По глазам видит: понравилось. Но он делает вид, что не заметил, и спрашивает:
   — Окрошка на квасе?
   — На квасе. Я сама его делаю.
   — Вы не представляете, Женечка, как я соскучился по домашней окрошке! Пытался заказывать ее в ресторане, но это же совсем не то!
   Он достает из прямо-таки безмерного пакета бутылку шампанского и кока-колу и говорит извиняющимся тоном:
   — Я бы с удовольствием с вами выпил, но придерживаюсь железного правила: за рулем — ни капли!
   — Так это же здорово! А вы вроде виноватым себя чувствуете. Зато теперь и я могу честно признаться: не люблю алкоголь. Не испытываю от него никакого удовольствия! А поскольку все вокруг его любят, чувствую себя как бы не от мира сего.
   Она наливает Виталию тарелку окрошки и с удовольствием наблюдает, как он ее уплетает. Прекрасен мужчина, который ест с аппетитом. Почему ее раздражало, как Аркадий жует или пьет? Он ведь ел аккуратно, борщ на рубашку не проливал…
   — Женечка, — вдруг умоляюще произносит ее гость, — а я могу у вас попросить добавки?
   — Ради Бога, — спохватывается она. — Я же наготовила, как на маленькую свадьбу. Ждала, что сын приедет — он у бабушки, или подруга придет… Ни того, ни другого!
   И тут звонят в дверь.
   — Жека! — бросается ей навстречу сияющая Надя. — Ты не представляешь, что нам с Вовиком сегодня пришлось перетерпеть, пока его не развели! Он взял отгул, я тоже. Ты, кстати, по мне не соскучилась? Я — ужасно! Мы пришли к тебе отметить развод!
   — Поздравляю!
   Володя скромно стоит у двери, снисходительно посматривая на фонтанирующую эмоциями Надю. А та как раз заглядывает в кухню:
   — Ты не одна? Здравствуйте! Мы вам не помешали?
   — Нет. Хотите есть?
   — Еще бы! — тараторит Надя, не в силах унять возбуждение. — Мы голодные как волки, но не беспокойся, у нас все с собой! Ты у нас теперь женщина холостая, вряд ли себе готовишь!
   — На этот раз вы ошиблись: своих гостей я угощаю окрошкой.
   — Почему же только окрошкой? — выходит из кухни Виталий. — В течение пяти — десяти минут мы сможем приготовить дополнительно несколько блюд. Все это сравнительно недорого продается в магазине Виталия Еланского!
   — Я вас где-то видел? — наконец прорезается голос и у Вовика; на рекламную речь владельца магазина он не обратил никакого внимания — видно, его еще не отпускают собственные впечатления. — Вспомнил! Я видел вас в ресторане. Ну да, ведь это вы украли у нас Евгению?! Ох и шустрые эти штатские!
   — Всем вновь прибывшим привести себя в порядок: посетить туалет, ванную. Руки проверю! — командует Евгения, поскольку они еще толпятся в коридоре.
   — Вот это по-нашему! — веселеет Володя.
   Они с Надей уходят в ванную веселые, а возвращаются — Надя угрюмая, а Володя покатывается со смеху. Оказывается, она думала, что он хочет ее поцеловать, и доверчиво потянулась к нему. Шутник Вова сунул ее головой под кран с холодной водой и до сих пор не может понять, почему она не смеется.
   Каждый шутит по-своему, думает Евгения.
   Теперь они сидят вокруг журнального столика в большой комнате.
   Виталий неожиданно проявляет себя человеком расторопным и умелым. Он только спрашивает:
   — Женя, разрешите мне немного похозяйничать?
   — Пожалуйста, — благодарно соглашается она, и вдвоем, в четыре руки, они сооружают стол.
   Консервы, о которых Евгения прежде не слышала, оказывается, существенно облегчают жизнь закордонных хозяек. То, на что она затратила бы не менее двух часов, на самом деле приготавливается за три минут.
