Коннелли Майкл. В погоне за удачей

   Пока он рассказывал, Лангуайзер тщательно фиксировала его слова, устроившись за медицинским столиком. Запись она вела дорогой на вид авторучкой на официальных желтых бланках, которые достала из черной кожаной сумки, выглядевшей больше обычной дамской сумочки, но меньше стандартного портфеля для бумаг. Манеры и внешний вид адвоката свидетельствовали о профессиональной уверенности высокооплачиваемого специалиста. Когда Пирс закончил свое повествование, она вернулась к той части его рассказа, которая касалась признания, сделанного в присутствии Реннера. Лангуайзер задала несколько вопросов о том, какие лекарства принимал Пирс, а также какие последствия нападения и хирургического вмешательства он испытывал. Особенно внимательно она отнеслась к упоминанию Пирсом собственной вины.
   — Я имел в виду мою сестру Изабелл.
   — Не понимаю, объясните.
   — Она умерла много лет назад.
   — Продолжайте, Генри, не заставляйте меня теряться в Догадках. Мне важно знать все.
   Пирс пожал плечами, снова ощутив боль под ребрами.
   — Сестра ушла из дома, когда мы были детьми. А потом ее убил... один тип, который прикончил немало других людей. Девушек он подбирал в Голливуде. Потом его застрелила полиция... вот и все.
   — Серийный убийца? Когда это случилось?
   — В восьмидесятых годах. Его прозвали Кукольником. Газетчики любят давать всякие клички, сами знаете. Обычно задним числом.
   Пирс видел, как Лангуайзер подробно записывала его рассказ.
   — Я помню этого Кукольника. В то время я училась в юридическом колледже Калифорнийского университета. Позже я даже познакомилась с полицейским, который пристрелил его. Он, кстати, только в этом году вышел на пенсию. А как эта история оказалась в центре вашего разговора с детективом Реннером об исчезновении Лилли Куинлан?
   — В последнее время я часто вспоминал свою сестру. А тут как раз этот случай с Лилли. Думаю, это и было причиной моей оговорки в беседе с ним.
   — Так вы считаете себя ответственным за судьбу сестры? Но почему, Генри?
   Перед тем как ответить, Пирс несколько секунд помолчал, восстанавливая подробности той давнишней истории. Даже не всей истории, а только той части, которую собирался пересказать. Кое-чем он никогда не смог бы поделиться с незнакомым человеком.
   — Мой отчим и я часто наведывались в те места. Тогда мы жили в Вэлли, откуда и ездили в Голливуд, чтобы отыскать ее. Обычно по вечерам. Бывало и днем, но чаще по вечерам.
   Пирс уперся взглядом в пустой экран телевизора, висевшего на стене напротив кровати. Он словно пересказывал историю, которую видел на экране.
   — В таких случаях я облачался в старую одежду, чтобы походить на них — обычных ребят с улицы. Отчим отвозил меня в одно из таких мест, где скрывались и ночевали подростки. Там же они занимались сексом, зарабатывая деньги на выпивку и наркотики. Во всяком случае...
   — А почему именно вы? Почему ваш отчим не занимался поисками?
   — Тогда он объяснял мне это тем, что я ребенок, поэтому не вызываю подозрения. А при виде взрослого мужчины они просто разбегутся, и мы окончательно потеряем ее.
   В этом месте Пирс сделал паузу. Лангуайзер немного подождала, а потом подтолкнула его дальше:
   — Вы сказали, что отчим давал такие объяснения именно в то время. А что он говорил позднее?
   Пирс покачал головой. Адвокат оказалась совсем неглупа и обращала внимание на самые тонкие детали его рассказа.
   — Ничего. Просто... мне кажется, что у сестры была причина сбежать из дома. Полиция утверждала, что все дело в наркотиках, но я думаю, это пришло позднее. Уже после того, как Изабелл оказалась на улице.
   — Вы считаете, причиной ее побега был отчим?
