Страница:
Майор остановился у фонтана, смочил платок и вытер им руки.
— Революция откладывается на неопределенное время, — сказал он. — Мой вам совет: если решите поиграть с миллионерами, постарайтесь выйти из игры до полуночи. А потом — быстрее заканчивайте свои дела в Тирби и уезжайте отсюда. Не задерживайтесь ни на минуту. А сейчас извините, мне надо побыть одному.
Где-то наверху скрипнула половица. Илья поднял голову и оглядел открытую галерею второго этажа. Через сводчатые окна пробивался теплый свет, на розовых занавесках темнели силуэты — там, наверху, было царство рулетки.
Два окна в углу оставались темными. И одно из них казалось темнее другого — оно было открыто.
— Побыть одному? У вас тут свидание, у фонтана?
Илья не отводил взгляда с открытого окна. Свет лампы бил в лицо, и он поднял ладонь, прикрывая глаза.
— Послушайте, Билли…
— Свидание с дамой? Как интересно… — Ему казалось, что за окном кто-то стоит. И не просто стоит, а пристально смотрит на них. — Кажется, я знаю, куда вы так спешите. Там, на галерее, отдельные номера?
Он с усмешкой показал пальцем на открытое окно. Майор оглянулся — и резко толкнул Илью в грудь, а сам бросился наземь.
Хлопнул выстрел, и пуля расплющилась о каменный бортик фонтана. Илья присел за куст, выхватив револьвер. Окно снова озарилось вспышкой, и после выстрела майор застонал. Его сюртук просвечивал сквозь ветви куста, и Остерман подумал: «Отличная мишень. Следующая пуля будет для майора последней».
В окне показалось смутное пятно, и Остерман выстрелил, целясь чуть ниже. Раздался приглушенный вскрик, а потом два новых выстрела.
Илья метнулся в сторону, споткнулся и больно ударился локтями о камни дорожки, но не выронил оружие. По галерее кто-то бежал. Он слышал быстрые гулкие шаги и провожал их движением ствола. Вот над перилами показался силуэт. Вытянулась рука с револьвером. Человек целился сверху в лежащего Кардосо.
Пылающее пятно лампы слепило Илью, но он все же выстрелил. Почти одновременно рявкнул еще чей-то кольт, и еще.
Перила с треском проломились под тяжестью падающего тела, и человек свалился прямо в фонтан.
— Майор? — вполголоса позвал Илья, оглядываясь и пытаясь вспомнить, сколько патронов он истратил. — Вы ранены?
— Нет.
— Я же слышал, как вы стонали.
— Обычная уловка, — ответил Кардосо, поднимаясь над кустами. — Один на нее попался. Второй ушел. Вы его спугнули.
С шумом распахнулись двери, и двор мгновенно заполнился толпой. Наверху завизжала женщина, но ей, похоже, зажали рот.
— Есть убитые?
— Один, смотрите, лежит башкой в фонтане.
— Что за разборки? — недовольно спросил седой мужчина с шерифской звездой на лацкане. — Есть свидетели? А вы, джентльмены, сдайте мне свои пушки.
Кардосо положил кольт на бортик фонтана. Илья неохотно последовал его примеру.
Шериф поднял с травы револьвер убитого, понюхал ствол, прокрутил барабан.
— Парень успел выстрелить. Ребята, достаньте его.
Убитого вытянули из воды и положили на дорожку. Его рубашка на груди была красной от крови.
— Кто-нибудь знает беднягу?
Никто не ответил. Илья был уверен, что уже видел эти полосатые брюки и кургузый пиджак, но тоже промолчал.
— Две дырки, и обе — в сердце. — Шериф покачал головой. — Чья работа?
— Он стрелял в меня. Я ответил, — сказал Кардосо.
— Так и было, — подтвердил кто-то из толпы.
— Да, я тоже видел! Но тут, наверху, был еще один! Стрелял из окна, рядом с нами. Вот этот парень пальнул в ответ, да промазал, а тот расстрелял барабан, а потом смылся.
— Кто начал? — спросил шериф.
— Эти двое стояли у фонтана, а потом начали стрелять по окнам!
— Нет, они стреляли друг в друга!
— Они вышли из покерного зала, стали спорить, а потом начали стрелять!
Остерман разозлился: «Надо же! Свидетелей целая толпа, и все врут!»
— Шериф, позвольте мне объяснить, — начал он.
Но тот поднял ладонь:
— Не здесь, мистер. Так из какого окна, вы говорите, стреляли? Пойдем посмотрим.
Толпа расступалась перед ними, когда они поднимались по лестнице и шагали вдоль галереи, кто-то чуть не свалился в пролом, и все жадно смотрели на них. Илье было неприятно такое внимание, но еще больше огорчало то, что шериф, кажется, затеял целое расследование. Хотя дело казалось обыденным. Мало ли бывает перестрелок в городке, где каждый носит оружие?
Они остановились перед распахнутым окном, и шериф провел пальцем по свежему сколу на раме. Потом заглянул внутрь, принюхался и объявил:
— Дым еще стоит. И кровь вижу. Если вы, мистер, и промазали, то совсем чуть-чуть. Гарри, пробегись по следу.
Парень из толпы перемахнул через подоконник и скрылся в комнате. А шериф сказал:
— Мне нужны четверо, чтобы доставить задержанных в участок. Всех остальных прошу вернуться к игре. Отдыхайте, джентльмены! Вечер только начался.
— А с этим что делать?
Все посмотрели вниз, где среди цветущих кустов лежал, раскинув руки, убитый.
— С этим? Потом разберемся. Он никуда не денется.
Кто-то положил тяжелую руку Илье на плечо. Другой взял его под локоть. Остерман решил, что лучше не дергаться. К тому же он видел, что Кардосо оставался спокойным. Даже безучастным. Их вывели из казино. Полицейский участок оказался в соседнем здании. Шериф уже был там.
— Еще оружие есть? — спросил он.
— Нет. — Илья откинул полу пиджака, показывая пустую кобуру.
Майор же достал из-за спины короткоствольный револьвер и выложил его на стол.
— Деньги, ценные бумаги? Оставьте их здесь, чтобы не пропали. Я продержу вас тут до утра, а здесь уже отдыхает куча уродов. Сами понимаете…
Кардосо достал из кармана сложенный лист:
— Деньги я проиграл, а эта бумага если и представляет ценность, то только для меня. Но все же постарайтесь ее сохранить.
Шериф развернул листок, бегло прочитал и недоверчиво хмыкнул:
— Вы — друг полковника Тирби? Что ж, мистер Кардосо, это ничего не меняет. Закон одинаков для всех.
— Вот и поступайте по закону.
— Мне очень жаль, — шериф почесал затылок, — но придется направить вас в общую камеру. Вас и вашего приятеля.
