Страница:
— Дэнни, Дэнни! — раздался чей-то голос — Спаси меня, Дэнни! Спаси меня, пожалуйста! Он хочет убить меня, Дэнни! Помоги мне. Меня хотят убить. Он выпьет всю мою кровь, всю до капельки! Помоги мне, Дэнни, иначе я умру! — Голос на секунду замолк, но мальчик не мог выдавить из себя ни слова.
Дэнни хотел спросить, с кем говорит, но язык его не слушался. Затем он услышал дробный старческий смех, похожий то, ли на чихание, то ли на очень далекие раскаты грома. Так мог смеяться только Лилипут. Он смеялся, а звонивший Шилдсам мальчик плакал, моля Дэнни о помощи. Дэнни понимал, что надо положить трубку, но всхлипывания вперемешку с мерзким хихиканьем буквально затягивали мальчика, словно трясина. Точно так Дэнни не один раз сдирал запекшуюся кровь с ушибленной коленки, понимая, что этого лучше не делать, но продолжал сдирать, морщась от боли, испытывая при этом наслаждение и какое-то непонятное стремление причинить самому себе боль.
— Дэн… — булькающий звук, как будто звонивший захлебывался собственной кровью.
— Алло! Кто говорит? — спросил Дэнни. — Ответьте! Кто это? — Он вздрогнул и заплакал, услышав в ответ новую порцию смеха, словно ему в лицо с силой швырнули охапку сухих, опавших листьев. — Кто это? — Внезапно мозг мальчика пронзила мысль, заставившая содрогнуться.
Он был свидетелем, по крайней мере, слышал, как убивают человека. На том конце провода парень уже хрипел, издавая предсмертные стоны, а мерзкий человечек продолжал хихикать. Дэнни слышал, как умирает парень, но ничего не мог поделать. Он не знал, откуда тот звонил, почему звонил именно ему, как получилось, что Лилипут оказался вместе с ним. Шилдс был растерян, подавлен, потрясен. Парень захрипел еще сильнее и через мгновение затих окончательно. Наступила зловещее молчание, как будто на том конце кто-то плотно прикрыл трубку рукой. Ни хихиканья, ни предсмертных хрипов. Может, это были просто слуховые галлюцинации? Ведь уже раздавались в этом доме звуки, которые некому было издавать, если вообще подобное может существовать в природе. Возможно, это проделки Лилипута. Другой вопрос, как он это делает? Под влиянием нахлынувшей на Дэнни зловещей торжественности абсолютного беззвучия он перестал плакать. Он жадно вслушивался в гробовое молчание, моргая глазами, когда капелька пота забиралась в глаз. Пальцами он так сильно сжимал трубку, что, казалось, расслабь он их чуть-чуть — и они поломаются. Рука побелела, пальцы ныли, но Дэнни не шевелился, боясь пропустить малейший звук. Затем что-то изменилось. Тишина не была нарушена, но на том конце будто сняли какую-то пленку, прогнав ощущение вакуума. Это продолжалось одно мгновение, а затем до Дэнни донесся знакомый голос, который, впрочем, он и ожидал услышать больше, чем какой-нибудь другой.
— Д-э-н-н-и! Д-э-н-н-и! — Лилипут звал мальчика издалека, как будто находился в густом темном лесу где-то в Вермонте и пытался докричаться до соседнего штата. — Д-э-н-н-и! Ты переступил в-с-е г-р-а-н-и. Ты зашел с-л-и-ш-к-о-м д-а-л-е-к-о. Д-э-н-н-и! Ты плохой мальчик! П-л-о-х-о-й! Ты поступил н-е-х-о-р-о-ш-о. Нельзя так делать, как делаешь т-ы-ы-ы-ы… — Раздались короткие гудки — Лилипут положил трубку? Дэнни ждал, что гудки прекратятся, и тонкий мерзкий голос послышится вновь. Но этого не произошло.
Вдруг мальчик почувствовал что-то теплое у правого уха. В первую секунду он подумал, что это ему показалось из-за непрерывных нудных гудков, но нет — там на самом деле что-то было, что-то ползло по уху. Дэнни резко отдернул трубку от уха, и… увидел, что из нее сочится кровь. Капли появлялись из дырочек, из которых Дэнни минуту назад слышал далекий голос Лилипута, и, стекая, падали на ковер. Дэнни в ужасе застыл, лицо его исказилось гримасой боли. Он безошибочно догадался, что кровь не из уха, нет. Кровь шла из трубки. Этого не могло быть, однако свежие красные капли продолжали появляться из трубки вопреки здравому смыслу!
«Это кровь того мальчика, — пронеслось в голове у Дэнни, — мальчика, убитого Лилипутом». Если еще несколько мгновений назад Дэнни надеялся, что это было всего лишь великолепно озвученное представление, то сейчас он был уверен в обратном — это кровь жертвы. Дрожащей рукой он положил трубку, услышал, как в дом вошла тетя Берта, и с ужасом подумал, что же делать, если кровь из телефонной трубки будет лить и лить беспрерывно. Полтора десятка капель, размером с десятицентовик, были практически незаметны на бордовом ковре; с телефона и столика можно стереть кровь прежде, чем ее увидит тетя Берта. Дэнни провел рукой по столу. Капли даже не размазались. С тем же успехом он мог пытаться стереть рукой с экрана телевизора голову ведущего. Кровь из трубки как будто перестала сочиться. Во всяком случае, ее не прибавлялось. Но даже ту, что осталась, стереть было невозможно. ВИДЕНИЕ? Он опасался, что крови будет гораздо больше, но, к счастью, она перестала идти, как только он положил трубку. Внезапно дверь в гостиную отворилась, и на пороге показалась тетя Берта. Глаза ее смотрели поверх очков.
— Дэнни? Нам кто-то звонил? — Лицо у нее было встревоженным.
— Нет… ошиблись номером. — Дэнни молил Бога, чтобы тетя не подошла ближе. Иначе она обязательно заметит кровь. Вернее, видение крови.
— Дэнни, ты не болен? Ты такой бледный…
— Нет, тетя Берта! Со мной… все хорошо. Извините, просто задумался и не услышал, как вы вошли.
Глава одиннадцатая
— Его обнаружил Ларри. Он ехал к себе домой, уже стемнело, но он рассмотрел у обочины труп Пита Андерсона. Это было напротив дома… где живут Абинери.