   Лангуайзер произнесла это так уверенно, что Пирс невольно кивнул в знак согласия. И тут же вспомнил слова, сказанные по телефону матерью Лилли Куинлан относительно того, что объединяло ее дочь и Робин.
   — Что же он с ней сделал?
   — Не знаю, и сейчас это не имеет значения.
   — Тогда почему вы заявили Реннеру, будто в этом была ваша вина? Почему вы считаете себя виноватым в судьбе сестры?
   — Да потому что не нашел ее. Столько вечеров искал и не сумел найти. Если только...
   Последние слова Пирса прозвучали очень неубедительно и неопределенно из-за скрывавшейся за ними лжи. Он не мог сказать правду женщине, с которой был знаком меньше часа.
   Лангуайзер смотрела на него, ожидая продолжения.
   — Генри, думаю, это поможет прояснить кое-что: ваши действия по поиску Лилли Куинлан и смысл заявления, сделанного в присутствии Реннера.
   Он кивнул.
   — Сожалею о вашей сестре. По своему опыту знаю, что наладить контакты с семьями жертв очень и очень непросто. Но по крайней мере вы знаете ее судьбу. А тот мерзавец получил по заслугам.
   На лице Пирса появилась саркастическая ухмылка, вызвавшая очередной приступ боли из-за не заживших еще ран.
   — Да, дело закрыто, и все встало на место.
   — Ваш отчим жив? А как родители?
   — Насколько мне известно, отчим жив. Однако с ним я уже давно не общаюсь. Моя мать осталась в Вэлли, но с мужем больше не живет. Откровенно говоря, с ней я тоже давно не встречался.
   — А ваш родной отец?
   — В Орегоне, у него там новая семья. Но мы иногда перезваниваемся. Из них всех только с ним я поддерживаю контакт.
   Лангуайзер кивнула и принялась перелистывать свои записи, внимательно проверяя все услышанное. Затем она снова взглянула на Пирса.
   — Что ж, думаю, все это ерунда.
   От неожиданности Пирс вздрогнул.
   — Нет же, я рассказал все...
   — Я имею в виду Реннера. Полагаю, он берет вас на испуг. Ничего особенного тут нет. И вряд ли он станет обвинять вас. В окружной прокуратуре его просто поднимут на смех. В чем вас можно уличить? В краже? Нет, вы просто хотели убедиться, что с девушкой все в порядке. Им же неизвестно о корреспонденции, которую вы прихватили, и они уже ничего не смогут доказать, поскольку все следы уничтожены. А что касается отказа помочь следствию, это вообще дешевая выдумка. Людям всегда свойственно запираться на допросах и выгораживать себя. Что-то не припомню ни одного дела по обвинению в нежелании сотрудничать с полицией. За время работы в окружной прокуратуре мне такого не доводилось слышать.
   — А как насчет магнитной записи? Меня это смущает. Реннер утверждает, что у него на руках мое добровольное признание.
   — Это он вас обманывает. Просто хочет проверить, как вы среагируете, а вдруг сделаете еще какое-нибудь признание, покруче первого. Чтобы разобраться до конца, мне надо прослушать запись этого заявления, но уже сейчас можно сказать, что в нем нет ничего для вас опасного. И ваше объяснение по поводу сестры выглядит вполне логичным и достоверным. Именно так его присяжные и воспримут. А кроме того, сюда можно добавить и то, что вы находились под воздействием медикаментов и...
   — Ну, если дело дойдет до суда, мне конец.
   — Я понимаю. Но в данном случае хочу сказать, что окружная прокуратура будет рассматривать обвинения в ваш адрес под таким же углом. И они никогда не отважатся на передачу дела в суд, если поймут, что жюри присяжных наверняка не примет их доводы.
   — Да здесь нечего принимать! Ведь я просто хотел убедиться, что с ней ничего не случилось. Вот и все.
