Страница:
На этот раз принесли новую шкуру. Старую кожу голого червяка принудительно содрали, и, держа меня за все четыре рабочих конечности, напялили дурно пахнущую навозом, тонкую, но довольно прочную чешую.
После такого знака внимания следует ожидать положительного развития событий, и поэтому я стал с нарастающей надеждой смотреть в ближайшее будущее.
Предчувствия не обманули.
Люди, а точнее два самца, подхватили меня под мышки и потащили к выходу из кладовки.
Я попытался объяснить им, что могу свободно передвигаться и сам. Но как говорил папа – сытый голодного не скушает. Люди понимали меня также, как холодные камни.
Я никогда не встречал в Тверди таких скучных, выглаженных Дорог. Одни входа и выходы. В большие и маленькие кладовки и пещерки. Ни тебе тут подземных водопадов, ни тухлых болотцев. Ничего. Зато освещение ! Отец бы за такое расточительное употребление светящихся камней выгнал из клана без слов и напутствий.
С правой руки – горит. С левой – горит. Над головой – мерцает. Даже под ногами время от времени – помаргивает.
Но интересно. Даже, я бы заметил, радостно.
Иногда нам по Дороге встречались другие люди. Они смотрели на меня, как на пойманного речного паука у которого не три, а всего лишь одна голова. Я старался вежливо раскланиваться, дабы не сочли за полного невежду, но поддерживающие меня люди никак не разрешали хлопать ладонями по шее. А без этого приветствие – не приветствие.
Когда меня втолкнули в очередную пещеру, то я удивился. А смею заметить, что даже Росси говорила, что удивить меня может только смерть Большого Леса. Но в данном случае, я не сдержался.
Большая пещера с двойным, слишком неэкономным освещением. Лежанки, поднятые над полом на высоту одной меры и застланные широкими белыми листьями. ( Я сказал «листьями» только потому, что не знал, как называются эти белые, широкие образования на самом деле. ) И еще масса всяких ненужных предметов, которые я в жизни ни разу не встречал и тем более не знал для чего они предназначены.
Люди стояли, сидели, говорили, пили и еще Великое Светило знает что делали, пользуясь этими штуками.
Когда я зашел, а точнее сказать, когда меня ввели под руки в пещеру, все разом оторвались от стояния, сидения, говорения и еще Великое Светило знает что делания.
И все посмотрели на меня.
Я скромный Ночной Охотник. ( То, что осталось всего два планетных года до официального утверждения Старейшинами, я напоминать больше не собираюсь.) Я не избалован вниманием. В своей недолгой десятилетней жизни я встречался с весьма узким кругом близких мне существ и просто физически не выношу, когда меня пристально изучают несколько десятков пар тупых, пучеглазых глаз. ( Это все таки моя стая и я тоже имею право на собственное мнение о ней.) Короче, нервы мои не выдержали и я сорвался.
Папа долго учил меня драться, с самого раннего детства вбивая в мои зеленые мозги одно правило. Если хочешь стать настоящим Ночным Охотником и выжить в Тверди – махай руками и ногами одновременно.
В свое время я довольно тщательно изучил собственное тело, отмечая те части, которые следует защищать при нападении в первую очередь. Никогда не думал, что это может пригодиться.
Усмиряли меня всей стаей. Или теми членами стаи, которые присутствовали на данном Собрании.
Не все могли похвастаться, что лично поздоровались со мной, но большинство были удовлетворены полностью. Мы побили, поломали, порушили немного всякой дряни. В общем всем понравилось.
Закончилось все тем, что в пещеру вбежали люди с плюющимися какой—то гадостью длинными палками, натыкали в меня массу иголок, после чего я мирно свалился подремать в общую кучу к уже лежавшим, не без моей помощи, членам Совета.
Люблю просыпаться, когда на Поверхности наступает ночь. Горячие лучи Великого Светила за долгий день глубоко прогрели Твердь, а подземные источники, словно тугими жилами окутавшие землю, впитали это тепло и теперь старательно, крупица за крупицей выплескивают его наружу. Самое подходящее время для Охоты. Ни холодно, ни жарко. Потянешься, хрустнешь всеми, неизвестно сколько их там, суставами и вперед, только успевай за Росси по лабиринтам Дорог Тверди.
Не то что здесь. Не успел в родную стаю втиснуться, как мне сразу создают невыносимые условия существования. Руки привязаны. Ноги привязаны. Голова… Голова, вообще, в какой—то железной штуке болтается. И по всему телу белые полоски налеплены. А от них кишки разноцветные по всем сторонам.
Чувствую, что—то нехорошее хотят со мной сотворить. А ничего поделать не могу. Состояние не то. Свободы не хватает.
А вокруг суета. Люди снуют, как во время случки полевые букашки. А по стенам огоньки бегают и… Ну не знаю я, что там вообще происходит. Что я в жизни то видел?
То, что случилось со мной в следующие несколько секунд я могу сравнить только со смертельным укусом земляного Питона. Резкая боль по всему телу, начиная от головы, сознание стремительно гаснет и все вокруг покрывается непроглядной темнотой. Мозги превращаются в кашу, и мысль, безумно испугавшись нахлынувшей боли, покидает корчащее тело.
Великое Светило знает сколько времени спустя.
Обрывки робких мыслей, словно капли подземной влаги просачивались из темноты, сливались, образовывая слова и образы, чтобы через вечность мгновений обрести свое место в заново рожденном сознании.
Грустно. Грустно, когда к члену стаи относятся с такой ненужной жестокостью. Допустим, я могу понять зачем связали. Необычный пленник слишком безумен, чтобы держать его свободным. Но зачем мучить тело, зачем вырывать из чужого мозга мысли, раздирать их на мелкие куски и запихивать обратно в беспорядке и хаосе. Не по человечески это. Человек – человеку брат.
Чат?! Остановись на мгновение. Что—то странное происходит с мыслями. Словно окружающий мир заново покрашен разноцветными красками. Новое восприятие слов, образов, даже поступков. Й—о—хо! ( Боевой крик самцов Ночных Охотников.)
Что это все может значить? Очевидный ответ? Судя по тому, что я в состоянии собрать и произнести пару, другую фраз на языке новой стаи, надо мной издевались не зря. Кой чему научили. А ты ожидал чего—то другого? Именно этого ты и ожидал.
Теперь пора открыть глаза, подняться и найти кого—нибудь, с кем можно поделиться новым открытием.
