Коултер Кэтрин. Невеста-сорванец

   Или на постель.
   Корри продолжала наступать на него, он пятился И наконец она с силой толкнула мужа Тот упал спиной прямо в мягкость пушистой, восхитительной, набитой гусиным пухом перины Она прыгнула сверху, смеясь, пытаясь стонать и петь одновременно, такая счастливая, такая беспечная, потому что могла без помех целовать его.
   Он отвечал поцелуями; его рука скользнула по спине, задержалась на попке и там осталась. На этот раз он не собирался ее шлепать. Теперь все было по-другому.
   Корри отстранилась и внимательно взглянула на нее.
   — О, дорогой Джеймс, твоя рука…
   — Одежда, — пробормотал он, — слишком много одежды — Он схватил ее за талию и поставил на пол. — Мое терпение кончилось. И поэтому я собираюсь стащить с тебя все, до последней нитки.
   Ему было не до хороших манер. Он тянул, срывал и стаскивал ее одежду, тяжело и быстро дыша Корри мысленно возблагодарила Бога за то, что это не прелестное кружевное подвенечное платье, и лукаво улыбнулась. Если он может вытворять такое, то она сделает это не хуже.
   Она принялась расстегивать его одежду. И, умудрившись стащить с него рубашку, поцеловала в грудь. Вскоре оба остались обнаженными: она по-прежнему стояла перед ним, Джеймс сидел на постели, обняв ее за талию, и ее груди были не дальше чем в трех дюймах от его рта.
   Он сглотнул, боясь, что сейчас взорвется.
   — Твои груди… я знал, что они восхитительны, но такого не ожидал, — выдавил он.
   Корри не двигалась. Не могла пошевелиться. Просто стояла, опустив руки на его плечи, пока он взвешивал на ладонях ее груди. И закрыл глаза, глубоко вдыхая ее аромат. Наслаждаясь его нежностью, поскольку его глаза были закрыты, Корри воспользовалась великолепной возможностью разглядеть его там, внизу.
   Совсем не такой, как в те ужасные дни болезни.
   Большой. Крепкий. И становится больше и крепче с каждой минутой.
   И все потому, что он сжимает ее груди? Ей нравились его прикосновения, но наблюдать за ним, видеть, как он набухает.
   — Джеймс, ты совсем не такой, как раньше.
   Ему хотелось одного — бросить ее на спину. Прямо сейчас. Ее груди… припасть к ее грудям, он… он...
   — Что? Ты о чем?
   — О Господи, только не это. Это не может быть правильно.
   Ее слова пробились сквозь облако вожделения, застилавшего мозг. Он смутно осознал, что она смотрит вниз. Он опустил глаза. Огромный и твердый, готовый взорваться. А чего она ожидала? О черт, ничего такого она не ожидала.
   — Ты видела меня голым, Корри, когда я болел…
   Корри сглотнула.
   — Но не таким, Джеймс. Не таким. И это не похоже ни на одно животное, которое я когда-либо видела.
   — Я не жеребец, Корри. Я мужчина, и ты обязательно поймешь, что мы подходим друг другу.
   О Боже, ему хотелось рыдать, а может, и взвыть, но больше всего он жаждал, не произнося лишних слов, войти в нее, глубже, еще глубже. Он застонал, и Корри подскочила.
   — Джеймс, что с тобой?
   Это оказалось последней каплей.
   — Это вожделение, верно? — прошептала она, возбужденно блестя глазами.
   — Да! — прорычал он, схватил ее за талию и бросил на спину, а сам навалился сверху, устраиваясь между ее ногами. Первое же прикосновение к ней, запах ее плоти, звук дыхания, хриплый и громкий, подтолкнули его к краю и бросили в пропасть.
   Он еще сознавал, что ведет себя непозволительно, и если отец узнает об этом, попросту отречется от него.
   Но сейчас это не имело значения. Не могло иметь.
   Существовали лишь здесь и сейчас, только он и она, и он желал ее больше всего на свете.