Майор косо глянул на Остермана и сказал:
— Это не мой приятель.
— Так вы — не вместе?
— Нет. Впервые вижу.
11
— Революция откладывается на неопределенное время, — сказал он. — Мой вам совет: если решите поиграть с миллионерами, постарайтесь выйти из игры до полуночи. А потом — быстрее заканчивайте свои дела в Тирби и уезжайте отсюда. Не задерживайтесь ни на минуту. А сейчас извините, мне надо побыть одному.
Где-то наверху скрипнула половица. Илья поднял голову и оглядел открытую галерею второго этажа. Через сводчатые окна пробивался теплый свет, на розовых занавесках темнели силуэты — там, наверху, было царство рулетки.
Два окна в углу оставались темными. И одно из них казалось темнее другого — оно было открыто.
— Побыть одному? У вас тут свидание, у фонтана?
Илья не отводил взгляда с открытого окна. Свет лампы бил в лицо, и он поднял ладонь, прикрывая глаза.
— Послушайте, Билли…
— Свидание с дамой? Как интересно… — Ему казалось, что за окном кто-то стоит. И не просто стоит, а пристально смотрит на них. — Кажется, я знаю, куда вы так спешите. Там, на галерее, отдельные номера?
Он с усмешкой показал пальцем на открытое окно. Майор оглянулся — и резко толкнул Илью в грудь, а сам бросился наземь.
Хлопнул выстрел, и пуля расплющилась о каменный бортик фонтана. Илья присел за куст, выхватив револьвер. Окно снова озарилось вспышкой, и после выстрела майор застонал. Его сюртук просвечивал сквозь ветви куста, и Остерман подумал: «Отличная мишень. Следующая пуля будет для майора последней».
В окне показалось смутное пятно, и Остерман выстрелил, целясь чуть ниже. Раздался приглушенный вскрик, а потом два новых выстрела.
Илья метнулся в сторону, споткнулся и больно ударился локтями о камни дорожки, но не выронил оружие. По галерее кто-то бежал. Он слышал быстрые гулкие шаги и провожал их движением ствола. Вот над перилами показался силуэт. Вытянулась рука с револьвером. Человек целился сверху в лежащего Кардосо.
Пылающее пятно лампы слепило Илью, но он все же выстрелил. Почти одновременно рявкнул еще чей-то кольт, и еще.
Перила с треском проломились под тяжестью падающего тела, и человек свалился прямо в фонтан.
— Майор? — вполголоса позвал Илья, оглядываясь и пытаясь вспомнить, сколько патронов он истратил. — Вы ранены?
— Нет.
— Я же слышал, как вы стонали.
— Обычная уловка, — ответил Кардосо, поднимаясь над кустами. — Один на нее попался. Второй ушел. Вы его спугнули.
С шумом распахнулись двери, и двор мгновенно заполнился толпой. Наверху завизжала женщина, но ей, похоже, зажали рот.
— Есть убитые?
— Один, смотрите, лежит башкой в фонтане.
— Что за разборки? — недовольно спросил седой мужчина с шерифской звездой на лацкане. — Есть свидетели? А вы, джентльмены, сдайте мне свои пушки.
Кардосо положил кольт на бортик фонтана. Илья неохотно последовал его примеру.
Шериф поднял с травы револьвер убитого, понюхал ствол, прокрутил барабан.
— Парень успел выстрелить. Ребята, достаньте его.
Убитого вытянули из воды и положили на дорожку. Его рубашка на груди была красной от крови.
— Кто-нибудь знает беднягу?
Никто не ответил. Илья был уверен, что уже видел эти полосатые брюки и кургузый пиджак, но тоже промолчал.
— Две дырки, и обе — в сердце. — Шериф покачал головой. — Чья работа?
— Он стрелял в меня. Я ответил, — сказал Кардосо.
— Так и было, — подтвердил кто-то из толпы.
— Да, я тоже видел! Но тут, наверху, был еще один! Стрелял из окна, рядом с нами. Вот этот парень пальнул в ответ, да промазал, а тот расстрелял барабан, а потом смылся.
— Кто начал? — спросил шериф.
— Эти двое стояли у фонтана, а потом начали стрелять по окнам!
— Нет, они стреляли друг в друга!
— Они вышли из покерного зала, стали спорить, а потом начали стрелять!
Остерман разозлился: «Надо же! Свидетелей целая толпа, и все врут!»
— Шериф, позвольте мне объяснить, — начал он.
Но тот поднял ладонь:
— Не здесь, мистер. Так из какого окна, вы говорите, стреляли? Пойдем посмотрим.
Толпа расступалась перед ними, когда они поднимались по лестнице и шагали вдоль галереи, кто-то чуть не свалился в пролом, и все жадно смотрели на них. Илье было неприятно такое внимание, но еще больше огорчало то, что шериф, кажется, затеял целое расследование. Хотя дело казалось обыденным. Мало ли бывает перестрелок в городке, где каждый носит оружие?
Они остановились перед распахнутым окном, и шериф провел пальцем по свежему сколу на раме. Потом заглянул внутрь, принюхался и объявил:
— Дым еще стоит. И кровь вижу. Если вы, мистер, и промазали, то совсем чуть-чуть. Гарри, пробегись по следу.
Парень из толпы перемахнул через подоконник и скрылся в комнате. А шериф сказал:
— Мне нужны четверо, чтобы доставить задержанных в участок. Всех остальных прошу вернуться к игре. Отдыхайте, джентльмены! Вечер только начался.
— А с этим что делать?
Все посмотрели вниз, где среди цветущих кустов лежал, раскинув руки, убитый.
— С этим? Потом разберемся. Он никуда не денется.
Кто-то положил тяжелую руку Илье на плечо. Другой взял его под локоть. Остерман решил, что лучше не дергаться. К тому же он видел, что Кардосо оставался спокойным. Даже безучастным. Их вывели из казино. Полицейский участок оказался в соседнем здании. Шериф уже был там.
— Еще оружие есть? — спросил он.
— Нет. — Илья откинул полу пиджака, показывая пустую кобуру.
Майор же достал из-за спины короткоствольный револьвер и выложил его на стол.
— Деньги, ценные бумаги? Оставьте их здесь, чтобы не пропали. Я продержу вас тут до утра, а здесь уже отдыхает куча уродов. Сами понимаете…
Кардосо достал из кармана сложенный лист:
— Деньги я проиграл, а эта бумага если и представляет ценность, то только для меня. Но все же постарайтесь ее сохранить.
Шериф развернул листок, бегло прочитал и недоверчиво хмыкнул:
— Вы — друг полковника Тирби? Что ж, мистер Кардосо, это ничего не меняет. Закон одинаков для всех.
— Вот и поступайте по закону.
— Мне очень жаль, — шериф почесал затылок, — но придется направить вас в общую камеру. Вас и вашего приятеля.