— Что?! — Лоулесс поднялся со стула. — Черт! Ты же сказал, на нем нет ни одной царапины!
— Подожди! — Хокинс сделал успокаивающий жест рукой. — С Андерсоном случилась та же история, что и с Энн Шилдс. — Он выдержал паузу и, не глядя шерифу в глаза, добавил: — И миссис Тревор.
— Тогда при чем тут нож?
— Не знаю, Чарли! Не знаю, какого черта кто-то положил нож рядом с трупом. Тебе повторить подробности с самого начала?
Лоулесс отрицательно покачал головой. Зачем? Сейчас раннее утро понедельника, двадцать седьмое октября.
Вчера вечером Ларри Донер заметил какого-то человека, лежавшего у подъездной дорожки к дому Абинери. Он притормозил, вылез из машины и увидел, что это не кто иной, как Пит Андерсон. Кругом много крови. Рядом, словно моля, чтобы его заметили, сверкнул лезвием нож. Лезвие было выпачкано в крови. На первый взгляд, все было очень просто. Парня убили ножом. Ларри уже было собрался броситься к дому Абинери, чтобы воспользоваться телефоном, но его что-то остановило. Пит лежал, устремив взгляд своих стеклянных глаз в небо. Лицо его походило на восковую маску. На теле убитого Ларри не обнаружил следов ножевого ранения. Он перевернул его на живот — снова ничего. Однако рядом была целая лужа крови. Он уже был свидетелем похожей смерти. Совсем недавно на этой же улице умерла женщина, потеряв всю свою кровь, при этом на теле не обнаружили никаких повреждений. Сейчас перед глазами Ларри предстала похожая картина.
Несколько минут Донер колебался. Ему подумалось, что для него самое разумное в данной ситуации — оставить все, как есть, и уехать. Он направлялся домой и проехал бы мимо, если б меньше глазел по сторонам. Оставить мертвого Андерсона и уехать! Завтра его обнаружит кто-то другой, а парню уже не важно, как быстро его приволокут в окружной морг. Это казалось логичным. И дело было вовсе не в том, что Ларри не хотелось возиться с трупом или его мучил суеверный страх. Донер справедливо рассудил, что причиной смерти может являться неизвестная доселе эпидемия, и, как знать, не заразится ли он, если будет слишком усердным. В конце концов, сейчас не рабочее время. И все же Ларри не бросил мертвого Пита. Он внезапно понял, что таким образом в Оруэлле станет известно то, что пытались скрыть (и Ларри был полностью с этим согласен) шериф и доктор Лок. Последствия этого необдуманного шага виделись молодому человеку в самом мрачном свете. И он остался. Для надежности он пощупал пульс, еще раз осмотрел тело, не обнаружив никаких повреждений, затем заволок труп к себе в машину на заднее сиденье и поехал прямо домой к Хокинсу. Гэл, хотя, как казалось, и был ошарашен, распорядился уничтожить следы крови и не обращаться ни под каким предлогом к Андерсонам и Абинери. Кроме того, что Гэл был поставлен перед фактом повторившейся аномалии, была тут еще кое-какая подоплека, которую он сразу подметил. Не важно, откуда взялся этот длинный столовый нож (судя по отпечаткам, он принадлежал Абинери), но в городе могли рассудить весьма прямолинейно. Спустя считанные дни после смерти Миранды Абинери, с которой несколько месяцев встречался Пит Андерсон, его находят убитым возле дома своей девушки. Рядом с трупом — нож. И едва заметный след крови тянется с крыльца дома Абинери. На этом фоне доказательства действительной причины смерти и любые аналогии с кончиной миссис Шилдс сойдут за нелепые сказки. В глазах обывателей все окажется предельно просто — кто-то из Абинери зверски убил Андерсона. Это может превратить Оруэлл, прежде тихий городок, в растревоженный улей и расколоть общество на два враждующих лагеря. Однако, как ни странно, даже и это было не самое страшное. Прежде всего, смерть Андерсона показала — смерть миссис Тревор и миссис Шилдс — это не какая-то аномальная случайность, а лишь первый и второй эпизоды. Пит — третий.
— Ты думаешь, никто из соседних домов ничего не видел? — поинтересовался шериф.
Хокинс пожал плечами:
— Мы старались действовать осторожно, когда уничтожали следы. Думаю, вряд ли кто-нибудь нас заметил. — Он задумчиво продолжал: — Кто-нибудь уже позвонил бы. Ты же знаешь, у нас люди не боятся обращаться в полицию, заметив что-нибудь подозрительное.
— Андерсоны не заявляли об исчезновении сына?
— Нет. Наверное, еще рано. — Хокинс глянул на шерифа, тот кивнул:
— Если позвонят, надо спокойно выслушать и… успокоить их, пообещав, что возьмемся за дело. — Лоулесс глубоко вздохнул и внезапно предложил своему заместителю: — Гэл! Не пора ли нам перестать корчить из себя героев и обратиться в ФБР? Как ты думаешь?
Хокинс пристально посмотрел на Лоулесса и невнятно пробормотал:
— Прямо перед твоим приходом я звонил в отделение Бюро в Манчестере.
— Да? Но… послушай, Гэл, ведь…
— Чарли, ты не поверишь! Я не знаю, возможно ли это, но… — Хокинс запнулся.
— Что — но?
— Во всяком случае, то, что случилось с Андерсоном тоже… ни в какие ворота…
— Гэл, твою мать! — вырвалось у шерифа. — Что с ФБР?
— Хм… Ты не поверишь, но, кажется, они в мягкой форме послали нас в задницу! — Хокинс наблюдал, какой эффект произведет на Лоулесса это замечание. Тот недоуменно моргал глазами, почесывая кончик носа. — Факта убийства нет, убийцы нет, следовательно, искать некого. Это наши местные проблемы, Чарли! — Хокинс улыбнулся. — Никого не волнует, что вот уже у второго человека меньше чем за месяц без всякой причины начинает выступать кровь, в результате чего он умирает. Всем до одного места, и мы ничего не изменим, даже сняв штаны у Белого дома и сверкая голыми задницами. Это всего лишь парочка несчастных случаев, не слишком существенных, чтобы о них писать в газетах. В самом деле, Чарли! Что бы ты сделал на месте Бюро? За кем гоняться? В кого стрелять? Ответь мне! В противном случае придется только одобрить поведение фэбээровцев. Они строго исполняют то, что предписано им Законом.