   Джеймс поднял ее ноги, долго смотрел на мягкую плоть, легонько коснулся, и большего не потребовалось.
   Он содрогнулся так сильно, что отчетливо понял: вот-вот прольется его семя, прямо в этот момент… но этого не должно случиться, просто не должно, иначе он сам бросится с обрыва в долину Поу.
   Он раскрыл ее пальцами, не думая о последствиях, и вошел. О Боже! Она была такой тугой и совсем неготовой к вторжению, но и это не имело значения. Джеймс не смог бы остановиться, если бы его окатили ледяной водой. И продолжал двигаться, резко, сильно, чувствуя преграду ее девственности. Закрыл глаза, зная, что стал первым. Но тут же встрепенулся, взглянул на ее белое лицо, на полные слез глаза и вдруг выпалил:
   — Корри, ты моя! Никогда не забывай этого, никогда…о черт, прости…
   И рывком подался вперед, одним ударом лишив ее невинности, и вонзился так глубоко, что все мигом кончилось. Он резко отстранился, выкрикнул что-то неразборчивое и тяжело свалился на нее, успев при этом поцеловать маленькое ушко.
   Он умер или почти умер, но кому какое дело? Зато чувствовал себя чудесно. Обновленным. Куда-то девалось сводившее с ума вожделение. Теперь его мир был полон, совершенен, прекрасен, вот только очень хотелось спать. Случившееся потрясло его до глубины души.
   Он поцеловал ее в щеку, ощутил соленый вкус слез, немного удивился, но мгновенно заснул, положив голову на подушку рядом с головой Корри, тяжело придавив ее тело к перине.
   Корри не шевелилась. И не хотела шевелиться: он все еще был в ней. И с нее было довольно лежать вот так, впитывая ощущения, пережидая, пока стихнет боль, чувствуя, как высыхает его пот на ее теле, как мерно бьется его сердце, как щекочут грудь волосы на его груди. Он коснулся ее сосков, местечка между ногами… взглянул на нее. И ворвался грубо, с размаху, словно взламывая дверь.
   Джеймс тихо всхрапнул. Он спит? Как он может спать? Она вовсе не думала о сне. И хотела походить по комнате, может, немного спотыкаясь, потому что он сделал ей больно, очень больно, но сейчас стало чуть легче.
   Щеки чесались от слез, и Джеймс был таким тяжелым, но все же прекрасно, что он большой, мускулистый, красивый и к тому же принадлежит только ей.
   Он все еще в ней, но уже не такой твердый. Они оба голые, и Джеймс храпит ей прямо в ухо. И что теперь делать?
   В комнате стало заметно прохладнее. Она попыталась шевельнуться, но не смогла. Может, разбудить его и попросить укрыться?
   Нет.
   Ей удалось вытащить из-под себя одеяло и накинуть на них обоих. Вот теперь гораздо теплее.
   Уже почти стемнело, и сквозь оконные занавески пробивался неяркий серый свет.
   Корри сцепила пальцы на спине Джеймса и слегка сжала руки. Ее муж, человек, бывший когда-то мальчиком, который люб ил подкидывать в воздух трехлетнюю крошку. Однажды он немного переборщил, подкинув ее раз пятнадцать, и ее вырвало прямо на него. Сама Корри не сохранила в памяти тот случай, зато тетя Мейбелла, вспоминая его, до сих пор смеялась.
   «Джеймс, — говаривала она, — почти год не брал тебя на руки».
   Зато она очень ясно помнила тот день, когда он объяснил ей, что такое месячные. Ей было тринадцать, а ему — двадцать: но как же подробно и серьезно он все изложил. Сейчас она понимала, как он смущался, а возможно, и хотел сбежать, но остался с ней. Взял ее за руку и был очень добр, спокойно и деловито заверив ее, что спазмы в животе скоро пройдут. И они прошли.
   Она доверяла Джеймсу так, как никому в жизни. Конечно, в те времена он и Джейсон почти не бывали дома: сначала учились в Оксфорде, потом развлекались в Лондоне. A когда он приезжал, казался совсем взрослым и немного чужим. Именно тогда она и освоила ту самую наглую ухмылку.
