Страница:
При взгляде на этот окровавленный ошметок Лоулесса затошнило, и его вдруг посетила мысль, от которой он похолодел. Ему подумалось, что и Клинг, и Ламбино на совести… не человека, а какого-то другого существа. Эта уверенность была настолько отчетливой, что Чарли застонал. Он не верил, что ошибается. Но зачем понадобилось таскать трупы? Логика тут отсутствовала, вообще все выглядело зловеще, странно. Шериф подошел к трупу Гэла Хокинса и более тщательно рассмотрел отверстие в животе. Глядя на странной (слишком правильной) формы дыру, Чарли зацепился было за что-то, мелькнувшее в сознании подобно молнии, но тут же упустил. В дыре виднелись остатки внутренностей, но именно «остатки», словно кто-то вычистил содержимое трупа. Смутные ассоциации зарождались в голове Лоулесса, но это было прервано полным ужаса восклицанием Монро:
— О Господи! Это уже ни в какие рамки… Господи… Шериф, что за…
— Джеки, поворачивай назад! — сказал Лоулесс.
Он не хотел, чтобы Монро увидел Гэла. Помощник, конечно, не видел перемену, происшедшую с Гэлом еще при жизни, но одного трупа с выпотрошенными внутренностями и обрубками вместо рук было бы для него слишком. Лоулесс задвинул назад в камеру тело, от которого уже начал исходить трупный запах, и захлопнул дверцу.
— Мы совсем забыли про Лока. — Чарли вошел в маленькую конторку, где Монро, стоя на пороге, смотрел остановившимися глазами на человеческую конечность.
— Шериф, откуда… это…
— Двигай, Джеки! — Лоулесс встряхнул Монро, обхватив за плечи. Потом развернул его и увлек за собой в коридор. Джек пытался что-то сказать, но шериф просто прикрыл ему ладонью рот. — Оба погибли — и Ламбино, и Клинг. Шевелись, Джек! Не хватало нам еще и третьего. Бедный Лок, наверное, не знает, что и думать.
— Но какой смысл оставлять… ногу? Что он… этим хотел…
— Не знаю, сынок! Если бы я знал. Хотя мне кажется… — Лоулесс замолчал. Открывая парадную дверь, он вновь вытянул вперед, словно целясь, правую руку с кольтом.
— Что вам кажется? — негромко спросил Монро.
— Ничего! Я не… Потом, Джеки. — Лоулесс, внимательно оглядываясь, направился к черно-белому «форду».
У шерифа чуть не сорвалось с языка собственное объяснение (от которого было не так уж много проку), но он предусмотрительно промолчал. Монро и так был в шоке (хоть у парня и крепкие нервы, но отчлененные головы и ноги видеть ему пока не приходилось). Доктор сидел на заднем сиденье, застыв от страха. Чарли даже подумал в первую секунду, уж не мертв ли он. Его лицо в темноте казалось белым пятном.
— Чарли… Боже мой… вы живы? Что там такое? Я слышал крики Клинга! — Доктор говорил таким тоном, словно оправдывался в своем бездействии.
— Мистер Клинг мертв! — пробормотал шериф. — Тело его кто-то забрал с собой, оставил только… голову!
— О Господи!..
— Марк! — прервал его Лоулесс — Я чувствую, что для Оруэлла наступили тяжелые деньки! Больше никуда не заезжаем, едем в муниципалитет. Там, из своего кабинета я попытаюсь связаться с Манчестером. Нам нужна помощь, самим не справиться.
— Чарли…
— Обожди, Марк! Морг пусть остается как есть. Ночью что-то выдумывать не имеет смысла…
— Но кто убил Клинга? Ламбино?
— Нет. Ламбино тоже, судя по всему, мертв. Остальное по дороге, Марк. Все вопросы по дороге. — Чарли прыгнул на место водителя, Монро устроился рядом, и через секунду «форд» уже несся по Фелл-стрит.
— Добрый вечер, Кларк! Вернее, уже доброй ночи! — Лоулесс протянул ему руку.
Гурски лишь сейчас словно спустился на землю из заоблачных далей, он посмотрел на Чарли так, как будто только что заметил его, и неторопливо проговорил своим мягким голосом:
— Здравствуйте, шериф! — и как-то странно посмотрел на Лоулесса.
— Вы, наверное, предпочли бы, чтобы этих туч не было и можно было полюбоваться звездами? — спросил шериф, но неприятное чувство не покидало его.
— Нет, мистер Лоулесс. Я слышал какие-то звуки. Мне показалось, кто-то кричал, может, звал на помощь, поэтому и вышел. Но уже ничего не слышу минут пять.
— Вы уверены? Может, вам показалось?
— Я не знаю, — ответил старик.
Подошли Монро и Лок и тоже поздоровались с Гурски. Тот снова взглянул на Лоулесса своими светло-серыми глазами, выделявшимися на темном лице. Шерифу эти взгляды очень не нравились. Нет, сам Гурски был ничего, но то, что он так рассматривает лицо Лоулесса…
— Странно, — пробормотал Гурски. Он проговорил это совершенно спокойно.
— В чем дело, Кларк? — Шериф почувствовал, как у него замирает сердце.
Лок приблизился к Лоулессу, и… теперь он видел лицо шерифа при свете, ведь в машине было очень темно.
— О Господи! Чарли… — Лок побледнел как полотно. — Чарли… Чарли… нет, черт… Чарли!..
— В чем дело? — зло спросил шериф.
Гурски посмотрел куда-то в сторону, затем вновь вернул взгляд своих пронзительных серых глаз на шерифа, и тот почти не удивился, когда услышал:
— Сейчас вам, мистер Лоулесс, можно дать на вид не больше двадцати восьми — тридцати лет!