— Ладно, хватит! — отрезал Лоулесс, уже свыкшийся с неприятной новостью.
Хокинс, красный от волнения, больше походил на несправедливо обиженного подростка, чем на полицейского. Лоулессу было неприятно видеть его таким.
— Что лично тебе говорил Лок? Я его еще не видел.
— Он очень напуган, — признался Хокинс — Предупредил, что достаточно еще одного такого случая с летальным исходом — и он не уверен, что ему не захочется разнообразия ради переехать куда-нибудь на Тихоокеанское побережье, в Калифорнию или Орегон, и осесть там навсегда, сохранив, конечно, в памяти родные предместья Оруэлла.
— А если следующий подобный летальный исход случится именно с ним? — с сарказмом спросил Чарли.
— В таком случае ему, наверное, будет не до Калифорнии, и он останется здесь, — невозмутимо отозвался Гэл.
Мужчины замолчали, каждый думая, впрочем, об одном и том же. Чуть позже Гэл спросил:
— Что будем делать, шериф?
— Это очень сложный вопрос. Я не думаю, честно признаться, что мы вообще что-нибудь можем сделать. По крайней мере, сейчас.
— Как ты считаешь, Чарли, Миранда Абинери… ее смерть как-то связана с тем, что случилось с Андерсоном?
— Нечто похожее ты у меня уже спрашивал, Гэл, совсем недавно.
— Ты прав. Но черт возьми, если я могу контролировать себя после всего случившегося, Чарли.
— Мне начинает казаться, что и Шилдс, и Абинери, и Андерсон были убиты. Вопрос в том, кто это сделал и как? Вопрос «почему» не так важен. Я подозреваю, что причина убийств так же необъяснима, как и способ, которым они были совершены.
Хокинс посмотрел на Лоулесса долгим оценивающим взглядом.
— Ты не согласен со мной, Гэл? — спросил его шериф.
— Я? Вообще… скорее согласен, чем наоборот.
— Очень признателен, — сухо пробормотал Лоулесс. — Я не могу сейчас ничего доказать, я даже не сказал бы, что у меня какое-то предчувствие. Но мне кажется — это убийство. Этих женщин и парня убили. Судя по подброшенному ножу, тот, кто их убил, обладает чувством юмора. Хотя допускаю, это была неудачная попытка запутать нас. Короче, Гэл, мы не имеем больше права лишь пассивно наблюдать. Мы и так слишком долго занимались одним анализом.
— Весь вопрос — что делать? — вставил Хокинс.
— Да. Честно говоря, я в тупике. У нас есть сутки до того часа, когда всполошатся Андерсоны. Сейчас лучше всего отправиться по домам, чтобы ни тебе, ни мне никто не мешал. Завтра утром в десять я жду тебя здесь. Обмозгуем все как следует и… будем действовать. — Что именно они обмозгуют и как будут действовать, шериф пока не знал, но надеялся, что какие-нибудь идеи обязательно появятся. Налицо был факт, что в городе гибнут люди, причем самым непостижимым образом. Лоулесс не знал, насколько он близок к истине, утверждая, что это убийства, но в любом случае считал своей обязанностью положить этому конец, если такое вообще возможно. — До завтра, Гэл! — Шериф поднял руку, прощаясь, и вышел из кабинета.
Вчера утром его жена уехала в Линн, штат Массачусетс, где ее самая младшая сестра (их было четыре сестры) родила первенца. Салли Хокинс уговаривала мужа ехать вместе с ней, но Гэл сослался на чрезвычайную занятость. Впрочем, даже не будь он занят, причина все равно бы нашлась. Он недолюбливал многочисленную, шумную до одури родню жены. И если, по его мнению, самым удачным отдыхом можно было считать недельку-другую, проведенные в собственном летнем доме на озере среди леса, то самым неудачным, с длиннющим знаком минус получался уик-энд в кругу жениной родни. Снова осточертевшие до отвращения вопросы, почему они с Салли не заводят детей, и тому подобное… И хотя он уже привык к этому, а жена, как обычно, будет отшучиваться (почему-то до сих пор она не смогла признаться своим, что не может иметь детей), все равно эти разговоры крайне неприятны. К тому же от таких визитов никакой пользы, одна нервотрепка. Посмотреть же на сопливого младенца, писающего в свою кроватку каждые два часа, — это сомнительное удовольствие. Гэл был не из тех, для кого каждый ребенок красив. Да, бывало, ему нравился какой-нибудь ребенок, но только не собственные племянники, все уродливые и сопливые как на подбор. Хокинс не желал улыбаться через силу, выказывая тем самым неописуемое счастье от созерцания маленьких племянников, пахнущих (пусть не сильно) свежими какашками, и сестры жены платили ему взаимностью.
Тридцативосьмилетний Хокинс был женат семь лет. Поначалу он с болью воспринял известие, что Салли бесплодна, но постепенно смирился. Последние годы Гэл был даже доволен, что избавлен от бесчисленных проблем, связанных с воспитанием детей. К тому же отсутствие собственного потомства сводило к минимуму контакты с родственниками. Словом, Салли чисто символически предложила мужу экскурсию в Линн. Гэл, как обычно, отказался, оставшись один как минимум до вечера во вторник.
Он не относился к числу тех мужчин, которые, так сказать, живут, чтобы есть. Гэл был среднего телосложения и при росте немногим ниже шести футов весил около ста семидесяти фунтов. Он не был гурманом, и Салли не составляло труда удовлетворять его запросы. Отъезд жены нисколько не стеснил его. Вчера вечером, еще до того, как Ларри, раскрасневшийся, запыхавшийся, с округлившимися глазами, будто увидел привидение, сказавшее ему «Хэлло!», приехал к Хокинсу, Гэл сидел у телевизора и смотрел баскетбол. В перерыве матча он вдруг почувствовал сосущую пустоту в желудке. Констебль удивился, ведь не прошло и часа после ужина, причем довольно плотного. Именно тогда он улыбнулся при мысли, что стоит уехать жене, как его потребности в еде возрастают. Хокинс приготовил себе здоровенный сандвич с сыром и сковороду лапши. На время голод отступил. Во всяком случае, эту неприятную пустоту в желудке Гэл почувствовал вновь, лишь когда ложился спать. Объяснение было донельзя простым — после всего случившегося, после очередной странной смерти он переволновался, так что нет ничего удивительного в том, что проголодался. Когда нервничаешь, расходуешь массу энергии. Уже засыпая, Гэл как будто бы увидел себя со стороны открывающим холодильник и тянущимся к банке пива. На ночь он никогда не ел и, пожалуй, этому правилу и был в основном обязан тем, что до сих пор не оброс жиром.
