Константинов Андрей Дмитриевич. Дело о картине Пикассо (Сборник новелл)

   Помню, как дама, пришедшая за справедливостью в Агентство, с открытым ртом наблюдала, как двое наших "сотрудников" вели по ступенькам молодого человека в наручниках.
   - Куда вы его?- рискнула спросить она.
   - Справедливость вершить!- ответил Миша Беляк, исполнитель роли Спозаранника, и для пущей убедительности заехал "задержанному" в глаз.
   Несмотря на эту сцену, дама все же вошла в Агентство. Но когда в коридоре появился Болконский-Беркутов с пулеметом в руках (такой сюжет, посвященный операции по добровольной сдаче оружия, в свое время крутили по НТВ), разом побелела лицом и кинулась к выходу. Так мы и не узнали, чем могли оказаться полезными бедной женщине...
   Пока я сидела в кабинете и крутила в руках злосчастную кассету, Спозаранник доложил об имеющемся у меня материале Обнорскому. Красный от злости оттого, что его первого не посвятили в курс дела, Андрей без каких-либо предисловий потребовал у меня кассету. Вчетвером мы отсмотрели то, с чем я познакомилась еще в субботу. Повзло, любитель сенсаций, злорадно потирал руки и приговаривал:
   - Ну, теперь мы покажем всем кузькину мать! Предлагаю сбагрить эту кассету "энтэвэшникам". Только чтобы они указали, что информационную поддержку им обеспечило Агентство.
   Обнорский радость Повзло не разделял:
   - Ты с катушек съехал, что ли? Там же Шипов светится! Мы потом в такой заднице окажемся...
   Свои сомнения выразила и я:
   - Эта запись не имеет никакой доказательственной силы, так как явно сделана скрытой камерой. Ее даже никто во внимание принимать не станет. Я имею в виду судебные органы.
   Во мне, конечно, говорил юрист. Который, как я уже заметила, чрезвычайно портил мне мою репутацию в Агентстве. И с этим юристом сейчас спорил просто человек, которому очень не хотелось видеть в качестве законотворцев ни Зайчикова, ни Астрова, попытавшегося так грязно подставить Геннадия Петровича и тем самым расчистить себе путь к депутатскому креслу.
   Компромисс предложил Спозаранник, которому, с одной стороны, не хотелось ссориться с Шиповым, с другой - упускать сенсацию.
   - Давайте опишем все, происходящее на кассете, в "Явке" - с упоминанием того, что у нас имеется видео в качестве доказательства. Только про Шилова ничего говорить не будем.
   Ближайший номер "Явки" выходил через несколько дней, а вряд ли кто из конкурентов "Золотой пули" обладал такой же, как мы, информацией о заговоре против Зайчикова, поэтому с предложением Спозаранника вожди согласились. Я же стала подумывать о том, чтобы сделать копию с кассеты: на лекциях по безопасности журналистской деятельности мы учим студентов тому, чтобы важная информация была надежно закреплена и продублирована на случай утраты.
   На кофейном столе в кабинете Обнорского лежали кучи кассет с отснятыми сериями "Все в АЖУРе". Худокормов вместе с Андреем имел привычку по вечерам просматривать материал, обсуждать удачные и неудачные моменты. Участвовать в этом тонком и важном процессе больше никто не допускался. Я вышла в приемную.
   - Оксана, будь добра, сделай мне дубликат этой кассеты.
   Ксюша в ответ на мою просьбу фыркнула, но кассету взяла.
   Тут в приемную вплыла, гордо неся свое бренное тело, Алена Каракоз. То обстоятельство, что в последнее время она слишком часто (равно как и Завгородняя) бывает в приемной, а также в кабинете шефа, определенно портило мне настроение. Ослепительно улыбнувшись Ксюше и небрежно кивнув мне, Каракоз заметила кассету на столе и спросила:
   - Анна Яковлевна, и вы тоже в кино снимаетесь?