Глава двадцатая
Пожалуй, начало было положено, когда Дэнни Шилдс услышал шум льющейся (воды? чего?) жидкости, словно отец поливал шлангом комнату изнутри. Он что-то попытался сказать в ответ на испуганный и несвязный лепет тети, потом вдруг резко замолчал. А затем послышался этот зловещий звук, словно начался страшный ливень при сильном ветре, когда водяные струи бьют в окно чуть ли не под прямым углом. Отец замолчал, тетя на миг тоже потеряла дар речи; она ослабила руки, и мальчик вырвался из ее объятий. И пленник, и тетя, задержав дыхание, слушали, как что-то льется в окно. Ни мальчик, ни женщина еще не знали, ЧТО они слышат, но предчувствия беды, одно страшнее другого, уже полностью овладели обоими. На пять-шесть секунд (они тянулись, как часы) шум бьющей фонтаном жидкости стал глуше, но затем она с новой силой ударила в дверь с обратной стороны, и Берта закричала. Дэнни, наоборот, вдруг перестал плакать и, парализованный страхом, уставился на дверь, сдерживавшую напор неизвестно чего.
— Больно, о… как… больно… — Слова отца были еле слышны в шуме… льющейся… КРОВИ!
Дэнни понял, что это кровь, не по стонам отца: он увидел, как из-под двери вытекает ручеек темной жидкости. Этот запах… Дэнни уже знал, как пахнет в комнате, когда человек… теряет кровь… всю кровь. Шок продолжался долго. Тетя тоже заметила алые ручейки свежей крови, принадлежавшей, несомненно, ее брату. Она пыталась что-то сказать, но все слова потонули в рыданиях. Потрясенная и совершенно потерянная, она не могла ни думать, ни что-то делать. Джонни вернулся и застыл у лестницы ни жив ни мертв. Если бы Дэнни в этот миг посмотрел на Джонни, он не узнал бы его.
— Уииииилл! Уилл, Уииии… Чтооооооо сссс тооооооооо… — Берта начала стучать в дверь кулаками.
Еще один ручеек крови выбрался из-под двери и стал лизать ее тапочки. Дэнни наблюдал это точно во сне; минуты тянулись и тянулись, как будто некто, могущий растягивать и сокращать время по своему желанию, решил продлить этот момент для мальчика настолько, чтобы ему показалось, будто прошли годы. «Я же убил его! Я убил его, раскромсав ножом (лежащим теперь в комнате, где-то под столом) на мелкие кусочки! Как же так?»
«Меня нельзя убить, Дэнни! — услышал он в голове голос Лилипута. — Потому что я не ТО, что ВИДИШЬ и что ты ДУМАЕШЬ! Я не ТО, и меня невозможно убить!»
Дэнни смотрел на тетю, разбивающую кулаки в кровь, и в этот момент он снова почувствовал, что погружается, каким-то невероятным образом снова погружается в прошлое семьи Тревор. Нет, эта ночь не собиралась для него заканчиваться. Однако он почувствовал смутное расслабление (и никакого стыда за это). На какое-то время он уйдет от страшного кошмара, от шума льющейся отцовской крови, от тети, близкой к помешательству, от тоненьких ручейков, похожих на живые существа, собирающихся в лужу. Так чувствует себя человек, мучающийся зубной болью и вдруг обнаруживший вескую причину, чтобы не идти к зубному врачу. Он понимает, что идти туда ему все-таки придется, но это будет ПОЗЖЕ. Это сравнение (как и любое другое) конечно же не может полностью передать чувства, которые испытывал в тот момент Дэнни. Мальчик попытался понять, что с ним происходит и как, но картина, представшая перед его глазами, поглотила его полностью, не оставляя места ни для каких раздумий…
— Что? — В глазах у девочки мелькнул страх.
Дома больше никого не было, а брат выглядел хуже обычного. Анна по опыту знала, если Рори взбешен, то это не самое страшное, но если он смотрит вот так сквозь тебя, словно ты не существуешь, то это очень скверный признак, потому что…
— Отдай их мне. — Голос брата напоминал шипение гадюки, глаза по-прежнему ничего не выражали. — Они НУЖНЫ мне.
— Что? Рори, я… я не знаю про… что ты говоришь. Я ниче…
— Отдай их мне, — повторил Рори уже в третий раз.
— Но я ничего не брала у тебя! — К девочке вернулась уверенность. Она вдруг подумала, что главное — не заикаться. Если она будет говорить неуверенно, то Рори обязательно решит, что она виновата. — Я не знаю ничего про твои деньги! — Девочка усиленно вспоминала, не говорила ли ей Стефи про какие-нибудь случайно найденные ею центы. Нет, ничего подобного не было.
— Отдай их мне! — снова повторил Рори, но теперь голос стал намного жестче.
— Ну, что ты заладил, отдай да отдай? Я их не брала, откуда мне знать, где они? Я ничего не…
— Тебе лучше вспомнить, се-стрич-ка! — Последнее слово он произнес по слогам, и Анна увидела, что лицо брата исказила улыбка, от которой ей захотелось кричать.
Глаза Рори стали совсем безумными; девочка вдруг поняла, что никогда еще не видела его ТАКИМ. Будь она уверена, что у Рори сегодня не День Черного Юмора, она бы закричала что есть мочи. Но Анна опасалась попасть в глупое положение. А вдруг, стоит ей закричать, как Рори презрительно рассмеется и со словами «Ну и дура!» развернется и уйдет… даже и не вспомнив про какие-то там семьдесят пять центов.
— Тебе лучше вспомнить и… побыстрее…
Анна с трудом разобрала последнее слово: оно слилось с шипением выходящего сквозь зубы воздуха.
— Рори, послушай! Я… ничего, понимаешь, ничего у тебя не брала!.. Может… я не брала. Честно. Поверь мне, я говорю правду! Я ничего не…
— Отдай их мне!
— Ну почему ты мне не веришь? — Девочка снова начала дрожать от волнения и страха. — Я не… — Она заметила, как Рори сделал маленький шажок в ее сторону. — Я не брала! Может быть, это Стефи?
Рори сделал еще один шаг.
— Ну почему ты мне не веришь? Я ведь не обманываю тебя! Я ничего у тебя не брала! — Анна почувствовала, что вот-вот заплачет.
Рори приблизился еще на один шаг. Пустые глаза. Глаза убийцы. Да ведь он убьет ее за эти хреновые семьдесят пять центов!
— Вдруг это Стефи? — Она повернулась в сторону своей спальни. — Я пойду посмотрю у нее.
Рори стоял не далее как в трех футах. Совсем близко. Прошмыгнуть в свою комнату и закрыться там. И кричать во всю глотку — может, тогда он не посмеет вломиться.