Ночью Хокинс неожиданно проснулся. От голода. Именно от этого. Он попытался было не обращать внимания на свирепое урчание желудка, но тщетно. Заснуть вновь не удавалось. Пришлось подняться, пройти на кухню и съесть кусок сыра. Хокинс запил экстренную трапезу несколькими глотками кипяченой воды из чайника и отправился назад в спальню. Сон пришел быстро.
Сегодня с утра Хокинса волновали иные проблемы, поэтому ночная прогулка вылетела из головы. Правда, Хокинс позавтракал плотнее обычного, а дожидаясь шерифа, в течение двадцати минут выпил две чашки кофе, положив в каждую по три ложки сахара, хотя обычно клал две. Только сейчас он осознал, что сделал это именно потому, что слишком быстро проголодался после завтрака. Наконец зверский (неизвестно откуда взявшийся) аппетит заставил обратить на себя внимание, заявив о себе, что называется, во весь голос. Никакой Андерсон был не в силах теперь занимать мысли Гэла. Прошло всего пять минут после ухода Лоулесса, а Хокинс уже не мог сосредоточиться на деле. Перед глазами стояли пудинги со всевозможных прошлых празднеств, и в конце концов Хокинс сдался. Глупо размышлять на пустой желудок. Не помогла и третья чашка кофе с умопомрачительным количеством сахара, превратившим этот кофе в сироп. Гэл решил зайти в кафе «Аделаида» напротив магазина дешевой одежды в полуквартале от здания муниципалитета. В кафе он оказался первым утренним посетителем. Хокинс заказал себе две порции жареной картошки с гарниром и внушительный десерт. После того как официантка принесла заказ, Гэлу вдруг подумалось, какие у нее были бы глаза, узнай она, сколько уже успел поглотить пищи их утренний клиент. Но улыбки эта мысль не вызвала. Мало того, что его возросший аппетит причинял ему некоторые неудобства, — он к тому же породил где-то в глубине души пока что еле ощутимое беспокойство. Гэл молча съел все подчистую и, наскоро рассчитавшись и оставив на чай, быстро покинул кафе, испугавшись своего стремления (ужасно сильного) взять еще и мороженого с клубникой, так как в желудке (несмотря на только что съеденное) оставалось довольно много свободного места.
Хокинс поехал домой. Там он постарается обдумать сложившуюся в Оруэлле ситуацию. В тишине и спокойствии. Не удержавшись, Хокинс купил по дороге несколько пакетов картофельных чипсов, пакет молока и три бутылки пива. Гэл был уверен, что это понадобится ему нескоро, он и купил-то это в основном потому, что надеялся сегодня «посидеть на диете», несмотря на то, что Салли, уезжая, наготовила ему еды. Одна полка холодильника была буквально забита гамбургерами. Констебль, переступив порог своего дома на Солс-стрит, сразу понял, что снова хочет есть. В доме пахло жареным (наверное, бараньим) мясом. Запах был очень слабый. Но был. В первое мгновение Гэл подумал, что вернулась Салли. Это было вообще-то вполне вероятно, хотя и немного удивило его. Хокинс вошел в кухню, но… никого там не обнаружил. Откуда запах? В доме совсем недавно кто-то жарил мясо. Может, Салли вернулась, приготовила ему ленч, после чего поехала по своим делам, справедливо полагая, что муж еще на работе? Однако на столе ничего свежеприготовленного не оказалось. Пусто. Гэл прошел в гараж. «Олдсмобиля» Салли не было. Она не возвращалась. Тогда откуда запах? Гэл помнил вещи, в которых жена уехала. На всякий случай она взяла зимнюю куртку. Хокинс пошел в спальню, порылся в шкафу. Нет, теперь он был уверен, что жена не приезжала, Салли обязательно сменила бы дорожную одежду.
Гэл поскреб подбородок, думая о жене, но его опять отвлек запах. Он проникал и сюда, властвуя не только в прихожей. Запах напоминал нечто живое, мешавшее думать о нужных вещах, заставляя воображение рисовать картины ломящихся от деликатесов столов, жарящихся на вертеле баранов, вежливую улыбку на лице повара из китайского ресторанчика, предлагающего свое фирменное блюдо, например печень бабуина с бамбуком в соевом соусе, и многое другое, так или иначе связанное с едой, причем с едой вкусной и дорогой. Гэл прогнал наваждение и вышел из спальни.
Запах не переставал преследовать полицейского, вызывая странные, неприятные ощущения. Казалось, желание поесть и прилечь после этого на диване в гостиной стало целью его жизни. Баранину сменял гамбургер величиной с Пентагон, который, в свою очередь, уступал место тарелке со спагетти, и ничего другого в голову не лезло. Противиться желанию поесть не было сил. Запах кружил голову, сводил с ума, наполнял рот слюной. Продираясь сквозь пелену дурмана, Гэл вдруг удивился: почему в доме стоит запах жареного мяса, хотя никакого мяса нет? Но удивление исчезло, словно запотевший от дыхания круг на стекле. Гэл понял, что хочет есть по-настоящему, и аппетитный запах тут ни при чем: он проголодался. Вспомнив, что прошло не больше получаса, как он позавтракал (второй завтрак за утро) в «Аделаиде», Хокинс встревожился всерьез. Однако главной проблемой оставался голод. Такой, словно он ничего не ел целые сутки. Гэл разогрел остатки лапши, приготовил яичницу-глазунью, прибавил к этому три бутерброда с колбасой и приступил к своему завтраку, уже третьему за это нескончаемое утро. Взглянув на большие квадратные часы на своей левой руке, Гэл отметил, что еще нет и десяти часов. Раздражение и нешуточный испуг отступили, как только он проглотил первый кусок.
