Страница:
И я резко ответила:
– Сними корону!
Мои слова испугали ее. Она заколебалась, потом кивнула. Осторожно сняв корону с черных волнистых волос, она вручила ее мне. Я швырнула корону в фонтан, потом подхватила Ксиа на руки и отнесла в дом, в спальню.
Когда настал рассвет, она разрыдалась.
– О, Рали, – стонала она. – Мне так жаль.
Она плакала долго и горько, сотрясаясь от рыданий.
– Не надо, любовь моя, – сказала я. – Со мной все будет в порядке. Я никогда не забуду тебя… но со мной все будет хорошо.
Она взглянула на Меня прекрасными глазами, полными слез.
– Я плачу не о тебе, Рали, – сглотнув, сказала она. – Я плачу о себе.
Мы отплывали с Изольды. Дождь лил как из ведра. Никто не пришел на пристань попрощаться с нами. Но семь наших галер – все, что осталось от флота, – низко сидели в воде, нагруженные золотом и другими драгоценностями. Самым ценным подарком были карты, хранящиеся в каюте Холлы Ий. Карты конийские навигаторы и маги нарисовали, чтобы мы могли найти дорогу домой.
Нас, стражниц, осталось очень мало, и я разместила всех моих женщин на галере Страйкера. Я не доверяла наемникам, особенно теперь, когда трюмы их были набиты золотом, и не хотела рисковать, размещая своих сестер вдали от себя. Нам хотелось быть вместе – маранонская гвардия предпочитает зализывать раны среди своих.
Дождь был холодным, и отплытие с волшебного острова было невеселым, но западный ветер дул уверенно и сильно, неся нас к Ориссе. Дождь и ветер не ослабевали, но они были не опасны, и те из нас, кто не участвовал в управлении кораблем, погрузились в одуряющую рутину еды и сна без сновидений. Так прошло много дней без всяких происшествий, и довольно скоро мы оказались у пролива, который был помечен конийцами на картах, – через него мы должны были проплыть за рифы.
Тот день был так же сер и ветрен, как и остальные. Видимость была плохой, но далеко на севере мы заметили странное свечение неба, а потом до нас донеслось отдаленное рокотание вулканов. Как и предсказывали конийцы, на юге была земля. Нам посоветовали плыть вдоль ее берегов, чтобы не наткнуться на северные рифы. Но мы также не должны были задерживаться там – конийские маги сказали, что при разработке карты в тех местах их чары наткнулись на злобное противодействие. Мы осторожно, корабль за кораблем, пробирались по проливу, и, хотя ничего не видели, ощущали присутствие чего-то недоброго. Когда мы проходили самый узкий участок пролива, я почувствовала, что волосы у меня встают дыбом, словно за мной наблюдает множество глаз. Краем зрения я увидела, что к палубе низко припала пантера. Зубы ее были обнажены, хвост подергивался. Но когда я повернулась, чтобы рассмотреть ее получше, она исчезла.
Мы облегченно вздохнули, только когда прошли узкое место. Выйдя на простор, мы развернули парус и на полной скорости поплыли оттуда. Ночное небо очистилось от облаков, и мы с восторгом наблюдали за родными звездами. Рассвет следующего дня был теплым и ярким, и, хотя впереди еще был далекий путь, все почувствовали, что мы действительно возвращаемся домой.
Через несколько дней я отправилась на корабль Холлы Ий на совет. Несмотря на то, что мы уже плавали в этих водах, они оставались малознакомыми нам, а так как наш флот заметно поубавился, я считала, что нужно опасаться тамошних пиратов. У галеры Холлы Ий был привязан ялик – значит, у него кроме меня еще один посетитель. Я приказала моим гребцам привязать нашу шлюпку к ялику и оставаться в ней, чтобы не давать ей биться о борт галеры.
Я взошла на палубу как раз в тот момент, когда сменялись часовые. Никто не приветствовал меня, и я усмотрела в этом еще одно доказательство, что дисциплина у нас падает. Разводящий офицер казался испуганным, увидев меня, и отдал честь. Я тоже отдала честь, а когда он собрался проводить меня к каюте Холлы Ий, я приказала ему оставаться на месте.
– Я бы на вашем месте получше проверяла караулы, – сказала я. – Если они не заметили меня, то что вообще они могут заметить?
Он стал извиняться, а я пошла своей дорогой.
У двери я остановилась, услышав бряканье костей в стакане – которое не спутаешь ни с чем, – а потом звук броска. Кто-то выругался с досадой. Это был Страйкер, который покинул нашу галеру, не предупредив меня.
– Никогда не видел такого везения! Если бы эти кости не принадлежали мне, я бы потребовал проверить их.
Холла Ий расхохотался.
– Шесть удачных бросков. Не хочешь ли поставить остаток своей доли? Я брошу хорошо и седьмой раз.
Я улыбнулась. Даже имея набитый драгоценностями трюм, Холла Ий все еще не удовлетворился этим, обдирая как липку своих же подчиненных. Как тут не вспомнить выражение «пиратская жадность»!
Страйкер натянуто засмеялся в ответ.
– Как это у вас получается, адмирал? Продали душу демонам?
Холла Ий мгновенно вышел из себя.
– В чем ты меня обвиняешь?
Страйкер сказал примирительно:
– Ни в чем. Абсолютно ни в чем, адмирал. Я просто проклинал вашу вечную удачу.
Холла Ий расслабился и весело фыркнул.
– Ты так же плохо владеешь стаканчиком, как и луком. Я помню, как у тебя была такая возможность, и ветер в нужную сторону, и все были слишком заняты, чтобы видеть, в кого ты метишь. И ты стреляешь – и мажешь!
А Страйкер сказал:
– В этом не моя вина. И вовсе это не было так легко. Тогда здорово качало. Тысяча дьяволов! Кроме того, тут такое везение, что… Я хочу сказать, что ваше везение – ничто по сравнению…
– Придержи язык, – перебил его Холла Ий. – На корабле никогда нельзя быть уверенным, что тебя не подслушивают.
Я покраснела – не в бровь, а в глаз. Раздумывая, спасся ли бедняга, о котором они говорили, я постучала.
– Войдите, – гаркнул Холла Ий.
Когда они увидели меня, они резко покраснели и вскочили. Я едва не расхохоталась. На этом корабле увидеть виноватое выражение лица было труднее, чем достать лед летом.
Холла Ий пробормотал приветствие:
– Я… э-э… рад видеть вас, капитан Антеро. Мы со Страйкером… э-э…
– Решили немного развеяться игрой, – встрял Страйкер, выручая адмирала. – Он, конечно, играет получше, понимаете?
Они были похожи на мальчишек, которых застали за баловством. Я рассмеялась.
