Страница:
Маклиндли не стал дожидаться, пока Тинь выйдет за пределы его парка. Бросился к телефону и, ощутив противную дрожь во всем теле, вынужден был опуститься в кресло. Набрав номер телефона, закрыл глаза и сидел так, пока не отозвались на другом конце провода.
– Нового возлюбленного Янг зовут доктор Меркер, – едва слышно проговорил он.
– Вы меня опередили, Джеймс. Я собирался сообщить вам эту новость сегодня вечером у вас. И что теперь?
– Зачем вы спрашиваете? – Голос Маклиндли словно треснул. – Даже если это сам доктор Меркер, я этого вынести не в силах! Вы знаете, что вам делать.
– Знать бы еще, где он есть…
– За это отвечаете вы! – Маклиндли тяжело вздохнул. Со страдальческим выражением лица добавил еще: – Позаботьтесь, чтобы они оба долго не мучились…
Доктор Мэй сделался постоянным гостем в заведении мадам Ио. Все уже успели привыкнуть к тому, что невысокого роста, толстый старик появляется примерно в десять вечера, занимает место за угловым столиком и спрашивает бутылку виски. Девушки с обнаженными грудями начали относиться к нему как к своему дедушке; когда не были заняты, присаживались за его стол, болтали о том о сем, о своих делах, о разных случаях в заведении. Именно это и занимало Мэя. Он ласково и тонко улыбался, как бы излучая доброту и хорошее настроение, и даже подвигнул мадам Ио оставить свой трон и подсесть к нему. Это было высоким признанием, и Мэй отдавал себе в этом отчет. Стоит добавить, что мадам Ио и доктора Мэя объединяла общая страсть, которую мадам тщательно скрывала: она тоже любила заглянуть в рюмочку.
Человека с седой прядью доктор Мэй узнал сразу, как только он появился на лестнице со своей любовницей Канни, жизнерадостной, крепкого сложения китаянкой, набросившей на голое тело тонкий шелковый халат. На прощанье она поцеловала своего кавалера, что у шлюх вообще-то не принято и считается редкостной наградой.
Доктор Мэй упомянул об этом как бы между прочим в присутствии мадам Ио, и она весьма удивилась такой осведомленности старого пьяницы об обычаях и привычках ее девочек.
– Хороший, приятный клиент, – сказала она и выпила смесь из джина, мандаринового сока и «Кюрасао блю», которую она почему-то называла «лунное сияние», будто это была охлажденная минеральная вода. – Канни его любит. Почему бы ей не целовать его? Если от этого не страдают другие клиенты…
– Я в восторге от вас, Ио! – восторженно проговорил Мэй.
– Почему?
– Вы пьете как моряк, который на три месяца сошел на берег! Я за вами никак не поспеваю!
– Сколько вам лет, Мэй?
– Для постели я слишком стар, Ио. Мне уже семьдесят два!
– Ха-ха! Мне шестьдесят пять, но если мне кто понравится, я завожусь, как молодой дельфин. Заходил к нам один клиент, которому было восемьдесят три, и всегда заказывал у нас двух девушек. И они им нахвалиться не могли! А вы говорите – семьдесят два! Может, попробуем, Мэй?
Доктор Мэй поглядел на мадам Ио, представил ее себе раздетой и внутренне содрогнулся. «Нужно уметь приносить жертвы, – подумалось ему, – но нельзя приносить в жертву себя. Это большая разница».
– Расколите гнилой орех, мадам, – проговорил он с кислым видом. – Что вы получите? Гниль и труху. Мы с вами так хорошо разговаривали… зачем нам лежать друг на друге в ожидании какого-то чуда? Я обручился с бутылкой. И изменять ей не хочу.
Мадам Ио согласиться с этим было трудно, однако возражать она не стала. А ведь правда: эти разговоры так сблизили их, как будто они полжизни провели в одной постели, – чего Мэй и добивался. Он словно шутя проскользнул в интимную сферу заведения.
Две недели спустя он знал в лицо большинство постоянных гостей мадам Ио, знал, в какое время они приходят, кто они по профессии и кое-что об их личной жизни; с ним даже здоровались как со старым знакомым: этот толстяк за угловым столиком превратился уже в предмет обстановки бара. Когда доктор Мэй по два дня подряд отсутствовал, начинали спрашивать, уж не заболел ли он. Мадам Ио только терялась в догадках: Мэй был единственным, о ком она ничего определенного не знала. Ни адреса, ни профессии, ни его прошлой и настоящей жизни – вообще ничего. Он, конечно, при деньгах, потому что сразу расплачивался наличными. Да и девушкам, уходя, совал пару долларов между упругими грудями.
Несколько раз мадам Ио делала попытки расспросить его поподробнее. Но Мэй словно застегивался на все пуговицы, отвечая:
– Я отношусь к числу тех людей, которые существуют – и все. Они живут, населяют разные страны, но никакого интереса не представляют.
Мадам Ио всякий раз спешила перевести разговор на другую тему. Тем не менее постоянные визиты в бордель мадам Ио сильно усложнили жизнь доктора Мэя. В его возрасте нелегко нести такой груз: днем он вел прием пациентов, наблюдал за перестройкой джонки, собирал деньги и беседовал с родственниками больных, убеждая их в необходимости вкладывать больше средств в создание плавучего госпиталя, давал изредка концерты на литаврах и бесконечно препирался с доктором Меркером по поводу бутылки виски. Его в отличие от своего молодого коллеги доктор рассматривал не как алкоголь, а как сильнодействующее укрепляющее средство. И после всего этого еще сидеть в ночном заведении и ждать появления мужчины или нескольких мужчин, повинных в гибели Мэйтин…
Пациенты, владевшие буквально всеми профессиями, работали как армия муравьев, и новые постройки на джонке росли куда быстрее, чем предполагал доктор Меркер. Уже через неделю в основном строительство было закончено, и каждому было видно и понятно без лишних слов и объяснений, что возникает нечто никем и никогда в Яу Ма-теи не виданное: первая плавучая больница. Пусть по сравнению с теми, которые на суше, она примитивна и оснащена лишь необходимым, но для водных жителей она стала как бы гарантией того, что все они проживут на несколько лет дольше.
И еще одно маленькое чудо в хаосе жизни: «длинноносый» становится доктором с джонки. Как его зовут? Вэй Кантех, «Воинская доблесть».
К нему надо относиться с величайшим уважением. В его благосклонных руках их жизнь. Да обнимет и благословит его небо.