Поочередное выполнение намеченного плана задержалось на второй позиции. Глаза я открыл, а вот подняться не смог. Потому как никто не побеспокоился освободить меня от веревок. В существовании Ночных Охотников никогда не было места определению плена. Ночные Охотники слишком независимы, чтобы позволить себе подобную роскошь. И то состояние, в котором я находился на данную минуту, я мог назвать только временным стеснением свободы. Что абсолютно не оправдывало действий новой стаи по отношению ко мне. Люди, люди… На этот раз вокруг не слишком много народу. («Народ» – правда красивое слово?) Два самца, точнее сказать – мужика – человека за столом курят и перебрасываются небольшими прямоугольниками.
В мозгах зазвенело, и из внутреннего ящика мозга вылетело несколько предположительных определений бумажных прямоугольников. Деньги, железнодорожные билеты, карты, туалетная бумага. Я выбрал последнее, наиболее подходящее и знакомое.
Сидят два мужика за столом, курят и перебрасываются туалетной бумагой.
– Он очнулся, – говорит один, откладывает в сторону прямоугольники, встает, подходит ко мне.
– Не приближайся к нему близко. Лейтенант предупредил, что от дикаря можно ожидать чего угодно, – говорит второй и тоже откладывает прямоугольники, встает, подходит ближе.
– Станет буянить, придется парочку раз приласкать, – первый.
– Лейтенант запретил. Говорит, что дикарь погромил столько аппаратуры, что за него придется просить двойную цену, – второй.
– Ишь ты! – первый.
– Ага, – второй.
Я решил, что достаточно находился за языковым барьером :
– Гм– гм.
Мужики сиганули от меня аж на пять мер. Вернее сказать метра на три. А я всего лишь попытался прочистить горло. Но толи люди плохо знали свой язык, толи я чего напутал, но не получилось. Один из них бросился к столу и заорал, словно на него набросились древесные клопы:
– Лейтенант Кант! Лейтенант Кант! Докладывает двенадцатый пост. Дикарь очнулся и проявляет агрессивность. Нужно ли нам ввести его в повторный транс?
Странные люди. Но более странны вещи людей. Стол хрюкнул и заговорил человеческим голосом:
– Это лейтенант Кант. Никаких повторных трансов. Сейчас прибудет конвой с нижней палубы и заберет его… Но сначала с дикарем хочет поговорить доктор Ли. Дождитесь его и обеспечьте надлежащие меры безопасности.
Это радует. То, что меня заберут из этой неприятной пещеры и то, что со мной хочет поговорить что—то там такое по имени Ли. Но более радует то, что я осмыслил, понял, разобрался, осознал все то, что только что услышал, воспринял.
Пока мужики обеспечивали меры безопасности – проверяли, хорошо ли я привязан – я терпеливо ждал. Чего—чего, а ждать Охотники умеют.
Бывало сидишь в пещере. На Поверхности ночь. Желудок от голода сводит, хоть тресни. А отец только к утру подойдет. Вот и ждешь, заглушая чувство голода безвкусными мокрицами. А потом появляется папа и приносит здорового такого, толстого и упитанного Крыля…
– Это и есть наш знаменитый дикарь?
Я и не заметил, как и откуда появился этот человек. Ли. Маленький, маленький. Пухленький, пухленький. На носу… очки. Вот.
– Так точно, господин Ли, – видать важная персона, раз мужики перед ним в пояс раскланиваются.
Господин Ли безбоязненно подошел вплотную, тыкнул пальцем в живот, от чего стало щекотно и, коверкая нормальный человеческий язык, на каком то совершенно идиотском наречии, спросил:
– Кто есть ты дикарь ?
Я решил, что поступлю правильно, сделав маленькому человеку приятное:
– Я ни есть дикарь. Я есть и быть Человек.
Господин Ли поморщился и, обернувшись к мужикам, бросил:
– Гипно обучение прошло не слишком чисто. Продукт выхода на три балла занижен, – хоть убейте, о чем это он, не знаю.
– Все по полной программе, господин Ли.
– Вы же прекрасно понимаете, что с таким дефектом цена продукта будет сильно снижена. А у нас и так, слишком большие расходы.
Господин Ли вновь обратился ко мне и, тщательно подбирая слова , прокаркал:
– Ты сейчас идти конвой нижняя палуба.
Мне стало грустно. Только – только завязался интереснейший диалог с господином Ли, как меня отправляют в непонятное место в сопровождении какого—то конвоя.
– Господин Ли! Не могли бы вы быть так любезны, чтобы объяснить мне всю сложность происходящей ситуации? Где я нахожусь? Как долго продержат меня связанным? И кормят ли у вас гостей? – немного подумал и для красоты сказанного добавил, – Блин.
Не думал, что Ли так неадекватно воспримет поставленные перед ним вопросы. Он скуксился, обернулся к мужикам и зло прочирикал:
– Какого черта?
Мужики стали объяснять, что, мол, и сами ничего не понимают. Продукт, как продукт. Буйный только.
Ли ко мне:
– Значит у вас все нормально с языком?
Я высунул язык, сдвинул глаза, внимательно рассмотрел его, не нашел никаких существенных изменений и выдал заключение:
– Да вроде того.
– Мда, – сказал Ли, еще раз ткнув пальцем в живот. Потом заглянул в рот, поковырялся в волосах, подул в ухо , – Тогда ответь, что у тебя с пальцами рук?
Если бы спросили, что у меня с головой, я с удовольствием ответил. А что с пальцами? Пальцы, как пальцы.
– Пальцы, как пальцы. Ли.
– Освободите ему руку, – приказал Ли мужикам. Те не слишком охотно выполнили просьбу доктора. Ли поднял к моему носу свою руку, растопырил ее :
– Вот сравни. А у тебя ?
Я сравнил. Ну, если говорить честно, некоторое отличие имело место. Ничего удивительно и все можно объяснить. Попробуйте десять планетных лет поковыряться в Тверди и у вас тоже ногти станут прочными, словно камень, острыми, как болотная травка. А кожа загрубеет до твердости каменного дерева Боабуба.
– Ну и что?
– Я тоже думаю, ну и что? Но данные характеристики влияют на стоимость товара.
– Не понимаю.
– И не поймешь.
Вот такая интересная у нас получилась беседа. После которой в пещеру, извините, в каюту прибыл конвой. Конвой это когда пять вооруженных человек доставляют с применением подручных средств в определенное место одного, причем с надетыми на запястья железками.
