и, зажав их в руке отправилась искать другую елку, под которой было бы побольше хвои и хотя бы немножко дров. Под которой можно было бы разложить костер. О, желанный костер!
Его мне удалось разжечь еще не скоро. Но, суетясь по лесу в поисках не пострадавших от дождя дров и собирая в большую кучу сухую хвою, я немного согрелась даже в мокрой одежде. А когда под огромной елью задымил скромненький костерок, жизнь и просто показалась мне медом. От немощного огонька еще не было никакого тепла, но я знала, что со временем он наберет силу. Я взращу его, взлелею, как родное дитя, и, в ответ на мою материнскую заботу, он. Возмужав, согреет меня, просушит мою одежду, поможет пересидеть в лесу ночь. А то и две, пока в Пялицах не решится моя судьба, и я не смогу выбраться на люди. Пока же я осторожненько, стараясь не задушить огонек, подкладывала в него маленькие веточки. Потом — чуть крупнее… И еще крупнее… И еще…
И, о счастье! Наконец костер перестал бесполезно дымить, весело затрещал, и я позволила себе подбросить в него первую мокрую ветку. Теперь уже жара хватит на то, чтобы мой костерок мог с аппетитом переваривать и пропитанные сыростью дрова. А их вокруг целая уйма. Не надо носиться по лесу в поисках сушняка. Одной заботой меньше.
Я развесила на ветках куртку, потом стянула с себя спортивный костюм. Крутилась возле костра, как жаркое на вертеле, жадно впитывая в себя тепло. Порой чуть не влезая в самый огонь. И подбрасывала, подбрасывала дрова! Пока не появилась очередная забота — а не загорится ли хвоя на елке, под которой я разложила костер. В лесу, конечно, сыро, но все же… Впрочем, я уже достаточно согрелась и могла себе позволить чуть спустить пар, немного передохнуть, пока не прогорят наваленные в костер ветки. В трусах и уже почти просохшей футболке уселась прямо на землю, сняла с ног кроссовки и поставила их поближе к огню. Сунула в рот сигарету и посмотрела на переживший купание без каких-либо последствий «Ориент». Начало десятого. По такой мрачной погоде скоро начнет смеркаться. А до темноты надо успеть наломать лапника и устроить себе из него постель. Или это уместнее назвать лежкой? Или гнездом? Не все ли равно? Было бы удобно и мягко.
С «гнездом» я провозилась довольно долго. И получилось оно, признаться, не очень. Палок в нем было гораздо больше, чем хвои. Но мне, принцессе, в свое время доводилось спать и не на таких горошинах. Так что ухабистая постель беспокоила меня меньше всего. А вот то, что куртка упорно не хотела сохг нуть, меня немного расстроило. Висела, зараза, чуть ли не в самом костре, парила, как паровоз, и при этом все равно оставалась тяжелой и влажной. И сколько же она вобрала — в себя воды!
В десять часов окончательно стемнело. Дождь и не думал прекращаться. Он даже не потерял набранной четыре часа назад силы и монотонно шуршал в ночном лесу, но под мою елку до сих пор не проникло ни капли. Зато в огромном количестве объявились комары. Еще одна напасть! Я отошла от костра, сразу же в кромешной темноте напоролась на мокрые густые кусты и с трудом отодрала от них несколько куцых, но упорно не желавших ломаться, веточек. Единственное мое оружие в неравной борьбе с ненасытными кровопийцами. Которые сегодня не дадут мне поспать. Мда-а-а… Хорошенькая у меня получилась поездка на юг! Ну Самохин-младший, пес шелудивый! Спаси-и-ибо за бесплатное Кэмел-трофи. Когда встретимся, я за это тебя… Нет, убивать не буду. Слишком уж это легкое наказание. Я сначала тебя кастрирую. Потом…
Я сидела под елкой, отмахивалась от комаров, ждала, когда высохнет куртка, и мечтала о том, как буду иметь Колю Самохина, И даже не подозревала, что неприятности, чье незримое присутствие я ощущала последнее время, не убоявшись дождя, уже давно вылезли из засады и с жадностью разглядывают меня. Они совсем рядом. Буквально в каких-то десяти шагах от меня, и я до них легко могла бы добросить палку. Вернее, не до «них», а до «него», в единственном числе, — до того, кто сейчас сидел в кустах, где я только что надрала веточек от комаров, сжимал в потных ручонках старенькую «верти калку» и все никак не мог решиться на нападение. Он знал, что у меня есть пистолет. Хотя был совершенно уверен в том, что если я схвачусь за оружие, успеет выстрелить первым. Но ему никогда не доводилось стрелять по людям. И он совершенно не собирался меня убивать. Даже ранить он меня не хотел. Возись потом, лечи меня. Не-е-ет.