   - Что ты, Алена!- поспешила опровергнуть эту крамольную, с ее точки зрения, мысль Ксюша.- Анна Яковлевна у нас юрист, а не актриса. Она все больше в расследователей играет.
   - И что расследуем на этот раз, коллега?- Алена сделала ударение на последнем слове, словно давая мне понять, что тамбовский волк мне коллега.
   Я выразительно посмотрела на Ксюшу:
   - Обнорский велел все держать в строгом секрете.- И направилась в свой кабинет. Следом за мной, загибаясь от смеха, вошел Соболин.
   - Нет, Аня, ты почитай, какие резюме нам соискательницы присылают!Володя протянул мне факсимильный листок.
   В репортерском отделе в последнее время наблюдался стабильный кадровый дефицит. Мы напечатали объявление в "Явке" о том, что открыты вакансии "для молодых и энергичных". При этом какие-либо другие качества потенциальных репортеров указать не посчитали нужным. А практика показала, что молодыми и энергичными себя воспринимают люди самых разных возрастов и профессий дворники, специалисты по Бунину, майоры ФСБ, кулинары и даже санитары морга. То и дело раздавались звонки от желающих попробовать себя на репортерской стезе. Более того, эти люди то и дело шастали в Агентство. Соболин стонал и прятался от соискателей. На сей раз его реакция была даже для меня неожиданной. Я взяла листок и прочитала:
   - "Из личных качеств: Добра. Желательна".- Я прыснула.- Сдается мне, Володя, от такого предложения отказываться не стоит.
   Соболин побежал рассказывать о доброй и желательной девушке дальше, а я схватила мобильный, в течение минуты уже надрывавшийся у меня в кармане.
   - Ань. это я. Я у тебя того, ну, короче, ничего не оставлял?- Сергей явно не знал, как замаскировать свой интерес к пресловутой кассете.
   - Кассету оставил. С каких это пор ты на мультики перешел?- Похоже, в этом Агентстве я научусь врать, как заправская обманщица.
   - Да так, сказали "хороший фильм",- в голосе Сергея слышалась неприкрытая радость оттого, что я оказалась нелюбопытной и не стала смотреть содержимое кассеты.- Заеду к тебе сегодня вечером?
   - Приезжай на Росси, я ее с собой прихватила. Думала, буду рядом, отдам.- Я была само великодушие, потому что искренне надеялась на расторопность Ксюши. К счастью, она моих ожиданий не обманула. Переписав и вернув мне кассету в мультяшной упаковке, копию положила на стол к Обнорскому, сунув ее для пущей "маскировки" в обыкновенную коробку - таких на столе лежало около десятка. Лукошкин примчался так скоро, будто участвовал в очередном заезде "Формулы-1". Нет, с учетом качества наших дорог, скорее, в ралли Париж-Дакар. Подозрительно посмотрев мне в глаза и не увидев там ничего, кроме безмятежности, Сергей взял кассету, послал мне воздушный поцелуй и умчался докладывать начальству, что все обошлось.
   * 8 *
   В кабинете репортеров разговаривали на повышенных тонах.
   - Нет, я не написала новеллу!- с истерикой в голосе говорила Соболину Завгородняя.- И нечего мне грозить какими-то штрафами. Я, между прочим, не плюшками баловалась. Я все выходные Витькин труп искала.
   Услышав эту фразу, я встала в коридоре как вкопанная. Потом заглянула к репортерам.
   - Чей труп ты искала?- медленно спросила я.
   - Витьки Шаховского. Всех на уши подняла, начальника отдела уголовного розыска даже ночью от супружеской кровати оторвала - нет трупа, хоть ты тресни!- Завгородняя распалялась все больше.- А Обнорский и Шаховский говорят, что был!
   - Минуточку, девушка, вы путаетесь в показаниях. Как Шаховский может что-либо утверждать, если он труп?- Мне казалось, что я схожу с ума, потому что все остальные на высказывания Завгородней реагировали вполне спокойно.
   - Как труп?!- разом спросили Соболин и Светка.
   - Что значит "как?". Завгородняя сама сказала, что все выходные искала Витькин труп. Я, собственно, поэтому и зашла сюда. Что случилось?