   — Если бы я не знал, что Женя неделю назад развелась с мужем, — комментирует Володя, — я бы подумал, что она с Виталиком живет вместе много лет, — так ладно у вас все получается!
   Евгения перехватывает удивленный взгляд Нади — и когда только успела? — отмалчивается: пусть думает что хочет. Не сама ли она скрыла такое важное событие от подруги? Можно подумать, что у той дурной глаз или чересчур болтливый язык. Кажется, поговорку «Друг познается в беде» Надя понимает так, что счастьем с ним делиться вовсе не обязательно. А если и поделишься, то не сразу и мелкими порциями… В общем, на Надю она обижена. Слишком резок переход, когда от атмосферы полного доверия и необходимости постоянного общения вдруг отодвигаешься куда-то на второй план.
   Пока она так про себя обижается, Виталий успевает завладеть вниманием ее друзей. Надя с Володей наперебой ему о себе рассказывают, а он слушает с вниманием, будто ему их рассказ очень важен, интересен…
   Она ловит себя на том, что подобно компьютеру начинает в графе «достоинства» отмечать выявленные в характере Виталия положительные черты: хозяйственность, коммуникабельность, умение слушать…

Глава 8

   Последняя неделя работы Евгении в проектном институте проходит суетно. Она не столько работает, сколько отвечает на вопросы коллег вроде: как она решилась; а не обанкротится ли фирма; что будет входить в ее обязанности; сколько она будет получать? Она и сама еще толком ничего не знает, но этому никто не удивляется. Главное, вот она, такая же, как все, согласилась уйти в частную фирму и не боится, что та вылетит в трубу и Лопухина останется без работы.
   Причем, когда она принимается одновременно чертить и разговаривать, собеседник или собеседница обязательно говорит:
   — Да брось ты этот чертеж! Кому нужна эта показная спешка? Начальников жаба душит, что ты будешь получать больше их, вот и хотят отравить последние дни работой! Ты разузнай, не нужны ли им еще умные, знающие архитекторы?
   И Евгения вынуждена не то чтобы обещать работу, а соглашаться узнать, сообщить, посодействовать.
   К концу недели коллектив созревает настолько, что провожают ее на новое место работы, как почетного пенсионера на заслуженный отдых, со всеми положенными юбиляру славословиями и с соответствующим столом. Тут ей помогает Виталий, после настоящей битвы самолюбий согласившийся, чтобы Евгения оплатила все сама, хотя бы по оптовой цене.
   Вообще ее новый ухажер — поклонник? жених? — проявляет удивительные терпение и заботу. Он регулярно возит ее с работы домой, ничего не требует, не дает волю рукам — ждет, пока она созреет сама.
   В пятницу, несмотря на ее возражения, он все же дожидается окончания ее прощания с родным коллективом, безропотно отвозит домой и Надю — теперь она всегда торопится; Вовик живет в их с матерью квартире и не любит, когда она задерживается. Одним из условий его развода с женой было именно это: квартира со всем имуществом должна остаться ей с дочерью.
   — Однако Надежда не очень похожа на счастливую новобрачную, — замечает Виталий, когда они остаются в машине одни.
   Евгения вздыхает: что поделаешь, пример подруги как раз из разряда тех, когда предвкушение счастья еще не означает, что при достижении цели ты его обретаешь. И погоны летчика, подполковника, так заманчиво блестящие издалека, вблизи оказываются обычными аксессуарами обычного мужика.
   — Ты не обидишься, если сегодня я не приглашу тебя к себе? — осторожно спрашивает она. — То ли усталость, то ли алкоголь, то ли то и другое превратили меня в нечто аморфное…
   — Конечно-конечно, — сразу откликается он. — Но может, завтра вечером мы куда-нибудь сходим?
   — Давай в театр, — предлагает Евгения. — Я сто лет не была в оперетте.
   Она оживляется, забыв, как только что умирала от усталости, — видимо, сообщение о ее аморфности сильно преувеличено!