Майор косо глянул на Остермана и сказал:
— Это не мой приятель.
— Так вы — не вместе?
— Нет. Впервые вижу.
11
Под крылом Закона
Кирилл отказался от услуг настойчивой горничной. И с ванной, и с постелью он справился сам, и ужин, поданный в номер, был отправлен им обратно. Перед тем как лечь спать, он обследовал стенки и обнаружил нож, которым Илья заклинил сдвижную панель. Приятель где-то задерживался, и Кирилл поставил перед дверью стул, наклонив его так, чтобы он упал, как только дверь откроется.
За полуоткрытым окном шумел ветер, теребя занавески. Кирилл снова вспомнил море. Вот чего ему не хватало все эти годы — моря.
«Добраться бы до Техаса, — думал он, — а там сядем на поезд и махнем в Галвестон. Куплю парусник, найму команду и буду ходить в Мексику, а то и в Бразилию. Почему бы и не в Бразилию? Вот и будет у нас с Илюхой дом. Дом под парусами… «
Спал он беспокойно, все время приподнимал голову и прислушивался к чужим голосам и шагам. Илья не пришел ночевать. Не появился и к завтраку.
Кирилл оглядел из окна площадь перед отелем. Он еще надеялся, что увидит там пару своих мексиканцев, сидящих на корточках где-нибудь в тени. Но их не было.
«Началось», — подумал он.
Глядя на площадь, Кирилл ждал, что вот сейчас из-за угла покажется Илья — растрепанный, с синевой под глазами, усталый, но довольный. А потом появятся Мануэль и Рико. Да пусть хотя бы только Рико. Мануэль слишком робок, чтобы приблизиться к такому роскошному отелю. А Рико придет, прислонится к стенке и будет стоять так, пока из гостиницы не выйдут его работодатели. Кирилл ждал, но все яснее понимал, что ждет напрасно. Предчувствие никогда не обманывает. Беда в том, что о нем вспоминаешь только тогда, когда оно сбывается. Он знал, что это случится. Знал еще тогда, на окраине Флэшбурга, когда Илюха затеял разговор об Аризоне. И ребята знали, потому и пытались его отговорить. Все знали, что сюда нельзя ехать.
«Да, сюда нельзя, — с горечью подумал Кирилл. — А куда можно? Ребята сделали свое дело и вернулись по домам. А мы? На всем пространстве между Калифорнией и Нью-Йорком нет места, куда нам хотелось бы вернуться. Вот и приходится ехать туда, куда нельзя».
Он оставил у портье записку для Остермана: «Дождись меня в номере». Покидая отель, Кирилл оставил в чемоданах только то, за чем можно было бы не возвращаться. Револьверы уместились в саквояж, а деньги были зашиты в пояс, с которым он никогда не расставался.
В конюшне он обстоятельно переговорил со сторожами и выяснил, где могли бы остановиться Мануэль и Рико.
— Да только вы их там не застанете, — сказал один из работников. — Нынче же воскресенье. Мексиканцы все в церковь подались, на службу. Потом у них гулянка до вечера. Такие бездельники. Если б они в шахте так наяривали, как на танцах…
— Кто на службе, а кто и нет, — угрюмо добавил второй, подводя лошадь Кириллу. — Вы, мистер, для начала заглянули бы на складскую площадь. Там заседает трибунал, а мексиканцы такие представления не пропускают. Точно говорю, ваши слуги околачиваются там, а не в церкви.
— Что еще за трибунал?
— Обычный. Судить будут, кто на этой неделе попался.
— У нас так заведено, по воскресеньям гуртом судят, чтоб рабочее время не тратить на каждого.
«Трибунал? Что-то знакомое…»
Кирилл вспомнил статейку в «Эпитафии». Кстати, весьма подходящее название для газеты, выходящей в городе Тумбстон, что означает «надгробие». И речь в статье шла о смертных приговорах, выносимых в Тирби. Здесь казнили в среднем одного человека в неделю. В основном, за убийства. Отдельно рассматривался эпизод с тремя мексиканцами, которые выкрали проститутку, целую неделю тешились с ней в пещере, там же задушили и как ни в чем не бывало вернулись в поселок. Их схватили в субботу, а в воскресенье состоялся суд. Собрание шахтеров на площади единогласно постановило предать их смерти. Злодеев обмазали смолой и сожгли заживо, и многие участники собрания унесли с собой сувениры — отрубленные подкопченные пальцы и уши. Журналист задавал вопрос, зачем нужен какой-то «трибунал» там, где есть и шериф, и судья? И сам же на него отвечал — самосуд эффективнее, потому что все процедуры отнимают минимум времени. «Золотая лихорадка» в Калифорнии породила «комитеты бдительных», аризонская медная лихорадка — трибуналы. Борьба с такими проявлениями правовой самодеятельности не имеет смысла. Они исчезнут сами собой, когда над дикими территориями раскинут могучие крылья Закон и Порядок…
Статья запомнилась Кириллу потому, что там упоминались имена — шериф Бюргер, судья Панч. Он находил весьма полезным знать, не встретятся ли ему в новом городе старые знакомые. Некоторые из бандитов, с кем ему приходилось когда-то сотрудничать, перебрались на необжитые земли и там превратились в блюстителей порядка. Даже один из команды Брикса, Лысый Мак, говорят, стал шерифом где-то на золотых приисках. Кто знает, чем закончится такая встреча?
Но о Бюргере Кирилл никогда не слышал и о судье Панче — тоже. Видно, оба не больно преуспели на своем поприще, если приговоры за них выносит какой-то трибунал.
Постоялый двор на мексиканской половине поселка он нашел быстро. Договорился с хозяином насчет небольшого ремонта фургона. Обрадовавшись щедрому задатку, тот заявил, что не станет латать пробоины, а просто натянет новый тент. Ну, почти новый.
— А куда подались мои парни? — спросил его Кирилл.
— Не знаю, что и подумать, сеньор. Заплатили за три дня вперед, а даже ночевать не пришли. Я краем уха слышал, что они говорили о девчонках. Видать, загуляли.
«Хорошо, если так», — подумал Кирилл и отправился искать складскую площадь.
Несколько ящиков, покрытых куском брезента, служили столом, за которым заседала тройка судей. Слева от них стояла бочка, назначение которой Кирилл разгадал не сразу. А справа, вдоль длинного амбара, сидела на земле вереница подсудимых. Мануэль был в самом конце, и над ним возвышался конвоир с винтовкой. А Рико не было видно нигде, ни возле амбара, ни среди зрителей. Кирилл остался в седле, чтобы рассмотреть толпу сверху, однако видел не лица, а лишь соломенные шляпы мексиканцев, шахтерские картузы и несколько «стетсонов», в которых красовались охранники.