   - Ты, Лукошкина, людей до инфаркта довести можешь. Нет, ну надо же такое сморозить: Шаховский - труп. Да он живее всех живых. И всем живым, между прочим, выходные дни испоганил.- Завгородняя принялась обмахиваться блокнотом.- Объясняю популярно: Шаховский позвонил Обнорскому и сказал, что скинхеды насмерть забили человека. Обнорский напряг выпускающих, выпускающие - меня, потому как это мой район. И за выходные там ни одного забитого насмерть не было! Не было! Но поскольку Обнорскому сказал Шаховский...
   Дальше Светка могла бы не продолжать. Дело в том, что информация, которую поставлял Шаховский, как правило, была достоверной. Не то, что у Обнорского. Тот однажды позвонил Соболину и сказал:
   - Володя! Не знаю, где точно - то ли в гостинце "Москва", то ли на Московском проспекте, то ли на Московском вокзале, то ли в Москве вообще,короче, захвачен автобус с иностранными туристами. Нужно информацию срочно отработать, пока никто другой ее не дал.
   С такими вводными, сами понимаете, работать сложно. Когда Соболин изложил эту фабулу дежурному по УФСБ, тот, наверное, поседел. Доложил куда следует. Наверху, очевидно, подумали, что дежурный напился до чертиков и с несуществующими террористами воюет. Потому что ни у одной оперативной службы - ни в ГУВД, ни в УБОП, ни в УФСБ информации о заложниках не было. Все это Володьке дежурный потом популярно объяснил. Настолько популярно, что никаких вопросов у Соболина не осталось. Когда он позвонил мне, чтобы я через Лукошкина выяснила, имел место такой факт или нет, голос его был полон сомнений в том, что Обнорский ему все это рассказывал. Лукошкин меня, конечно, тоже послал: "Вам там в "Пуле" только бы преступников ловить!" А Обнорский на следующий день бурно выражал недовольство по поводу того, что информация о заложниках так и не появилась.
   - Мой источник утверждает, что такой факт имел место. Просто правоохранительным органам, видимо, дали установку об этом молчать!- заявил он безапелляционно Соболину и мне. Переубедить его в это было равносильно самоубийству.
   В эти дни вопросы написания новеллы являлись головной болью всех сотрудников. Дело в том, что подходили сроки сдачи очередной книги, а большинство художественных произведений до сих пор оставались в головах у авторов.
   Ко мне с видом заговорщика подошла Марина Борисовна Агеева.
   - Ну как дела, Анечка? Ты пишешь свою новеллу? А у меня ничего не выходит, столько работы. То Спозаранник заявками душит, то учебник нужно писать. Да и вообще, устала я. Героиня моя, какая-то блядь перезревшая получается.- Похоже, Агеева настроилась на длинный разговор.- И уж если на то пошло, на фига нам эти романы писать? У нас тут своих достаточно, правда?
   - Что вы имеете в виду?- невинно поинтересовалась я.
   - Ну как же, вы с Обнорским, как голубки... Хотя нет, я уже все путаю, это твоя Котомкина с Беркутовым... Или все-таки с Обнорским?- Агеевой бы самой играть на сцене, равных бы не было.- А знаешь,- Марина Борисовна понизила голос,- Валька Горностаева уходит.
   Об этом я слышала впервые, поэтому заинтересовалась причиной ухода Горностаевой. Правда, мне всегда казалось странным, что Валентина, нисколько не вписывающаяся в интерьер Агентства, разве что только в паре со Скрипкой, продолжает работать в "Пуле". Агеева оказалась не только актрисой, но и телепатом.
   - Так а что ей остается делать? Они со Скрипкой наследника ждут!  выпалив это, Агеева выжидающе уставилась на меня.
   Надо сказать, что новость оказалась действительно поразительной. Нет, я замечала, конечно, какие-то изменения в облике Горностаевой - мне казалось, что она чуть располнела, но полнота была ей к лицу... Чудны дела твои, Господи! Еще больше меня порадовала мысль, что Скрипка все-таки настроился на нужный лад, извините за каламбур. Валька, конечно, девушка с гонором, но с Лешей они хорошая пара.