Через три недели уже можно было вести прием наверху. Ремесленники перебрались в чрево джонки, сломали все старые перегородки, починили изнутри и снаружи всю деревянную обшивку, возвели новые стены и разгородили небольшие помещения для отдельных палат, перевязочной и ординаторской; они провели новую электропроводку и поставили на борту многоканальный радиотелефон. Слева по борту предстояло еще оборудовать кухню, буфет и комнату для медсестер. Наблюдать за тем, как заплесневевшее, запущенное судно превращается в настоящий плавучий госпиталь, отвечающий всем требованиям гигиены, – было удовольствие.
Только однажды доктор Мэй закатил настоящий скандал. В порыве обновления ремесленники порушили две его святыни: стены в «концертном зале» Мэя с его литаврами и перегородки в его спальне. Топоры и пилы их не пощадили. При этом выяснилось, что за кроватью доктора Мэя стена была двойной, а в промежутке между стенками выстроилась внушительная батарея бутылок виски. Достаточно было отодвинуть одну из планок в стене, чтобы выудить бутылку даже лежа.
– Ну как тебе не совестно! – пристыдил его доктор Меркер, не поленившийся осмотреть этот тайник. – Такой пожилой человек, а ведешь себя как дитя!
– Я никому не разрешал ломать мои стены! – бушевал Мэй. – Даже у крысы должен быть уголок, принадлежащий ей одной. А у меня, образованного человека, все отняли и ничего не оставили! На собственной джонке я превратился в некоторое подобие травы-паразита.
– На моейджонке! – сказал доктор Меркер с тонкой улыбкой. – Мэй, я на нее не претендовал, но теперь она моя и перестраивают ее по моим планам!
– И куда же прикажешь повесить мои литавры? – продолжал кричать Мэй. – Со мной можно сделать все что угодно, даже кастрировать – но литавры отнимать не смей!
– Неужели ты бил бы в литавры, находясь между палатами тяжелобольных? Устраивал бы этот адский шум?
– Адский шум! Мои литавры! – Доктор Мэй никак не мог успокоиться. – Ты представляешь себе музыку Бетховена без них? Или Брукнера без барабанной дроби? О небо, какого невежественного человека ты терпишь! Я требую, чтобы мне предоставили помещение, где бы я мог по вечерам музицировать!
– Но не внизу, Мэй! Там у нас будет стационар.
– Мои сольные концерты на литаврах – лучшее из лекарств! Спроси, кого хочешь. Спроси их, хотят они, чтобы доктор Мэй забросил свою музыку? Ни один не поднимет палец вверх. Но спроси их еще: кого вылечила музыка доктора Мэя? Руки сами взлетят! Так-то вот!
Доктор Мэй решил ответить демонстрацией. Он вынес инструменты на палубу и, в то время как внизу продолжались работы по оборудованию новых палат и кабинетов, а доктор Меркер вел прием пациентов, поставил на проигрыватель пластинку с симфонией Чайковского, включил динамик на полную мощность и принялся с такой яростью обрабатывать свой инструмент, что пот ручьями струился по его лицу. Пациенты, ждавшие своей очереди, сели вокруг него в кружок и смотрели на него с немым восхищением. И при первой возможности аплодировали.
«Вот, прислушайся к их мнению, великий Вэй Кантех, – думал доктор Мэй. – Не только пилюли и уколы врачуют – здоровье возвращает еще доброта сердца и радость жизни! Если больной весел, он болен только наполовину. Вам, молодым супермозгам, еще предстоит это постигнуть! И еще вы должны осознать, что душа важнее тела!»
Доктор Меркер появился на палубе после осмотра последнего на этот день пациента. Теперь время было строго регламентировано. Последние часы он посвящал лежачим больным. До сих пор больных привозили и поднимали на борт их родственники и соседи, а впоследствии доктор Меркер планировал навещать их на жилых джонках, немецкие деревенские врачи объезжали своих подопечных. Мэй счел это идиотизмом.
– Станешь навещать больных – распрощайся с самой мыслью об отдыхе и покое. Пусть приезжают сюда, как десятилетиями заведено: тогда они поедут к врачу только в том случае, если без этого никак нельзя обойтись. Если же ты вздумаешь сам навещать их, тебя станут вызывать и тогда, когда у кого-то вскочит прыщик! Фриц, ты вскоре сделаешься самым могущественным человеком в городе джонок, а могущественные люди никогда не заглядывают в хижины! Во всяком случае, не в Китае. Забудь о том, чему тебя учили в Европе. Отныне ты Вэй Кантех, и больше никто!
Доктор Мэй сидел за своими литаврами весь в поту, но улыбающийся от счастья. Чайковский всегда трогал его до слез, и не потому, что ударные в этой музыке играли не последнюю роль, – просто она его будоражила.
– Надо бы мне выступить с концертами, – сказал Мэй, когда доктор Меркер сел рядом с ним.
– С пластинками?
– Мало ли какие глупости продавались за огромные деньги! Вспомни, как чья-то измазанная краской детская ванночка ушла на аукционе за сто тысяч долларов. Почему бы мне не зарабатывать деньги как литаврщику? Нам, Фриц, нужны деньги… мы банкроты! От больных мы много не получим. Все они бедняки, за исключением нескольких спекулянтов и негодяев. Денег только на ремонт и перестройку хватит. А где взять на оборудование, ума не приложу. Кровати, постельное белье, ванны, душевые – у меня вот целый список. Нет, в самом деле голова кругом идет! И это всего лишь для палат внизу. А где взять деньги на приборы диагностики и на кое-что подороже?. Я, Фриц, прикинул: получается, что на самое-самое необходимое нужно никак не меньше ста пятидесяти тысяч! С наших пациентов мы такой суммы не соберем до двухтысячного года.
– Мы как-то говорили об этом с Янг, – подбирая слова, чтобы не слишком обнадеживать, ответил Меркер. – Она обещала помочь.
– Предлагаешь пустить девочку по миру? Хватит и того, что мы с тобой оба по нос в воде.
– Она сказала, что попытается достать…
– Не выступая в «Кантонском драконе»? Не гастролируя? И не подвергаясь опасности, что в нее опять будут стрелять?
– У меня есть еще одна идея, я пока что с тобой о ней не говорил. Я мог бы пойти к Джеймсу Маклиндли и попросить его одолжить или пожертвовать эти сто пятьдесят – двести тысяч долларов. Для Джеймса это такая мелочь, что он даже не заметит, как их спишут с его счета.
– Эта идея мне не нравится, – сказал Мэй, подумав.
– Почему?
– У Маклиндли стреляли в Янг.