Он опоздал к началу заседания, и почти все преступники уже прошли перед судом. Сейчас слушалось дело о погроме, учиненном в салуне группой дебоширов. Судьи закончили совещаться, и один из них ловко взобрался на бочку.
— После осмотра вещественных доказательств и заслушивания свидетельских показаний у нас не осталось сомнений в виновности всех четверых, — зычно провозгласил он, перекрывая ропот толпы. — Трибунал постановляет…
Все немного притихли, глядя, как глашатай вертит в руках листок бумаги.
— Итак. Фернандо Васкес приговаривается к месяцу исправительных работ и десяти ударам палкой. Шон О'Хара — месяц работ и пять ударов палкой. Питер О'Хара — два месяца исправительных работ и десять ударов палкой. И Молли Бланш — месяц работ.
Толпа загудела. Кириллу показалось, что публика была разочарована.
— Почему девке не присудили палок?
— Она дралась наравне со всеми!
Глашатай спрыгнул с бочки, к которой уже подводили одного из злодеев. Мексиканца нагнули так, что он лег грудью поверх бочки. Спустили штаны, обнажив смуглые волосатые ягодицы.
«Неудачный день для зрителей, — подумал Кирилл, глянув на женщину, сидевшую рядом с Мануэлем. — Им так хотелось бесплатно полюбоваться женскими прелестями, и вдруг такой облом».
Звонкие неторопливые удары трости сопровождались свистом и насмешками. Когда экзекуция была закончена, судья выкрикнул:
— Слушается дело…
— Протестую! Я протестую! — закричал кто-то, пробиваясь сквозь толпу к столу трибунала. — У меня протест!
Плюгавый живчик в котелке вскочил на бочку и зачастил, размахивая руками:
— Все правильно! Дрались, побили посуду, покалечили буфетчика — все правильно, за это надо наказывать! Пускай драчуны-ирландцы месяц-другой погоняют тачку бесплатно, может, в другой раз не станут руки распускать. А мексиканца в шею гнать, нечего ему тут делать! Пусть еще спасибо скажет, что легко отделался. Все правильно! Но почему должны страдать невинные люди?
— Кто невинный? Молли-француженка? — В толпе заржали. — Нашел невинность!
— Невинный — это я, — сказал живчик. — Женщина, которую тут называют «француженкой», работает на меня. Так почему я должен терять ее хотя бы на день, не то что на месяц? По какому такому праву? Почему она должна возить породу, набивать мозоли…
— Она будет работать на кухне, — перебил его глашатай.
— Все равно! Через месяц она вернется в совершенно непотребном виде, у кого на такую встанет? Если у человека берут на месяц лошадь, а потом возвращают дохлую кошку — это справедливо? Это по закону?
— Послушай, Хогарт, — сказал один из судей. — Мы судили ее как человека, а не как лошадь.
— Вот поэтому я и протестую! — возопил Хогарт, обращаясь к толпе. — Ее нельзя судить как человека. Потому что вы осудили не ее, а меня. Бы покушаетесь на мою собственность! Я платил за нее деньги! У меня есть бумаги! Мы избрали трибунал для того, чтобы он защищал нашу собственность, а не губил ее!
— Короче, — сказал второй судья. — Работы заменим палками. Двадцать палок тебя устроит?
— Десять! — живо повернулся к нему Хогарт.
— Двадцать, двадцать! — закричала толпа.
— Народ решил. Так тому и быть, — заключил третий судья.
И Молли Бланш потащили к бочке под радостное улюлюканье народа.
Насладившись зрелищем, толпа начала понемногу расходиться. Кирилл смог продвинуться ближе к амбару, и правильно сделал, потому что иначе он бы ничего не услышал.
— …обвиняемый пытался тайно проникнуть в жилище миссис Фраун, был схвачен охранниками, оказал сопротивление. Его показания были заслушаны до начала заседания. Какие будут предложения?
— На рудник его!
— А я не понял, чего он натворил-то?
— Сказано тебе: «Проникновение в жилище»!
«Кажется, они уже судят Мануэля», — сообразил Кирилл. И крикнул:
— Надо послушать свидетелей!
— Да! Верно!
— Чего там слушать! И так все ясно!
Судья привстал над столом:
— Есть свидетели?
— Да! — громко сказал Кирилл и направил лошадь к трибуналу, раздвигая толпу.
Он спешился прямо перед столом и почтительно снял шляпу. Судьи, по виду — простые шахтеры, разве что постарше да покрупнее остальных, недовольно глядели на него. Они уже торопились домой, а тут…
— Кажется, я должен для начала назвать себя, — подсказал им Кирилл.
— Да. Назови себя.
— Кристофер Смит, предприниматель из Техаса. Занимаюсь устройством пекарен и прачечных.
— Пекарни? Хорошо. Ну, что тебе известно о деле?
— Подсудимый — мой работник. Честный и трудолюбивый. Вчера он прибыл в Тирби вместе со мной. Я остановился в отеле «Амбассадор» и отправился на встречу с мистером Бюргером. А Мануэлю было поручено присмотреть в городе подходящий дом.
— Для чего?
— Наша компания собирается проводить в Тирби благотворительные балы, — на ходу импровизировал он. — Там будет собираться высшее общество, будет играть оркестр, и все такое, вы же понимаете? Нужен приличный дом с большим залом. И я послал Мануэля присмотреть такой дом, потому что сам очень торопился на встречу с мистером Бюргером. Мне кажется, произошла досадная ошибка. У моего работника не было намерения проникать в чье-либо жилище…
— Не «чье-либо», — перебил его тот, кто зачитывал приговор с бочки. — В том-то и дело, мистер, что не «чье-либо».
— Зачем надо было перелезать через забор? — спросил второй судья. — Посмотрел бы с улицы. А он — через забор. Там его и сцапали.
Кирилл кивнул:
— Я все понимаю. И готов возместить любой ущерб. Назначьте штраф, и я его оплачу тут же.
В толпе закричали:
— Что тянете? На рудник, и дело с концом! Расходиться пора!
Третий судья посмотрел на Кирилла с сочувствием:
— Эх, мистер, не заладится ваше дело с пекарнями в нашем городе. Не понравится вам у нас. А жаль. Пекарня — дело хорошее. Короче, так. Парень не поладил с охранниками миссис Фраун. Значит, виноват. Штрафы мы не берем. Отработает месяц на руднике. А вы ищите себе другого работника. Таких тут — море.
— Другой мне не нужен, — сказал Кирилл. — Значит, все упирается в эту миссис Фраун?
— Я этого не говорил, — помрачнел судья. — Вышински, огласи приговор. Месяц, и точка.
Примерно в это же время Илья Остерман прихлопнул очередного комара и сказал майору:
— Вся беда в том, что я принял ванну. Комары предпочитают чистую кожу. Посмотрите, никто из наших соседей даже не чешется, а я лишил жизни уже сто двенадцатую тварь.