   Из приемной и кабинета Обнорского донесся дружный хохот с ясно различимым рокотанием шефа и звонким смехом Каракоз. Что там Агеева говорила про романы? Настроение, поднятое известием о беременности Горностаевой, стало возвращаться на прежнюю, нулевую отметку. Чтобы притормозить этот процесс, я схватила тексты, которые нужно было завизировать, и, не прощаясь с Обнорским, который, кстати, очень просил меня зайти к нему, села в машину и поехала в бильярд-клуб. Катая в одиночку шары в тщетной надежде загнать хоть один из них в скромную по сравнению с размерами шара лузу ("американку" я не любила, а в русский бильярд играть толком пока не научилась) и попивая безалкогольное пиво (гадость редкостная!), я в тот вечер была, наверное, главной достопримечательностью клуба. Ибо ко мне с разного рода советами и предложениями подходила масса людей. Надо сказать, что предложения были на редкость приличными. Последнее из них озвучил молодой человек, наблюдающий за порядком в клубе. Пряча глаза, юноша предложил мне:
   - Может, вам в другой день попробовать? А то уж не везет, так не везет... Выпейте безалкогольного коктейля за счет заведения!
   Признав, что в словах моего собеседника есть резон, я отложила кий и благосклонно приняла бокал с какой-то гремучей смесью, залпом выпила ее и поехала домой. Петька остался ночевать у школьного приятеля. Телевизор смотреть не хотелось, к видеокассетам я с некоторых пор испытывала отвращение. Решив устроить себе праздник моей "маленькой, но все-таки души", я занавесила окна, застелила кофейный столик салфеткой теплого песочного цвета, открыла банку с оливками, откупорила "Мартини". Ананасовый сок был вынут из холодильника, ароматизированные свечи на сделанном по заказу напольном подсвечнике зажжены. Я приготовилась, как говорит моя подруга Лера, к разврату. Однако только мое тело было помещено в мягкое кресло, а рука протянута к треугольному фужеру с "Мартини", как предвкушение праздника прервал звонок в дверь. Вообще я ничего не имела против фуги Баха, мелодия которой была запрограммирована в наш звонок. Но сейчас она прозвучала как-то особенно торжественно. Я бы даже сказала, судьбоносно. Решив не прятать мини-праздничный стол от посторонних глаз (если гость нежелательный посмотрит, поймет, что пришел некстати, и поскорее уйдет, а если кто-то из друзей - просто присоединится), я пошла открывать дверь, гадая, кого же принесла нелегкая. Удивлению моему не было предела. За дверью стоял Обнорский. С цветами и шампанским. Зрелище не для слабонервных.
   Признаться, в начальную пору работы в Агентстве, когда Обнорского я знала еще очень приблизительно, я поддавалась на его мужское обаяние. Окруженный ореолом героизма, о котором в определенный период года напоминала полученная им контузия, известный писатель, прославившийся к тому же своими журналистскими расследованиями, слыл еще и отъявленным сердцеедом. Вокруг постоянно судачили о его романах. Однако мне казалось, что ни к одной женщине он не испытывал серьезного чувства - такого, которое бы и мучило, и радовало, и уничтожало, и поднимало до небес. Была ли причина этого скрыта в его прошлом или же он просто был не способен на такое, я не знала. Иногда я думала, что он просто несчастный человек. Может, он, сильный мужчина, боится такого чувства, считая его проявлением слабости? Или из гуманных соображений не подпускает к себе женщину близко - вечно занятый работой он не может дать ей того душевного тепла, о котором мечтают большинство из нас? Впрочем, Обнорский был настолько неоднозначен, что эти предположения могли быть на следующий день опровергнуты.
