Страница:
До революции в Москве было 460 православных церквей. К первому января 1930 года число их снизилось до 224, а к первому января 1933 года – примерно до 100.
Казанский собор в Ленинграде превратили в антирелигиозный музей. В Киеве снесли Десятинную церковь 10-го века, древние Михайловский и Братский монастырь, а заодно и десяток других зданий 12-го – 18-го веков. Подобное варварство творилось повсюду. Но даже если древние соборы сохраняли, превратив их в музеи, никто за ними не следил и они разрушались, а древние росписи забеливали известкой.
В Софийском соборе и других киевских церквах открыли музеи или антирелигиозные центры. (Желающим получить представление о разрушениях, причиненных памятникам, мы рекомендуем ознакомиться с фотографиями в книге «The lost architecture of Kiev» Д. Геврика, изданной в Нью-Йорке в 1982 году). В Харькове церковь Св. Андрея была превращена в кинотеатр, другая церковь – в радиостанцию, третья – в склад запчастей. В Полтаве две церкви приспособили под зернохранилище, третью – под механические мастерские.
В повести В.Распутина «Прощание с Матерой» с болью рассказано об уничтожении кладбищ, разрушавшем связь между живыми и мертвыми, что, по мнению автора, является одним из самых страшных проявлений бездумной модернизации.[45] К примеру, многие евангелисты из поволжских немцев писали о том, как им трудно умирать без пастора, кирхи, христианского обряда похорон.
Немалое замешательство вызвала гарантия свободы вероисповедания в новой советской конституции 1936 года. Многие крестьянские старосты, особенно из староверов и евангелистов, обращались в сельсоветы с просьбой зарегистрировать их, им отвечали, что необходимо собрать под прошением 50 подписей. Подписи собирали, а потом всех подписавшихся арестовывали как членов тайной контрреволюционной организации.[46]
Сходные методы применялись по отношению ко всем религиям. В европейской части СССР официальные постановления обычно включали одновременно «церкви и синагоги», в мусульманских республиках преследовали ислам, в Бурятии наступление на буддизм тоже совпало с коллективизацией.[47]
Власти сначала до некоторой степени покровительствовали протестантам, поскольку их религия шла как бы вразрез с более традиционными культами, но вскоре выяснилось, что и они опасны. В 1928 году в стране насчитывалось 3219 евангелических конгрегаций, в которых было 4 миллиона членов. В следующем году правительство начало против них длительную кампанию. Их теологическое училище (основанное в декабре 1927 года) было закрыто. В феврале 1929 года в Минске была разоблачена «банда баптистских шпионов» из 25 человек, работавших якобы на Польшу; почти одновременно другая аналогичная группа была арестована на Украине. Во время коллективизации руководителей евангелических общин исключали из колхозов, объявляли кулаками и в большинстве случаев выселяли.[48]
В 1931 году вся евангелическая церковь как таковая была осуждена как «замаскированная контрреволюционная кулацкая организация, получающая финансовую поддержку из-за границы»[49].
Но хотя правительство преследовало все без исключения церковные организации и все они потеряли большую часть своих приверженцев, но объявлены вне закона и полностью разрушены были лишь две – Украинская автокефальная православная церковь и Украинская греко-католическая церковь (униаты восточного обряда); впрочем, последняя, наибольшее количество сторонников которой проживало в Западной Украине, относившейся тогда к Польше, объявлена вне закона была уже после захвата Западной Украины.
Украинскую православную церковь, возглавлявшуюся митрополитом Киевским и всея Руси, связанную традиционными узами с патриархом Константинопольским, безо всяких консультаций и согласия с ее стороны передали в 1685–1686 гг. в подчинение московскому патриарху. Однако она сохранила автономию и право избирать собственного митрополита. В 1721 году ранг главы церкви был понижен с митрополита до архиепископа. Позднее, в 18-м веке, украинская обрядность была русифицирована, церковно-славянскую литургию повелели произносить на русский лад, ввели русские церковные облачения.
На протяжении всего последующего периода на Украине бродило недовольство этими нововведениями, а с подъемом украинского национального движения украинские православные семинарии в Киеве и Полтаве стали перед самой революцией рассадниками национальной агитации.
В 1917–1918 гг. значительная часть православных священников Украины отложилась[*] при поддержке Украинской Центральной Рады от московского патриарха и восстановила Украинскую автокефальную церковь с богослужением на украинском языке.
В октябре 1921 года Украинская автокефальная церковь провела в Киеве свой первый собор, делегатами которого были как духовные, так и светские лица, среди последних было немало известнейших украинских ученых, писателей, композиторов и других видных деятелей. В первое время советское правительство преследовало Украинскую православную церковь не более других религиозных течений и даже несколько покровительствовало ей, стремясь ослабить русскую православную церковь. Но скоро положение стало меняться.
В секретной инструкции ОГПУ от октября 1924 года обращается внимание на «постоянно растущее влияние» Украинской автокефальной церкви и говорится, что ее митрополит Василий Липковский и его помощники «давно известны» как тайные распространители украинского сепаратизма. Сотрудников ГПУ на Украине предупреждали, что это представляет «особую опасность для советской власти» и следует поэтому принять неотложные меры, в том числе «увеличить число секретных осведомителей среди верующих, а также привлечь самих священников для секретной работы в ОГПУ».[50]
Предпринимались попытки расколоть Украинскую автокефальную церковь, но все они провалились, а к 1926 году она насчитывала 32 епископа, более 3000 священников и около 6 миллионов верующих.