— Комарам плевать на кожу. Они предпочитают чистую кровь. Наши соседи насквозь пропитаны табаком, — сказал Кардосо. — Курили бы вы сигару, как я, тоже бы не чесались.
— Почему все ценные советы мы слышим только тогда, когда они уже бесполезны? — сокрушенно вздохнул Илья и снова хлопнул себя по шее. — Сто тринадцать.
Они сидели на земляном полу в углу общей камеры. Кроме нее, в участке имелись и одиночки, но они были заняты. Остерман вообще-то предпочитал уединение, однако в данном случае у него не было причин для недовольства. «Одиночными камерами» в Тирби называли несколько ям на заднем дворе, где содержались убийцы и грабители. Если б они попались в чистом поле, или возле рудника, или в шахтерском поселке, то их судил бы трибунал. Но этим преступникам повезло — они были схвачены в городе и теперь ожидали суда. Они имели право на адвоката, и на отвод присяжных, и на апелляцию. Словом, их должны были повесить по всем правилам.
Те же, что томились в общей камере, дожидались полудня, когда судья Панч приедет в город со своей фермы. Их было около десятка. Точнее Илья сосчитать не мог — было темно, к тому же почти все арестанты сгрудились в кучу. Отдельно сидел мексиканец в дорогой куртке, расшитой серебром. Он не спал. По крайней мере так показалось Остерману. Каждый раз, переворачиваясь с боку на бок, он оглядывался на мексиканца и видел, что тот сидит все в той же позе, обхватив колени руками и глядя в узкое окно под потолком.
Утром их разбудили охранники и по одному сводили в отхожее место. Как выяснилось, в Тирби эта процедура была единственным проявлением гуманного отношения к заключенным. Завтрак им не полагался, хорошо еще, что разрешалось курить.
Илья не был заядлым курильщиком, но иногда табачный дым помогает справиться с голодом. Он порылся в карманах и нашел недокуренную сигару. Очистив ее от крошек, он перехватил жадный взгляд мексиканца. И протянул сигару ему.
Сосед по камере недоверчиво глянул на Илью.
— Мне нечем расплатиться, — выдавил он.
— А я не продаю, — ответил Остерман по-испански. — Бог велел делиться, разве не так?
— Бог много чего велел, — криво усмехнулся мексиканец.
Кардосо поднес ему горящую спичку, и оба принялись дымить с видимым наслаждением. А Илья продолжил битву с кровососами.
Мексиканца первым увели к судье, вместе с еще тремя арестантами. Илья улучил момент, когда перед решеткой не осталось ни одного охранника, и негромко спросил у Кардосо:
— Если мы незнакомы, что я должен говорить в суде? Почему я был рядом с вами, когда началась стрельба?
— Вы просто шли мимо. В другой зал.
— Пусть так. Еще вопрос. Вы в самом деле проиграли все деньги?
— Зачем вам это знать?
— Насколько я знаком с юридической практикой, из здания суда никто не выходит безнаказанно. Полагаю, вам светит приличный штраф за стрельбу в общественном месте. В Эль-Пасо мы с приятелем немного подрались с пьяными ковбоями, двое против четверых. Судья долго выяснял, кто прав, кто виноват, в конце концов со всех содрал поровну, по двадцать баксов. Но там никто не получал две пули в сердце…
— Ну и?
— Я припрятал несколько монет в поясе. Могу дать в долг.
— Спасибо, не стоит.
— Понимаю, — протянул Илья. — Рассчитываете на связи?
— Да. Весьма рассчитываю, — сухо ответил майор и отвернулся к стене, прерывая разговор.
Охранники увели еще пару заключенных, затем наступила очередь Кардосо. Илья долго сидел за решеткой один, ожидая вызова к судье. Ему нечего было бояться. Он не нарушил никаких законов, и здесь его никто не мог опознать. Портреты Черного Испанца и Потрошителя банков когда-то украшали чуть не каждый телеграфный столб между Нью-Йорком и Чикаго. Но это было давно, слишком давно, и слишком далеко отсюда. Земли, лежащие к западу от Миссури, — все равно что иная планета, и никакие ищейки не найдут здесь беглецов из нью-йоркской тюрьмы.
«Редкий пинкертон долетит до середины Миссури», — подумал Остерман.
Да, ему нечего было бояться, и страшила его только предстоящая встреча с Кириллом. Что сказать в оправдание? С одной стороны, он наткнулся на золотую жилу в лице приезжих миллионеров. С другой — засветился перед всеми блюстителями порядка. Теперь Остермана знает в лицо не только шериф, но и каждый из его помощников. И это обстоятельство может стать решающим. Кира нахмурится, почешет висок — точно как Энди Брике — и скажет, что надо мотать отсюда, пока не поздно.
Кирилл осторожен. Слишком осторожен. Сколько выгодных дел они упустили только из-за того, что Кира видел опасность там, где не видели все остальные.
Готовясь к трудному разговору, Илья и забыл, что сначала придется немного поболтать с судьей. Когда его ввели в небольшой зал, он увидел там шерифа, пару его помощников — и никого из соседей по камере. Судья Панч был крепким стариком с обветренным лицом фермера. Покончив с формальными вопросами, он нацелил на Илью деревянный молоток и спросил:
— Приехали поиграть?
— Я неважный игрок, ваша честь. Мой бизнес — прачечные. В «Парнас» я зашел только для того, чтобы завязать связи с местной публикой…
— Вы избрали не лучший способ для завязывания связей. Местная публика способна раздеть вас раньше, чем вы с ней познакомитесь. Шериф Бюргер мне все рассказал. Теперь я хочу услышать ту же историю в вашем изложении.
— Это не займет много времени. Итак, я зашел в казино «Парнас». Заглянул в зал для покера. Столы были заняты, и я решил подождать в баре. Один из игроков посоветовал мне перейти в другой зал. Мы вышли вместе с ним, и вдруг сверху кто-то выстрелил. Я, естественно, ответил…
— Стоп! — Судья Панч ударил молотком по столу. — Что значит «естественно»?
«Черт! Вот на чем он меня поймает! — с досадой подумал Илья. — На необоснованном применении оружия!»
— Разве человек не имеет право на защиту собственной жизни? — почтительно спросил он. — Я стрелял, чтобы не дать им убить меня.
— Вы их видели?
— Да. Не очень отчетливо, но видел. Особенно хорошо я разглядел вспышки выстрелов.
— У вас есть враги в городе?
— Нет.
— Тогда почему вы решили, что стреляют именно в вас, а не в того, кто стоял рядом?
— Потому что пуля ударила рядом со мной.
— Шериф Бюргер утверждает, что вы ранили одного из нападавших.
Илья скромно пожал плечами.