   Не скрою, что в пору полувлюбленности в Обнорского я даже иногда представляла себе картину, которая явилась мне в этот вечер. Мне казалось, что все его казарменные идиотские шутки, глумливые улыбочки и скабрезные высказывания по поводу женщин - наносное и показное. Сильные мужчины не позволяют себе плохо думать о женщинах. А он был сильным. Иногда Обнорский позволял себе расслабиться - и становился умным рассказчиком, с тонким чувством юмора, восприимчивым к движениям души. Но стоило собеседнику, вернее, собеседнице, повести себя точно так же - Андрей тут же закрывался и становился таким, каким был обычно: властным, безапелляционным, солдафоном и мужланом. Одна девушка, до смерти влюбленная в Обнорского и признавшаяся ему в этом, когда он подвозил ее до дома, в ответ на его глумливое: "Ну тогда раздевайся!", сказала ему: "Ты ходишь по моей душе, не снимая обуви..." Помоему, это отражало суть взаимоотношений Обнорского с женщинами.
   Подобным образом он пытался вести себя и со мной. То с кнутом, то с пряником он настойчиво проникал в мою душу. Но, хотя вот уже столько времени самые разные люди болтали о нашей близости с Обнорским, между нами не было ничего интимного. Сальные шуточки, фамильярные поглаживания и похлопывания, даже поцелуи в щечку или лоб - да. Ничего большего. Я не могла позволить человеку, которого, в общем-то, уважала, но чьи манеры и способ общения мне претили, проникнуть в мою душу, чтобы он топтался там, не снимая обуви. Я подозревала, что Андрей знал об этих моих установках. В нашей с ним ситуации, что называется, нашла коса на камень. Я - человек уступчивый, но у меня есть свои принципы.
   Обнорский недоумевал: с какими-то рубоповцами-рецидивистами и голландскими адвокатами я могу переспать через несколько дней после знакомства, а с ним, спустя столько лет,- нет. Это и задевало его, и разжигало "спортивный интерес", и даже подчас заставляло мучиться в поисках ответа на вопрос "почему?". Наши с ним отношения напоминали поединок. Укол в его пользу, укол - в мою. Сдаваться на милость Обнорского не имело смысла. Я уже давно отказалась от мысли, что, отдавшись душой и телом Обнорскому, смогу этой жертвой - а для меня такой шаг был бы жертвой - заставить его навсегда стать таким, каким он бывает очень нечасто...
   Но сейчас, когда я увидела Андрея стоящим в дверях и обеспокоенно вглядывающимся в глубину моей квартиры, в голове моей мелькнуло: "А вдруг?" Ведь не просто же так он притащился сюда, на окраину города, ближе к ночи? Не для того же, чтобы бросить к моим ногам цветы и распить со мной шампанское? Период "букетно-конфетных" отношений у нас уже давно миновал.
   Видя смятение в моих глазах, Обнорский нерешительно (что для него не характерно) спросил:
   - Ты не одна?- И застыл в ожидании ответа. Я видела, как заходили желваки на его скулах, как в нетерпении он сжал в руках несчастный букет.
   - Одна.- Я посторонилась.- Проходи.
   Андрей вошел в квартиру, заглянул в гостиную. Увидев одинокий фужер с так и не пригубленным "Мартини", спросил, без обычного своего подкалывания:
   - Выпиваешь? Одна? Случилось чего?
   Потом, не дожидаясь ответа, сел в кресло. Осматриваясь вокруг, заметил:
   - Уютно у тебя. Не по-мещански уютно. И ты в домашнем халате тоже уютная. Жаль, что ты на работу так не ходишь.- Обнорский говорил мягко, но не вкрадчиво - без желания спровоцировать.
   Моя настороженность стала куда-то уходить. Видеть Андрея в этом кресле, в доме, где давно нет любимых мужчин (Петрушу я в расчет не беру), было как-то странно. Но мне эта картина явно пришлась по душе. Хотя, наверное, еще сегодня утром я бы себе такое и представить не могла - не только как возможность, но и как желаемое.
   То, что Обнорский не делает никаких телодвижений по отношению ко мне, тоже было странным. Чтобы разобраться со своими мыслями, я направилась на кухню:
   - Нарежу лимона.