– Это ничего не значит. Просто для кого-то представился удачный случай, Маклиндли никакого отношения к этому не имеет. Поговорить с ним имеет смысл, тем более он считает меня своим другом.
– Нет, это мне не по душе. – Доктор Мэй смотрел на маслянистую, грязную поверхность за бортом. – Я ничего не могу объяснить, но чувствую, что нельзя, не подходит это. Во мне все этому противится.
– Ты не знаешь Джеймса.
– Допустим. Но наслышан о нем. Через него проходит вся торговля шелком! Как бы там разные фирмы ни назывались, везде на месте хозяина сидит маленький Маклиндли. Я испытываю к нему непреодолимое отвращение.
– Если бы Джеймс согласился, мы бы забот не знали, Мэй! Судно-госпиталь – только этой жемчужины в его короне и недостает. Нет, я считаю, это дело стоящее.
– Спроси Янг. – Доктор Мэй опустил голову в ладони. – У нее чутье дикого животного. Если она согласится, попытайся, Фриц…
В тот вечер к этой теме больше не возвращались. Доктора Мэя опять отвезли на сушу, где он в заведении мадам Ио занял привычное место наблюдателя и исповедника девиц легкого поведения, которые делились с ним своими большими и малыми заботами и получали от добродушного старика полезные советы. Старый Китай не умер. Даже в веселом доме принято, как велит традиция, прислушиваться к словам умудренного жизнью человека.
А доктор Меркер с Янг на маленькой моторке отправились на ее роскошную джонку. После того как на судне доктора сломали все стены и перегородки, они перебрались жить к Янг. Для нее это стало как бы сколком будущего: днем на госпитальном судне, а вечером на своей джонке – так, по ее представлениям, они будут жить долгие годы.
Ее брат и мажордом Линь всякий раз встречал их при полном параде, торжественно. К их приезду в салоне уже был накрыт стол, и повара приносили лучшие блюда из своей чудо-кухни; ароматические палочки отбивали любой неприятный запах, доносившийся снаружи, особенно кисловатый запах маслянистой воды и горький от дохлой рыбы. Линь, обладавший манерами артиста придворного театра, объяснял Меркеру, что подавалось на стол при каждой перемене блюд: это кантонская кухня, а это пекинская или сычуанская. Или, например, обед из шести блюд, приготовленных в традициях «Ян Ха» – это мечта каждого китайца. Пельмени с мясом крабов, телятина в устричном соусе, цыпленок в китайском вине, овощи с мясом раков и трепангов, жареный угорь с ростками бамбука, вареные раки, утиный суп с лимонными дольками, жареная, подсоленная куриная печенка, пирожки с курятиной. Линь называл блюда, словно сообщал о прибытии на бал знатных господ. И это были воистину княжеские яства, а какой вкус! Запивали их китайским вином, золотисто-желтым и пряным, очень легким.
Когда за столом сидел доктор Мэй, дело почти всегда принимало забавный оборот. Он поглощал немыслимые количества пищи, а потом начинал требовать двойную порцию китайской водки – якобы для лучшего ее усвоения. Янг отказывала ему, сколько хватало терпения, потому что после каждого очередного стаканчика Мэй громко отрыгивал, чему немало радовался.
– Подействовало! – восклицал он. – Слышите, как она все укладывает? Это вроде выстрела из пушки! Кто этого не понимает, пустой человек! Ведь из тебя вылетает все ненужное. Надо приучиться демонстрировать свое здоровье! Это крайне важный психологический момент.
Однако в тот вечер доктор Мэй с ними не обедал. Он не проголодался. Его тревожило отсутствие денег. А в таких случаях человеку, подобному Мэю, не до еды. Вот выпить – другое дело. Он переоделся, выпил для разминки два стаканчика джина и попросил молодого китайца сесть на весла.
Лян Чанмао, маленькая слепая цветочница, уже завершила первый обход своих точек. Она немного нервничала, поджидая его, и, когда Мэй ее окликнул, так и бросилась ему на шею.
– По-моему, я нашла! – прошептала она. – По-моему, да… Того самого, который в тот раз отдавал приказы. Человека, которого называют господин Чао. Он тогда еще купил у меня целую корзину роз и погладил ляжки. Голос его…
– Где?! – выдавил из себя доктор Мэй. От волнения он дрожал всем телом. – Где он, Лян? У Ио?
– Нет. В баре «Семь радостей». Там он совещается с другими мужчинами. Я слышала его голос. Он говорил: «Меня окружают пустые головы, которые не стоят того, чтобы сидеть на дышащем теле! Чего вы до сих пор добились? Ничего! А ведь мы знаем наш город как собственную ладонь!» Потом он, наверное, увидел меня, потому что сказал: «Так, перерыв! Выведите малышку! И купите у нее все цветы, все до единого!» Меня кто-то вывел на улицу, взял обе корзины и заплатил почти вдвое больше. «Походи по другим местам, – сказал мне мистер Чанг, хозяин бара. – Сегодня у меня будет закрыто!» Я побежала поскорее в гавань и ждала вас здесь.
– От этой новости я помолодел на пятьдесят лет, – пробормотал доктор Мэй. Дрожь все не унималась. – Храни тебя небо, Лян. Каким ты себе его представляешь?
– Толстый и такой…
– Да, верно. Ты мне уже однажды говорила. И его зовут Чао?
– Все к нему так обращаются.
– Будь у меня сейчас свечка, я возблагодарил бы Будду! – глубоко вздохнул доктор Мэй. – Но у меня при себе только маленькая фляжка бренди. Вот ею-то я и воздам хвалу.
Достав из кармана фляжку, Мэй приник к горлышку, живо опустошил ее и швырнул о стенку дома. Она лопнула, издав неожиданно громкий хлопок. Лян испуганно подняла голову.
– Что это было, господин Мэй?
– Выстрел стартера! И я побежал! «Семь радостей»! Лян, помолись за меня…
Он торопливо прошел по набережной в ту сторону, где начинались кварталы пивных и баров, и свернул в третий переулок, на Чень Шу-стрит. По обеим сторонам улицы подрагивали огни реклам. И одна из них приглашала зайти в «Семь радостей».
Доктор Мэй остановился перед входом и сложил ладони. В узком переулке было шумно, полным-полно людей и пахло бесчисленными запахами.
Такие вечера китайцы очень любят – жизнь и должна бурлить.
Тинь Дзедун не знал, на каком он свете. С исчезновением Янг он распростился с надеждой встретиться в самое ближайшее время с доктором Меркером. И, значит, полиция потерпела сокрушительное поражение. Причем именно в тот самый момент, когда появилась возможность выйти на противника напрямую. Ведь он поверил, что полиция напала на горячий след!
