Коршунов Евгений. Операция «Хамелеон»

   Петр читал письма лорда Дункана и удивлялся, как откровенно они были сделаны «на публику» — лорд всеми силами старался создать себе романтический ореол и преуспел в этом.
   И все же письма лорда Дункана волновали Петра. Это был рассказ о сложной жизни далеких народов, о хитрых интригах и жестоких сражениях, о неоткрытых землях и удивительных обычаях.
   Старик умер, когда Петр был на пятом курсе. Родственников у него почти не было, и Петр, стоя на талом, утоптанном снегу у рыжего холмика свежей могилы, думал, что его старый друг так и не собрался в Северную Гвианию…
   Через несколько месяцев Петр переехал в Москву и поступил в аспирантуру Института истории. Темой диссертации он выбрал колонизацию Северной Гвиании. Но и тогда он не предполагал, что когда-нибудь окажется здесь, в Гвиании!
   — Вот ведь как оно получается! — подумал Петр и поймал себя на том, что сказал это вслух.
   С той самой минуты, когда он поднимался по трапу самолета в аэропорту Шереметьево, смутное беспокойство не оставляло его. Впереди был чужой мир, в котором ему предстояло и жить, и работать. Что ждало его там? А теперь это беспокойство окрепло, усилилось. Вчерашний злосчастный инцидент отравлял все. И Петр не сомневался, что во время предстоящей встречи с послом ему придется выслушать по меньшей мере строгую нотацию.
   В дверь постучали.
   — Войдите!
   Петр приподнялся на локте.
   Дверь отворилась, и снова появилась возбужденная физиономия Тома.
   — Один человек хочет вас видеть, — торопливо сообщил он.
   — Меня? Но…
   Петр удивленно пожал плечами: кто бы это еще мог быть? Неужели опять Глаголев?
   Но, к удивлению Петра, в холле, кроме Роберта, сидящего в кресле, оказался лишь гвианиец, одетый в национальную одежду — просторный, длинный, ниже колен, балахон и широкие шаровары — короткие, стянутые на лодыжках. Все это было из грубой, вероятно домотканой, материи золотистого цвета, расшитой строгими зелеными узорами. Одежда дополнялась кожаными башмаками, вышитыми бисером, и шапочкой, похожей на ночной колпак, из той же золотистой материи.
   Незнакомец был бородат, но борода не скрывала глубокого шрама на щеке.
   — Это к вам, Питер, — Робер внимательно посмотрел на Петра. — Мистер Гоке Габойе, лидер союза «Авангард». Один из местных красных, тех, что вчера…
   Он не договорил.
   — Доброе утро, товарищ, — спокойно произнес Гоке и упруго, по-кошачьи, пошел навстречу Петру, на ходу откидывая на плечи широченные рукава своего балахона и освобождая руки, худые и длинные.
   — Простите, что я так бесцеремонно ворвался к вам. Глаза гостя были острыми, он словно прицеливался. «Какое интересное лицо, — думал Петр, пожимая худую руку гостя. — Нервное, умное. А глаза… глаза, как у пантеры….»
   — Вы спасли нашего товарища, — сказал Гоке. — Революционеры Гвиании в неоплатном долгу у вас.
   Горящие, бешеные глаза смотрели прямо в лицо Петру.
   — Если бы не вы, агенты империализма…
   Австралиец откровенно усмехнулся и закинул ногу на ногу, словно подчеркивая, что он не имеет к происходящему абсолютно никакого отношения.
   — …зверски расправились бы с нашим боевым товарищем. Революционеры Гвиании всегда будут вам благодарны за это. И сегодня, в этот день…
   Голос гостя становился все более торжественным, и Петру стало не по себе. Слишком уж выспренни были слова и слишком театральны жесты. «А ведь он на самом деле не такой. Ведь он притворяется!» — неожиданно мелькнула мысль. И решение пришло сейчас же.
   — Я опаздываю на встречу с послом, — решительно сказал Петр и спохватился: не грубо ли?
   Но Гоке не растерялся.
   — Простите, — неожиданно весело и добродушно улыбнулся он. — Это уже привычка — от частых выступлений на митингах. Короче говоря, я пришел, чтобы от имени семьи Коладе пригласить вас на прием, который устраивает Майкл Коладе, главный редактор газеты «Экспресс», брат Стива.
   Он пошарил в кармане и вытащил оттуда два конверта из плотной белоснежной бумаги.
   — Здесь все написано — и время, и адрес.
   Он протянул один конверт Петру, другой Роберту.