   Лангуайзер кивнула, хотя было ясно, что такие эмоциональные оправдания не слишком ее интересуют. Пирс давно слышал, что профессиональных адвокатов мало волнует ответ на окончательный вопрос — виновен или нет их подзащитный. Их дело — точно следовать букве закона, а не бороться за абстрактную справедливость. Но все же Пирс почувствовал некоторое разочарование, поскольку надеялся, что Лангуайзер искренне встанет на его защиту.
   — Знаете, — начала она, — если тела нет, то очень сложно затеять разбирательство против кого угодно. В принципе такое возможно, но крайне трудно выполнимо — особенно в данном случае, учитывая стиль жизни жертвы, а также источник доходов. Девушка может находиться где угодно. А если она мертва, список подозреваемых в ее убийстве окажется очень велик. Попытка детектива привязать ваше проникновение в ее дом к возможному убийству, произошедшему совсем в другом месте, тоже не выдерживает критики. Такое грубое «шитье» ни одна прокуратура не примет к рассмотрению. Хочу напомнить, что я сама работала в окружной прокуратуре и часть моей работы как раз и состояла в том, чтобы вернуть полицейских на землю, к реальности. Думаю, если ничего особенного в этом деле не изменится, у вас, Генри, все будет в порядке. Пока все обвинения Реннера чепуха.
   — А что может измениться?
   — Ну например, если обнаружится тело и полиция как-то свяжет его с вашими действиями.
   Пирс тряхнул головой.
   — Как его можно привязать ко мне? Я же с ней даже не встречался никогда.
   — Вот и отлично. Значит, не следует беспокоиться.
   — Вы уверены?
   — Абсолютно, на сто процентов. Особенно с позиции закона. Надо просто ждать и следить, как развиваются события. — Перед тем как продолжить, Лангуайзер еще раз заглянула в свои заметки. — Ладно, — наконец произнесла она, — а теперь позвоним детективу Реннеру.
   Пирс от удивления вскинул брови, вернее, то, что от них осталось, и болезненно поморщился.
   — Звонить ему? Зачем?
   — Чтобы проинформировать, что у вас теперь есть юридический представитель, и узнать, как он на это среагирует.
   Она достала мобильный телефон и открыла крышку.
   — По-моему, его карточка осталась у меня в бумажнике, — произнес Пирс. — А тот валяется где-нибудь в ящике стола.
   — Ничего страшного, я помню его номер.
   Адвокат позвонила в Тихоокеанский полицейский участок и попросила Реннера. Ожидая, пока он подойдет, Лангуайзер прибавила звук в своем мобильнике и развернула трубку под углом, чтобы Пирс тоже мог слышать их разговор. После этого она поднесла палец к губам, призывая его не вмешиваться в беседу.
   — Боб, это Дженис Лангуайзер. Еще не забыл меня?
   Реннер ответил после паузы:
   — Конечно, нет, но я слышал, ты ушла в тень.
   — Неплохо сказано. Послушай, я говорю с тобой из больницы Святого Иоанна. Я адвокат Генри Пирса.
   На том конце снова повисла пауза.
   — А, Генри Пирс, добрый самаритянин. Известный ангел-спаситель шлюх и бездомных животных.
   Пирс почувствовал, как краснеет.
   — Ты сегодня просто неиссякаем на юмор, Боб, — сухо заметила адвокат. — Никак еще один тонкий намек?
   — Этот Генри Пирс большой шутник по части пудрить мозги.
   — Вот поэтому я и звоню. Больше никаких историй от него ты не услышишь, Боб. Я представляю его интересы, а он не будет беседовать с тобой. Свой шанс ты уже использовал.
   Пирс взглянул на Лангуайзер, и та подмигнула ему.
   — Ничего я не использовал, — возразил Реннер. — Но если он наконец захочет рассказать все, как было, а не очередную бредятину, то я к его услугам. Иначе...
   — Послушай, детектив, похоже, тебя больше волнует, как испортить жизнь моему клиенту, чем действительно разобраться в том, что случилось. Но я хочу положить этому конец. Генри Пирс не в твоем загоне. И еще вот что. Если все-таки захочешь сунуться со своими записями в суд, то мне придется рассказать о фокусе с двумя диктофонами. Не стоит искать приключений на свою задницу.
