Страница:
Но ничего, опыт приходит со временем.
* * *
Егор Самохин выписался из местной больницы, пролежав там чуть меньше двух суток. К этому времени я уже провела целый день в плену у «хозяина», с ужасом наблюдая за тем, как тот лупит плетью «тридцать шестую». И уже прошли ровно сутки с того момента, как из министерства поступил приказ свернуть план «Сирена-1» и оставить меня в покое.Об этом Самохину сообщил его заместитель старший лейтенант Груздев, встречавший начальника в приемном покое.
— Почему сразу не доложили? — взорвался Егор.
— Так, — развел руки старлей, — не хотели тебя беспокоить. И не пускали меня. Доктора — они звери… Я подумал, может, ошибочкас этой отменой. Дальше будут девку разыскивать. Ан нет. Все успокоилось… Егорша, ты что-нибудь понимаешь?
Нет, Егор не понимал ничего. Но точно знал, что такой приказ не выполнит никогда. И всю свою жизнь теперь посвятит тому, чтобы найти эту рыжую бестию. Да какое там «жизнь»! Он найдет ее уже завтра. Если вообще не сегодня. И плевать он хотел хоть на министра, хоть на самого президента. У него достаточно связей и денег, чтобы претворить свои планы отмщения в жизнь. И заставить эту тварь умирать долго — очень долго! — и очень мучительно.
— Поиски продолжать, — бросил он на ходу. — Возьми на контроль. Неофициально. Если сбежит в другую область, доставь ее мне оттуда. Хоть из-за границы. Пять тысяч баксов. Это кроме текущих расходов.
— Поня-а-атно, — радостно протянул Николай Груздев.
Самохин вышел на улицу под моросящий холодный дождь и поежился. Культя, в которую был вставлен катетер, отдавала болью у него между ног при каждом шаге, и поэтому идти приходилось медленно. И осторожно. Враскоряку.
— Что с ее «мерседесом»?
— У меня в гараже. Я сегодня звонил в Воронеж. За машиной приедут завтра к утру. Уже с бабками.
— Хорошо, — пробормотал Самохин и, подойдя к милицейскому «уазику», кивнул сидевшему за рулем водиле-сержанту. И уже открыл правую «командирскую» дверцу, когда его негромко окликнули:
— Егор Анатольевич.
— Да. — Он обернулся и увидел, как к машине приближаются двое мужчин в строгих черных костюмах.
— С выздоровлением, — улыбнулся один из них, пониже ростом, и ткнул Самохину в нос красные «корочки». Дождался, пока начальник ОБЭПа, округлив глаза, прочитает, что там написано, и спросил: — Вы домой сейчас?
— Домой, — удивленно ответил Егор.
— Не советую. Вас там не ждут. Жена уже собрала чемоданы и отправила детей к своей матери. Ей не нужен муж-изменник. Который к тому же уже не способен исполнять супружеский долг.
Самохин аж захлебнулся! Еле сдержался, чтобы не вмазать по роже этому наглецу. И никак не мог подобрать подходящих слов, чтобы поставить на место зарвавшегося мерзавца с грозными «корочками». Да плевать он хотел на его красную ксиву! Здесь его территория, он здесь хозяин, и не позволит какому-то сопляку смеяться над его несчастьем. И совать нос в его семейные проблемы.
— Ах ты ж щенок! — Егор хлопнул дверцей так, что «уазик» аж покачнулся. — Юра, — крикнул водителю, — помоги задержать этих… — Он так и не смог подобрать подходящей характеристики обнаглевшим мерзавцам в чистых костюмчиках. Сейчас эти костюмчики станут грязными!
— Егор Анатольевич, — улыбнулся один из двоих агентов Организации, накануне направленных Бархановым в Пялицы, — не кипятитесь. Мы отвезем вас в нашей машине. К вам есть вопросы.
