Страница:
— Дела-а… И что же он?
— Он все проглотил. У нас стали модными разговоры, что женщины позволяют мужчинам себя унижать, лишать человеческого достоинства и прочее, а мужчины? В какой моральной грязи надо жить, чтобы такое терпеть?! Да по сравнению с Вовиком мой бывший супруг — ангел. Просто он однажды сел за праздничный стол, да так и забыл из-за него встать. Все друзья давно ушли, работают, чего-то добиваются… Да, о чем я говорила?
— О том, что твой летчик все стерпел.
— Но это же не все! Жена собралась от него уйти, построить другую семью, но вот беда: ее партнер в последний момент отчего-то передумал. Остался с женой. Ну и жена Вовика вынуждена была сесть на задницу… Весь бунт его теперь в том, чтобы с ней не спать.
— Он боится от нее уйти?
— Очередного звания ждет. Сейчас у военных с разводами уже не так строго. Но она пригрозила, что пожалуется начальству, и в таком случае ему подполковника не видать!
— Не знаешь, плакать или смеяться!
— Но и это еще не все. Он со мной о времени-то забыл, а как узнал, что уже шесть утра, вскочил, за голову схватился: «Что же я скажу жене?!» Он повторял так до тех пор, пока я не разозлилась и не сказала: «Пошел вон!»
— А он?
— Конечно, ушел! А я наревелась и легла спать. Как раз в тот день, может, помнишь, я отгул взяла. Собиралась окна покрасить, пока моих домочадцев нет. Это я ему тоже выложила.
— И когда он заявился?
— Через час! Позвонил на работу, что плохо себя чувствует.
— А как же окна?
— Представь себе, покрасили. Нельзя же целый день лежать в постели, не вставая!
— Люба говорит: можно!
Они смеются.
— Можно, если окна покрашены. А если нет — приходится ненадолго вставать…
— А мне врала: ходили, гуляли…
— А разве ты тогда могла себе представить, что можно с мужчиной знакомиться как-то иначе?
Подруги только что поужинали и лежат на кровати, в которую превращен однажды разложенный и больше уже не складываемый диван. Точнее, не лежат, а валяются, задрав ноги на висящий у кровати ковер, и в пылу разговора, от чувств, колотят по нему пятками.
— Телевизор будем включать? — лениво спрашивает Евгения.
— А ну его!.. Разве что свет зажечь?
— Ни в коем случае!
Надя опускает ноги и садится.
— Ты от кого-то скрываешься?
— Скоро должен прийти Алексей, а я не хочу ему открывать.
— Алексей? Светкин хахаль?
— Наверное, уже не Светкин, — скромно замечает Евгения.
— Выходит, твой?
— Выходит, ничей!.. Но он не пропадет, не переживай! Такой любвеобильный!..
— Какой ты, однако, стервозой стала! — хмыкает Надя. — Я всегда знала, что в тихом омуте черти водятся!.. И знаешь, такой ты мне больше нравишься!
— Такой я и себе больше нравлюсь, — признается Евгения. В этот момент начинает звонить дверной звонок. Подруги переходят на шепот, потому что им лень встать и закрыть дверь в прихожую — ведь на лестничной площадке их разговор может быть слышен.
— Смотри, какой настырный: звонит и звонит! — вяло возмущается Надя.
— Он думает, что я, как вчера, лежу в полной отключке! — хихикает Евгения.
Они безо всякой причины начинают хохотать, и от того, что смеяться громко не могут, они тихо давятся и изнемогают от смеха. Наконец «звонарь» уходит.
— А чего ты сегодня ко мне ночевать напросилась? — вспоминает Евгения.
— Ты меня днем напугала, — признается Надя. — Побледнела, глаза бессмысленные… После Аркадия это у тебя был первый мужчина?
— Второй.
У Нади округляются глаза.
— Лопухина, а ты не слишком торопишься взять реванш?
— Так получилось, — пожимает плечами Евгения. Она проговорилась, но не очень жалеет об этом. Правда, Надя — юрист и всю жизнь мечтала стать следователем. Мечта так и осталась мечтой, но добиваться признания она умеет…
— Ты перестала мне доверять? — строго спрашивает она у Евгении.
— Не ты одна, я тоже побоялась, что не так меня поймешь! Вон, думаю, она со своими поклонниками ходит, гуляет, а я — сразу в постель!
Они опять начинают хохотать, но, отсмеявшись, Надя возвращается к теме:
— Зубы не заговоришь! Начинай рассказывать сначала: кто он, как познакомились, где живет?
Выслушав сбивчивый рассказ Евгении, она резюмирует:
— Значит, этот Виктор невольно подтолкнул тебя к разводу?
— Он невольно открыл мне глаза на жизнь.
— Ты собираешься совмещать его и Алексея? Евгения хмурится:
— Похоже, я была права: лучше в подобных случаях не откровенничать. Себе дороже!
— Прости, — спохватывается Надя. — Это я от неожиданности. Привыкла рядом с тобой чувствовать себя… недочеловеком, что ли. Ты казалась неизмеримо выше меня в своей неискушенности, верности. Почти самозабвенности, и вдруг!
— Упала на самое дно самого глубокого ущелья?
— И не говори, один за другим!
То ли она недоумевает, то ли восхищается — и то и другое Евгении неприятно. Ничто так не радует, как неприятности товарища, шутил Аркадий. Неужели и у них та же самая бесхитростная радость, а вовсе не дружеское сочувствие?
А может, дело вовсе не в том, как к ее падению относится Надя, а в том, что в своих прегрешениях вообще приходится признаваться?
— У тебя все на лице написано! — раньше смеялась Надя. — Свои чувства ты скрывать не умеешь.
А теперь, когда Евгения так удачно учится их скрывать, Надя злится. Подруга, которую она знает много лет, вдруг открылась новой, неизвестной гранью. Но эта грань — как тонированные стекла в автомобиле. Вроде и окно, но за ним ничего не видно!
Почему она не открыла дверь Алексею? Разве он ее чем-нибудь обидел? «Не хочу я после Светки подбирать ее объедки!» — мысленно декламирует Евгения и краснеет от собственной несправедливости. Говорить так — нечестно… Ну хорошо, у нее вчера нравственные ориентиры сдвинулись. Хоть и не были они со Светланой близкими подругами, а все равно перед ней стыдно. Впервые в жизни услышать о себе — непорядочная! Нет, это чересчур! Неужели теперь до конца жизни она будет угрызаться муками совести? Надька давно спит сном младенца, а она все ворочается с боку на бок и думает, думает…
С Алексеем она не испытывала дискомфорта. Наверное, он неплохой человек. Но легкость, с которой он оставил Светлану… Взял да и перешел из одной постели в другую. Как бы ни изменилась Евгения, но в этом случае она согласна с Козьмой Прутковым: «Единожды солгавший, кто тебе поверит?»
