Страница:
Я вытащила ее из-за спины и резко ткнула вперед, целя собаке в глаз. Рассчитызая вывести ее из строя надолго. Но мимо глаза я промахнулась. Кавказец с разгону налетел на кочергу раскрытой пастью, притом с такой силой, что я еле смогла удержать в руках свое оружие. Еле смогла устоять на ногах. И чуть не выпустила дверную ручку, оставив нараспашку предбанник.
Кавказец пораженно застыл. Автоматически обмусолил раскаленную железяку, потом пронзительно взвыл и, не переставая скулить на весь двор, рванул в отступление. На ходу пытаясь стереть лапами с морды жгучую боль, которую доставила ему невкусная горячая штуковина. А я уже переключила внимание на вторую собаку. Которая не умела учиться на ошибках других.
Она вцепилась в мою пику с тем же нескрываемым аппетитом, что и ее товарка. И так же пронзительно взвизгнула. И так же быстро ретировалась, протирая лапами обожженную морду. А я заперла за собой дверь и пошла по новой накалять уже остывшую кочергу.
— Как я их! — похвасталась Оле. — Эти гады знают теперь, как это невкусно связываться со мной. Та-а-ак… Слушай сюда, Олена. Сейчас я пойду в дом. Ты пока останешься здесь. И как следует запрешь за мной дверь. Потом, когда отстрелю собак, я тебя заберу. Ты знаешь, где хозяин хранит ружье?
— У него три ружья. Два в чулане, одно под кроватью, в чехле. Тебе какое?
— А каким он чаще пользуется… — Я запнулась и решила, что выбрала не то временное склонение. Карлику теперь если и доведется стрелять, то разве из лука в Стране Вечной Охоты. Или Стране Вечного Секса? Куда там я его собиралась отправить? — То есть пользовался? Каким ружьем, Оля?
— Тем, что под кроватью.
— А где у него патроны?
— На кухне. В столе. Не в том ящике, где вилки и ложки, а в соседнем. И еще в такой кожаной штуке… С такими… Ну…
— …Ячейками, — помогла я Оле подобрать нужное слово. — А эта штука называется патронташ.
— Ага, патронташ… — В голосе девочки послышалось беспокойство. — Марин, а ты точно вернешься? С тобой ничего не случится?
Я очень надеялась, что ничего. Если собаки не дуры и первый урок знакомства с моей кочергой им пошел впрок, то ничего со мной не случится. Но если они воспылали такой жаждой мести, что им наплевать сейчас и на боль, и на раскаленное железо, то… Нет, об этом я не хотела и думать. Обернула руку влажной рубашкой «хозяина», вытащила из огня свое оружие и решительно пошла к двери.
— Удачи, — пискнула вслед мне Олена.
Я ответила ей:
— Угу, — и выскочила из бани под моросящий холодный дождь. До крыльца мне предстояло пройти метров двадцать.
Обе собаки стояли возле сарая, не проявляя особого желания вновь испытать вкус кочерги. Но ненавидящих взглядов с меня не спускали, и я была на все сто процентов уверена, что если бы не раскаленная железяка, то я не прожила бы и пяти минут. И кончина моя была бы ужасной.
Но я очень хотела еще немного пожить.
И очень хотела перейти с осторожного крадущегося шага на стремительный бег, убеждая себя в том, что до входной двери в избу я успею с большим запасом перед кавказцами. И с трудом сдерживала себя, продолжая медленно красться к крыльцу, сознавая, что если сейчас побегу и покажу псам свою спину, то их собачьи души не выдержат, охотничий инстинкт возобладает над страхом перед раскаленным железом, и кавказцы бросятся на меня. И неизвестно, успею ли я скрыться в доме. Не встанут ли у меня на пути какие-нибудь не учтенные мной сюрпризы? А если встанут, то сумею ли я опять отогнать собак своей кочергой, которая стремительно остывала под дождиком, уже утратив свой ярко-пурпурный окрас?
Естественно, неучтенные мной сюрпризы просто не могли оставить меня без внимания. А я, наверное, не смогла бы прожить без них и часа… Итак, очередной геморрой: дверь в дом оказалась заперта. Заперта, и все тут! Сволочь карлик захлопнул ее на французский замок. А ключ, скорее всего, лежал в одном из карманов его одежонки. Или, что хуже, был спрятан под какой-нибудь дощечкой. В каком-нибудь из тайничков. Когда мы выходили из дома, я не обратила внимания, прятал ли карлик куда-нибудь что-нибудь. Мне тогда было совсем не до этого. Я панически боялась собак.
Я и сейчас их боюсь. Ой, как же я их боюсь!
И от кого же потребовалось уродцу запирать дверь?
О mierda! [7]Что, возвращаться в баню, обыскивать шмотки «хозяина»? Поискать ключ на крыльце? Попытаться выломать дверь? И сколько же это займет у меня времени?.. Черт, ну и дерьмо!.. Скоро сюда припрутся собачки.
Скоро моя кочерга остынет совсем!
И. крыльцо станет моим эшафотом!
Судорожным движением я сбила ногой в комок половик перед дверью. Провела рукой по верхней планке косяка, не отдавая себе отчета в том, что карлик не смог бы дотянуться дотуда даже со стула. Потом пошарила под скамейкой. Сильно ткнулась плечом в неколебимую дверь. И обреченно застыла, не ведая, что еще можно сделать. Представляя, как собаки сейчас внимательно следят за крыльцом кровожадными взглядами. И мечтают вцепиться мне в горло. Похоже, что такая возможность им скоро представится.
Я спустилась по лестнице и испуганно выглянула из-под навеса. Оба кавказца стояли около бани и внимательно наблюдали за мной. Они пока не проявляли еще никакой активной агрессии — не знали, несчастные, что кочерга у меня в руках почти остыла и потеряла свою убойную силу. Я была сейчас самой легкой добычей в их жизни. Мне даже было некуда спрятаться.
Я быстро обвела взглядом двор, поискала, на что бы такое можно влезть, чтобы собаки не смогли до меня дотянуться. Самым реальным для этого казался забор. Высоченный — выше двух метров — забор из мощных дюймовых досок. Интересно, и зачем такой карлику? От разбойников? Или от диких зверей? А может, чтобы не вырвались на свободу кавказцы?
Да не все ли равно! Мне-то что? У меня сейчас другие проблемы! Предстоит добежать до забора, повыше подпрыгнуть, зацепиться за его край… А потом еще надо суметь подтянуться, перекинуть через него свои кости. И не сверзиться прямо в зубы кавказцев. И не свернуть себе шею. О-о-о, и за какие грехи мне все это?!! Чем я прогневала Бога, что он сперва заставил меня заниматься гимнастикой на несущемся со скоростью ветра товарном вагоне, а теперь хочет, чтобы я кувыркнулась через забор!