Второй агент тем временем спокойно дождался, когда сержант распахнет свою дверцу и, на ходу доставая из кобуры ПМ, начнет вылезать из «уазика». Потом, ткнув в живот сунувшегося было к нему самохинского зама, сделал два быстрых мягких шага к машине и от души приложился к дверце ногой. Водитель лишь хрюкнул и сполз вниз, уткнувшись лицом в грязный порог и уронив пистолет на асфальт. Агент наклонился, поднял ПМ и, выбив из его рукоятки обойму, закинул ее в густые заросли крапивы. Потом несильно пнул скрючившегося рядом с сержантом Груздева.
— Понравилось?
— Сволочи! Вас ведь…
— Не лезь не в свои проблемы. — Агент даже не думал слушать, что там ему скажет этот слизняк. — У тебя хватает своих. Ты второй в очереди отвечать на вопросы. Подумай, что соврешь насчет «мерсюка», который стоит в твоем гараже. А пока можешь валяться дальше.
Сразу сникшего Самохина отвели к белой «Волге» с московскими номерами. Один из агентов устроился за рулем, второй уселся вместе с Егором на заднем сиденье. Машина, буксанув на мокром асфальте, резко сорвалась с места и начала набирать скорость по направлению к воротам больницы.
— Юрка, ты как? — Груздев поднялся и принялся счищать с джинсов грязь. Бесполезно. Тогда он наклонился над очумело сидевшим на асфальте водителем.
— Вот Аля-аба… — Тот тряхнул головой и подобрал брошенный агентом пистолет без обоймы, — Где патроны?
— Вон там, в крапиве. Потом поищешь. Или спишем, коль не найдешь. Юр, ехать можешь?
Водитель опять тряхнул головой.
— Вроде, могу. Вот захерачил, так захерачил… Кто это такие?
Груздев уже устроился на переднем сиденье.
— Москвичи, федералы из прокуратуры. — Он трясущимися руками вытащил из пачки «Далласа» сигарету. — Юра, быстрее. Домой гони ко мне. Да поспеши ты, пожалуйста!
Они подъехали к его дому уже через пять минут. Старший лейтенант отправил водителя в отдел, сам же долго не мог попасть ключом в замочную скважину на гаражных воротах. Спешил и суетился, но наконец, справился с непослушным замком и, распахнув ворота, достал из кармана нарядный брелок с «мерседесовским» ключом зажигания. Нажал на кнопочку на брелоке, и серебристый красавец, стоявший внутри гаража, приветливо квакнул и подмигнул ему фарами. Николай поспешил устроиться за рулем.
Он успокоился лишь тогда, когда выехал за пределы Пялиц. Расслабился, закурил сигарету, даже сунул в плейер первый попавшийся под руку компакт-диск. Проехать ему предстояло шестьдесят километров, и он рассчитывал быть на месте минут через сорок. «Мерседес», не напрягаясь, подминал под себя дорогу со скоростью 140 км/ч, и если бы не последние три километра, которые предстояло преодолеть по разбитой грунтовке, Николай Груздев добрался бы до деревни, где жила его теща, меньше чем за полчаса.
Там он оставит машину, и хрен кто найдет ее в ближайшее время. Зря этот парень сболтнул ему лишнего. Но все, поезд ушел. Теперь никто ничего не докажет. А этих драчливых ублюдков еще возьмут на цугундер. Взвоют они, когда Самохин позвонит самому губернатору. Ох и взвоют же!
Николай довольно хихикнул и, съехав с шоссе, на второй передаче пополз через глубокие лужи по направлению к видневшейся вдалеке за полем большой деревне. Он уже проехал так метров сто, когда в зеркала заднего вида увидел, как следом за ним на грунтовку свернул большой черный джип. Груздев удивился: такие машины здесь обычно не ездят. И у него неприятно засосало под ложечкой.