   Корри глубоко вздохнула, покрепче обняла мужа, поняла, что он успел выйти из нее, и заснула, с удовольствием ощущая его теплое сладостное дыхание.
   Джеймсу хотелось застрелиться. Он ни как не мог поверить тому, что сотворил.
   Корри исчезла. Оставила его. Возможно, вернулась в Лондон рассказать его родителям, что их драгоценный сынок сначала изнасиловал ее, а потом захрапел прямо на ней, не утешив ни одним ласковым словом, прежде чем его голова легла на подушку.
   Он поднялся, дрожа от холода, потому что никому не пришло в голову разжечь огонь в камине, и увидел в углу комнаты ее чемодан. И почувствовал невероятное облегчение. Значит, она не бросила его!
   В дверь тихо постучали.
   — Милорд…
   — Да? — крикнул Джеймс, оглядываясь в поисках собственного чемодана.
   — Это Элси, милорд, с горячей водой для вашей ванны. Ее сиятельство сказала, что вы захотите вымыться.
   Пять минут спустя Джеймс уже сидел в большой медной ванне, закрыв глаза, погрузившись по грудь в горячую воду. Раздумывая, что, черт возьми, он скажет той, которая стала его женой по-настоящему… да, почти шесть часов назад. Она прислала служанку с горячей водой. Что это означает?
   По крайней мере она решила не покидать его. Слава Богу.
   Горячая вода расслабила его, и он опустился еще глубже, пока глаза снова не закрылись. Джеймс задремал. Разбудил его знакомый голос:
   — В жизни не подумала бы, что вся эта история со свадьбой потребует недели сна на восстановление сил. Как мужчинам вообще удается сделать что-то, если…
   Корри осеклась.
   — Спасибо за то, что прислала воду, — пробормотал Джеймс, не открывая глаз. — Горячая, как раз такая, как я люблю.
   — Рада за тебя. И ты в этой ванне кажешься красивым, как картинка. Остается догадываться, что скрыто подводой.
   Джеймс мгновенно приоткрыл один глаз. Корри сама была как картинка, в прелестном зеленом шерстяном платье, с волосами, забранными в узел на затылке. Вот только лицо было очень бледным.
   — Прости, что сделал тебе больно. И что так поторопился. Как ты себя чувствуешь?
   Корри вспыхнула. Еще минуту назад она считала, что ничто на свете не сумеет смутить ее и вывести из себя, особенно после того, что он сделал с ней. А теперь краснеет, как… как кто?
   Она не нашла подходящего сравнения и почувствовала себя дурочкой и почему-то неудачницей.
   — Со мной все хорошо, Джеймс.
   — Потрешь мне спину, Корри?
   Потереть ему спину?
   — Хорошо. Где губка?
   — Возьми тряпочку, — предложил Джеймс, вынимая тряпочку из водных глубин. Где была она до сих пор?
   Корри вздохнула, взяла тряпочку и с облегчением зашла ему за спину: гладкую, длинную, мускулистую. Ей захотелось швырнуть чертову тряпочку на другой конец комнаты, размазать мыло по золотистой коже, вволю скользить по ней пальцами, ощутить его силу и мощь.
   Корри натерла тряпочку мылом и принялась за работу.
   Джеймс вздохнул, подавшись вперед.
   — Хочешь, я вымою тебе волосы?
   — Нет, все в порядке, я сам. Спасибо. Это было чудесно.
   Он протянул руку, и она уронила мокрую тряпку в его ладонь. Джеймс принялся мыться.
   — У мужчин нет скромности.
   — Ну, если желаешь наблюдать, не могу же я остановить тебя.
   — Ты прав, — кивнула она, неохотно направляясь к креслу на другом конце комнаты. Уселась, но тут же вскочила и придвинула кресло как можно ближе к его ванне. Теперь их разделяло всего фута три. Джеймс ухмыльнулся, ушел под воду и стал промывать волосы. Ему отчего-то было очень приятно делать это под ее взглядом. Должно быть, она не так уж и сердится. И наверняка простит его, если попросить ее как следует.