Но даже если удачно переберусь через него, что дальше? Бежать искать людей? Совсем голой, с обрывками обгорелой веревки на щиколотках? Впрочем, на это мне как раз начихать. А вот поверят ли мне те люди, которых я встречу? Не сочтут ли за сумасшедшую? Не засадят ли в новый плен? А Оля тем временем погибнет от голода. Или в зубах волкодавов…
Слишком долго перечислять все те мысли, которые на самом деле тогда промелькнули у меня в голове всего за доли секунды. За доли секунды я перебрала все возможности бегства, взвесила все свои шансы и решила…
Я решила, что через забор не полезу. Я просто могу не успеть. Мне может просто не хватить сил, чтобы подтянуться и не доставить удовольствия псам искусать мою голую задницу. Нет, через забор не полезу. Так куда же? Куда?!!
А собаки уже направлялись ко мне. Осторожно подкрадывались, склонив морды к земле и своим тайным собачьим чутьем определив, что страшная кочерга у меня в руке остыла. И теперь меня можно съесть без особых преград.
Ма-а-амочка родная…
Не сводя глаз с ужасных кавказцев, я снова вышла под дождик и спиной вперед начала пробираться вдоль дома. Вдоль застекленной веранды. Как же мне хотелось сейчас оказаться внутри! Но даже если я успею переколотить маленькие стекла, то разломать раму, больше похожую на редкую деревянную решетку, мне не удастся. Мне нужно нормальное окно. И желательно, чтобы оно оказалось открытым. Тогда по мне не надо будет заказывать панихиду. И не надо будет Барханову тратиться на венок…
Господи! Господи-ы-ы!!! Хоть бы оно оказалось открытым!!! Господи…
«Че за вопли? — оторвался Господь от своих неотложных дел и бросил взгляд вниз. — Во, отпад! Супер! Две кавказских овчарки хотят поиметь голую телку? Хм-м… А сиськи у нее ничего… Жалко, сожрут кобели. Помочь, что ли? Или черт с ней?.. Мда-а-а, классные сиськи… А, помогу!»
И в результате одно из трех окон — самое дальнее — оказалось открытым. Когда я достигла угла и бросила взгляд вдоль фасадной стороны дома, то мне в глаза сразу же бросились его распахнутые на улицу створки. И я больше уже не могла совладать со своими истрепанными нервишками. Отбросила в сторону кочергу и, что есть духу, рванула к спасительной нише, сознавая, что собачки сейчас тоже сделали ускорение и сломя голову несутся ко мне. Если сейчас немедленно не сигану в окошко, то до встречи с ними у меня остается не больше пары секунд.
Теперь я точно знаю, что испытывает кошка, удиравшая от собачьей свадьбы и наконец взлетевшая на спасительное дерево. На подоконник меня словно подбросило катапультой. Я смела на пол какие-то вазочки и статуэтки и смачно шлепнулась следом за ними, отбив себе и локоть, и зад. Что-то подо мной жалобно хрустнуло. Что-то вонзилось острым краем мне в спину. А в окне тут же нарисовалась собачья морда, издала грозный рык и пустила на подоконник тягучую струйку слюны. Кавказец не успел буквально на доли секунды.
Не сводя очумелого взгляда с собаки, я пошарила по полу у себя за спиной и нащупала миниатюрный цветочный горшок с маленьким кактусом, чудом сохранившимся после моего налета.
— Уйди! — жалобно пискнула и зафитилила цветочек точнехонько в собачью морду. — Пошла в задницу, тварь! Сейчас… Сейчас я вас!
Я вскочила на ноги и затравленно огляделась, пытаясь определить, где нахожусь. Это была кухня. Притом шикарно обставленная по деревенским меркам кухня, просто блистающая ослепительной чистотой. «Тридцать шестая» здесь потрудилась на славу.
Первым делом я выдвинула из кухонного стола оба ящика. Из одного рассыпала по полу вилки и ложки, из другого извлекла картонную коробку с ружейными патронами. Притом никакой этикетки, никакой маркировки не обнаружила. Черт его знает, чем набиты эти патроны. И плевать! Когда начну палить из ружья по собакам, тогда станет видно.
В окне опять появилась собачья морда. Та, в которую я угодила цветочным горшком, или другая, я разобрать не смогла. Не все ли равно. Собака гулко рявкнула на меня, я забористо обложила ее по матушке и прикинула, а не ткнуть ли в нее столовым ножом. Но решила не связываться и отложить разборки с кавказцами на потом, пока у меня в руках не окажется заряженное ружье. Эх, и попалю же сегодня из окон по движущимся мишеням!
Из кухни я прошла в небольшую прихожую, из нее проникла в единственную жилую комнату в этой части дома. Как и кухня, она была тоже вылизана до блеска, хотя и оказалась обставленной сборной совершенно разношерстной мебелью. Почти антикварная большая кровать с никелированными спинками — точно такая же, как и в тайной подземной келье, — мирно соседствовала с навороченной стенкой, видеодвойкой «Шиваки» и дорогим комплектом мягкой мебели. На стене висел цветастый ковер, пол был укрыт ворсистым паласом.
Карлик явно не бедствовал. Имел даже больше, чем надо. Даже видик. Даже наложницу. Но вот пожадничав, решил присоединить ко всему своему' барахлу и меня. И, естественно, не рассчитал сил. Еще одно подтверждение тому, что жадность до добра не доводит. Так пусть «хозяину» земля будет пухом, когда его вытащат из котла.
Я встала на колени и извлекла из-под кровати брезентовый чехол с уже собранным в боевое состояние ружьем. Следом за ним я вытащила на палас пыльный патронташ, набитый охотничьими патронами. Опять без какой-либо маркировки. Впрочем, я даже не знала, а должна ли вообще быть какая-то маркировка. Ладно, чем заряжены эти патроны, определю, когда начну стрельбы.
Я вынула из чехла уже знакомую мне вертикалку, переломила стволы и убедилась в том, что она заряжена. Скорее всего, «хозяин», живя в глухом лесу в одиночестве, если, конечно, не считать «тридцать шестой», опасался визита грабителей. Вот и держал ружье под кроватью. «Интересно, — подумала я. — Ольга мне говорила, что часто здесь оставалась одна, но боялась сбежать из-за собак. А как же ружье? Ведь достаточно было достать его из-под кровати, взвести курки… и прощай, карлик. Впрочем, о чем это я?! Оля же не Марина Гольдштейн, штатный киллер Организации! Откуда забитая девочка может набраться духу, чтобы взять в руки оружие и пальнуть в человека? Это мне просто, и то… Нет, совсем даже не просто. Я даже не хочу убивать собак. И если бы можно было без этого обойтись, я с радостью выбрала бы другой вариант. Но, увы, другого мне не дано. И надо спешить. Оля меня заждалась».