   Подтверждение этому предположению она получает, едва переступив порог квартиры. Могучее средство общения — телефон — сразу взбадривает ее своим треньканьем.
   Сама не зная почему, она медлит брать трубку, и недаром! Из нее вырывается насмешливый голос Толяна:
   — Жека, привет! Счастлив сообщить: я — дома, в родном городе, у твоего подъезда… А что за мужик на «вольво» тебя подвозил? Новый ухажер? Лопухина, ты страшная женщина! Я же замучаюсь отбиваться от твоих поклонников!
   — Аристов, только попробуй его тронуть!
   — Ого, неужели это так серьезно? Крутой мужик? Перспективный брак?
   — Не твое дело!
   — Не мое, — странно легко соглашается он. — Так я поднимаюсь?
   — Нет! — выкрикивает она. — Я устала! Я тебе не открою!
   — Ты что, боишься меня? Во-первых, я должен отдать тебе книгу. Во-вторых, ты кое-что мне должна. А в-третьих, как тебе нравится во-вторых?
   — Давай поговорим как-нибудь в другой раз!
   — Почему — в другой? Я проехал полгорода, чтобы добраться до твоего дома. Ты в курсе, как подорожал бензин? И потом — я прождал тебя чуть ли не два часа! При этом ни в чем тебя не упрекаю. Я поднимаюсь.
   Он вешает трубку. Евгению охватывает злость: а почему она так задрожала? Кто такой Аристов? По дороге домой она мечтала, что придет, примет душ, — неужели кто-нибудь помешает ей это сделать?
   Она оставляет дверь приоткрытой, а то и правда придет и станет в дверь колотить — не хватало еще, чтобы соседи услышали! Небось Аристов подумает, что она пошла мыться специально к его приходу. Ну и черт с ним! Пусть думает.
   Она стоит под душем и слышит, как он, царапнув дверь, сообщает:
   — Не возражаешь, если я телевизор включу? Сейчас «Новости спорта» показывают. Я хочу посмотреть, как наши с аргентинцами сыграли.
   — Чувствуй себя как дома, — ехидно говорит она.
   Халат Евгения не надевает, чтобы, как говорится, не создавать прецедента. Выходит к нему в джинсах и закрытой футболке.
   Аристов в своих неизменных кожаных перчатках — неужели рукам не жарко, лето на дворе! — подавшись вперед, сидя смотрит телевизор.
   — Есть будешь? — буднично спрашивает она.
   — Куснул бы кого-нибудь!
   — У меня есть плов. Могу предложить устрицы. Консервированные.
   Он отрывается от телевизора и смотрит на нее долгим взглядом.
   — Небось и маслины есть?
   — Есть, — говорит она спокойно.
   — И крабы?
   — И крабы.
   Он рывком поднимается из кресла и выключает телевизор. Смотрит невидяще на погасший экран и спрашивает, не оборачиваясь:
   — Я тебе неприятен?
   — Ты — чужой.
   — Чужой по духу?
   — По паспорту!
   — А этот… Алексей был не чужой?
   — Алексей мог быть чужим. Он пришел и ушел, а с тобой я этого не хочу!
   — Чего же ты хочешь?
   — Все. Или ничего! — выпаливает она и испуганно замолкает, не успев прикусить язык.
   Он стремительно оборачивается и подходит к ней близко. И целует ее долго. Нежно. И тихо говорит:
   — Спасибо.
   Потом отодвигает ее от себя и идет к выходу, по пути сунув ноги в какие-то босоножки без пяток.
   — Ну вот, больше ты мне ничего не должна!
   Он выходит, осторожно прикрыв за собой дверь, и как Евгения ни старалась, шума лифта она не слышала. Аристов спускается по лестнице. Она еще какое-то время бродит без цели по комнате, но тут ей на глаза попадается записка, переданная с фруктами супругами Ткаченко: «Лопухина, ты не забыла? Мы все еще твои друзья!»