Кстати, немного интересной информации. Язык людей сложен, но достаточно красив. Не все слова имели для меня определенный смысл. Это происходило примерно так. Мне, предположим, говорят : – « Двигай вперед.» Я со своей стороны раскладываю слова по полочкам и уясняю, что в данное время мне приказывают поочередно передвигая нижние конечности направляться в ту сторону, куда направлен взгляд. Или я хочу сказать, что хочу в туалет. Первоначально, в голове данная просьба вырисовывается как – «Мне желательно как можно скорее, поочередно передвигая нижние конечности, направиться в небольшое помещение, служащее для принятия излишек, скопившейся в теле влаги, непригодной для питья.»
Но я довольно быстро уяснил, что гораздо удобнее говорить меньше. Результат быстрее наступит.
Я слегка оторвался. Так вот. Конвой из пяти человек, слегка поплутав по внутренностям корабля, я уже знал, что это такое, доставил меня на нижнюю палубу. Тоже интересное место. Освещения поменьше, но места хватает. А самое главное, что мне предоставлялась новая возможность встретиться с остальными членами своей стаи.
Огромная пещера – трюм, со множеством металлических лежанок, застеленных деревянными подстилками. На них лежали, сидели, стояли. Люди. Члены стаи. Братья.
– Это твое место, – один из членов конвоя неосторожно задел мою спину,и я уткнулся носом в круглую ножку лежанки, – Запомни номер на кровати. Отныне ты станешь отзываться только на него.
Я уперся глазами в небольшую пластмассовую пластину в изголовье. Джи—Ай—666 —косая черта—1. Могли бы просто нацарапать мое настоящее имя. Счастливчик – звучит куда благороднее.
– А—а… – я только хотел поделиться предложением с конвоем, но увидел лишь спины, скрывающиеся в выходном проеме. Дверях, если не ошибаюсь.
– Эй, урод, ты с какой планеты?
С соседней кровати на меня уставились маленькие, зеленые глазки. Неприятный тип, сообразил я, но врожденное чувство такта не позволили оставить вопрос без ответа.
– Не знаю. Просто с планеты.
– Когда тебя взяли, урод? – какие любопытные, даже милые новые братья.
– Не знаю. Недавно. Я успел только один раз проголодаться.
Я попробовал на жесткость деревянную подстилку на кровати. А ничего. Немного мягковата, но должно быть спать на ней одно наслаждение. Хотя кроватка, как лежанка, могла быть и попрочнее.
Закинув ноги на невысокую подставку с краю, я привычно улегся на подложенные руки и приготовился вздремнуть. Только человек с соседней лежанки имел на мой счет свои планы.
– Урод! Так это тебя прозвали дикарем? – говоривший неприятно рассмеялся, обнажив крепкие, белые зубы.
А я все никак не мог вспомнить значение одного слова.
Урод. Урод. Ур… Ну конечно! Определение человека, имеющего необычное строение мышц лица.
– Спасибо, – я приподнял чуть голову и кивнул мужику с соседней кровати, – Вы тоже урод. А насчет дикаря – вполне возможно. Раза два или три ко мне обращались именно так.
Мне показалось, что человек слегка обиделся за то, что я хорошо отозвался о его внешности. Право, он этого не заслуживал. Ну и морда!
Я отвернулся и постарался заснуть. Дома, скорее всего, уже наступил день. А я, мало того, что с пустым желудком, так еще и устал, словно всю ночь шлялся по Дорогам. А насчет еды, можно поинтересоваться у соседа. Надеюсь, он не попросит за это слова Обещания. Я то ответил на всё, что его интересовало.
Я перевернулся:
– А где здесь можно найти…
Харя мужика находилась на расстоянии одной двадцатой меры от моего носа. Не меняя положения головы, я скосил глаза на подрагивающую руку соседа. У него в кисти сверкала узкая острая железяка. Кстати, хороший повод, чтобы познакомиться поближе:
– Это что, урод? – я схватил железку ладонью и потянул на себя. Мужик уперся, покраснел и стал дергать рукой туда—сюда.
Я только улыбнулся. Потому, что я не идиот и прекрасно представляю, что такое нож и как он остер. Но мои ладошки выдерживали даже неосторожно схваченные лопатки Росси.
Мужик сдох слишком быстро. Даже неинтересно.
– Отпусти, – немного тише обычного, проговорил он, – Я больше не буду. Извини.
Извинения дают только ночной жертве, которую лишают жизни. А лично я не собирался делать ничего такого. Но все равно:
– Извиняю. Где здесь можно перекусить? И не смотри на меня, как на Кротогона. Это что? Слишком сложно?
Вот что значит разговаривать вежливо. Мужик быстро спрятал нож, сполз под кровать и вытащил лист, свернутый кульком. По человечески – бумажный пакет.
– Вот. Бери. Ешь. Не жалко… – да мужик, вообще, человек с большой буквы! Как и я – Охотник.
В пакете я не нашел ни земляных червяков, ни сладких слизняков, ни даже сластры. Только круглые, приплюснутые с двух сторон, металлические коробки.
– " Днев—ной Ленч Ту—рис—та", – по складам прочитал я, – Это что за « Ленч Туриста» ? И как его употреблять?
– Просто вскрываешь крышку и ешь.
Немного подумав, я обвел ногтем мизинца по большому радиусу банки, вспарывая крышку. Вполне возможно, что я сделал что—то не так потому, что человек имеющий необычное строение мышц лица как—то странно охнул и произнес несколько не совсем понятных слов, определение которых не поддается нормальному переводу на язык Ночных Охотников.
По вкусу «Турист» напоминал мясо протухшего на солнце Зукра. Но не в моем положении разбирать вкусовые качества предлагаемой пищи. Восьми банок хватило, чтобы привести изголодавшийся желудок в порядок.
Приняв горизонтальное положение на кровати, с внутренним удовлетворением слушая сытое урчание вздутого живота, я вежливо попросил человека, со слезами на глазах убирающего в пакет опустошенные жестянки:
– Рассказывай.
– О чем? – недоуменно пожал тот плечами, показывая, насколько непонятливы бывают люди.
– Хотя бы о том, для чего нас тут держат? Что собираются делать? И что означает слово – продукт?
– Так ты ничего не знаешь?
Я вздохнул. И совсем не потому, что возмущался недалекой мыслью мужика. Просто мне было слишком хорошо. Тепло и сытно.
– Я же сказал, что прибыл на корабль совсем недавно.
– Мы – рабы.
Рабы. Представители людей не имеющих права голоса, права распоряжения своей жизнью. Не имеющих права на все права.