В 1926 году Украинской автокефальной церкви был нанесен первый удар – в начале августа был арестован митрополит Липковский. Чтобы добиться формального смещения митрополита, его под стражей отправили на церковный собор, состоявшийся в октябре 1927 года. После того, как он отказался добровольно оставить свой пост, а большинство делегатов отказались сместить его, многих из них арестовали. Даже после этого не смогли добиться проведения голосования за уход митрополита, но в протоколы собора было включено фальсифицированное решение об «освобождении митрополита от занимаемого поста ввиду его преклонного возраста».
Преемника Липковского Николая Борецкого на специальном съезде, созванном по инициативе ГПУ 28–29 января 1930 года, заставили подписать документ о роспуске автокефальной церкви. Однако под влиянием протестов из-за рубежа осуществление этого решения было отложено; и на соборе, состоявшемся 9–12 декабря 1930 года, митрополитом Украинской автокефальной православной церкви стал Иван Павловский. Но с тех пор организованная работа церкви стала невозможной. Впоследствии осколкам ее, составлявшим 300 приходов, позволили переформироваться в Украинскую православную церковь, но к 1936 году был уничтожен последний из ее приходов.
На процессе «Союза вызволення Украины», который проходил в 1930 году, подсудимым было предъявлено особое обвинение в организации ячеек внутри Украинской автокефальной православной церкви, а ее высших иерархов обвинили в сотрудничестве с Союзом.[51] Из 45 обвиняемых на этом процессе свыше двадцати являлись священниками или сыновьями священников, а одной из самых заметных фигур был Владимир Чехивский, в прошлом член центрального комитета украинской социал-демократической партии, глава правительства Украинской республики, оставивший политику ради богословия и ставший видным деятелем автокефальной церкви, хотя он отказывался замять пост епископа.
«Труппа церковников», участвовавшая в заговоре, якобы давала указания священникам вести среди крестьян агитацию против советской власти, утверждалось также, что участники группы втянули церковь в планы организации вооруженного мятежа, поскольку многие священники в прошлом являлись офицерами петлюровских войск.
Стиль проведения кампании становится ясен по одному из многочисленных отчетов из деревни: «В селе Кислоомут Ржишевского района органы ГПУ вскрыли контрреволюционную организацию прихожан церкви и кулаков. Работа организации направлялась представителями Украинской автокефальной церкви. Все главари группы арестованы».[52]
Сообщалось также об аресте примерно 2400 приходских священников. Согласно весьма характерному для той поры отчету, за период с октября 1929-го по февраль 1930 года в полтавских тюрьмах находилось 28 священников, пятерых из них расстреляли, один сошел с ума, остальных отправили в лагеря.[53]
В 1934–1936 гг. последние очаги деятельности Украинской церкви были окончательно задушены. Все последовательно сменявшие друг друга митрополиты скончались в застенках НКВД. Митрополит Липковский был повторно арестован и исчез в феврале 1938 года в возрасте 74 лет; митрополит Борецкий был арестован в 1930 году, отправлен в тюремный изолятор в Ярославле, затем печально известный Соловецкий лагерь на Белом море, а в 1935 году доставлен в психбольницу тюремного типа в Ленинграде, где и умер в 1936-м или 1937 году. Митрополит Павловский был арестован в мае 1936 года и исчез.
Между 1928-м и 1938 гг. в советских тюрьмах погибло 13 архиепископов и епископов Украинской автокефальной церкви[54], а в общей сложности за этот и последующие периоды в лагерях погибло 1150 священников и около 20 000 членов приходских и районных церковных советов. Из всех епископов автокефальной церкви выжило только двое, один из них стал впоследствии митрополитом Украинской автокефальной церкви в США, другой – епископом чикагским.
Но переход украинской церкви в подчинение Москвы означал не только замену кадров священников. Он сопровождался практически полным разрушением сельских церквей на Украине – как автокефальных, так и «русских».
В 1918 году под давлением национальных настроений на Украине российская православная церковь предоставила своему украинскому отделению значительную автономию, во главе его был поставлен экзарх. Русская православная церковь оставалась численно самой большой на Украине, поскольку в республике проживало значительное русское меньшинство, а кроме того, эта церковь имела много традиционных приходов в селах; общее их число равнялось в 1928 году 4900. Русскую православную церковь на Украине постигла общая судьба. В 1937 году был арестован экзарх Константин, а к 1941 году уцелело всего пять приходов.
В общем итоге к концу 1932 года на Украине было закрыто более тысячи церквей. Но решительное наступление было еще впереди – оно произошло в 1933–1934 гг., и в 1934–1936 гг. на Украине разрушили примерно 75–80 процентов еще остававшихся церквей.[55] В Киеве с сотнями его церквей в 1935 году действовали лишь две маленькие церкви.
Что же касается украинских католиков-униатов, то их неустанно преследовали еще при царизме (несмотря на подписание многочисленных гарантий). К 1839 году униатская церковь в Российской империи была разгромлена, хотя закон о веротерпимости, принятый в 1905 году, вновь разрешил деятельность католиков-неуниатов. На первом этапе существования советской власти к ним относились с особой подозрительностью, и в 1926 году на нескольких процессах католические священники были осуждены как «польские шпионы». Тем временем униаты процветали в той части Украины, которая находилась под управлением Австрии, а когда в 1918 году эти территории отошли к Польской республике, они также продолжали свободно исповедовать свою религию. Установление в этих районах советской власти в ходе Второй мировой войны повлекло за собой насильственное «возвращение» украинских униатов в лоно православной церкви.