Я была нужна ему целая и невредимая. С ростом 170, с темно-русыми волосами средней длины и спортивным телосложением…
Он жадно облизал влажные от дождевой воды губы и еще крепче сжал свою «вертикалку».
…Такая симпатичная! Такая молоденькая!
Я аж подпрыгнула от неожиданности, когда рядом со мной раздался скрипучий тоненький голосок, и, повинуясь инстинкту, в тот же миг бросила тело в сторону от костра. Уйти из освещенного пространства, где я, как на арене цирка! Раствориться в непроглядной темноте ночного леса! А там посмотрим…
— Вы на прицеле, Марина! У нас приборы ночного видения!
…Я с размаху налетела на ствол дерева, и удар на секунду оглушил меня. Не помню, как у меня в руке оказался ПМ. Не знаю, зачем устроила пальбу в никуда — несколько раз нажала на спусковой крючок, и пистолет разорвал умиротворяющую тишину дождливой ночи громкими хлопками. А я сразу перекатилась по мокрому мху и быстро поползла в темноту, рискуя вмазаться лбом еще в одно дерево. Проклятие! Не видно ни зги! В тот момент, когда произошло нападение, я смотрела в огонь костра, и теперь потребуется несколько минут на то, чтобы зрачки сузились, и я смогла бы хоть как-то ориентироваться, различать хоть какие-нибудь силуэты. А у этих сволочей инфракрасные датчики. Я перед ними как на ладошке. Сдаваться?
— Прекрати, Марина! — Снова все тот же тоненький скрип. Как у циркулярки. У ментов не нашлось кого-нибудь с голоском поприличнее. И где их мегафоны? — Лес окружен! Ты вынуждаешь нас применять силу, стрелять по ногам!
Я затаилась и внимательно слушала. И понимала, что имею дело с обычными дилетантами, — скорее всего, с солдатами, которые случайно заметили, как я переправляюсь через речку и решили, дождавшись темноты, брать меня своими силами. Не привлекать к этому ОМОН или спецназ. Справиться только своими силами. Самим снять все пенки с варенья. Захапать только себе все награды и поощрения, обещанные за мою поимку. Самоуверенные идиоты! Была бы здесь хоть парочка профессионалов, они без проблем повязали бы меня еще тогда, когда сидела, расслабленная и потерявшая бдительность, у костра. А теперь… Ну что, устроить им геморрои? Чтобы не за-знавачись? Чтобы учились соразмерять свои амбиции со своими силенками…
— Мы имеем право, в случае оказания сопротивления, не брать тебя живой. Так что медленно возвращайся к костру, брось под ноги пистолет и положи ладони на голову, — продолжал вещать скрипучий тоненький голосок.
…И где только такой отыскали?.. Нет, от войны в этом темном лесу мне лучше отказаться. Что я выиграю, если попытаюсь прорваться? Только то, что меня действительно подстрелят. Эти уроды сделают это, ничтоже сумняшеся. Хотя бы из-за того, что сейчас дружно трясутся от страха в этом мрачном дождливом лесу. Рядом с безжалостной разбойницей, вооруженной ПМ. Черт с ними! Действительно, от греха лучше сдаться. А то еще схлопочу пулю в колено и останусь хромой на всю жизнь.
— Сколько вас там, героев? — звонко спросила я, поднимаясь на ноги.
— Тебе хватит, — проскрипели из соседних кустов.
Я хмыкнула и вернулась к костру. Швырнула под ноги пистолет.
— Два шага в сторону! Лечь! Руки за голову!
Идиоты, устраивают какое-то глупое шоу! Насмотрелись полицейских боевиков… Я отошла от «пээма» и легла на мокрую хвою. Сцепила руки замком на шее за головой…
— Ликуйте, вояки, — прошептала себе под нос и приготовилась к тому, что меня сейчас начнут обыскивать и связывать. Веревками. Навряд ли у этих разведчиков найдутся наручники… Проклятие! Так глупо попасться, когда, казалось, что уже всех оставила с носом. — Где вы там? — спросила я. И, кажется, собралась обернуться и посмотреть…
Это последнее, что получилось вынести в памяти из этого вечера у костра. Потому что сразу следом за этим на мой затылок обрушился страшный удар.