Дэнни хотел спросить, с кем говорит, но язык его не слушался. Затем он услышал дробный старческий смех, похожий то, ли на чихание, то ли на очень далекие раскаты грома. Так мог смеяться только Лилипут. Он смеялся, а звонивший Шилдсам мальчик плакал, моля Дэнни о помощи. Дэнни понимал, что надо положить трубку, но всхлипывания вперемешку с мерзким хихиканьем буквально затягивали мальчика, словно трясина. Точно так Дэнни не один раз сдирал запекшуюся кровь с ушибленной коленки, понимая, что этого лучше не делать, но продолжал сдирать, морщась от боли, испытывая при этом наслаждение и какое-то непонятное стремление причинить самому себе боль.
— Дэн… — булькающий звук, как будто звонивший захлебывался собственной кровью.
— Алло! Кто говорит? — спросил Дэнни. — Ответьте! Кто это? — Он вздрогнул и заплакал, услышав в ответ новую порцию смеха, словно ему в лицо с силой швырнули охапку сухих, опавших листьев. — Кто это? — Внезапно мозг мальчика пронзила мысль, заставившая содрогнуться.
Он был свидетелем, по крайней мере, слышал, как убивают человека. На том конце провода парень уже хрипел, издавая предсмертные стоны, а мерзкий человечек продолжал хихикать. Дэнни слышал, как умирает парень, но ничего не мог поделать. Он не знал, откуда тот звонил, почему звонил именно ему, как получилось, что Лилипут оказался вместе с ним. Шилдс был растерян, подавлен, потрясен. Парень захрипел еще сильнее и через мгновение затих окончательно. Наступила зловещее молчание, как будто на том конце кто-то плотно прикрыл трубку рукой. Ни хихиканья, ни предсмертных хрипов. Может, это были просто слуховые галлюцинации? Ведь уже раздавались в этом доме звуки, которые некому было издавать, если вообще подобное может существовать в природе. Возможно, это проделки Лилипута. Другой вопрос, как он это делает? Под влиянием нахлынувшей на Дэнни зловещей торжественности абсолютного беззвучия он перестал плакать. Он жадно вслушивался в гробовое молчание, моргая глазами, когда капелька пота забиралась в глаз. Пальцами он так сильно сжимал трубку, что, казалось, расслабь он их чуть-чуть — и они поломаются. Рука побелела, пальцы ныли, но Дэнни не шевелился, боясь пропустить малейший звук. Затем что-то изменилось. Тишина не была нарушена, но на том конце будто сняли какую-то пленку, прогнав ощущение вакуума. Это продолжалось одно мгновение, а затем до Дэнни донесся знакомый голос, который, впрочем, он и ожидал услышать больше, чем какой-нибудь другой.
— Д-э-н-н-и! Д-э-н-н-и! — Лилипут звал мальчика издалека, как будто находился в густом темном лесу где-то в Вермонте и пытался докричаться до соседнего штата. — Д-э-н-н-и! Ты переступил в-с-е г-р-а-н-и. Ты зашел с-л-и-ш-к-о-м д-а-л-е-к-о. Д-э-н-н-и! Ты плохой мальчик! П-л-о-х-о-й! Ты поступил н-е-х-о-р-о-ш-о. Нельзя так делать, как делаешь т-ы-ы-ы-ы… — Раздались короткие гудки — Лилипут положил трубку? Дэнни ждал, что гудки прекратятся, и тонкий мерзкий голос послышится вновь. Но этого не произошло.
Вдруг мальчик почувствовал что-то теплое у правого уха. В первую секунду он подумал, что это ему показалось из-за непрерывных нудных гудков, но нет — там на самом деле что-то было, что-то ползло по уху. Дэнни резко отдернул трубку от уха, и… увидел, что из нее сочится кровь. Капли появлялись из дырочек, из которых Дэнни минуту назад слышал далекий голос Лилипута, и, стекая, падали на ковер. Дэнни в ужасе застыл, лицо его исказилось гримасой боли. Он безошибочно догадался, что кровь не из уха, нет. Кровь шла из трубки. Этого не могло быть, однако свежие красные капли продолжали появляться из трубки вопреки здравому смыслу!
«Это кровь того мальчика, — пронеслось в голове у Дэнни, — мальчика, убитого Лилипутом». Если еще несколько мгновений назад Дэнни надеялся, что это было всего лишь великолепно озвученное представление, то сейчас он был уверен в обратном — это кровь жертвы. Дрожащей рукой он положил трубку, услышал, как в дом вошла тетя Берта, и с ужасом подумал, что же делать, если кровь из телефонной трубки будет лить и лить беспрерывно. Полтора десятка капель, размером с десятицентовик, были практически незаметны на бордовом ковре; с телефона и столика можно стереть кровь прежде, чем ее увидит тетя Берта. Дэнни провел рукой по столу. Капли даже не размазались. С тем же успехом он мог пытаться стереть рукой с экрана телевизора голову ведущего. Кровь из трубки как будто перестала сочиться. Во всяком случае, ее не прибавлялось. Но даже ту, что осталась, стереть было невозможно. ВИДЕНИЕ? Он опасался, что крови будет гораздо больше, но, к счастью, она перестала идти, как только он положил трубку. Внезапно дверь в гостиную отворилась, и на пороге показалась тетя Берта. Глаза ее смотрели поверх очков.
— Дэнни? Нам кто-то звонил? — Лицо у нее было встревоженным.
— Нет… ошиблись номером. — Дэнни молил Бога, чтобы тетя не подошла ближе. Иначе она обязательно заметит кровь. Вернее, видение крови.
— Дэнни, ты не болен? Ты такой бледный…
— Нет, тетя Берта! Со мной… все хорошо. Извините, просто задумался и не услышал, как вы вошли.
Глава одиннадцатая
1
— Где вы его нашли, Гэл? — Шериф Лоулесс снял шляпу, осторожно, словно она была из стекла, положил ее перед Хокинсом на стол, вытер рукавом потный лоб и уселся на жесткий скрипучий стул.— Его обнаружил Ларри. Он ехал к себе домой, уже стемнело, но он рассмотрел у обочины труп Пита Андерсона. Это было напротив дома… где живут Абинери.
— Что?! — Лоулесс поднялся со стула. — Черт! Ты же сказал, на нем нет ни одной царапины!
— Подожди! — Хокинс сделал успокаивающий жест рукой. — С Андерсоном случилась та же история, что и с Энн Шилдс. — Он выдержал паузу и, не глядя шерифу в глаза, добавил: — И миссис Тревор.
— Тогда при чем тут нож?