– Ради всего святого, господа! – сказала я. – Я не какая-нибудь зануда. На самом деле я и сама люблю иной раз зстряхнуть стаканчик с костями.
Они натянуто засмеялись.
– Чему обязан вашим посещением, капитан? – вежливо спросил Холла Ий, одновременно одарив Страйкера таким взглядом, что тот немедленно выскочил из каюты.
Мы с Холлой Ий сели за стол, налив по бокалу бренди. Он быстро согласился со всеми моими предложениями, и дело было закончено. Тогда он заново наполнил наши бокалы и поднял свой.
– У нас было неплохое путешествие, капитан, – заявил он. – Я почти жалею, что оно подходит к концу.
Я отпила бренди.
– Вышло ведь не так, как ожидал Джинна, верно?
Лицо пирата помрачнело.
– Что вы имеете в виду? – зло спросил он.
Я была удивлена сменой его настроения.
– Не надо обижаться. Я думала, всем очевидно, что Джинна хотел отделаться от меня, чтобы ему не пришлось делиться славой. Он никогда не желал нам успеха.
– Джинна обманул меня и моих ребят, лишив законной платы, – проворчал Холла Ий. Почему-то сегодня он решил припомнить все старые обиды.
– Ну, так за вами осталось последнее слово, – сказала я — Мы осели по ватерлинию от золота. Вы получили бы гораздо меньше, если бы не поплыли.
Холла Ий не хотел успокаиваться.
– Я отплывал с пятнадцатью хорошими кораблями, – возразил он. – Теперь у меня осталось их семь, да и те так потрепаны, что никуда не годятся. Это несправедливо. Меня надули.
Я не стала ему говорить, что за горстку конийского золота он сможет возместить все убытки. Наше путешествие подходило к концу, и я хотела плыть вместе со счастливым пиратом. Нет смысла обострять отношения.
– Я прослежу, чтобы справедливость была восстановлена. – пообещала я. – Если потребуется, заплачу вам из своей доли.
– Вы что, думаете, меня интересуют только деньги? – взорвался Холла Ий. – А уважение? Заплатить мне – и коленом под зад? Когда я нужен, адмирал то, адмирал се, да почему бы вам не сплавать, чтобы умереть ради наших интересов… А когда война окончена, я и мои ребята – всего лишь кучка негодяев, по их мнению.
Мне уже надоело. Кажется, он не хочет сохранять хорошие отношения между нами.
– Вы так много раз напоминали мне, что вы – наемник и что воюете только ради золота. Я уважаю такой взгляд на жизнь. Кроме того, я уважаю вас как флотоводца – если это что-нибудь для вас значит. А что касается остального – что ж, такую жизнь вы сами себе выбрали, друг мой.
Я кинула кости в стакан и тряхнула его.
– Если вам не нравится ваш ход, винить некого, кроме себя.
Я опрокинула стакан. Холла Ий машинально посмотрел на кости и остолбенел. Я тоже посмотрела – семерка таращилась на меня! Любимица Фортуны.
Холла Ий был бледен и потрясен. Одним глотком он допил бренди и сказал:
– Простите мне мою вспышку, капитан Антеро. – Он потер лоб. – Я уже давно не высыпаюсь. И в голове у меня так стучит, что я с удовольствием срубил бы ее.
Мне было плевать, но я постаралась изобразить сочувствие.
– И я прошу прощения. Я должна была заметить, что вы нездоровы. Чем я могу помочь? Может быть, принести эликсир нашего мага?
Холла Ий покачал головой – категоричное «нет». Потом он улыбнулся, снова обретая свой бандитский шарм.
– Мне нужен только такой эликсир, – сказал он, показывая на бренди. Допив бокал, он вытер бороду. – Я прослежу за защитными мероприятиями, которые мы обсудили.
Деловая часть разговора подошла к концу. Мы поболтали еще несколько минут, и я ушла.
Выйдя из каюты, я услышала за дверью бряканье костей, потом их дробный стук по столу. Холла Ий выругался. Видимо, остался недоволен результатом.
Что все это означало, я не знала.
Полилло оплакивала Корайс еще горше, чем я. Они так много лет всегда были вместе, что трудно было вообразить одну без другой. Характер, оттенок кожи и телосложение у них были разными. Полилло вносила в их тандем силу и отчаянную храбрость, а Корайс могла похвастаться ловкостью и мудрой хитростью. Вместе они были ужасны для того, кто осмеливался вставать против них в битве или кабацкой драке. Полилло не плакала, когда Корайс умерла. Вместо этого она набросилась на работу. Она постоянно находила, чем занять своих подчиненных, обучала их новым фехтовальным приемам, которые сама выдумывала, или просто помогала и утешала их в несчастье. И характер ее изменился.
Однажды она отрабатывала выпады деревянным мечом. Один матрос, из любопытства, наблюдая за упражняющимся женским мясом, подошел слишком близко, и Полилло в падении сделала выпад в него.
Он вскрикнул от боли и заорал на нее:
– Чтоб ты сдохла, корова!
Все на палубе замерли. Полилло медленно поднялась на ноги. Возвышаясь над матросом, который побледнел как смерть, она спросила:
– Как ты назвал меня, коротышка?
Матрос сглотнул. Я знала, что он проклинает демонов, потянувших его за язык.
Тут я вспомнила одного человека, который тем же словом назвал Полилло в портовой таверне в Ориссе. Мы мирно пили и флиртовали друг с другом, а тот человек обиделся, потому что дочь хозяина таверны предпочла компанию Полилло, отвергнув его. Ну, он и ударил Полилло сзади стулом, крича: «Получай, корова!» Полилло очень чувствительна ко всяким намекам на ее габариты. Она обиделась. Мы не успели пошевельнуться, как она сгребла неприятеля и разбила ему лицо в кровь о свою грудь, а потом, приговаривая «Му-му», принялась его душить. Если бы Корайс не вмешалась, она бы убила его.
Я уже предвкушала что-то подобное здесь и побежала к ним, но Полилло, к моему удивлению, внезапно ухмыльнулась и взъерошила волосы бедняги матроса. Потом она фыркнула, наморщив нос.
– Написал в штаны?
Тот кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
– Тогда иди постирай их, – посоветовала Полилло. – Нет ничего хуже, чем сыпь от мочи.
Когда она отвернулась, матрос немедленно упал в обморок.
– Купить тебе выпить, красотка? – спросила я, когда она принялась выколачивать свою тунику.
– Лучшее предложение за сегодняшний день, – сказала она, просовывая руку мне под локоть. Мы отправились в мою каюту, чтобы распить бесцветный конийский ликер, который свалил бы с ног лошадь.
– Сегодня ты продемонстрировала настоящий образец милосердия, – заметила я, когда мы выпили первую порцию.
Полилло пожала плечами.