— Рори, я не брала твои деньги, это, наверное, Стефи. — Она уже коснулась ручки двери. Секунда, и она будет в безопасности. — Да, я уверена, что это Сте…
Костлявые пальцы больно сжали ей плечо. Испуганная девочка повернула голову: равнодушное лицо Рори смотрело на нее сверху вниз. «Какой он высокий, — пронеслось у нее в голове. — Никогда бы не подумала, что он такой высокий!» Пальцы его были твердые, как гвозди.
— Отдай их мне. Они мои.
— Мне больно плечо, Рори! — Анна поморщилась. — Я не знаю, где твои деньги. Отпусти меня… Мне больно. — Она попыталась освободиться, но Рори обхватил ее за талию и притянул к себе.
— Да-а-а, ты — плохая сестра! — Его рука скользнула ниже.
В первое мгновение Анна опешила и не могла произнести ни слова. Ей просто не верилось, что такое ВООБЩЕ может быть, и, лишь когда тонкие пальцы принялись неумело ласкать ее ягодицы, Анна хрипло прошептала:
— Что ты делаешь?
Рори, мерзко ухмыляясь, молчал.
— Что ты делаешь, Рори? — Девочка почувствовала, что у нее вот-вот остановится сердце, лоб пылал, как от жара.
— Я? Что я делаю? — Пальцы продолжали мять зад сестры. — ЧТО я делаю? Что Я делаю? Что я ДЕЛАЮ? — Рори смаковал фразу в трех вариантах, пальцы его неутомимо работали.
Анна наконец оправилась от первого потрясения, кровь бросилась ей в лицо, она осознала, что именно сейчас вытворяет ее родной братец. Рори тем временем резко задрал сестре платьице и рукой начал неловко сражаться с трусиками.
— Что ты делаешь, подонок? — Анна попыталась вырваться, ее кулачки заколотили брата по спине, но он прижал ее к двери, не давая ей двинуться.
— Ты, сука! Украла мои деньги! Сука! Ты мерзкая шлюха! — Рори стягивал ей трусы, сестра царапала его руку, а он кричал возле самого уха: — Раз забрала мои деньги, отрабатывай, шлюха! Отрабатывай, отрабатывай, отрабатывай! — Послышался треск разрываемой ткани — трусики Анны упали на пол. — Отрабатывай, сука, если любишь тырить чужие деньги, отрабатывай! — Он был совершенно невменяем.
Анна чувствовала его разгоряченное дыхание и капельки слюны, которая брызгала у него изо рта. Она не могла связно выговорить ни слова, с ее губ срывались лишь крики, переходившие в плач и стон, самообладание покинуло ее окончательно, уступив место неописуемому ужасу. Девочка завизжала, но Рори это только подогрело.
— Сука! Сука! Будешь знать, как таскать чужие деньги! Ты у меня отработаешь это, отработаешь, сука! — Платьице затрещало, расходясь по швам, девочка обезумела от страха. — Сука, сука, ты, сука, будешь зна…
— Прекрати!! — Это был голос матери.
— Прекрати сейчас же, слышишь?
Окрик прозвучал, точно удар кнута. Да и само появление матери подействовало на Рори так, словно его окатили холодной водой. Он молниеносно убрал руки от тела сестры и отодвинулся на несколько шагов.
— Она украла мои деньги! — заявил он, как будто всего лишь кричал на Анну, а не пытался раздеть ее. — Я собирал их целый месяц!
— Рори… — Саманта задыхалась от гнева. Анна тихонько плакала, одной рукой закрыв глаза, другой поддерживая платьице на груди. — Как ты… как ты… посмел? Ты… в своем уме?
— Она забрала мои деньги! — упрямо повторил Рори.
Он уставился глазами в пол, свесившиеся волосы закрывали его лицо. Но Саманта заметила, что он даже не покраснел, не было ничего похожего на неловкость, стыд. Он был лишь страшно зол! На Анну. И на нее, мать, конечно! Если бы она не пришла так неожиданно, то… Нет, Саманта даже не хотела думать, что бы в этом случае произошло.
— Тварь! — крикнула она.
Рори поднял свои пустые глаза на мать. В них не было ни боязни, ни стыда. Вообще ничего. А затем…
… Затем все покрылось каким-то туманом, рассеявшимся спустя… Дэнни не имел никакого представления, сколько прошло времени, когда вдруг увидел со вкусом обставленную спальню с дорогой изящной мебелью. Основное пространство занимала широкая двуспальная кровать с балдахином, где миссис Тревор, полулежа, делала себе маникюр. На ней был халат цвета бургундского вина, и выглядела она в приглушенном свете лампы очень соблазнительно… для своих тридцати шести…. Дэнни не мог знать, он скорее почувствовал, что видит вечер того же дня…
Саманта на миг оторвалась от своих красивых рук, когда в спальню вошел муж. Лоб Алекса прорезала глубокая вертикальная морщина. Широкое мужественное лицо ничего не выражало. Он присел на край постели. Миссис Тревор внимательно следила за мужем, но это не мешало ей профессионально заниматься своими ногтями. Тревор кашлянул и не спеша проговорил:
— Нет, все-таки я пойду откручу ему голову! — Он сказал это так, как заявил бы примерно следующее: «Нет, я все-таки пойду и сделаю ему домашнее задание по математике». — Это ж надо… до такого додуматься!
Саманта прекратила орудовать пилочкой, переключив внимание на мужа.
— Нет, Алекс! — авторитетно заявила она. — Нет, не надо.
— Я осторожно, — буркнул мистер Тревор.
— Нет! Ты разойдешься и… Нет, не надо мне твое «осторожно»! Вспомни прошлый раз, когда он измазал Стефи чернилами. Я просила тебя не бить по лицу, но ты… — Она замолчала, рассеянно разглядывая левую руку. Затем поправила свои роскошные волосы и продолжила: — Рут и Барбара несколько раз спрашивали, кто посадил Рори синяк. Я устала повторять, что он упал с лестницы, но ты бы посмотрел на их глаза. Нет, Алекс, не хватает, чтобы это случилось еще раз…
— Как знаешь! — Тревор начал раздеваться.
— Что? — не расслышала Саманта.
— Я говорю, давай сама. — Алекс почесал мощное бедро, покрытое кучерявыми черными волосами. — Но… — Он замолчал.