И дождливая ночь рассыпалась на миллионы мелких осколков.
И комары сразу же перешли в атаку. Им очень хотелось набить себе брюхо моей красной кровушкой. Впрочем, не только им…
Я попыталась представить карту, которую внимательно изучала дома у азербайджанцев, но ничего не получилось. Даже если бы я ее помнила, то привязать ее к местности было бы очень непросто. Я лишь примерно представляла, где нахожусь, — где-то в ста километрах к северу от Пялиц. А, разрабатывая вчера маршруты отхода, оказаться так далеко, к тому же к северу, я не планировала и даже не зафиксировала в памяти железнодорожную ветку, по которой еду сейчас. И куда, интересно? Хорошо бы, подальше. Как можно дальше от этой проклятой области! Как можно дальше от этой страны недоразвитых бизнесменов и заплывших жиром чиновников. Куда-нибудь на острова Тонга к местным аборигенам. Как жаль, что туда не проложены рельсы.
На самохинском «Ориенте» было пять часов вечера, когда село, оказавшееся довольно большим, осталось позади. Вдоль железной дороги потянулись снегозащитные лесополосы, за которыми уносились в бескрайние дали скучные пустые поля. Небо, столь голубое и безмятежное утром, затянули низкие облака, и начал накрапывать мелкий дождик. Мне сразу вспомнился Джамал, который где-то услышал, что сегодня ожидается двадцать градусов и без осадков. Обманули его — быть сегодня осадкам. И быть продолжению неприятностей. Я слышала их приторный запах совсем рядом с собой. Скоро они вылезут из своих укрытий и снова примутся за меня.
Интересно, как там Джамал и Алена? Все еще играют с ментами в пятнашки? Или их уже взяли? Прошло двадцать минут с того момента, как мы расстались у переезда. Времени вполне достаточно не только на то, чтобы догнать на джипе «семерку» с двумя беглецами и прижать ее к обочине, но и на то, чтобы позадавать ее пассажирам вопросы. И первый, конечно же — куда делась я? Даже если Джамал промолчит, Лене нет никакого резона строить из себя героиню-подпольщицу. Она тут же доложит ментам, что я собиралась вскочить на поезд. И, конечно, добавит, что не заметила, удалось мне это или нет.
А дальше? Что должно произойти после того, как менты выслушают эту историю? И удивленно разведут руками…
Я удобнее устроилась на полу, оперевшись спиной о лицевую стенку вагона, сняла кроссовки и помассировала избитые пальцы ног. Порадовалась тому, что обошлось простыми ушибами без переломов и содранной кожи и, прикурив сигарету, продолжила прикидывать действия ментов в обозримом будущем.
…Итак, они разведут руками и, конечно же, не поверят тому, что я могла уцепиться за поезд, несущийся на скорости в полсотни километров в час. Не надо их за это винить. Никто, находясь в здравом уме, не поверил бы в это. И поэтому точкой отсчета новой облавы на меня послужит переезд, где я, по мнению облажавшихся стражей порядка, переждала в кустах, пока они не проедут мимо, и побежала прятаться в лес.
Впрочем, надо отдать ментам должное, они не привыкли брать в разработку лишь одну версию. А поэтому все же проверят возможность того, что я ухитрилась взгромоздиться на товарняк. Каким бы им это не казалось невероятным, но они проверят. Вот только когда это сделают? Сколько времени я еще могу кататься на поезде?
Если исходить из того, что ментам уже известно, что я выскочила из «семерки» около переезда и они приняли — естественно, не за основу, но как имеющую слабые шансы на жизнь — версию, что я уехала по железной дороге, то у меня в запасе где-то около часа. Этого времени Терехину и компании хватит на то, чтобы решить организационные вопросы с железнодорожным начальством и подтянуть силы в то место, где можно остановить состав и проверить, а не прячусь ли я где-нибудь в собачьем ящике или на крыше.
Итак, час… Или меньше? Нет, навряд ли. Но все равно лучше перестраховаться и соскакивать на бренную землю не позже, чем через сорок минут. Или раньше, если вдруг, подвернется такая возможность, и поезд замедлит ход. Хорошо бы, он застрял на каком-нибудь семафоре, и мне не пришлось бы опять заниматься эквилибристикой и изображать из себя каскадершу, прыгая под откос.
Я еще раз посмотрела на часы, наметила время — без пятнадцати шесть, — не позднее которого я должна сойти с поезда, и, прикурив еще одну сигарету, начала с тоской обозревать серые пустые поля, не спеша проплывающие мимо меня.