   — Я же предупредил его, что записываю разговор, — недовольно пробурчал Реннер. — Потом зачитал все его права, и он сказал, что все понял. Я выполнил все, что полагается в таких случаях. И ничего противозаконного за все время его рассказа я не сделал.
   — Возможно, формально все так и было, Боб, но судьям и присяжным очень не нравится, когда полицейские дурачат людей. Они предпочитают честную игру.
   Теперь пауза заметно затянулась. Пирсу даже показалось, что Лангуайзер зашла слишком далеко и разозленный детектив начнет еще сильнее копать против него, опасаясь отставки.
   — Похоже, ты настроена решительно, — наконец продолжил Реннер. — Надеюсь, тебе не придется потом разочароваться.
   — Что ж, когда меня приглашают такие клиенты, как Генри Пирс, — люди, стремящиеся делать добро, — то я полностью на их стороне.
   — Ты сказала, «делать добро»? Сомневаюсь, что такого же мнения придерживается и Люси Лапорт.
   — Он нашел ее? — не выдержал Пирс.
   Лангуайзер тут же подняла руку, чтобы остановить его, но было уже поздно.
   — О, мистер Пирс рядом с тобой? Честно говоря, не думал, что он нас слушает, Дженис. Если уж говорить о фокусах, у тебя они неплохо получаются.
   — Это вышло непреднамеренно.
   — Точно так же и я не стал говорить ему о втором диктофоне, когда он дал свое согласие на запись. Я сам знаю, что делать.
   — Постой, ты нашел Люси Лапорт?
   — Это дело полиции, мэм. Так что оставайся в своем загоне, а я — в своем. А теперь до свидания.
   И Реннер повесил трубку. Лангуайзер тоже закрыла свой мобильник, обратившись к Пирсу:
   — Я же просила вас молчать.
   — Простите. Именно до этой женщины я пытался дозвониться несколько дней подряд, начиная с воскресенья. Мне надо знать, где она сейчас и что с ней. Вдруг нуждается в помощи? Если с ней что-нибудь случилось, то виноват буду я.
   Ну вот, опять, подумал Пирс. Сам то и дело винит себя в различных бедах, да еще норовит сделать публичное заявление.
   Но Лангуайзер на этот раз не обратила внимания. Она укладывала в сумку телефон и блокнот с записями.
   — Мне надо будет сделать несколько звонков. Я знаю людей в Тихоокеанском участке, которые больше склонны к сотрудничеству, чем детектив Реннер. Например, его начальник.
   — Не могли бы позвонить мне сразу, как что-нибудь узнаете?
   — У меня есть ваши телефоны. Однако прошу держаться в стороне от всего этого. Надеюсь, мне удалось на некоторое время припугнуть Реннера и он не раз подумает перед тем, как пойти на подобные шаги. Полностью из его ловушки вы еще не выбрались, Генри. И хотя довольно близки к этому, могут произойти и другие события. В общем, поменьше личной активности, не лезьте в это дело.
   — Ладно, постараюсь.
   — И еще. В следующий раз, когда придет врач, попросите у него список лекарств, что вы принимали накануне разговора с Реннером, который он записал на диктофон.
   — Хорошо.
   — Кстати, когда вас собираются выписывать?
   — Полагаю, сегодня.
   Пирс машинально посмотрел на часы. Он уже два часа ждал визита доктора Хансена, который должен был его выписать.
   Он оглянулся на Лангуайзер. Та, похоже, собиралась уходить, но тоже взглянула на него, словно хотела что-то спросить, но не решалась.
   — Что у вас?
   — Даже не знаю, как сказать. Мне показалось, что в ваших воспоминаниях слишком большие разрывы. Я имею в виду то время, когда вы были мальчиком и думали, что сестра ушла из дома из-за отчима.