– Для чего? – в последнее время мне и так не слишком везло, чтобы расстраиваться из—за таких мелочей, как отсутствия иллюзорных прав, в которых я ни черта не понимал.
Далее сосед поведал душещипательную историю о том, что вот уже много лет, на одной из планет засекреченной звездной системы существует невольничий рынок. Рабы в наше, точнее сказать, их время, стоят довольно дорого. Качественные рабы, замечу.
Настоящий звездный крейсер, на котором мы находились, является штатной единицей неофициального флота, работающего на боссов работоргового союза. В его задачу входит облет дальних обитаемых планет и добыча человеческого материала. Неважно какого. Преступников, отбывающих заключение, от которых правительство согласно избавиться за любые деньги. Беспробудных пьяниц, сумевших поставить отпечаток пальца на договоре. Или просто сообразительных дикарей. Таких, как я.
Далее получившие статус раба люди проходят начальную обработку, а потом выставляются на аукционе. Где их покупают за большие, и не очень, деньги различные толстосумы. Для чего?
– Купят, узнаешь, – сосед глубокомысленно задрал вверх указательный палец, но затем мгновенно сник, – Кому как повезет. Можно попасть на урановые рудники и загнуться там через два месяца. Можно прислугой в дом. Это лучше. А бывает, что и для утех покупают. Я ж говорю, кому как повезет. Впрочем я и сам все знаю через пятые уши. Но должен сказать, что раб это последнее во вселенной дело.
– А сбежать?
– Смеешься? Ты даже не представляешь, в каком созвездии находиться твоя планета.
Веселое дельце путешествовать в один конец. Но с другой стороны я в своей стае. И должен принимать ее такой, какая она есть. С всеми недостатками и непонятными пока правилами. По крайней мере, пока что ничего плохого со мной не случилось. Будем надеяться, что и дальше все пойдет хорошо. Блин.
– Предварительный заключенный Джи—Ай—шестьсот шестьдесят шесть дробь один на выход.
– Это тебя, – сосед показал глазами на открывшиеся двери, в которых нетерпеливо переминались охранники.
– Да нет, – махнул я рукой, – У меня между шестеркой и единицей косая черта.
– Джи—Ай—шестьсот шестьдесят шесть дробь один! Незамедлительно на выход. – повторил голос из потолка.
– Не стоит злить их, – посоветовал мужик, – После третьего раза они запихивают непонятливых в карцер. Иди.
А может так все и есть. Пойду, прогуляюсь. Не убудет.
Снаружи ждало сопровождение из двух человек. Уважение ко мне, как к индивидууму явно падало.
– Давай, двигай.
– Что двигать и куда ? – задал я вопрос, но, наверно, в не в той форме, так как получил по шее. Что мне нравиться в языке людей, это то, что даже если говоришь, что по шее, то получаешь по всем частям тела без разбору.
Двинули мы в небольшой зальчик с одним единственным столом и, стоящим за ним, креслом. За креслом – звездное ночное небо. В кресле крупный лысый человек.
Люди, которые меня привели, пристегнули к железкам на руках тонкие цепочки и закрепили их в приспособления в полу. Это называется – принять все меры безопасности.
– Это он? – лица я не видел. Человек сидел, уткнувшись в бумаги.
– Да. Сэр!
– Он обработан? – лысина дернулась, но не изменила положения.
– Да. Сэр!
– Сопроводительные бумаги?
– Да. Сэр! – один из стоявших рядом со мной лихо щелкнул каблуками и протянул господину Сэру красную папку. Или портфель. Или дипломат. Но что—то подал точно.
– Свободны, – лысина без изменений.
– Но… Сэр!
– Свободны! – рявкнула лысина более выразительно.
Конвой еще раз щелкнул каблуками и поспешно убрался.
Человек за столом пододвинул красную папку поближе, раскрыл и стал читать вполголоса:
– Принят на корабль тринадцатого числа на планете ХL—1864, пятьдесят четвертой системы созвездия Рыб. Я и сам знаю, где он принят. Так… Других представителей не захвачено… Оказала сопротивление… Предпринята нулевая атака… Ясно… Дальше.. Ярко выраженная гуманоидная ориентация. Интересно… Коэффициент умственного развития не определяется. Почему? Гуманоидный патанцеал не определяется. Непонятно… Физические критерии не вписываются в шкалу определения. Странно… Ориентировочная стоимость на рынке… – после этих слов человек удивленно присвистнул и впервые за всю нашу встречу поднял голову.
Я чуть не свалился. В моем новом словаре, конечно, имелось определение человеческому уродству. Чучело, пугало, страшилище, рыло, морда, мурло. Но не одно из этих слов явно не подходило к тому, что я видел. Возьмите хороший кусок свежего мяса и часа три колошматьте его камнем. Потом то, что получилось исполосуйте вкось и вкривь острым ножом. В заключении посыпьте белой пылью. И даже тогда не получиться похоже.
– Знаешь, во сколько тебя оценили мои эксперты? Не знаешь. Эта сумма составляет… – мурло на мгновение замолчало и сорвалось в бешенном крике, от чего я чуть не испугался, – Что ты уставился на меня, словно на рождественскую елку. Глаза в пол. Быстро!
Я мог, конечно, возмутиться, но мне стало интересно, во сколько же меня оценили корабельные эксперты? И стал смотреть строго на свои черные, от постоянного ползанья по Тропинкам, пальцы ног.
Мурло быстро отошел:
– Сумма оценки превышает на сегодняшний час половину стоимости всего захваченного товара. А если учесть, что на рынке к этой цифре прибавиться стоимость испорченного оборудования, то… Тебя стоит залить спиртом и выставить как самый дорогой экспонат в Геральдическом музее на матушке Андромеде.
Не всё, даже более чем не всё понял я, но загордился. А что? Значит есть чему стоить. Но следующие слова лысого слегка охладили:
– Но вот вопрос? Кто тебя такого возьмет?
Человек вышел из—за стола, приблизился к стене с ночным небом и скорее для себя добавил:
– Не представляю.
Мне надоело стоять истуканом.
– Сэр. Я могу поговорить с вами? У меня имеется вопрос.
Звук моего голоса, казалось, даже озадачил урода.
– Вопрос? Поговорить? Со мной? Действительно ценный экземпляр. Хорошо. Но только один вопрос. И не слишком заумный.
Я и не собирался.
Выставив торчком правый мизинец руки, я резанул им по металлу наручников, ( а я все вспоминал, как они называются), разогнул железо, проделал ту же самую операцию со второй цепью и блаженно растер порядком стянутые кисти. После чего, да простит меня господин Сэр, оторвал от пола глаза и взглянул в лицо лысого.