— Не знаю, Чарли! Не знаю, какого черта кто-то положил нож рядом с трупом. Тебе повторить подробности с самого начала?
Лоулесс отрицательно покачал головой. Зачем? Сейчас раннее утро понедельника, двадцать седьмое октября.
Вчера вечером Ларри Донер заметил какого-то человека, лежавшего у подъездной дорожки к дому Абинери. Он притормозил, вылез из машины и увидел, что это не кто иной, как Пит Андерсон. Кругом много крови. Рядом, словно моля, чтобы его заметили, сверкнул лезвием нож. Лезвие было выпачкано в крови. На первый взгляд, все было очень просто. Парня убили ножом. Ларри уже было собрался броситься к дому Абинери, чтобы воспользоваться телефоном, но его что-то остановило. Пит лежал, устремив взгляд своих стеклянных глаз в небо. Лицо его походило на восковую маску. На теле убитого Ларри не обнаружил следов ножевого ранения. Он перевернул его на живот — снова ничего. Однако рядом была целая лужа крови. Он уже был свидетелем похожей смерти. Совсем недавно на этой же улице умерла женщина, потеряв всю свою кровь, при этом на теле не обнаружили никаких повреждений. Сейчас перед глазами Ларри предстала похожая картина.
Несколько минут Донер колебался. Ему подумалось, что для него самое разумное в данной ситуации — оставить все, как есть, и уехать. Он направлялся домой и проехал бы мимо, если б меньше глазел по сторонам. Оставить мертвого Андерсона и уехать! Завтра его обнаружит кто-то другой, а парню уже не важно, как быстро его приволокут в окружной морг. Это казалось логичным. И дело было вовсе не в том, что Ларри не хотелось возиться с трупом или его мучил суеверный страх. Донер справедливо рассудил, что причиной смерти может являться неизвестная доселе эпидемия, и, как знать, не заразится ли он, если будет слишком усердным. В конце концов, сейчас не рабочее время. И все же Ларри не бросил мертвого Пита. Он внезапно понял, что таким образом в Оруэлле станет известно то, что пытались скрыть (и Ларри был полностью с этим согласен) шериф и доктор Лок. Последствия этого необдуманного шага виделись молодому человеку в самом мрачном свете. И он остался. Для надежности он пощупал пульс, еще раз осмотрел тело, не обнаружив никаких повреждений, затем заволок труп к себе в машину на заднее сиденье и поехал прямо домой к Хокинсу. Гэл, хотя, как казалось, и был ошарашен, распорядился уничтожить следы крови и не обращаться ни под каким предлогом к Андерсонам и Абинери. Кроме того, что Гэл был поставлен перед фактом повторившейся аномалии, была тут еще кое-какая подоплека, которую он сразу подметил. Не важно, откуда взялся этот длинный столовый нож (судя по отпечаткам, он принадлежал Абинери), но в городе могли рассудить весьма прямолинейно. Спустя считанные дни после смерти Миранды Абинери, с которой несколько месяцев встречался Пит Андерсон, его находят убитым возле дома своей девушки. Рядом с трупом — нож. И едва заметный след крови тянется с крыльца дома Абинери. На этом фоне доказательства действительной причины смерти и любые аналогии с кончиной миссис Шилдс сойдут за нелепые сказки. В глазах обывателей все окажется предельно просто — кто-то из Абинери зверски убил Андерсона. Это может превратить Оруэлл, прежде тихий городок, в растревоженный улей и расколоть общество на два враждующих лагеря. Однако, как ни странно, даже и это было не самое страшное. Прежде всего, смерть Андерсона показала — смерть миссис Тревор и миссис Шилдс — это не какая-то аномальная случайность, а лишь первый и второй эпизоды. Пит — третий.
— Ты думаешь, никто из соседних домов ничего не видел? — поинтересовался шериф.
Хокинс пожал плечами:
— Мы старались действовать осторожно, когда уничтожали следы. Думаю, вряд ли кто-нибудь нас заметил. — Он задумчиво продолжал: — Кто-нибудь уже позвонил бы. Ты же знаешь, у нас люди не боятся обращаться в полицию, заметив что-нибудь подозрительное.
— Андерсоны не заявляли об исчезновении сына?
— Нет. Наверное, еще рано. — Хокинс глянул на шерифа, тот кивнул:
— Если позвонят, надо спокойно выслушать и… успокоить их, пообещав, что возьмемся за дело. — Лоулесс глубоко вздохнул и внезапно предложил своему заместителю: — Гэл! Не пора ли нам перестать корчить из себя героев и обратиться в ФБР? Как ты думаешь?
Хокинс пристально посмотрел на Лоулесса и невнятно пробормотал:
— Прямо перед твоим приходом я звонил в отделение Бюро в Манчестере.
— Да? Но… послушай, Гэл, ведь…
— Чарли, ты не поверишь! Я не знаю, возможно ли это, но… — Хокинс запнулся.
— Что — но?
— Во всяком случае, то, что случилось с Андерсоном тоже… ни в какие ворота…
— Гэл, твою мать! — вырвалось у шерифа. — Что с ФБР?
— Хм… Ты не поверишь, но, кажется, они в мягкой форме послали нас в задницу! — Хокинс наблюдал, какой эффект произведет на Лоулесса это замечание. Тот недоуменно моргал глазами, почесывая кончик носа. — Факта убийства нет, убийцы нет, следовательно, искать некого. Это наши местные проблемы, Чарли! — Хокинс улыбнулся. — Никого не волнует, что вот уже у второго человека меньше чем за месяц без всякой причины начинает выступать кровь, в результате чего он умирает. Всем до одного места, и мы ничего не изменим, даже сняв штаны у Белого дома и сверкая голыми задницами. Это всего лишь парочка несчастных случаев, не слишком существенных, чтобы о них писать в газетах. В самом деле, Чарли! Что бы ты сделал на месте Бюро? За кем гоняться? В кого стрелять? Ответь мне! В противном случае придется только одобрить поведение фэбээровцев. Они строго исполняют то, что предписано им Законом.
— Ладно, хватит! — отрезал Лоулесс, уже свыкшийся с неприятной новостью.
Хокинс, красный от волнения, больше походил на несправедливо обиженного подростка, чем на полицейского. Лоулессу было неприятно видеть его таким.
— Что лично тебе говорил Лок? Я его еще не видел.