Трюк с клиномобилем, когда доктор Меркер произвел вскрытие умершей и получил все необходимые препараты, эта нарочитая показуха, о которой шеф полиции вспоминал с содроганием, переполошила противную сторону. Тинь не сомневался, что вот-вот грянет открытый бой, И тут доктор Меркер вышел из игры и повел себя нечестно: скрылся с женщиной. Для Тиня такой поворот событий был неприятен вдвойне – он проникся к Меркеру дружескими чувствами, а получить удар от друга – вещь особенно обидная.
Но Тинь Дзедуна не зря звали «Восточнее болота». Прийти к цели по болотам – задача, всю сложность которой сможет оценить лишь тот, кто знаком с законами дальневосточной криминалистики. И комиссар не сдался, когда доктор Меркер как сквозь землю провалился, а, напротив, постарался обратить его исчезновение в козырную карту полиции.
В противовес тому, что он сказал Маклиндли, Тинь распространил слух, будто в настоящий момент Меркеру требуется полное уединение и концентрация всех усилий на решении одной-единственной проблемы. Его, мол, перевезли в такое место, где никто ему помешать не сможет. Грядут сенсационные новости… Он, правда, уже не впервые намекал на нечто подобное, однако то, что о Меркере и впрямь не было ни слуху ни духу, как бы доказывало: вот-вот взорвется бомба замедленного действия. Чего Тинь знать не мог, это то, что господин Чао совершенно лишился покоя. Что Маклиндли сгорал от ненависти к своему бывшему другу доктору Меркеру, который отнял у него Янг, став ее новым возлюбленным. И что отныне все его мысли были связаны с желанием покончить с ними обоими – тоже. До какого накала дошло противостояние, доказывало и то, что посланец доктора Меркера, забравший его чемоданы, пристрелил своего преследователя как прекрасно вышколенный наемный убийца.
Можно сказать, что версия, будто доктор Меркер сражается с «улыбающейся смертью» там, где его никто не достанет, ни у кого сомнений не вызвала.
– Мы должны любой ценой вытащить его на белый свет! – говорил господин Чао во время очередной конспиративной встречи. Их за последнюю неделю прошло несколько – господин Чао явно потерял свое хваленое самообладание. – Нет, мы не будем отсиживаться, мы разовьем такую активность, что доктор Меркер волей-неволей вылезет на поверхность, чтобы заполучить новые препараты. Что вы можете предложить, господа?
– У нас наготове четыре девушки, господин Чао. – «Организатор» поклонился в сторону стоявшего в углу динамика.
– Что скажет наш медик?
– Они поддаются управлению в любом отношении, господин Чао.
– В том числе и одновременной акции в четырех местах?
– Разумеется.
– А потом снова где-то прорвет трубы и все полетит к чертям!
– Одновременность акции не является для нас ни решающим, ни необходимым условием, господин Чао. – «Организатор» сложил ладони. – Я считаю, будет куда эффектнее, если эти четыре акции произойдут не одновременно, а последовательно. Представьте себе эту картину, эту панику: Тинь будет разрываться на четыре части. Как-никак четыре убийства!
– Вы сказали – убийства? – проговорил господин Чао с укоризной. – Я отрицательно отношусь у этому слову. Мы переходим в наступление, мы атакуем! Мы ведем войну во имя великой цели! Хотя ваше предложение мне нравится. Четыре покушения с промежутками в полчаса. Полиция придет в отчаяние – и доктор Меркер всплывет на поверхность! Я все продумаю и взвешу. Ждите моих инструкций. Однако в любом случае я хотел бы взглянуть на эту четверку. Откуда они?
– Двое с Новых Территорий, одна из Макао и одна из Яу Ма-теи. Год назад в печати прошло сообщение, что она утонула. Ее родители переселились на Тайвань. Отец работает там на заводе киноаппаратуры. Все абсолютно надежно, господин Чао.
– Подготовьте атаки. – Господин Чао был доволен услышанным. – Лучшим днем для наступления я считаю следующее воскресенье. Рестораны по воскресеньям переполнены, много туристов из-за границы. Прошу составить к пятнице список наиболее подходящих ресторанов. У меня будет свой, и я их сравню. Разброс должен быть большим: два ресторана в Коулуне, и два в Виктории.
– Тинь за Викторию не отвечает, господин Чао.
– Знаю. Но особой комиссией руководит он. И вообще, мне до Тиня дела мало. Меня интересует только появление доктора Меркера.
– На сей раз мы с него глаз не спустим! – твердо проговорил медик. – Даю голову на отсечение!
– На сей раз этого уже не требуется, драгоценный. – Голос господина Чао прозвучал как призыв боевой трубы. – Кое-что изменилось. При встрече с доктором Меркером убейте его! Это ко всем вам относится. Время запрета на охоту миновало!
14
– Нового возлюбленного Янг зовут доктор Меркер, – едва слышно проговорил он.
– Вы меня опередили, Джеймс. Я собирался сообщить вам эту новость сегодня вечером у вас. И что теперь?
– Зачем вы спрашиваете? – Голос Маклиндли словно треснул. – Даже если это сам доктор Меркер, я этого вынести не в силах! Вы знаете, что вам делать.
– Знать бы еще, где он есть…
– За это отвечаете вы! – Маклиндли тяжело вздохнул. Со страдальческим выражением лица добавил еще: – Позаботьтесь, чтобы они оба долго не мучились…
Доктор Мэй сделался постоянным гостем в заведении мадам Ио. Все уже успели привыкнуть к тому, что невысокого роста, толстый старик появляется примерно в десять вечера, занимает место за угловым столиком и спрашивает бутылку виски. Девушки с обнаженными грудями начали относиться к нему как к своему дедушке; когда не были заняты, присаживались за его стол, болтали о том о сем, о своих делах, о разных случаях в заведении. Именно это и занимало Мэя. Он ласково и тонко улыбался, как бы излучая доброту и хорошее настроение, и даже подвигнул мадам Ио оставить свой трон и подсесть к нему. Это было высоким признанием, и Мэй отдавал себе в этом отчет. Стоит добавить, что мадам Ио и доктора Мэя объединяла общая страсть, которую мадам тщательно скрывала: она тоже любила заглянуть в рюмочку.
Человека с седой прядью доктор Мэй узнал сразу, как только он появился на лестнице со своей любовницей Канни, жизнерадостной, крепкого сложения китаянкой, набросившей на голое тело тонкий шелковый халат. На прощанье она поцеловала своего кавалера, что у шлюх вообще-то не принято и считается редкостной наградой.