После такого знака внимания следует ожидать положительного развития событий, и поэтому я стал с нарастающей надеждой смотреть в ближайшее будущее.
Предчувствия не обманули.
Люди, а точнее два самца, подхватили меня под мышки и потащили к выходу из кладовки.
Я попытался объяснить им, что могу свободно передвигаться и сам. Но как говорил папа – сытый голодного не скушает. Люди понимали меня также, как холодные камни.
Я никогда не встречал в Тверди таких скучных, выглаженных Дорог. Одни входа и выходы. В большие и маленькие кладовки и пещерки. Ни тебе тут подземных водопадов, ни тухлых болотцев. Ничего. Зато освещение ! Отец бы за такое расточительное употребление светящихся камней выгнал из клана без слов и напутствий.
С правой руки – горит. С левой – горит. Над головой – мерцает. Даже под ногами время от времени – помаргивает.
Но интересно. Даже, я бы заметил, радостно.
Иногда нам по Дороге встречались другие люди. Они смотрели на меня, как на пойманного речного паука у которого не три, а всего лишь одна голова. Я старался вежливо раскланиваться, дабы не сочли за полного невежду, но поддерживающие меня люди никак не разрешали хлопать ладонями по шее. А без этого приветствие – не приветствие.
Когда меня втолкнули в очередную пещеру, то я удивился. А смею заметить, что даже Росси говорила, что удивить меня может только смерть Большого Леса. Но в данном случае, я не сдержался.
Большая пещера с двойным, слишком неэкономным освещением. Лежанки, поднятые над полом на высоту одной меры и застланные широкими белыми листьями. ( Я сказал «листьями» только потому, что не знал, как называются эти белые, широкие образования на самом деле. ) И еще масса всяких ненужных предметов, которые я в жизни ни разу не встречал и тем более не знал для чего они предназначены.
Люди стояли, сидели, говорили, пили и еще Великое Светило знает что делали, пользуясь этими штуками.
Когда я зашел, а точнее сказать, когда меня ввели под руки в пещеру, все разом оторвались от стояния, сидения, говорения и еще Великое Светило знает что делания.
И все посмотрели на меня.
Я скромный Ночной Охотник. ( То, что осталось всего два планетных года до официального утверждения Старейшинами, я напоминать больше не собираюсь.) Я не избалован вниманием. В своей недолгой десятилетней жизни я встречался с весьма узким кругом близких мне существ и просто физически не выношу, когда меня пристально изучают несколько десятков пар тупых, пучеглазых глаз. ( Это все таки моя стая и я тоже имею право на собственное мнение о ней.) Короче, нервы мои не выдержали и я сорвался.
Папа долго учил меня драться, с самого раннего детства вбивая в мои зеленые мозги одно правило. Если хочешь стать настоящим Ночным Охотником и выжить в Тверди – махай руками и ногами одновременно.
В свое время я довольно тщательно изучил собственное тело, отмечая те части, которые следует защищать при нападении в первую очередь. Никогда не думал, что это может пригодиться.
Усмиряли меня всей стаей. Или теми членами стаи, которые присутствовали на данном Собрании.
Не все могли похвастаться, что лично поздоровались со мной, но большинство были удовлетворены полностью. Мы побили, поломали, порушили немного всякой дряни. В общем всем понравилось.
Закончилось все тем, что в пещеру вбежали люди с плюющимися какой—то гадостью длинными палками, натыкали в меня массу иголок, после чего я мирно свалился подремать в общую кучу к уже лежавшим, не без моей помощи, членам Совета.
Люблю просыпаться, когда на Поверхности наступает ночь. Горячие лучи Великого Светила за долгий день глубоко прогрели Твердь, а подземные источники, словно тугими жилами окутавшие землю, впитали это тепло и теперь старательно, крупица за крупицей выплескивают его наружу. Самое подходящее время для Охоты. Ни холодно, ни жарко. Потянешься, хрустнешь всеми, неизвестно сколько их там, суставами и вперед, только успевай за Росси по лабиринтам Дорог Тверди.
Не то что здесь. Не успел в родную стаю втиснуться, как мне сразу создают невыносимые условия существования. Руки привязаны. Ноги привязаны. Голова… Голова, вообще, в какой—то железной штуке болтается. И по всему телу белые полоски налеплены. А от них кишки разноцветные по всем сторонам.
Чувствую, что—то нехорошее хотят со мной сотворить. А ничего поделать не могу. Состояние не то. Свободы не хватает.
А вокруг суета. Люди снуют, как во время случки полевые букашки. А по стенам огоньки бегают и… Ну не знаю я, что там вообще происходит. Что я в жизни то видел?
То, что случилось со мной в следующие несколько секунд я могу сравнить только со смертельным укусом земляного Питона. Резкая боль по всему телу, начиная от головы, сознание стремительно гаснет и все вокруг покрывается непроглядной темнотой. Мозги превращаются в кашу, и мысль, безумно испугавшись нахлынувшей боли, покидает корчащее тело.
Великое Светило знает сколько времени спустя.
Обрывки робких мыслей, словно капли подземной влаги просачивались из темноты, сливались, образовывая слова и образы, чтобы через вечность мгновений обрести свое место в заново рожденном сознании.
Грустно. Грустно, когда к члену стаи относятся с такой ненужной жестокостью. Допустим, я могу понять зачем связали. Необычный пленник слишком безумен, чтобы держать его свободным. Но зачем мучить тело, зачем вырывать из чужого мозга мысли, раздирать их на мелкие куски и запихивать обратно в беспорядке и хаосе. Не по человечески это. Человек – человеку брат.
Чат?! Остановись на мгновение. Что—то странное происходит с мыслями. Словно окружающий мир заново покрашен разноцветными красками. Новое восприятие слов, образов, даже поступков. Й—о—хо! ( Боевой крик самцов Ночных Охотников.)
Что это все может значить? Очевидный ответ? Судя по тому, что я в состоянии собрать и произнести пару, другую фраз на языке новой стаи, надо мной издевались не зря. Кой чему научили. А ты ожидал чего—то другого? Именно этого ты и ожидал.
Теперь пора открыть глаза, подняться и найти кого—нибудь, с кем можно поделиться новым открытием.