Не стремясь сокращать расстояние, джип проводил «мерседес» до самой деревни и, когда Николай остановился возле дома своей тещи, притормозил рядом. Груздев выругался, выключил зажигание и обреченно остался сидеть за рулем. Со скамеечки, установленной под навесом возле крыльца, на него слепо уставилась прабабка жены. А от джипа к нему уже направлялись двое мужчин, на ходу доставая свои красные «корочки».
— Груздев Николай Геннадиевич? — К открытому окну наклонилась улыбающаяся физиономия. — Что ж вы машинку чужую не бережете? Эвон в какую грязь ее…
— Бля-а-адь! И как же меня все достало! — громко простонал Николай и шарахнул ладонью по рулю.
— …Нет, ну совсем не бережете чужую машинку, — огорченно вздохнул мужчина и распахнул водительскую дверцу. — Вот приедут завтра к вам покупатели из Воронежа, а товар-то в какой-то глухой деревушке. Весь в грязи. С рулем, понимаешь… Не сломали руль-то? Ну и отлично. Тогда вылезайте, Груздев. Приехали, понимаешь…
* * *
На улице уже совершенно стемнело, когда Егор Самохин вернулся домой. Он прошел по пустой квартире. Открыл нараспашку платяной шкаф и убедился в том, что жена действительно забрала все свои вещи. Заглянул в детскую и обнаружил там стерильный порядок. Ни разбросанных по полу игрушек, ни вечной лужицы на линолеуме возле горшка. И самого горшка тоже не видно. Потом прошел на кухню, увидел на серванте записку, но даже и не подумал ее прочитать. Пусть лежит. Не все ли равно, что в ней написано. Ему теперь уже все безразлично. Он отправился в свой кабинет, достал спрятанный между книг ключик и отпер один из ящиков письменного стола…Эти двое парней из Москвы ему всего-навсего доходчиво объяснили, насколько крепко он увяз в дерьме. В таком дерьме, из какого уже не выбраться, будь ты хоть зятем самого Ельцина. Будь ты хоть самим Ельциным. Все! — нанем, Егоре Анатольевиче Самохине, стоит жирный крест. А через несколько дней еще один крест установят у него на могиле.
Ему со всеми подробностями рассказали про то, как по Кольчиной наводке они с Сергеем и Груздевым попытались развести эту девку, но даже не сумели ее изнасиловать. И позволили ей смыться с оружием, ранить по пути троих сотрудников. Позор, но даже не это главное. Не это самое страшное.
Самое страшное оказалось в яркой дерматиновой папочке, которую один из федералов достал из «бардачка» и протянул Самохину: «Ознакомьтесь, пожалуйста». В папочке были подшиты полсотни листов, отпечатанных на принтере и содержавших такое… Такое!!! Егор, замирая от ужаса, изучал их часа полтора. Иногда закрывая глаза и подолгу приходя в себя. Московские парни терпеливо ждали, когда он закончит. Не торопили и не мешали. Даже не проронили за все это время ни единого слова.
— Вы понимаете, что это похуже ядерной бомбы? — произнес Самохин, откладывая в сторону папку с подробной подборкой всех темных дел и делишек, творившихся в Пялицах последние два с половиной года. Казалось, что там не упущено ничего. — Это уже не криминал. Это политика. Если этим бумагам будет дан ход, сразу же полетит с поста губернатор. Затрещат задницы у нас в министерстве. Начнется жуткий переполох у военных. Вам это надо?
— Нам наплевать, — откровенно признался один из федералов. — Мы выполняем приказы. Нам приказали разобраться, что произошло здесь два дня назад. Найти и наказать виновных. Вот мы и…
— Из-за какой-то обычной девицы вы способны раздуть такой скандал?