Я взвела курки и не спеша отправилась на кухню, рассчитывая на то, что собаки еще не успели сменить дислокацию. И я смогу разделаться с ними быстро и по возможности бескровно.
— Собачки, цы-цы. Идите скорее, милые. Ах, что я вам дам!
Из окна на меня тотчас оскалилась жуткая морда, выставила напоказ огромные желтые клыки. Мне показалось, что я даже слышу зловонное дыхание этого монстра.
— Сейчас, милая… Сейчас… Погоди, не убегай… Ах, что я тебе сейчас дам!
Я почти уперла ствол в собачью морду и надавила на один из спусковых крючков.
Выстрел оглушил меня. Вот уж не знала, что эти охотничьи пушки стреляют так громко. И что заряжены они дымным порохом. Не продохнуть.
Впрочем, несмотря на все это, собачке, похоже, кранты.
Я осторожно подошла к окну и выглянула наружу. Туша мертвой собаки валялась на травке метрах в двух от стены дома.
Второй кавказец растерянно стоял шагах в четырех от своего мертвого друга, удивленно таращился на него и водил носом, пытаясь унюхать, откуда вдруг пришла смерть. Вот только нюхал он не в той стороне. И вовремя не сбежал. Позволил мне навести на себя ружье, спокойно, как в тире, выбрать место под левой лопаткой и надавить на спуск. Его большое мохнатое тело швырнуло в сторону, перевернуло через голову и припечатало к побеленному стволу яблони. Развороченный выстрелом левый бок тут же окрасился красным, и мою душу разорвал пронзительный жалобный визг. Предсмертный визг несчастной кавказской овчарки, вопящей на всю округу о том, как ей больно. Как ей не хочется умирать!
Я быстро перезарядила ружье патронами из картонной коробки, тщательно прицелилась в голову раненого кавказца и произвела контрольный выстрел. Визг наконец смолк. А я опустила ружье и устало присела на стул.
Все! Все закончилось! Я выбралась из очередной передряги почти без потерь, если не считать потраченных нервов и искромсанной ножом спортивной куртки. Кстати, не мешало бы одеться, а то надоело разгуливать голой, как греческая богиня.
Я с трудом оторвалась от стула, снова вернулась в комнату и бесцеремонно опорожнила на пол платяной шкаф. Все его содержимое составляли детские шмотки карлика — кукольные штанишки, рубашечки и пиджачки, притом в огромном количестве. «Хозяин», похоже, был настоящим тряпичником. И где он только в такой глуши мог покупать все это шмотье? И куда его надевал? Не в лес же, на самом деле? Странный попался мне карлик. А я, негодяйка, взяла и убила несчастного, даже не попытавшись его понять, проникнуть в его ничтожную душу… Ну хватят об этом! Убила, туда ему и дорога!
Из вороха тряпок я смогла выделить единственную вещь, подходящую мне по размерам, — махровый халат, сшитый на нормального человека и, скорее всего, предназначенный для гостей. Я с радостью влезла в него, сразу почувствовала себя в миллион раз увереннее и, прихватив оставленное на кухне ружье, отправилась в баню, неся Оле радостную весть о том, что чудовища повержены, путь домой совершенно свободен и больше нам ничего не угрожает. Шлепая босиком по лужам, с обрывками веревок на щиколотках и с двустволкой в руках, я выглядела, наверное, весьма живописно, но куда более цивилизованно, чем два часа назад, когда шла по этому же пути, точно так же расплескивая босыми ступнями лужи, под конвоем «хозяина». Теперь я могла бы легко принимать гостей, и не нисколечко не было бы стыдно за свой внешний вид. Вот только, кому придет в голову такая ненормальная мысль — переться в гости на дальний лесной кордон? Да еще на ночь глядя. Да еще к какому-то дурацкому карлику.
Эх, придется сегодня нам с Олей вечерять в одиночестве.
Итак, я первым делом проникла в тайную комнату и отыскала в шкафу свои штаны и кроссовки. Там же валялись остатки футболки и спортивной курточки, но они уже не представляли для меня никакого интереса. Зато, старую куртку, которую пожертвовала мне Лейла, я обнаружила в клетке в полной сохранности, если не считать того, что она так и не успела просохнуть с того момента, как я выкупалась в ней в реке. Отлично! Теперь я могла отбросить чужой халат и полностью экипироваться в свою одежду.
Больше ничего путного в подземелье я не нашла. Плетки, ремни и цепи интересовали меня меньше всего, и я оставила их для ментов, которые скоро припрутся сюда и которым здесь хватит работы не на один час. Будет, что поместить им в свой ментовский музей орудий преступников.
Я не стала мучиться и пытаться закрыть за собой дверь. Поднялась из подпола и отыскала в сарае лопату. Если на карлика мне было плевать — пусть и дальше плавает в своем котле, пока его не свезут в морг, — то трупы собак надо было предать земле. Если честно, то кавказцев мне было в какой-то мере жалко. Хоть они чуть не сожрали меня, но ведь в этот момент выполняли свой собачий долг именно так, как они это понимают. И погибли на боевом посту. А к поверженному, но не сдавшемуся противнику всегда надо иметь уважение.
Промучившись с толстыми корнями, я за час выкопала под яблонями глубокую яму и скинула туда трупы кавказцев. И, забрасывая их землей, подумала о том, что зря все это делаю. Менты все равно разворотят эту могилу, не поверив мне, что там только собаки. Черт с ними, пусть возятся, копошатся в грязи, наслаждаются трупным духом. Им это нравится. У них, у ментов, такая работа — копошиться в грязи. Они ловят от этого кайф.
Я вернулась в дом и учинила тщательную ревизию на кухне. В холодильнике наткнулась на десяток яиц, несколько осклизлых вареных картофелин, которые утром, наверное, варила «тридцать шестая», и початую банку тушенки. В хлебнице обнаружила две буханки черствого хлеба. А в кухонном шкафчике — банку бразильского кофе. Не того, из желудей, которым карлик потчевал меня утром, а нормального, самого обычного кофе. И то ладно. С голодухи сегодня мы не помрем, хотя «хозяину» при всем видимом материальном достатке не мешало бы иметь меню поразнообразнее. Я уже давненько вкусно не кушала.
Я на скорую руку сотворила некое подобие легкого ужина, смешав на сковородке картошку, тушенку и яйца, и отнесла его в комнату, решив не отрывать от телевизора Олю.
— Кушай. Сейчас сварю кофе.
— А ты? — Девочка, не отрывая взгляда от экрана, передвинула стул поближе к столу и, не глядя, взяла у меня из руки вилку.