Доктор Мэй упомянул об этом как бы между прочим в присутствии мадам Ио, и она весьма удивилась такой осведомленности старого пьяницы об обычаях и привычках ее девочек.
– Хороший, приятный клиент, – сказала она и выпила смесь из джина, мандаринового сока и «Кюрасао блю», которую она почему-то называла «лунное сияние», будто это была охлажденная минеральная вода. – Канни его любит. Почему бы ей не целовать его? Если от этого не страдают другие клиенты…
– Я в восторге от вас, Ио! – восторженно проговорил Мэй.
– Почему?
– Вы пьете как моряк, который на три месяца сошел на берег! Я за вами никак не поспеваю!
– Сколько вам лет, Мэй?
– Для постели я слишком стар, Ио. Мне уже семьдесят два!
– Ха-ха! Мне шестьдесят пять, но если мне кто понравится, я завожусь, как молодой дельфин. Заходил к нам один клиент, которому было восемьдесят три, и всегда заказывал у нас двух девушек. И они им нахвалиться не могли! А вы говорите – семьдесят два! Может, попробуем, Мэй?
Доктор Мэй поглядел на мадам Ио, представил ее себе раздетой и внутренне содрогнулся. «Нужно уметь приносить жертвы, – подумалось ему, – но нельзя приносить в жертву себя. Это большая разница».
– Расколите гнилой орех, мадам, – проговорил он с кислым видом. – Что вы получите? Гниль и труху. Мы с вами так хорошо разговаривали… зачем нам лежать друг на друге в ожидании какого-то чуда? Я обручился с бутылкой. И изменять ей не хочу.
Мадам Ио согласиться с этим было трудно, однако возражать она не стала. А ведь правда: эти разговоры так сблизили их, как будто они полжизни провели в одной постели, – чего Мэй и добивался. Он словно шутя проскользнул в интимную сферу заведения.
Две недели спустя он знал в лицо большинство постоянных гостей мадам Ио, знал, в какое время они приходят, кто они по профессии и кое-что об их личной жизни; с ним даже здоровались как со старым знакомым: этот толстяк за угловым столиком превратился уже в предмет обстановки бара. Когда доктор Мэй по два дня подряд отсутствовал, начинали спрашивать, уж не заболел ли он. Мадам Ио только терялась в догадках: Мэй был единственным, о ком она ничего определенного не знала. Ни адреса, ни профессии, ни его прошлой и настоящей жизни – вообще ничего. Он, конечно, при деньгах, потому что сразу расплачивался наличными. Да и девушкам, уходя, совал пару долларов между упругими грудями.
Несколько раз мадам Ио делала попытки расспросить его поподробнее. Но Мэй словно застегивался на все пуговицы, отвечая:
– Я отношусь к числу тех людей, которые существуют – и все. Они живут, населяют разные страны, но никакого интереса не представляют.
Мадам Ио всякий раз спешила перевести разговор на другую тему. Тем не менее постоянные визиты в бордель мадам Ио сильно усложнили жизнь доктора Мэя. В его возрасте нелегко нести такой груз: днем он вел прием пациентов, наблюдал за перестройкой джонки, собирал деньги и беседовал с родственниками больных, убеждая их в необходимости вкладывать больше средств в создание плавучего госпиталя, давал изредка концерты на литаврах и бесконечно препирался с доктором Меркером по поводу бутылки виски. Его в отличие от своего молодого коллеги доктор рассматривал не как алкоголь, а как сильнодействующее укрепляющее средство. И после всего этого еще сидеть в ночном заведении и ждать появления мужчины или нескольких мужчин, повинных в гибели Мэйтин…
Пациенты, владевшие буквально всеми профессиями, работали как армия муравьев, и новые постройки на джонке росли куда быстрее, чем предполагал доктор Меркер. Уже через неделю в основном строительство было закончено, и каждому было видно и понятно без лишних слов и объяснений, что возникает нечто никем и никогда в Яу Ма-теи не виданное: первая плавучая больница. Пусть по сравнению с теми, которые на суше, она примитивна и оснащена лишь необходимым, но для водных жителей она стала как бы гарантией того, что все они проживут на несколько лет дольше.
И еще одно маленькое чудо в хаосе жизни: «длинноносый» становится доктором с джонки. Как его зовут? Вэй Кантех, «Воинская доблесть».
К нему надо относиться с величайшим уважением. В его благосклонных руках их жизнь. Да обнимет и благословит его небо.
Через три недели уже можно было вести прием наверху. Ремесленники перебрались в чрево джонки, сломали все старые перегородки, починили изнутри и снаружи всю деревянную обшивку, возвели новые стены и разгородили небольшие помещения для отдельных палат, перевязочной и ординаторской; они провели новую электропроводку и поставили на борту многоканальный радиотелефон. Слева по борту предстояло еще оборудовать кухню, буфет и комнату для медсестер. Наблюдать за тем, как заплесневевшее, запущенное судно превращается в настоящий плавучий госпиталь, отвечающий всем требованиям гигиены, – было удовольствие.
Только однажды доктор Мэй закатил настоящий скандал. В порыве обновления ремесленники порушили две его святыни: стены в «концертном зале» Мэя с его литаврами и перегородки в его спальне. Топоры и пилы их не пощадили. При этом выяснилось, что за кроватью доктора Мэя стена была двойной, а в промежутке между стенками выстроилась внушительная батарея бутылок виски. Достаточно было отодвинуть одну из планок в стене, чтобы выудить бутылку даже лежа.
– Ну как тебе не совестно! – пристыдил его доктор Меркер, не поленившийся осмотреть этот тайник. – Такой пожилой человек, а ведешь себя как дитя!
– Я никому не разрешал ломать мои стены! – бушевал Мэй. – Даже у крысы должен быть уголок, принадлежащий ей одной. А у меня, образованного человека, все отняли и ничего не оставили! На собственной джонке я превратился в некоторое подобие травы-паразита.
– На моейджонке! – сказал доктор Меркер с тонкой улыбкой. – Мэй, я на нее не претендовал, но теперь она моя и перестраивают ее по моим планам!
– И куда же прикажешь повесить мои литавры? – продолжал кричать Мэй. – Со мной можно сделать все что угодно, даже кастрировать – но литавры отнимать не смей!
– Неужели ты бил бы в литавры, находясь между палатами тяжелобольных? Устраивал бы этот адский шум?