— Что «но»?
— Но ведь надо же что-то делать! Он… Это уж слишком, понимаешь? Может, пусть с ним поговорит шериф или директор школы? — Он повернул голову к жене.
— Что?! — Она смотрела на него так, словно он предложил ей завтра часиков в десять утра трахнуться перед муниципалитетом. — Да что ты несешь? Говорить КОМУ-ТО!
— Саманта! Это была ПОПЫТКА ИЗНАСИЛОВАНИЯ! Он чуть не совершил уголовное преступление. Он докатится…
— Нет! — закричала она, комкая одеяло. — Нет! Я не хочу быть посмешищем! Нет! Со Стефи и Анной ничего не случилось и не случится, если ты еще раз поговоришь с ним, но только без рук! Никаких следов. У него была дурь в голове, он бы ничего такого не сделал…
— Ты уверена? — прервал ее крики Алекс.
— Да, я уверена! Предлагать такое! — возмутилась Саманта, размахивая пилочкой для ногтей. — Об этом узнают все! Понимаешь, ВСЕ! Я не хочу уезжать отсюда только потому, что Рори выкинул глупую шутку.
— Это ты называешь глупой шуткой? — откликнулся мистер Тревор, но по его голосу можно было понять, что он уже готов согласиться с женой.
— Ну, я… Нет, это конечно же не шутка. — Она виновато улыбнулась. — Но… говорить об этом… кому бы то ни было… Мы только сделаем хуже! Мальчик, наверное, боится, что об этом узнают его знакомые, учителя. Я думаю, этого страха будет достаточно. Иначе он замкнется еще больше, в него будут тыкать пальцами. Нет, Алекс! Только не это.
— Как знаешь, — пробурчал мистер Тревор, залезая под одеяло.
Миссис Тревор продолжала убеждать мужа, рассматривая свои пальцы.
— Я представляю все эти рожи, гнусные, ухмыляющиеся рожи. Барбара с ума от счастья сойдет, ведь она терпеть не может Рори. Да и Анну.
«Аналогично, дорогая!» — пронеслось в голове у мистера Тревора.
Где-то в другом мире Дэнни Шилдс почувствовал себя так, словно его схватила за горло холодная рука. Он СЛЫШАЛ ЧУЖИЕ МЫСЛИ! Отчетливо, ясно, как будто они ничем не отличались от сказанных вслух слов.
— Барбара замучает меня своими пошленькими вопросами, стараясь выудить подробности. Будет качать головой с сочувственным видом. А за моей спиной растрезвонит всем, какой хороший сынок у меня вырос.
— Ты говорила с Анной? — полусонным голосом спросил Тревор.
— Да, я успокоила ее как могла, и она пообещала никому не рассказывать. Я предупредила ее, что в противном случае нам всем будет стыдно. Она будет молчать. Разве что… расскажет Стефи, но это… не проблема. Она побоится, Алекс, ей самой неловко. Быть может, она ничего не скажет даже Стефи.
«Заткнулась бы ты, дорогая!» — подумал мистер Тревор, широко зевая.
— Кошмар! Я как подумаю, что об этом кто-нибудь узнает, Алекс, мне становится плохо! Нам придется уезжать отсюда! Потому что я не перенесу даже одну Барбару…
— Дорогая! — не выдержал Тревор.
— Что? — Она осеклась, словно услышала голос из преисподней.
— Можно тебя попросить?
— О чем? — Саманта нахмурилась. Она не любила, когда ее о чем-то просили, и муж не составлял исключения.
— Я очень хочу спать! Может, ты тоже…
— Он хочет спать! Тут такое происходит, а он, видишь ли, хочет спать. Да тебе, как я вижу, просто наплевать на то, что сделал Рори…
«Впрочем, как и тебе, дорогая!»
— …раз ты можешь вот так спокойно лечь и уснуть!
— Может, ты еще скажешь, что сегодня нам лучше вообще не спать? — спокойно произнес Алекс и повернулся к ней спиной.
— Что? — рассвирепела Саманта. Она напоминала кошку с горящими во мраке глазами. — Если надо будет, то и скажу! Или, может, ты согласен, чтобы весь Оруэлл смеялся над нами и каждый подходил выразить нам сочувствие по поводу ужасного поступка… И почему это ты лежишь ко мне спиной, когда я с тобой разговариваю? — Поджав свои губки, миссис Тревор зло смотрела на мужа. Алекс ничего не ответил, делая вид, что уже спит. — Почему ты молчишь?
«Неужели тебе не надоело? Когда ты наконец заткнешься, дорогая?» Он глубоко и ровно дышал, и боевой пыл Саманты вдруг растаял, как туман на рассвете. Она фыркнула и нырнула под одеяло. На какой-то (очень короткий) миг Алексу показалось (когда он рукой нечаянно коснулся ее спины), что жена сейчас полезет к нему с ласками. Мистер Тревор брезгливо поморщился, словно обнаружил, что по его волосатой обнаженной груди путешествует таракан. Но это быстро прошло. Саманта отодвинулась, и он понял, что ошибся. «И для кого ты, дорогая, так следишь за собой? Спорю, что у тебя нет даже любовника. Нет, потому что он тебе (ха-ха) не нужен! Так для кого ты, дорогая, так стараешься? Для кого?..» Волны сна подхватили его.
— О Господи! Это уже ни в какие рамки… Господи… Шериф, что за…
— Джеки, поворачивай назад! — сказал Лоулесс.
Он не хотел, чтобы Монро увидел Гэла. Помощник, конечно, не видел перемену, происшедшую с Гэлом еще при жизни, но одного трупа с выпотрошенными внутренностями и обрубками вместо рук было бы для него слишком. Лоулесс задвинул назад в камеру тело, от которого уже начал исходить трупный запах, и захлопнул дверцу.
— Мы совсем забыли про Лока. — Чарли вошел в маленькую конторку, где Монро, стоя на пороге, смотрел остановившимися глазами на человеческую конечность.
— Шериф, откуда… это…
— Двигай, Джеки! — Лоулесс встряхнул Монро, обхватив за плечи. Потом развернул его и увлек за собой в коридор. Джек пытался что-то сказать, но шериф просто прикрыл ему ладонью рот. — Оба погибли — и Ламбино, и Клинг. Шевелись, Джек! Не хватало нам еще и третьего. Бедный Лок, наверное, не знает, что и думать.