Сплошные поля… Правда, порой разнообразие в пейзаж вносили редкие рощицы и маленькие деревушки. Иногда под вагоном проносились узкие, но еще по-весеннему полноводные речки. Кривыми, словно вычерченными от руки пьяным картографом, перпендикулярами к железной дороге были проложены разбитые, украшенные лужами, грунтовки. И ни единой машины на них. Ни единого человека вокруг. Как в фантастическом фильме про третью мировую войну. Только низкие тучи и дождь, с каждой минутой набирающий силу. Придется мне под ним сегодня помокнуть, черт побери. Спасибо, Лейлочка, за старую куртку. Что бы я без нее делала?
Я бросила еще один взгляд на часы — времени более чем достаточно — и прикрыла глаза. Я не боялась задремать. Спать совсем не хотелось. К тому же было достаточно холодно. Но расслабиться, максимально использовать оставшиеся для отдыха полчаса просто необходимо. Потом будет уже не отдыха. Предстоит двухдневное прозябание в сыром холодном лесу. И неизвестно какие еще проблемы.
Сволочные проблемы! И почему же на протяжении всей моей жизни они слетаются на меня, как мухи на… хм, как пчелы на мед? Мне не везет с колыбели, а если и бывают и просветы, то они длятся недолго. И вновь наступает полоса неприятностей. Может быть, у меня какой-то особенный код ДНК?
Может быть… Я вздохнула, выругалась сквозь зубы и, не открывая глаз, полезла в карман за сигаретами.
ЧАСТЬ 2
* * *
Я спрыгнула с поезда, не доезжая приблизительно километра до еще одного большого населенного пункта. Спрыгнула без проблем, совершенно не рискуя при этом переломать себе кости. В тот момент состав сбавил ход до скорости велосипедиста и определенно собирался застрять в этом селе — или даже городке? — надолго. А в мои планы никак не входило бродить там по улицам и притягивать к себе взгляды любопытных пенсионеров и пьяненьких трактористов. Рост 170, темно-русые волосы средней длины, веснушки, которых нет и в помине… Вдруг здесь тоже возле аптек и магазинов расклеили мои портреты?Не обращая внимания на сильный дождь — все равно от него прятаться некуда, — я долго стояла на путях, провожая взглядом удаляющийся состав. Впереди явно была большая станция. Во всяком случае, там точно имелось несколько путей, на которых, насколько я смогла разглядеть, стояло несколько составов. А еще там были неизменные для этих мест водонапорная башня и маленькая церквушка с зеленым куполом. И, кроме них, несколько серых многоквартирных домов, взгромоздившихся на невысоком холме чуть в стороне от поселка.
Я развернулась и поплелась назад — туда, откуда приехала, и где минут пять назад обратила внимание на уютный лесок, — стараясь подладить шаг под интервал между шпалами. Черта с два! Приходилось либо семенить, либо скакать, как архар со скалы на скалу. С моими-то побитыми пальцами! Что этак, что так — неудобно до невозможности. Я попыталась идти по мокрой рельсе, для равновесия раскинув в стороны руки, но скорости это мне не прибавило. Пришлось спускаться с насыпи, перепрыгивать через глубокую канаву и мочить ноги в траве. Впрочем, недолго. Почти сразу я наткнулась на некое подобие тропинки, которая тянулась вдоль снегозащитной полосы, и это позволило мне набрать крейсерскую скорость. До понравившегося мне лесочка было примерно два километра — двадцать минут скорым шагом. Если, конечно, не закончится моя тропка и не придется ломать ноги по бездорожью. Хотя почему бы это она должна закончиться? Чтобы напакостить мне? Ну уж нет! Такого не бывает даже у Марины Гольдштейн!
Я не ошиблась в своих расчетах. И ровно через двадцать минут вошла в невысокий сосновый лесок. Чистый уютный лесок, который помог бы мне избежать ненужных встреч с местными жителями и скрыться от вертолета, если вдруг у ментов хватит ума поднимать его в такую погоду. И если его каким-то невероятным ветром удачи вынесет как раз в то место, где я скрываюсь.
Все хорошо было в этом леске… Все хорошо, вот только он нисколько не спасал от дождя, который легко проникал сквозь жиденькую хвою. А в результате я не смогла найти ни одного сухого местечка. И куртка, которую мне подарила Лейла, на плечах уже промокла насквозь.
