Страница:
Но у Сытина бывали иногда минуты разочарования и неверия. И тогда Ивана Дмитриевича поддерживала его жена Евдокия Ивановна.
– Не отчаивайся, Ваня, не падай духом. Все преодолеешь, своего добьешься. Чехов – наш друг, худого он тебе не пожелает. Верь в свои силы… – говорила она успокаивающе.
А когда издательство газеты расширилось, редакция и типография заняли купленный дом на Тверской, сотрудники устроили банкет и преподнесли супруге Ивана Дмитриевича коллективно подписанный адрес:
– Не отчаивайся, Ваня, не падай духом. Все преодолеешь, своего добьешься. Чехов – наш друг, худого он тебе не пожелает. Верь в свои силы… – говорила она успокаивающе.
А когда издательство газеты расширилось, редакция и типография заняли купленный дом на Тверской, сотрудники устроили банкет и преподнесли супруге Ивана Дмитриевича коллективно подписанный адрес:
Конечно, «быть нищими» не предвиделось, и сказано это было для красного словца. Газета приносила огромную прибыль издателю. Она была либеральной и доходчивой до широких читательских кругов.
Нашей милой, дорогой Евдокии Ивановне Сытиной —
сотрудники «Русского слова».
«„Русское слово“ должно быть, оно погибнуть не может. Мы можем быть нищими, но „Русское слово“ должно существовать». Эти слова сказала Евдокия Ивановна Сытина. Сотрудники «Русского слова» ценят это и шлют дорогой Евдокии Ивановне Сытиной слова любви и уважения.
В. Немирович-Данченко, Гр. Петров,
А. Дживилегов, Вл. Гиляровский,
П. Коган, В. Вахтеров, Ф. Благов…
ГРИГОРИЙ СПИРИДОНОВИЧ ПЕТРОВ
Кто из них кого раньше нашел: то ли Сытин Петрова, то ли Петров Сытина? Это значения не имеет. Важно, что оба они нужны были друг другу.
Публицист священник-расстрига Григорий Спиридонович Петров бойко владел пером и не лишен был дара речи. Как преподаватель и оратор он вызывал восхищение петербургской студенческой среды. Он много писал на темы нравоучительные, критиковал недостатки в общественной жизни. Одна из его книг так и называлась «Наши пролежни». Лежим, дескать не движемся, пролежни образовались, а движения вперед нет…
Вот два фотопортрета Петрова. На одном – «отец Григорий». На другом – поп-расстрига, член Государственной думы, известный писатель-журналист, любитель путешествовать и откликаться в сытинских изданиях на злобу дня.
Родом он был из Ямбурга; учился в духовной семинарии, восемнадцатилетним с кафедры толковал Евангелие. Из своих выступлений составил первую книгу: «Евангелие, как основа жизни». Ивану Дмитриевичу Сытину он приглянулся. Из числа «второстепенных» писателей, таких, как Измайлов, Альбов, Ясинский, и им подобных, Сытин любовно выделял Григория Петрова и издавал его усердно.
Постепенно Петров как-то незаметно уклонился от духовно-богословской тематики, превратился в светского публициста.
Петров менялся, но его отношение к Сытину было неизменно дружественным. Москву и сытинское «Русское слово» он навещал нередко. Иногда с Иваном Дмитриевичем Петров обходил старые книжные лавки московских антикваров.
Однажды задержались они за разговорами в лавке у горбатенького старичка Афанасия Астапова.
В «проломе» на Никольской улице всегда можно было найти что-нибудь из книжных редкостей или услышать «новинку» из быта старых и современных писателей. Сюда, в лавку к Астапову, шли писатели, журналисты-газетчики, и здесь же толкались безденежные студенты, получавшие бесплатно и без залога нужные книги для чтения.
Импозантный Петров рассуждениями на литературные темы обращал на себя внимание всех. Особенно он изощрялся, рассыпая свои познания, когда видел перед собой модничающих писателей. Громким голосом проповедника, сопровождая каждую фразу паузой, он внушал своим собеседникам:
– Меня всегда раздражает спор о преимуществе формы перед содержанием. Нет, господа! Это самообман с вашей стороны… Мысль и содержание – это главное… А вернее, одного без другого быть не может. Но главное – идея!..
– Да, да, совершенно верно, Григорий Спиридонович, – поддакивал Астапов, – читателю дай хорошее содержание, да с форменной картинкой, он и будет доволен. Это вот и Иван Дмитриевич подтверждает всегда. Или вот пример: у меня есть книжный разносчик, совсем неграмотный, по кличке Асмодей. Заучил он наизусть стихи Некрасова, возьмет книжку в руки и делает вид, что вслух читает то «У парадного подъезда», то «Орину, мать солдатскую», да таково трогательно, что у самого слезу вышибает. Во, каково содержание! Неграмотный покупатель, такой же как и Асмодей, купит такую книжку, принесет в деревню, начнут читать грамотные люди, а там не стихи Некрасова, а бог знает что – «Убийство на дне моря» либо «Руководство, как учить жен, чтобы жить с ними в ладу». А потом приходят ко мне с жалобой: так и так, Афанасий, ваши разносчики не тот товар подсовывают… Куда денешься?.. С Асмодея спрос невелик: сам неграмотный и неграмотному всучивает, подкупив его некрасовским содержанием…
Сытин и Петров смеются, не осуждая ни Астапова, ни его сподручных, так называемых стрелков-разносчиков. Сытин интересуется, спрашивает Астапова, бойко ли расходятся новые книжки с историческими рассказами.
– Не могу вам сказать, Иван Дмитриевич, ведь у меня больше старые: Плутархи да Цицероны… Спрашивают новиковское издание о Петре Первом автора Голикова, Татищева берут охотно. Популярных пересказов я, как антиквар, избегаю…
– И правильно делаете, – замечает с горячностью Петров, – раньше историю сочиняли Плутархи, а нынче – архиплуты пишут, упрощают, сокращают и приукрашивают…
Студенты переглядываются и молча улыбаются.