— Но какой смысл оставлять… ногу? Что он… этим хотел…
— Не знаю, сынок! Если бы я знал. Хотя мне кажется… — Лоулесс замолчал. Открывая парадную дверь, он вновь вытянул вперед, словно целясь, правую руку с кольтом.
— Что вам кажется? — негромко спросил Монро.
— Ничего! Я не… Потом, Джеки. — Лоулесс, внимательно оглядываясь, направился к черно-белому «форду».
У шерифа чуть не сорвалось с языка собственное объяснение (от которого было не так уж много проку), но он предусмотрительно промолчал. Монро и так был в шоке (хоть у парня и крепкие нервы, но отчлененные головы и ноги видеть ему пока не приходилось). Доктор сидел на заднем сиденье, застыв от страха. Чарли даже подумал в первую секунду, уж не мертв ли он. Его лицо в темноте казалось белым пятном.
— Чарли… Боже мой… вы живы? Что там такое? Я слышал крики Клинга! — Доктор говорил таким тоном, словно оправдывался в своем бездействии.
— Мистер Клинг мертв! — пробормотал шериф. — Тело его кто-то забрал с собой, оставил только… голову!
— О Господи!..
— Марк! — прервал его Лоулесс — Я чувствую, что для Оруэлла наступили тяжелые деньки! Больше никуда не заезжаем, едем в муниципалитет. Там, из своего кабинета я попытаюсь связаться с Манчестером. Нам нужна помощь, самим не справиться.
— Чарли…
— Обожди, Марк! Морг пусть остается как есть. Ночью что-то выдумывать не имеет смысла…
— Но кто убил Клинга? Ламбино?
— Нет. Ламбино тоже, судя по всему, мертв. Остальное по дороге, Марк. Все вопросы по дороге. — Чарли прыгнул на место водителя, Монро устроился рядом, и через секунду «форд» уже несся по Фелл-стрит.
3
За те минуты, что они ехали по пустынным улицам к зданию муниципалитета, Лоулесс вкратце рассказал Локу обо всем, что произошло в окружном морге. Лок слушал, не перебивая. Чарли, как и в случае с Монро, не упомянул о своей догадке, так что доктор не усмотрел в происшедшем ничего экстраординарного. Он высказал идею, что это, наверное, тот же сумасшедший (наверняка не из местных), который задушил двойняшек Пэгрью. Лоулесс ничего не ответил на слова врача. Сам же он подметил несколько странных деталей. Двери были выбиты не так, как выглядело бы, если бы их вышиб человек ударом ноги или плечом. Это особенно хорошо видно в комнате для бальзамирования, где как будто что-то прорвалось понизу. Во всяком случае, верхняя петля, покривившись, все же выдержала, не дав двери упасть на пол. Она еле держалась, но все-таки держалась. Самым же странным казалось то, каким образом кто-то (или что-то) покинул здание через черный ход. Шериф, конечно, не мог быть уверен, что хорошо все расслышал, ведь Монро как раз в тот момент бежал к нему. Но все-таки он смутно уловил звук перетаскиваемого по полу тела, а вот… шагов — не слышал. Вообще ничего. Перед тем как дверь с грохотом вылетела, никакого удара не было слышно, словно кто-то (что-то) проложил себе дорогу, просто надавив на нее. Пугающие особенности. Шериф не услышал ничего из того, что, казалось, не мог не услышать в ночном морге: ни шагов, ни удара в дверь. Надежда, что он ошибся, еще оставалась. Лоулесс не стал заезжать на стоянку сбоку от муниципалитета, между самим зданием и маленьким кафе-баром «У Тони», подрулив прямо к подъезду. Он выбрался из машины и заметил ночного сторожа Кларка Гурски. Невысокий, худой, с длинными руками (и с очень длинными пальцами на них), в своей темной куртке с капюшоном он почему-то вызывал у шерифа ассоциацию с пилигримом времен крестовых походов, идущим домой из Святой земли. Сейчас он стоял как изваяние, и Лоулессу подумалось, что Кларк заснул стоя. Ему было около шестидесяти, и он жил в Оруэлле последние пятнадцать лет. На Парис-стрит, в северной части города. Лоулессу старик нравился.— Добрый вечер, Кларк! Вернее, уже доброй ночи! — Лоулесс протянул ему руку.
Гурски лишь сейчас словно спустился на землю из заоблачных далей, он посмотрел на Чарли так, как будто только что заметил его, и неторопливо проговорил своим мягким голосом:
— Здравствуйте, шериф! — и как-то странно посмотрел на Лоулесса.
— Вы, наверное, предпочли бы, чтобы этих туч не было и можно было полюбоваться звездами? — спросил шериф, но неприятное чувство не покидало его.
— Нет, мистер Лоулесс. Я слышал какие-то звуки. Мне показалось, кто-то кричал, может, звал на помощь, поэтому и вышел. Но уже ничего не слышу минут пять.
— Вы уверены? Может, вам показалось?
— Я не знаю, — ответил старик.
Подошли Монро и Лок и тоже поздоровались с Гурски. Тот снова взглянул на Лоулесса своими светло-серыми глазами, выделявшимися на темном лице. Шерифу эти взгляды очень не нравились. Нет, сам Гурски был ничего, но то, что он так рассматривает лицо Лоулесса…
— Странно, — пробормотал Гурски. Он проговорил это совершенно спокойно.
— В чем дело, Кларк? — Шериф почувствовал, как у него замирает сердце.
Лок приблизился к Лоулессу, и… теперь он видел лицо шерифа при свете, ведь в машине было очень темно.
— О Господи! Чарли… — Лок побледнел как полотно. — Чарли… Чарли… нет, черт… Чарли!..
— В чем дело? — зло спросил шериф.
Гурски посмотрел куда-то в сторону, затем вновь вернул взгляд своих пронзительных серых глаз на шерифа, и тот почти не удивился, когда услышал:
— Сейчас вам, мистер Лоулесс, можно дать на вид не больше двадцати восьми — тридцати лет!