— А за меня не беспокойся. С голоду не пропаду. Ты собираешься поискать себе что-нибудь из одежды? Или так и будешь разгуливать голой?
— Я не голая, — пробухтела Оля с набитым ртом.
— Конечно! В своей дурацкой комбинашке! Ты в ней собираешься появиться завтра на людях?
— Я не хочу ни к каким людям.
Я приблизилась к девочке и растрепала ей и без того спутанные волосы.
— Эх, Оля, Оля… Подружка сердечная… А я ведь отлично тебя понимаю. Что страшно. Что не хочется ни к каким людям. Но только, Оля, куда ж ты без них? Ведь одной не прожить. Не продержаться и месяца. Погибнешь одна. И я бы погибла. И любой другой. За небольшим исключением…
Она обернулась, улыбнулась мне и ответила:
— Я понимаю. — И снова вперила взгляд в экран телевизора.
— И ничего-то ты, глупая, не понимаешь, — вздохнула я. — Но когда-нибудь все поймешь, насколько поганая жизнь в том, большом мире… Ну давай не будем о грустном. Скажи, у хозяина был телефон? Или рация?
— Рация? — Девочка пожала плечами. — Не знаю. Кажется, не было. А что это такое?
Ни рации, ни телефона я не нашла. Зато на чердаке откопала какие-то старые тряпки, вполне подходящие мне по размеру. Выбрала из них футболку и тоненький свитерок для себя, а для Оли нашла старое платье, явно великоватое ей, и резиновые сапожки. Потом согрела на кухне воды и устроила великую стирку.
В общем, наутро, когда надели не успевшие толком просохнуть за ночь вещи, оказалось, что к выходу на люди мы вполне готовы. Правда, если бы вдруг попавшиеся навстречу боголюбивые старушки начали подавать нам милостыню, я бы не удивилась. Выглядели мы, как две нищенки.
— Ничего, Оля. Не боись, не прогонят, — усмехнулась я, нацепляя на руку самохинский «Ориент», который напита на телевизоре. — Наоборот, нам еще будут рады. Во всяком случае, мне.
Оля в ответ лишь шмыгнула носом и начала спускаться с крыльца, с трудом удерживая на ногах сапожки, которые оказались ейвелики. Похоже, что в том, что будут рады и ей, она сомневалась.
Дождь закончился, но было довольно прохладно, несмотря на то что мы отправились в путь далеко за полдень, — накануне до поздней ночи пялились в экран телевизора, а потом, конечно же, все на свете проспали. Теплую Лейлину куртку мне пришлось отдать своей маленькой спутнице, а самой мерзнуть во влажном свитере, продолжавшем, несмотря на стирку, вонять плесенью и какой-то-кислятиной.
Я легко справилась с двумя массивными запорами, на которые были закрыты ворота, мы вышли за пределы двора и сразу оказались в прекрасном сосновом бору, пахнущем свежей весенней хвоей и дождем. Накануне, когда шла сюда под конвоем, я этих красот не заметила — было совсем не до них, Но сейчас глубоко втянула в себя воздух и радостно сообщила Оле:
— А знаешь, все не так уж и плохо. Все замечательно!
А про себя добавила: «Если, конечно, кое-кто не забыл про меня и уладил все проблемы с ментами. В противном случае, скоро меня ожидает пышный прием. Интересно, может случиться такое, чтобы про меня забыли? Вроде не может. И все же… Лучше об этом даже не думать».
От дома через бор тянулась лесная дорога, и по тому, насколько хорошо она оказалась накатана, не приходилось сомневаться, что если пойдем по ней, то в конце концов окажемся в деревне или, на худой конец, на шоссе, по которому ездят машины. И на одной из этих машин доберемся до ближайшего пикета милиции.
Через бор мы шли сорок минут, прежде чем он сменился безграничным полем, в глубине которого натужно кряхтел трактор. А потом, буквально через двести метров после того, как дорога выбралась из леса, она резко свернула за небольшой холм, заросший густыми кустами, и мы с Олей увидели несколько изб, укрывшихся за вуалью цветущих яблонь и вишен. И сразу до нас донеслись петушиные вопли, стук топора, детские крики… В общем, полное звуковое оформление цивилизации.
— Вот мы и пришли, Олена, — сказала я, и девочка постаралась держаться поближе ко мне. Она даже взяла меня за руку. — Все будет нормально, подружка. Я тебя не оставлю одну.
Мы вошли в небольшую деревню и сразу же вызвали живой интерес у стаи добродушных собак, бабульки, которая ошарашенно уставилась на нас из-за хиленького плетня, и нетрезвого с утра пораньше молодого парня в ватнике и грязных кирзовых сапогах.
— Кто такие? — гаркнул он и, развлекаясь, встал у нас на пути.
— Мишка! — крикнула из-за плетня бабуля.
— Дай пройти, — спокойно попросила я.
Оля еще крепче прижалась ко мне.
— Проход — сто рублев. Выход — двести, — пьяненько проинформировал меня Мишка. — Берем и натурой. Кто такие, бля?
— Мишка! — продолжала кричать бабуля из-за забора.
— Дай пройти, — опять попросила я, давая еще один шанс местному жиголо выйти из встречи со мной, злой и разочарованной жизнью, без особых потерь для здоровья.
Но этот дурак был недостаточно проницателен или недостаточно трезв, чтобы понять, что у меня сейчас не то настроение, чтобы разводить с ним дипломатию. Он не уступил мне дороги, даже более того, сделал уверенный шаг навстречу и без предисловий положил обе ладони мне на грудь. И сипло хихикнул. А уже через мгновение я набила себе на лбу шишку о его переносицу. Потом отступила на шаг и поскорее, пока он еще не упал, придала ему ускорение пяткой в небритую физиономию. Мне терять было нечего, за мной числилось уже много грехов, сотворенных за последнее время в этой проклятой Господом области, так что сломанные челюсть и нос еще одного уродца, вставшего у меня на пути, ничего к ним не добавляли. Некуда было уже добавлять. Не было свободного места.
Бабуля из-за плетня громко охнула. Мишка, подняв фонтан грязных брызг, спланировал в глубокую лужу и скромно затих.
— Что?!. — пронзительно завопила из-за плетня бабка. — Что ж ты делаешь, сучка?!! Ах, убили! Ой, убили! Л-ю-у-уди! Аи, убила, мерзавка…
— Идем, Оля, отсюда, — сказала я девочке и снова взяла ее за руку. — Сейчас здесь начнется вселенский переполох. — И, обернувшись к бабке, гаркнула во всю глотку: — Заткнись, тварь!