Архиепископ и епископы были арестованы, а в апреле 1945 года их участь разделили около 500 священников. В марте 1946 года несколько епископов были преданы суду за «сотрудничество с нацистами». Суд проходил при закрытых дверях, а после него обвиняемых отправили в трудовые лагеря.
Профессора трех униатских семинарий и члены орденов (в том числе и монахини) были почти поголовно арестованы. Семинарии, а также 9900 начальных и 380 средних униатских школ было закрыто, а выпуск 73 униатских печатных изданий запрещен.[56]
Затем состоялся сфабрикованный церковный съезд, на котором кучка продажных священников провозгласила отложение от Рима и принятие православия. Католики ушли в подполье и все еще влачат жалкое существование «в катакомбах». В советской печати не раз появлялись рассказы о продолжении подпольной деятельности католической церкви, возглавляемой тайными священниками. В ноябре 1963 года сообщалось даже о существовании во Львове подпольного женского монастыря[57], а число протестов, поддельных публикаций и арестов скорее растет вплоть до сегодняшнего дня, нежели идет на убыль.
Во всех русско-польских войнах православные на Украине всегда резали католиков и наоборот. Одна из поразительных особенностей 19-го и в еще более сильной степени 20-го столетия – это терпимость в отношениях между двумя украинскими церквами – автокефальной православной церковью Восточной Украины и католической униатской церковью Западной Украины. Обе они были уничтожены коммунистическим режимом, но не погибли окончательно и могут, даже весьма вероятно, когда-нибудь воскреснуть.
Установление советской власти и коллективизация деревни сопровождались репрессиями против церквей, служивших крестьянину в течение тысячи лет; там, где церковь являлась непосредственным выражением самостоятельного существования нации, режим, поскольку это было в его власти, полностью уничтожал церковь. Страдания, причиненные советской властью крестьянину, а также (и в частности) украинскому народу, не исчерпывались лишь физическими мучениями.
Часть III. Террор голодом
Глава одиннадцатая. Штурм Украины
Когда в 1929–1930 гг. Сталин начал наступление на крестьянство, он возобновил нападки на Украину и ее национальную структуру, дискриминация которой была временно приостановлена в 20-е годы.
Академик Сахаров пишет о «характерной для Сталина украинофобии»; однако с коммунистической точки зрения это украинофобия не выглядит иррациональной. Огромная страна оказалась под коммунистическим контролем. Но не только ее народ не примирился с системой – представители национальной культуры, даже многие коммунисты, признали власть Москвы весьма условно. С точки зрения партии, это было предосудительно и чревато будущей опасностью.
В 1929–1930 гг., сокрушив правых и развязав политику коллективизации и раскулачивания, которая приняла особенно жестокие формы на Украине и вызвала там самое сильное сопротивление, Сталин был почти готов к тому, чтобы открыть клапаны своей враждебности ко всем аналогичным центробежным тенденциям.
Уже в апреле 1929 года ОГПУ организовало процессы над украинскими националистами, направленные против небольших групп. В течение того же года имели место публичные нападки на самых выдающиеся украинских академиков. В июле были арестованы 5 тысяч членов мнимой подпольной организации, «Союза вызволения Украины» (СВУ), о котором говорилось выше.
С 9 марта по 20 апреля 1930 года проходил цикл сфабрикованных процессов против известных украинцев с показательными публичными заседаниями суда в Харьковской опере. Судили 45 мнимых членов СВУ. Это в большинстве своем были бывшие политические деятели распавшихся партий, ставшие теперь учеными, критиками, писателями, лингвистами, возглавлявшими научные школы, адвокатами и особенно священниками.
Главной фигурой среди них был академик Сергей Ефремов, ученый-лингвист и лексикограф, один из тех, кто сохранил самосознание украинца в последние годы царизма. Он был вице-президентом Всеукраинского конгресса, созванного Радой в апреле 1917 года, и главой социалистов-федералистов.
Другим бывшим социалистом-федералистом был Зиновий Марголис, еврей-адвокат и член Украинской академии наук. Большинство остальных ведущих участников этих процессов были академиками или писателями того же толка, либо бывшими членами социал-демократических и социал-революционных партий или беспартийными, сторонниками независимой украинской республики, подобными, например, историку Осипу Гермейзу, писателям Михайле Ивченко и Людмиле Старицкой-Черняховской, лингвисту Григорию Голоскевичу и другим.
Признаний добивались обычными методами, и обвиняемые приговаривались к длительным срокам заключения. В связи с процессом было объявлено, что лингвистические институты Украинской академии наук закрыты и некоторые ученые арестованы[1]. Аресты для процессов СВУ производились по обвинению не только в заговоре с целью захвата власти, но и в работе над чистотой украинского языка и сохранением его от засорения русизмами. Такова и на самом деле была лингвистическая задача, поставленная этим ученым Скрыпником и другими украинскими коммунистами. Примечательно, что в своих вынужденных «обличениях» Скрыпник обвинял лингвистов из СВУ в том, что их профессиональная работа являлась якобы «прикрытием» для подрывных действий – никак не увязывая ее с мнимым лингвистическим саботажем[2].