«Все, хватит самоедства!» — приказывает себе Евгения и начинает всеми известными ей средствами призывать к себе сон: считать баранов, прыгающих через плетень, расслабляться по системе йогов, представлять себя на пляже… Какое-то из средств срабатывает, и она засыпает.
Утром Евгения с Надей делают зарядку. Критически оглядев в зеркале свои фигуры, они решают:
— Пришло время вплотную заняться внешним видом!
Евгения раньше не обращала внимания, что ее фигура в последнее время как бы потеряла четкость. Так медленно оплывает, теряя свою форму, свеча.
— Оплыла фигура, оплыла душа, — говорит вслух Евгения.
— К чему ты это? — не понимает Надя.
— К тому, что много лет я день за днем погружалась во что-то серое, аморфное. Ночи без любви, дни без интереса. Последний раз в театре я была… три года назад!
— Мы были три года назад!
— Вот видишь! Все, начинаем новую жизнь!
— С чего, если не секрет?
— Например, с езды на велосипеде.
— А где мы возьмем велосипеды?
— Сегодня же этим займемся. Не может быть, чтобы ни у кого из знакомых не было велосипеда… Потом, нужно наконец обратить внимание на своих детей. Я уже забыла, когда в последний раз по душам разговаривала с Никитой… Потом — наши бедные матери! Разве мы о них заботимся? Только тем и занимаемся, что подкидываем им детей…
— Минуточку! Не части! Осади! Тпру! Твой любимый Козьма Прутков говорил: «Если у тебя есть фонтан, закрой его, дай отдохнуть фонтану!»
Они открывают дверь на лестничную площадку, и Надя, поставившая было ногу за порог, отдергивает ее:
— Мамочки, на мне колготки «Голден леди», а тут какой-то фанат бросил вязанку хвороста!
Вдвоем они вносят в квартиру лежавший на коврике у двери огромный букет роз.
— Лешенька, Лешенька, сделай одолжение, не дари букет цветов нехорошей Жене! — выдает экспромт Надя и самодовольно замечает: — Ты — композитор, я — поэт!.. Розы в ванну брось, воды налей, может, к вечеру отойдут, — в ведро поставишь.
Ну и денек сегодня суматошный! Клиенты идут косяком: заказы, заказы. Кажется, администрация всерьез решила поднять экономику края — двое заказчиков, например, начинают строить заводы. Один — сыроваренный, другой — пивоваренный.
— Пиво будем пить, сыром закусывать! — потирает руки главный.
Раньше по штатному расписанию он проходил как заведующий отделом, теперь называется — главный специалист. К сожалению, на зарплату новое название его должности не сильно повлияло. Раньше Евгению суета раздражала. Она копалась потихоньку в своем углу, а тут приходили посторонние люди, отвлекали. Теперь то же самое ее будоражит. Тем более что президент строительной фирмы прибыл в их проектный институт самолично. Совсем недавно он начинал в фирме не то мастером, не то прорабом — и вот уже президент!
Когда-то они обращались друг к другу на ты и по имени. А теперь:
— Евгения Андреевна!
— Валентин Дмитриевич!
И надо же! Вышеназванный президент почтил своим присутствием скромный уголок, где трудится старший специалист Лопухина.
— Евгения Андреевна! Вы расцвели вместе с природой! Я даже не ожидал, что из скромного бутона может проклюнуться такая роскошная орхидея!
Однако как быстро эти новоиспеченные президенты учатся галантности!
И что странно, комплимент она принимает как должное. Даже зеркало, с которым она прежде лишь сверялась, правильно ли накрашены губы, утверждает: Евгения изменилась! Неужели для того, чтобы осознать свою женскую привлекательность, надо развестись? Отказаться от многолетнего благополучного брака… Лучше сказать: благополучного в глазах других. И ведь внешняя перемена далась без особых усилий: новая прическа, другая помада, туфли на каблуках…
— Я к вам, любезная Евгения Андреевна, не из праздного интереса подошел. Мне нужен референт. Лучше вашей кандидатуры трудно найти: специалист первоклассный, со знанием английского.
Что есть, то есть! Мать Жени всю жизнь английский язык в институте преподает. Ну и дочка маленько спикает!
— Понадобится, пошлем вас на курсы компьютерные, за счет фирмы, — журчит над ухом змей-искуситель. — А оклад для начала, так сказать, на период обучения…
И называет цифру, в четыре раза превышающую ее теперешнюю зарплату…
— А подумать я могу?
— Ради Бога! — всплескивает руками президент и достает из кейса украшенную золотом визитку. — Звоните, как только надумаете!
— Юрист вам, случайно, не нужен? — вроде между прочим спрашивает Евгения; если она надумает, хорошо бы и Надю под боком иметь!
— Этот вопрос решается, — с интересом смотрит на нее президент. — У вас есть подходящая кандидатура?
— Есть!
— Тогда при встрече и поговорим!
Ох уж эти фирмачи! Поговорим! То есть посмотрим. И не согласился, и не отказал… Если честно, Евгения переходить из института боится. Она привыкла доверять государственному учреждению. Как и многие из ее коллег. И хотя именно в госучреждениях месяцами не платят зарплату, у граждан привычка — доверять государству и не доверять частным фирмам.
Она старается пока не думать о предложенной работе, но цифра в миллионах рублей продолжает упорно маячить перед глазами. Может, рискнуть? В конце концов, что она теряет?!
«Постоянную работу! — поднимает голову второе „я“. — И все виды социальной защиты. А здесь? Полное бесправие! Не угодишь начальству — выпрут без выходного пособия!.. Или, как говорят в Одессе, кто не рискует, тот в тюрьме не сидит!»
Евгения не выдерживает перепалки с самой собой и идет искать третейского судью — Надю.
— Рискни! — говорит та. — Если фирма надежная, ты сразу перестанешь ощущать на себе скачки инфляции и выбирать колбасу по цене, а не по вкусу. Или думаешь от Аркадия больших алиментов дождаться?
— Не думаю.
— Тогда — вперед! А я за тобой следом. Как знать, не указывает ли тебе судьба новую жизненную дорогу?
Надя — фаталистка. Она верит, что в жизни ничего не происходит просто так. Если что-то удается — значит, судьба! Не удается — значит, не судьба!
Незаметно заканчивается рабочий день. Зато не заканчиваются сюрпризы. На ступеньках у «парадного подъезда» стоит Алексей. «Он ждет Светлану», — успокаивает себя Евгения, но тот выхватывает ее из толпы, ненавязчиво оттесняя к стоянке машин.