Поочередное выполнение намеченного плана задержалось на второй позиции. Глаза я открыл, а вот подняться не смог. Потому как никто не побеспокоился освободить меня от веревок. В существовании Ночных Охотников никогда не было места определению плена. Ночные Охотники слишком независимы, чтобы позволить себе подобную роскошь. И то состояние, в котором я находился на данную минуту, я мог назвать только временным стеснением свободы. Что абсолютно не оправдывало действий новой стаи по отношению ко мне. Люди, люди… На этот раз вокруг не слишком много народу. («Народ» – правда красивое слово?) Два самца, точнее сказать – мужика – человека за столом курят и перебрасываются небольшими прямоугольниками.
В мозгах зазвенело, и из внутреннего ящика мозга вылетело несколько предположительных определений бумажных прямоугольников. Деньги, железнодорожные билеты, карты, туалетная бумага. Я выбрал последнее, наиболее подходящее и знакомое.
Сидят два мужика за столом, курят и перебрасываются туалетной бумагой.
– Он очнулся, – говорит один, откладывает в сторону прямоугольники, встает, подходит ко мне.
– Не приближайся к нему близко. Лейтенант предупредил, что от дикаря можно ожидать чего угодно, – говорит второй и тоже откладывает прямоугольники, встает, подходит ближе.
– Станет буянить, придется парочку раз приласкать, – первый.
– Лейтенант запретил. Говорит, что дикарь погромил столько аппаратуры, что за него придется просить двойную цену, – второй.
– Ишь ты! – первый.
– Ага, – второй.
Я решил, что достаточно находился за языковым барьером :
– Гм– гм.
Мужики сиганули от меня аж на пять мер. Вернее сказать метра на три. А я всего лишь попытался прочистить горло. Но толи люди плохо знали свой язык, толи я чего напутал, но не получилось. Один из них бросился к столу и заорал, словно на него набросились древесные клопы:
– Лейтенант Кант! Лейтенант Кант! Докладывает двенадцатый пост. Дикарь очнулся и проявляет агрессивность. Нужно ли нам ввести его в повторный транс?
Странные люди. Но более странны вещи людей. Стол хрюкнул и заговорил человеческим голосом:
– Это лейтенант Кант. Никаких повторных трансов. Сейчас прибудет конвой с нижней палубы и заберет его… Но сначала с дикарем хочет поговорить доктор Ли. Дождитесь его и обеспечьте надлежащие меры безопасности.
Это радует. То, что меня заберут из этой неприятной пещеры и то, что со мной хочет поговорить что—то там такое по имени Ли. Но более радует то, что я осмыслил, понял, разобрался, осознал все то, что только что услышал, воспринял.
Пока мужики обеспечивали меры безопасности – проверяли, хорошо ли я привязан – я терпеливо ждал. Чего—чего, а ждать Охотники умеют.
Бывало сидишь в пещере. На Поверхности ночь. Желудок от голода сводит, хоть тресни. А отец только к утру подойдет. Вот и ждешь, заглушая чувство голода безвкусными мокрицами. А потом появляется папа и приносит здорового такого, толстого и упитанного Крыля…
– Это и есть наш знаменитый дикарь?
Я и не заметил, как и откуда появился этот человек. Ли. Маленький, маленький. Пухленький, пухленький. На носу… очки. Вот.
– Так точно, господин Ли, – видать важная персона, раз мужики перед ним в пояс раскланиваются.
Господин Ли безбоязненно подошел вплотную, тыкнул пальцем в живот, от чего стало щекотно и, коверкая нормальный человеческий язык, на каком то совершенно идиотском наречии, спросил:
– Кто есть ты дикарь ?
Я решил, что поступлю правильно, сделав маленькому человеку приятное:
– Я ни есть дикарь. Я есть и быть Человек.
Господин Ли поморщился и, обернувшись к мужикам, бросил:
– Гипно обучение прошло не слишком чисто. Продукт выхода на три балла занижен, – хоть убейте, о чем это он, не знаю.
– Все по полной программе, господин Ли.
– Вы же прекрасно понимаете, что с таким дефектом цена продукта будет сильно снижена. А у нас и так, слишком большие расходы.
Господин Ли вновь обратился ко мне и, тщательно подбирая слова , прокаркал:
– Ты сейчас идти конвой нижняя палуба.
Мне стало грустно. Только – только завязался интереснейший диалог с господином Ли, как меня отправляют в непонятное место в сопровождении какого—то конвоя.
– Господин Ли! Не могли бы вы быть так любезны, чтобы объяснить мне всю сложность происходящей ситуации? Где я нахожусь? Как долго продержат меня связанным? И кормят ли у вас гостей? – немного подумал и для красоты сказанного добавил, – Блин.
Не думал, что Ли так неадекватно воспримет поставленные перед ним вопросы. Он скуксился, обернулся к мужикам и зло прочирикал:
– Какого черта?
Мужики стали объяснять, что, мол, и сами ничего не понимают. Продукт, как продукт. Буйный только.
Ли ко мне:
– Значит у вас все нормально с языком?
Я высунул язык, сдвинул глаза, внимательно рассмотрел его, не нашел никаких существенных изменений и выдал заключение:
– Да вроде того.
– Мда, – сказал Ли, еще раз ткнув пальцем в живот. Потом заглянул в рот, поковырялся в волосах, подул в ухо , – Тогда ответь, что у тебя с пальцами рук?
Если бы спросили, что у меня с головой, я с удовольствием ответил. А что с пальцами? Пальцы, как пальцы.
– Пальцы, как пальцы. Ли.
– Освободите ему руку, – приказал Ли мужикам. Те не слишком охотно выполнили просьбу доктора. Ли поднял к моему носу свою руку, растопырил ее :
– Вот сравни. А у тебя ?
Я сравнил. Ну, если говорить честно, некоторое отличие имело место. Ничего удивительно и все можно объяснить. Попробуйте десять планетных лет поковыряться в Тверди и у вас тоже ногти станут прочными, словно камень, острыми, как болотная травка. А кожа загрубеет до твердости каменного дерева Боабуба.
– Ну и что?
– Я тоже думаю, ну и что? Но данные характеристики влияют на стоимость товара.
– Не понимаю.
– И не поймешь.
Вот такая интересная у нас получилась беседа. После которой в пещеру, извините, в каюту прибыл конвой. Конвой это когда пять вооруженных человек доставляют с применением подручных средств в определенное место одного, причем с надетыми на запястья железками.