— Он очень напуган, — признался Хокинс — Предупредил, что достаточно еще одного такого случая с летальным исходом — и он не уверен, что ему не захочется разнообразия ради переехать куда-нибудь на Тихоокеанское побережье, в Калифорнию или Орегон, и осесть там навсегда, сохранив, конечно, в памяти родные предместья Оруэлла.
— А если следующий подобный летальный исход случится именно с ним? — с сарказмом спросил Чарли.
— В таком случае ему, наверное, будет не до Калифорнии, и он останется здесь, — невозмутимо отозвался Гэл.
Мужчины замолчали, каждый думая, впрочем, об одном и том же. Чуть позже Гэл спросил:
— Что будем делать, шериф?
— Это очень сложный вопрос. Я не думаю, честно признаться, что мы вообще что-нибудь можем сделать. По крайней мере, сейчас.
— Как ты считаешь, Чарли, Миранда Абинери… ее смерть как-то связана с тем, что случилось с Андерсоном?
— Нечто похожее ты у меня уже спрашивал, Гэл, совсем недавно.
— Ты прав. Но черт возьми, если я могу контролировать себя после всего случившегося, Чарли.
— Мне начинает казаться, что и Шилдс, и Абинери, и Андерсон были убиты. Вопрос в том, кто это сделал и как? Вопрос «почему» не так важен. Я подозреваю, что причина убийств так же необъяснима, как и способ, которым они были совершены.
Хокинс посмотрел на Лоулесса долгим оценивающим взглядом.
— Ты не согласен со мной, Гэл? — спросил его шериф.
— Я? Вообще… скорее согласен, чем наоборот.
— Очень признателен, — сухо пробормотал Лоулесс. — Я не могу сейчас ничего доказать, я даже не сказал бы, что у меня какое-то предчувствие. Но мне кажется — это убийство. Этих женщин и парня убили. Судя по подброшенному ножу, тот, кто их убил, обладает чувством юмора. Хотя допускаю, это была неудачная попытка запутать нас. Короче, Гэл, мы не имеем больше права лишь пассивно наблюдать. Мы и так слишком долго занимались одним анализом.
— Весь вопрос — что делать? — вставил Хокинс.
— Да. Честно говоря, я в тупике. У нас есть сутки до того часа, когда всполошатся Андерсоны. Сейчас лучше всего отправиться по домам, чтобы ни тебе, ни мне никто не мешал. Завтра утром в десять я жду тебя здесь. Обмозгуем все как следует и… будем действовать. — Что именно они обмозгуют и как будут действовать, шериф пока не знал, но надеялся, что какие-нибудь идеи обязательно появятся. Налицо был факт, что в городе гибнут люди, причем самым непостижимым образом. Лоулесс не знал, насколько он близок к истине, утверждая, что это убийства, но в любом случае считал своей обязанностью положить этому конец, если такое вообще возможно. — До завтра, Гэл! — Шериф поднял руку, прощаясь, и вышел из кабинета.
2
Хокинс проводил его долгим взглядом. Был ли он согласен с шерифом, предположившим, что Пита Андерсона (как и миссис Шилдс и мисс Абинери) убили? Ничего конкретного на это сказать было нельзя. Это был тот самый редкий случай, когда у него не было собственного мнения. Гэл чувствовал себя так, как будто стоял в темном беззвучном лабиринте, тщетно моля Всевышнего показать ему выход. Или… как будто его замуровали. И еще кое-что не давало подумать как следует об этом деле: Гэлу чертовски захотелось есть. В этом, казалось, не было ничего странного, но его уже начали терзать смутные сомнения. И как он подозревал, не без оснований.Вчера утром его жена уехала в Линн, штат Массачусетс, где ее самая младшая сестра (их было четыре сестры) родила первенца. Салли Хокинс уговаривала мужа ехать вместе с ней, но Гэл сослался на чрезвычайную занятость. Впрочем, даже не будь он занят, причина все равно бы нашлась. Он недолюбливал многочисленную, шумную до одури родню жены. И если, по его мнению, самым удачным отдыхом можно было считать недельку-другую, проведенные в собственном летнем доме на озере среди леса, то самым неудачным, с длиннющим знаком минус получался уик-энд в кругу жениной родни. Снова осточертевшие до отвращения вопросы, почему они с Салли не заводят детей, и тому подобное… И хотя он уже привык к этому, а жена, как обычно, будет отшучиваться (почему-то до сих пор она не смогла признаться своим, что не может иметь детей), все равно эти разговоры крайне неприятны. К тому же от таких визитов никакой пользы, одна нервотрепка. Посмотреть же на сопливого младенца, писающего в свою кроватку каждые два часа, — это сомнительное удовольствие. Гэл был не из тех, для кого каждый ребенок красив. Да, бывало, ему нравился какой-нибудь ребенок, но только не собственные племянники, все уродливые и сопливые как на подбор. Хокинс не желал улыбаться через силу, выказывая тем самым неописуемое счастье от созерцания маленьких племянников, пахнущих (пусть не сильно) свежими какашками, и сестры жены платили ему взаимностью.
Тридцативосьмилетний Хокинс был женат семь лет. Поначалу он с болью воспринял известие, что Салли бесплодна, но постепенно смирился. Последние годы Гэл был даже доволен, что избавлен от бесчисленных проблем, связанных с воспитанием детей. К тому же отсутствие собственного потомства сводило к минимуму контакты с родственниками. Словом, Салли чисто символически предложила мужу экскурсию в Линн. Гэл, как обычно, отказался, оставшись один как минимум до вечера во вторник.
Он не относился к числу тех мужчин, которые, так сказать, живут, чтобы есть. Гэл был среднего телосложения и при росте немногим ниже шести футов весил около ста семидесяти фунтов. Он не был гурманом, и Салли не составляло труда удовлетворять его запросы. Отъезд жены нисколько не стеснил его. Вчера вечером, еще до того, как Ларри, раскрасневшийся, запыхавшийся, с округлившимися глазами, будто увидел привидение, сказавшее ему «Хэлло!», приехал к Хокинсу, Гэл сидел у телевизора и смотрел баскетбол. В перерыве матча он вдруг почувствовал сосущую пустоту в желудке. Констебль удивился, ведь не прошло и часа после ужина, причем довольно плотного. Именно тогда он улыбнулся при мысли, что стоит уехать жене, как его потребности в еде возрастают. Хокинс приготовил себе здоровенный сандвич с сыром и сковороду лапши. На время голод отступил. Во всяком случае, эту неприятную пустоту в желудке Гэл почувствовал вновь, лишь когда ложился спать. Объяснение было донельзя простым — после всего случившегося, после очередной странной смерти он переволновался, так что нет ничего удивительного в том, что проголодался. Когда нервничаешь, расходуешь массу энергии. Уже засыпая, Гэл как будто бы увидел себя со стороны открывающим холодильник и тянущимся к банке пива. На ночь он никогда не ел и, пожалуй, этому правилу и был в основном обязан тем, что до сих пор не оброс жиром.