– Что ж, ребята, трудненько учиться? – спрашивает Петров студентов.
– Трудненько, Григорий Спиридонович, деньжат не хватает.
– И в судаковский трактир редко заглядываете?
– Совсем не ходим, Григорий Спиридонович, не с чем…
– А мы вот с Иваном Дмитриевичем приглашаем вас, пойдемте в «Низок» или в «Яму», посидим за наш счет. Не стесняйтесь!..
– Что ж, мы всегда готовы…
– Благодарны…
– Спасибо, господин Петров…
– Благодарить потом будете, когда станете писателями, на старости лет нас отугощаете…
Сытин и Петров в сопровождении десятка студентов приходят в трактир. Официанты услужливо сдвигают столы, подают водку в двух графинах, на закуску горячую говядину с картошкой и луком.
– У нас почти как на тайной вечере, – лукаво улыбаясь, проговорил Петров, – двенадцать человек; одного не хватает – или Христа, или Иуды Искариотского.
На шутку ответил Сытин:
– Предположим, Иуде не место в нашей честной компании, что касается Христа, не кощунствуйте.
Наполнили рюмки. Петров встал и сказал:
– Первый наш тост вот за что: за ваши успехи, товарищи студенты, и за то, чтобы вы, ни один из вас, никогда не имели пристрастия к водке. Выпьем за преодоление зеленого змия на Руси. Это отчасти звучит парадоксально. Но вы знаете, что такое пьянство, – это гибель талантов… Художники, писатели, артисты, ученые, как ни умны, как ни даровиты, но, если они раз-два не устояли против бутылки, оказываются на дне общества, гибнут. Конец один, и после укороченного водкой крестного пути на могильном кресте лаконичная эпитафия: «Не будь на то господня воля – не умер бы от алкоголя». Но если своей силы воли не хватает против этого окаянного дерьма, то тут никакая божья воля не поможет. Подождите прикасаться губами к рюмкам, я еще не кончил свое слово. Вот мы с Иваном Дмитриевичем не раз встречались в Нижнем на ярмарке. Там ежедневно полиция подбирала на панелях полтысячи мертвецки пьяных… Да что в Нижнем! А в Москве, а в Питере, а в наших необъятных захолустьях?.. Сплошной ужас! Будь этакое явление в любом европейском городе, там бы все поголовно накинулись, как на пожар, на уничтожение пьянства. А у нас хоть бы что. А сколько пропивает средств наша и без того небогатая народная масса!.. Против государственного бедствия нужны и государственные радикальные и решительные меры. Одними книжками да проповедями с амвонов пьянства не уничтожить. Попробуйте потолковать с нашими администраторами, в каждом вы почувствуете акцизного чиновника, дескать, водка – это доходная статья в государственном бюджете. Да. Но подсчитали ли, какой моральный, материальный урон от казенной водки в обществе? Поистине Спасителем сказано: «Какою мерою мерите, такою и вам отмерится!» Довольно. Хватит слов. Прошу вас, молодые друзья, последовать моему примеру… – При этих словах Петров повернулся и выплеснул водку на пол…
– Ну и глупо, – проронил кто-то из посторонних за соседним столом.
– Нет, правильно! – сказал Сытин и тоже выплеснул водку под стол. Один за другим – некоторые со вздохом, но все – студенты демонстративно поставили рюмки на стол. Сытин не дал ни на минуту задуматься, подозвал официанта.
– Уберите водку… Примите еще заказ: крепкий цейлонский чай на всех. Двенадцать яичниц с салом… И чего еще? Не стесняйтесь, ребята!
– Пивка бы, – сказал кто-то нерешительно.
– Это можно, – улыбаясь, дозволил Петров и добавил: – Даже в пасхальных песнопениях поется: «Приидите, пиво пием новое…» А про водку – ни слова.
– Две дюжины бутылок «Трехгорного»…
– И предостаточно! – согласился Петров и смешливо повторил: – И предостаточно!..
Иван Дмитриевич говорил без тени хвастовства, запросто:
– Вот что, ребята, извините меня, я из народа, институтов, университетов не кончал. Правда, детей своих обучаю и выучу! Я вот что: кончите свои заведения – добро пожаловать в мое товарищество, работы у нас невпроворот. Растет и растет издательство. По любой специальности дело есть: по педагогике, по истории, по литературоведению, по сельскому хозяйству, промышленный отдел есть, детская книга, народная литература, классика!.. Приходите работать. Нам образованные люди нужны. Ценой-жалованием не обидим. А главное, сами цените: наше дело направлено на просвещение народа. Кто тут из вас каких специальностей?..
– Большей частью филологи…
– Есть юристы, историки…
– Ну вот, видите, нашему козырю в масть… Приходите. И напомните мне о сегодняшней встрече. Конечно, с аттестатами. Но если, помилуй бог, кого и без свидетельства нечаянно выпрут, да человек с головой, беру! Мне никто не указчик!..
– Благодарствуем, Иван Дмитриевич. Знаем, что не обманете.
– И знаем, что у вас дело интересное.
Принялись с жадностью за пиво и закуску. Григорий Спиридонович без умолку поучал молодежь. Никто и ни в чем ему не возражал, а слушали все с интересом.
– Сытина бог дал России во благовремении… Он многое сделал и сделает в десятки раз больше и лучше, с помощью вас – будущих ученых… Не зря он вас призывает к себе. Вы и не подозреваете того, сколько людей обнаружат и разовьют свои таланты в касательстве с этим человеком, с его обширной деятельностью…
– Охотно верим…
– Может, и из нас Горькие Максимы выйдут?