ГЛАВА 7

   Роберт привез Петра к советскому посольству без пяти минут девять.
   — Встретимся на факультете. Ваш консул знает, где это, — сказал он, и «пежо» рванулся по узкой улочке, оставив Петра перед решетчатыми воротами, за которыми в глубине сада виднелся двухэтажный особняк.
   Петр помедлил перед воротами. Справа от особняка, в тени деревьев манго, стояло несколько машин иностранных марок с красными номерами. Около них весело болтала группа африканцев в зеленой униформе и фуражках.
   Заметив Петра, они вдруг замолчали. Потом один из них, судя по уверенности, с которой он держался, — старший, подошел к воротам и приветливо кивнул.
   — Хэлло, сэр? Вам нужен кто-нибудь из советского посольства?
   — Мне нужно к послу, — несколько неуверенно сказал Петр.
   — Он вам назначил время? Гвианиец был дружествен, но строг.
   — Пропустите его, Аде! — раздался в этот момент голос Глаголева, и сам он легко сбежал с невысокого крыльца особняка, на ходу поглядывая на часы.
   — А вы пунктуальны. Алексей Владимирович это любит. Глаголев открыл калитку в воротах и приглашающе махнул рукой:
   — Прошу!
   Петр вошел, и они обменялись рукопожатиями.
   Сегодня Глаголев показался ему гораздо проще, чем вчера. Он был без пиджака, в белой рубашке с длинными рукавами, галстук его был скромен, модные ботинки припорошены красной пылью. Очки задорно поблескивали.
   Легонько подталкивая Петра в спину, он быстро провел его через приемную посольства — маленькую комнату, в которой за столиком сидела молодая женщина и что-то медленно выстукивала на машинке.
   Она с любопытством посмотрела на Петра.
   — Это Николаев, — на ходу сказал ей Глаголев. Она кивнула и приветливо улыбнулась, из чего Петр заключил, что о нем в посольстве все хорошо известно.
   Пройдя по короткому коридору, они поднялись по скрипучей, красного дерева лестнице с шаткими перилами и натертыми до блеска ступенями на второй этаж и остановились на неширокой площадке, на которую выходило две двери — деревянная и железная.
   — Референтура, — кивнул Глаголев на железную и легонько постучал в деревянную.
   — Камин! (Войдите!) — послышалось оттуда по-английски, и Глаголев толкнул дверь.
   Они вошли в просторную светлую комнату, две стены которой были сплошь стеклянными и занавешаны решетчатыми жалюзи из голубых пластмассовых планок.
   Хозяин кабинета уже шел им навстречу от большого стола, заваленного книгами.
   Он широко улыбался. Это был худощавый высокий человек в белой рубашке с длинными рукавами. Серый галстук аккуратно затянут. На легких серых брюках острые складки.
   Волосы его отливали серебром, но лицо, тронутое желтоватым тропическим загаром, казалось удивительно молодым. Посол улыбнулся, показав великолепные белоснежные зубы, и представился:
   — Алексей Владимирович…
   Петр открыл было рот, чтобы назвать себя, но посол поднял руку:
   — Знаю, знаю…
   Он с любопытством оглядел Петра, чуть склонив голову набок.
   — Значит, представитель советской африканистики…
   — Аспирант Института истории, — уточнил Петр.
   — Что ж, прошу!
   Алексей Владимирович сделал приглашающий жест в сторону трех массивных кресел, стоявших возле низкого и круглого стеклянного столика. И пока Петр и Глаголев усаживались, достал из небольшого шкафчика, стоявшего рядом, ярко-красный термос и три чашки.
   — Кофе! Только что сварен, — сказал он и разлил кофе по чашкам.
   Затем достал оттуда же вазочку с печеньем и поставил ее на стол.
   — Ну вот вы и здесь! — сказал он, усаживаясь в кресло и все с тем же любопытством глядя на Петра.
   Петр поднес чашку к губам и мельком оглядел комнату. Стена, возле которой стоял письменный стол, была завешена огромной картой Гвиании. Вдоль нее на всем протяжении шел низкий и длинный шкаф, забитый книгами в ярких обложках. Петр почувствовал, что его охватывает зависть: это были книги по Африке. Он невольно вздохнул.
   Посол усмехнулся:
   — Знакомая реакция! При виде новых книг я веду себя так же. Он обернулся к Глаголеву:
   — Вот видите, оказывается, товарищ Николаев интересуется не только кулачными боями!