   Она некоторое время стоит столбом, потом что-то перехватывает ей горло, и Евгения начинает рыдать. Она плачет долго, надрывно, горько и все повторяет кому-то: «За что? За что?» Незаметно засыпает и спит на диване одетая до самого утра.
   Утром сама она говорит: «Хватит, поплакала, и будет!» — и, поймав себя на диалоге с внутренним голосом, думает: «Надо завести попугая и с ним разговаривать. Или сдать эту квартиру внаем и переехать к маме. Никита будет рядом».
   Так ничего и не решив, она принимается за уборку, но тут приходит Маша.
   А приходит она в черных очках, закрывающих пол-лица. Моет в ванной руки и садится за кухонный стол, наблюдая, как Евгения возится с кофемолкой — Маша предпочитает натуральный кофе растворимому. Все как в лучших домах Лондона и Ново-Титаровки!
   — У тебя глаза болят? — спрашивает подругу Евгения.
   — Не глаза, а глаз, — прыскает Маша и медленно, будто стриптизерша лифчик, снимает свои очки-колеса.
   Да, прятать есть что! Под левым глазом у нее такой огромный синяк, что глаз опух и не открывается, зато другой, правый, непривычно воинственно блестит.
   — Красиво?
   — Смотря на чей вкус! — медленно говорит Евгения, вдруг со стыдом вспоминая свою нелепую идею насчет того, что неплохо бы Маше изменить мужу.
   — Если тебя не шокирует мой вид, я, пожалуй, сниму очки, — между тем говорит Маша. — В комнате сидеть в очках — моветон!
   — Не шокирует, — говорит Евгения. — Кто это тебя?
   — Любимый муж Сереженька! Кому бы еще пришло такое в голову? Я так хохотала!
   — Хохотала?!
   — Ну да! Сережа себя всегда считал суперменом. Мол, он ни при каких обстоятельствах не теряет самообладания. А женщин бьют только слабаки. Сильные их себе подчиняют. И вдруг… Посмотри, какая шишка, — вдруг озабочивается она, — это я башкой о шкаф стукнулась!
   Евгения покорно трогает шишку и кивает, не сводя с Маши удивленных глаз. Она не только не расстроена, а даже будто гордится следами побоев.
   — Ты, наверное, хочешь знать, за что? — насмешничает Маша. — Ему почему-то не понравилось сравнение с таким благородным животным, как олень. Радовался бы, что не с козлом!
   Она улыбается.
   — Так сильно ударил из-за оленя? — «врубается» Евгения.
   — Правда, не из-за всего оленя, а только верхней части.
   — Имеешь в виду рога?
   — Конечно, что же я еще могу иметь в виду!
   — Ты сказала, что Сергей — олень…
   — Нет, я сказала, что у него рога как у оленя!
   — Но в прошлый раз ты сожалела, что не видишь никого достойного.
   — Ой, Женечка, человек предполагает, а Бог располагает! Вчера не было — сегодня есть. Представляешь, выхожу я из офиса, а Витя как раз поднимается мне навстречу. Собственно, я тогда еще не знала, как его зовут. Вдруг я цепляюсь каблуком за эту дурацкую металлическую решетку для чистки обуви и начинаю падать. Человек я, как ты можешь догадаться, совершенно неспортивный, группироваться, как другие, не умею и при падении разбиваюсь вдребезги! Так бы я и расшиблась, если бы не он!
   — Да кто он-то?
   — Я же тебе говорю: Виктор. Ты его не знаешь. В общем, он меня подхватил, и мы познакомились.
   — Давно это было?
   — В минувший понедельник. Для кого-то понедельник — день тяжелый, а мне, я заметила, именно в понедельник везет.
   «Не может быть такого совпадения! — думает Евгения. — У нее тоже Виктор?»
   — С недавних пор меня прямо стали преследовать совпадения, — слышит она голос Маши. — Виктор, оказывается, живет в соседнем с тобой доме.
   — Он симпатичный? — спрашивает Евгения, чтобы хоть как-то поддержать разговор: этого не может быть!