– Горькие? Что ж, дай бог… – ответил Петров и тут же добавил: – Алексея Максимовича надо рассматривать, как и всё, в развитии и совершенствовании. Над этим стоит подумать. Имейте в виду, друзья, люди пишущие – это мученики!.. В каждом писателе есть своя душевная драма. В каждом… Но одно скажу: путь писателя благородный, благодарный и тяжкий. Проследите судьбу многих великих русских: Пушкин, Лермонтов, Полежаев, Герцен, Достоевский, Чернышевский, Писарев… да вам ли об этом напоминать. Но водятся и «преуспевающие», у тех нет своей судьбы, а есть чековая книжка, а «труды» их недостойны даже шапочного знакомства с читающей публикой…
– Позвольте спросить вас, Григорий Спиридонович, а что же нужно, чтобы стать писателем, пусть с жестокой судьбой, но писателем, любимым народом? – обратился один из внимательных слушателей, забыв о пиве и еде.
– Ответить на такой вопрос я мог бы циклом лекций. Не торопитесь стать писателями; сначала спросите себя, а есть ли что вам рассказать? Что вы знаете, что видели, каких событий участниками были?.. Нельзя заниматься литературным трудом ощупью, не увидев ничего вокруг себя. Народным может быть только гений, подобный Толстому и Пушкину… Литература – дело святое, нельзя к этому делу подходить легкомысленно. Вот что учесть надо тем, кто хочет стать литератором: прежде всего соблюдать осторожность в выборе темы и сюжета. Конечно, не трудно подноровить грубым и пошлым инстинктам некоторых неразборчивых читателей, но это недостойно чести писателя.
– Григорий Спиридонович, – спросил другой студент, смутившись и подбирая слова, – скажите, а как же понять… вот вы пишете, извините, о святых, и даже об Иване Кронштадтском, и в то же время есть у вас отличные статьи, умные, на темы социальные, любо читать которые. Откуда эта раздвоенность? И как она уживается в одной и той же голове?
– Видите ли, молодой друг, – уклончиво ответил Петров, – это, так сказать, из области диалектической философии: бытие и сознание, да – нет, и нет есть да. Психические свойства души… направление мысли от влияния соответствующих факторов. Человек не камень. Не зря сказано мудрецом: все течет, все меняется…
Сытин молча слушал эти разговоры и, внимательно присматриваясь к студентам, думал о своих взрослых, старших сыновьях: «Николай – химик, из этого специалист по бумажной промышленности, можно сказать, уже готовый… Володя по коммерческой части – тоже не подведет отца… Но вот Васька – тот может фортеля выкинуть. Этот вырос на особицу. И книжками политическими увлекается. И молодежь около него университетская увивается, и социалисты похаживают. Какой-то Володя Мазурин, говорят, настоящий революционер… Придется на Валовой, внизу, эту студенческую ночлежку и домашний клуб ихний использовать для другой цели. А ребят всех расселить на Тверской в купленном доме, как только выберется из дома эта барыня, бывшая владелица Лукотина…»
Иван Дмитриевич, увлеченный работой товарищества, не знал того, что происходит у него на Валовой: устраиваются репетиции, готовятся к постановке на фабрике и в Берсеневке спектакли. Руководит самодеятельностью артистка Озаровская. Сын Василий был причастен к изготовлению прокламаций и фальшивых паспортов.
Иван Дмитриевич мысленно отвлекся, думая о своих семейных делах, о которых он обычно меньше всего думал и беспокоился.
А Петров между тем продолжал:
– Кто из вас будет писателем, знайте: неисчерпаемая тема – история нашего русского хлеба. Великолепная тема! Кто хлеб добывает, кто поедает и кто голодает!.. Или вот вам готовое название о забитой русской деревне: «Обузданные страхом». Однако нельзя брать лишь одну сторону жизни – положительную или отрицательную, это было бы уклонением от правды… В деревне, правда, почти невозможно найти положительного, а отрицательного материала горы. Там и смех грустный, и грусть смешная. И неизвестно, когда же повеселеет на Руси?.. Иноземцы радуются, а мы, русские, только терпим…
– По вам это незаметно, – не вытерпев, сказал один из сидящих за соседним столом.
Пропустив мимо ушей эту реплику, Петров взглянул на Задумавшегося Сытина.
– Вы что так размечтались, Иван Дмитриевич? – отвлекшись от разговоров со студентами, спросил он, вытирая рот смятой салфеткой. – Не пора ли нам заканчивать трапезу?..
Все вышли из-за стола. Студенты поблагодарили Сытина за угощение, за то, что он обещал работу в издательстве. Петрову сказали спасибо за добрую беседу и расстались.
Поздно ночью Петров уехал в Петербург. Там у него были свои дела. Он успевал печатать фельетоны и брошюры в Москве и Петербурге, читать лекции там и тут.
Ценитель способных работников, Иван Дмитриевич придерживал около издательства деятельного Петрова, остроумного, резкого, хотя и не без демагогии, журналиста-публициста.
В 1904 году Петров поехал на Дальний Восток. С дороги он писал Сытину:
И Петрову не хочется отставать от своего литературного соперника. Нажимает на издателя, убеждает его, что он как писатель выше Данченко и Серафимовича (о Дорошевиче помалкивает), что его надо печатать, печатать, платить и платить. И Сытин безотказен: книжка за книжкой, тридцать – сорок тощих, простонародных, дешевых книжек в год. И книга за книгой – три толстых, рублевых со статьями для интеллигентной публики: «Под чужим окном», «У пустого колодца» и «Наши пролежни».
Славой и средствами не обижен Петров. Вернулся с востока, поехал на запад. И вот он уже в Италии. Из Италии перекочевывает в Швейцарию и оттуда не дает покоя благосклонному издателю, осаждает его письмами, просьбами:
Деловая их связь продолжалась до Октябрьской революции. В годы советской власти Петров доживал свои дни где-то около Батуми.
Сборники его статей и фельетонов стали библиографической редкостью. В них немало интересного фактического материала.
Публицист священник-расстрига Григорий Спиридонович Петров бойко владел пером и не лишен был дара речи. Как преподаватель и оратор он вызывал восхищение петербургской студенческой среды. Он много писал на темы нравоучительные, критиковал недостатки в общественной жизни. Одна из его книг так и называлась «Наши пролежни». Лежим, дескать не движемся, пролежни образовались, а движения вперед нет…
Вот два фотопортрета Петрова. На одном – «отец Григорий». На другом – поп-расстрига, член Государственной думы, известный писатель-журналист, любитель путешествовать и откликаться в сытинских изданиях на злобу дня.