Глава двадцатая
1
Сказав, что для Оруэлла наступили тяжелые деньки, шериф не мог даже представить себе, насколько оказался прав. Позже он сможет сам убедиться в своем почти бессознательном пророчестве.Пожалуй, начало было положено, когда Дэнни Шилдс услышал шум льющейся (воды? чего?) жидкости, словно отец поливал шлангом комнату изнутри. Он что-то попытался сказать в ответ на испуганный и несвязный лепет тети, потом вдруг резко замолчал. А затем послышался этот зловещий звук, словно начался страшный ливень при сильном ветре, когда водяные струи бьют в окно чуть ли не под прямым углом. Отец замолчал, тетя на миг тоже потеряла дар речи; она ослабила руки, и мальчик вырвался из ее объятий. И пленник, и тетя, задержав дыхание, слушали, как что-то льется в окно. Ни мальчик, ни женщина еще не знали, ЧТО они слышат, но предчувствия беды, одно страшнее другого, уже полностью овладели обоими. На пять-шесть секунд (они тянулись, как часы) шум бьющей фонтаном жидкости стал глуше, но затем она с новой силой ударила в дверь с обратной стороны, и Берта закричала. Дэнни, наоборот, вдруг перестал плакать и, парализованный страхом, уставился на дверь, сдерживавшую напор неизвестно чего.
— Больно, о… как… больно… — Слова отца были еле слышны в шуме… льющейся… КРОВИ!
Дэнни понял, что это кровь, не по стонам отца: он увидел, как из-под двери вытекает ручеек темной жидкости. Этот запах… Дэнни уже знал, как пахнет в комнате, когда человек… теряет кровь… всю кровь. Шок продолжался долго. Тетя тоже заметила алые ручейки свежей крови, принадлежавшей, несомненно, ее брату. Она пыталась что-то сказать, но все слова потонули в рыданиях. Потрясенная и совершенно потерянная, она не могла ни думать, ни что-то делать. Джонни вернулся и застыл у лестницы ни жив ни мертв. Если бы Дэнни в этот миг посмотрел на Джонни, он не узнал бы его.
— Уииииилл! Уилл, Уииии… Чтооооооо сссс тооооооооо… — Берта начала стучать в дверь кулаками.
Еще один ручеек крови выбрался из-под двери и стал лизать ее тапочки. Дэнни наблюдал это точно во сне; минуты тянулись и тянулись, как будто некто, могущий растягивать и сокращать время по своему желанию, решил продлить этот момент для мальчика настолько, чтобы ему показалось, будто прошли годы. «Я же убил его! Я убил его, раскромсав ножом (лежащим теперь в комнате, где-то под столом) на мелкие кусочки! Как же так?»
«Меня нельзя убить, Дэнни! — услышал он в голове голос Лилипута. — Потому что я не ТО, что ВИДИШЬ и что ты ДУМАЕШЬ! Я не ТО, и меня невозможно убить!»
Дэнни смотрел на тетю, разбивающую кулаки в кровь, и в этот момент он снова почувствовал, что погружается, каким-то невероятным образом снова погружается в прошлое семьи Тревор. Нет, эта ночь не собиралась для него заканчиваться. Однако он почувствовал смутное расслабление (и никакого стыда за это). На какое-то время он уйдет от страшного кошмара, от шума льющейся отцовской крови, от тети, близкой к помешательству, от тоненьких ручейков, похожих на живые существа, собирающихся в лужу. Так чувствует себя человек, мучающийся зубной болью и вдруг обнаруживший вескую причину, чтобы не идти к зубному врачу. Он понимает, что идти туда ему все-таки придется, но это будет ПОЗЖЕ. Это сравнение (как и любое другое) конечно же не может полностью передать чувства, которые испытывал в тот момент Дэнни. Мальчик попытался понять, что с ним происходит и как, но картина, представшая перед его глазами, поглотила его полностью, не оставляя места ни для каких раздумий…
2
— У меня в куртке лежало семьдесят пять центов, — медленно проговорил Рори, глядя на Анну пустыми глазами. — Отдай их мне. — Он сказал это так, словно произнес: «Скажешь маме, я пошел гулять».— Что? — В глазах у девочки мелькнул страх.
Дома больше никого не было, а брат выглядел хуже обычного. Анна по опыту знала, если Рори взбешен, то это не самое страшное, но если он смотрит вот так сквозь тебя, словно ты не существуешь, то это очень скверный признак, потому что…
— Отдай их мне. — Голос брата напоминал шипение гадюки, глаза по-прежнему ничего не выражали. — Они НУЖНЫ мне.
— Что? Рори, я… я не знаю про… что ты говоришь. Я ниче…
— Отдай их мне, — повторил Рори уже в третий раз.
— Но я ничего не брала у тебя! — К девочке вернулась уверенность. Она вдруг подумала, что главное — не заикаться. Если она будет говорить неуверенно, то Рори обязательно решит, что она виновата. — Я не знаю ничего про твои деньги! — Девочка усиленно вспоминала, не говорила ли ей Стефи про какие-нибудь случайно найденные ею центы. Нет, ничего подобного не было.
— Отдай их мне! — снова повторил Рори, но теперь голос стал намного жестче.
— Ну, что ты заладил, отдай да отдай? Я их не брала, откуда мне знать, где они? Я ничего не…
— Тебе лучше вспомнить, се-стрич-ка! — Последнее слово он произнес по слогам, и Анна увидела, что лицо брата исказила улыбка, от которой ей захотелось кричать.
Глаза Рори стали совсем безумными; девочка вдруг поняла, что никогда еще не видела его ТАКИМ. Будь она уверена, что у Рори сегодня не День Черного Юмора, она бы закричала что есть мочи. Но Анна опасалась попасть в глупое положение. А вдруг, стоит ей закричать, как Рори презрительно рассмеется и со словами «Ну и дура!» развернется и уйдет… даже и не вспомнив про какие-то там семьдесят пять центов.
— Тебе лучше вспомнить и… побыстрее…
Анна с трудом разобрала последнее слово: оно слилось с шипением выходящего сквозь зубы воздуха.
— Рори, послушай! Я… ничего, понимаешь, ничего у тебя не брала!.. Может… я не брала. Честно. Поверь мне, я говорю правду! Я ничего не…
— Отдай их мне!