   — Обещаю, Корри, больше такое не повторится.
   — У тебя в волосах осталось мыло.
   Он снова ушел под воду, потом появился на поверхности и тряхнул головой. Господи, он так неотразимо красив, что сердце ноет!
   — Даю слово, теперь все будет иначе. Мне ужасно жаль, что твой первый раз тебя разочаровал. Я вел себя как последняя скотина.
   — По правде говоря, это было слишком быстро и грубо. И ты вовсе не целовал мои колени.
   Джеймс кривовато улыбнулся.
   — Клянусь в следующий раз уделить твоим коленям самое пристальное внимание. Тебе все еще больно? Кровь идет?
   Ничего не скажешь, прямой разговор…
   Корри молча покачала головой и принялась упорно разглядывать свои туфли.
   — Я думал, ты меня покинула.
   Это заставило ее резко вскинуть голову.
   — Покинуть? Мне это и в голову не пришло. Мы с тобой пережили так много приключений. Я считаю это очередным, хотя и не очень приятным…
   Джеймс поднялся. Что он мог на это ответить?
   — Не могла бы ты подать мне полотенце?
   Но она была просто не в состоянии двинуться. Не в силах отвести глаза от него, голого и мокрого. И отчаянно хотела слизать с него каждую каплю воды. Поэтому тихо охнула, попыталась взять себя в руки и бросила ему полотенце. И жадно смотрела, как он вытирается.
   Оказывается, можно получить невообразимое удовольствие от таких обыденных действий!
   Джеймс завязал полотенце на талии.
   — Может, теперь твоя очередь принять ванну? Позволишь потереть тебе спину?
   При одной мысли об этом сердце Корри куда-то покатилось.
   — Хорошо! — выпалила она.
   Джеймс рассмеялся.
   — Позволь мне одеться, и мы сможем перекусить.
   За ужином Джеймс, видя, что Корри упорно смотрит в тарелку, попросил:
   — Пожалуйста, не расстраивайся, Корри. Все будет хорошо, поверь мне.
   — О нет, дело не в этом, Джеймс. Я думала о своем свекре. Волнуюсь за него и ничего не могу с собой поделать.
   — Знаю, — кивнул Джеймс, принимаясь за холодную баранину. — Джейсон сделает все, чтобы уберечь отца, даже если для этого понадобится спать в его кровати. И ты не можешь представить, сколько народа сейчас разыскивает детей Кадудаля. Пока мы только сумели узнать, что во Франции их нет, и уже довольно давно.
   — Не забудь об их тетке, сестре матери. Интересно, что с ней произошло? — заметила Корри, погружая вилку в яблочный соус, которым была залита свинина.
   — Я все еще не слишком уверен, что речь идет о сыне Жоржа Кадудаля, тем более что он и мой отец расстались друзьями.
   — Кроме того, ты говорил, что твой отец спас Жанин Кадудаль. Не могла же она возненавидеть его за это или настраивать против него детей. Граф спас ее.
   — Да, и она, очевидно, предложила ему себя. Отец возвращался к своей жене, моей матери, и наотрез отказался иметь с ней дело. Обнаружив, что она беременна., Жанин пожаловалась Кадудалю, что мой отец взял ее силой и сделал ей ребенка.
   — Представляю, как взбесился Кадудаль!
   — Да, и в отместку похитил мою мать, увез во Францию, а отец и дядя Тони нашли ее в тот момент, когда она от всего пережитого выкинула своего первенца. Так или иначе, Жанин призналась Жоржу во лжи, отец с матерью вернулись в Англию и больше никогда не виделись с Кадудалем.
   — Значит, у нее был ребенок?
   — Мой отец вроде бы слышал, что ребенок умер.
   — Я всегда любила тайны, — заметила Корри и, положив вилку на тарелку, азартно подалась вперед, — но терпеть не могу такие, которые способны повредить моей семье. Мы обязательно сумеем понять, что это было. И найдем сына.