   И хотя в голосе посла были шутливые нотки, Петру стало невольно не по себе, и он мысленно приготовился к неприятному разговору.
   Посол отпил кофе, помолчал.
   — Ну ладно, — сказал наконец он. — С товарищем Глаголевым у нас уже была беседа.
   Петр украдкой глянул на Глаголева. Тот слушал с непроницаемым лицом.
   «А ему, видимо, здорово за меня попало», — подумал Петр.
   — Товарищ Глаголев здесь ни при чем, — начал было он, но посол перебил его:
   — Дело не в том, кто виноват. Но как вы, человек с университетским образованием, любящий книги… Так по крайней мере писал мне о вас ваш научный руководитель и мой старый друг профессор Иванников — и вдруг… пустились в кулачный бой.
   Он усмехнулся и недоуменно пожал плечами.
   — Честно говоря, вы всех нас здесь здорово подвели. Конечно, мы и эту кашу расхлебаем, и не такое бывало, но как же вы… как же вы не подумали, чем все это может кончиться?
   В голосе его было искреннее огорчение, и Петр почувствовал, что, как мальчишка, заливается краской.
   Посол легко поднялся из кресла и подошел к карте Гвиании.
   — Собственно, мы должны были этого ожидать. Ситуация в стране настолько остра, что кое-кто здесь готов пойти на все, чтобы только скомпрометировать нашу, страну, — сказал он, разглядывая карту. — Лакомый кусочек: колумбит, нефть, арахис, какао, пальмовое масло. И за все это сегодня идет самая настоящая грызня. Англичане, бывшие хозяева Гвиании, дали ей независимость, но оставлять страну в покое и не собираются. А американцы, западные немцы, Израиль рвутся сюда изо всех сил. Это раз.
   Он загнул мизинец на левой руке и обернулся к Петру.
   — Второе. Внутри самой страны — недовольство. Рабочий класс здесь довольно развит, имеет боевые традиции, но расколот. Его поддерживают мелкая буржуазия, ремесленники, фермеры. Все они недовольны, что «гвианизация» проходит медленно — иностранцы все еще занимают важнейшие политические и экономические позиции в стране. С другой стороны, племенные вожди, крупные бизнесмены и профессиональные политиканы. Эти грызутся за власть. Они тоже против иностранцев, за то, чтобы вытеснить их и занять их позиции.
   Посол улыбнулся:
   — О них в Гвиании говорят, что их идеалы — белая жена, черный «мерседес» и разноцветная вилла.
   — Но есть и такие, кому хорошо жилось и при колонизаторах, — произнес Глаголев.
   Посол кивнул.
   — Правильно. Именно из таких элементов западные державы создают здесь свою агентуру.
   — А правительство? Как на все это смотрит правительство? В нашей печати о Гвиании пишется так мало, что…
   Петр не окончил фразу.
   — У нас ровные отношения, — осторожно начал посол. — Развиваются кое-какие контакты, есть небольшая торговля. Гвианийцам выгодно иметь с нами дело, но развитие советско-гвианийских отношений невыгодно Западу. Словом, западные страны делают все, чтобы затормозить развитие наших отношений, а при возможности — заморозить их совсем.
   — Ну, а нейтралисты? Левые? Я видел листовку с предупреждением о забастовке. Это что? Серьезно? — с интересом спросил Петр.
   — Еще как!
   Лицо посла стало строгим.
   — Профсоюзам Гвиании, кажется, удалось в конце концов договориться о совместных действиях. А этого здесь боятся как огня и западные державы, и те, кто на них ориентируется. Сейчас они будут лезть из кожи вон, чтобы не допустить создания единого фронта профсоюзов. Я уверен — они пойдут на все, на любые провокации, вплоть до обвинения нас, советских людей, в организации всеобщей забастовки.
   — Старый прием! Кто в такое сейчас поверит! — иронически заметил Петр.
   — Вы так думаете? — посол склонил голову набок и усмехнулся. — Старые приемы-то самые надежные.
   Он посмотрел на Глаголева, словно ища поддержки.
   — Особенно здесь, где люди не столь искушены во всем этом, как в Европе, — заметил консул.
   Петр почувствовал, что опять краснеет.
   «А ведь они опять это подводят ко вчерашней истории, — подумал он. — Действительно, как все глупо получилось! И я-то хорош! Нет, впредь надо быть умнее!»
   Посол словно прочел его мысли и сразу переменил тему разговора.