— Ну почему ты мне не веришь? — Девочка снова начала дрожать от волнения и страха. — Я не… — Она заметила, как Рори сделал маленький шажок в ее сторону. — Я не брала! Может быть, это Стефи?
Рори сделал еще один шаг.
— Ну почему ты мне не веришь? Я ведь не обманываю тебя! Я ничего у тебя не брала! — Анна почувствовала, что вот-вот заплачет.
Рори приблизился еще на один шаг. Пустые глаза. Глаза убийцы. Да ведь он убьет ее за эти хреновые семьдесят пять центов!
— Вдруг это Стефи? — Она повернулась в сторону своей спальни. — Я пойду посмотрю у нее.
Рори стоял не далее как в трех футах. Совсем близко. Прошмыгнуть в свою комнату и закрыться там. И кричать во всю глотку — может, тогда он не посмеет вломиться.
— Рори, я не брала твои деньги, это, наверное, Стефи. — Она уже коснулась ручки двери. Секунда, и она будет в безопасности. — Да, я уверена, что это Сте…
Костлявые пальцы больно сжали ей плечо. Испуганная девочка повернула голову: равнодушное лицо Рори смотрело на нее сверху вниз. «Какой он высокий, — пронеслось у нее в голове. — Никогда бы не подумала, что он такой высокий!» Пальцы его были твердые, как гвозди.
— Отдай их мне. Они мои.
— Мне больно плечо, Рори! — Анна поморщилась. — Я не знаю, где твои деньги. Отпусти меня… Мне больно. — Она попыталась освободиться, но Рори обхватил ее за талию и притянул к себе.
— Да-а-а, ты — плохая сестра! — Его рука скользнула ниже.
В первое мгновение Анна опешила и не могла произнести ни слова. Ей просто не верилось, что такое ВООБЩЕ может быть, и, лишь когда тонкие пальцы принялись неумело ласкать ее ягодицы, Анна хрипло прошептала:
— Что ты делаешь?
Рори, мерзко ухмыляясь, молчал.
— Что ты делаешь, Рори? — Девочка почувствовала, что у нее вот-вот остановится сердце, лоб пылал, как от жара.
— Я? Что я делаю? — Пальцы продолжали мять зад сестры. — ЧТО я делаю? Что Я делаю? Что я ДЕЛАЮ? — Рори смаковал фразу в трех вариантах, пальцы его неутомимо работали.
Анна наконец оправилась от первого потрясения, кровь бросилась ей в лицо, она осознала, что именно сейчас вытворяет ее родной братец. Рори тем временем резко задрал сестре платьице и рукой начал неловко сражаться с трусиками.
— Что ты делаешь, подонок? — Анна попыталась вырваться, ее кулачки заколотили брата по спине, но он прижал ее к двери, не давая ей двинуться.
— Ты, сука! Украла мои деньги! Сука! Ты мерзкая шлюха! — Рори стягивал ей трусы, сестра царапала его руку, а он кричал возле самого уха: — Раз забрала мои деньги, отрабатывай, шлюха! Отрабатывай, отрабатывай, отрабатывай! — Послышался треск разрываемой ткани — трусики Анны упали на пол. — Отрабатывай, сука, если любишь тырить чужие деньги, отрабатывай! — Он был совершенно невменяем.
Анна чувствовала его разгоряченное дыхание и капельки слюны, которая брызгала у него изо рта. Она не могла связно выговорить ни слова, с ее губ срывались лишь крики, переходившие в плач и стон, самообладание покинуло ее окончательно, уступив место неописуемому ужасу. Девочка завизжала, но Рори это только подогрело.
— Сука! Сука! Будешь знать, как таскать чужие деньги! Ты у меня отработаешь это, отработаешь, сука! — Платьице затрещало, расходясь по швам, девочка обезумела от страха. — Сука, сука, ты, сука, будешь зна…
— Прекрати!! — Это был голос матери.
3
Саманта стояла на лестнице, не веря своим глазам. Она знала, ЧТО Рори пытается сделать, но не осмеливалась сказать это даже про себя.— Прекрати сейчас же, слышишь?
Окрик прозвучал, точно удар кнута. Да и само появление матери подействовало на Рори так, словно его окатили холодной водой. Он молниеносно убрал руки от тела сестры и отодвинулся на несколько шагов.
— Она украла мои деньги! — заявил он, как будто всего лишь кричал на Анну, а не пытался раздеть ее. — Я собирал их целый месяц!
— Рори… — Саманта задыхалась от гнева. Анна тихонько плакала, одной рукой закрыв глаза, другой поддерживая платьице на груди. — Как ты… как ты… посмел? Ты… в своем уме?
— Она забрала мои деньги! — упрямо повторил Рори.
Он уставился глазами в пол, свесившиеся волосы закрывали его лицо. Но Саманта заметила, что он даже не покраснел, не было ничего похожего на неловкость, стыд. Он был лишь страшно зол! На Анну. И на нее, мать, конечно! Если бы она не пришла так неожиданно, то… Нет, Саманта даже не хотела думать, что бы в этом случае произошло.
— Тварь! — крикнула она.
Рори поднял свои пустые глаза на мать. В них не было ни боязни, ни стыда. Вообще ничего. А затем…
… Затем все покрылось каким-то туманом, рассеявшимся спустя… Дэнни не имел никакого представления, сколько прошло времени, когда вдруг увидел со вкусом обставленную спальню с дорогой изящной мебелью. Основное пространство занимала широкая двуспальная кровать с балдахином, где миссис Тревор, полулежа, делала себе маникюр. На ней был халат цвета бургундского вина, и выглядела она в приглушенном свете лампы очень соблазнительно… для своих тридцати шести…. Дэнни не мог знать, он скорее почувствовал, что видит вечер того же дня…
Саманта на миг оторвалась от своих красивых рук, когда в спальню вошел муж. Лоб Алекса прорезала глубокая вертикальная морщина. Широкое мужественное лицо ничего не выражало. Он присел на край постели. Миссис Тревор внимательно следила за мужем, но это не мешало ей профессионально заниматься своими ногтями. Тревор кашлянул и не спеша проговорил:
— Нет, все-таки я пойду откручу ему голову! — Он сказал это так, как заявил бы примерно следующее: «Нет, я все-таки пойду и сделаю ему домашнее задание по математике». — Это ж надо… до такого додуматься!