— Прошу! — показывает он на сиреневую «шестерку».
— Но я с подругой, — протестует Евгения; она сразу ухватилась за Надину руку и не собирается ее отпускать.
Боковым зрением она замечает, как остановилась на ступеньках лестницы Светлана, и чувствует себя весьма неуютно. Чего нельзя сказать об Алексее. Он закрыл их с Надей своей широкой спиной, не обращая внимания на бывшую подружку.
— Подвезем и подругу! — Алексей распахивает заднюю дверцу для Нади, а Евгению за локоток провожает к переднему сиденью.
— Захват объекта прошел без сучка без задоринки! — с уважением говорит Надя.
— А у меня не было другого выхода, — говорит Алексей, выводя машину на шоссе. — Двери мне не открывают, вот и приходится искать другие пути… Кстати, Женя, ты нас не познакомила!
— Надежда… Алексей… — тусклым голосом говорит она, хотя внутри от возмущения все «скворчит»! Он ведет себя так, будто знает Евгению сто лет и вынужден мириться с ее капризным, вздорным характером.
Надю, похоже, ситуация веселит. Она кусает губы, чтобы не смеяться. Что здесь смешного? Но Евгения терпит, пока подругу не высаживают у ее дома.
— Злишься, — понимающе покачивает головой Алексей. — А что ты хотела? Взять и отмахнуться от меня, как от надоедливой мошки? Такие дела, дорогая, решают оба, а не кто-то один! Конечно, закрыть двери проще, чем объясниться. Чего ты испугалась? Мести Светланы или ее слов?.. Легко тебе, видно, жилось! — Он останавливает машину возле магазина. — Вылезай! Купим продуктов на ужин. Если ты решила со мной порвать, давай сделаем это цивилизованно.
Евгения ходит за Алексеем по магазину, и на душе у нее скребут кошки: конечно, он прав! Не хочешь продолжать отношения — объяснись! А то закрыла дверь, будто ничего не произошло. Она усмехается своим мыслям.
— Анекдот вспомнила? — угадывает Алексей, передавая ей пакеты и открывая машину. — Там вроде женщина говорила: не считайте половой акт поводом для знакомства!
Она ежится от его прямолинейности. Сама виновата! Привыкла, что в интимных отношениях с ней не очень считаются, и тоже чуткости лишилась! Наверное, не всем нравится, когда после ночи любви их избегают…
— Прости меня! — Она легонько касается пальцами его щеки, а он приникает губами к ее ладони.
Евгения вздрагивает от охватившего ее раскаяния. Погубит вас, Лопухина, ваше мягкое сердце!
— Скажи, Алеша, — осторожно спрашивает она, — почему ты так… тянешься ко мне?
Он бросает на нее мимолетный взгляд и заводит машину.
— Ты не поверишь, но встречу с тобой я предчувствовал… В тот день у меня с утра внутри все пело: сегодня, сегодня! Но ничего не происходило, и я подумал: это авитаминоз! Нехватка витаминов вызвала нездоровую эйфорию…
— Ты что, врач?
— Терапевт.
— И что случилось потом?
— Потом, когда я уже перестал надеяться, Светлана обмолвилась о тебе. Между прочим. Но я ухватился за эту мысль…
— А я подумала, ты обычный любитель перемен.
— И испугалась?
— Разочаровалась. Мне не хотелось тратить душевные силы просто на приятное приключение.
— Ты не показалась мне такой уж… практичной.
— Ты прав. Но я вдруг обнаружила, что уже растранжирила уйму своего времени, и все зря! В то время как другие люди мечтали о любви, искали ее, я жила в равнодушном холодном мире и делала вид, что у меня все хорошо.
— Как ты сказала? Люди мечтают о любви? Это общепринятое заблуждение. Большинство людей мечтают о легких, необременительных отношениях. Мужчины мечтают о юных, прекрасных феях с ангельскими характерами, которые счастливы уже от одного их присутствия, не нуждаются в деньгах и ухитряются в любых ситуациях выглядеть королевами. Женщины ждут прекрасных принцев на иномарках, подобно золотой рыбке готовых выполнить любое их желание. Мужественных и внимательных, обожающих и прощающих.
— Выходит, свою любовь они так и не встречают?
— Встречают. Но многие ее не узнают. А некоторые, узнав, не хотят больше о ней думать. Ведь любовь — это страдание, труд души, жестокое испытание. Любовь требует жертвы, самоотречения… Оглянись вокруг: многие на нее способны? Подумай: ты сама готова к этому?
— Готова, — твердо говорит Евгения.
Он останавливает машину у ее дома, выключает мотор и поворачивается к ней:
— Вот потому я и влюбился в тебя. С первого взгляда.
Глава 4
— Он все проглотил. У нас стали модными разговоры, что женщины позволяют мужчинам себя унижать, лишать человеческого достоинства и прочее, а мужчины? В какой моральной грязи надо жить, чтобы такое терпеть?! Да по сравнению с Вовиком мой бывший супруг — ангел. Просто он однажды сел за праздничный стол, да так и забыл из-за него встать. Все друзья давно ушли, работают, чего-то добиваются… Да, о чем я говорила?
— О том, что твой летчик все стерпел.
— Но это же не все! Жена собралась от него уйти, построить другую семью, но вот беда: ее партнер в последний момент отчего-то передумал. Остался с женой. Ну и жена Вовика вынуждена была сесть на задницу… Весь бунт его теперь в том, чтобы с ней не спать.
— Он боится от нее уйти?
— Очередного звания ждет. Сейчас у военных с разводами уже не так строго. Но она пригрозила, что пожалуется начальству, и в таком случае ему подполковника не видать!
— Не знаешь, плакать или смеяться!
— Но и это еще не все. Он со мной о времени-то забыл, а как узнал, что уже шесть утра, вскочил, за голову схватился: «Что же я скажу жене?!» Он повторял так до тех пор, пока я не разозлилась и не сказала: «Пошел вон!»
— А он?
— Конечно, ушел! А я наревелась и легла спать. Как раз в тот день, может, помнишь, я отгул взяла. Собиралась окна покрасить, пока моих домочадцев нет. Это я ему тоже выложила.
— И когда он заявился?
— Через час! Позвонил на работу, что плохо себя чувствует.
— А как же окна?
— Представь себе, покрасили. Нельзя же целый день лежать в постели, не вставая!
— Люба говорит: можно!
Они смеются.
— Можно, если окна покрашены. А если нет — приходится ненадолго вставать…
— А мне врала: ходили, гуляли…
— А разве ты тогда могла себе представить, что можно с мужчиной знакомиться как-то иначе?