   — Ну, хватит пока о наших заботах. Поговорим о ваших. Профессор Иванников просит меня помочь вам с поездкой на Север. Конечно, ситуация в стране не совсем подходящая для этого, но попробуем. Кстати, ваш здешний метр, профессор Нортон, исключительно интересный человек. И с весом!
   Посол многозначительно поднял указательный палец.
   — Думаю, что с его помощью мы устроим вам эту поездку. Кстати, что это за история с письмом Дункана, о котором мне пишет Иванников?
   После разговора у посла Глаголев затащил Петра в свой кабинет — крохотную комнатку, заваленную газетами, журналами, какими-то проспектами.
   — Ну как вам понравился наш? — спросил Глаголев. И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Умница.
   Петр кивнул, вспоминая, с каким увлечением слушал посол его рассказ о письме султана Каруны, о лорде Дункане. Чувствовалось, что он прекрасно знаком не только с внутренней и внешней политикой современной Гвиании.
   Глаголев убрал в сейф какие-то бумаги.
   — Кстати, вы ведь и не знаете, кого вы вчера вытащили из драки, — сказал он, поворачивая ключ в массивной стальной дверце. — Стива Коладе, племянника самого президента!
   Петр вздохнул:
   — Ох, как же я жалею, что влез в эту историю!
   — Да?
   Глаголев рассмеялся:
   — Подождите, эта история еще вспомнится и вам лично, и всем нам! Вот поверьте мне.
   Петр встал.
   — Мне пора. Вот если бы вы меня еще подбросили сейчас в университет, было бы совсем хорошо.
   — Уай нот? — сказал Глаголев по-английски, перевел: — Почему бы нет? — и они вышли из комнаты.

ГЛАВА 8

   Часы на университетской башне пробили полдень.
   — Итак, сегодня мы обедаем в клубе с профессором Нортоном. Ровно в час, — австралиец оторвался от разложенных перед ним листков фотобумаги, усеянных арабскими письменами. — Профессор не любит опозданий!
   Петр молча кивнул, продолжая читать «Дневник участника похода на Север». Это был толстый фолиант, изданный в 1907 году в Лондоне.
   Вот уже три недели как Петр в Гвиании. Нортон сразу же запряг его в работу. Как только Петр появился в университете после визита в посольство, профессор отправил его в университетскую библиотеку подобрать все, что там было о падении султаната Каруны. И главное, все, что касалось требования лорда Дункана о выдаче убийцы капитана Мак-Грегора. У профессора была своя система.
   — Наука — это дисциплина, — сказал он, приведя Петра в небольшую комнатку на галерее одного из учебных корпусов, разбросанных по тщательно подстриженным и ухоженным зеленым лужайкам университетского городка.
   В комнате стояло два стола, за одним из которых уже корпел над книгами Роберт Рекорд.
   Профессор обращался со своими аспирантами как с непоседливыми школьниками.
   Он требовал, чтобы они строго выполняли установленные им правила: начинали занятия в восемь часов утра, а кончали в четыре. Петр подчинился этому с удовольствием и с вечера заказывал книги в библиотеке, а утром вместе с австралийцем тащил их в свою учебную комнату.
   Роберт оказался хорошим компаньоном — собранным, молчаливым. Он работал над темой, связанной с работорговлей и ее влиянием на экономику районов, ставших затем Республикой Гвианией. Сейчас он разбирал фотокопии документов на языке хауса, которым владел довольно хорошо.
   Отложив бумаги, он встал из-за стола, потянулся так, что хрустнули суставы, и прошелся по комнате.
   Петр закрыл книгу и зажмурил уставшие глаза.
   Роберт, прохаживавшийся по комнате, вдруг резко остановился.
   — А что вы скажете, если профессор пошлет вас на север Гвиании — порыться в архивах Каруны?
   Он пристально посмотрел на Петра.
   — Это же здорово! — вырвалось у того. — В этом ведь, собственно, весь смысл моего пребывания здесь! Если я обнаружу документы, проливающие свет на то, как в действительности была начата колонизация Севера…
   Австралиец саркастически прищурился:
   — Вы… что же… действительно думаете, что где-то там, на Севере, потомки султана Каруны хранят для вас копию письма своего неудачливого предка к бравому лорду Дункану?
   Он рассмеялся.
   — Но история всегда ухитряется сохранить какие-нибудь свидетельства! — упрямо заметил Петр.
   — Что ж, вы, пожалуй, правы. Австралиец возбужденно хлопнул в ладоши.