Родом он был из Ямбурга; учился в духовной семинарии, восемнадцатилетним с кафедры толковал Евангелие. Из своих выступлений составил первую книгу: «Евангелие, как основа жизни». Ивану Дмитриевичу Сытину он приглянулся. Из числа «второстепенных» писателей, таких, как Измайлов, Альбов, Ясинский, и им подобных, Сытин любовно выделял Григория Петрова и издавал его усердно.
Постепенно Петров как-то незаметно уклонился от духовно-богословской тематики, превратился в светского публициста.
Петров менялся, но его отношение к Сытину было неизменно дружественным. Москву и сытинское «Русское слово» он навещал нередко. Иногда с Иваном Дмитриевичем Петров обходил старые книжные лавки московских антикваров.
Однажды задержались они за разговорами в лавке у горбатенького старичка Афанасия Астапова.
В «проломе» на Никольской улице всегда можно было найти что-нибудь из книжных редкостей или услышать «новинку» из быта старых и современных писателей. Сюда, в лавку к Астапову, шли писатели, журналисты-газетчики, и здесь же толкались безденежные студенты, получавшие бесплатно и без залога нужные книги для чтения.
Импозантный Петров рассуждениями на литературные темы обращал на себя внимание всех. Особенно он изощрялся, рассыпая свои познания, когда видел перед собой модничающих писателей. Громким голосом проповедника, сопровождая каждую фразу паузой, он внушал своим собеседникам:
– Меня всегда раздражает спор о преимуществе формы перед содержанием. Нет, господа! Это самообман с вашей стороны… Мысль и содержание – это главное… А вернее, одного без другого быть не может. Но главное – идея!..
– Да, да, совершенно верно, Григорий Спиридонович, – поддакивал Астапов, – читателю дай хорошее содержание, да с форменной картинкой, он и будет доволен. Это вот и Иван Дмитриевич подтверждает всегда. Или вот пример: у меня есть книжный разносчик, совсем неграмотный, по кличке Асмодей. Заучил он наизусть стихи Некрасова, возьмет книжку в руки и делает вид, что вслух читает то «У парадного подъезда», то «Орину, мать солдатскую», да таково трогательно, что у самого слезу вышибает. Во, каково содержание! Неграмотный покупатель, такой же как и Асмодей, купит такую книжку, принесет в деревню, начнут читать грамотные люди, а там не стихи Некрасова, а бог знает что – «Убийство на дне моря» либо «Руководство, как учить жен, чтобы жить с ними в ладу». А потом приходят ко мне с жалобой: так и так, Афанасий, ваши разносчики не тот товар подсовывают… Куда денешься?.. С Асмодея спрос невелик: сам неграмотный и неграмотному всучивает, подкупив его некрасовским содержанием…
Сытин и Петров смеются, не осуждая ни Астапова, ни его сподручных, так называемых стрелков-разносчиков. Сытин интересуется, спрашивает Астапова, бойко ли расходятся новые книжки с историческими рассказами.
– Не могу вам сказать, Иван Дмитриевич, ведь у меня больше старые: Плутархи да Цицероны… Спрашивают новиковское издание о Петре Первом автора Голикова, Татищева берут охотно. Популярных пересказов я, как антиквар, избегаю…
– И правильно делаете, – замечает с горячностью Петров, – раньше историю сочиняли Плутархи, а нынче – архиплуты пишут, упрощают, сокращают и приукрашивают…
Студенты переглядываются и молча улыбаются.
– Что ж, ребята, трудненько учиться? – спрашивает Петров студентов.
– Трудненько, Григорий Спиридонович, деньжат не хватает.
– И в судаковский трактир редко заглядываете?
– Совсем не ходим, Григорий Спиридонович, не с чем…
– А мы вот с Иваном Дмитриевичем приглашаем вас, пойдемте в «Низок» или в «Яму», посидим за наш счет. Не стесняйтесь!..
– Что ж, мы всегда готовы…
– Благодарны…
– Спасибо, господин Петров…
– Благодарить потом будете, когда станете писателями, на старости лет нас отугощаете…
Сытин и Петров в сопровождении десятка студентов приходят в трактир. Официанты услужливо сдвигают столы, подают водку в двух графинах, на закуску горячую говядину с картошкой и луком.
– У нас почти как на тайной вечере, – лукаво улыбаясь, проговорил Петров, – двенадцать человек; одного не хватает – или Христа, или Иуды Искариотского.
На шутку ответил Сытин:
– Предположим, Иуде не место в нашей честной компании, что касается Христа, не кощунствуйте.
Наполнили рюмки. Петров встал и сказал:
– Первый наш тост вот за что: за ваши успехи, товарищи студенты, и за то, чтобы вы, ни один из вас, никогда не имели пристрастия к водке. Выпьем за преодоление зеленого змия на Руси. Это отчасти звучит парадоксально. Но вы знаете, что такое пьянство, – это гибель талантов… Художники, писатели, артисты, ученые, как ни умны, как ни даровиты, но, если они раз-два не устояли против бутылки, оказываются на дне общества, гибнут. Конец один, и после укороченного водкой крестного пути на могильном кресте лаконичная эпитафия: «Не будь на то господня воля – не умер бы от алкоголя». Но если своей силы воли не хватает против этого окаянного дерьма, то тут никакая божья воля не поможет. Подождите прикасаться губами к рюмкам, я еще не кончил свое слово. Вот мы с Иваном Дмитриевичем не раз встречались в Нижнем на ярмарке. Там ежедневно полиция подбирала на панелях полтысячи мертвецки пьяных… Да что в Нижнем! А в Москве, а в Питере, а в наших необъятных захолустьях?.. Сплошной ужас! Будь этакое явление в любом европейском городе, там бы все поголовно накинулись, как на пожар, на уничтожение пьянства. А у нас хоть бы что. А сколько пропивает средств наша и без того небогатая народная масса!.. Против государственного бедствия нужны и государственные радикальные и решительные меры. Одними книжками да проповедями с амвонов пьянства не уничтожить. Попробуйте потолковать с нашими администраторами, в каждом вы почувствуете акцизного чиновника, дескать, водка – это доходная статья в государственном бюджете. Да. Но подсчитали ли, какой моральный, материальный урон от казенной водки в обществе? Поистине Спасителем сказано: «Какою мерою мерите, такою и вам отмерится!» Довольно. Хватит слов. Прошу вас, молодые друзья, последовать моему примеру… – При этих словах Петров повернулся и выплеснул водку на пол…
– Ну и глупо, – проронил кто-то из посторонних за соседним столом.