— Таким образом, — продолжал судья, — ваш револьвер обладал достаточной убойной силой, чтобы ранить человека, находящегося внутри помещения на втором этаже. Следовательно, если бы пуля прошла немного левее или правее, она бы нанесла вред тем, кто находился в соседних комнатах. Вы признаете свою вину?
За полуоткрытым окном шумел ветер, теребя занавески. Кирилл снова вспомнил море. Вот чего ему не хватало все эти годы — моря.
«Добраться бы до Техаса, — думал он, — а там сядем на поезд и махнем в Галвестон. Куплю парусник, найму команду и буду ходить в Мексику, а то и в Бразилию. Почему бы и не в Бразилию? Вот и будет у нас с Илюхой дом. Дом под парусами… «
Спал он беспокойно, все время приподнимал голову и прислушивался к чужим голосам и шагам. Илья не пришел ночевать. Не появился и к завтраку.
Кирилл оглядел из окна площадь перед отелем. Он еще надеялся, что увидит там пару своих мексиканцев, сидящих на корточках где-нибудь в тени. Но их не было.
«Началось», — подумал он.
Глядя на площадь, Кирилл ждал, что вот сейчас из-за угла покажется Илья — растрепанный, с синевой под глазами, усталый, но довольный. А потом появятся Мануэль и Рико. Да пусть хотя бы только Рико. Мануэль слишком робок, чтобы приблизиться к такому роскошному отелю. А Рико придет, прислонится к стенке и будет стоять так, пока из гостиницы не выйдут его работодатели. Кирилл ждал, но все яснее понимал, что ждет напрасно. Предчувствие никогда не обманывает. Беда в том, что о нем вспоминаешь только тогда, когда оно сбывается. Он знал, что это случится. Знал еще тогда, на окраине Флэшбурга, когда Илюха затеял разговор об Аризоне. И ребята знали, потому и пытались его отговорить. Все знали, что сюда нельзя ехать.
«Да, сюда нельзя, — с горечью подумал Кирилл. — А куда можно? Ребята сделали свое дело и вернулись по домам. А мы? На всем пространстве между Калифорнией и Нью-Йорком нет места, куда нам хотелось бы вернуться. Вот и приходится ехать туда, куда нельзя».
Он оставил у портье записку для Остермана: «Дождись меня в номере». Покидая отель, Кирилл оставил в чемоданах только то, за чем можно было бы не возвращаться. Револьверы уместились в саквояж, а деньги были зашиты в пояс, с которым он никогда не расставался.
В конюшне он обстоятельно переговорил со сторожами и выяснил, где могли бы остановиться Мануэль и Рико.
— Да только вы их там не застанете, — сказал один из работников. — Нынче же воскресенье. Мексиканцы все в церковь подались, на службу. Потом у них гулянка до вечера. Такие бездельники. Если б они в шахте так наяривали, как на танцах…
— Кто на службе, а кто и нет, — угрюмо добавил второй, подводя лошадь Кириллу. — Вы, мистер, для начала заглянули бы на складскую площадь. Там заседает трибунал, а мексиканцы такие представления не пропускают. Точно говорю, ваши слуги околачиваются там, а не в церкви.
— Что еще за трибунал?
— Обычный. Судить будут, кто на этой неделе попался.
— У нас так заведено, по воскресеньям гуртом судят, чтоб рабочее время не тратить на каждого.
«Трибунал? Что-то знакомое…»
Кирилл вспомнил статейку в «Эпитафии». Кстати, весьма подходящее название для газеты, выходящей в городе Тумбстон, что означает «надгробие». И речь в статье шла о смертных приговорах, выносимых в Тирби. Здесь казнили в среднем одного человека в неделю. В основном, за убийства. Отдельно рассматривался эпизод с тремя мексиканцами, которые выкрали проститутку, целую неделю тешились с ней в пещере, там же задушили и как ни в чем не бывало вернулись в поселок. Их схватили в субботу, а в воскресенье состоялся суд. Собрание шахтеров на площади единогласно постановило предать их смерти. Злодеев обмазали смолой и сожгли заживо, и многие участники собрания унесли с собой сувениры — отрубленные подкопченные пальцы и уши. Журналист задавал вопрос, зачем нужен какой-то «трибунал» там, где есть и шериф, и судья? И сам же на него отвечал — самосуд эффективнее, потому что все процедуры отнимают минимум времени. «Золотая лихорадка» в Калифорнии породила «комитеты бдительных», аризонская медная лихорадка — трибуналы. Борьба с такими проявлениями правовой самодеятельности не имеет смысла. Они исчезнут сами собой, когда над дикими территориями раскинут могучие крылья Закон и Порядок…
Статья запомнилась Кириллу потому, что там упоминались имена — шериф Бюргер, судья Панч. Он находил весьма полезным знать, не встретятся ли ему в новом городе старые знакомые. Некоторые из бандитов, с кем ему приходилось когда-то сотрудничать, перебрались на необжитые земли и там превратились в блюстителей порядка. Даже один из команды Брикса, Лысый Мак, говорят, стал шерифом где-то на золотых приисках. Кто знает, чем закончится такая встреча?
Но о Бюргере Кирилл никогда не слышал и о судье Панче — тоже. Видно, оба не больно преуспели на своем поприще, если приговоры за них выносит какой-то трибунал.
Постоялый двор на мексиканской половине поселка он нашел быстро. Договорился с хозяином насчет небольшого ремонта фургона. Обрадовавшись щедрому задатку, тот заявил, что не станет латать пробоины, а просто натянет новый тент. Ну, почти новый.
— А куда подались мои парни? — спросил его Кирилл.
— Не знаю, что и подумать, сеньор. Заплатили за три дня вперед, а даже ночевать не пришли. Я краем уха слышал, что они говорили о девчонках. Видать, загуляли.
«Хорошо, если так», — подумал Кирилл и отправился искать складскую площадь.
Несколько ящиков, покрытых куском брезента, служили столом, за которым заседала тройка судей. Слева от них стояла бочка, назначение которой Кирилл разгадал не сразу. А справа, вдоль длинного амбара, сидела на земле вереница подсудимых. Мануэль был в самом конце, и над ним возвышался конвоир с винтовкой. А Рико не было видно нигде, ни возле амбара, ни среди зрителей. Кирилл остался в седле, чтобы рассмотреть толпу сверху, однако видел не лица, а лишь соломенные шляпы мексиканцев, шахтерские картузы и несколько «стетсонов», в которых красовались охранники.
Он опоздал к началу заседания, и почти все преступники уже прошли перед судом. Сейчас слушалось дело о погроме, учиненном в салуне группой дебоширов. Судьи закончили совещаться, и один из них ловко взобрался на бочку.