– Корайс всегда говорила, что вспыльчивость – худшая моя черта. Теперь, когда ее нет, мне приходится самой сдерживать себя. – Ее глаза затуманились. – Я зависела от нее во многом. Но я такая стерва. Не знаю, как она терпела меня. – Она зло вытерла слезу.
– Она любила тебя, Полилло, – сказала я. – Как и мы все. А что касается твоих недостатков, я лично считаю, что боги дали их тебе, чтобы компенсировать твои достоинства. Иначе бы ты была слишком уж совершенной.
Она фыркнула.
– Достоинства? Я большая и страшная. Какие уж тут достоинства!
Я была потрясена.
– Страшная? Полилло, нет на свете женщины, которая не позавидовала бы твоей красоте.
И это была правда. Как я уже говорила, Полилло была прекрасно сложена. Ни одна унция жира не портила ее совершенной фигуры. Ее ноги были грациозны, как у балерины, а лицо с огромными сияющими глазами так и просилось на полотно.
– По крайней мере, я не разбиваю зеркала по утрам, – проворчала она. – Но ты ведь не станешь спорить, что мои сила и размеры чудовищны.
– Тебе дарована сила героев, а не чудовищ, – возразила я. – И когда-нибудь, когда наше время останется далеко в прошлом, о тебе будут петь песни, дорогая. В легендах будут рассказывать о прекрасной женщине, обладавшей силой десяти рослых мужчин. Придется тебе с этим смириться. Ты войдешь в легенды.
Полилло хихикнула.
– Вместе со своим стервозным характером.
– Вместе с ним, – согласилась я.
Она отпила из бокала.
– Я и правда за свою жизнь отлупила нескольких негодяев, которых стоило отлупить.
– Без сомнения, – согласилась я.
– А начала со своего отца…
– Ты говорила мне, что он был негодяем, – сказала я, – но никогда не объясняла почему. Он ведь был владельцем постоялого двора, верно?
Полилло кивнула.
– Отчасти владельцем двора, отчасти кузнецом. Он был велик и силен, сукин сын. Если бы ты видела мою мать, ты бы поняла, что я не зря называю его так. У него был постоялый двор – страшная дыра, но на перекрестке нескольких дорог – и кузница, где он подковывал лошадей путешественников. И он пропивал все вырученные деньги, а мы ходили в синяках и носили лохмотья, пока я не выросла. Иногда мне кажется, что именно поэтому я и выросла такой большой. С тех пор как я себя помню, он нас лупил. Сломал руку моему старшему брату, а тот был – мухи не обидит, добрая душа. Мать всегда хромала, и лицо у нее было в синяках. Я так ненавидела его, что однажды огрела его кочергой, когда он лег спать. Мне было тогда шесть лет, и он страшно выдрал меня.
Больно было дьявольски, но я не кричала. Решила, что этого он от меня не дождется. Тогда я и решила, что вырасту большой и сильной, и он тогда побоится трогать кого-либо из нас. Я стала поднимать вещи, все, что было тяжелое. И стала бегать и бороться. Когда мне исполнилось десять, я могла поднять его наковальню. И я принялась ждать. Но прошло несколько недель, прежде чем он снова проявил свой характер. Я чуть не взбесилась от ожидания. Я уже начала бояться, что он решил исправиться. Я так ненавидела его, что молилась, чтобы этого не случилось. Вот как я хотела отомстить ему! Но мне был нужен повод.
– И ты получила его в конце концов? Полилло невесело улыбнулась.
– Разве собака пробежит мимо падали? Конечно, я его получила. Он напал на мать. А я остановила его. – Тут Полилло ударила кулаком по открытой ладони. Я моргнула от костедробительного звука удара. – Один удар. Свернула ему его уродливую челюсть. Зубы разлетелись во все стороны. Даже в суп попали. Потом я вытолкала его, а матери сказала, что отныне таверна принадлежит ей.
– Ты больше его не видела?
– Никогда, – рассмеялась Полилло. – Как он мог оказаться у нас, когда все знали, что его десятилетняя дочь отлупила его? Вот она, мужская гордость! Если мужчина один раз ломается, то это навсегда.
– Как матрос, который сегодня намочил штаны? – спросила я.
Полилло нахмурилась.
– Нет, он не так уж плох. Я видела, как он работает – не отлынивает, как другие. И в бою дрался хорошо. Я просто застала его врасплох. Он не хотел оскорбить меня. Это у него просто вырвалось. Когда я смотрела на него сверху вниз, я сказала себе: «Полилло, старушка, сколько раз ты сама попадала в неприятности и открывала свой рот, когда его нужно было держать на замке?» А потом я подумала, что Корайс бы не понравилось, если бы я убила его. Вот я и не стала.
Она начала наполнять свой бокал, но потом резко остановилась, нахмурившись.
– Как ты думаешь, люди теперь подумают, что я стала мягкотелой?
– А тебя это волнует? – спросила я.
– Да нет, не особенно, – ответила она, немного подумав.
Когда Полилло поняла, что сказала, на ее лице появилась великолепная улыбка.
– Корайс гордилась бы мной, правда?
– Обязательно, дорогая, – сказала я.
И мы провели чудесную ночь, допивая ликер, смеясь и рассказывая небылицы, как когда-то давно, когда мы были молоды и наши надежды были ярки, как непроверенная сталь наших новеньких мечей.
Когда мы взяли курс на восток, я каждый день заставляла себя просыпаться затемно, чтобы видеть рассвет. От этого зрелища я никогда не уставала – когда розовые блики отражались в светлеющей воде. Гэмелен, как и все старики, вставал рано, поэтому он обычно присоединялся ко мне, и я описывала ему пейзаж, а он ловил рыбу.
– Когда я был мальчишкой, – сказал он однажды, – мне больше нравились закаты. Все разочарования прошедшего дня исчезали, и багровый свет солнца сулил много радостей завтра. Но когда я состарился, уходящее солнце… напоминает мне о… бренности, черт бы ее побрал! Теперь я уже не уверен, будет ли завтра. А на рассвете легче убедить себя, что до вечера-то ты дотянешь.
– Но вы же маг, – удивилась я. – Разве маги не чувствуют, когда придет смерть? Я думала, что, если Черный Искатель стоит рядом, маг чувствует это.
Гэмелен засмеялся.
– Единственным магом, который правильно предсказал свою смерть, был мой старый учитель. Каждый день он говорил нам, что мы, его тупоумные ученики, сведем его в могилу. И, представь себе, однажды это случилось. Ему было девяносто два.
– Вы его переживете, друг мой, – сказала я. – И лучше не разочаровывайте меня. Или я вас отругаю.
Вместо того чтобы вежливо рассмеяться моей неуклюжей шутке, Гэмелен внезапно серьезно взглянул на меня.
– Вчера мне приснилась пантера, – сказал он.
– Да?