– Нет, правильно! – сказал Сытин и тоже выплеснул водку под стол. Один за другим – некоторые со вздохом, но все – студенты демонстративно поставили рюмки на стол. Сытин не дал ни на минуту задуматься, подозвал официанта.
– Уберите водку… Примите еще заказ: крепкий цейлонский чай на всех. Двенадцать яичниц с салом… И чего еще? Не стесняйтесь, ребята!
– Пивка бы, – сказал кто-то нерешительно.
– Это можно, – улыбаясь, дозволил Петров и добавил: – Даже в пасхальных песнопениях поется: «Приидите, пиво пием новое…» А про водку – ни слова.
– Две дюжины бутылок «Трехгорного»…
– И предостаточно! – согласился Петров и смешливо повторил: – И предостаточно!..
Иван Дмитриевич говорил без тени хвастовства, запросто:
– Вот что, ребята, извините меня, я из народа, институтов, университетов не кончал. Правда, детей своих обучаю и выучу! Я вот что: кончите свои заведения – добро пожаловать в мое товарищество, работы у нас невпроворот. Растет и растет издательство. По любой специальности дело есть: по педагогике, по истории, по литературоведению, по сельскому хозяйству, промышленный отдел есть, детская книга, народная литература, классика!.. Приходите работать. Нам образованные люди нужны. Ценой-жалованием не обидим. А главное, сами цените: наше дело направлено на просвещение народа. Кто тут из вас каких специальностей?..
– Большей частью филологи…
– Есть юристы, историки…
– Ну вот, видите, нашему козырю в масть… Приходите. И напомните мне о сегодняшней встрече. Конечно, с аттестатами. Но если, помилуй бог, кого и без свидетельства нечаянно выпрут, да человек с головой, беру! Мне никто не указчик!..
– Благодарствуем, Иван Дмитриевич. Знаем, что не обманете.
– И знаем, что у вас дело интересное.
Принялись с жадностью за пиво и закуску. Григорий Спиридонович без умолку поучал молодежь. Никто и ни в чем ему не возражал, а слушали все с интересом.
– Сытина бог дал России во благовремении… Он многое сделал и сделает в десятки раз больше и лучше, с помощью вас – будущих ученых… Не зря он вас призывает к себе. Вы и не подозреваете того, сколько людей обнаружат и разовьют свои таланты в касательстве с этим человеком, с его обширной деятельностью…
– Охотно верим…
– Может, и из нас Горькие Максимы выйдут?
– Горькие? Что ж, дай бог… – ответил Петров и тут же добавил: – Алексея Максимовича надо рассматривать, как и всё, в развитии и совершенствовании. Над этим стоит подумать. Имейте в виду, друзья, люди пишущие – это мученики!.. В каждом писателе есть своя душевная драма. В каждом… Но одно скажу: путь писателя благородный, благодарный и тяжкий. Проследите судьбу многих великих русских: Пушкин, Лермонтов, Полежаев, Герцен, Достоевский, Чернышевский, Писарев… да вам ли об этом напоминать. Но водятся и «преуспевающие», у тех нет своей судьбы, а есть чековая книжка, а «труды» их недостойны даже шапочного знакомства с читающей публикой…
– Позвольте спросить вас, Григорий Спиридонович, а что же нужно, чтобы стать писателем, пусть с жестокой судьбой, но писателем, любимым народом? – обратился один из внимательных слушателей, забыв о пиве и еде.
– Ответить на такой вопрос я мог бы циклом лекций. Не торопитесь стать писателями; сначала спросите себя, а есть ли что вам рассказать? Что вы знаете, что видели, каких событий участниками были?.. Нельзя заниматься литературным трудом ощупью, не увидев ничего вокруг себя. Народным может быть только гений, подобный Толстому и Пушкину… Литература – дело святое, нельзя к этому делу подходить легкомысленно. Вот что учесть надо тем, кто хочет стать литератором: прежде всего соблюдать осторожность в выборе темы и сюжета. Конечно, не трудно подноровить грубым и пошлым инстинктам некоторых неразборчивых читателей, но это недостойно чести писателя.
– Григорий Спиридонович, – спросил другой студент, смутившись и подбирая слова, – скажите, а как же понять… вот вы пишете, извините, о святых, и даже об Иване Кронштадтском, и в то же время есть у вас отличные статьи, умные, на темы социальные, любо читать которые. Откуда эта раздвоенность? И как она уживается в одной и той же голове?
– Видите ли, молодой друг, – уклончиво ответил Петров, – это, так сказать, из области диалектической философии: бытие и сознание, да – нет, и нет есть да. Психические свойства души… направление мысли от влияния соответствующих факторов. Человек не камень. Не зря сказано мудрецом: все течет, все меняется…
Сытин молча слушал эти разговоры и, внимательно присматриваясь к студентам, думал о своих взрослых, старших сыновьях: «Николай – химик, из этого специалист по бумажной промышленности, можно сказать, уже готовый… Володя по коммерческой части – тоже не подведет отца… Но вот Васька – тот может фортеля выкинуть. Этот вырос на особицу. И книжками политическими увлекается. И молодежь около него университетская увивается, и социалисты похаживают. Какой-то Володя Мазурин, говорят, настоящий революционер… Придется на Валовой, внизу, эту студенческую ночлежку и домашний клуб ихний использовать для другой цели. А ребят всех расселить на Тверской в купленном доме, как только выберется из дома эта барыня, бывшая владелица Лукотина…»
Иван Дмитриевич, увлеченный работой товарищества, не знал того, что происходит у него на Валовой: устраиваются репетиции, готовятся к постановке на фабрике и в Берсеневке спектакли. Руководит самодеятельностью артистка Озаровская. Сын Василий был причастен к изготовлению прокламаций и фальшивых паспортов.