Размах чистки был очень широк. Студенты из Киева и других городов Украины после окончания процессов, где их обвиняли в причастности к сфабрикованному заговору, оказывались в Соловецких лагерях[3]. Заслуживает внимания тот факт, что многие «ячейки» заговора были обнаружены в селах; известно также, что в марте 1930 года украинцы, служившие в Первом сибирском кавалерийском корпусе, были арестованы по обвинению в измене или антисоветской пропаганде.[4]
В феврале 1931 года последовали новые аресты интеллектуалов – в основном взяты были известные люди, вернувшиеся из ссылки в 1924–1925 гг. Им инкриминировалось образование «Украинского национального центра» во главе с наиболее выдающимся в республике человеком – историком Грушевским, а также бывшим премьером независимой Украины Голубовичем – ныне одним из главных заговорщиков. Грушевского подвергали нападкам больше года. Мы располагаем сведениями, что в середине 20-х годов, когда его книга «История Руси – Украины» еще только намечалась к запрету, циркуляр ОГПУ инструктировал своих сотрудников брать на заметку всех, кто проявлял интерес к этой книге.[5]
Большинство членов «Украинского национального центра» были в прошлом социал-революционерами. Им приписывали высокие звания, к ним пристегивали сообщников. На этот раз, однако, не было публичных (открытых) процессов. Большинство обвиняемых были отправлены в лагеря, а сам Грушевский просто выслан с Украины и взят под домашний арест.
Все эти меры стали решающими в походе на украинизацию. Они свелись к уничтожению всей старой интеллигенции, которая примирилась с советским режимом в рамках программы сохранения самобытной украинской культуры.
В 1931 году настала очередь новой коммунистической интеллигенции Украины, и началась очередная фаза разрушения всего того, что было в расцвете в конце 20-х годов (к разговору об этом мы вернемся в 13-й главе).
Первое нападение на украинскую интеллигенцию предшествовало общему наступлению на крестьянство. Сталин отчетливо понимал, что если средоточием и голосом украинского национального существования являлась интеллигенция, то опорой было крестьянство, которое поддерживало его веками. «Обезглавливание» нации путем лишения ее выразителей чаяний и устремлений – в этом была суть вопроса, и позднее оно безусловно служило мотивом и для Катыни[*], и для выборочной депортации из балтийских стран в 1940 году. Но, похоже, Сталин понимал, что лишь массовый террор против самого тела нации – то есть против крестьянства – сможет привести к покорности Украины. Его идеи относительно связи между национальностью и крестьянством сформулированы совершенно четко: «Национальная проблема есть прежде всего проблема крестьянская».[6]
И действительно, одной из официально объявленных задач коллективизации на Украине было «уничтожение социальной базы украинского национализма – частного землевладения».[7]
Как мы видели, «заговор» СВУ распространили на деревню. Известно, что многие сельские учителя были в связи с этим расстреляны[8]. В одном из районов расстреляли как заговорщиков СВУ председателя райисполкома, главврача района и др., включая крестьян[9]. Имеется множество сведений о подобных случаях.
После проведенной кампании Косиор подвел итоги: «Националистический уклон в компартии Украины… сыграл исключительную роль в создании и углублении кризиса в сельском хозяйстве».[10] Как сказал в одном из своих выступлений всеукраинский глава органов Балицкий, «в 1933 году рука ОГПУ ударила по двум направлениям. Сначала по кулаку и петлюровским элементам на селе, а затем по ведущим центрам национализма».[11]
Таким образом, кулака обличили как носителя националистических идей, а националиста, в свою очередь, как вдохновителя кулацких настроений. Но в каком бы качестве не рассматривали украинского крестьянина, он, безусловно, был режиму особо неугоден. Как известно, и сопротивление коллективизации тоже было сильнее или, по крайней мере, более активным на Украине, чем в собственно России[12]. Генерал Григоренко считает, что поскольку неудача первой попытки коллективизации была в значительной степени результатом массового сопротивления ей на Украине и Северном Кавказе, то Сталин пришел к выводу, что именно они являются наиболее упорствующими, непокорными районами и подлежат уничтожению.[13] (Один из наблюдателей полагает, что среди многих иных причин особой враждебности украинцев коллективизации значится и тот факт, что украинские колхозы были большими по размеру и поэтому еще более обезличенными и бюрократизированными, чем в России.)[14]
Тем более, что на Украине коллективизация была проведена полнее, чем в РСФСР: к середине 1932 года 70 процентов украинских крестьян были охвачены колхозами по сравнению с 59,3 процента в России.
Сталин поэтому несколько раз предостерегал от «идеализации коллективных хозяйств»: само их существование, утверждал он, не означает исчезновения классового врага. Напротив, классовая борьба теперь будет происходить внутри колхозов.
К этому времени каждого, кто так или иначе, при любом логическом анализе, подпадал под понятие «кулак», уже изъяли. Теперь террор голодом должен был целиком направляться против тех рядовых середняков, которых уже коллективизировали, и еще на уцелевших единоличников, еще более бедных. Иными словами, новый террор не был составной частью процесса коллективизации, которая к тому времени была практически завершена. Тем не менее, как ни парадоксально, но еще сохранялись кулаки, хотя и не были они больше в открытой оппозиции к коллективным хозяйствам: «Сегодня, – объяснял Сталин, – антисоветские элементы – это люди „тихие“, „добрые“, почти „святые“. И добавлял при этом, что „кулак побежден, но не уничтожен целиком“.[15]
Казанский собор в Ленинграде превратили в антирелигиозный музей. В Киеве снесли Десятинную церковь 10-го века, древние Михайловский и Братский монастырь, а заодно и десяток других зданий 12-го – 18-го веков. Подобное варварство творилось повсюду. Но даже если древние соборы сохраняли, превратив их в музеи, никто за ними не следил и они разрушались, а древние росписи забеливали известкой.