Кавказец пораженно застыл. Автоматически обмусолил раскаленную железяку, потом пронзительно взвыл и, не переставая скулить на весь двор, рванул в отступление. На ходу пытаясь стереть лапами с морды жгучую боль, которую доставила ему невкусная горячая штуковина. А я уже переключила внимание на вторую собаку. Которая не умела учиться на ошибках других.
Она вцепилась в мою пику с тем же нескрываемым аппетитом, что и ее товарка. И так же пронзительно взвизгнула. И так же быстро ретировалась, протирая лапами обожженную морду. А я заперла за собой дверь и пошла по новой накалять уже остывшую кочергу.
— Как я их! — похвасталась Оле. — Эти гады знают теперь, как это невкусно связываться со мной. Та-а-ак… Слушай сюда, Олена. Сейчас я пойду в дом. Ты пока останешься здесь. И как следует запрешь за мной дверь. Потом, когда отстрелю собак, я тебя заберу. Ты знаешь, где хозяин хранит ружье?
— У него три ружья. Два в чулане, одно под кроватью, в чехле. Тебе какое?
— А каким он чаще пользуется… — Я запнулась и решила, что выбрала не то временное склонение. Карлику теперь если и доведется стрелять, то разве из лука в Стране Вечной Охоты. Или Стране Вечного Секса? Куда там я его собиралась отправить? — То есть пользовался? Каким ружьем, Оля?
— Тем, что под кроватью.
— А где у него патроны?
— На кухне. В столе. Не в том ящике, где вилки и ложки, а в соседнем. И еще в такой кожаной штуке… С такими… Ну…
— …Ячейками, — помогла я Оле подобрать нужное слово. — А эта штука называется патронташ.
— Ага, патронташ… — В голосе девочки послышалось беспокойство. — Марин, а ты точно вернешься? С тобой ничего не случится?
Я очень надеялась, что ничего. Если собаки не дуры и первый урок знакомства с моей кочергой им пошел впрок, то ничего со мной не случится. Но если они воспылали такой жаждой мести, что им наплевать сейчас и на боль, и на раскаленное железо, то… Нет, об этом я не хотела и думать. Обернула руку влажной рубашкой «хозяина», вытащила из огня свое оружие и решительно пошла к двери.
— Удачи, — пискнула вслед мне Олена.
Я ответила ей:
— Угу, — и выскочила из бани под моросящий холодный дождь. До крыльца мне предстояло пройти метров двадцать.
Обе собаки стояли возле сарая, не проявляя особого желания вновь испытать вкус кочерги. Но ненавидящих взглядов с меня не спускали, и я была на все сто процентов уверена, что если бы не раскаленная железяка, то я не прожила бы и пяти минут. И кончина моя была бы ужасной.
Но я очень хотела еще немного пожить.
И очень хотела перейти с осторожного крадущегося шага на стремительный бег, убеждая себя в том, что до входной двери в избу я успею с большим запасом перед кавказцами. И с трудом сдерживала себя, продолжая медленно красться к крыльцу, сознавая, что если сейчас побегу и покажу псам свою спину, то их собачьи души не выдержат, охотничий инстинкт возобладает над страхом перед раскаленным железом, и кавказцы бросятся на меня. И неизвестно, успею ли я скрыться в доме. Не встанут ли у меня на пути какие-нибудь не учтенные мной сюрпризы? А если встанут, то сумею ли я опять отогнать собак своей кочергой, которая стремительно остывала под дождиком, уже утратив свой ярко-пурпурный окрас?
Естественно, неучтенные мной сюрпризы просто не могли оставить меня без внимания. А я, наверное, не смогла бы прожить без них и часа… Итак, очередной геморрой: дверь в дом оказалась заперта. Заперта, и все тут! Сволочь карлик захлопнул ее на французский замок. А ключ, скорее всего, лежал в одном из карманов его одежонки. Или, что хуже, был спрятан под какой-нибудь дощечкой. В каком-нибудь из тайничков. Когда мы выходили из дома, я не обратила внимания, прятал ли карлик куда-нибудь что-нибудь. Мне тогда было совсем не до этого. Я панически боялась собак.
Я и сейчас их боюсь. Ой, как же я их боюсь!
И от кого же потребовалось уродцу запирать дверь?
О mierda! [7]Что, возвращаться в баню, обыскивать шмотки «хозяина»? Поискать ключ на крыльце? Попытаться выломать дверь? И сколько же это займет у меня времени?.. Черт, ну и дерьмо!.. Скоро сюда припрутся собачки.
Скоро моя кочерга остынет совсем!
И. крыльцо станет моим эшафотом!
Судорожным движением я сбила ногой в комок половик перед дверью. Провела рукой по верхней планке косяка, не отдавая себе отчета в том, что карлик не смог бы дотянуться дотуда даже со стула. Потом пошарила под скамейкой. Сильно ткнулась плечом в неколебимую дверь. И обреченно застыла, не ведая, что еще можно сделать. Представляя, как собаки сейчас внимательно следят за крыльцом кровожадными взглядами. И мечтают вцепиться мне в горло. Похоже, что такая возможность им скоро представится.
Я спустилась по лестнице и испуганно выглянула из-под навеса. Оба кавказца стояли около бани и внимательно наблюдали за мной. Они пока не проявляли еще никакой активной агрессии — не знали, несчастные, что кочерга у меня в руках почти остыла и потеряла свою убойную силу. Я была сейчас самой легкой добычей в их жизни. Мне даже было некуда спрятаться.
Я быстро обвела взглядом двор, поискала, на что бы такое можно влезть, чтобы собаки не смогли до меня дотянуться. Самым реальным для этого казался забор. Высоченный — выше двух метров — забор из мощных дюймовых досок. Интересно, и зачем такой карлику? От разбойников? Или от диких зверей? А может, чтобы не вырвались на свободу кавказцы?
Да не все ли равно! Мне-то что? У меня сейчас другие проблемы! Предстоит добежать до забора, повыше подпрыгнуть, зацепиться за его край… А потом еще надо суметь подтянуться, перекинуть через него свои кости. И не сверзиться прямо в зубы кавказцев. И не свернуть себе шею. О-о-о, и за какие грехи мне все это?!! Чем я прогневала Бога, что он сперва заставил меня заниматься гимнастикой на несущемся со скоростью ветра товарном вагоне, а теперь хочет, чтобы я кувыркнулась через забор!
Но даже если удачно переберусь через него, что дальше? Бежать искать людей? Совсем голой, с обрывками обгорелой веревки на щиколотках? Впрочем, на это мне как раз начихать. А вот поверят ли мне те люди, которых я встречу? Не сочтут ли за сумасшедшую? Не засадят ли в новый плен? А Оля тем временем погибнет от голода. Или в зубах волкодавов…
Слишком долго перечислять все те мысли, которые на самом деле тогда промелькнули у меня в голове всего за доли секунды. За доли секунды я перебрала все возможности бегства, взвесила все свои шансы и решила…
Я решила, что через забор не полезу. Я просто могу не успеть. Мне может просто не хватить сил, чтобы подтянуться и не доставить удовольствия псам искусать мою голую задницу. Нет, через забор не полезу. Так куда же? Куда?!!