   Пирс промолчал.
   — Не хотите рассказать об этом подробнее?
   Он перевел взгляд на пустой телеэкран, но в этот раз ничего там не увидел и только покачал головой.
   — Нет.
   Пирс пока не мог понять, какой тактики адвокат собирается придерживаться. Но полагал, что защитники по уголовным делам, как правило, имеют дело с лжецами и поэтому, как тренированные профессионалы, должны обладать развитой интуицией, чтобы выуживать важные подробности по движению глаз, особенностям мимики и жестов своих клиентов. Однако Лангуайзер просто кивнула и не стала ни на чем настаивать.
   — Ну, мне пора. У меня сегодня судебные слушания в центральном округе.
   — Спасибо, что заехали ко мне. Все было прекрасно.
   — Такая уж наша служба. По дороге я еще успею сделать пару звонков и сообщу вам, если узнаю что-нибудь о судьбе Люси Лапорт или чем-либо еще. Но очень прошу вас держаться в стороне от расследования. Договорились? И быстрее возвращайтесь на работу.
   Пирс поднял руки вверх, будто сдаваясь:
   — Все эти передряги меня уже доконали.
   Одарив его профессиональной адвокатской улыбкой, Лангуайзер покинула палату.
   Пирс достал телефон и стал набирать номер Коуди Зеллера, но неожиданно в дверях появилась Никол Джеймс, и он положил трубку на место.
   Никол согласилась заехать за Пирсом и отвезти домой, как только его осмотрит и выпишет доктор Хансен. Она с тревогой смотрела на его изуродованное лицо. Никол довольно часто навещала Пирса в больнице, но так и не привыкла к хирургическим швам, покрывавшим его физиономию.
   Пирс воспринимал ее сострадательно приподнятые брови и искреннее выражение сочувствия как добрый для себя знак. Он считал, что все пережитое им за последние дни с лихвой окупится, если только Никол примет его назад.
   — Бедняга, — пробормотала она, слегка потрепав Пирса по щеке. — Как ты себя чувствуешь?
   — Неплохо, — ответил он. — Но я все еще жду врача, чтобы он меня выписал. Уже два часа прошло, как он должен прийти.
   — Тогда я выйду на минуту и узнаю, в чем там дело. — Уже направляясь к выходу, Никол обернулась и спросила: — А что это была за женщина?
   — Какая женщина?
   — Ну, которая вышла от тебя?
   — Это мой адвокат. Ее прислал Кац.
   — Зачем она тебе, если есть Кац?
   — Она занимается уголовными делами.
   Услышав это, Никол остановилась и повернулась к нему.
   — Адвокат по уголовным делам? Генри, но люди, которые получают неверный телефонный номер, обычно обходятся без адвокатов. Что случилось?
   Пирс пожал плечами.
   — Ничего особенного сказать не могу, сам толком не знаю. Но я вляпался в какую-то грязную лужу и сейчас пытаюсь выбраться на сухое место. Разреши мне тоже узнать у тебя кое-что.
   Он встал с кровати и подошел к Никол вплотную. Сначала с непривычки Пирс слегка пошатывался, но потом все-таки обрел равновесие и обнял Никол за плечи. Она взглянула на него с подозрением.
   — Что еще у тебя?
   — Когда меня выпишут, куда ты меня отвезешь?
   — Генри, я уже говорила — отвезу домой. К тебе домой.
   Даже несмотря на маску из хирургических швов и остаточную припухлость, на его лице появилось явное разочарование.
   — Генри, ведь мы договорились хотя бы попробовать жить по-новому. Вот и давай пробовать.
   — Я просто подумал...
   Но так и не закончил, потому что не понимал, что именно собирался сказать, и как это лучше выразить словами.
   — Ты считаешь, что случившееся с нами произошло слишком быстро, — произнесла Никол, — и поэтому так же стремительно все можно восстановить. — И повернувшись, направилась к двери.
   — И еще я хочу сказать, что был не прав.