В Софийском соборе и других киевских церквах открыли музеи или антирелигиозные центры. (Желающим получить представление о разрушениях, причиненных памятникам, мы рекомендуем ознакомиться с фотографиями в книге «The lost architecture of Kiev» Д. Геврика, изданной в Нью-Йорке в 1982 году). В Харькове церковь Св. Андрея была превращена в кинотеатр, другая церковь – в радиостанцию, третья – в склад запчастей. В Полтаве две церкви приспособили под зернохранилище, третью – под механические мастерские.
В повести В.Распутина «Прощание с Матерой» с болью рассказано об уничтожении кладбищ, разрушавшем связь между живыми и мертвыми, что, по мнению автора, является одним из самых страшных проявлений бездумной модернизации.[45] К примеру, многие евангелисты из поволжских немцев писали о том, как им трудно умирать без пастора, кирхи, христианского обряда похорон.
Немалое замешательство вызвала гарантия свободы вероисповедания в новой советской конституции 1936 года. Многие крестьянские старосты, особенно из староверов и евангелистов, обращались в сельсоветы с просьбой зарегистрировать их, им отвечали, что необходимо собрать под прошением 50 подписей. Подписи собирали, а потом всех подписавшихся арестовывали как членов тайной контрреволюционной организации.[46]
* * *
Сходные методы применялись по отношению ко всем религиям. В европейской части СССР официальные постановления обычно включали одновременно «церкви и синагоги», в мусульманских республиках преследовали ислам, в Бурятии наступление на буддизм тоже совпало с коллективизацией.[47]
Власти сначала до некоторой степени покровительствовали протестантам, поскольку их религия шла как бы вразрез с более традиционными культами, но вскоре выяснилось, что и они опасны. В 1928 году в стране насчитывалось 3219 евангелических конгрегаций, в которых было 4 миллиона членов. В следующем году правительство начало против них длительную кампанию. Их теологическое училище (основанное в декабре 1927 года) было закрыто. В феврале 1929 года в Минске была разоблачена «банда баптистских шпионов» из 25 человек, работавших якобы на Польшу; почти одновременно другая аналогичная группа была арестована на Украине. Во время коллективизации руководителей евангелических общин исключали из колхозов, объявляли кулаками и в большинстве случаев выселяли.[48]
В 1931 году вся евангелическая церковь как таковая была осуждена как «замаскированная контрреволюционная кулацкая организация, получающая финансовую поддержку из-за границы»[49].
Но хотя правительство преследовало все без исключения церковные организации и все они потеряли большую часть своих приверженцев, но объявлены вне закона и полностью разрушены были лишь две – Украинская автокефальная православная церковь и Украинская греко-католическая церковь (униаты восточного обряда); впрочем, последняя, наибольшее количество сторонников которой проживало в Западной Украине, относившейся тогда к Польше, объявлена вне закона была уже после захвата Западной Украины.
* * *
Украинскую православную церковь, возглавлявшуюся митрополитом Киевским и всея Руси, связанную традиционными узами с патриархом Константинопольским, безо всяких консультаций и согласия с ее стороны передали в 1685–1686 гг. в подчинение московскому патриарху. Однако она сохранила автономию и право избирать собственного митрополита. В 1721 году ранг главы церкви был понижен с митрополита до архиепископа. Позднее, в 18-м веке, украинская обрядность была русифицирована, церковно-славянскую литургию повелели произносить на русский лад, ввели русские церковные облачения.
На протяжении всего последующего периода на Украине бродило недовольство этими нововведениями, а с подъемом украинского национального движения украинские православные семинарии в Киеве и Полтаве стали перед самой революцией рассадниками национальной агитации.
В 1917–1918 гг. значительная часть православных священников Украины отложилась[*] при поддержке Украинской Центральной Рады от московского патриарха и восстановила Украинскую автокефальную церковь с богослужением на украинском языке.
В октябре 1921 года Украинская автокефальная церковь провела в Киеве свой первый собор, делегатами которого были как духовные, так и светские лица, среди последних было немало известнейших украинских ученых, писателей, композиторов и других видных деятелей. В первое время советское правительство преследовало Украинскую православную церковь не более других религиозных течений и даже несколько покровительствовало ей, стремясь ослабить русскую православную церковь. Но скоро положение стало меняться.
В секретной инструкции ОГПУ от октября 1924 года обращается внимание на «постоянно растущее влияние» Украинской автокефальной церкви и говорится, что ее митрополит Василий Липковский и его помощники «давно известны» как тайные распространители украинского сепаратизма. Сотрудников ГПУ на Украине предупреждали, что это представляет «особую опасность для советской власти» и следует поэтому принять неотложные меры, в том числе «увеличить число секретных осведомителей среди верующих, а также привлечь самих священников для секретной работы в ОГПУ».[50]
Предпринимались попытки расколоть Украинскую автокефальную церковь, но все они провалились, а к 1926 году она насчитывала 32 епископа, более 3000 священников и около 6 миллионов верующих.