– Адский шум! Мои литавры! – Доктор Мэй никак не мог успокоиться. – Ты представляешь себе музыку Бетховена без них? Или Брукнера без барабанной дроби? О небо, какого невежественного человека ты терпишь! Я требую, чтобы мне предоставили помещение, где бы я мог по вечерам музицировать!
– Но не внизу, Мэй! Там у нас будет стационар.
– Мои сольные концерты на литаврах – лучшее из лекарств! Спроси, кого хочешь. Спроси их, хотят они, чтобы доктор Мэй забросил свою музыку? Ни один не поднимет палец вверх. Но спроси их еще: кого вылечила музыка доктора Мэя? Руки сами взлетят! Так-то вот!
Доктор Мэй решил ответить демонстрацией. Он вынес инструменты на палубу и, в то время как внизу продолжались работы по оборудованию новых палат и кабинетов, а доктор Меркер вел прием пациентов, поставил на проигрыватель пластинку с симфонией Чайковского, включил динамик на полную мощность и принялся с такой яростью обрабатывать свой инструмент, что пот ручьями струился по его лицу. Пациенты, ждавшие своей очереди, сели вокруг него в кружок и смотрели на него с немым восхищением. И при первой возможности аплодировали.
«Вот, прислушайся к их мнению, великий Вэй Кантех, – думал доктор Мэй. – Не только пилюли и уколы врачуют – здоровье возвращает еще доброта сердца и радость жизни! Если больной весел, он болен только наполовину. Вам, молодым супермозгам, еще предстоит это постигнуть! И еще вы должны осознать, что душа важнее тела!»
Доктор Меркер появился на палубе после осмотра последнего на этот день пациента. Теперь время было строго регламентировано. Последние часы он посвящал лежачим больным. До сих пор больных привозили и поднимали на борт их родственники и соседи, а впоследствии доктор Меркер планировал навещать их на жилых джонках, немецкие деревенские врачи объезжали своих подопечных. Мэй счел это идиотизмом.
– Станешь навещать больных – распрощайся с самой мыслью об отдыхе и покое. Пусть приезжают сюда, как десятилетиями заведено: тогда они поедут к врачу только в том случае, если без этого никак нельзя обойтись. Если же ты вздумаешь сам навещать их, тебя станут вызывать и тогда, когда у кого-то вскочит прыщик! Фриц, ты вскоре сделаешься самым могущественным человеком в городе джонок, а могущественные люди никогда не заглядывают в хижины! Во всяком случае, не в Китае. Забудь о том, чему тебя учили в Европе. Отныне ты Вэй Кантех, и больше никто!
Доктор Мэй сидел за своими литаврами весь в поту, но улыбающийся от счастья. Чайковский всегда трогал его до слез, и не потому, что ударные в этой музыке играли не последнюю роль, – просто она его будоражила.
– Надо бы мне выступить с концертами, – сказал Мэй, когда доктор Меркер сел рядом с ним.
– С пластинками?
– Мало ли какие глупости продавались за огромные деньги! Вспомни, как чья-то измазанная краской детская ванночка ушла на аукционе за сто тысяч долларов. Почему бы мне не зарабатывать деньги как литаврщику? Нам, Фриц, нужны деньги… мы банкроты! От больных мы много не получим. Все они бедняки, за исключением нескольких спекулянтов и негодяев. Денег только на ремонт и перестройку хватит. А где взять на оборудование, ума не приложу. Кровати, постельное белье, ванны, душевые – у меня вот целый список. Нет, в самом деле голова кругом идет! И это всего лишь для палат внизу. А где взять деньги на приборы диагностики и на кое-что подороже?. Я, Фриц, прикинул: получается, что на самое-самое необходимое нужно никак не меньше ста пятидесяти тысяч! С наших пациентов мы такой суммы не соберем до двухтысячного года.
– Мы как-то говорили об этом с Янг, – подбирая слова, чтобы не слишком обнадеживать, ответил Меркер. – Она обещала помочь.
– Предлагаешь пустить девочку по миру? Хватит и того, что мы с тобой оба по нос в воде.
– Она сказала, что попытается достать…
– Не выступая в «Кантонском драконе»? Не гастролируя? И не подвергаясь опасности, что в нее опять будут стрелять?
– У меня есть еще одна идея, я пока что с тобой о ней не говорил. Я мог бы пойти к Джеймсу Маклиндли и попросить его одолжить или пожертвовать эти сто пятьдесят – двести тысяч долларов. Для Джеймса это такая мелочь, что он даже не заметит, как их спишут с его счета.
– Эта идея мне не нравится, – сказал Мэй, подумав.
– Почему?
– У Маклиндли стреляли в Янг.
– Это ничего не значит. Просто для кого-то представился удачный случай, Маклиндли никакого отношения к этому не имеет. Поговорить с ним имеет смысл, тем более он считает меня своим другом.
– Нет, это мне не по душе. – Доктор Мэй смотрел на маслянистую, грязную поверхность за бортом. – Я ничего не могу объяснить, но чувствую, что нельзя, не подходит это. Во мне все этому противится.
– Ты не знаешь Джеймса.
– Допустим. Но наслышан о нем. Через него проходит вся торговля шелком! Как бы там разные фирмы ни назывались, везде на месте хозяина сидит маленький Маклиндли. Я испытываю к нему непреодолимое отвращение.
– Если бы Джеймс согласился, мы бы забот не знали, Мэй! Судно-госпиталь – только этой жемчужины в его короне и недостает. Нет, я считаю, это дело стоящее.
– Спроси Янг. – Доктор Мэй опустил голову в ладони. – У нее чутье дикого животного. Если она согласится, попытайся, Фриц…
В тот вечер к этой теме больше не возвращались. Доктора Мэя опять отвезли на сушу, где он в заведении мадам Ио занял привычное место наблюдателя и исповедника девиц легкого поведения, которые делились с ним своими большими и малыми заботами и получали от добродушного старика полезные советы. Старый Китай не умер. Даже в веселом доме принято, как велит традиция, прислушиваться к словам умудренного жизнью человека.
А доктор Меркер с Янг на маленькой моторке отправились на ее роскошную джонку. После того как на судне доктора сломали все стены и перегородки, они перебрались жить к Янг. Для нее это стало как бы сколком будущего: днем на госпитальном судне, а вечером на своей джонке – так, по ее представлениям, они будут жить долгие годы.