   — Он умный, — Маша улыбается, — и добрый. Мы знакомы всего пять дней, а кажется, я знаю его всю жизнь!
   — Как же Сергей узнал обо всем?
   — Я ему сказала, — безмятежно признается Маша. — Если жена не ночует дома, что можно придумать?
   — Не ночует! — ужасается Евгения. — Ты же говорила, что панически его боишься.
   — Боялась… Все прошло, как с белых яблонь дым. Собственный муж меня не узнает. Казалось, я должна была чувствовать себя виноватой, а я выгляжу победительницей. Даже мой синяк — как полученная в бою рана… Пусть теперь он боится! Вчера ко мне подъехал, а я говорю «Не хочу! Ты в сексе не разбираешься, думаешь только о себе, а мне так и заболеть недолго!»
   — Машка!
   — Не беспокойся, Женечка, ничего ему не сделается. Сказки все это, будто мы, женщины, мужиков калечим своими неуместными замечаниями. Мол, они такие уязвимые! А мы? Стоило мне встретить нормального мужика, посмотри, что со мной стало! Я хочу, внутри все поет, радостью не с кем поделиться. Потому к тебе чуть свет примчалась… Да, кстати, будь осторожна: Сергей на тебя злость затаил. Считает, что твой дурной пример на меня подействовал.
   Мысли у нее скачут — непривычное состояние для рассудительной, спокойной Маши, она никак не может к этому привыкнуть.
   — Женечка! Впервые в жизни я… как бы это сказать… Не нравится мне это идиотское слово — оргазм. Такое насквозь медицинское, будто речь не о людях идет, а о подопытных морских свинках… По-моему, я даже сознание потеряла. Витька испугался, трясет меня: «Маша! Маша!» А я где-то летаю. Теперь я знаю, почему некоторые женщины ходят хмурые и злые. Потому что не кончают!
   — Мария, что за откровения?!
   — Точно! Будут меня убивать, я сейчас и умру с улыбкой. Потому что я — женщина. И могу доставлять удовольствие мужчине! — Она лукаво улыбается. — Возможно, и не одному! А то этот мент поганый чуть было меня не угробил. Как женщину. Если бы не Витюша! Жека, я ему готова ноги целовать!
   — Маш, пожалуй, экзальтация нам ни к чему. В крайности-то зачем бросаться?
   — Конечно, я шучу. Но ты не можешь себе представить, что чувствует такая, как я, уже погибающая и вдруг воскресшая для новой жизни!
   — Почему не могу? Могу. Зато ты теперь можешь догадаться, почему мы с Аркадием разошлись!
   — Неужели и ты?..
   — И я. Немного в другом варианте, но итог тот же: неуверенность в себе как в женщине, желание махнуть на себя рукой и просто плыть по течению, ощущение того, что для тебя жизнь закончилась. Что ты больше никого не сможешь взволновать, а тебя никто не сможет полюбить…
   — Бедная ты моя! — Маша обнимает и целует ее.
   — Я больше так не думаю. Бывают, конечно, еще приступы слабости. Так сказать, отрыжка прежней жизни. Теперь я даже верю, что еще найду свою половинку!
   — Ты вроде погрустнела, — участливо склоняется к ней Маша. — Что-то не заладилось?
   — А у кого все сразу ладится? Сначала надо помучиться. Лучше о себе расскажи. Что ты решила?
   Теперь на Машино ясное чело набегает облачко грусти.
   — Свиданье было без любви, разлука будет без печали, — перефразирует она известное изречение. — Заметь, мудрецы все за нас сказали: умный человек может быть влюблен как безумный, но не как дурак! И потому я не могу не признать, что как бы ни был симпатичен мне Виктор, он не герой моего романа.
   — Но Сергей-то был твоим героем!