Подруги только что поужинали и лежат на кровати, в которую превращен однажды разложенный и больше уже не складываемый диван. Точнее, не лежат, а валяются, задрав ноги на висящий у кровати ковер, и в пылу разговора, от чувств, колотят по нему пятками.
— Телевизор будем включать? — лениво спрашивает Евгения.
— А ну его!.. Разве что свет зажечь?
— Ни в коем случае!
Надя опускает ноги и садится.
— Ты от кого-то скрываешься?
— Скоро должен прийти Алексей, а я не хочу ему открывать.
— Алексей? Светкин хахаль?
— Наверное, уже не Светкин, — скромно замечает Евгения.
— Выходит, твой?
— Выходит, ничей!.. Но он не пропадет, не переживай! Такой любвеобильный!..
— Какой ты, однако, стервозой стала! — хмыкает Надя. — Я всегда знала, что в тихом омуте черти водятся!.. И знаешь, такой ты мне больше нравишься!
— Такой я и себе больше нравлюсь, — признается Евгения. В этот момент начинает звонить дверной звонок. Подруги переходят на шепот, потому что им лень встать и закрыть дверь в прихожую — ведь на лестничной площадке их разговор может быть слышен.
— Смотри, какой настырный: звонит и звонит! — вяло возмущается Надя.
— Он думает, что я, как вчера, лежу в полной отключке! — хихикает Евгения.
Они безо всякой причины начинают хохотать, и от того, что смеяться громко не могут, они тихо давятся и изнемогают от смеха. Наконец «звонарь» уходит.
— А чего ты сегодня ко мне ночевать напросилась? — вспоминает Евгения.
— Ты меня днем напугала, — признается Надя. — Побледнела, глаза бессмысленные… После Аркадия это у тебя был первый мужчина?
— Второй.
У Нади округляются глаза.
— Лопухина, а ты не слишком торопишься взять реванш?
— Так получилось, — пожимает плечами Евгения. Она проговорилась, но не очень жалеет об этом. Правда, Надя — юрист и всю жизнь мечтала стать следователем. Мечта так и осталась мечтой, но добиваться признания она умеет…
— Ты перестала мне доверять? — строго спрашивает она у Евгении.
— Не ты одна, я тоже побоялась, что не так меня поймешь! Вон, думаю, она со своими поклонниками ходит, гуляет, а я — сразу в постель!
Они опять начинают хохотать, но, отсмеявшись, Надя возвращается к теме:
— Зубы не заговоришь! Начинай рассказывать сначала: кто он, как познакомились, где живет?
Выслушав сбивчивый рассказ Евгении, она резюмирует:
— Значит, этот Виктор невольно подтолкнул тебя к разводу?
— Он невольно открыл мне глаза на жизнь.
— Ты собираешься совмещать его и Алексея? Евгения хмурится:
— Похоже, я была права: лучше в подобных случаях не откровенничать. Себе дороже!
— Прости, — спохватывается Надя. — Это я от неожиданности. Привыкла рядом с тобой чувствовать себя… недочеловеком, что ли. Ты казалась неизмеримо выше меня в своей неискушенности, верности. Почти самозабвенности, и вдруг!
— Упала на самое дно самого глубокого ущелья?
— И не говори, один за другим!
То ли она недоумевает, то ли восхищается — и то и другое Евгении неприятно. Ничто так не радует, как неприятности товарища, шутил Аркадий. Неужели и у них та же самая бесхитростная радость, а вовсе не дружеское сочувствие?
А может, дело вовсе не в том, как к ее падению относится Надя, а в том, что в своих прегрешениях вообще приходится признаваться?
— У тебя все на лице написано! — раньше смеялась Надя. — Свои чувства ты скрывать не умеешь.
А теперь, когда Евгения так удачно учится их скрывать, Надя злится. Подруга, которую она знает много лет, вдруг открылась новой, неизвестной гранью. Но эта грань — как тонированные стекла в автомобиле. Вроде и окно, но за ним ничего не видно!
Почему она не открыла дверь Алексею? Разве он ее чем-нибудь обидел? «Не хочу я после Светки подбирать ее объедки!» — мысленно декламирует Евгения и краснеет от собственной несправедливости. Говорить так — нечестно… Ну хорошо, у нее вчера нравственные ориентиры сдвинулись. Хоть и не были они со Светланой близкими подругами, а все равно перед ней стыдно. Впервые в жизни услышать о себе — непорядочная! Нет, это чересчур! Неужели теперь до конца жизни она будет угрызаться муками совести? Надька давно спит сном младенца, а она все ворочается с боку на бок и думает, думает…
С Алексеем она не испытывала дискомфорта. Наверное, он неплохой человек. Но легкость, с которой он оставил Светлану… Взял да и перешел из одной постели в другую. Как бы ни изменилась Евгения, но в этом случае она согласна с Козьмой Прутковым: «Единожды солгавший, кто тебе поверит?»
«Все, хватит самоедства!» — приказывает себе Евгения и начинает всеми известными ей средствами призывать к себе сон: считать баранов, прыгающих через плетень, расслабляться по системе йогов, представлять себя на пляже… Какое-то из средств срабатывает, и она засыпает.
Утром Евгения с Надей делают зарядку. Критически оглядев в зеркале свои фигуры, они решают:
— Пришло время вплотную заняться внешним видом!
Евгения раньше не обращала внимания, что ее фигура в последнее время как бы потеряла четкость. Так медленно оплывает, теряя свою форму, свеча.
— Оплыла фигура, оплыла душа, — говорит вслух Евгения.
— К чему ты это? — не понимает Надя.
— К тому, что много лет я день за днем погружалась во что-то серое, аморфное. Ночи без любви, дни без интереса. Последний раз в театре я была… три года назад!
— Мы были три года назад!
— Вот видишь! Все, начинаем новую жизнь!
— С чего, если не секрет?
— Например, с езды на велосипеде.
— А где мы возьмем велосипеды?
— Сегодня же этим займемся. Не может быть, чтобы ни у кого из знакомых не было велосипеда… Потом, нужно наконец обратить внимание на своих детей. Я уже забыла, когда в последний раз по душам разговаривала с Никитой… Потом — наши бедные матери! Разве мы о них заботимся? Только тем и занимаемся, что подкидываем им детей…
— Минуточку! Не части! Осади! Тпру! Твой любимый Козьма Прутков говорил: «Если у тебя есть фонтан, закрой его, дай отдохнуть фонтану!»
Они открывают дверь на лестничную площадку, и Надя, поставившая было ногу за порог, отдергивает ее:
— Мамочки, на мне колготки «Голден леди», а тут какой-то фанат бросил вязанку хвороста!