— После осмотра вещественных доказательств и заслушивания свидетельских показаний у нас не осталось сомнений в виновности всех четверых, — зычно провозгласил он, перекрывая ропот толпы. — Трибунал постановляет…
Все немного притихли, глядя, как глашатай вертит в руках листок бумаги.
— Итак. Фернандо Васкес приговаривается к месяцу исправительных работ и десяти ударам палкой. Шон О'Хара — месяц работ и пять ударов палкой. Питер О'Хара — два месяца исправительных работ и десять ударов палкой. И Молли Бланш — месяц работ.
Толпа загудела. Кириллу показалось, что публика была разочарована.
— Почему девке не присудили палок?
— Она дралась наравне со всеми!
Глашатай спрыгнул с бочки, к которой уже подводили одного из злодеев. Мексиканца нагнули так, что он лег грудью поверх бочки. Спустили штаны, обнажив смуглые волосатые ягодицы.
«Неудачный день для зрителей, — подумал Кирилл, глянув на женщину, сидевшую рядом с Мануэлем. — Им так хотелось бесплатно полюбоваться женскими прелестями, и вдруг такой облом».
Звонкие неторопливые удары трости сопровождались свистом и насмешками. Когда экзекуция была закончена, судья выкрикнул:
— Слушается дело…
— Протестую! Я протестую! — закричал кто-то, пробиваясь сквозь толпу к столу трибунала. — У меня протест!
Плюгавый живчик в котелке вскочил на бочку и зачастил, размахивая руками:
— Все правильно! Дрались, побили посуду, покалечили буфетчика — все правильно, за это надо наказывать! Пускай драчуны-ирландцы месяц-другой погоняют тачку бесплатно, может, в другой раз не станут руки распускать. А мексиканца в шею гнать, нечего ему тут делать! Пусть еще спасибо скажет, что легко отделался. Все правильно! Но почему должны страдать невинные люди?
— Кто невинный? Молли-француженка? — В толпе заржали. — Нашел невинность!
— Невинный — это я, — сказал живчик. — Женщина, которую тут называют «француженкой», работает на меня. Так почему я должен терять ее хотя бы на день, не то что на месяц? По какому такому праву? Почему она должна возить породу, набивать мозоли…
— Она будет работать на кухне, — перебил его глашатай.
— Все равно! Через месяц она вернется в совершенно непотребном виде, у кого на такую встанет? Если у человека берут на месяц лошадь, а потом возвращают дохлую кошку — это справедливо? Это по закону?
— Послушай, Хогарт, — сказал один из судей. — Мы судили ее как человека, а не как лошадь.
— Вот поэтому я и протестую! — возопил Хогарт, обращаясь к толпе. — Ее нельзя судить как человека. Потому что вы осудили не ее, а меня. Бы покушаетесь на мою собственность! Я платил за нее деньги! У меня есть бумаги! Мы избрали трибунал для того, чтобы он защищал нашу собственность, а не губил ее!
— Короче, — сказал второй судья. — Работы заменим палками. Двадцать палок тебя устроит?
— Десять! — живо повернулся к нему Хогарт.
— Двадцать, двадцать! — закричала толпа.
— Народ решил. Так тому и быть, — заключил третий судья.
И Молли Бланш потащили к бочке под радостное улюлюканье народа.
Насладившись зрелищем, толпа начала понемногу расходиться. Кирилл смог продвинуться ближе к амбару, и правильно сделал, потому что иначе он бы ничего не услышал.
— …обвиняемый пытался тайно проникнуть в жилище миссис Фраун, был схвачен охранниками, оказал сопротивление. Его показания были заслушаны до начала заседания. Какие будут предложения?
— На рудник его!
— А я не понял, чего он натворил-то?
— Сказано тебе: «Проникновение в жилище»!
«Кажется, они уже судят Мануэля», — сообразил Кирилл. И крикнул:
— Надо послушать свидетелей!
— Да! Верно!
— Чего там слушать! И так все ясно!
Судья привстал над столом:
— Есть свидетели?
— Да! — громко сказал Кирилл и направил лошадь к трибуналу, раздвигая толпу.
Он спешился прямо перед столом и почтительно снял шляпу. Судьи, по виду — простые шахтеры, разве что постарше да покрупнее остальных, недовольно глядели на него. Они уже торопились домой, а тут…
— Кажется, я должен для начала назвать себя, — подсказал им Кирилл.
— Да. Назови себя.
— Кристофер Смит, предприниматель из Техаса. Занимаюсь устройством пекарен и прачечных.
— Пекарни? Хорошо. Ну, что тебе известно о деле?
— Подсудимый — мой работник. Честный и трудолюбивый. Вчера он прибыл в Тирби вместе со мной. Я остановился в отеле «Амбассадор» и отправился на встречу с мистером Бюргером. А Мануэлю было поручено присмотреть в городе подходящий дом.
— Для чего?
— Наша компания собирается проводить в Тирби благотворительные балы, — на ходу импровизировал он. — Там будет собираться высшее общество, будет играть оркестр, и все такое, вы же понимаете? Нужен приличный дом с большим залом. И я послал Мануэля присмотреть такой дом, потому что сам очень торопился на встречу с мистером Бюргером. Мне кажется, произошла досадная ошибка. У моего работника не было намерения проникать в чье-либо жилище…
— Не «чье-либо», — перебил его тот, кто зачитывал приговор с бочки. — В том-то и дело, мистер, что не «чье-либо».
— Зачем надо было перелезать через забор? — спросил второй судья. — Посмотрел бы с улицы. А он — через забор. Там его и сцапали.
Кирилл кивнул:
— Я все понимаю. И готов возместить любой ущерб. Назначьте штраф, и я его оплачу тут же.
В толпе закричали:
— Что тянете? На рудник, и дело с концом! Расходиться пора!
Третий судья посмотрел на Кирилла с сочувствием:
— Эх, мистер, не заладится ваше дело с пекарнями в нашем городе. Не понравится вам у нас. А жаль. Пекарня — дело хорошее. Короче, так. Парень не поладил с охранниками миссис Фраун. Значит, виноват. Штрафы мы не берем. Отработает месяц на руднике. А вы ищите себе другого работника. Таких тут — море.
— Другой мне не нужен, — сказал Кирилл. — Значит, все упирается в эту миссис Фраун?
— Я этого не говорил, — помрачнел судья. — Вышински, огласи приговор. Месяц, и точка.
Примерно в это же время Илья Остерман прихлопнул очередного комара и сказал майору:
— Вся беда в том, что я принял ванну. Комары предпочитают чистую кожу. Посмотрите, никто из наших соседей даже не чешется, а я лишил жизни уже сто двенадцатую тварь.
— Комарам плевать на кожу. Они предпочитают чистую кровь. Наши соседи насквозь пропитаны табаком, — сказал Кардосо. — Курили бы вы сигару, как я, тоже бы не чесались.