   — Ты права, остатки юношеского романтизма покидают нас медленнее, чем хотелось бы… Витюша не подойдет мне по той простой причине, что я — человек домашний. Я не представляю себе жизни вне семьи; легкая, необременительная связь не для меня. Я уже знаю, как буду докучать ему своим постоянством, стремлением к уюту и спокойной жизни… Я не представляю себе жизни вне семьи, а он — ветер, эфир, странник.
   — Я думала, ты за него замуж собралась.
   — Замуж? Мне бы с тем браком, что есть, разобраться! А заодно и в себе. Кто я? Почему столько лет прожила лежачим камнем? Почему поверила в собственную несостоятельность?
   — Ну, для меня это слишком сложно, я живу эмоциями!
   — Замуж — не напасть, как бы замужем не пропасть! А вот Сереженька теперь меня исподтишка изучает. И кажется, хочет опять завоевать. Только хочу ли я этого?
   Она смеется, и Евгения в который раз отмечает, как хороша Маша! Она осознала свою привлекательность, но сможет ли распорядиться своей жизнью?
   Маша уходит, а Евгения звонит своим. Вчера она получила расчет — и здесь ей повезло: деньги выдали без задержки, хотя до нее отпускникам неделями не давали отпускных.
   Заспанный Никита — по голосу слышно, что он толком не проснулся, — берет трубку.
   — Ник, десятый час, — возмущается она, — а ты все спишь! Мы же на толкучку собирались!
   — Бабушка ушла на базар, а меня не разбудила, — виновато басит сын.
   Вера Александровна взяла ему путевку в молодежный лагерь. Оказывается, кое-какие черноморские курорты еще функционируют. Правда, за путевку приходится доплачивать и самой заботливой бабуле, и даже папочке, которому заплатили какие-то «полевые». Ничего, пусть поучаствует в содержании единственного сына. Тем более что она решила на алименты не подавать — раз уж квартира осталась ей.
   Сегодня они решают приобрести на оптовом рынке — это обойдется вполовину дешевле — всю амуницию для поездки сына.
   На «детскую» одежду уходит больше половины ее расчетных денег, но и сама Евгения успевает отхватить себе приличное летнее платье и босоножки на каблуках. Так что в театр сегодня она пойдет королевой. Придется существенно ужать расходы на питание, но ей одной можно и поголодать, чтобы заодно сбросить пяток лишних килограммов.
   Никита вроде не тряпичник, но, получив без сопротивления со стороны матери почти все, что хотел, счастлив. Он наскоро целует ее и с большим красочным пакетом, в котором лежат его обновки, убегает — в спортзале академии физкультуры соревнования по кикбоксингу.
   А Евгения идет со своим пакетом и коробкой импортного печенья к друзьям — если Ткаченко дома, самое малое, напоят ее кофе, а то и угостят обедом, тут никогда не отвертишься. Единственное, что они могут спросить у гостя: тебе с картошкой котлеты или с макаронами?
   Наверное, у нее полоса везения, и друзей она застает дома. Надо будет посмотреть, что там на эту неделю у Козерогов в гороскопе?
   Павел и Елена дома. Жена стирает, муж что-то ремонтирует. Если до сих пор Евгения считала благополучными семьи, в которых супруги не ссорятся, то сейчас она стала намного осторожнее в прогнозах. Разве народ не сказал: милые бранятся — только тешатся! А Ткаченко бранятся часто. Так уж получилось, что по гороскопу они оба — Львы. У нее день рождения тринадцатого августа, у него — четырнадцатого. Порой их семья — вернее, небольшой домик на окраине города — становится ареной столкновения двух горячих характеров. Павел, конечно, на жену руку не поднимает — упаси Бог! — зато Елена может в пылу ссоры шарахнуть об пол тарелку или загнуть крепкое словцо. Правда, подолгу Ткаченко не дуются — уже через полчаса целуются и просят друг у друга прощения.
   Их дети — погодки Валера и Наташа — давно не обращают на ссоры родителей внимания. В хорошую погоду они уходят погулять, пока предки «бодаются». В плохую — закрываются в другой комнате и смотрят телевизор.