– Ничего особенного. В моем сне она была в моей каюте и хотела выйти. Она волновалась – ходила взад-вперед. Но когда я подошел к двери – ведь я во сне зрячий – и попытался выпустить ее, я не мог отодвинуть засов. Я позвал на помощь, но никто не пришел.
– А потом?
– Это все, – сказал Гэмелен. – Я проснулся. – И он спросил: – А тебе снилась пантера, Рали?
– Мне вообще ничего не снится, – ответила я. – С тех пор как я увидел архонта и первый раз увидела пантеру.
– А обычно ты видишь сны?
– Всегда, – ответила я. – Даже если я не помню, о чем был сон, когда я просыпаюсь, я помню, что мне что-то снилось.
Гэмелен вздохнул.
– Это о чем-то говорит? – спросила я.
– Не знаю, Рали. Серый Плащ считал, что сны могут быть реальностью и когда тебе снится что-то, ты находишься в другом мире. И тот мир похож на твой, за исключением одной маленькой – или большой – детали. Когда ты видишь это, она начинает тебе сниться.
– Этот проклятый Янош имел собственное мнение насчет всего на свете, – проворчала я. – Почему все должно быть взвешено, измерено и залеплено ярлыком? Почему наши сны не могут быть просто снами?
– Может, и так, – согласился волшебник, – но все же в словах Яноша что-то есть. А мне интересно было узнать про пантеру. Ты говоришь, что видела ее иногда наяву?
– Только краем глаза. И всегда в тени. Может, это мне казалось.
– Да, – сказал Гэмелен. – Наверное, казалось.
Той ночью я изо всех сил старалась, чтобы мне что-нибудь приснилось. Я пыталась думать о Ксиа – все время представляла ее себе, пока не увидела ее отчетливо. Но потом она исчезла, хотя я пыталась ее удержать. Но она исчезла окончательно, как только я закрыла глаза. Я заставила себя проснуться и попробовала снова, но опять неудачно. Я попыталась сосредоточиться на других образах – приятных и неприятных, но все они уходили, когда я начинала засыпать. Потом я вообще не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок. Меня попеременно бросало то в жар, то в холод.
И все время мне казалось, что я слышу царапанье когтей и мягкие шаги. Я знала, что это пантера – ходит, ходит…
В конце концов я вышла на палубу. Ночь была тихой, море спокойным. Я подошла к каюте Гэмелена и приложила ухо к двери. Мне показалось, что я слышу изнутри царапанье когтей.
Я попыталась отодвинуть засов снаружи. Он не поддавался. Я нажала сильнее, и засов отодвинулся. Дверь тихо открылась. Волшебник мирно спал.
Тут я почувствовала движение воздуха и отступила. Что-то прошло мимо меня. У него не было формы. Я даже не была уверена, было ли там что-нибудь вообще. Но я отчетливо почувствовала бархатное прикосновение к моей коже и уловила резкий запах большой кошки. Я оглянулась и ничего не увидела. Я снова посмотрела на Гэмелена, потом закрыла дверь и вернулась в свою каюту. Едва я легла, как тут же заснула.
И мне приснился сон. Мне снилась черная пантера. Она бежала через лес, а я ехала у нее на спине.
Глава двадцать третья
– Сними корону!
Мои слова испугали ее. Она заколебалась, потом кивнула. Осторожно сняв корону с черных волнистых волос, она вручила ее мне. Я швырнула корону в фонтан, потом подхватила Ксиа на руки и отнесла в дом, в спальню.
Когда настал рассвет, она разрыдалась.
– О, Рали, – стонала она. – Мне так жаль.
Она плакала долго и горько, сотрясаясь от рыданий.
– Не надо, любовь моя, – сказала я. – Со мной все будет в порядке. Я никогда не забуду тебя… но со мной все будет хорошо.
Она взглянула на Меня прекрасными глазами, полными слез.
– Я плачу не о тебе, Рали, – сглотнув, сказала она. – Я плачу о себе.
Мы отплывали с Изольды. Дождь лил как из ведра. Никто не пришел на пристань попрощаться с нами. Но семь наших галер – все, что осталось от флота, – низко сидели в воде, нагруженные золотом и другими драгоценностями. Самым ценным подарком были карты, хранящиеся в каюте Холлы Ий. Карты конийские навигаторы и маги нарисовали, чтобы мы могли найти дорогу домой.
Нас, стражниц, осталось очень мало, и я разместила всех моих женщин на галере Страйкера. Я не доверяла наемникам, особенно теперь, когда трюмы их были набиты золотом, и не хотела рисковать, размещая своих сестер вдали от себя. Нам хотелось быть вместе – маранонская гвардия предпочитает зализывать раны среди своих.
Дождь был холодным, и отплытие с волшебного острова было невеселым, но западный ветер дул уверенно и сильно, неся нас к Ориссе. Дождь и ветер не ослабевали, но они были не опасны, и те из нас, кто не участвовал в управлении кораблем, погрузились в одуряющую рутину еды и сна без сновидений. Так прошло много дней без всяких происшествий, и довольно скоро мы оказались у пролива, который был помечен конийцами на картах, – через него мы должны были проплыть за рифы.
Тот день был так же сер и ветрен, как и остальные. Видимость была плохой, но далеко на севере мы заметили странное свечение неба, а потом до нас донеслось отдаленное рокотание вулканов. Как и предсказывали конийцы, на юге была земля. Нам посоветовали плыть вдоль ее берегов, чтобы не наткнуться на северные рифы. Но мы также не должны были задерживаться там – конийские маги сказали, что при разработке карты в тех местах их чары наткнулись на злобное противодействие. Мы осторожно, корабль за кораблем, пробирались по проливу, и, хотя ничего не видели, ощущали присутствие чего-то недоброго. Когда мы проходили самый узкий участок пролива, я почувствовала, что волосы у меня встают дыбом, словно за мной наблюдает множество глаз. Краем зрения я увидела, что к палубе низко припала пантера. Зубы ее были обнажены, хвост подергивался. Но когда я повернулась, чтобы рассмотреть ее получше, она исчезла.
Мы облегченно вздохнули, только когда прошли узкое место. Выйдя на простор, мы развернули парус и на полной скорости поплыли оттуда. Ночное небо очистилось от облаков, и мы с восторгом наблюдали за родными звездами. Рассвет следующего дня был теплым и ярким, и, хотя впереди еще был далекий путь, все почувствовали, что мы действительно возвращаемся домой.
Через несколько дней я отправилась на корабль Холлы Ий на совет. Несмотря на то, что мы уже плавали в этих водах, они оставались малознакомыми нам, а так как наш флот заметно поубавился, я считала, что нужно опасаться тамошних пиратов. У галеры Холлы Ий был привязан ялик – значит, у него кроме меня еще один посетитель. Я приказала моим гребцам привязать нашу шлюпку к ялику и оставаться в ней, чтобы не давать ей биться о борт галеры.