Саманта прекратила орудовать пилочкой, переключив внимание на мужа.
— Нет, Алекс! — авторитетно заявила она. — Нет, не надо.
— Я осторожно, — буркнул мистер Тревор.
— Нет! Ты разойдешься и… Нет, не надо мне твое «осторожно»! Вспомни прошлый раз, когда он измазал Стефи чернилами. Я просила тебя не бить по лицу, но ты… — Она замолчала, рассеянно разглядывая левую руку. Затем поправила свои роскошные волосы и продолжила: — Рут и Барбара несколько раз спрашивали, кто посадил Рори синяк. Я устала повторять, что он упал с лестницы, но ты бы посмотрел на их глаза. Нет, Алекс, не хватает, чтобы это случилось еще раз…
— Как знаешь! — Тревор начал раздеваться.
— Что? — не расслышала Саманта.
— Я говорю, давай сама. — Алекс почесал мощное бедро, покрытое кучерявыми черными волосами. — Но… — Он замолчал.
— Что «но»?
— Но ведь надо же что-то делать! Он… Это уж слишком, понимаешь? Может, пусть с ним поговорит шериф или директор школы? — Он повернул голову к жене.
— Что?! — Она смотрела на него так, словно он предложил ей завтра часиков в десять утра трахнуться перед муниципалитетом. — Да что ты несешь? Говорить КОМУ-ТО!
— Саманта! Это была ПОПЫТКА ИЗНАСИЛОВАНИЯ! Он чуть не совершил уголовное преступление. Он докатится…
— Нет! — закричала она, комкая одеяло. — Нет! Я не хочу быть посмешищем! Нет! Со Стефи и Анной ничего не случилось и не случится, если ты еще раз поговоришь с ним, но только без рук! Никаких следов. У него была дурь в голове, он бы ничего такого не сделал…
— Ты уверена? — прервал ее крики Алекс.
— Да, я уверена! Предлагать такое! — возмутилась Саманта, размахивая пилочкой для ногтей. — Об этом узнают все! Понимаешь, ВСЕ! Я не хочу уезжать отсюда только потому, что Рори выкинул глупую шутку.
— Это ты называешь глупой шуткой? — откликнулся мистер Тревор, но по его голосу можно было понять, что он уже готов согласиться с женой.
— Ну, я… Нет, это конечно же не шутка. — Она виновато улыбнулась. — Но… говорить об этом… кому бы то ни было… Мы только сделаем хуже! Мальчик, наверное, боится, что об этом узнают его знакомые, учителя. Я думаю, этого страха будет достаточно. Иначе он замкнется еще больше, в него будут тыкать пальцами. Нет, Алекс! Только не это.
— Как знаешь, — пробурчал мистер Тревор, залезая под одеяло.
Миссис Тревор продолжала убеждать мужа, рассматривая свои пальцы.
— Я представляю все эти рожи, гнусные, ухмыляющиеся рожи. Барбара с ума от счастья сойдет, ведь она терпеть не может Рори. Да и Анну.
«Аналогично, дорогая!» — пронеслось в голове у мистера Тревора.
Где-то в другом мире Дэнни Шилдс почувствовал себя так, словно его схватила за горло холодная рука. Он СЛЫШАЛ ЧУЖИЕ МЫСЛИ! Отчетливо, ясно, как будто они ничем не отличались от сказанных вслух слов.
— Барбара замучает меня своими пошленькими вопросами, стараясь выудить подробности. Будет качать головой с сочувственным видом. А за моей спиной растрезвонит всем, какой хороший сынок у меня вырос.
— Ты говорила с Анной? — полусонным голосом спросил Тревор.
— Да, я успокоила ее как могла, и она пообещала никому не рассказывать. Я предупредила ее, что в противном случае нам всем будет стыдно. Она будет молчать. Разве что… расскажет Стефи, но это… не проблема. Она побоится, Алекс, ей самой неловко. Быть может, она ничего не скажет даже Стефи.
«Заткнулась бы ты, дорогая!» — подумал мистер Тревор, широко зевая.
— Кошмар! Я как подумаю, что об этом кто-нибудь узнает, Алекс, мне становится плохо! Нам придется уезжать отсюда! Потому что я не перенесу даже одну Барбару…
— Дорогая! — не выдержал Тревор.
— Что? — Она осеклась, словно услышала голос из преисподней.
— Можно тебя попросить?
— О чем? — Саманта нахмурилась. Она не любила, когда ее о чем-то просили, и муж не составлял исключения.
— Я очень хочу спать! Может, ты тоже…
— Он хочет спать! Тут такое происходит, а он, видишь ли, хочет спать. Да тебе, как я вижу, просто наплевать на то, что сделал Рори…
«Впрочем, как и тебе, дорогая!»
— …раз ты можешь вот так спокойно лечь и уснуть!
— Может, ты еще скажешь, что сегодня нам лучше вообще не спать? — спокойно произнес Алекс и повернулся к ней спиной.
— Что? — рассвирепела Саманта. Она напоминала кошку с горящими во мраке глазами. — Если надо будет, то и скажу! Или, может, ты согласен, чтобы весь Оруэлл смеялся над нами и каждый подходил выразить нам сочувствие по поводу ужасного поступка… И почему это ты лежишь ко мне спиной, когда я с тобой разговариваю? — Поджав свои губки, миссис Тревор зло смотрела на мужа. Алекс ничего не ответил, делая вид, что уже спит. — Почему ты молчишь?
«Неужели тебе не надоело? Когда ты наконец заткнешься, дорогая?» Он глубоко и ровно дышал, и боевой пыл Саманты вдруг растаял, как туман на рассвете. Она фыркнула и нырнула под одеяло. На какой-то (очень короткий) миг Алексу показалось (когда он рукой нечаянно коснулся ее спины), что жена сейчас полезет к нему с ласками. Мистер Тревор брезгливо поморщился, словно обнаружил, что по его волосатой обнаженной груди путешествует таракан. Но это быстро прошло. Саманта отодвинулась, и он понял, что ошибся. «И для кого ты, дорогая, так следишь за собой? Спорю, что у тебя нет даже любовника. Нет, потому что он тебе (ха-ха) не нужен! Так для кого ты, дорогая, так стараешься? Для кого?..» Волны сна подхватили его.