   Солнечные кружочки аккуратно ложились на доску под моим ножом. Внезапно я почувствовала прикосновение его губ к своей шее. Оно было таким бережным, что у меня перехватило дыхание. Повернув меня за плечи, Обнорский прижал мое лицо к своей широкой груди, терпко пахнущей туалетной водой "King". Я казалась себе маленькой в кольце его сильных рук. Мне было хорошо. Я готова была так стоять хоть до скончания века. Мои слабые возражения вроде "Воспользовался беспомощным состоянием потерпевшей" были мною же отметены. Внезапно дыхание Обнорского стало учащенным. Мышцы напряглись, руки стали блуждать по моему телу...
   ***
   Мое забытье прервал звонок телефона. Я долго не открывала глаза звонок предназначался не мне, у моего мобильного другая "пищалка". В темноте раздался хриплый - то ли от избытка чувств, то ли ото сна - голос Обнорского:
   - Я не могу сейчас, папа. Нет. Я не один. Что с мамой? Еду.
   Андрей тронул меня за плечо.
   - Нюша!- Обнорский первый раз позволил себе такую роскошь - назвать меня ласково по имени.- Матери плохо, нужно срочно ехать.
   Я открыла глаза и потянулась. Указательным пальцем Андрей медленно и с чувством обводил линии моего тела.
   - Красавица. Если бы не твой характер...- Потом, словно спохватившись, Обнорский зарылся лицом в мои распущенные волосы. То, что он сам себя одернул, показалось мне хорошим знаком.
   Я порывисто обняла его, и он тоже прильнул ко мне, будто наслаждаясь нашим единением.
   - Увидимся завтра!
   Мне казалось, что до завтра - целая вечность, хотя оставалось всего несколько часов...
   После ухода Обнорского я отключила все средства связи, выпила "Реланиум" и провалилась в сон. Мне, после долгого перерыва, снова снился Хуго. Только с лицом артиста Беркутова. Он кружил меня по комнате и шептал:
   - Я самый счастливый мужчина на свете, Аленушка!
   - Какая Аленушка, я же Аня!- чуть не плача сказала я.
   - Так это он не тебе и говорит! захохотала невесть откуда появившаяся Каракоз.- Это я Аленушка, а ты - дурочка...
   И, взявшись за руки, Хуго-Беркутов и Каракоз пошли навстречу радуге. А я проснулась оттого, что горячая слезинка от повторного разочарования и обиды обожгла мою щеку.
   * 9 *
   Горностаева была первой, кого я встретила, придя утром в Агентство. Она пытливо посмотрела мне в глаза и спросила:
   - Ты уже слышала?
   Я почувствовала неприятный холодок в груди.
   - Что именно?
   Узнать, что я должна была услышать, мне помешал Обнорский. Как он из своего кабинета, расположенного в удалении от входной двери, узнал, что я пришла в Агентство, остается для меня загадкой. Наверное, сработала интуиция. Но Андрей вылетел из кабинета, как пуля:
   - А вы, Анна Яковлевна, оказывается мастер подковерных игр!- Голос Обнорского не предвещал ничего хорошего.
   Следом за Обнорским вышли с довольными лицами Зайчиков и Леха Склеп. Они поспешили подойти ко мне, поочередно приложившись к моей ручке:
   - Разлюбезнейшая Анна Яковлевна! Мы очень признательны вам за то, что вы не стали молчать! Благодаря вам все козни депутатов-оборотней вышли наружу, теперь их будут судить не только правоохранительные органы, но и, что самое страшное, их собственные избиратели!
   Я слабо понимала смысл этих медоточивых слов. Гости что-то говорили про правовое сознание, про русскую женщину, которая не только в горящую избу войдет, и прочее... Раскланявшись с Обнорским, авторитет и муниципальный депутат покинули нашу скромную обитель, оставив меня наедине с Обнорским, который невероятным усилием воли сдерживал свой гнев.