Вдвоем они вносят в квартиру лежавший на коврике у двери огромный букет роз.
— Лешенька, Лешенька, сделай одолжение, не дари букет цветов нехорошей Жене! — выдает экспромт Надя и самодовольно замечает: — Ты — композитор, я — поэт!.. Розы в ванну брось, воды налей, может, к вечеру отойдут, — в ведро поставишь.
Ну и денек сегодня суматошный! Клиенты идут косяком: заказы, заказы. Кажется, администрация всерьез решила поднять экономику края — двое заказчиков, например, начинают строить заводы. Один — сыроваренный, другой — пивоваренный.
— Пиво будем пить, сыром закусывать! — потирает руки главный.
Раньше по штатному расписанию он проходил как заведующий отделом, теперь называется — главный специалист. К сожалению, на зарплату новое название его должности не сильно повлияло. Раньше Евгению суета раздражала. Она копалась потихоньку в своем углу, а тут приходили посторонние люди, отвлекали. Теперь то же самое ее будоражит. Тем более что президент строительной фирмы прибыл в их проектный институт самолично. Совсем недавно он начинал в фирме не то мастером, не то прорабом — и вот уже президент!
Когда-то они обращались друг к другу на ты и по имени. А теперь:
— Евгения Андреевна!
— Валентин Дмитриевич!
И надо же! Вышеназванный президент почтил своим присутствием скромный уголок, где трудится старший специалист Лопухина.
— Евгения Андреевна! Вы расцвели вместе с природой! Я даже не ожидал, что из скромного бутона может проклюнуться такая роскошная орхидея!
Однако как быстро эти новоиспеченные президенты учатся галантности!
И что странно, комплимент она принимает как должное. Даже зеркало, с которым она прежде лишь сверялась, правильно ли накрашены губы, утверждает: Евгения изменилась! Неужели для того, чтобы осознать свою женскую привлекательность, надо развестись? Отказаться от многолетнего благополучного брака… Лучше сказать: благополучного в глазах других. И ведь внешняя перемена далась без особых усилий: новая прическа, другая помада, туфли на каблуках…
— Я к вам, любезная Евгения Андреевна, не из праздного интереса подошел. Мне нужен референт. Лучше вашей кандидатуры трудно найти: специалист первоклассный, со знанием английского.
Что есть, то есть! Мать Жени всю жизнь английский язык в институте преподает. Ну и дочка маленько спикает!
— Понадобится, пошлем вас на курсы компьютерные, за счет фирмы, — журчит над ухом змей-искуситель. — А оклад для начала, так сказать, на период обучения…
И называет цифру, в четыре раза превышающую ее теперешнюю зарплату…
— А подумать я могу?
— Ради Бога! — всплескивает руками президент и достает из кейса украшенную золотом визитку. — Звоните, как только надумаете!
— Юрист вам, случайно, не нужен? — вроде между прочим спрашивает Евгения; если она надумает, хорошо бы и Надю под боком иметь!
— Этот вопрос решается, — с интересом смотрит на нее президент. — У вас есть подходящая кандидатура?
— Есть!
— Тогда при встрече и поговорим!
Ох уж эти фирмачи! Поговорим! То есть посмотрим. И не согласился, и не отказал… Если честно, Евгения переходить из института боится. Она привыкла доверять государственному учреждению. Как и многие из ее коллег. И хотя именно в госучреждениях месяцами не платят зарплату, у граждан привычка — доверять государству и не доверять частным фирмам.
Она старается пока не думать о предложенной работе, но цифра в миллионах рублей продолжает упорно маячить перед глазами. Может, рискнуть? В конце концов, что она теряет?!
«Постоянную работу! — поднимает голову второе „я“. — И все виды социальной защиты. А здесь? Полное бесправие! Не угодишь начальству — выпрут без выходного пособия!.. Или, как говорят в Одессе, кто не рискует, тот в тюрьме не сидит!»
Евгения не выдерживает перепалки с самой собой и идет искать третейского судью — Надю.
— Рискни! — говорит та. — Если фирма надежная, ты сразу перестанешь ощущать на себе скачки инфляции и выбирать колбасу по цене, а не по вкусу. Или думаешь от Аркадия больших алиментов дождаться?
— Не думаю.
— Тогда — вперед! А я за тобой следом. Как знать, не указывает ли тебе судьба новую жизненную дорогу?
Надя — фаталистка. Она верит, что в жизни ничего не происходит просто так. Если что-то удается — значит, судьба! Не удается — значит, не судьба!
Незаметно заканчивается рабочий день. Зато не заканчиваются сюрпризы. На ступеньках у «парадного подъезда» стоит Алексей. «Он ждет Светлану», — успокаивает себя Евгения, но тот выхватывает ее из толпы, ненавязчиво оттесняя к стоянке машин.
— Прошу! — показывает он на сиреневую «шестерку».
— Но я с подругой, — протестует Евгения; она сразу ухватилась за Надину руку и не собирается ее отпускать.
Боковым зрением она замечает, как остановилась на ступеньках лестницы Светлана, и чувствует себя весьма неуютно. Чего нельзя сказать об Алексее. Он закрыл их с Надей своей широкой спиной, не обращая внимания на бывшую подружку.
— Подвезем и подругу! — Алексей распахивает заднюю дверцу для Нади, а Евгению за локоток провожает к переднему сиденью.
— Захват объекта прошел без сучка без задоринки! — с уважением говорит Надя.
— А у меня не было другого выхода, — говорит Алексей, выводя машину на шоссе. — Двери мне не открывают, вот и приходится искать другие пути… Кстати, Женя, ты нас не познакомила!
— Надежда… Алексей… — тусклым голосом говорит она, хотя внутри от возмущения все «скворчит»! Он ведет себя так, будто знает Евгению сто лет и вынужден мириться с ее капризным, вздорным характером.
Надю, похоже, ситуация веселит. Она кусает губы, чтобы не смеяться. Что здесь смешного? Но Евгения терпит, пока подругу не высаживают у ее дома.
— Злишься, — понимающе покачивает головой Алексей. — А что ты хотела? Взять и отмахнуться от меня, как от надоедливой мошки? Такие дела, дорогая, решают оба, а не кто-то один! Конечно, закрыть двери проще, чем объясниться. Чего ты испугалась? Мести Светланы или ее слов?.. Легко тебе, видно, жилось! — Он останавливает машину возле магазина. — Вылезай! Купим продуктов на ужин. Если ты решила со мной порвать, давай сделаем это цивилизованно.