— Совсем не из-за обычной девицы, — напыщенно продекламировал парень, сидевший на месте водителя. — Она гражданка России. Она налогоплательщица…
— Да бросьте вы демагогию! — вспылил Самохин. — Кому вы говорите эти красивые фразы? Я не работяга с завода и не пенсионерка, чтобы мне заливать про гражданство и демократию. Лучше скажите мне, кто эта девка? Чья-то любовница? Чья-то знакомая? Кто хочет за нее отомстить? Кто так жаждет моей крови, что готов ради этого взорвать целую область? Давайте, я съезжу к этому человеку, принесу ему свои извинения, и мы все уладим. Я уже и так достаточно наказан. — Егор бросил непроизвольный взгляд на свою ширинку. — Это вы сообщили моей жене?
— Да…
— И что она вам сказала?
— Предложила денег, чтобы мы вас убили.
Самохин ехидно хмыкнул:
— Узнаю эту стерву… Ну и что вы?
— Мы отказались, — обернулся сидевший за рулем парень. — Мы не халтурим на стороне. У нас неплохие зарплаты. И премии. За вас, Егор Анатольевич, мы получим хорошую премию.
Самохин вздрогнул.
— То есть, вы что… хотите сказать, что меня вам заказали?
Оба федерала недовольно фыркнули.
— За кого же вы нас держите, Егор Анатольевич? — поинтересовался водитель. — Или слишком переоцениваете себя? Вот что скажу вам: если вас решат ликвидировать, то попросят сделать это какого-нибудь спившегося мокрушника. И он успешно проткнет вас ножом за десять тысяч рублей. Но мы хотим другого. Вы должны доказать, что, несмотря ни на что, остались мужчиной, и уйти из жизни самостоятельно. До завтрашнего утра…
— И не надейтесь! Я не сделаю этого!
— …В противном случае бумагам будет данход. И когда вы будете переезжать в СИЗО, мы позаботимся, чтобы вас поместили в камеру к уголовникам. Там для начала завершат ваше превращение в женщину. А потом вы все равно умрете. Только не сразу. И не так легко. Кроме того, основательно опозорите свое имя. На вашу могилу будут плевать. Ваши дети станут изгоями… Так что, Егор Анатольевич, срок вам до утра.
…Самохин выдвинул ящик и достал оттуда аккуратный блестящий «вальтер» и коробку с патронами. Неторопливо снарядил обойму, достал один патрон в ствол, снял пистолет с предохранителя. Оставалось только приставить дуло к виску. И надавить на спуск.
Но прежде чем произвести этот последний в своей жизни выстрел, он просидел в кресле до тех пор, пока за окном не начало рассветать, пытаясь понять, а не ошибка ли то, что он сейчас делает? Что, если эти двое героев просто блефуют? Никто никогда не рискнет дать ход таким бумагам, какие он у них видел. Но ведь длятого, чтобы потопить его, совсем необязательно выставлять на обозрение все факты, что собраны в этой страшной папке. Достаточно лишь одной-двух историй, непосредственно касающихся их с Сергеем и не затрагивающих никого другого. И такие истории у этих парней из Москвы есть. Он сам видел… Возможно, они так и поступят. И ему все равно не жить.
Вот и Кольчу они уже достали. Передали в питерскую прокуратуру сведения о том, как он грохнул какую-то малолетку. И ведь это действительно было. Кольча сам как-то зимой по пьяни пытался рассказывать про то, как замочил около Пушкина девку. Егор тогда не захотел его слушать. И так и не узнал подробностей. А вот эти люди узнали. Не поленились.
Интересно, они и правда те, за кого себя выдают? Хотя не все ли равно? Умирать придется и так, и так.
Егор решился на выстрел, наверное, с десятой попытки. Несколько раз приставлял ствол к виску, но каждый раз малодушно убеждал себя в том, что еще рано. Еще можно немного пожить.
Но стрелки часов стремительно бежали по кругу. На улице рассвело. Из сарая напротив окон соседка выгнала на выпас корову, и та радостно промычала на всю округу, возвещая поселок о наступлении нового дня.