   - Какого хрена?! Кто тебе разрешил отдавать кассету телевизионщикам? Ты знаешь, что было вчера вечером? Ты знаешь, чем все это может закончиться?Обнорский с пулеметной скоростью задавал вопросы и не давал мне ответить ни на один из них.
   Я смотрела на него в тщетной надежде увидеть хоть что-то от того Андрея, который был у меня сегодня ночью. Каждое его слово было для меня словно гвоздь, вбиваемый в гроб с моими надеждами и чаяниями. Я мчалась в Агентство на белом коне, но конь вдруг споткнулся на ровном месте и сбросил меня в грязь.
   Отгоняя видения прошлого, я нашла в себе силы сказать:
   - Успокойся ты, истеричка! Скажи толком, куда я отдала кассету и что вообще здесь происходит?- В Агентстве и в самом деле была странная тишина.
   Куда-то исчезли артисты, сотрудники тихо сидели в своих кабинетах. Даже Горностаева и Агеева не нарушали установленный Скрипкой порядок и не курили в коридоре. Ну Горностаева-то в ее положении - это понятно. Но Агеева!
   - Ты что, прикидываешься, что ли, Лукошкина? Мы договорились, что не показываем кассету по телевидению?
   - Ну?!
   - Что "ну"? "Энтэвэшники" ее вчера в основном выпуске показали.- Лицо Обнорского исказилось, как от сильной головной боли.
   - А я-то тут при чем?- ситуация стала меня раздражать.
   Ты? Ксюша сказала, что она вчера делала тебе дубликат кассеты. И ты этот дубликат забрала с собой. Вторая кассета лежит у меня на столе нетронутая. И ты... вчера... ни словом...- Андрей словно сдулся. Он говорил усталым, почти больным голосом, в котором, однако, явно чувствовались нотки ненависти ко мне.
   - Да я Лукошкину эту вторую кассету отдала, она его, понимаешь?- И мне вдруг расхотелось объяснять Обнорскому, что я не верблюд.
   Похоже, уже всему Агентству известно, что эта сволочь Лукошкина отдала кассету телевизионщикам. Зачем? А затем, что господа Зайчиков и Склеп давно предлагают ей солидный гонорар за юридическое консультирование их лесопромышленной группы. И на фиг ей наше Агентство сдалось. Вот почему и Валя Горностаева, с которой мы были в дружеских отношениях, при встрече даже не улыбнулась мне...
   - Да пошел ты...- Так грубо я не позволяла себе разговаривать уже много лет. Я знала: то обстоятельство, что я не стала оправдываться и приводить неопровержимые доказательства своей невиновности, Обнорский истолкует по-своему, даже если сам будет уверен, что я не виновата. Однако стерпеть обиду было выше моих сил. Так легко поверить в мое предательство - после всего, что между нами было сегодня ночью! Я с ужасом и отчаянием поняла, что для Обнорского ничего между нами не было. Ничего такого, что могло бы изменить его. Я проиграла этот поединок. Последний укол оказался настолько болезненным, что невидимый мне судья решил остановить бой.
   - Держи, Лукошкина!- рядом возникла Оксана со второй кассетой.
   - Да, можешь теперь использовать ее, как тебе вздумается.- Ни тени улыбки на лицах, только озлобление и - на Ксюшином - злорадство.
   Я взяла кассету, сунула ее в сумку. Молча повернулась и вышла. Железная дверь тяжело ухнула за моей спиной. Как будто в последний раз. Я села за руль и невидящими глазами долго смотрела на девчонок и мальчишек, выходящих из Вагановской академии, на машины, снующие по улице Росси. Я даже не заметила, как застыла моя машина, и еще с полчаса сидела в страшном холоде. Потом, замерзнув, пришла, наконец, в себя и поехала прямиком домой. Достала из бара начатую вчера бутылку "Мартини", хлебнула прямо из горлышка. Вставила кассету в магнитофон и, не раздеваясь, плюхнулась в кресло. Прикрыла глаза, готовясь услышать знакомый голос депутата Астрова.