   — Честно говоря, я тоже заинтересован в этой поездке. Я здесь дьявольски устал и хочу проветриться. Отдохнуть от университета. Итак, союз! Я подаю профессору мысль о поездке на Север, а вы просите, чтобы он разрешил мне поехать с вами. Тем более что у меня есть машина, а у вас нет. Ну?
   Петр охотно кивнул.
   — Конечно, вдвоем лучше, — согласился он. — А почему вы сами не хотите спросить разрешения у профессора?
   Роберт фыркнул:
   — Ха! Старик со странностями. Никогда не знаешь, что он вдруг выкинет. А к вам он с первого же дня проникся уважением. Уж я это чувствую! Кстати… нам пора выезжать. Если мы опоздаем хоть на десяток минут, профессор нас съест живьем.
   По дороге до самого клуба Робер молчал. Впервые за три дня Петр видел его озабоченным.
   Приехали они минут на пятнадцать раньше и поставили машину на площадке, на которой прямо по асфальту было написано белой краской: «Только для старших сотрудников».
   Такая же надпись висела и над неширокой аллеей, образованной зелеными стенами ровно, словно по ниточке, выстриженных цесарин — похожих на кипарисы деревьев. Аллея вела к длинному одноэтажному зданию из стекла и бетона, окруженному зеленью просторной лужайки.
   Это был клуб, куда имели доступ лишь профессора, преподаватели и представители административной верхушки университета. Студентам вход сюда был строго-настрого заказан.
   Гвианиец, служитель в серой университетской форме, сидевший за конторкой у входа, вопросительно поднял глаза на вошедших.
   — Мы приглашены профессором Нортоном, — привычно сказал Роберт.
   — Да, да, мистер Нортон ждет вас. Проходите, пожалуйста, — поспешно ответил служитель.
   Боб весело подмигнул Петру. Они пересекли довольно большой зал, судя по всему, служивший библиотекой.
   Петр с интересом огляделся. В зале было два-три человека: они читали газеты, развалившись в креслах и вытянув ноги. Вдоль единственной нестеклянной стены на высоте человеческого роста были развешаны черно-серо-белые эстампы в тонких металлических рамках без стекол.
   — Элинор Карлисл, — сказал австралиец. — Хотите посмотреть?
   И опять, как тогда, в первый день своего приезда, Петр уловил в его голосе странные нотки.
   Они подошли к стене и медленно пошли вдоль нее, разглядывая эстампы.
   Художница вызвала на свет фантастических чудовищ, поселила их среди изломов линий, геометрических фигур и пятен. Все это было похоже на горячечный бред, но чем больше Петр смотрел на эстампы, тем беспокойнее было у него на душе. Сейчас они удивительно совпадали с его настроением. И в то же время они словно протестовали против тихой порядочности и благопристойности зала, на стене которого висели.
   — Кто она? — вдруг непроизвольно вырвалось у Петра. Австралиец вздрогнул. Но когда он обернулся к Петру, лицо его опять было спокойным, а голос, как всегда, ироническим :
   — Она здесь живет довольно давно. Приехала с профессором истории из Женевы. Потом кто-то кого-то бросил: то ли она его, то ли он ее. Профессор уехал лет пять назад на острова Папуа, а она осталась. Живет милях в шестидесяти отсюда — в деревне Огомошо.
   — Она… замужем? — спросил Петр и вдруг живо представил лицо Элинор: большие, блестящие глаза изумрудно-зеленого цвета. И сейчас, глядя на буйство черно-белых эстампов, он вдруг отчетливо увидел их опять.
   — Здравствуйте, — раздался рядом голос Элинор.
   Петр поспешно обернулся и одновременно всем своим существом вдруг почувствовал, как напрягся Роберт.
   Рядом с нею был доктор Смит: высокий, подтянутый, в белоснежных шортах и такой же рубахе с открытым воротом. Волосы его были мокры и тщательно причесаны.
   — Хэлло! — дружелюбно сказал Смит и протянул руку сначала Петру, а затем Роберту. — Мы из бассейна. Вода сегодня изумительна. Оказывается, здесь ее специально охлаждают!
   Элинор была в шортах. Ноги ее были стройны и красивы. Чувствовалось, что она знала это. Знала она, что у нее красивы и руки — блузка ее чайного цвета была без намеков на рукава. Пластмассовый полуобруч придерживал короткие мальчишечьи волосы.
   — Только не ходите в бассейн с Джерри, — сказала она весело и кивнула на доктора Смита. — Он помешан на спорте: меня он заставил сегодня проплыть без передышки двадцать кругов. Говорит, что в год нормальный человек должен наплавать сколько-то там миль. Это, мол, точно определили японцы.