В 1926 году Украинской автокефальной церкви был нанесен первый удар – в начале августа был арестован митрополит Липковский. Чтобы добиться формального смещения митрополита, его под стражей отправили на церковный собор, состоявшийся в октябре 1927 года. После того, как он отказался добровольно оставить свой пост, а большинство делегатов отказались сместить его, многих из них арестовали. Даже после этого не смогли добиться проведения голосования за уход митрополита, но в протоколы собора было включено фальсифицированное решение об «освобождении митрополита от занимаемого поста ввиду его преклонного возраста».
Преемника Липковского Николая Борецкого на специальном съезде, созванном по инициативе ГПУ 28–29 января 1930 года, заставили подписать документ о роспуске автокефальной церкви. Однако под влиянием протестов из-за рубежа осуществление этого решения было отложено; и на соборе, состоявшемся 9–12 декабря 1930 года, митрополитом Украинской автокефальной православной церкви стал Иван Павловский. Но с тех пор организованная работа церкви стала невозможной. Впоследствии осколкам ее, составлявшим 300 приходов, позволили переформироваться в Украинскую православную церковь, но к 1936 году был уничтожен последний из ее приходов.
На процессе «Союза вызволення Украины», который проходил в 1930 году, подсудимым было предъявлено особое обвинение в организации ячеек внутри Украинской автокефальной православной церкви, а ее высших иерархов обвинили в сотрудничестве с Союзом.[51] Из 45 обвиняемых на этом процессе свыше двадцати являлись священниками или сыновьями священников, а одной из самых заметных фигур был Владимир Чехивский, в прошлом член центрального комитета украинской социал-демократической партии, глава правительства Украинской республики, оставивший политику ради богословия и ставший видным деятелем автокефальной церкви, хотя он отказывался замять пост епископа.
«Труппа церковников», участвовавшая в заговоре, якобы давала указания священникам вести среди крестьян агитацию против советской власти, утверждалось также, что участники группы втянули церковь в планы организации вооруженного мятежа, поскольку многие священники в прошлом являлись офицерами петлюровских войск.
Стиль проведения кампании становится ясен по одному из многочисленных отчетов из деревни: «В селе Кислоомут Ржишевского района органы ГПУ вскрыли контрреволюционную организацию прихожан церкви и кулаков. Работа организации направлялась представителями Украинской автокефальной церкви. Все главари группы арестованы».[52]
Сообщалось также об аресте примерно 2400 приходских священников. Согласно весьма характерному для той поры отчету, за период с октября 1929-го по февраль 1930 года в полтавских тюрьмах находилось 28 священников, пятерых из них расстреляли, один сошел с ума, остальных отправили в лагеря.[53]
В 1934–1936 гг. последние очаги деятельности Украинской церкви были окончательно задушены. Все последовательно сменявшие друг друга митрополиты скончались в застенках НКВД. Митрополит Липковский был повторно арестован и исчез в феврале 1938 года в возрасте 74 лет; митрополит Борецкий был арестован в 1930 году, отправлен в тюремный изолятор в Ярославле, затем печально известный Соловецкий лагерь на Белом море, а в 1935 году доставлен в психбольницу тюремного типа в Ленинграде, где и умер в 1936-м или 1937 году. Митрополит Павловский был арестован в мае 1936 года и исчез.
Между 1928-м и 1938 гг. в советских тюрьмах погибло 13 архиепископов и епископов Украинской автокефальной церкви[54], а в общей сложности за этот и последующие периоды в лагерях погибло 1150 священников и около 20 000 членов приходских и районных церковных советов. Из всех епископов автокефальной церкви выжило только двое, один из них стал впоследствии митрополитом Украинской автокефальной церкви в США, другой – епископом чикагским.
Но переход украинской церкви в подчинение Москвы означал не только замену кадров священников. Он сопровождался практически полным разрушением сельских церквей на Украине – как автокефальных, так и «русских».
В 1918 году под давлением национальных настроений на Украине российская православная церковь предоставила своему украинскому отделению значительную автономию, во главе его был поставлен экзарх. Русская православная церковь оставалась численно самой большой на Украине, поскольку в республике проживало значительное русское меньшинство, а кроме того, эта церковь имела много традиционных приходов в селах; общее их число равнялось в 1928 году 4900. Русскую православную церковь на Украине постигла общая судьба. В 1937 году был арестован экзарх Константин, а к 1941 году уцелело всего пять приходов.
В общем итоге к концу 1932 года на Украине было закрыто более тысячи церквей. Но решительное наступление было еще впереди – оно произошло в 1933–1934 гг., и в 1934–1936 гг. на Украине разрушили примерно 75–80 процентов еще остававшихся церквей.[55] В Киеве с сотнями его церквей в 1935 году действовали лишь две маленькие церкви.
Что же касается украинских католиков-униатов, то их неустанно преследовали еще при царизме (несмотря на подписание многочисленных гарантий). К 1839 году униатская церковь в Российской империи была разгромлена, хотя закон о веротерпимости, принятый в 1905 году, вновь разрешил деятельность католиков-неуниатов. На первом этапе существования советской власти к ним относились с особой подозрительностью, и в 1926 году на нескольких процессах католические священники были осуждены как «польские шпионы». Тем временем униаты процветали в той части Украины, которая находилась под управлением Австрии, а когда в 1918 году эти территории отошли к Польской республике, они также продолжали свободно исповедовать свою религию. Установление в этих районах советской власти в ходе Второй мировой войны повлекло за собой насильственное «возвращение» украинских униатов в лоно православной церкви.