Кстати, немного интересной информации. Язык людей сложен, но достаточно красив. Не все слова имели для меня определенный смысл. Это происходило примерно так. Мне, предположим, говорят : – « Двигай вперед.» Я со своей стороны раскладываю слова по полочкам и уясняю, что в данное время мне приказывают поочередно передвигая нижние конечности направляться в ту сторону, куда направлен взгляд. Или я хочу сказать, что хочу в туалет. Первоначально, в голове данная просьба вырисовывается как – «Мне желательно как можно скорее, поочередно передвигая нижние конечности, направиться в небольшое помещение, служащее для принятия излишек, скопившейся в теле влаги, непригодной для питья.»
Но я довольно быстро уяснил, что гораздо удобнее говорить меньше. Результат быстрее наступит.
Я слегка оторвался. Так вот. Конвой из пяти человек, слегка поплутав по внутренностям корабля, я уже знал, что это такое, доставил меня на нижнюю палубу. Тоже интересное место. Освещения поменьше, но места хватает. А самое главное, что мне предоставлялась новая возможность встретиться с остальными членами своей стаи.
Огромная пещера – трюм, со множеством металлических лежанок, застеленных деревянными подстилками. На них лежали, сидели, стояли. Люди. Члены стаи. Братья.
– Это твое место, – один из членов конвоя неосторожно задел мою спину,и я уткнулся носом в круглую ножку лежанки, – Запомни номер на кровати. Отныне ты станешь отзываться только на него.
Я уперся глазами в небольшую пластмассовую пластину в изголовье. Джи—Ай—666 —косая черта—1. Могли бы просто нацарапать мое настоящее имя. Счастливчик – звучит куда благороднее.
– А—а… – я только хотел поделиться предложением с конвоем, но увидел лишь спины, скрывающиеся в выходном проеме. Дверях, если не ошибаюсь.
– Эй, урод, ты с какой планеты?
С соседней кровати на меня уставились маленькие, зеленые глазки. Неприятный тип, сообразил я, но врожденное чувство такта не позволили оставить вопрос без ответа.
– Не знаю. Просто с планеты.
– Когда тебя взяли, урод? – какие любопытные, даже милые новые братья.
– Не знаю. Недавно. Я успел только один раз проголодаться.
Я попробовал на жесткость деревянную подстилку на кровати. А ничего. Немного мягковата, но должно быть спать на ней одно наслаждение. Хотя кроватка, как лежанка, могла быть и попрочнее.
Закинув ноги на невысокую подставку с краю, я привычно улегся на подложенные руки и приготовился вздремнуть. Только человек с соседней лежанки имел на мой счет свои планы.
– Урод! Так это тебя прозвали дикарем? – говоривший неприятно рассмеялся, обнажив крепкие, белые зубы.
А я все никак не мог вспомнить значение одного слова.
Урод. Урод. Ур… Ну конечно! Определение человека, имеющего необычное строение мышц лица.
– Спасибо, – я приподнял чуть голову и кивнул мужику с соседней кровати, – Вы тоже урод. А насчет дикаря – вполне возможно. Раза два или три ко мне обращались именно так.
Мне показалось, что человек слегка обиделся за то, что я хорошо отозвался о его внешности. Право, он этого не заслуживал. Ну и морда!
Я отвернулся и постарался заснуть. Дома, скорее всего, уже наступил день. А я, мало того, что с пустым желудком, так еще и устал, словно всю ночь шлялся по Дорогам. А насчет еды, можно поинтересоваться у соседа. Надеюсь, он не попросит за это слова Обещания. Я то ответил на всё, что его интересовало.
Я перевернулся:
– А где здесь можно найти…
Харя мужика находилась на расстоянии одной двадцатой меры от моего носа. Не меняя положения головы, я скосил глаза на подрагивающую руку соседа. У него в кисти сверкала узкая острая железяка. Кстати, хороший повод, чтобы познакомиться поближе:
– Это что, урод? – я схватил железку ладонью и потянул на себя. Мужик уперся, покраснел и стал дергать рукой туда—сюда.
Я только улыбнулся. Потому, что я не идиот и прекрасно представляю, что такое нож и как он остер. Но мои ладошки выдерживали даже неосторожно схваченные лопатки Росси.
Мужик сдох слишком быстро. Даже неинтересно.
– Отпусти, – немного тише обычного, проговорил он, – Я больше не буду. Извини.
Извинения дают только ночной жертве, которую лишают жизни. А лично я не собирался делать ничего такого. Но все равно:
– Извиняю. Где здесь можно перекусить? И не смотри на меня, как на Кротогона. Это что? Слишком сложно?
Вот что значит разговаривать вежливо. Мужик быстро спрятал нож, сполз под кровать и вытащил лист, свернутый кульком. По человечески – бумажный пакет.
– Вот. Бери. Ешь. Не жалко… – да мужик, вообще, человек с большой буквы! Как и я – Охотник.
В пакете я не нашел ни земляных червяков, ни сладких слизняков, ни даже сластры. Только круглые, приплюснутые с двух сторон, металлические коробки.
– " Днев—ной Ленч Ту—рис—та", – по складам прочитал я, – Это что за « Ленч Туриста» ? И как его употреблять?
– Просто вскрываешь крышку и ешь.
Немного подумав, я обвел ногтем мизинца по большому радиусу банки, вспарывая крышку. Вполне возможно, что я сделал что—то не так потому, что человек имеющий необычное строение мышц лица как—то странно охнул и произнес несколько не совсем понятных слов, определение которых не поддается нормальному переводу на язык Ночных Охотников.
По вкусу «Турист» напоминал мясо протухшего на солнце Зукра. Но не в моем положении разбирать вкусовые качества предлагаемой пищи. Восьми банок хватило, чтобы привести изголодавшийся желудок в порядок.
Приняв горизонтальное положение на кровати, с внутренним удовлетворением слушая сытое урчание вздутого живота, я вежливо попросил человека, со слезами на глазах убирающего в пакет опустошенные жестянки:
– Рассказывай.
– О чем? – недоуменно пожал тот плечами, показывая, насколько непонятливы бывают люди.
– Хотя бы о том, для чего нас тут держат? Что собираются делать? И что означает слово – продукт?
– Так ты ничего не знаешь?
Я вздохнул. И совсем не потому, что возмущался недалекой мыслью мужика. Просто мне было слишком хорошо. Тепло и сытно.
– Я же сказал, что прибыл на корабль совсем недавно.
– Мы – рабы.
Рабы. Представители людей не имеющих права голоса, права распоряжения своей жизнью. Не имеющих права на все права.
– Для чего? – в последнее время мне и так не слишком везло, чтобы расстраиваться из—за таких мелочей, как отсутствия иллюзорных прав, в которых я ни черта не понимал.