Иван Дмитриевич мысленно отвлекся, думая о своих семейных делах, о которых он обычно меньше всего думал и беспокоился.
А Петров между тем продолжал:
– Кто из вас будет писателем, знайте: неисчерпаемая тема – история нашего русского хлеба. Великолепная тема! Кто хлеб добывает, кто поедает и кто голодает!.. Или вот вам готовое название о забитой русской деревне: «Обузданные страхом». Однако нельзя брать лишь одну сторону жизни – положительную или отрицательную, это было бы уклонением от правды… В деревне, правда, почти невозможно найти положительного, а отрицательного материала горы. Там и смех грустный, и грусть смешная. И неизвестно, когда же повеселеет на Руси?.. Иноземцы радуются, а мы, русские, только терпим…
– По вам это незаметно, – не вытерпев, сказал один из сидящих за соседним столом.
Пропустив мимо ушей эту реплику, Петров взглянул на Задумавшегося Сытина.
– Вы что так размечтались, Иван Дмитриевич? – отвлекшись от разговоров со студентами, спросил он, вытирая рот смятой салфеткой. – Не пора ли нам заканчивать трапезу?..
Все вышли из-за стола. Студенты поблагодарили Сытина за угощение, за то, что он обещал работу в издательстве. Петрову сказали спасибо за добрую беседу и расстались.
Поздно ночью Петров уехал в Петербург. Там у него были свои дела. Он успевал печатать фельетоны и брошюры в Москве и Петербурге, читать лекции там и тут.
Ценитель способных работников, Иван Дмитриевич придерживал около издательства деятельного Петрова, остроумного, резкого, хотя и не без демагогии, журналиста-публициста.
В 1904 году Петров поехал на Дальний Восток. С дороги он писал Сытину:
Дорошевича в письме Петров не замечает, игнорирует. Дружба между двумя фельетонистами не получается. Но один другому не мешает. В «Русском слове» и в книжном издательстве у Сытина всем места хватает. У Дорошевича – в один год двенадцатитомное сочинение, и отдельные издания, и дорого, десятками тысяч рублей, оплачивается его должность в редакции. В Москве суетливая, трудоемкая, но все же блестящая жизнь. Известность. Слава… В Петербурге – столице империи – на Каменноостровском у Дорошевича своя роскошная дача по соседству с министерскими и княжескими особняками…
«Дорогой Иван Дмитриевич!
Ну и путешествие! Сначала пять дней болота, потом пять дней лес, наконец десять дней по сторонам две стены холмов. Ни людей, ни строений. И какого черта несет на край света? Тут у себя сто Японии и Корей пустует. Сибирские города – именно, сибирские. Мостовых не знают. В Иркутске одна улица мощеная, да и по той иркутяне не любят ездить. Всюду грязь или пыль. Грязь непроходимая. Море грязи.
В Чите песок. Весь город закрыт вуалью из пыли. Домишки деревянные. Разбросаны. Ничего нет. Едва нашел банку чернил. Подвозу из России нет. Все втридорога.
Частные телеграммы берут с трудом. Первого сентября моей жене перешлите 1500 рублей.
Всей Вашей семье и Вам привет. Уехал ли Благов отдохнуть? Распорядитесь с 1 сентября один экземпляр „Русского слова“ откладывать для меня в Москве.
Сердечный привет.
Чита.
Г. Петров».
И Петрову не хочется отставать от своего литературного соперника. Нажимает на издателя, убеждает его, что он как писатель выше Данченко и Серафимовича (о Дорошевиче помалкивает), что его надо печатать, печатать, платить и платить. И Сытин безотказен: книжка за книжкой, тридцать – сорок тощих, простонародных, дешевых книжек в год. И книга за книгой – три толстых, рублевых со статьями для интеллигентной публики: «Под чужим окном», «У пустого колодца» и «Наши пролежни».
Славой и средствами не обижен Петров. Вернулся с востока, поехал на запад. И вот он уже в Италии. Из Италии перекочевывает в Швейцарию и оттуда не дает покоя благосклонному издателю, осаждает его письмами, просьбами:
Никакие часто возникавшие между ними недоразумения и капризы самовлюбленного Григория Петрова не поколебали отношений между ним и Сытиным.
«Многоуважаемый Иван Дмитриевич!
Был у меня в Италии А. В. Руманов и говорил, как Вы внимательно отнеслись к моему брату. Спасибо большое. Но прошу быть осторожнее, без моего сообщения денег ему не давать. Сколько на него ушло тысяч, – я и счет потерял… Здесь, в Италии, чуть не даром подвернулась виллочка с виноградником на самом берегу моря. Купил в рассрочку. Часть уже дал, часть в октябре, последнее в марте.
Я просил выслать мне отчет по книгам с первого января. Я еще не получил. Может быть, впрочем, его послали в Италию, а я сейчас в Цюрихе, в Швейцарии. Привез сюда в гимназию сына…
По получении этого письма, попрошу Вас перевести почтой, но не замедля, тысячу франков директору гимназии Леммелю.
Как Вы поживаете? Сердечный привет Вашим, Федору Ивановичу и Василию Ивановичу Данченко.
Ваш
Г. Петров».
Деловая их связь продолжалась до Октябрьской революции. В годы советской власти Петров доживал свои дни где-то около Батуми.
Сборники его статей и фельетонов стали библиографической редкостью. В них немало интересного фактического материала.
ПРОСВЕЩЕНЕЦ ВАХТЕРОВ
Нельзя не удивляться, с какой сказочной быстротой богатело и расширялось товарищество Сытина.