Ее брат и мажордом Линь всякий раз встречал их при полном параде, торжественно. К их приезду в салоне уже был накрыт стол, и повара приносили лучшие блюда из своей чудо-кухни; ароматические палочки отбивали любой неприятный запах, доносившийся снаружи, особенно кисловатый запах маслянистой воды и горький от дохлой рыбы. Линь, обладавший манерами артиста придворного театра, объяснял Меркеру, что подавалось на стол при каждой перемене блюд: это кантонская кухня, а это пекинская или сычуанская. Или, например, обед из шести блюд, приготовленных в традициях «Ян Ха» – это мечта каждого китайца. Пельмени с мясом крабов, телятина в устричном соусе, цыпленок в китайском вине, овощи с мясом раков и трепангов, жареный угорь с ростками бамбука, вареные раки, утиный суп с лимонными дольками, жареная, подсоленная куриная печенка, пирожки с курятиной. Линь называл блюда, словно сообщал о прибытии на бал знатных господ. И это были воистину княжеские яства, а какой вкус! Запивали их китайским вином, золотисто-желтым и пряным, очень легким.
Когда за столом сидел доктор Мэй, дело почти всегда принимало забавный оборот. Он поглощал немыслимые количества пищи, а потом начинал требовать двойную порцию китайской водки – якобы для лучшего ее усвоения. Янг отказывала ему, сколько хватало терпения, потому что после каждого очередного стаканчика Мэй громко отрыгивал, чему немало радовался.
– Подействовало! – восклицал он. – Слышите, как она все укладывает? Это вроде выстрела из пушки! Кто этого не понимает, пустой человек! Ведь из тебя вылетает все ненужное. Надо приучиться демонстрировать свое здоровье! Это крайне важный психологический момент.
Однако в тот вечер доктор Мэй с ними не обедал. Он не проголодался. Его тревожило отсутствие денег. А в таких случаях человеку, подобному Мэю, не до еды. Вот выпить – другое дело. Он переоделся, выпил для разминки два стаканчика джина и попросил молодого китайца сесть на весла.
Лян Чанмао, маленькая слепая цветочница, уже завершила первый обход своих точек. Она немного нервничала, поджидая его, и, когда Мэй ее окликнул, так и бросилась ему на шею.
– По-моему, я нашла! – прошептала она. – По-моему, да… Того самого, который в тот раз отдавал приказы. Человека, которого называют господин Чао. Он тогда еще купил у меня целую корзину роз и погладил ляжки. Голос его…
– Где?! – выдавил из себя доктор Мэй. От волнения он дрожал всем телом. – Где он, Лян? У Ио?
– Нет. В баре «Семь радостей». Там он совещается с другими мужчинами. Я слышала его голос. Он говорил: «Меня окружают пустые головы, которые не стоят того, чтобы сидеть на дышащем теле! Чего вы до сих пор добились? Ничего! А ведь мы знаем наш город как собственную ладонь!» Потом он, наверное, увидел меня, потому что сказал: «Так, перерыв! Выведите малышку! И купите у нее все цветы, все до единого!» Меня кто-то вывел на улицу, взял обе корзины и заплатил почти вдвое больше. «Походи по другим местам, – сказал мне мистер Чанг, хозяин бара. – Сегодня у меня будет закрыто!» Я побежала поскорее в гавань и ждала вас здесь.
– От этой новости я помолодел на пятьдесят лет, – пробормотал доктор Мэй. Дрожь все не унималась. – Храни тебя небо, Лян. Каким ты себе его представляешь?
– Толстый и такой…
– Да, верно. Ты мне уже однажды говорила. И его зовут Чао?
– Все к нему так обращаются.
– Будь у меня сейчас свечка, я возблагодарил бы Будду! – глубоко вздохнул доктор Мэй. – Но у меня при себе только маленькая фляжка бренди. Вот ею-то я и воздам хвалу.
Достав из кармана фляжку, Мэй приник к горлышку, живо опустошил ее и швырнул о стенку дома. Она лопнула, издав неожиданно громкий хлопок. Лян испуганно подняла голову.
– Что это было, господин Мэй?
– Выстрел стартера! И я побежал! «Семь радостей»! Лян, помолись за меня…
Он торопливо прошел по набережной в ту сторону, где начинались кварталы пивных и баров, и свернул в третий переулок, на Чень Шу-стрит. По обеим сторонам улицы подрагивали огни реклам. И одна из них приглашала зайти в «Семь радостей».
Доктор Мэй остановился перед входом и сложил ладони. В узком переулке было шумно, полным-полно людей и пахло бесчисленными запахами.
Такие вечера китайцы очень любят – жизнь и должна бурлить.
Тинь Дзедун не знал, на каком он свете. С исчезновением Янг он распростился с надеждой встретиться в самое ближайшее время с доктором Меркером. И, значит, полиция потерпела сокрушительное поражение. Причем именно в тот самый момент, когда появилась возможность выйти на противника напрямую. Ведь он поверил, что полиция напала на горячий след!
Трюк с клиномобилем, когда доктор Меркер произвел вскрытие умершей и получил все необходимые препараты, эта нарочитая показуха, о которой шеф полиции вспоминал с содроганием, переполошила противную сторону. Тинь не сомневался, что вот-вот грянет открытый бой, И тут доктор Меркер вышел из игры и повел себя нечестно: скрылся с женщиной. Для Тиня такой поворот событий был неприятен вдвойне – он проникся к Меркеру дружескими чувствами, а получить удар от друга – вещь особенно обидная.
Но Тинь Дзедуна не зря звали «Восточнее болота». Прийти к цели по болотам – задача, всю сложность которой сможет оценить лишь тот, кто знаком с законами дальневосточной криминалистики. И комиссар не сдался, когда доктор Меркер как сквозь землю провалился, а, напротив, постарался обратить его исчезновение в козырную карту полиции.
В противовес тому, что он сказал Маклиндли, Тинь распространил слух, будто в настоящий момент Меркеру требуется полное уединение и концентрация всех усилий на решении одной-единственной проблемы. Его, мол, перевезли в такое место, где никто ему помешать не сможет. Грядут сенсационные новости… Он, правда, уже не впервые намекал на нечто подобное, однако то, что о Меркере и впрямь не было ни слуху ни духу, как бы доказывало: вот-вот взорвется бомба замедленного действия. Чего Тинь знать не мог, это то, что господин Чао совершенно лишился покоя. Что Маклиндли сгорал от ненависти к своему бывшему другу доктору Меркеру, который отнял у него Янг, став ее новым возлюбленным. И что отныне все его мысли были связаны с желанием покончить с ними обоими – тоже. До какого накала дошло противостояние, доказывало и то, что посланец доктора Меркера, забравший его чемоданы, пристрелил своего преследователя как прекрасно вышколенный наемный убийца.