   — Обязательно, — эхом откликнулся Джеймс.
   — Ты снова смотришь на меня.
   — На кого же мне смотреть? За столом, кроме нас двоих, никого нет.
   — Нет, у тебя зловещий, решительный взгляд. Именно так ты смотрел перед тем, как сорвать с меня одежду. — Корри понизила голос и склонилась над остатками свинины. — Это и есть вожделение, верно?
   Джеймс медленно поднялся, швырнул салфетку на стол и протянул руку.
   — Как ты себя чувствуешь?
   — Сытой и…
   — Корри, у тебя все еще саднит между ногами?
   Корри взяла яблоко, отполировала о рукав, откусила крохотный кусочек и улыбнулась.
   — Думаю, что я вполне созрела для ванны. Ты пообещал потереть мне спинку.
   Джеймса тряхнуло так, что он едва выбрался из маленькой уютной столовой.

Глава 31

   Джейсон смотрел в темные глаза Джудит Макрей, ощущая странную смесь довольства и возбуждения, такого мощного, что оставалось только удивляться, как человек может это выносить.
   — Твои глаза темнее моих.
   — Возможно, — прошептала она.
   — Мой брат только что обвенчался.
   — Да.
   — Я помню, как поднял голову… кажется, это было на балу у Рэнло… и увидел тебя., ты смотрела на меня, обмахиваясь веером, и мое сердце куда-то покатилось.
   По-моему, в пятки.
   Она отступила, не отняв, однако, рук.
   — Правда? И твое сердце по-прежнему там, куда укатилось?
   Джейсон широко улыбнулся.
   — А как по-твоему? Конечно!
   — Мне почти двадцать, ты это знаешь?
   — А выглядишь гораздо моложе.
   Джудит смущенно хмыкнула.
   — Означает ли это, что тебя вот-вот задвинут в самую глубину полки?
   — Ах, эти твои остроты… я никогда толком об этом не думала, поскольку надежд на брак с каким-нибудь блестящим джентльменом не осталось, ведь, что ни говори, а мне уже не столько лет, как, скажем, Корри. Никогда не думала, что я попаду в лондонское общество.
   Мысль о поездке в столицу, чтобы найти мужа, просто не приходила мне в голову. Но тут появилась тетя Арбакл, привезла сюда и представила всем:
   — Почему ты раньше не предполагала, что твоя тетя введет тебя в общество?
   — В нашей семье случились некоторые размолвки, закончившиеся серьезной ссорой. Но, слава Богу, теперь все уладилось. Когда-нибудь расскажу тебе подробнее.
   Признаюсь, я ужасно скучала, пока не увидела тебя… да, это было на балу Рэнло. Но я не богатая наследница, как Корри.
   — Разве это имеет для меня какое-то значение?
   — Ну, ты — младший сын, несмотря на то что появился на свет всего через несколько минут после Джеймса.
   — Я богат! — резко бросил он. — Полученное отдела наследство убережет меня от нищеты. Я могу содержать жену. И подумываю о том, чтобы выращивать коней.
   Именно это занятие больше всего мне нравится в отличие от управления имением, которое придется по душе Джеймсу. Боги справедливо наделили нас талантами.
   Каждому свое.
   — Хочешь сказать, что не ропщешь против участи младшего сына? И не завидуешь будущему графу Нортклиффу? Не желаешь быть на его месте?
   — Конечно, нет! Ты сказала, что никогда не собиралась ехать в Лондон на охоту за мужем. А вот мне не приходило в голову вообразить себя графом Нортклиффом. Когда настанет срок, из моего брата выйдет прекрасный граф. А я… я буду собой. И это не так уж плохо.
   А ты ожидала подспудно тлеющей ненависти и тайной зависти?
   — Возможно. Мне кажется естественным питать неприязнь к человеку, имеющему то, что тебе самой иметь не суждено.