Ночью Хокинс неожиданно проснулся. От голода. Именно от этого. Он попытался было не обращать внимания на свирепое урчание желудка, но тщетно. Заснуть вновь не удавалось. Пришлось подняться, пройти на кухню и съесть кусок сыра. Хокинс запил экстренную трапезу несколькими глотками кипяченой воды из чайника и отправился назад в спальню. Сон пришел быстро.
Сегодня с утра Хокинса волновали иные проблемы, поэтому ночная прогулка вылетела из головы. Правда, Хокинс позавтракал плотнее обычного, а дожидаясь шерифа, в течение двадцати минут выпил две чашки кофе, положив в каждую по три ложки сахара, хотя обычно клал две. Только сейчас он осознал, что сделал это именно потому, что слишком быстро проголодался после завтрака. Наконец зверский (неизвестно откуда взявшийся) аппетит заставил обратить на себя внимание, заявив о себе, что называется, во весь голос. Никакой Андерсон был не в силах теперь занимать мысли Гэла. Прошло всего пять минут после ухода Лоулесса, а Хокинс уже не мог сосредоточиться на деле. Перед глазами стояли пудинги со всевозможных прошлых празднеств, и в конце концов Хокинс сдался. Глупо размышлять на пустой желудок. Не помогла и третья чашка кофе с умопомрачительным количеством сахара, превратившим этот кофе в сироп. Гэл решил зайти в кафе «Аделаида» напротив магазина дешевой одежды в полуквартале от здания муниципалитета. В кафе он оказался первым утренним посетителем. Хокинс заказал себе две порции жареной картошки с гарниром и внушительный десерт. После того как официантка принесла заказ, Гэлу вдруг подумалось, какие у нее были бы глаза, узнай она, сколько уже успел поглотить пищи их утренний клиент. Но улыбки эта мысль не вызвала. Мало того, что его возросший аппетит причинял ему некоторые неудобства, — он к тому же породил где-то в глубине души пока что еле ощутимое беспокойство. Гэл молча съел все подчистую и, наскоро рассчитавшись и оставив на чай, быстро покинул кафе, испугавшись своего стремления (ужасно сильного) взять еще и мороженого с клубникой, так как в желудке (несмотря на только что съеденное) оставалось довольно много свободного места.
Хокинс поехал домой. Там он постарается обдумать сложившуюся в Оруэлле ситуацию. В тишине и спокойствии. Не удержавшись, Хокинс купил по дороге несколько пакетов картофельных чипсов, пакет молока и три бутылки пива. Гэл был уверен, что это понадобится ему нескоро, он и купил-то это в основном потому, что надеялся сегодня «посидеть на диете», несмотря на то, что Салли, уезжая, наготовила ему еды. Одна полка холодильника была буквально забита гамбургерами. Констебль, переступив порог своего дома на Солс-стрит, сразу понял, что снова хочет есть. В доме пахло жареным (наверное, бараньим) мясом. Запах был очень слабый. Но был. В первое мгновение Гэл подумал, что вернулась Салли. Это было вообще-то вполне вероятно, хотя и немного удивило его. Хокинс вошел в кухню, но… никого там не обнаружил. Откуда запах? В доме совсем недавно кто-то жарил мясо. Может, Салли вернулась, приготовила ему ленч, после чего поехала по своим делам, справедливо полагая, что муж еще на работе? Однако на столе ничего свежеприготовленного не оказалось. Пусто. Гэл прошел в гараж. «Олдсмобиля» Салли не было. Она не возвращалась. Тогда откуда запах? Гэл помнил вещи, в которых жена уехала. На всякий случай она взяла зимнюю куртку. Хокинс пошел в спальню, порылся в шкафу. Нет, теперь он был уверен, что жена не приезжала, Салли обязательно сменила бы дорожную одежду.
Гэл поскреб подбородок, думая о жене, но его опять отвлек запах. Он проникал и сюда, властвуя не только в прихожей. Запах напоминал нечто живое, мешавшее думать о нужных вещах, заставляя воображение рисовать картины ломящихся от деликатесов столов, жарящихся на вертеле баранов, вежливую улыбку на лице повара из китайского ресторанчика, предлагающего свое фирменное блюдо, например печень бабуина с бамбуком в соевом соусе, и многое другое, так или иначе связанное с едой, причем с едой вкусной и дорогой. Гэл прогнал наваждение и вышел из спальни.
Запах не переставал преследовать полицейского, вызывая странные, неприятные ощущения. Казалось, желание поесть и прилечь после этого на диване в гостиной стало целью его жизни. Баранину сменял гамбургер величиной с Пентагон, который, в свою очередь, уступал место тарелке со спагетти, и ничего другого в голову не лезло. Противиться желанию поесть не было сил. Запах кружил голову, сводил с ума, наполнял рот слюной. Продираясь сквозь пелену дурмана, Гэл вдруг удивился: почему в доме стоит запах жареного мяса, хотя никакого мяса нет? Но удивление исчезло, словно запотевший от дыхания круг на стекле. Гэл понял, что хочет есть по-настоящему, и аппетитный запах тут ни при чем: он проголодался. Вспомнив, что прошло не больше получаса, как он позавтракал (второй завтрак за утро) в «Аделаиде», Хокинс встревожился всерьез. Однако главной проблемой оставался голод. Такой, словно он ничего не ел целые сутки. Гэл разогрел остатки лапши, приготовил яичницу-глазунью, прибавил к этому три бутерброда с колбасой и приступил к своему завтраку, уже третьему за это нескончаемое утро. Взглянув на большие квадратные часы на своей левой руке, Гэл отметил, что еще нет и десяти часов. Раздражение и нешуточный испуг отступили, как только он проглотил первый кусок.