Евгения ходит за Алексеем по магазину, и на душе у нее скребут кошки: конечно, он прав! Не хочешь продолжать отношения — объяснись! А то закрыла дверь, будто ничего не произошло. Она усмехается своим мыслям.
— Анекдот вспомнила? — угадывает Алексей, передавая ей пакеты и открывая машину. — Там вроде женщина говорила: не считайте половой акт поводом для знакомства!
Она ежится от его прямолинейности. Сама виновата! Привыкла, что в интимных отношениях с ней не очень считаются, и тоже чуткости лишилась! Наверное, не всем нравится, когда после ночи любви их избегают…
— Прости меня! — Она легонько касается пальцами его щеки, а он приникает губами к ее ладони.
Евгения вздрагивает от охватившего ее раскаяния. Погубит вас, Лопухина, ваше мягкое сердце!
— Скажи, Алеша, — осторожно спрашивает она, — почему ты так… тянешься ко мне?
Он бросает на нее мимолетный взгляд и заводит машину.
— Ты не поверишь, но встречу с тобой я предчувствовал… В тот день у меня с утра внутри все пело: сегодня, сегодня! Но ничего не происходило, и я подумал: это авитаминоз! Нехватка витаминов вызвала нездоровую эйфорию…
— Ты что, врач?
— Терапевт.
— И что случилось потом?
— Потом, когда я уже перестал надеяться, Светлана обмолвилась о тебе. Между прочим. Но я ухватился за эту мысль…
— А я подумала, ты обычный любитель перемен.
— И испугалась?
— Разочаровалась. Мне не хотелось тратить душевные силы просто на приятное приключение.
— Ты не показалась мне такой уж… практичной.
— Ты прав. Но я вдруг обнаружила, что уже растранжирила уйму своего времени, и все зря! В то время как другие люди мечтали о любви, искали ее, я жила в равнодушном холодном мире и делала вид, что у меня все хорошо.
— Как ты сказала? Люди мечтают о любви? Это общепринятое заблуждение. Большинство людей мечтают о легких, необременительных отношениях. Мужчины мечтают о юных, прекрасных феях с ангельскими характерами, которые счастливы уже от одного их присутствия, не нуждаются в деньгах и ухитряются в любых ситуациях выглядеть королевами. Женщины ждут прекрасных принцев на иномарках, подобно золотой рыбке готовых выполнить любое их желание. Мужественных и внимательных, обожающих и прощающих.
— Выходит, свою любовь они так и не встречают?
— Встречают. Но многие ее не узнают. А некоторые, узнав, не хотят больше о ней думать. Ведь любовь — это страдание, труд души, жестокое испытание. Любовь требует жертвы, самоотречения… Оглянись вокруг: многие на нее способны? Подумай: ты сама готова к этому?
— Готова, — твердо говорит Евгения.
Он останавливает машину у ее дома, выключает мотор и поворачивается к ней:
— Вот потому я и влюбился в тебя. С первого взгляда.
Глава 4
Не Евгения ли клялась совсем недавно, что больше не позволит событиям управлять собой?! Но они, эти события, захлестнули ее, как быстрый горный поток, который не обращает внимания на чье-то там сопротивление, а несет тебя, и неизвестно: ударит с размаху о скалу или аккуратно выплюнет на теплый песочек…
В пятницу после работы Евгения едет к матери. Брошенный на попечение бабушки Никита — не укор ли ей?
Правда, мать этому ничуть не огорчается. Она порой звонит и просит:
— Пусть приедет Никита!
Одиноко ей в пустом доме! Слишком тяжела для нее утрата — ранняя смерть мужа. Отцу Евгении не было шестидесяти, когда его унес рак. Сорок лет супруги Кондратьевы прожили вместе, потому мать третий год не может прийти в себя после его смерти.
Несмотря на перенесенную утрату, мать выглядит великолепно, ей никто не дает больше пятидесяти, и Никиту принимают за ее сына, а не внука.
Есть у Веры Александровны и сын — Юрий, но он женат на москвичке и теперь уже навсегда — столичный житель.
Получается, что поблизости у нее один внук — Никита, который помогает ей не чувствовать себя одинокой.
Из института Вера Александровна ушла три года назад, как и положено в пенсионные пятьдесят пять, но на дому продолжает заниматься с учениками и студентами, берет за уроки по-божески, потому у нее всегда есть желающие заниматься. На предложение дочери платить за питание Никиты она спрашивает у «ребенка»:
— Внучек, мать деньги предлагает. Будем брать?
— Пусть она себе босоножки купит, — решает внучек. — Как бы тебе, бабуля, еще добавлять не пришлось!
Евгения все равно нет-нет да и подбросит им какой продукт: ящик зеленого горошка, мешок сахара, головку сыра — некоторые задолжники-клиенты предлагают за услуги архитекторов натуроплату.
— Ник, — говорит она, — у меня есть предложение: окна покрасить.
— Ну, это Надя подала ей идею, мама, — пробивающимся баском ноет он. — Бабушка меня на дискотеку отпустила!
— Так дискотека вечером, а красить будем утром!
— А утром он спать будет, после скачек-то! — разъясняет бабушка.
— Хорошо, Кит! — грозит Евгения. — Я покрашу окна везде, кроме твоей комнаты!
Никита веселеет:
— Я и сам покрашу — делов-то! — И тут же спохватывается: — Тебе одной в квартире не страшно? Может, сегодня у нас останешься?
Она бледно улыбается на его «у нас» и обреченно врет:
— Не страшно. У меня сегодня тетя Надя ночует.
Она было все продумала: Никита поедет с ней, а когда придет Алексей, покажет ему сына и потихоньку выпроводит… Не сможет же она оставить его на ночь!
Попытка обмануть саму себя проваливается. Как там говорят про верблюда, который пытается пролезть через игольное ушко? Пищит, а лезет! Вот и она…
Происходит то, чего Евгении никак не хочется. Она привыкает к Алексею. Но это в ее жизни уже было: жить с человеком По привычке! Ведь она мечтает встретить свою половинку! И Алексей не тот, кого она ждет!
Он чувствует, что между ними только постель, но надеется, что это — пока. Привыкнув к нему и оценив по достоинству, она его полюбит. Недаром он вчера предложил:
— Давай поженимся?
Ну нет! Из одного брака в другой? С той лишь разницей, что Алексей моложе Аркадия и знает, как обращаться с женщиной, много лет лишенной нормального секса.
Почему она не чувствует к нему влечения души, Евгения объяснить не может.
— Какой-то он чересчур правильный, — пытается растолковать она Наде. — Неестественно хороший… А я почему-то все время жду, что он совершит какую-нибудь подлость или скажет мне какую-нибудь гадость…
— Он дал тебе повод так думать?