   — Видишь ли, — ухмыльнулся он, — я с ужасом думаю обо всех тех проблемах, с которыми придется столкнуться моему братцу. У нас есть арендаторы, которые даже викария заставят помянуть дьявола. Нет, мне дали свободу быть тем, кем я пожелаю, и делать все, что захочу, поэтому я очень везучий человек.
   Он чуть помедлил, тщательно осмотрел свои сапоги, словно желая отыскать там укатившееся в пятки сердце, и объявил:
   — Я много думал и решил, что, пожалуй, стоит посетить Ирландию, поехать в Куме и поучиться у твоего кузена. Кстати, он парень гостеприимный?
   — О, я уверена, он будет очень тебе рад.
   — Вот и хорошо. Есть также племенная ферма Ротермир в Йоркшире. Ее владельцы — некие Хоксбери.
   Их старший сын — мой ровесник. Не хочешь поехать вместе со мной?
   — Возможно, — кивнула она, чуть крепче сжав его пальцы. — Готова даже предпочесть Ротермир ферме моего кузена. Это что-то новое, незнакомое и потому более интересное.
   — Мама любит рассказывать о том, что мы с Джеймсом, едва научившись стоять, все время норовили подраться. В Три года я умудрился на секунду поднять Джеймса на вытянутых руках. Мама, насколько я помню, зааплодировала, что, естественно, не понравилось Джеймсу, и он принялся колотить меня деревянным кубиком. У меня было прекрасное детство. А у тебя, Джудит?
   Ему показалось, или в черных глубинах ее глаз на мгновение вспыхнула боль? Трудно сказать. Джейсону хотелось расспросить ее, но он понимал, что, если станет допытываться, она немедленно замкнется. Эта живая, лукавая, уверенная в себе девушка могла быть скромной, застенчивой и даже стеснительной — сочетание, сводившее его с ума и заставлявшее быстрее биться сердце. Он осознал также, что больше всего на свете жаждет прижать ее к себе, поклясться, что станет лелеять ее до самого последнего вздоха. Но он не сказал ничего. Джейсон не отличался сдержанностью, но точно знал, что в отношениях с Джудит терпение — не только главная добродетель, но и необходимость. Это обстоятельство немного озадачивало Джейсона, но он был готов смириться с ним, точно так же, как был готов принять ее всю, ее застенчивость и лукавство, как и остальные качества — хорошие и дурные.
   — Мое детство тоже было прекрасным. Правда, выпадали и тяжелые времена, как и полагается в жизни. Счастье приходит и уходит, впрочем, как и несчастье.
   Джейсон высвободил руку и осторожно коснулся ее подбородка кончиком пальца…
   — А сейчас ты счастлива, Джудит? Теперь, когда встретила меня?
   Она пожала плечами и принялась теребить его галстук. И ничего не ответила.
   Означает ли это, что его отвергли?
   Сердце болезненно сжалось: чувство, которого он Доселе не испытывал. Что, если он ошибся в ней?
   Джейсон молча выжидал.
   Наконец она подняла голову.
   — Счастлива ли я сейчас, когда встретила тебя? Знаешь, это странно. Когда вдруг появляется кто-то, очень важный для тебя, забываешь, что вообще существует иная жизнь. И тогда живешь от одной волны счастья до следующей. А между этими волнами — неуверенность, невзгоды и страдания, ибо не знаешь, что думает и чувствует тот другой.
   Она на редкость красноречива и совершенно права.
   С ней..; — а он признавал, что она важна для него, — он испытал свою долю страданий. И пронзительную неуверенность…
   — Возможно, в будущем волны счастья захлестнут все другие чувства, — продолжила она. — Очень скоро, иначе я отправлюсь на тот свет от волнения.
   На этот раз он ясно разглядел лукавство. Жаркую, неукротимую вспышку плутовства и искорки веселья в ее взгляде. И представил ее голую и горячую, подмятую его обнаженным телом.
   — А я приношу тебе счастье, Джейсон?
   Он не ответил. Жадно взглянул на ее губы, аккуратный носик, маленькие ушки, с мочек которых свисали жемчужные серьги.