Архиепископ и епископы были арестованы, а в апреле 1945 года их участь разделили около 500 священников. В марте 1946 года несколько епископов были преданы суду за «сотрудничество с нацистами». Суд проходил при закрытых дверях, а после него обвиняемых отправили в трудовые лагеря.
Профессора трех униатских семинарий и члены орденов (в том числе и монахини) были почти поголовно арестованы. Семинарии, а также 9900 начальных и 380 средних униатских школ было закрыто, а выпуск 73 униатских печатных изданий запрещен.[56]
Затем состоялся сфабрикованный церковный съезд, на котором кучка продажных священников провозгласила отложение от Рима и принятие православия. Католики ушли в подполье и все еще влачат жалкое существование «в катакомбах». В советской печати не раз появлялись рассказы о продолжении подпольной деятельности католической церкви, возглавляемой тайными священниками. В ноябре 1963 года сообщалось даже о существовании во Львове подпольного женского монастыря[57], а число протестов, поддельных публикаций и арестов скорее растет вплоть до сегодняшнего дня, нежели идет на убыль.
Во всех русско-польских войнах православные на Украине всегда резали католиков и наоборот. Одна из поразительных особенностей 19-го и в еще более сильной степени 20-го столетия – это терпимость в отношениях между двумя украинскими церквами – автокефальной православной церковью Восточной Украины и католической униатской церковью Западной Украины. Обе они были уничтожены коммунистическим режимом, но не погибли окончательно и могут, даже весьма вероятно, когда-нибудь воскреснуть.
Установление советской власти и коллективизация деревни сопровождались репрессиями против церквей, служивших крестьянину в течение тысячи лет; там, где церковь являлась непосредственным выражением самостоятельного существования нации, режим, поскольку это было в его власти, полностью уничтожал церковь. Страдания, причиненные советской властью крестьянину, а также (и в частности) украинскому народу, не исчерпывались лишь физическими мучениями.
Часть III. Террор голодом
В мире есть царь.
Этот царь беспощаден.
Голод – названье ему.
Н.Некрасов
Глава одиннадцатая. Штурм Украины
(1930–1932 гг.)
Земля эта наша, что не наша.
Т. Шевченко
Когда в 1929–1930 гг. Сталин начал наступление на крестьянство, он возобновил нападки на Украину и ее национальную структуру, дискриминация которой была временно приостановлена в 20-е годы.
Академик Сахаров пишет о «характерной для Сталина украинофобии»; однако с коммунистической точки зрения это украинофобия не выглядит иррациональной. Огромная страна оказалась под коммунистическим контролем. Но не только ее народ не примирился с системой – представители национальной культуры, даже многие коммунисты, признали власть Москвы весьма условно. С точки зрения партии, это было предосудительно и чревато будущей опасностью.
В 1929–1930 гг., сокрушив правых и развязав политику коллективизации и раскулачивания, которая приняла особенно жестокие формы на Украине и вызвала там самое сильное сопротивление, Сталин был почти готов к тому, чтобы открыть клапаны своей враждебности ко всем аналогичным центробежным тенденциям.
Уже в апреле 1929 года ОГПУ организовало процессы над украинскими националистами, направленные против небольших групп. В течение того же года имели место публичные нападки на самых выдающиеся украинских академиков. В июле были арестованы 5 тысяч членов мнимой подпольной организации, «Союза вызволения Украины» (СВУ), о котором говорилось выше.
С 9 марта по 20 апреля 1930 года проходил цикл сфабрикованных процессов против известных украинцев с показательными публичными заседаниями суда в Харьковской опере. Судили 45 мнимых членов СВУ. Это в большинстве своем были бывшие политические деятели распавшихся партий, ставшие теперь учеными, критиками, писателями, лингвистами, возглавлявшими научные школы, адвокатами и особенно священниками.
Главной фигурой среди них был академик Сергей Ефремов, ученый-лингвист и лексикограф, один из тех, кто сохранил самосознание украинца в последние годы царизма. Он был вице-президентом Всеукраинского конгресса, созванного Радой в апреле 1917 года, и главой социалистов-федералистов.
Другим бывшим социалистом-федералистом был Зиновий Марголис, еврей-адвокат и член Украинской академии наук. Большинство остальных ведущих участников этих процессов были академиками или писателями того же толка, либо бывшими членами социал-демократических и социал-революционных партий или беспартийными, сторонниками независимой украинской республики, подобными, например, историку Осипу Гермейзу, писателям Михайле Ивченко и Людмиле Старицкой-Черняховской, лингвисту Григорию Голоскевичу и другим.
Признаний добивались обычными методами, и обвиняемые приговаривались к длительным срокам заключения. В связи с процессом было объявлено, что лингвистические институты Украинской академии наук закрыты и некоторые ученые арестованы[1]. Аресты для процессов СВУ производились по обвинению не только в заговоре с целью захвата власти, но и в работе над чистотой украинского языка и сохранением его от засорения русизмами. Такова и на самом деле была лингвистическая задача, поставленная этим ученым Скрыпником и другими украинскими коммунистами. Примечательно, что в своих вынужденных «обличениях» Скрыпник обвинял лингвистов из СВУ в том, что их профессиональная работа являлась якобы «прикрытием» для подрывных действий – никак не увязывая ее с мнимым лингвистическим саботажем[2].