Именно соседка и услышала громкий хлопок пистолетного выстрела, донесшийся со стороны трехэтажного дома. И сразу подумала о том, что живущий в одной из квартир Егорша Самохин накануне вернулся из больницы. И, как говорят старухи, без одной очень важной части тела. А еще, от него вчера ушла жена. Конечно, кому он теперь такой нужен? Не порешил бы себя в горячке.
Соседка привязала корову посреди заброшенного футбольного поля и долго стояла и смотрела на безжизненные окна самохинской квартиры. Потом озабоченно покачала головой, вытерла руки о серый рабочий халат и подумала, что ничего плохого не будет, если сообщит куда следует о том, что, кажется, слышала выстрел. Прогуляется до милиции. Все равно делать нечего. А там зато Можно узнать что-нибудь интересное. Какую-нибудь свежую новость. Например, как там в больнице Егоршин старший брательник. Не помер еще?
Соседка обвела еще одним взглядом окна трехэтажного дома и поковыляла по направлению к отделу милиции.
* * *
— Вот так вот с теми двумя, — подытожил Барханов. — Егора рее похоронили. Без салютов и почестей. Николай прижился в бомжатнике на южной свалке под Питером. Уж не знаю, что он наплел местной бомжовской коммуне. Бывших ментов там не жалуют.— Он сейчас в розыске? — спросила я.
— Конечно. И скоро его возьмут. Максимум через месяц. Я ему не завидую.
— Я тоже, — улыбнулась я. — А что со старшим, с Сергеем?
— Его не трогали. Просто передали всю информацию о его художествах тем, кто этим интересуется. А они, как не мечтают задать ему хоть пару вопросов, пока отдыхают. И будут отдыхать еще долго. Уж очень круто ты с разобралась с этим Сергей Анатоличем.
— Разве? — удивилась я. — Я не заметила.
— Или у него оказалась слишком слабенькой черепушка. Короче, Мариша, ты сделала его инвалидом. Он провалялся в коме пять дней. Сейчас пришел в себя. Но… — Барханов поднял вверх указательный палец. — Парализован на девяносто процентов. И ослеп. Совершенно ослеп! И врачи говорят, что это не обратимо.
— Аз воздам… — прошептала я. — Он свое получил. Я ни о чем не жалею.
— И правильно делаешь. Теперь об этом цыгане. Николай Коцу, кажется, так? С ним мы не мудрствовали. От семи до пятнадцати за торговлю наркотиками. С конфискацией. А ведь этот дурак был настолько уверен, что с ним ничего не случится, что даже не записал дом и машину на подставных.
— Его уже взяли?
— Куда денется? Полирует задницей нары в СИЗО. И о том, чтобы ему там было несладко, я позабочусь.
— Зачем? — удивилась я. — Я на этого Коцу никакого зла не держу. У него не было выбора, он не мог отказаться от того, на что его толкнули Самохины. Пусть просто посидит за наркотики.
Барханов расхохотался:
— Уж больно ты добрая. А знаешь, что этот барыга приватизировал все твои тряпки? Два чемодана. Там было что-нибудь ценное?
— Нет, — хихикнула я. — Ничего такого, о чем бы стоило пожалеть. Пусть носят, не забирать же назад. Плохо, что теперь придется болтаться по магазинам, покупать новые.
— Ну это ты любишь. — Барханов встал и прогулялся до окна и обратно. — Что тебе еще рассказать?
Я пожала плечами.
— Не знаю. А почему вы мне сказали, что закончили со всей пялицкой сворой только вчера? Что там было еще?
— Чего там только не было, милая! Ты хоть смотришь свой телевизор? Или он здесь только для мебели? Сейчас во всех новостях по всем каналам только и разговоров, что о мафии, повальной коррупции и черт еще знает о чем в этой дурацкой губернии. Мы тут с твоей легкой руки разворошили такое гадючье гнездо, что вонь не утихнет и через год. Так что поздравляю вас, товарищ Марина Гольдштейн! Вы за несколько дней умудрились наворочать целую уйму хороших дел!