А собаки уже направлялись ко мне. Осторожно подкрадывались, склонив морды к земле и своим тайным собачьим чутьем определив, что страшная кочерга у меня в руке остыла. И теперь меня можно съесть без особых преград.
Ма-а-амочка родная…
Не сводя глаз с ужасных кавказцев, я снова вышла под дождик и спиной вперед начала пробираться вдоль дома. Вдоль застекленной веранды. Как же мне хотелось сейчас оказаться внутри! Но даже если я успею переколотить маленькие стекла, то разломать раму, больше похожую на редкую деревянную решетку, мне не удастся. Мне нужно нормальное окно. И желательно, чтобы оно оказалось открытым. Тогда по мне не надо будет заказывать панихиду. И не надо будет Барханову тратиться на венок…
Господи! Господи-ы-ы!!! Хоть бы оно оказалось открытым!!! Господи…
«Че за вопли? — оторвался Господь от своих неотложных дел и бросил взгляд вниз. — Во, отпад! Супер! Две кавказских овчарки хотят поиметь голую телку? Хм-м… А сиськи у нее ничего… Жалко, сожрут кобели. Помочь, что ли? Или черт с ней?.. Мда-а-а, классные сиськи… А, помогу!»
И в результате одно из трех окон — самое дальнее — оказалось открытым. Когда я достигла угла и бросила взгляд вдоль фасадной стороны дома, то мне в глаза сразу же бросились его распахнутые на улицу створки. И я больше уже не могла совладать со своими истрепанными нервишками. Отбросила в сторону кочергу и, что есть духу, рванула к спасительной нише, сознавая, что собачки сейчас тоже сделали ускорение и сломя голову несутся ко мне. Если сейчас немедленно не сигану в окошко, то до встречи с ними у меня остается не больше пары секунд.
Теперь я точно знаю, что испытывает кошка, удиравшая от собачьей свадьбы и наконец взлетевшая на спасительное дерево. На подоконник меня словно подбросило катапультой. Я смела на пол какие-то вазочки и статуэтки и смачно шлепнулась следом за ними, отбив себе и локоть, и зад. Что-то подо мной жалобно хрустнуло. Что-то вонзилось острым краем мне в спину. А в окне тут же нарисовалась собачья морда, издала грозный рык и пустила на подоконник тягучую струйку слюны. Кавказец не успел буквально на доли секунды.
Не сводя очумелого взгляда с собаки, я пошарила по полу у себя за спиной и нащупала миниатюрный цветочный горшок с маленьким кактусом, чудом сохранившимся после моего налета.
— Уйди! — жалобно пискнула и зафитилила цветочек точнехонько в собачью морду. — Пошла в задницу, тварь! Сейчас… Сейчас я вас!
Я вскочила на ноги и затравленно огляделась, пытаясь определить, где нахожусь. Это была кухня. Притом шикарно обставленная по деревенским меркам кухня, просто блистающая ослепительной чистотой. «Тридцать шестая» здесь потрудилась на славу.
Первым делом я выдвинула из кухонного стола оба ящика. Из одного рассыпала по полу вилки и ложки, из другого извлекла картонную коробку с ружейными патронами. Притом никакой этикетки, никакой маркировки не обнаружила. Черт его знает, чем набиты эти патроны. И плевать! Когда начну палить из ружья по собакам, тогда станет видно.
В окне опять появилась собачья морда. Та, в которую я угодила цветочным горшком, или другая, я разобрать не смогла. Не все ли равно. Собака гулко рявкнула на меня, я забористо обложила ее по матушке и прикинула, а не ткнуть ли в нее столовым ножом. Но решила не связываться и отложить разборки с кавказцами на потом, пока у меня в руках не окажется заряженное ружье. Эх, и попалю же сегодня из окон по движущимся мишеням!
Из кухни я прошла в небольшую прихожую, из нее проникла в единственную жилую комнату в этой части дома. Как и кухня, она была тоже вылизана до блеска, хотя и оказалась обставленной сборной совершенно разношерстной мебелью. Почти антикварная большая кровать с никелированными спинками — точно такая же, как и в тайной подземной келье, — мирно соседствовала с навороченной стенкой, видеодвойкой «Шиваки» и дорогим комплектом мягкой мебели. На стене висел цветастый ковер, пол был укрыт ворсистым паласом.
Карлик явно не бедствовал. Имел даже больше, чем надо. Даже видик. Даже наложницу. Но вот пожадничав, решил присоединить ко всему своему' барахлу и меня. И, естественно, не рассчитал сил. Еще одно подтверждение тому, что жадность до добра не доводит. Так пусть «хозяину» земля будет пухом, когда его вытащат из котла.
Я встала на колени и извлекла из-под кровати брезентовый чехол с уже собранным в боевое состояние ружьем. Следом за ним я вытащила на палас пыльный патронташ, набитый охотничьими патронами. Опять без какой-либо маркировки. Впрочем, я даже не знала, а должна ли вообще быть какая-то маркировка. Ладно, чем заряжены эти патроны, определю, когда начну стрельбы.
Я вынула из чехла уже знакомую мне вертикалку, переломила стволы и убедилась в том, что она заряжена. Скорее всего, «хозяин», живя в глухом лесу в одиночестве, если, конечно, не считать «тридцать шестой», опасался визита грабителей. Вот и держал ружье под кроватью. «Интересно, — подумала я. — Ольга мне говорила, что часто здесь оставалась одна, но боялась сбежать из-за собак. А как же ружье? Ведь достаточно было достать его из-под кровати, взвести курки… и прощай, карлик. Впрочем, о чем это я?! Оля же не Марина Гольдштейн, штатный киллер Организации! Откуда забитая девочка может набраться духу, чтобы взять в руки оружие и пальнуть в человека? Это мне просто, и то… Нет, совсем даже не просто. Я даже не хочу убивать собак. И если бы можно было без этого обойтись, я с радостью выбрала бы другой вариант. Но, увы, другого мне не дано. И надо спешить. Оля меня заждалась».
Я взвела курки и не спеша отправилась на кухню, рассчитывая на то, что собаки еще не успели сменить дислокацию. И я смогу разделаться с ними быстро и по возможности бескровно.
— Собачки, цы-цы. Идите скорее, милые. Ах, что я вам дам!