Размах чистки был очень широк. Студенты из Киева и других городов Украины после окончания процессов, где их обвиняли в причастности к сфабрикованному заговору, оказывались в Соловецких лагерях[3]. Заслуживает внимания тот факт, что многие «ячейки» заговора были обнаружены в селах; известно также, что в марте 1930 года украинцы, служившие в Первом сибирском кавалерийском корпусе, были арестованы по обвинению в измене или антисоветской пропаганде.[4]
В феврале 1931 года последовали новые аресты интеллектуалов – в основном взяты были известные люди, вернувшиеся из ссылки в 1924–1925 гг. Им инкриминировалось образование «Украинского национального центра» во главе с наиболее выдающимся в республике человеком – историком Грушевским, а также бывшим премьером независимой Украины Голубовичем – ныне одним из главных заговорщиков. Грушевского подвергали нападкам больше года. Мы располагаем сведениями, что в середине 20-х годов, когда его книга «История Руси – Украины» еще только намечалась к запрету, циркуляр ОГПУ инструктировал своих сотрудников брать на заметку всех, кто проявлял интерес к этой книге.[5]
Большинство членов «Украинского национального центра» были в прошлом социал-революционерами. Им приписывали высокие звания, к ним пристегивали сообщников. На этот раз, однако, не было публичных (открытых) процессов. Большинство обвиняемых были отправлены в лагеря, а сам Грушевский просто выслан с Украины и взят под домашний арест.
Все эти меры стали решающими в походе на украинизацию. Они свелись к уничтожению всей старой интеллигенции, которая примирилась с советским режимом в рамках программы сохранения самобытной украинской культуры.
В 1931 году настала очередь новой коммунистической интеллигенции Украины, и началась очередная фаза разрушения всего того, что было в расцвете в конце 20-х годов (к разговору об этом мы вернемся в 13-й главе).
* * *
Первое нападение на украинскую интеллигенцию предшествовало общему наступлению на крестьянство. Сталин отчетливо понимал, что если средоточием и голосом украинского национального существования являлась интеллигенция, то опорой было крестьянство, которое поддерживало его веками. «Обезглавливание» нации путем лишения ее выразителей чаяний и устремлений – в этом была суть вопроса, и позднее оно безусловно служило мотивом и для Катыни[*], и для выборочной депортации из балтийских стран в 1940 году. Но, похоже, Сталин понимал, что лишь массовый террор против самого тела нации – то есть против крестьянства – сможет привести к покорности Украины. Его идеи относительно связи между национальностью и крестьянством сформулированы совершенно четко: «Национальная проблема есть прежде всего проблема крестьянская».[6]
И действительно, одной из официально объявленных задач коллективизации на Украине было «уничтожение социальной базы украинского национализма – частного землевладения».[7]
Как мы видели, «заговор» СВУ распространили на деревню. Известно, что многие сельские учителя были в связи с этим расстреляны[8]. В одном из районов расстреляли как заговорщиков СВУ председателя райисполкома, главврача района и др., включая крестьян[9]. Имеется множество сведений о подобных случаях.
После проведенной кампании Косиор подвел итоги: «Националистический уклон в компартии Украины… сыграл исключительную роль в создании и углублении кризиса в сельском хозяйстве».[10] Как сказал в одном из своих выступлений всеукраинский глава органов Балицкий, «в 1933 году рука ОГПУ ударила по двум направлениям. Сначала по кулаку и петлюровским элементам на селе, а затем по ведущим центрам национализма».[11]
Таким образом, кулака обличили как носителя националистических идей, а националиста, в свою очередь, как вдохновителя кулацких настроений. Но в каком бы качестве не рассматривали украинского крестьянина, он, безусловно, был режиму особо неугоден. Как известно, и сопротивление коллективизации тоже было сильнее или, по крайней мере, более активным на Украине, чем в собственно России[12]. Генерал Григоренко считает, что поскольку неудача первой попытки коллективизации была в значительной степени результатом массового сопротивления ей на Украине и Северном Кавказе, то Сталин пришел к выводу, что именно они являются наиболее упорствующими, непокорными районами и подлежат уничтожению.[13] (Один из наблюдателей полагает, что среди многих иных причин особой враждебности украинцев коллективизации значится и тот факт, что украинские колхозы были большими по размеру и поэтому еще более обезличенными и бюрократизированными, чем в России.)[14]
Тем более, что на Украине коллективизация была проведена полнее, чем в РСФСР: к середине 1932 года 70 процентов украинских крестьян были охвачены колхозами по сравнению с 59,3 процента в России.
Сталин поэтому несколько раз предостерегал от «идеализации коллективных хозяйств»: само их существование, утверждал он, не означает исчезновения классового врага. Напротив, классовая борьба теперь будет происходить внутри колхозов.
К этому времени каждого, кто так или иначе, при любом логическом анализе, подпадал под понятие «кулак», уже изъяли. Теперь террор голодом должен был целиком направляться против тех рядовых середняков, которых уже коллективизировали, и еще на уцелевших единоличников, еще более бедных. Иными словами, новый террор не был составной частью процесса коллективизации, которая к тому времени была практически завершена. Тем не менее, как ни парадоксально, но еще сохранялись кулаки, хотя и не были они больше в открытой оппозиции к коллективным хозяйствам: «Сегодня, – объяснял Сталин, – антисоветские элементы – это люди „тихие“, „добрые“, почти „святые“. И добавлял при этом, что „кулак побежден, но не уничтожен целиком“.[15]