— Я не хотела, — смущенно хихикнула я. — Просто так получилось… Меня теперь не затаскают по разным судам?
— К тебе даже не сунется ни один следак. Ни один репортер. Так что долечивайся, Мариша. И вперед, в Пятигорск. Еще не передумала?
Я молча покачала головой — не передумала. И закрыла глаза. И почувствовала себя сейчас самым счастливым человеком на свете.
И наконец полностью осознала, что все позади. Сволочная история, в которую я вляпалась в Пялицах, наконец пересекла финишную черту. Не надо больше ни о чем беспокоиться. Хотя…
— Николай Андреевич, — спохватилась я. — У меня просьба.
— Выкладывай.
— Есть два человека, которым надо помочь оформить гражданство. Это не сложно?
— Без проблем. Обеспечим. — Барханов растрепал мне на прощание волосы и, оправдавшись: — Дел еще здесь предостаточно. Надо спешить, — направился к двери. На пороге он обернулся и еще раз сказал: — А ты поправляйся. И не волнуйся за своих черномазых. Оформим мы им гражданство. И деньжонок подкинем, пусть обустраиваются. Как-никак заслужили.
* * *
Меня выписали после обеда. Зав отделением торжественно вручил мне выписку и невесть откуда взявшийся паспорт. Последний раз я его видела в руках капитана Подпалого. Так же, как и права. И портмоне.Татьяна Григорьевна Борщ отдала мне их вместе с ключом от «мерседеса».
— Машина на стоянке перед больницей, — сообщила она. — Куда ты сейчас?
— Надо заехать к Олене. И в Пялицы к одному человеку. И, может быть, в Подберезье.
— К Ольге не торопись, — приказным тоном сказала Борщиха. — Навестишь завтра. Сегодня у них неприемный день. Есть где ночевать?
— Есть, — ответила я и представила маленькую веранду. И огромную муху, бесполезно бьющуюся о низенький потолок.
— Хорошо. Тогда я пойду. — Татьяна Григорьевна глянула на часы. — Спешу. А ты не пропадай. Позванивай. Ну, счастливо тебе отдохнуть. — Она церемонно протянула мне на прощание руку и размашисто пошагала к выходу.
Я вышла на улицу и зажмурилась от яркого солнечного света. Большой мир встречал меня отличной погодой. На небе не наблюдалось ни единого облачка, горячий воздух был обильно наполнен пылью и ароматом розовых кустов, которыми была обсажена дорожка, ведущая от крыльца госпиталя к автомобильной стоянке.
Первое, что я сделала, когда села в машину, — это на полную мощность врубила кондишн. Второе — остановилась у ближайшего магазина, в котором торговали одеждой, и полностью сменила свой гардероб. А то на мне было какое-то невообразимое мышастое платье, которое мне принесла в госпиталь Борщ. И раздобыла она его, по моим предположениям, в реквизите местного театра. Или в запасниках какого-нибудь монастыря.
До Пялиц мне надо было проехать сто двадцать километров, и я отвела душу на пустынном и недавно покрытом новым асфальтом шоссе, словно специально предназначенном для скоростных участков раллийной трассы, добравшись до места менее чем за час. Правда, потом столько же времени я плутала по Пялицам, безуспешно пытаясь найти дом Иссы и Джамала. У меня не было адреса, и я помнила, где он расположен, лишь визуально. Где-то около кладбища — маловато сведений, чтобы спросить дорогу у местных аборигенов. И я просто не спеша каталась по разбитым улицам городка, надеясь случайно наткнуться на нужный мне дом. Хотя при этом не была стопроцентно уверена в том, что даже если и наткнусь на него, то сумею признать с первого взгляда. «Так угроблю весь день, — в конце концов подумала я. — А не навести ли справки у местных ментов? Вот они будут мне рады, когда загляну к ним в отдел». Но вместо отдела милиции я добралась до рынка, выбралась из машины и подошла к первому же попавшемуся мне на глаза лицу кавказской национальности.