— В том-то и дело, что нет! Но все равно я его не люблю! И что самое противное, не могу ему это сказать. Он будто обволакивает меня сладким сиропом, в котором я барахтаюсь, как муха в паутине. Посмотрю в его честные, преданные глаза — веришь ли, будто язык к нёбу примерзает!
Сегодня у Алексея вечерний прием больных, и он придет после восьми вечера. Евгения надеется, что до его прихода она как раз покрасит окно в комнате Никиты — не ждать же, в самом деле, пока этот ленивый мальчишка соберется с духом!
Она одевается в старые джинсы, старую рубашку Никиты, повязывает по-пиратски косынку. Теперь даже в рабочую одежду невольно старается внести хоть чуточку кокетства. Глядится в зеркало, слегка подкрашивает губы и подмигивает своему отражению. В ту же секунду начинает звонить телефон, как будто на ее подмигивание откликнулся кто-то из Зазеркалья.
Звонит муж ее давней знакомой — Нины Аристовой — Толян. Его так зовут друзья за любовь к блатным песням и «крутому прикиду». Толику под сорок, но он никак не хочет угомониться.
Ходит в спортзал, качается, гоняет как сумасшедший на своих то «опелях», то «фордах». Он так часто меняет автомобили, что даже Нина не знает, какая машина у него будет завтра. А еще стоит ему выпить, как он тут же ищет, с кем бы подраться.
Стрижка у Толяна всегда предельно короткая. Он обожает черные перчатки без пальцев — Евгения все время забывает, как они называются, — и, кажется, никогда их с рук не снимает. Может, потому, что почти не вылезает из-за руля.
Работает Толян в фирме, которая возит из Швеции кондитерские изделия, не то менеджером, не то коммерческим директором. Деньги у него водятся, но своих двух сыновей-погодков, младший из которых друг Никиты, он не балует.
— Слышь, Жека, — говорит он, — мой Шурка видел у твоего Никиты боевик Бушкова «На то и волки». Дайте почитать!
— Подожди, сейчас посмотрю, не утащил ли он его куда-нибудь.
Книжка лежит на тумбочке, так что она говорит в трубку:
— Приезжай, возьмешь! И перезванивает матери.
— Ма, Кита позови!
— Женя, — вздыхает Вера Александровна. — Никита — такое красивое имя! Зачем ты его уродуешь?
— Зови, мама, мне некогда! Никита, — все же исправляется она, — дядя Толя, отец Шурика, просит у тебя Бушкова.
— Дай, — безмятежно разрешает сын, — мы с ним книгами часто обмениваемся, он быстро читает.
Она откладывает банку с краской и снимает косынку. С окном придется повременить.
Толян врывается как тайфун, лишь она открывает дверь. Каким-то особым приемом сбрасывает кроссовки так, что они взлетают вверх и приземляются, слетев с ноги, точно на подошвы.
— Жека, я все узнаю последним! — Он с грохотом ставит на кухонный стол бутылку бренди с черным быком на этикетке. — Ну, ты даешь! Давай подрежь что-нибудь, что есть: колбаски, сырочка, редиски — все равно. Мы не гнилые интеллигенты, можем и шампанское огурцом закусывать!
— Если мне не изменяет память, ты заканчивал институт. А к интеллигенции себя перестал причислять?
— Так когда это было!
Евгения достает консервированные помидоры, парниковый огурец, две холодные котлеты.
— Все, что могу! Ты не намекнешь, какой у нас праздник?
— День независимости. Слышь, мне Нинка про твой развод сказала, я ошизел!
— Я не думала, что разводы в нашей стране такая уж редкость.
— Разводы среди других — это так, статистика, а тут свой человек.
— Ты перчатки не хочешь снять? — как бы между прочим спрашивает Евгения.
— Думаешь, стоит?
— Ага. А заодно и руки помоешь.
— Ты и мертвого уговоришь! — Он снимает перчатки, небрежно сует их в короткую кожаную куртку и идет в ванную, напевая по пути:
А если «нет», мне будет очень больно И я, наверное, с ума сойду от слез!..
Он быстро возвращается и говорит:
— Учти, несмотря на то что я бросил пить…
— Давно? — изумляется она.
— Послезавтра будет три дня. Да ладно, больно ты серьезная! Я же шучу. Шутка у меня такая. Закрой рот.
— Ну ты наглый, Аристов!
— Положение обязывает, крошка! — шутливо вздыхает он. — Будем пить или смотреть?
— Вообще-то я собиралась красить окна.
— Ты? Красить? Угомонись, завтра я пришлю парочку хлопцев, они в момент выкрасят у тебя все, что нужно!
— У меня — ничего не нужно. Только окна.
— Окна так окна! И забудь, пожалуйста, про дела — Толян у тебя в гостях. Я говорил, что ты отлично выглядишь?
— Не говорил, но я тебе верю!
— Вроде меня наглым обозвали… Не вижу рюмок!
В пятницу после работы Евгения едет к матери. Брошенный на попечение бабушки Никита — не укор ли ей?
Правда, мать этому ничуть не огорчается. Она порой звонит и просит:
— Пусть приедет Никита!
Одиноко ей в пустом доме! Слишком тяжела для нее утрата — ранняя смерть мужа. Отцу Евгении не было шестидесяти, когда его унес рак. Сорок лет супруги Кондратьевы прожили вместе, потому мать третий год не может прийти в себя после его смерти.
Несмотря на перенесенную утрату, мать выглядит великолепно, ей никто не дает больше пятидесяти, и Никиту принимают за ее сына, а не внука.
Есть у Веры Александровны и сын — Юрий, но он женат на москвичке и теперь уже навсегда — столичный житель.
Получается, что поблизости у нее один внук — Никита, который помогает ей не чувствовать себя одинокой.
Из института Вера Александровна ушла три года назад, как и положено в пенсионные пятьдесят пять, но на дому продолжает заниматься с учениками и студентами, берет за уроки по-божески, потому у нее всегда есть желающие заниматься. На предложение дочери платить за питание Никиты она спрашивает у «ребенка»:
— Внучек, мать деньги предлагает. Будем брать?
— Пусть она себе босоножки купит, — решает внучек. — Как бы тебе, бабуля, еще добавлять не пришлось!
Евгения все равно нет-нет да и подбросит им какой продукт: ящик зеленого горошка, мешок сахара, головку сыра — некоторые задолжники-клиенты предлагают за услуги архитекторов натуроплату.
— Ник, — говорит она, — у меня есть предложение: окна покрасить.
— Ну, это Надя подала ей идею, мама, — пробивающимся баском ноет он. — Бабушка меня на дискотеку отпустила!