Вода пропитала мне волосы. Вода смачно чавкала в кроссовках при каждом шаге. Вода попадала за воротник. Я ощущала, как холодные капельки сбегают вниз вдоль позвоночника. Я начинала замерзать. Если дождь не закончится и мне не удастся развести костер и немного подсохнуть, за ночь я умру от гипотермии.
А в небе не было ни одного намека хоть на малейший просвет. И дождь превратился в настоящий ливень.
Я выбрала сосенку, которая показалась мне погуще других, и пристроилась под ней на корточках, прижавшись мокрой спиной к стволу. Посмотрела на часы — пятнадцать минут седьмого. Предстояло торчать здесь еще, как минимум, три часа, пока не начнет смеркаться, и можно будет отправляться на поиски убежища от дождя. Ведь должен же быть в округе какой-нибудь сарай или амбар. Проклятие, как медленно тянется время!
Под сосенкой я высидела чуть меньше часа до тех пор, пока не замерзла настолько, что меня начал бить колотун. Надо было делать хоть что-нибудь. Только не сидеть без движения.
Попытаться разжечь костер? Бред! В подобных условиях это не выйдет даже у многоопытного туриста.
Но главное — не сидеть без движения! Я выбралась из-под сосны и отправилась на поиски дров. Наткнулась на одинокую березку, безрезультатно поколупала ногтями скользкую бересту, сокрушаясь о десантном ноже, который отобрали у Джамала менты. Потом обнаружила большой муравейник. Там в глубине должна была быть сухая хвоя. Достаточно навалить сверху хворосту, поднести зажигалку и… Нет! Если бы даже я была на последнем издыхании от холода, и то не решилась бы на такое великое варварство. Поджигать муравейник?!! Да мне еще в детстве прочно вбили в голову мысль, что этого делать нельзя, так же как нельзя стрелять из рогаток в кошек и птичек или привязывать к собачьим хвостам пустые консервные банки.
Я благородно оставила соблазнительный муравейник в покое и, оглушительно хлюпая кроссовками, в которых воды сейчас было больше, нежели кожи, отправилась дальше. И тыркалась по мокрому лесу из угла в угол, как слепая, пока меня не вынесло на опушку. Метрах в пятидесяти от меня текла неширокая речка. Вдоль ее противоположного берега тянулись заливные луга, за ними — стена густого елового леса, неприветливого и мрачного, как в сказках про мальчиков-с-пальчиков. В таких лесах водятся тролли и лешие. По таким лесам обреченно плутают Иваны-царевичи и Красные Шапочки. Но именно о таком лесе я сейчас и мечтала. Там под раскидистой елкой я смогу спрятаться от проклятого ливня. Вот только придется переплывать реку. Или искать брод.
Брод отыскать не удалось. Я прошла вдоль реки около трехсот метров до излучины и оттуда смогла обозреть русло еще километра на полтора вверх по течению. Никаких островков. Никаких быстрин или перекатов. Черная вода лениво катилась навстречу мне, лишь иногда закручиваясь в жалкие подобия водоворотов. Вдоль берегов малахитовым кантом протянулись заросли кувшинок и невысокого тростника. А бродом даже не пахло.
И я пришла к выводу, что проще проплыть прямо в одежде — один черт, мокрее от этого она не станет — какие-то жалкие тридцать метров, чем болтаться по берегу, рискуя напороться на чей-нибудь любопытный взгляд. Осторожно спустилась вниз по скользкому глинистому откосу крутого берега и выбрала место, где были пожиже заросли тростника и кувшинок. Присела на корточки и потрогала пальцами воду. Меня передернуло! Бр-р… Я ж не моржиха. И у меня больные придатки. К тому же замерзла, словно сосулька. А купание в этой проруби вряд ли поможет согреться. Может, отменить авантюру с переправой на другой берег вплавь? Все же попробовать отыскать брод? Или смириться и возвращаться назад?
Не-е-ет! Я давно разучилась смирению и, если была такая возможность, предпочитала переть напролом. Неужели испугаюсь какой-то вонючей лужи с черной водой и спокойным течением? Не-е-ет!