На Пятницкой улице появилась новая огромная книжная фабрика. Число рабочих типографии перевалило за тысячу. Производство книг увеличилось с приобретением новейших печатных машин. Издание книг и торговля книгами, сосредоточенные в одних руках издателя-книготорговца, приносили двойную прибыль товариществу, вдобавок к этому выгодной оказалась еще и газета «Русское слово». Неимоверно возрастал капитал и, за малым исключением, весь уходил на расширение издательства. Но кроме денежно-финансового капитала, кроме машин хозяину были необходимы дешевые рабочие руки, – за этим дело не стало. Еще были нужны люди интеллигентного труда, умные головы, больше того – нужны люди талантливые, трудолюбивые, способные авторы и организаторы специальных разделов литературы. Иван Дмитриевич и члены правления товарищества находили таких нужных талантливых людей.
Одним из ведущих организаторов и создателей педагогической литературы в издательстве Сытина стал широко известный деятель просвещения Василий Порфирьевич Вахтеров.
Пятнадцать лет (с 1881 по 1896 гг.) Вахтеров находился на службе в Москве в должности инспектора народных училищ. Он любил свое дело. Но мог ли быть удовлетворен Вахтеров той обстановкой и тем отношением, что существовали тогда в области народного образования?.. Даже некоторые из высокопоставленных особ не очень-то лестно отзывались в ту пору об управителях-министрах и чиновниках министерств. Некто князь с четырехэтажной фамилией – Ромейко-Гурко-Друцкой-Соколинский, человек, близкий к Победоносцеву, говорил о министрах: «Дурак на дураке и подлец на подлеце». И даже сам министр внутренних дел Плеве в беседе с одним из сановников так отозвался о правительстве: «В России, за исключением небольшого числа людей, получающих значительное содержание и имеющих случай быть удостоенными высочайшей улыбкой, все население сплошь недовольно правительством».
Инспектор народных училищ Вахтеров пришел к Сытину вскоре после утверждения министерством народного просвещения сметы на начальные школы на 1897 год. Расстроенный и возмущенный, он сразу, без лишних пояснений и предисловий, спросил:
– Иван Дмитриевич, вы, народный просветитель, самый близкий к народу издатель-книжник, знаете ли вы, сколько у нас в России на будущий год отпускается средств на начальное народное образование?
– Не могу знать, Василий Порфирьевич, это вам должно быть известно.
– Да, известно! Почти полтора миллиона рублей. А это, означает по одной копейке на каждого жителя России…
– Не густо! – как-то механически брякнув костяшками на счетах, удивленно отозвался Сытин.
– И большего от правительства ждать нечего. Да, Иван Дмитриевич, судя по этой смете, можно сказать с уверенностью, что семь с половиной миллионов детей в России, остающихся без образования, без грамотности, проживут всю свою жизнь, так и не узнав, что происходит на свете. А Россия плелась и будет плестись в хвосте у цивилизованных стран. Что делать, что мы можем сделать для народа?.. Надо начинать. Силы найдутся…
Вахтеров предложил свои услуги Сытину, назвал несколько фамилий известных ему педагогов, которых надо привлечь к издательству для расширения выпуска учебной литературы, начиная с букварей.
Вскоре после этой встречи с Иваном Дмитриевичем вышли две книги Вахтерова, положившие счастливое начало изданию учебной литературы. Это были книги, страстно утверждавшие необходимость всеобщего бесплатного обучения и внешкольного образования народа. Обе книги вышли без малейшей задержки. Затем огромными тиражами стали выходить знаменитые вахтеровские буквари и «Мир в рассказах для детей» в четырех книгах. Это были увлекательные и познавательные пособия для учащихся.
Взгляды Василия Порфирьевича на народное образование отличались смелостью и новизной. В книге «Всенародное школьное и внешкольное образование», вышедшей в издании Сытина, он писал:
«Прошлое нашего народного просвещения – это история лицемерия, напыщенных правительственных деклараций о важности образования, с одной стороны, и гонения на школы и деятелей просвещения, с другой».
Интересны и другие его высказывания.
Так, в газете «Русское слово» в статье «Дорогу талантам» Вахтеров с присущей ему прямотой писал:
«Я не знаю, можно ли у нас насчитывать десяток-другой людей, беззаветно, не за страх, а за совесть преданных науке о природе и с успехом открывающих ее тайны. Слишком невелик у нас тот слой, откуда мы берем всех этих людей. Но откройте сюда доступ всему народу, и у нас будут тысячи талантливых и сотни гениальных людей, исследователей природы. Они найдут средства удесятерить плодородие почвы, оросить бесплодные пустыни, осушить болота, в десятки, сотни раз увеличить производства, оздоровить и украсить страну, покрыть ее изящными, гигиеническими жилищами, облегчить труд, передать машинам все вредные механические работы…»
В другой раз, в журнале «Народный учитель», в статье «Свобода учительского творчества» этот поборник народного просвещения, выступая против закостенелого рутинерства, существовавшего в преподавании, высказался так:
«Если обучение – искусство, то это высшее из всех искусств, потому что оно имеет дело не с мрамором, не с полотном и красками, а с живыми людьми. И тогда школа является высшей художественной студией, и учителю, как художнику, должен быть предоставлен известный простор и свобода творчества. Для художника считается достаточным контроль общества, оценка товарищей по искусству и профессиональная этика… Подобно тому и работа учителя могла бы контролироваться обществом, товарищескими организациями, регулироваться профессиональной этикой… Что бы мы сказали, если бы поэту, художнику, композитору давались начальством темы и детальные указания?.. Без простора нет творческой деятельности!..»
Ближайший друг и помощник Ивана Дмитриевича Сытина в издании педагогической литературы, Вахтеров был в близких отношениях с политическими ссыльными, помогал им материально и сам находился под наблюдением полицейских ищеек, а в 1903 году был выслан из Москвы. Но через год ему удалось освободиться.
После ссылки Вахтеров идет в товарищество к Сытину продолжать начатое и уже достигшее широких размеров издание учебной литературы.