Я взошла на палубу как раз в тот момент, когда сменялись часовые. Никто не приветствовал меня, и я усмотрела в этом еще одно доказательство, что дисциплина у нас падает. Разводящий офицер казался испуганным, увидев меня, и отдал честь. Я тоже отдала честь, а когда он собрался проводить меня к каюте Холлы Ий, я приказала ему оставаться на месте.
– Я бы на вашем месте получше проверяла караулы, – сказала я. – Если они не заметили меня, то что вообще они могут заметить?
Он стал извиняться, а я пошла своей дорогой.
У двери я остановилась, услышав бряканье костей в стакане – которое не спутаешь ни с чем, – а потом звук броска. Кто-то выругался с досадой. Это был Страйкер, который покинул нашу галеру, не предупредив меня.
– Никогда не видел такого везения! Если бы эти кости не принадлежали мне, я бы потребовал проверить их.
Холла Ий расхохотался.
– Шесть удачных бросков. Не хочешь ли поставить остаток своей доли? Я брошу хорошо и седьмой раз.
Я улыбнулась. Даже имея набитый драгоценностями трюм, Холла Ий все еще не удовлетворился этим, обдирая как липку своих же подчиненных. Как тут не вспомнить выражение «пиратская жадность»!
Страйкер натянуто засмеялся в ответ.
– Как это у вас получается, адмирал? Продали душу демонам?
Холла Ий мгновенно вышел из себя.
– В чем ты меня обвиняешь?
Страйкер сказал примирительно:
– Ни в чем. Абсолютно ни в чем, адмирал. Я просто проклинал вашу вечную удачу.
Холла Ий расслабился и весело фыркнул.
– Ты так же плохо владеешь стаканчиком, как и луком. Я помню, как у тебя была такая возможность, и ветер в нужную сторону, и все были слишком заняты, чтобы видеть, в кого ты метишь. И ты стреляешь – и мажешь!
А Страйкер сказал:
– В этом не моя вина. И вовсе это не было так легко. Тогда здорово качало. Тысяча дьяволов! Кроме того, тут такое везение, что… Я хочу сказать, что ваше везение – ничто по сравнению…
– Придержи язык, – перебил его Холла Ий. – На корабле никогда нельзя быть уверенным, что тебя не подслушивают.
Я покраснела – не в бровь, а в глаз. Раздумывая, спасся ли бедняга, о котором они говорили, я постучала.
– Войдите, – гаркнул Холла Ий.
Когда они увидели меня, они резко покраснели и вскочили. Я едва не расхохоталась. На этом корабле увидеть виноватое выражение лица было труднее, чем достать лед летом.
Холла Ий пробормотал приветствие:
– Я… э-э… рад видеть вас, капитан Антеро. Мы со Страйкером… э-э…
– Решили немного развеяться игрой, – встрял Страйкер, выручая адмирала. – Он, конечно, играет получше, понимаете?
Они были похожи на мальчишек, которых застали за баловством. Я рассмеялась.
– Ради всего святого, господа! – сказала я. – Я не какая-нибудь зануда. На самом деле я и сама люблю иной раз зстряхнуть стаканчик с костями.
Они натянуто засмеялись.
– Чему обязан вашим посещением, капитан? – вежливо спросил Холла Ий, одновременно одарив Страйкера таким взглядом, что тот немедленно выскочил из каюты.
Мы с Холлой Ий сели за стол, налив по бокалу бренди. Он быстро согласился со всеми моими предложениями, и дело было закончено. Тогда он заново наполнил наши бокалы и поднял свой.
– У нас было неплохое путешествие, капитан, – заявил он. – Я почти жалею, что оно подходит к концу.
Я отпила бренди.
– Вышло ведь не так, как ожидал Джинна, верно?
Лицо пирата помрачнело.
– Что вы имеете в виду? – зло спросил он.
Я была удивлена сменой его настроения.
– Не надо обижаться. Я думала, всем очевидно, что Джинна хотел отделаться от меня, чтобы ему не пришлось делиться славой. Он никогда не желал нам успеха.
– Джинна обманул меня и моих ребят, лишив законной платы, – проворчал Холла Ий. Почему-то сегодня он решил припомнить все старые обиды.
– Ну, так за вами осталось последнее слово, – сказала я — Мы осели по ватерлинию от золота. Вы получили бы гораздо меньше, если бы не поплыли.
Холла Ий не хотел успокаиваться.
– Я отплывал с пятнадцатью хорошими кораблями, – возразил он. – Теперь у меня осталось их семь, да и те так потрепаны, что никуда не годятся. Это несправедливо. Меня надули.
Я не стала ему говорить, что за горстку конийского золота он сможет возместить все убытки. Наше путешествие подходило к концу, и я хотела плыть вместе со счастливым пиратом. Нет смысла обострять отношения.
– Я прослежу, чтобы справедливость была восстановлена. – пообещала я. – Если потребуется, заплачу вам из своей доли.
– Вы что, думаете, меня интересуют только деньги? – взорвался Холла Ий. – А уважение? Заплатить мне – и коленом под зад? Когда я нужен, адмирал то, адмирал се, да почему бы вам не сплавать, чтобы умереть ради наших интересов… А когда война окончена, я и мои ребята – всего лишь кучка негодяев, по их мнению.
Мне уже надоело. Кажется, он не хочет сохранять хорошие отношения между нами.
– Вы так много раз напоминали мне, что вы – наемник и что воюете только ради золота. Я уважаю такой взгляд на жизнь. Кроме того, я уважаю вас как флотоводца – если это что-нибудь для вас значит. А что касается остального – что ж, такую жизнь вы сами себе выбрали, друг мой.
Я кинула кости в стакан и тряхнула его.
– Если вам не нравится ваш ход, винить некого, кроме себя.
Я опрокинула стакан. Холла Ий машинально посмотрел на кости и остолбенел. Я тоже посмотрела – семерка таращилась на меня! Любимица Фортуны.
Холла Ий был бледен и потрясен. Одним глотком он допил бренди и сказал:
– Простите мне мою вспышку, капитан Антеро. – Он потер лоб. – Я уже давно не высыпаюсь. И в голове у меня так стучит, что я с удовольствием срубил бы ее.
Мне было плевать, но я постаралась изобразить сочувствие.
– И я прошу прощения. Я должна была заметить, что вы нездоровы. Чем я могу помочь? Может быть, принести эликсир нашего мага?
Холла Ий покачал головой – категоричное «нет». Потом он улыбнулся, снова обретая свой бандитский шарм.
– Мне нужен только такой эликсир, – сказал он, показывая на бренди. Допив бокал, он вытер бороду. – Я прослежу за защитными мероприятиями, которые мы обсудили.