   Она снова оглянулась на него.
   — На это понадобятся месяцы, и ты это знаешь, Генри. А может, и больше.
   Никол вышла в коридор, чтобы разыскать врача. А Пирс снова сел на кровать, пытаясь вспомнить то доброе время, когда они крутились с Никол на чертовом колесе, а весь мир казался простым и совершенным.

Глава 25

   Всюду была кровь. Ее многочисленные следы отчетливо выделялись на бежевом покрывале, накинутом на новую кровать, на стенах и даже телефоне. В спальне Пирс оглядел весь этот разгром, не в силах толком вспомнить, что же случилось после того, как Венц и его мордоворот покинули квартиру.
   Шагнув в комнату, он остановился у телефона и торопливо поднес к уху блок автоответчика, чтобы по характеру сигнала определить, нет ли новых сообщений. Их, судя по всему, не было. Тогда Пирс наклонился, выдернул из стены телефонный разъем и отнес аппарат в ванную комнату, чтобы очистить его от крови.
   Вся раковина была покрыта бурыми брызгами, а шкаф с аптечкой заляпан кровавыми отпечатками пальцев. Пирс не мог вспомнить, что он делал в ванной после нападения, но при виде пятен засохшей крови в памяти сразу всплыл матрас, который полицейские выносили из квартиры Лилли Куинлан.
   Осторожно и по возможности тщательно протирая телефон куском влажной ткани, он вспомнил кинофильм «Запекшаяся кровь», который когда-то смотрел вместе с Коуди Зеллером. В картине рассказывалось о женщине-уборщице, в обязанности которой входило прибирать места совершенных убийств после того, как их осмотрит полиция. И сейчас он подумал, а существует ли на самом деле такая служба, куда можно позвонить и вызвать уборщика. В любом случае перспектива отмывать спальню его совсем не прельщала.
   После того как телефон удалось более или менее отчистить от крови, Пирс снова включил его в розетку рядом с кроватью и присел на чистую часть матраса. Он снова проверил автоответчик, но сообщений не было. Ему показалось это странным. Ведь он отсутствовал почти трое суток, и ни одного звонка за все это время. Может быть, они уже убрали страницу Лилли Куинлан с веб-сайта «Красоток»? Пирс быстро набрал номер «Амедео текнолоджиз» и стал ждать, когда трубку возьмет его секретарша.
   — Моника, это я. Ты поменяла номер моего телефона?
   — Генри? А что...
   — Я спрашиваю, ты поменяла номер?
   — Да, как ты и говорил. Это должны были сделать еще вчера.
   — Похоже, они так и сделали.
   Пирс помнил, что когда в субботу уговаривал Монику позвонить во «Всеамериканскую почту», то поручил ей поменять свой домашний телефон уже в понедельник. Причем сделал это вполне сознательно. Но теперь, избавившись от злополучного номера, он почему-то испытывал разочарование. Ведь для него это была единственная связь с другим миром — миром Лилли и Люси.
   — Генри? Ты меня слышишь?
   — Да. Какой теперь у меня номер?
   — Надо посмотреть. Ты уже выписался из больницы?
   — Да, я дома. Посмотри, пожалуйста.
   — Сейчас, сейчас. Я хотела сообщить его вчера, но застала у тебя в палате того посетителя.
   — Понимаю.
   — Ага, вот он.
   Пока Моника диктовала номер, Пирс быстро взял ручку с прикроватного столика и записал телефон у себя на запястье, потому что блокнота под рукой не оказалось.
   — А перевод звонков со старого номера на новый не предусмотрен?
   — Нет, потому что я побоялась, что эти мужики продолжат звонить тебе.
   — Ну и правильно. Отлично сработано.
   — Генри, ты сегодня здесь появишься? Чарли интересовался твоими планами.
   Перед тем как ответить, он задумался. Рабочий день уже перевалил за половину. Чарли, вероятно, хотел еще раз обсудить предстоящую презентацию проекта «Протей». Встреча была назначена на завтра, хотя Пирс и просил ее отложить.