Я вытащила из кобуры ПМ и взяла его в левую руку. Присоединила к пистолету пачку сигарет, а зажигалку сунула в рот, не к месту вспомнив при этом майора Самохина. Потом долго не могла решить, брать ли с собой Лейлину куртку. Ведь когда она наберет в себя воду, то станет тяжелой, как мельничный жернов, и может легко утянуть меня на дно. Но без куртки торчать в лесу целую ночь — тоже не сахар. Из двух зол, хочешь, не хочешь, надо выбирать меньшее. Интересно, которое из них меньше?.. В конце концов я решила, что стоит рискнуть — плыть в куртке. И понимая, что чем дольше буду стоять и собираться с духом, тем страшнее мне будет, села на берегу у самой воды и, словно с горки, на заднице скатилась по глине в обжигающий холодом омут. Вода сразу дошла до живота. А у меня перехватило дыхание. Всю нижнюю половину тела зажало в каких-то огромных адских тисках… Ма-а-амочка… Задрав вверх левую руку с большой и сигаретами, а другой раздвигая склизкие листья кувшинок, я сделала шаг вперед. Погрузилась по грудь. Еще один робкий шажок. Вода добралась до горла… О ма-а-амочка родная! И чего ж ты родила такую несуразную дурищу?.. Я глубоко вздохнула и, оторвав от илистого дна ноги, поплыла к противоположному берегу. Размашисто загребая свободной рукой. Вспоминая истории о том, как от холодной воды сводило мышцы и не у таких лихих купальщиков, как я. Они благополучно тонули. А чем я лучше их? Тем, что за всю жизнь успела освоить единственный стиль — по-собачьи? И еще чуть-чуть — на спине? Или тем, что я еще молодая и не хочу умирать? Вот как сейчас сведет ногу…
Но ничего у меня не свело. И, более того, когда я наконец достигла противоположного берега, вода казалась уже не такой обжигающе холодной. Куртка совсем не тяжелой, а дно не очень-то илистым. И берег вовсе не скользким. Я выкинула на него ПМ и сигареты, выплюнула зажигалку и даже не поленилась пройти несколько метров через заросли тростника, выбирая место, где смогу выбраться из воды, не перемазавшись по уши в глине.
Выбралась. Быстренько собрала с травы свои спасенные от воды пожитки и, истекая водой, начала тяжело подниматься по глинистому откосу. Одежду выжму потом, в лесу. Под какой-нибудь елкой, где уютно и сухо. Где можно отыскать сухие дрова. И распалить костер… О-о-о, желанный костер! Как же я хочу тебя, милый! Как же мне сейчас холодно.
Впрочем, на то, чтобы дрожать, не было времени. Взобравшись на откос, я чисто автоматически заставила себя оглядеться — не напорюсь ли сдуру на какого-нибудь местного жителя? — и, никого не заметив, сломя голову устремилась к густому темному лесу, стеной застывшему метрах в двухстах от меня. К спасительному лесу!
Добежав до него, я не стала удаляться вглубь и приткнулась к первой же вековой ели с непроницаемой для воды кроной и совершенно сухой хвоей возле ствола. И с ходу начала избавляться от мокрой одежды. Первым делом скинула с плеч тяжеленную, пропитавшуюся, словно бисквит сиропом, водой Лейлину куртку. Потом со скрипом стянула кроссовки. Следом за ними — когда-то белые носки с двумя обширными дырками на пятках. Немного помучилась со шнурком на штанах… В общем, не прошло и минуты, как я стояла под раскидистой елкой, будто раненая амазонка — совсем голая, совершенно синяя — и яростно выжимала свое немногочисленное тряпье. Стуча зубами от холода и с глубокой тоской вспоминая о том, как выглядит чашка горячего чаю.
Но это были еще цветочки. Самым ужасным оказалось напяливать мокрые шмотки обратно. Холодные, как лягушка, трусы — еще куда ни шло. Но вот футболку… Это была совсем не футболка, это была компактная камера пыток! Сущая камера пыток, ледяная и липкая. Окунуться в обжигающий омут оказалось несерьезной детской считалочкой по сравнению с тем, что я испытала, натягивая на себя этот гандон. Незабываемые впечатления!
Следом за футболкой была кобура и мокрый спортивный костюм — тоже достаточно мерзко, но все же не так. Последними я надела кроссовки, а носки выбросила в траву. Черт с тем, что, возможно, сотру без них ноги, но я терпеть не могу рваные вещи.
Одевшись, я с превеликим трудом выковыряла из пачки сигаретину и долго не могла онемевшими трясущимися пальцами справиться с зажигалкой. Но наконец прикурила, сунула в кобуру пистолет, не рискнула отправить во влажный карман сигареты и, зажав их в руке отправилась искать другую елку, под которой было бы побольше хвои и хотя бы немножко дров. Под которой можно было бы разложить костер. О, желанный костер!