Деловая часть разговора подошла к концу. Мы поболтали еще несколько минут, и я ушла.
Выйдя из каюты, я услышала за дверью бряканье костей, потом их дробный стук по столу. Холла Ий выругался. Видимо, остался недоволен результатом.
Что все это означало, я не знала.
Полилло оплакивала Корайс еще горше, чем я. Они так много лет всегда были вместе, что трудно было вообразить одну без другой. Характер, оттенок кожи и телосложение у них были разными. Полилло вносила в их тандем силу и отчаянную храбрость, а Корайс могла похвастаться ловкостью и мудрой хитростью. Вместе они были ужасны для того, кто осмеливался вставать против них в битве или кабацкой драке. Полилло не плакала, когда Корайс умерла. Вместо этого она набросилась на работу. Она постоянно находила, чем занять своих подчиненных, обучала их новым фехтовальным приемам, которые сама выдумывала, или просто помогала и утешала их в несчастье. И характер ее изменился.
Однажды она отрабатывала выпады деревянным мечом. Один матрос, из любопытства, наблюдая за упражняющимся женским мясом, подошел слишком близко, и Полилло в падении сделала выпад в него.
Он вскрикнул от боли и заорал на нее:
– Чтоб ты сдохла, корова!
Все на палубе замерли. Полилло медленно поднялась на ноги. Возвышаясь над матросом, который побледнел как смерть, она спросила:
– Как ты назвал меня, коротышка?
Матрос сглотнул. Я знала, что он проклинает демонов, потянувших его за язык.
Тут я вспомнила одного человека, который тем же словом назвал Полилло в портовой таверне в Ориссе. Мы мирно пили и флиртовали друг с другом, а тот человек обиделся, потому что дочь хозяина таверны предпочла компанию Полилло, отвергнув его. Ну, он и ударил Полилло сзади стулом, крича: «Получай, корова!» Полилло очень чувствительна ко всяким намекам на ее габариты. Она обиделась. Мы не успели пошевельнуться, как она сгребла неприятеля и разбила ему лицо в кровь о свою грудь, а потом, приговаривая «Му-му», принялась его душить. Если бы Корайс не вмешалась, она бы убила его.
Я уже предвкушала что-то подобное здесь и побежала к ним, но Полилло, к моему удивлению, внезапно ухмыльнулась и взъерошила волосы бедняги матроса. Потом она фыркнула, наморщив нос.
– Написал в штаны?
Тот кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
– Тогда иди постирай их, – посоветовала Полилло. – Нет ничего хуже, чем сыпь от мочи.
Когда она отвернулась, матрос немедленно упал в обморок.
– Купить тебе выпить, красотка? – спросила я, когда она принялась выколачивать свою тунику.
– Лучшее предложение за сегодняшний день, – сказала она, просовывая руку мне под локоть. Мы отправились в мою каюту, чтобы распить бесцветный конийский ликер, который свалил бы с ног лошадь.
– Сегодня ты продемонстрировала настоящий образец милосердия, – заметила я, когда мы выпили первую порцию.
Полилло пожала плечами.
– Корайс всегда говорила, что вспыльчивость – худшая моя черта. Теперь, когда ее нет, мне приходится самой сдерживать себя. – Ее глаза затуманились. – Я зависела от нее во многом. Но я такая стерва. Не знаю, как она терпела меня. – Она зло вытерла слезу.
– Она любила тебя, Полилло, – сказала я. – Как и мы все. А что касается твоих недостатков, я лично считаю, что боги дали их тебе, чтобы компенсировать твои достоинства. Иначе бы ты была слишком уж совершенной.
Она фыркнула.
– Достоинства? Я большая и страшная. Какие уж тут достоинства!
Я была потрясена.
– Страшная? Полилло, нет на свете женщины, которая не позавидовала бы твоей красоте.
И это была правда. Как я уже говорила, Полилло была прекрасно сложена. Ни одна унция жира не портила ее совершенной фигуры. Ее ноги были грациозны, как у балерины, а лицо с огромными сияющими глазами так и просилось на полотно.
– По крайней мере, я не разбиваю зеркала по утрам, – проворчала она. – Но ты ведь не станешь спорить, что мои сила и размеры чудовищны.
– Тебе дарована сила героев, а не чудовищ, – возразила я. – И когда-нибудь, когда наше время останется далеко в прошлом, о тебе будут петь песни, дорогая. В легендах будут рассказывать о прекрасной женщине, обладавшей силой десяти рослых мужчин. Придется тебе с этим смириться. Ты войдешь в легенды.
Полилло хихикнула.
– Вместе со своим стервозным характером.
– Вместе с ним, – согласилась я.
Она отпила из бокала.
– Я и правда за свою жизнь отлупила нескольких негодяев, которых стоило отлупить.
– Без сомнения, – согласилась я.
– А начала со своего отца…
– Ты говорила мне, что он был негодяем, – сказала я, – но никогда не объясняла почему. Он ведь был владельцем постоялого двора, верно?
Полилло кивнула.
– Отчасти владельцем двора, отчасти кузнецом. Он был велик и силен, сукин сын. Если бы ты видела мою мать, ты бы поняла, что я не зря называю его так. У него был постоялый двор – страшная дыра, но на перекрестке нескольких дорог – и кузница, где он подковывал лошадей путешественников. И он пропивал все вырученные деньги, а мы ходили в синяках и носили лохмотья, пока я не выросла. Иногда мне кажется, что именно поэтому я и выросла такой большой. С тех пор как я себя помню, он нас лупил. Сломал руку моему старшему брату, а тот был – мухи не обидит, добрая душа. Мать всегда хромала, и лицо у нее было в синяках. Я так ненавидела его, что однажды огрела его кочергой, когда он лег спать. Мне было тогда шесть лет, и он страшно выдрал меня.
Больно было дьявольски, но я не кричала. Решила, что этого он от меня не дождется. Тогда я и решила, что вырасту большой и сильной, и он тогда побоится трогать кого-либо из нас. Я стала поднимать вещи, все, что было тяжелое. И стала бегать и бороться. Когда мне исполнилось десять, я могла поднять его наковальню. И я принялась ждать. Но прошло несколько недель, прежде чем он снова проявил свой характер. Я чуть не взбесилась от ожидания. Я уже начала бояться, что он решил исправиться. Я так ненавидела его, что молилась, чтобы этого не случилось. Вот как я хотела отомстить ему! Но мне был нужен повод.
– И ты получила его в конце концов? Полилло невесело улыбнулась.
– Разве собака пробежит мимо падали? Конечно, я его получила. Он напал на мать. А я остановила его. – Тут Полилло ударила кулаком по открытой ладони. Я моргнула от костедробительного звука удара. – Один удар. Свернула ему его уродливую челюсть. Зубы разлетелись во все стороны. Даже в суп попали. Потом я вытолкала его, а матери сказала, что отныне таверна принадлежит ей.