   Живут Ткаченко в небольшом домике, оставленном Елене в наследство ее бабушкой, но вокруг него уже растут кирпичные стены большого дома. Как только его возведут под крышу, старый дом сломают и начнут отделочные работы.
   Сейчас лето, и семья расположилась во дворе. Здесь же на плите под небольшим навесом готовится обед, к которому гостья как раз и поспевает.
   Друзья радуются Евгении так искренне, что у нее сразу теплеет на душе и уходит куда-то боязнь, что и Ткаченко, как Сергей, не поймут ее развода и станут осуждать ее за несерьезность и поспешность.
   — Женечка, пропащая душа! — кричит Лена; на ее крик прибегают дети и тоже начинают ее тискать; а позади них стоит улыбающийся Паша и дружески ей подмигивает.
   Вот семья, которая никогда не ноет и не боится трудностей. В то время как другие ждут дотаций от государства, эти работяги, несмотря на трудное время, даже строят дом! Да не какую-нибудь там халупу, а большой, в двух уровнях, с персональной спальней для каждого.
   Для этого Павлу — талантливому инженеру и изобретателю — приходится ремонтировать автомобили. Благо, у мужика золотые руки и недостатка в заказчиках нет. А Лена — учитель биологии, умница и любимица своих учеников — порой продает урожай со своей дачи. Для этого она надевает белокурый парик и сильно подводит глаза. Ученики ее все равно узнают, но подчеркнуто безразлично проходят мимо и говорят друг другу:
   — Елена Леонидовна на промысел вышла!
   Они уже привыкли, что их родители не просто зарабатывают деньги, а крутятся, суетятся, челночат, и не видят причины, почему бы любимой учительнице не заниматься тем же?
   Стол у Ткаченко накрывают во дворе, под большой старой яблоней. Раньше при малейшем дуновении ветра с нее сыпались в тарелки то сухие листья, то гусеницы. Теперь Павел за ней ухаживает. Разредил и подрезал крону, почистил ствол, побелил, опрыскал купоросом — и старая, рассыпающаяся от дряхлости яблоня будто получила вторую молодость. В награду за уход она стала давать не только густую, чистую тень, но и неплохие, лежкие яблоки.
   Готовят Ткаченко вкусно, едят сытно. Причем неплохо кухарят и младшие — пятнадцатилетний Валера и четырнадцатилетняя Наташа.
   Крутятся-вертятся, зарабатывают, ездят с детьми на море, беззлобно поругивают наступившее тяжелое время, строят свой дом-мечту, ездят за грибами в лес — и когда только успевают! Такое впечатление, что живут они не только с другой скоростью, но и в другом измерении по сравнению со сверстниками. Наверное, на таких вот веселых, работящих и неунывающих и держится и с их помощью в конце концов выберется наверх разоренная неумелыми хозяйственниками, могучая изначально Россия…
   Пришла тетя Женя, принесла коробку печенья. Коробка большая, красивая — печенье «Ассорти», — ее тут же поставили на общий стол. Но Елена не могла не посетовать:
   — Привыкла ты, Женечка, к широким жестам! Привыкай теперь к экономии. Пока себе спонсора не найдешь! — Она посмеивается. — Или уже нашла?
   — Лена! — укоризненно замечает Павел.
   — А что, дело житейское. Разве легко женщине одной? С другой стороны, разведенной жить намного интереснее. Вот и я, подумаю-подумаю, да и брошу Пашку. Найду себе богатенького, с хорошим характером…
   Паша, который расположился рядом с ними с какой-то металлической штукой — он смазывает ее и закручивает, — поддакивает:
   — Давай, разводись! Только кто еще, кроме меня, станет терпеть такую злючку, как ты?
   — Злючка? Кто бы говорил! Не ты ли вчера на пену исходил, доказывал, что лестницу на второй этаж надо делать винтовую, металлическую… Чтобы кто-нибудь убился? Столько металла будет в комнате!