— Здравствуйте, — сказала я. — Скажите, как мне найти Иссу или Джамала. Я не знаю фамилии. Они из Евлаха. Родственники.
— Вах! — торговец выпучил на меня глаза. — Марына, да? Мары-ы-ына…
Если бы на моем месте оказалась Анна Курникова или, скажем, Маша Распутина, он проявил бы меньший восторг. Он, возможно, их просто бы не узнал. Но я была в Пялицах звездой первой величины. Мою рожу по ментовским листовкам здесь изучили все, начиная с древних старух и заканчивая многочисленными собаками. Окажись я в подобной ситуации где-нибудь в Монте-Карло или Майами, я была бы обречена до глубокой ночи раздавать автографы. Но на пялицком рынке все ограничилось тем, что меня, обалдевшую под тяжким бременем славы, сперва ненадолго выставили на обозрение возле прилавка с прошлогодней картошкой, и туда поглазеть на такое чудо, как я, сбежалась вся азербайджанская диаспора. Потом меня попытались накормить шашлыками и напоить вином, но я, сославшись на строгую диету, ограничилась несколькими клубничинами и апельсином. И наконец от меня потребовали четкого ответа на вопрос, а замужем ли я и как отношусь к любовным утехам на стороне. Короче, на рынке я угробила целый час, пока мне не выделили провожатого и он не показал кратчайший путь к знакомому мне небольшому зеленому дому, скрытому густыми кустами. Впрочем, как оказалось, не такому уж и знакомому. Мимо него я сегодня уже проезжала, даже бросила на него мимолетный взгляд, но большим вниманием не удостоила.
Провожатый, маленький лысый толстяк, пропахший насквозь ароматом дорогого парфюма и запахом гнилых овощей, бойко выскочил из машины и принялся открывать ворота. А на крыльцо вышла Лейла и, увидев «мерседес», картинно развела руки: мол, здра-а-авст-вуй, гостюшка, не ждали так скоренько, но все равно очень рады. Следом за ней из дома выбежала темноволосая девочка лет десяти и с интересом уставилась на мою машину. А следом за девочкой — я аж поперхнулась! — вышла Лена, почтальонша из Подберезья. Вот так пироги! Вот так Джамал!..
— Это у вас серьезно? — спросила я у нее, когда мы вдвоем уже поздно вечером вышли на улицу покурить.
— У меня — да. У него, кажется, — тоже. Хотя кто его, неруся, разберет? — рассмеялась Лена. — А, не слушай меня, Маринка. Болтаю сама не знаю чего. И у него серьезно, конечно. Джамал не пустозвон. Как-то не похож на своих земляков.
Я не могла с ней не согласиться. И не могла искренне не поздравить.
— Я рада, Алена. Не забудьте пригласить на свадьбу. Так ты сюда уже переехала насовсем?
Она хмыкнула:
— Мне кажется, да. Хотя вначале вроде и не собиралась. Пока что я в отпуске, но уже предупредила, чтобы искали замену. Хрен чего они там найдут.
— А здесь?
— О-о-о! Здесь без дела не пропаду. Ты же слышала, Джамал собрался открывать магазин.
Да, именно так, благодаря заботам Барханова, который не позабыл своих обещаний. Он всегда держал свое слово. И сейчас я гостила в семье новоиспеченных россиян. Которые уже купили большой кирпичный сарай возле автовокзала и даже приколотили над дверью вывеску «Стройтовары». Что ж, главное — первый шаг — было сделано. Дело за малым — ремонт и закупка товаров. С первым — я в этом даже не сомневалась — должны были помочь земляки. А на второе на счету Иссы еще кое-что оставалось после приобретения помещения.