– Ты больше его не видела?
– Никогда, – рассмеялась Полилло. – Как он мог оказаться у нас, когда все знали, что его десятилетняя дочь отлупила его? Вот она, мужская гордость! Если мужчина один раз ломается, то это навсегда.
– Как матрос, который сегодня намочил штаны? – спросила я.
Полилло нахмурилась.
– Нет, он не так уж плох. Я видела, как он работает – не отлынивает, как другие. И в бою дрался хорошо. Я просто застала его врасплох. Он не хотел оскорбить меня. Это у него просто вырвалось. Когда я смотрела на него сверху вниз, я сказала себе: «Полилло, старушка, сколько раз ты сама попадала в неприятности и открывала свой рот, когда его нужно было держать на замке?» А потом я подумала, что Корайс бы не понравилось, если бы я убила его. Вот я и не стала.
Она начала наполнять свой бокал, но потом резко остановилась, нахмурившись.
– Как ты думаешь, люди теперь подумают, что я стала мягкотелой?
– А тебя это волнует? – спросила я.
– Да нет, не особенно, – ответила она, немного подумав.
Когда Полилло поняла, что сказала, на ее лице появилась великолепная улыбка.
– Корайс гордилась бы мной, правда?
– Обязательно, дорогая, – сказала я.
И мы провели чудесную ночь, допивая ликер, смеясь и рассказывая небылицы, как когда-то давно, когда мы были молоды и наши надежды были ярки, как непроверенная сталь наших новеньких мечей.
Когда мы взяли курс на восток, я каждый день заставляла себя просыпаться затемно, чтобы видеть рассвет. От этого зрелища я никогда не уставала – когда розовые блики отражались в светлеющей воде. Гэмелен, как и все старики, вставал рано, поэтому он обычно присоединялся ко мне, и я описывала ему пейзаж, а он ловил рыбу.
– Когда я был мальчишкой, – сказал он однажды, – мне больше нравились закаты. Все разочарования прошедшего дня исчезали, и багровый свет солнца сулил много радостей завтра. Но когда я состарился, уходящее солнце… напоминает мне о… бренности, черт бы ее побрал! Теперь я уже не уверен, будет ли завтра. А на рассвете легче убедить себя, что до вечера-то ты дотянешь.
– Но вы же маг, – удивилась я. – Разве маги не чувствуют, когда придет смерть? Я думала, что, если Черный Искатель стоит рядом, маг чувствует это.
Гэмелен засмеялся.
– Единственным магом, который правильно предсказал свою смерть, был мой старый учитель. Каждый день он говорил нам, что мы, его тупоумные ученики, сведем его в могилу. И, представь себе, однажды это случилось. Ему было девяносто два.
– Вы его переживете, друг мой, – сказала я. – И лучше не разочаровывайте меня. Или я вас отругаю.
Вместо того чтобы вежливо рассмеяться моей неуклюжей шутке, Гэмелен внезапно серьезно взглянул на меня.
– Вчера мне приснилась пантера, – сказал он.
– Да?
– Ничего особенного. В моем сне она была в моей каюте и хотела выйти. Она волновалась – ходила взад-вперед. Но когда я подошел к двери – ведь я во сне зрячий – и попытался выпустить ее, я не мог отодвинуть засов. Я позвал на помощь, но никто не пришел.
– А потом?
– Это все, – сказал Гэмелен. – Я проснулся. – И он спросил: – А тебе снилась пантера, Рали?
– Мне вообще ничего не снится, – ответила я. – С тех пор как я увидел архонта и первый раз увидела пантеру.
– А обычно ты видишь сны?
– Всегда, – ответила я. – Даже если я не помню, о чем был сон, когда я просыпаюсь, я помню, что мне что-то снилось.
Гэмелен вздохнул.
– Это о чем-то говорит? – спросила я.
– Не знаю, Рали. Серый Плащ считал, что сны могут быть реальностью и когда тебе снится что-то, ты находишься в другом мире. И тот мир похож на твой, за исключением одной маленькой – или большой – детали. Когда ты видишь это, она начинает тебе сниться.
– Этот проклятый Янош имел собственное мнение насчет всего на свете, – проворчала я. – Почему все должно быть взвешено, измерено и залеплено ярлыком? Почему наши сны не могут быть просто снами?
– Может, и так, – согласился волшебник, – но все же в словах Яноша что-то есть. А мне интересно было узнать про пантеру. Ты говоришь, что видела ее иногда наяву?
– Только краем глаза. И всегда в тени. Может, это мне казалось.
– Да, – сказал Гэмелен. – Наверное, казалось.
Той ночью я изо всех сил старалась, чтобы мне что-нибудь приснилось. Я пыталась думать о Ксиа – все время представляла ее себе, пока не увидела ее отчетливо. Но потом она исчезла, хотя я пыталась ее удержать. Но она исчезла окончательно, как только я закрыла глаза. Я заставила себя проснуться и попробовала снова, но опять неудачно. Я попыталась сосредоточиться на других образах – приятных и неприятных, но все они уходили, когда я начинала засыпать. Потом я вообще не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок. Меня попеременно бросало то в жар, то в холод.
И все время мне казалось, что я слышу царапанье когтей и мягкие шаги. Я знала, что это пантера – ходит, ходит…
В конце концов я вышла на палубу. Ночь была тихой, море спокойным. Я подошла к каюте Гэмелена и приложила ухо к двери. Мне показалось, что я слышу изнутри царапанье когтей.
Я попыталась отодвинуть засов снаружи. Он не поддавался. Я нажала сильнее, и засов отодвинулся. Дверь тихо открылась. Волшебник мирно спал.
Тут я почувствовала движение воздуха и отступила. Что-то прошло мимо меня. У него не было формы. Я даже не была уверена, было ли там что-нибудь вообще. Но я отчетливо почувствовала бархатное прикосновение к моей коже и уловила резкий запах большой кошки. Я оглянулась и ничего не увидела. Я снова посмотрела на Гэмелена, потом закрыла дверь и вернулась в свою каюту. Едва я легла, как тут же заснула.
И мне приснился сон. Мне снилась черная пантера. Она бежала через лес, а я ехала у нее на спине.
Глава двадцать третья
МОРЕ ДЕМОНОВ
Шли дни, ветер по-прежнему дул с запада или юго-запада, и мы вошли в воды, которые на наших картах были обозначены как принадлежащие Ориссе.