— Так дискотека вечером, а красить будем утром!
— А утром он спать будет, после скачек-то! — разъясняет бабушка.
— Хорошо, Кит! — грозит Евгения. — Я покрашу окна везде, кроме твоей комнаты!
Никита веселеет:
— Я и сам покрашу — делов-то! — И тут же спохватывается: — Тебе одной в квартире не страшно? Может, сегодня у нас останешься?
Она бледно улыбается на его «у нас» и обреченно врет:
— Не страшно. У меня сегодня тетя Надя ночует.
Она было все продумала: Никита поедет с ней, а когда придет Алексей, покажет ему сына и потихоньку выпроводит… Не сможет же она оставить его на ночь!
Попытка обмануть саму себя проваливается. Как там говорят про верблюда, который пытается пролезть через игольное ушко? Пищит, а лезет! Вот и она…
Происходит то, чего Евгении никак не хочется. Она привыкает к Алексею. Но это в ее жизни уже было: жить с человеком По привычке! Ведь она мечтает встретить свою половинку! И Алексей не тот, кого она ждет!
Он чувствует, что между ними только постель, но надеется, что это — пока. Привыкнув к нему и оценив по достоинству, она его полюбит. Недаром он вчера предложил:
— Давай поженимся?
Ну нет! Из одного брака в другой? С той лишь разницей, что Алексей моложе Аркадия и знает, как обращаться с женщиной, много лет лишенной нормального секса.
Почему она не чувствует к нему влечения души, Евгения объяснить не может.
— Какой-то он чересчур правильный, — пытается растолковать она Наде. — Неестественно хороший… А я почему-то все время жду, что он совершит какую-нибудь подлость или скажет мне какую-нибудь гадость…
— Он дал тебе повод так думать?
— В том-то и дело, что нет! Но все равно я его не люблю! И что самое противное, не могу ему это сказать. Он будто обволакивает меня сладким сиропом, в котором я барахтаюсь, как муха в паутине. Посмотрю в его честные, преданные глаза — веришь ли, будто язык к нёбу примерзает!
Сегодня у Алексея вечерний прием больных, и он придет после восьми вечера. Евгения надеется, что до его прихода она как раз покрасит окно в комнате Никиты — не ждать же, в самом деле, пока этот ленивый мальчишка соберется с духом!
Она одевается в старые джинсы, старую рубашку Никиты, повязывает по-пиратски косынку. Теперь даже в рабочую одежду невольно старается внести хоть чуточку кокетства. Глядится в зеркало, слегка подкрашивает губы и подмигивает своему отражению. В ту же секунду начинает звонить телефон, как будто на ее подмигивание откликнулся кто-то из Зазеркалья.
Звонит муж ее давней знакомой — Нины Аристовой — Толян. Его так зовут друзья за любовь к блатным песням и «крутому прикиду». Толику под сорок, но он никак не хочет угомониться.
Ходит в спортзал, качается, гоняет как сумасшедший на своих то «опелях», то «фордах». Он так часто меняет автомобили, что даже Нина не знает, какая машина у него будет завтра. А еще стоит ему выпить, как он тут же ищет, с кем бы подраться.
Стрижка у Толяна всегда предельно короткая. Он обожает черные перчатки без пальцев — Евгения все время забывает, как они называются, — и, кажется, никогда их с рук не снимает. Может, потому, что почти не вылезает из-за руля.
Работает Толян в фирме, которая возит из Швеции кондитерские изделия, не то менеджером, не то коммерческим директором. Деньги у него водятся, но своих двух сыновей-погодков, младший из которых друг Никиты, он не балует.
— Слышь, Жека, — говорит он, — мой Шурка видел у твоего Никиты боевик Бушкова «На то и волки». Дайте почитать!
— Подожди, сейчас посмотрю, не утащил ли он его куда-нибудь.
Книжка лежит на тумбочке, так что она говорит в трубку:
— Приезжай, возьмешь! И перезванивает матери.
— Ма, Кита позови!
— Женя, — вздыхает Вера Александровна. — Никита — такое красивое имя! Зачем ты его уродуешь?
— Зови, мама, мне некогда! Никита, — все же исправляется она, — дядя Толя, отец Шурика, просит у тебя Бушкова.
— Дай, — безмятежно разрешает сын, — мы с ним книгами часто обмениваемся, он быстро читает.
Она откладывает банку с краской и снимает косынку. С окном придется повременить.
Толян врывается как тайфун, лишь она открывает дверь. Каким-то особым приемом сбрасывает кроссовки так, что они взлетают вверх и приземляются, слетев с ноги, точно на подошвы.
— Жека, я все узнаю последним! — Он с грохотом ставит на кухонный стол бутылку бренди с черным быком на этикетке. — Ну, ты даешь! Давай подрежь что-нибудь, что есть: колбаски, сырочка, редиски — все равно. Мы не гнилые интеллигенты, можем и шампанское огурцом закусывать!
— Если мне не изменяет память, ты заканчивал институт. А к интеллигенции себя перестал причислять?
— Так когда это было!
Евгения достает консервированные помидоры, парниковый огурец, две холодные котлеты.
— Все, что могу! Ты не намекнешь, какой у нас праздник?
— День независимости. Слышь, мне Нинка про твой развод сказала, я ошизел!
— Я не думала, что разводы в нашей стране такая уж редкость.
— Разводы среди других — это так, статистика, а тут свой человек.
— Ты перчатки не хочешь снять? — как бы между прочим спрашивает Евгения.
— Думаешь, стоит?
— Ага. А заодно и руки помоешь.
— Ты и мертвого уговоришь! — Он снимает перчатки, небрежно сует их в короткую кожаную куртку и идет в ванную, напевая по пути:
А если «нет», мне будет очень больно И я, наверное, с ума сойду от слез!..
Он быстро возвращается и говорит:
— Учти, несмотря на то что я бросил пить…
— Давно? — изумляется она.
— Послезавтра будет три дня. Да ладно, больно ты серьезная! Я же шучу. Шутка у меня такая. Закрой рот.
— Ну ты наглый, Аристов!
— Положение обязывает, крошка! — шутливо вздыхает он. — Будем пить или смотреть?
— Вообще-то я собиралась красить окна.
— Ты? Красить? Угомонись, завтра я пришлю парочку хлопцев, они в момент выкрасят у тебя все, что нужно!
— У меня — ничего не нужно. Только окна.
— Окна так окна! И забудь, пожалуйста, про дела — Толян у тебя в гостях. Я говорил, что ты отлично выглядишь?
— Не говорил, но я тебе верю!
— Вроде меня наглым обозвали… Не вижу рюмок!