Можно сказать, что версия, будто доктор Меркер сражается с «улыбающейся смертью» там, где его никто не достанет, ни у кого сомнений не вызвала.
– Мы должны любой ценой вытащить его на белый свет! – говорил господин Чао во время очередной конспиративной встречи. Их за последнюю неделю прошло несколько – господин Чао явно потерял свое хваленое самообладание. – Нет, мы не будем отсиживаться, мы разовьем такую активность, что доктор Меркер волей-неволей вылезет на поверхность, чтобы заполучить новые препараты. Что вы можете предложить, господа?
– У нас наготове четыре девушки, господин Чао. – «Организатор» поклонился в сторону стоявшего в углу динамика.
– Что скажет наш медик?
– Они поддаются управлению в любом отношении, господин Чао.
– В том числе и одновременной акции в четырех местах?
– Разумеется.
– А потом снова где-то прорвет трубы и все полетит к чертям!
– Одновременность акции не является для нас ни решающим, ни необходимым условием, господин Чао. – «Организатор» сложил ладони. – Я считаю, будет куда эффектнее, если эти четыре акции произойдут не одновременно, а последовательно. Представьте себе эту картину, эту панику: Тинь будет разрываться на четыре части. Как-никак четыре убийства!
– Вы сказали – убийства? – проговорил господин Чао с укоризной. – Я отрицательно отношусь у этому слову. Мы переходим в наступление, мы атакуем! Мы ведем войну во имя великой цели! Хотя ваше предложение мне нравится. Четыре покушения с промежутками в полчаса. Полиция придет в отчаяние – и доктор Меркер всплывет на поверхность! Я все продумаю и взвешу. Ждите моих инструкций. Однако в любом случае я хотел бы взглянуть на эту четверку. Откуда они?
– Двое с Новых Территорий, одна из Макао и одна из Яу Ма-теи. Год назад в печати прошло сообщение, что она утонула. Ее родители переселились на Тайвань. Отец работает там на заводе киноаппаратуры. Все абсолютно надежно, господин Чао.
– Подготовьте атаки. – Господин Чао был доволен услышанным. – Лучшим днем для наступления я считаю следующее воскресенье. Рестораны по воскресеньям переполнены, много туристов из-за границы. Прошу составить к пятнице список наиболее подходящих ресторанов. У меня будет свой, и я их сравню. Разброс должен быть большим: два ресторана в Коулуне, и два в Виктории.
– Тинь за Викторию не отвечает, господин Чао.
– Знаю. Но особой комиссией руководит он. И вообще, мне до Тиня дела мало. Меня интересует только появление доктора Меркера.
– На сей раз мы с него глаз не спустим! – твердо проговорил медик. – Даю голову на отсечение!
– На сей раз этого уже не требуется, драгоценный. – Голос господина Чао прозвучал как призыв боевой трубы. – Кое-что изменилось. При встрече с доктором Меркером убейте его! Это ко всем вам относится. Время запрета на охоту миновало!
14
Бар «Семь радостей» не относился к числу тех, которые посещаются людьми состоятельными и образованными. Это типичный портовый бар, куда забегали моряки, портовые рабочие, торговцы, мелкие лавочники, а по вечерам и туристы, подъезжавшие на набережную на автобусах. Для них на подсвечиваемой снизу стеклянной эстраде танцевали девять полуголых девушек, причем сама эстрада обладала зеркальным эффектом. Апогеем их выступления всегда был последний танец, когда девушки как бы выпрыгивали из своих полупрозрачных бикини. От этого номера туристы, в основном японские, приходили в неописуемый восторг и после него целыми группами – мужскими, конечно, – маршировали прямиком в «дома радости», где они в среднем за четыреста гонконгских долларов получали в течение пятнадцати минут всевозможные наслаждения. Конвейер секса!
Что представлял собой сам бар? Огромных размеров стойка, ряд ниш и зал с круглыми столиками. Лишь избранные посетители допускались во внутренние комнаты; в отличие от заведения мадам Ио здесь не было «салонов ублажения». «Семь радостей» – контактный бар, тут знакомились. И еще больше – напивались. Напитки предлагались на любой вкус, плати денежки и получай. Деньги можно было потратить и в отдельных кабинетах за игорными столиками. Вообще говоря, именно эти кабинеты и приносили наибольший доход – благодаря азартным играм и продаже опиума.
Никто не обратил никакого внимания на доктора Мэя, когда он появился в «Семи радостях», сел на табурет перед стойкой и заказал стакан чистого виски.
– Но не как для сосунка, а как для великана! – не без вызова заказал он.
Бармен равнодушно кивнул, налил полный чайный стакан и пододвинул Мэю. Ему ежедневно приходилось иметь дело со всякими полоумными, и этот старик его интереса не вызвал.
Примерно через час из задней комнаты вышло несколько господ, как-то выпадавших из общей картины. Все они были в добротных, от портного, костюмах и выглядели как вполне солидные люди. Из бара они выходили с промежутком в пять минут один за другим. Тем, кому приходилось немного задержаться, останавливались у стойки, заказывали фруктовый сок с капелькой джина и явно чувствовали себя в этой обстановке не в своей тарелке.
Что представлял собой сам бар? Огромных размеров стойка, ряд ниш и зал с круглыми столиками. Лишь избранные посетители допускались во внутренние комнаты; в отличие от заведения мадам Ио здесь не было «салонов ублажения». «Семь радостей» – контактный бар, тут знакомились. И еще больше – напивались. Напитки предлагались на любой вкус, плати денежки и получай. Деньги можно было потратить и в отдельных кабинетах за игорными столиками. Вообще говоря, именно эти кабинеты и приносили наибольший доход – благодаря азартным играм и продаже опиума.
Никто не обратил никакого внимания на доктора Мэя, когда он появился в «Семи радостях», сел на табурет перед стойкой и заказал стакан чистого виски.
– Но не как для сосунка, а как для великана! – не без вызова заказал он.
Бармен равнодушно кивнул, налил полный чайный стакан и пододвинул Мэю. Ему ежедневно приходилось иметь дело со всякими полоумными, и этот старик его интереса не вызвал.
Примерно через час из задней комнаты вышло несколько господ, как-то выпадавших из общей картины. Все они были в добротных, от портного, костюмах и выглядели как вполне солидные люди. Из бара они выходили с промежутком в пять минут один за другим. Тем, кому приходилось немного задержаться, останавливались у стойки, заказывали фруктовый сок с капелькой джина и явно чувствовали себя в этой обстановке не в своей тарелке.