Погода все так же была теплой, и тяготы длительной погони стали потихоньку забываться. Экипажи наших кораблей можно было назвать почти счастливыми. Мои женщины рассказывали друг другу байки и мечтали о том, что будут делать с сокровищами, после того как Орисса и воскресители возьмут свою законную долю. Две стражницы независимо друг от друга тайно попросили меня, как самую красноречивую, выступить перед Магистратом и попросить премии – ведь столько наших погибло за город, поэтому Орисса может, по крайней мере, отказаться от своей доли.
Я ответила каждой одно: «Жадность губит солдата».
Одна из них – Памфилия – нахально сказала, что жадность не затупила мечи Холлы Ий и его людей. Видимо, она слишком много общалась с Гэмеленом, разболталась и совсем забыла о дисциплине. Я приказала ей явиться к сержанту Исмет и попросить поручить ей какую-нибудь особенно грязную работу по выбору Исмет в наказание за нарушение субординации. Втайне, впрочем, я была довольна, что мои женщины после тягот похода и тяжелых боев не потеряли интерес к жизни.
Вторая – Гераса – пришла ко мне с той же просьбой, но когда я ответила ей то же самое, что и Памфилии, она пристально посмотрела на меня и попросила разрешения говорить. Я ей разрешила. Она спросила меня, почему я так уверена, что она останется в гвардии после возвращения.
На это я ничего не ответила и отпустила ее, сказав, что закон есть закон и не мне и не ей решать, что Орисса сделает с золотом.
Однако ее ответ задел меня. Я поняла, что никогда не задумывалась особенно над будущим. Я всегда считала, что я как стражница получу от города медаль, банкет с вином, особенно почетное – ведь я женщина! – генеральское звание и уйду на пенсию, доживая свой век в семейной усадьбе. Либо это, либо, скорее, погибну в какой-нибудь мелкой пограничной стычке. Я не представляла себе Жизнь вне гвардии. С юных лет я была себе и мать, и отец, и любовница больше, чем кто-либо из моей семьи, больше, чем Отара, Ксиа и даже Трис, как бы сильно я их ни любила.
Я пыталась отбросить эти мысли – нехорошо для солдата думать о будущем, потому что если на посту стражница размечтается о теплых тавернах и мягких постелях, скорее всего она промечтает свою смерть от кинжала убийцы или шпиона. Но полностью перестать думать о своей жизни я не могла.
Я, вообще-то, прекрасно знала, что ждет нас в будущем. Архонт. Первым делом после возвращения мы с Гэмеленом пойдем к магистрам и воскресителям и расскажем им, чего мы опасаемся.
Все это здорово угнетало меня, хоть я и старалась не подавать виду. Спала я после этого плохо и часто просыпалась. То было жарко, то холодно. Я знала, что мне снились сны, и были они о чем-то плохом, но о чем – после пробуждения вспомнить не могла.
Один из этих ночных кошмаров спас мне жизнь. Я проснулась, резко сев в гамаке, пытаясь стряхнуть остатки сна. Мое тело хотело спать, снова лечь, но я сопротивлялась, зная, что, если я не встану, не похожу немножко, кошмар, каким бы он там ни был, вернется. Я прикинула, что до рассвета недалеко. Среди звуков поскрипывания корабельных балок и шума волн я услышала другой звук – поскребывание, кто-то пытался отодвинуть засов моей двери. Дверь открылась, на пороге стояла тень, которая скользнула к моему гамаку, вытянула руку с оружием – длинным обоюдоострым кинжалом – и ударила в то место, где я лежала.
Погода все так же была теплой, и тяготы длительной погони стали потихоньку забываться. Экипажи наших кораблей можно было назвать почти счастливыми. Мои женщины рассказывали друг другу байки и мечтали о том, что будут делать с сокровищами, после того как Орисса и воскресители возьмут свою законную долю. Две стражницы независимо друг от друга тайно попросили меня, как самую красноречивую, выступить перед Магистратом и попросить премии – ведь столько наших погибло за город, поэтому Орисса может, по крайней мере, отказаться от своей доли.
Я ответила каждой одно: «Жадность губит солдата».
Одна из них – Памфилия – нахально сказала, что жадность не затупила мечи Холлы Ий и его людей. Видимо, она слишком много общалась с Гэмеленом, разболталась и совсем забыла о дисциплине. Я приказала ей явиться к сержанту Исмет и попросить поручить ей какую-нибудь особенно грязную работу по выбору Исмет в наказание за нарушение субординации. Втайне, впрочем, я была довольна, что мои женщины после тягот похода и тяжелых боев не потеряли интерес к жизни.
Вторая – Гераса – пришла ко мне с той же просьбой, но когда я ответила ей то же самое, что и Памфилии, она пристально посмотрела на меня и попросила разрешения говорить. Я ей разрешила. Она спросила меня, почему я так уверена, что она останется в гвардии после возвращения.
На это я ничего не ответила и отпустила ее, сказав, что закон есть закон и не мне и не ей решать, что Орисса сделает с золотом.
Однако ее ответ задел меня. Я поняла, что никогда не задумывалась особенно над будущим. Я всегда считала, что я как стражница получу от города медаль, банкет с вином, особенно почетное – ведь я женщина! – генеральское звание и уйду на пенсию, доживая свой век в семейной усадьбе. Либо это, либо, скорее, погибну в какой-нибудь мелкой пограничной стычке. Я не представляла себе Жизнь вне гвардии. С юных лет я была себе и мать, и отец, и любовница больше, чем кто-либо из моей семьи, больше, чем Отара, Ксиа и даже Трис, как бы сильно я их ни любила.
Я пыталась отбросить эти мысли – нехорошо для солдата думать о будущем, потому что если на посту стражница размечтается о теплых тавернах и мягких постелях, скорее всего она промечтает свою смерть от кинжала убийцы или шпиона. Но полностью перестать думать о своей жизни я не могла.
Я, вообще-то, прекрасно знала, что ждет нас в будущем. Архонт. Первым делом после возвращения мы с Гэмеленом пойдем к магистрам и воскресителям и расскажем им, чего мы опасаемся.
Все это здорово угнетало меня, хоть я и старалась не подавать виду. Спала я после этого плохо и часто просыпалась. То было жарко, то холодно. Я знала, что мне снились сны, и были они о чем-то плохом, но о чем – после пробуждения вспомнить не могла.
Один из этих ночных кошмаров спас мне жизнь. Я проснулась, резко сев в гамаке, пытаясь стряхнуть остатки сна. Мое тело хотело спать, снова лечь, но я сопротивлялась, зная, что, если я не встану, не похожу немножко, кошмар, каким бы он там ни был, вернется. Я прикинула, что до рассвета недалеко. Среди звуков поскрипывания корабельных балок и шума волн я услышала другой звук – поскребывание, кто-то пытался отодвинуть засов моей двери. Дверь открылась, на пороге стояла тень, которая скользнула к моему гамаку, вытянула руку с оружием – длинным обоюдоострым кинжалом – и ударила в то место, где я лежала.