— Почему все ценные советы мы слышим только тогда, когда они уже бесполезны? — сокрушенно вздохнул Илья и снова хлопнул себя по шее. — Сто тринадцать.
Они сидели на земляном полу в углу общей камеры. Кроме нее, в участке имелись и одиночки, но они были заняты. Остерман вообще-то предпочитал уединение, однако в данном случае у него не было причин для недовольства. «Одиночными камерами» в Тирби называли несколько ям на заднем дворе, где содержались убийцы и грабители. Если б они попались в чистом поле, или возле рудника, или в шахтерском поселке, то их судил бы трибунал. Но этим преступникам повезло — они были схвачены в городе и теперь ожидали суда. Они имели право на адвоката, и на отвод присяжных, и на апелляцию. Словом, их должны были повесить по всем правилам.
Те же, что томились в общей камере, дожидались полудня, когда судья Панч приедет в город со своей фермы. Их было около десятка. Точнее Илья сосчитать не мог — было темно, к тому же почти все арестанты сгрудились в кучу. Отдельно сидел мексиканец в дорогой куртке, расшитой серебром. Он не спал. По крайней мере так показалось Остерману. Каждый раз, переворачиваясь с боку на бок, он оглядывался на мексиканца и видел, что тот сидит все в той же позе, обхватив колени руками и глядя в узкое окно под потолком.
Утром их разбудили охранники и по одному сводили в отхожее место. Как выяснилось, в Тирби эта процедура была единственным проявлением гуманного отношения к заключенным. Завтрак им не полагался, хорошо еще, что разрешалось курить.
Илья не был заядлым курильщиком, но иногда табачный дым помогает справиться с голодом. Он порылся в карманах и нашел недокуренную сигару. Очистив ее от крошек, он перехватил жадный взгляд мексиканца. И протянул сигару ему.
Сосед по камере недоверчиво глянул на Илью.
— Мне нечем расплатиться, — выдавил он.
— А я не продаю, — ответил Остерман по-испански. — Бог велел делиться, разве не так?
— Бог много чего велел, — криво усмехнулся мексиканец.
Кардосо поднес ему горящую спичку, и оба принялись дымить с видимым наслаждением. А Илья продолжил битву с кровососами.
Мексиканца первым увели к судье, вместе с еще тремя арестантами. Илья улучил момент, когда перед решеткой не осталось ни одного охранника, и негромко спросил у Кардосо:
— Если мы незнакомы, что я должен говорить в суде? Почему я был рядом с вами, когда началась стрельба?
— Вы просто шли мимо. В другой зал.
— Пусть так. Еще вопрос. Вы в самом деле проиграли все деньги?
— Зачем вам это знать?
— Насколько я знаком с юридической практикой, из здания суда никто не выходит безнаказанно. Полагаю, вам светит приличный штраф за стрельбу в общественном месте. В Эль-Пасо мы с приятелем немного подрались с пьяными ковбоями, двое против четверых. Судья долго выяснял, кто прав, кто виноват, в конце концов со всех содрал поровну, по двадцать баксов. Но там никто не получал две пули в сердце…
— Ну и?
— Я припрятал несколько монет в поясе. Могу дать в долг.
— Спасибо, не стоит.
— Понимаю, — протянул Илья. — Рассчитываете на связи?
— Да. Весьма рассчитываю, — сухо ответил майор и отвернулся к стене, прерывая разговор.
Охранники увели еще пару заключенных, затем наступила очередь Кардосо. Илья долго сидел за решеткой один, ожидая вызова к судье. Ему нечего было бояться. Он не нарушил никаких законов, и здесь его никто не мог опознать. Портреты Черного Испанца и Потрошителя банков когда-то украшали чуть не каждый телеграфный столб между Нью-Йорком и Чикаго. Но это было давно, слишком давно, и слишком далеко отсюда. Земли, лежащие к западу от Миссури, — все равно что иная планета, и никакие ищейки не найдут здесь беглецов из нью-йоркской тюрьмы.
«Редкий пинкертон долетит до середины Миссури», — подумал Остерман.
Да, ему нечего было бояться, и страшила его только предстоящая встреча с Кириллом. Что сказать в оправдание? С одной стороны, он наткнулся на золотую жилу в лице приезжих миллионеров. С другой — засветился перед всеми блюстителями порядка. Теперь Остермана знает в лицо не только шериф, но и каждый из его помощников. И это обстоятельство может стать решающим. Кира нахмурится, почешет висок — точно как Энди Брике — и скажет, что надо мотать отсюда, пока не поздно.
Кирилл осторожен. Слишком осторожен. Сколько выгодных дел они упустили только из-за того, что Кира видел опасность там, где не видели все остальные.
Готовясь к трудному разговору, Илья и забыл, что сначала придется немного поболтать с судьей. Когда его ввели в небольшой зал, он увидел там шерифа, пару его помощников — и никого из соседей по камере. Судья Панч был крепким стариком с обветренным лицом фермера. Покончив с формальными вопросами, он нацелил на Илью деревянный молоток и спросил:
— Приехали поиграть?
— Я неважный игрок, ваша честь. Мой бизнес — прачечные. В «Парнас» я зашел только для того, чтобы завязать связи с местной публикой…
— Вы избрали не лучший способ для завязывания связей. Местная публика способна раздеть вас раньше, чем вы с ней познакомитесь. Шериф Бюргер мне все рассказал. Теперь я хочу услышать ту же историю в вашем изложении.
— Это не займет много времени. Итак, я зашел в казино «Парнас». Заглянул в зал для покера. Столы были заняты, и я решил подождать в баре. Один из игроков посоветовал мне перейти в другой зал. Мы вышли вместе с ним, и вдруг сверху кто-то выстрелил. Я, естественно, ответил…
— Стоп! — Судья Панч ударил молотком по столу. — Что значит «естественно»?
«Черт! Вот на чем он меня поймает! — с досадой подумал Илья. — На необоснованном применении оружия!»
— Разве человек не имеет право на защиту собственной жизни? — почтительно спросил он. — Я стрелял, чтобы не дать им убить меня.
— Вы их видели?
— Да. Не очень отчетливо, но видел. Особенно хорошо я разглядел вспышки выстрелов.
— У вас есть враги в городе?
— Нет.
— Тогда почему вы решили, что стреляют именно в вас, а не в того, кто стоял рядом?
— Потому что пуля ударила рядом со мной.
— Шериф Бюргер утверждает, что вы ранили одного из нападавших.
Илья скромно пожал плечами.
— Таким образом, — продолжал судья, — ваш револьвер обладал достаточной убойной силой, чтобы ранить человека, находящегося внутри помещения на втором этаже. Следовательно, если бы пуля прошла немного левее или правее, она бы нанесла вред тем, кто находился в соседних комнатах. Вы признаете свою вину?