   Она нетерпеливо ущипнула его за руку. Он рассмеялся.
   — Значит, умираешь от волнения? Я рад, что ты меня поняла. Да, Джудит, ты даришь мне счастье.
   — Не можешь сказать, что твои родители думают обо мне?
   Он ей не безразличен. В этом не осталось ни малейших сомнений. Он хотел просить ее стать его женой, прямо сейчас, не тратя времени.
   Но что-то удержало его.
   Он всем своим существом сознавал, что она не готова к этому.
   Все случилось слишком быстро. У него голова шла кругом, внутри все дрожало и пело. Что же должна была чувствовать она, такая молодая и невинная в свои двадцать лет?
   И поскольку Джейсон отнюдь не был глуп, то беспечно бросил:
   — Мои родители прекрасно к тебе относятся. Совсем как я. Неужели сомневаешься?
   — Очень немногие знакомые мне люди рады принять чужого человека в свой дом.
   — Значит, тебе не повезло. Может, тебе следует проводить с нами больше времени, прежде чем мы попытаемся найти для тебя новую дорогу к счастью?
   — Не знаю, — обронила она. — Возможно.
   — Теперь они достаточно хорошо узнали тебя. Считают очень умной, а мой отец даже назвал тебя очаровательной. Я удивленно вскинул брови, а он поклялся, что это чистая правда. И что ты пленила его еще и потому, что остроумна, сообразительна и полна жизни.
   Похоже, ей понравились его похвалы, но, несмотря на это, она все же не могла не мучиться сомнениями.
   — Но мы так мало знакомы! Я не Корри, которая с детства бывала в вашем доме. Она для них как дочь.
   — Разумеется, особенно еще и потому, что она гостит в Нортклифф-Холле с трех лет. И все эти годы была для меня сестрой. Надеюсь, что Джеймс не думает о ней как о сестре. Это было бы ужасно. А теперь к делу. В пятницу родители возвращаются в Нортклифф-Холл.
   Мой отец доволен тем, как продвигается расследование, и считает, что больше здесь не нужен. Я, естественно, буду его сопровождать вместе с Реми и тремя сыщиками, которых рекомендовал лорд Грей для охраны отца.
   Может, вы с леди Арбакл тоже хотите к нам присоединиться? Погостить подольше? Как по-твоему, леди Арбакл согласится?
   — Я должна поговорить с ней, — пробормотала она, глядя на него сквозь полуопущенные ресницы, и добавила:
   — Хотя она, по-моему, хочет, чтобы я вышла за графа Джеймс невольно рассмеялся.
   — Ты очаровала не только моего отца, но и меня.
   Любой мужчина мечтает о такой женщине., но, может твоя тетя предпочтет герцогского отпрыска? Вроде Девлина Монро, вампира Корри.
   — Значит, я очаровательна?
   — Да, и я бесконечно благодарен за это Богу.
   — Интересно, понравится ли мне Девлин? Возможно… Жаль, что он навеки сражен глазами Корри. Встретился с ней взглядом и погиб.
   — Одного его имени достаточно, чтобы мой брат обезумел от ревности, хотя сам он еще не сознает, что это именно ревность, а не отвращение к клыкам, вылезающим из десен Девлина при лунном свете, — сообщил Джейсон и, нагнувшись, поцеловал ее. Не смог сдержаться. Да, она леди, черт возьми, но он не желает ограничиваться скромным поцелуем в щечку. Нет, он хотел жаркого, влажного поцелуя, так, чтобы сплетались языки, и сейчас поддался этому желанию.
   Ее рот был плотно сомкнут, и Джейсон ощутил, как она изумленно дернулась, когда он коснулся ее губ своими.
   Был ли он первым мужчиной, которому удалось поцеловать ее? Похоже, что так: недаром она не знала, что делать.
   Мысль о том, что именно ему суждено научить ее всему, вызвала в нем желание откинуть голову и запеть хвалебный гимн пухленьким гипсовым херувимчикам, украшавшим потолок гостиной дома Арбаклов.