Из окна на меня тотчас оскалилась жуткая морда, выставила напоказ огромные желтые клыки. Мне показалось, что я даже слышу зловонное дыхание этого монстра.
— Сейчас, милая… Сейчас… Погоди, не убегай… Ах, что я тебе сейчас дам!
Я почти уперла ствол в собачью морду и надавила на один из спусковых крючков.
Выстрел оглушил меня. Вот уж не знала, что эти охотничьи пушки стреляют так громко. И что заряжены они дымным порохом. Не продохнуть.
Впрочем, несмотря на все это, собачке, похоже, кранты.
Я осторожно подошла к окну и выглянула наружу. Туша мертвой собаки валялась на травке метрах в двух от стены дома.
Второй кавказец растерянно стоял шагах в четырех от своего мертвого друга, удивленно таращился на него и водил носом, пытаясь унюхать, откуда вдруг пришла смерть. Вот только нюхал он не в той стороне. И вовремя не сбежал. Позволил мне навести на себя ружье, спокойно, как в тире, выбрать место под левой лопаткой и надавить на спуск. Его большое мохнатое тело швырнуло в сторону, перевернуло через голову и припечатало к побеленному стволу яблони. Развороченный выстрелом левый бок тут же окрасился красным, и мою душу разорвал пронзительный жалобный визг. Предсмертный визг несчастной кавказской овчарки, вопящей на всю округу о том, как ей больно. Как ей не хочется умирать!
Я быстро перезарядила ружье патронами из картонной коробки, тщательно прицелилась в голову раненого кавказца и произвела контрольный выстрел. Визг наконец смолк. А я опустила ружье и устало присела на стул.
Все! Все закончилось! Я выбралась из очередной передряги почти без потерь, если не считать потраченных нервов и искромсанной ножом спортивной куртки. Кстати, не мешало бы одеться, а то надоело разгуливать голой, как греческая богиня.
Я с трудом оторвалась от стула, снова вернулась в комнату и бесцеремонно опорожнила на пол платяной шкаф. Все его содержимое составляли детские шмотки карлика — кукольные штанишки, рубашечки и пиджачки, притом в огромном количестве. «Хозяин», похоже, был настоящим тряпичником. И где он только в такой глуши мог покупать все это шмотье? И куда его надевал? Не в лес же, на самом деле? Странный попался мне карлик. А я, негодяйка, взяла и убила несчастного, даже не попытавшись его понять, проникнуть в его ничтожную душу… Ну хватят об этом! Убила, туда ему и дорога!
Из вороха тряпок я смогла выделить единственную вещь, подходящую мне по размерам, — махровый халат, сшитый на нормального человека и, скорее всего, предназначенный для гостей. Я с радостью влезла в него, сразу почувствовала себя в миллион раз увереннее и, прихватив оставленное на кухне ружье, отправилась в баню, неся Оле радостную весть о том, что чудовища повержены, путь домой совершенно свободен и больше нам ничего не угрожает. Шлепая босиком по лужам, с обрывками веревок на щиколотках и с двустволкой в руках, я выглядела, наверное, весьма живописно, но куда более цивилизованно, чем два часа назад, когда шла по этому же пути, точно так же расплескивая босыми ступнями лужи, под конвоем «хозяина». Теперь я могла бы легко принимать гостей, и не нисколечко не было бы стыдно за свой внешний вид. Вот только, кому придет в голову такая ненормальная мысль — переться в гости на дальний лесной кордон? Да еще на ночь глядя. Да еще к какому-то дурацкому карлику.
Эх, придется сегодня нам с Олей вечерять в одиночестве.
* * *
Весь вечер я посвятила тщательному обыску владений покойного карлика. И в первую очередь искала себе и Олене какую-нибудь одежонку. Первым делом я спустилась в подпол, с трудом смогла разобраться с хитроумным механизмом, с помощью которого «хозяин» отодвигал в сторону большой картофельный ящик, и проникла в ненавистную камеру. Оля даже слышать не захотела о том, чтобы составить мне компанию, и как прилипла намертво к телевизору, стоило нам войти в дом, так и просидела перед ним весь вечер. Я вполне могла понять ее, одичавшую за два года заточения в подземной тюрьме. И оставила ее в покое.Итак, я первым делом проникла в тайную комнату и отыскала в шкафу свои штаны и кроссовки. Там же валялись остатки футболки и спортивной курточки, но они уже не представляли для меня никакого интереса. Зато, старую куртку, которую пожертвовала мне Лейла, я обнаружила в клетке в полной сохранности, если не считать того, что она так и не успела просохнуть с того момента, как я выкупалась в ней в реке. Отлично! Теперь я могла отбросить чужой халат и полностью экипироваться в свою одежду.
Больше ничего путного в подземелье я не нашла. Плетки, ремни и цепи интересовали меня меньше всего, и я оставила их для ментов, которые скоро припрутся сюда и которым здесь хватит работы не на один час. Будет, что поместить им в свой ментовский музей орудий преступников.
Я не стала мучиться и пытаться закрыть за собой дверь. Поднялась из подпола и отыскала в сарае лопату. Если на карлика мне было плевать — пусть и дальше плавает в своем котле, пока его не свезут в морг, — то трупы собак надо было предать земле. Если честно, то кавказцев мне было в какой-то мере жалко. Хоть они чуть не сожрали меня, но ведь в этот момент выполняли свой собачий долг именно так, как они это понимают. И погибли на боевом посту. А к поверженному, но не сдавшемуся противнику всегда надо иметь уважение.
Промучившись с толстыми корнями, я за час выкопала под яблонями глубокую яму и скинула туда трупы кавказцев. И, забрасывая их землей, подумала о том, что зря все это делаю. Менты все равно разворотят эту могилу, не поверив мне, что там только собаки. Черт с ними, пусть возятся, копошатся в грязи, наслаждаются трупным духом. Им это нравится. У них, у ментов, такая работа — копошиться в грязи. Они ловят от этого кайф.
Я вернулась в дом и учинила тщательную ревизию на кухне. В холодильнике наткнулась на десяток яиц, несколько осклизлых вареных картофелин, которые утром, наверное, варила «тридцать шестая», и початую банку тушенки. В хлебнице обнаружила две буханки черствого хлеба. А в кухонном шкафчике — банку бразильского кофе. Не того, из желудей, которым карлик потчевал меня утром, а нормального, самого обычного кофе. И то ладно. С голодухи сегодня мы не помрем, хотя «хозяину» при всем видимом материальном достатке не мешало бы иметь меню поразнообразнее. Я уже давненько вкусно не кушала.
Я на скорую руку сотворила некое подобие легкого ужина, смешав на сковородке картошку, тушенку и яйца, и отнесла его в комнату, решив не отрывать от телевизора Олю.
— Кушай. Сейчас сварю кофе.