Его мне удалось разжечь еще не скоро. Но, суетясь по лесу в поисках не пострадавших от дождя дров и собирая в большую кучу сухую хвою, я немного согрелась даже в мокрой одежде. А когда под огромной елью задымил скромненький костерок, жизнь и просто показалась мне медом. От немощного огонька еще не было никакого тепла, но я знала, что со временем он наберет силу. Я взращу его, взлелею, как родное дитя, и, в ответ на мою материнскую заботу, он. Возмужав, согреет меня, просушит мою одежду, поможет пересидеть в лесу ночь. А то и две, пока в Пялицах не решится моя судьба, и я не смогу выбраться на люди. Пока же я осторожненько, стараясь не задушить огонек, подкладывала в него маленькие веточки. Потом — чуть крупнее… И еще крупнее… И еще…
И, о счастье! Наконец костер перестал бесполезно дымить, весело затрещал, и я позволила себе подбросить в него первую мокрую ветку. Теперь уже жара хватит на то, чтобы мой костерок мог с аппетитом переваривать и пропитанные сыростью дрова. А их вокруг целая уйма. Не надо носиться по лесу в поисках сушняка. Одной заботой меньше.
Я развесила на ветках куртку, потом стянула с себя спортивный костюм. Крутилась возле костра, как жаркое на вертеле, жадно впитывая в себя тепло. Порой чуть не влезая в самый огонь. И подбрасывала, подбрасывала дрова! Пока не появилась очередная забота — а не загорится ли хвоя на елке, под которой я разложила костер. В лесу, конечно, сыро, но все же… Впрочем, я уже достаточно согрелась и могла себе позволить чуть спустить пар, немного передохнуть, пока не прогорят наваленные в костер ветки. В трусах и уже почти просохшей футболке уселась прямо на землю, сняла с ног кроссовки и поставила их поближе к огню. Сунула в рот сигарету и посмотрела на переживший купание без каких-либо последствий «Ориент». Начало десятого. По такой мрачной погоде скоро начнет смеркаться. А до темноты надо успеть наломать лапника и устроить себе из него постель. Или это уместнее назвать лежкой? Или гнездом? Не все ли равно? Было бы удобно и мягко.
С «гнездом» я провозилась довольно долго. И получилось оно, признаться, не очень. Палок в нем было гораздо больше, чем хвои. Но мне, принцессе, в свое время доводилось спать и не на таких горошинах. Так что ухабистая постель беспокоила меня меньше всего. А вот то, что куртка упорно не хотела сохг нуть, меня немного расстроило. Висела, зараза, чуть ли не в самом костре, парила, как паровоз, и при этом все равно оставалась тяжелой и влажной. И сколько же она вобрала — в себя воды!
В десять часов окончательно стемнело. Дождь и не думал прекращаться. Он даже не потерял набранной четыре часа назад силы и монотонно шуршал в ночном лесу, но под мою елку до сих пор не проникло ни капли. Зато в огромном количестве объявились комары. Еще одна напасть! Я отошла от костра, сразу же в кромешной темноте напоролась на мокрые густые кусты и с трудом отодрала от них несколько куцых, но упорно не желавших ломаться, веточек. Единственное мое оружие в неравной борьбе с ненасытными кровопийцами. Которые сегодня не дадут мне поспать. Мда-а-а… Хорошенькая у меня получилась поездка на юг! Ну Самохин-младший, пес шелудивый! Спаси-и-ибо за бесплатное Кэмел-трофи. Когда встретимся, я за это тебя… Нет, убивать не буду. Слишком уж это легкое наказание. Я сначала тебя кастрирую. Потом…
Я сидела под елкой, отмахивалась от комаров, ждала, когда высохнет куртка, и мечтала о том, как буду иметь Колю Самохина, И даже не подозревала, что неприятности, чье незримое присутствие я ощущала последнее время, не убоявшись дождя, уже давно вылезли из засады и с жадностью разглядывают меня. Они совсем рядом. Буквально в каких-то десяти шагах от меня, и я до них легко могла бы добросить палку. Вернее, не до «них», а до «него», в единственном числе, — до того, кто сейчас сидел в кустах, где я только что надрала веточек от комаров, сжимал в потных ручонках старенькую «верти калку» и все никак не мог решиться на нападение. Он знал, что у меня есть пистолет. Хотя был совершенно уверен в том, что если я схвачусь за оружие, успеет выстрелить первым. Но ему никогда не доводилось стрелять по людям. И он совершенно не собирался меня убивать. Даже ранить он меня не хотел. Возись потом, лечи меня. Не-е-ет.