   — Пока не знаю, смогу ли я сегодня с ним встретиться, — наконец ответил он. — Врач рекомендовал мне быть очень осторожным. Если Чарли хочет переговорить, скажи ему, что я дома, и дай мой новый телефон.
   — Хорошо, Генри.
   — Спасибо, Моника. Увидимся позднее.
   Он ждал, что она тоже попрощается с ним, но секретарша молчала. Пирс уже собирался положить трубку, когда она снова заговорила:
   — Генри, у тебя все в порядке?
   — Все нормально. Мне просто не хочется сейчас заходить на работу и пугать людей своей физиономией. Как вчера испугал тебя.
   — Я не...
   — Не лги, испугалась, но все в порядке. И спасибо, Моника, что поинтересовалась, как я себя чувствую. Это всегда приятно. Да, вот что еще — насчет того человека, что был у меня в палате, когда ты вошла.
   — Да?
   — Это детектив Реннер, из полиции. Возможно, он захочет поговорить с тобой обо мне.
   — О чем именно?
   — О том, что я попросил тебя сделать. Ну, помнишь тот звонок как бы от имени Лилли Куинлан? Что-нибудь насчет этого.
   После короткой паузы Моника взволнованно спросила:
   — Генри, у меня могут быть неприятности?
   — Вовсе нет, Моника. Они просто расследуют ее исчезновение. А не твое. И хотят проследить, где я был и что делал. Поэтому, если тебе позвонят, просто расскажи, как было дело, и все обойдется.
   — Ты уверен?
   — Да. Не тревожься по этому поводу. А теперь извини, У меня есть дела.
   Закончив разговор с секретаршей, Пирс набрал номер Люси Лапорт — на этот раз по памяти. Он снова услышал автоответчик, но содержание уже было другим. Люси сообщала, что взяла отпуск и просит всех клиентов обращаться после ноября.
   Выходит, больше, чем на месяц, подумал Пирс. Он почувствовал, как сжалось сердце при воспоминании о фразе, оброненной Реннером, а заодно о Венце с его головорезом, способными на все. Несмотря на услышанное, он продиктовал свое сообщение:
   — Люси, говорит Генри Пирс. Это очень важно. Перезвони мне. Что бы с тобой ни случилось и что бы с тобой ни сделали, позвони мне. Я смогу тебе помочь. У меня теперь новый номер, запиши его.
   Продиктовав номер, записанный на запястье, Пирс положил трубку. Несколько секунд сидел с телефоном на коленях, надеясь, что Люси тут же перезвонит ему. Но звонка он так и не дождался. Тогда Пирс встал и направился в кухню.
   На кухне он обнаружил пустую корзину из-под белья, которая стояла на столе рядом с раковиной. Пирс вспомнил, что брал ее, чтобы принести пакеты с продуктами из машины, когда столкнулся с Венцем и Шесть-Восемь около лифта. Припомнил он и грохот, с которым корзина упала на пол, когда его волокли в квартиру. Теперь же корзина оказалась на кухне. Открыв холодильник, Пирс заглянул внутрь и увидел на полках все, что купил в тот вечер, кроме яиц, которые, вероятно, разбились. Он подумал, кто бы это мог сделать. Никол? Полиция? Соседи, которых он даже не знает?
   Этот вопрос невольно заставил Пирса вспомнить выражение Реннера по поводу комплекса доброго самаритянина. Если его теория о существовании такого комплекса окажется верна, то очень обидно за истинных доброжелателей и добровольцев, которые еще встречаются в этом мире. И то, что их усилия могут с таким цинизмом восприниматься даже представителями закона, действовало на Пирса угнетающе.
   Он вспомнил, что еще несколько пакетов с едой лежат в багажнике его «БМВ». Взяв со стола бельевую корзину, Пирс решил сходить за ними, поскольку был голоден, а напитки, крекеры и другие купленные им легкие закуски оставались в машине.