На Пятницкой улице появилась новая огромная книжная фабрика. Число рабочих типографии перевалило за тысячу. Производство книг увеличилось с приобретением новейших печатных машин. Издание книг и торговля книгами, сосредоточенные в одних руках издателя-книготорговца, приносили двойную прибыль товариществу, вдобавок к этому выгодной оказалась еще и газета «Русское слово». Неимоверно возрастал капитал и, за малым исключением, весь уходил на расширение издательства. Но кроме денежно-финансового капитала, кроме машин хозяину были необходимы дешевые рабочие руки, – за этим дело не стало. Еще были нужны люди интеллигентного труда, умные головы, больше того – нужны люди талантливые, трудолюбивые, способные авторы и организаторы специальных разделов литературы. Иван Дмитриевич и члены правления товарищества находили таких нужных талантливых людей.
Одним из ведущих организаторов и создателей педагогической литературы в издательстве Сытина стал широко известный деятель просвещения Василий Порфирьевич Вахтеров.
Пятнадцать лет (с 1881 по 1896 гг.) Вахтеров находился на службе в Москве в должности инспектора народных училищ. Он любил свое дело. Но мог ли быть удовлетворен Вахтеров той обстановкой и тем отношением, что существовали тогда в области народного образования?.. Даже некоторые из высокопоставленных особ не очень-то лестно отзывались в ту пору об управителях-министрах и чиновниках министерств. Некто князь с четырехэтажной фамилией – Ромейко-Гурко-Друцкой-Соколинский, человек, близкий к Победоносцеву, говорил о министрах: «Дурак на дураке и подлец на подлеце». И даже сам министр внутренних дел Плеве в беседе с одним из сановников так отозвался о правительстве: «В России, за исключением небольшого числа людей, получающих значительное содержание и имеющих случай быть удостоенными высочайшей улыбкой, все население сплошь недовольно правительством».
Инспектор народных училищ Вахтеров пришел к Сытину вскоре после утверждения министерством народного просвещения сметы на начальные школы на 1897 год. Расстроенный и возмущенный, он сразу, без лишних пояснений и предисловий, спросил:
– Иван Дмитриевич, вы, народный просветитель, самый близкий к народу издатель-книжник, знаете ли вы, сколько у нас в России на будущий год отпускается средств на начальное народное образование?
– Не могу знать, Василий Порфирьевич, это вам должно быть известно.
– Да, известно! Почти полтора миллиона рублей. А это, означает по одной копейке на каждого жителя России…
– Не густо! – как-то механически брякнув костяшками на счетах, удивленно отозвался Сытин.
– И большего от правительства ждать нечего. Да, Иван Дмитриевич, судя по этой смете, можно сказать с уверенностью, что семь с половиной миллионов детей в России, остающихся без образования, без грамотности, проживут всю свою жизнь, так и не узнав, что происходит на свете. А Россия плелась и будет плестись в хвосте у цивилизованных стран. Что делать, что мы можем сделать для народа?.. Надо начинать. Силы найдутся…
Вахтеров предложил свои услуги Сытину, назвал несколько фамилий известных ему педагогов, которых надо привлечь к издательству для расширения выпуска учебной литературы, начиная с букварей.
Вскоре после этой встречи с Иваном Дмитриевичем вышли две книги Вахтерова, положившие счастливое начало изданию учебной литературы. Это были книги, страстно утверждавшие необходимость всеобщего бесплатного обучения и внешкольного образования народа. Обе книги вышли без малейшей задержки. Затем огромными тиражами стали выходить знаменитые вахтеровские буквари и «Мир в рассказах для детей» в четырех книгах. Это были увлекательные и познавательные пособия для учащихся.
Взгляды Василия Порфирьевича на народное образование отличались смелостью и новизной. В книге «Всенародное школьное и внешкольное образование», вышедшей в издании Сытина, он писал:
«Прошлое нашего народного просвещения – это история лицемерия, напыщенных правительственных деклараций о важности образования, с одной стороны, и гонения на школы и деятелей просвещения, с другой».
Интересны и другие его высказывания.
Так, в газете «Русское слово» в статье «Дорогу талантам» Вахтеров с присущей ему прямотой писал:
«Я не знаю, можно ли у нас насчитывать десяток-другой людей, беззаветно, не за страх, а за совесть преданных науке о природе и с успехом открывающих ее тайны. Слишком невелик у нас тот слой, откуда мы берем всех этих людей. Но откройте сюда доступ всему народу, и у нас будут тысячи талантливых и сотни гениальных людей, исследователей природы. Они найдут средства удесятерить плодородие почвы, оросить бесплодные пустыни, осушить болота, в десятки, сотни раз увеличить производства, оздоровить и украсить страну, покрыть ее изящными, гигиеническими жилищами, облегчить труд, передать машинам все вредные механические работы…»
В другой раз, в журнале «Народный учитель», в статье «Свобода учительского творчества» этот поборник народного просвещения, выступая против закостенелого рутинерства, существовавшего в преподавании, высказался так:
«Если обучение – искусство, то это высшее из всех искусств, потому что оно имеет дело не с мрамором, не с полотном и красками, а с живыми людьми. И тогда школа является высшей художественной студией, и учителю, как художнику, должен быть предоставлен известный простор и свобода творчества. Для художника считается достаточным контроль общества, оценка товарищей по искусству и профессиональная этика… Подобно тому и работа учителя могла бы контролироваться обществом, товарищескими организациями, регулироваться профессиональной этикой… Что бы мы сказали, если бы поэту, художнику, композитору давались начальством темы и детальные указания?.. Без простора нет творческой деятельности!..»
Ближайший друг и помощник Ивана Дмитриевича Сытина в издании педагогической литературы, Вахтеров был в близких отношениях с политическими ссыльными, помогал им материально и сам находился под наблюдением полицейских ищеек, а в 1903 году был выслан из Москвы. Но через год ему удалось освободиться.
После ссылки Вахтеров идет в товарищество к Сытину продолжать начатое и уже достигшее широких размеров издание учебной литературы.