   Петр покосился на австралийца. Тот улыбался безразличной улыбкой… и молчал.
   «Однако, она уже называет американца Джерри, — отметил Петр. — Быстро же!»
   — Вы, наверное, как и Джерри, не принимаете абстракции, — улыбнулась ему Элинор, кивнув на эстампы. — Как я ни пыталась объяснить доктору Смиту, что все это значит, он так ничего и не понял!
   Последние слова были сказаны нарочито громко, и американец услышал их.
   — Я ученый, а ученые любят точность. Точность и конкретность, — серьезно ответил он.
   — А вы?
   Художница выжидающе смотрела на Петра.
   — Ученый, не умеющий подойти от конкретного к абстрактному, — не ученый, — резко сказал Петр, но, поймав удивленный взгляд американца, устыдился своей резкости.
   — Впрочем, я полнейший профан в искусстве, — признался он. — А что думают о ваших работах гвианийцы?
   Элинор провела ладонью по волосам, поправила обруч. Лицо у нее стало серьезным. Она испытующе посмотрела на Петра.
   — Все это не так-то просто, — грустно сказала она. — Но если вы будете проезжать через Огомошо, вы кое-что поймете. Это недалеко от Луиса.
   — Так вот они где! А я уже выпил полбара и прикончил бы все, что там есть, если бы не Расаки!
   Профессор Нортон со стаканом виски в толстых пальцах стоял на пороге зала. Рядом с ним вежливо улыбался служитель, встретивший Роберта и Петра у входа в клуб.
   — Э-э! Не затуманивайте головы моим парням! Профессор погрозил Элинор пальцем-сосиской.
   — ЮНЕСКО посылает их сюда заниматься наукой, а не крутить романы. В здешнем климате любовь и наука противопоказаны! Хо-хо-хо!
   Он расхохотался на весь зал, и читатели газет высунулись из-за своих бумажных простынь.
   — Вас ждут, — почему-то тихо сказал Элинор.
   — Да, — так же тихо ответил Петр.
   К ним подошел доктор Смит, вежливо коснулся ее локтя. Она ласково кивнула:
   — Да, да, Джерри. Идем.

ГЛАВА 9

   Этот вечер Петр с Бобом провели над картой Гвиании. Профессор Нортон, размягченный долгим пребыванием в баре университетского клуба, согласился отпустить австралийца вместе с Петром, хотя и поворчал, что мистер Рекорд еще не заработал себе права на пикники с приятелями.
   — Да уж ладно. Так-то оно, может, и лучше, — вздохнул он, думая о чем-то своем и, видимо, не особенно приятном.
   Зато в хорошем настроении был в этот вечер полковник Роджерс. Прежде всего преподавательницы католической школы «Сердце Иисуса», где учились два сына и дочь полковника, порадовали мистера Роджерса письмами, в которых, подводя итоги за последнюю четверть, очень высоко оценивали успехи всех троих.
   Полковник любил своих детей и всегда сам проверял, как они выполняют домашние задания. К тому же он был активнейшим членом попечительского совета и главным организатором школьных праздников — здесь фантазия полковника была поистине неистощима.
   Несмотря на громкие протесты детей, выключив телевизор ровно в восемь, как только знаменитая теледикторша Гвиании мисс Сюзи объявила своим звонким голосом об окончании детских передач, и, удостоверившись, что все трое сразу же после ужина пошли спать, полковник отправился на своем ярко-красном «ягуаре», мощном спортивном автомобиле, покататься в Дикойи, парк-поселок, огромный зеленый лабиринт вилл, улиц и улочек, тупиков и перекрестков.
   Даже жители Луиса порой путались в этом бывшем сеттльменте, куда доступ самим гвианийцам до получения Гвианией независимости был строго-настрого запрещен. Но полковник знал парк и каждый вечер отправлялся кататься по его пустынным аллеям один.
   — Человек ежедневно должен побыть наедине с самим собой хотя бы пару часов, — говаривал он. — Для душевного равновесия.
   И сегодня, наслаждаясь скоростью верного «ягуара», бесшумно мчащегося по темным аллеям парка, полковник спокойно обдумывал ход событий. Все шло по плану. Стив не подвел его.
   Мало кто из нынешних сотрудников полковника знал, что всегда спокойный и сдержанный мистер Роджер честолюбив. И сейчас полковник довольно улыбался, вспоминая удачное начало многообещающей операции «Хамелеон».