Далее сосед поведал душещипательную историю о том, что вот уже много лет, на одной из планет засекреченной звездной системы существует невольничий рынок. Рабы в наше, точнее сказать, их время, стоят довольно дорого. Качественные рабы, замечу.
Настоящий звездный крейсер, на котором мы находились, является штатной единицей неофициального флота, работающего на боссов работоргового союза. В его задачу входит облет дальних обитаемых планет и добыча человеческого материала. Неважно какого. Преступников, отбывающих заключение, от которых правительство согласно избавиться за любые деньги. Беспробудных пьяниц, сумевших поставить отпечаток пальца на договоре. Или просто сообразительных дикарей. Таких, как я.
Далее получившие статус раба люди проходят начальную обработку, а потом выставляются на аукционе. Где их покупают за большие, и не очень, деньги различные толстосумы. Для чего?
– Купят, узнаешь, – сосед глубокомысленно задрал вверх указательный палец, но затем мгновенно сник, – Кому как повезет. Можно попасть на урановые рудники и загнуться там через два месяца. Можно прислугой в дом. Это лучше. А бывает, что и для утех покупают. Я ж говорю, кому как повезет. Впрочем я и сам все знаю через пятые уши. Но должен сказать, что раб это последнее во вселенной дело.
– А сбежать?
– Смеешься? Ты даже не представляешь, в каком созвездии находиться твоя планета.
Веселое дельце путешествовать в один конец. Но с другой стороны я в своей стае. И должен принимать ее такой, какая она есть. С всеми недостатками и непонятными пока правилами. По крайней мере, пока что ничего плохого со мной не случилось. Будем надеяться, что и дальше все пойдет хорошо. Блин.
– Предварительный заключенный Джи—Ай—шестьсот шестьдесят шесть дробь один на выход.
– Это тебя, – сосед показал глазами на открывшиеся двери, в которых нетерпеливо переминались охранники.
– Да нет, – махнул я рукой, – У меня между шестеркой и единицей косая черта.
– Джи—Ай—шестьсот шестьдесят шесть дробь один! Незамедлительно на выход. – повторил голос из потолка.
– Не стоит злить их, – посоветовал мужик, – После третьего раза они запихивают непонятливых в карцер. Иди.
А может так все и есть. Пойду, прогуляюсь. Не убудет.
Снаружи ждало сопровождение из двух человек. Уважение ко мне, как к индивидууму явно падало.
– Давай, двигай.
– Что двигать и куда ? – задал я вопрос, но, наверно, в не в той форме, так как получил по шее. Что мне нравиться в языке людей, это то, что даже если говоришь, что по шее, то получаешь по всем частям тела без разбору.
Двинули мы в небольшой зальчик с одним единственным столом и, стоящим за ним, креслом. За креслом – звездное ночное небо. В кресле крупный лысый человек.
Люди, которые меня привели, пристегнули к железкам на руках тонкие цепочки и закрепили их в приспособления в полу. Это называется – принять все меры безопасности.
– Это он? – лица я не видел. Человек сидел, уткнувшись в бумаги.
– Да. Сэр!
– Он обработан? – лысина дернулась, но не изменила положения.
– Да. Сэр!
– Сопроводительные бумаги?
– Да. Сэр! – один из стоявших рядом со мной лихо щелкнул каблуками и протянул господину Сэру красную папку. Или портфель. Или дипломат. Но что—то подал точно.
– Свободны, – лысина без изменений.
– Но… Сэр!
– Свободны! – рявкнула лысина более выразительно.
Конвой еще раз щелкнул каблуками и поспешно убрался.
Человек за столом пододвинул красную папку поближе, раскрыл и стал читать вполголоса:
– Принят на корабль тринадцатого числа на планете ХL—1864, пятьдесят четвертой системы созвездия Рыб. Я и сам знаю, где он принят. Так… Других представителей не захвачено… Оказала сопротивление… Предпринята нулевая атака… Ясно… Дальше.. Ярко выраженная гуманоидная ориентация. Интересно… Коэффициент умственного развития не определяется. Почему? Гуманоидный патанцеал не определяется. Непонятно… Физические критерии не вписываются в шкалу определения. Странно… Ориентировочная стоимость на рынке… – после этих слов человек удивленно присвистнул и впервые за всю нашу встречу поднял голову.
Я чуть не свалился. В моем новом словаре, конечно, имелось определение человеческому уродству. Чучело, пугало, страшилище, рыло, морда, мурло. Но не одно из этих слов явно не подходило к тому, что я видел. Возьмите хороший кусок свежего мяса и часа три колошматьте его камнем. Потом то, что получилось исполосуйте вкось и вкривь острым ножом. В заключении посыпьте белой пылью. И даже тогда не получиться похоже.
– Знаешь, во сколько тебя оценили мои эксперты? Не знаешь. Эта сумма составляет… – мурло на мгновение замолчало и сорвалось в бешенном крике, от чего я чуть не испугался, – Что ты уставился на меня, словно на рождественскую елку. Глаза в пол. Быстро!
Я мог, конечно, возмутиться, но мне стало интересно, во сколько же меня оценили корабельные эксперты? И стал смотреть строго на свои черные, от постоянного ползанья по Тропинкам, пальцы ног.
Мурло быстро отошел:
– Сумма оценки превышает на сегодняшний час половину стоимости всего захваченного товара. А если учесть, что на рынке к этой цифре прибавиться стоимость испорченного оборудования, то… Тебя стоит залить спиртом и выставить как самый дорогой экспонат в Геральдическом музее на матушке Андромеде.
Не всё, даже более чем не всё понял я, но загордился. А что? Значит есть чему стоить. Но следующие слова лысого слегка охладили:
– Но вот вопрос? Кто тебя такого возьмет?
Человек вышел из—за стола, приблизился к стене с ночным небом и скорее для себя добавил:
– Не представляю.
Мне надоело стоять истуканом.
– Сэр. Я могу поговорить с вами? У меня имеется вопрос.
Звук моего голоса, казалось, даже озадачил урода.
– Вопрос? Поговорить? Со мной? Действительно ценный экземпляр. Хорошо. Но только один вопрос. И не слишком заумный.
Я и не собирался.
Выставив торчком правый мизинец руки, я резанул им по металлу наручников, ( а я все вспоминал, как они называются), разогнул железо, проделал ту же самую операцию со второй цепью и блаженно растер порядком стянутые кисти. После чего, да простит меня господин Сэр, оторвал от пола глаза и взглянул в лицо лысого.