— А ты? — Девочка, не отрывая взгляда от экрана, передвинула стул поближе к столу и, не глядя, взяла у меня из руки вилку.
— А за меня не беспокойся. С голоду не пропаду. Ты собираешься поискать себе что-нибудь из одежды? Или так и будешь разгуливать голой?
— Я не голая, — пробухтела Оля с набитым ртом.
— Конечно! В своей дурацкой комбинашке! Ты в ней собираешься появиться завтра на людях?
— Я не хочу ни к каким людям.
Я приблизилась к девочке и растрепала ей и без того спутанные волосы.
— Эх, Оля, Оля… Подружка сердечная… А я ведь отлично тебя понимаю. Что страшно. Что не хочется ни к каким людям. Но только, Оля, куда ж ты без них? Ведь одной не прожить. Не продержаться и месяца. Погибнешь одна. И я бы погибла. И любой другой. За небольшим исключением…
Она обернулась, улыбнулась мне и ответила:
— Я понимаю. — И снова вперила взгляд в экран телевизора.
— И ничего-то ты, глупая, не понимаешь, — вздохнула я. — Но когда-нибудь все поймешь, насколько поганая жизнь в том, большом мире… Ну давай не будем о грустном. Скажи, у хозяина был телефон? Или рация?
— Рация? — Девочка пожала плечами. — Не знаю. Кажется, не было. А что это такое?
Ни рации, ни телефона я не нашла. Зато на чердаке откопала какие-то старые тряпки, вполне подходящие мне по размеру. Выбрала из них футболку и тоненький свитерок для себя, а для Оли нашла старое платье, явно великоватое ей, и резиновые сапожки. Потом согрела на кухне воды и устроила великую стирку.
В общем, наутро, когда надели не успевшие толком просохнуть за ночь вещи, оказалось, что к выходу на люди мы вполне готовы. Правда, если бы вдруг попавшиеся навстречу боголюбивые старушки начали подавать нам милостыню, я бы не удивилась. Выглядели мы, как две нищенки.
— Ничего, Оля. Не боись, не прогонят, — усмехнулась я, нацепляя на руку самохинский «Ориент», который напита на телевизоре. — Наоборот, нам еще будут рады. Во всяком случае, мне.
Оля в ответ лишь шмыгнула носом и начала спускаться с крыльца, с трудом удерживая на ногах сапожки, которые оказались ейвелики. Похоже, что в том, что будут рады и ей, она сомневалась.
Дождь закончился, но было довольно прохладно, несмотря на то что мы отправились в путь далеко за полдень, — накануне до поздней ночи пялились в экран телевизора, а потом, конечно же, все на свете проспали. Теплую Лейлину куртку мне пришлось отдать своей маленькой спутнице, а самой мерзнуть во влажном свитере, продолжавшем, несмотря на стирку, вонять плесенью и какой-то-кислятиной.
Я легко справилась с двумя массивными запорами, на которые были закрыты ворота, мы вышли за пределы двора и сразу оказались в прекрасном сосновом бору, пахнущем свежей весенней хвоей и дождем. Накануне, когда шла сюда под конвоем, я этих красот не заметила — было совсем не до них, Но сейчас глубоко втянула в себя воздух и радостно сообщила Оле:
— А знаешь, все не так уж и плохо. Все замечательно!
А про себя добавила: «Если, конечно, кое-кто не забыл про меня и уладил все проблемы с ментами. В противном случае, скоро меня ожидает пышный прием. Интересно, может случиться такое, чтобы про меня забыли? Вроде не может. И все же… Лучше об этом даже не думать».
От дома через бор тянулась лесная дорога, и по тому, насколько хорошо она оказалась накатана, не приходилось сомневаться, что если пойдем по ней, то в конце концов окажемся в деревне или, на худой конец, на шоссе, по которому ездят машины. И на одной из этих машин доберемся до ближайшего пикета милиции.
Через бор мы шли сорок минут, прежде чем он сменился безграничным полем, в глубине которого натужно кряхтел трактор. А потом, буквально через двести метров после того, как дорога выбралась из леса, она резко свернула за небольшой холм, заросший густыми кустами, и мы с Олей увидели несколько изб, укрывшихся за вуалью цветущих яблонь и вишен. И сразу до нас донеслись петушиные вопли, стук топора, детские крики… В общем, полное звуковое оформление цивилизации.
— Вот мы и пришли, Олена, — сказала я, и девочка постаралась держаться поближе ко мне. Она даже взяла меня за руку. — Все будет нормально, подружка. Я тебя не оставлю одну.
Мы вошли в небольшую деревню и сразу же вызвали живой интерес у стаи добродушных собак, бабульки, которая ошарашенно уставилась на нас из-за хиленького плетня, и нетрезвого с утра пораньше молодого парня в ватнике и грязных кирзовых сапогах.
— Кто такие? — гаркнул он и, развлекаясь, встал у нас на пути.
— Мишка! — крикнула из-за плетня бабуля.
— Дай пройти, — спокойно попросила я.
Оля еще крепче прижалась ко мне.
— Проход — сто рублев. Выход — двести, — пьяненько проинформировал меня Мишка. — Берем и натурой. Кто такие, бля?
— Мишка! — продолжала кричать бабуля из-за забора.
— Дай пройти, — опять попросила я, давая еще один шанс местному жиголо выйти из встречи со мной, злой и разочарованной жизнью, без особых потерь для здоровья.
Но этот дурак был недостаточно проницателен или недостаточно трезв, чтобы понять, что у меня сейчас не то настроение, чтобы разводить с ним дипломатию. Он не уступил мне дороги, даже более того, сделал уверенный шаг навстречу и без предисловий положил обе ладони мне на грудь. И сипло хихикнул. А уже через мгновение я набила себе на лбу шишку о его переносицу. Потом отступила на шаг и поскорее, пока он еще не упал, придала ему ускорение пяткой в небритую физиономию. Мне терять было нечего, за мной числилось уже много грехов, сотворенных за последнее время в этой проклятой Господом области, так что сломанные челюсть и нос еще одного уродца, вставшего у меня на пути, ничего к ним не добавляли. Некуда было уже добавлять. Не было свободного места.
Бабуля из-за плетня громко охнула. Мишка, подняв фонтан грязных брызг, спланировал в глубокую лужу и скромно затих.
— Что?!. — пронзительно завопила из-за плетня бабка. — Что ж ты делаешь, сучка?!! Ах, убили! Ой, убили! Л-ю-у-уди! Аи, убила, мерзавка…
— Идем, Оля, отсюда, — сказала я девочке и снова взяла ее за руку. — Сейчас здесь начнется вселенский переполох. — И, обернувшись к бабке, гаркнула во всю глотку: — Заткнись, тварь!