Я была нужна ему целая и невредимая. С ростом 170, с темно-русыми волосами средней длины и спортивным телосложением…
Он жадно облизал влажные от дождевой воды губы и еще крепче сжал свою «вертикалку».
…Такая симпатичная! Такая молоденькая!
* * *
— Внимание!Я аж подпрыгнула от неожиданности, когда рядом со мной раздался скрипучий тоненький голосок, и, повинуясь инстинкту, в тот же миг бросила тело в сторону от костра. Уйти из освещенного пространства, где я, как на арене цирка! Раствориться в непроглядной темноте ночного леса! А там посмотрим…
— Вы на прицеле, Марина! У нас приборы ночного видения!
…Я с размаху налетела на ствол дерева, и удар на секунду оглушил меня. Не помню, как у меня в руке оказался ПМ. Не знаю, зачем устроила пальбу в никуда — несколько раз нажала на спусковой крючок, и пистолет разорвал умиротворяющую тишину дождливой ночи громкими хлопками. А я сразу перекатилась по мокрому мху и быстро поползла в темноту, рискуя вмазаться лбом еще в одно дерево. Проклятие! Не видно ни зги! В тот момент, когда произошло нападение, я смотрела в огонь костра, и теперь потребуется несколько минут на то, чтобы зрачки сузились, и я смогла бы хоть как-то ориентироваться, различать хоть какие-нибудь силуэты. А у этих сволочей инфракрасные датчики. Я перед ними как на ладошке. Сдаваться?
— Прекрати, Марина! — Снова все тот же тоненький скрип. Как у циркулярки. У ментов не нашлось кого-нибудь с голоском поприличнее. И где их мегафоны? — Лес окружен! Ты вынуждаешь нас применять силу, стрелять по ногам!
Я затаилась и внимательно слушала. И понимала, что имею дело с обычными дилетантами, — скорее всего, с солдатами, которые случайно заметили, как я переправляюсь через речку и решили, дождавшись темноты, брать меня своими силами. Не привлекать к этому ОМОН или спецназ. Справиться только своими силами. Самим снять все пенки с варенья. Захапать только себе все награды и поощрения, обещанные за мою поимку. Самоуверенные идиоты! Была бы здесь хоть парочка профессионалов, они без проблем повязали бы меня еще тогда, когда сидела, расслабленная и потерявшая бдительность, у костра. А теперь… Ну что, устроить им геморрои? Чтобы не за-знавачись? Чтобы учились соразмерять свои амбиции со своими силенками…
— Мы имеем право, в случае оказания сопротивления, не брать тебя живой. Так что медленно возвращайся к костру, брось под ноги пистолет и положи ладони на голову, — продолжал вещать скрипучий тоненький голосок.
…И где только такой отыскали?.. Нет, от войны в этом темном лесу мне лучше отказаться. Что я выиграю, если попытаюсь прорваться? Только то, что меня действительно подстрелят. Эти уроды сделают это, ничтоже сумняшеся. Хотя бы из-за того, что сейчас дружно трясутся от страха в этом мрачном дождливом лесу. Рядом с безжалостной разбойницей, вооруженной ПМ. Черт с ними! Действительно, от греха лучше сдаться. А то еще схлопочу пулю в колено и останусь хромой на всю жизнь.
— Сколько вас там, героев? — звонко спросила я, поднимаясь на ноги.
— Тебе хватит, — проскрипели из соседних кустов.
Я хмыкнула и вернулась к костру. Швырнула под ноги пистолет.
— Два шага в сторону! Лечь! Руки за голову!
Идиоты, устраивают какое-то глупое шоу! Насмотрелись полицейских боевиков… Я отошла от «пээма» и легла на мокрую хвою. Сцепила руки замком на шее за головой…
— Ликуйте, вояки, — прошептала себе под нос и приготовилась к тому, что меня сейчас начнут обыскивать и связывать. Веревками. Навряд ли у этих разведчиков найдутся наручники… Проклятие! Так глупо попасться, когда, казалось, что уже всех оставила с носом. — Где вы там? — спросила я. И, кажется, собралась обернуться и посмотреть…
Это последнее, что получилось вынести в памяти из этого вечера у костра. Потому что сразу следом за этим на мой затылок обрушился страшный удар.
И дождливая ночь рассыпалась на миллионы мелких осколков.
И комары сразу же перешли в атаку. Им очень хотелось набить себе брюхо моей красной кровушкой. Впрочем, не только им…