— Ну что ты, Джереми, я вообще петь не умею.
— Умеешь. Я точно знаю, потому что сам хорошо пою, а чтобы родился поющий ребенок, требуется два голосистых родителя. — Он обратился к Лайаму. — Это факт. Мама зарывает талант в землю.
Петь я вообще боюсь. Могу, конечно, разойтись в машине, когда никто не слышит — жуть, если просекут, о чем душа болит. Я тушуюсь. Всю жизнь скрывала свои способности; даже на днях рождения упорно стою и открываю рот.
Лайам сказал:
— Лиз, ну так исполни нам что-нибудь.
— А вдруг соседи услышат?
— Мам, да ты вообще знаешь, кто за стенкой живет?
Нет, я не знала — и по сей день не знаю. У нас по-другому дом устроен.
— Не важно. Мне все равно не хочется, чтобы меня слышали.
Гость попросил:
— Спой соло из «Флауэр Дуэт».
— Лайам, эта песня уже всем оскомину набила.
— Мам, если ты споешь, тогда и я что-нибудь исполню. Только ты первая.
Услышать, как поет собственный сын!…
— Господи, ну ладно.
Я поняла, что не пела целую вечность. Без практики голос быстро пропадает — все равно что мышцы без тренировки. Я подошла к раковине, налила стакан воды и стала размышлять, что бы им спеть. «Виенс, Малика» из альбома Делиба «Лакме». Хорошая вещица: для искушенного слушателя то же, что «Мы только начали»5, «Карпентерс» для любителей широкого вещания.
Я вернулась в комнату.
— Предупреждаю, вы сами напросились.
Дальше я с минуту выводила кульминацию песни, самые задушевные куски. Не ожидала, что так здорово выйдет. Мужчины аплодировали. Я уселась и жестом пригласила Джереми встать.
Ему не понадобилось полоскать горло. Он приготовился, и тут из его глотки изверглась чудовищная какофония звуков. Визг циркулярной пилы? Жужжание пчелиного роя? Я всерьез подумала, что с ним случился припадок, и готова была сорваться с места, когда он сделал знак успокоиться. Так продолжалось примерно с полминуты.
Наконец сын умолк. Я спросила:
— Джереми, что ты изобразил?
— Твою песню в обратной последовательности.
— Шутишь? — не поверила я.
— Отнюдь. Хочешь, еще попробуем?
— Как ты этому научился?
— Я бы и сам не знал, да случай помог. Мне было одиннадцать, и мы со сводным братом проигрывали записи наоборот — искали сатанинские послания. Взрослые из-за этого считали нас очень благочестивыми мальчиками.
— Лиз, а ты тоже умеешь наоборот петь? — поинтересовался Лайам.
— Нет.
Сослуживец спросил, нет ли вдоме кассетника. У меня был магнитофон, старенький, восьмидесятых годов, но валялся где-то в глубине шкафа, так что я отправилась на поиски. Помню, нравилась мне эта игрушка: кнопки «стоп» и «пуск» легко работали. В прежние времена я была посмелее и не стеснялась практиковаться в пении.
Я вернулась.
— Если пару секунд поковыряюсь с рычажками, думаю, смогу настроить его на обратный ход.
И принялась возиться с прибором.
— Что вам спеть? — спросил Джереми.
Лайам, любитель широковещательных форматов, сказал:
— Попробуй это, — и запел «Крах Эдмунда Фитцжералда»6, выпростав руки, точно итальянский тенор, без слез не взглянешь.
Сын ответил:
— Проще пареной репы.
Я включила проигрыватель, и Джереми, прильнув к нему, с минуту производил ужасные звуки, словно втягивая в себя воздух. Когда он умолк, я нажала перемотку. Действительно, это была та же самая мелодия; пусть и не в безупречном исполнении, но куда лучше, чем поет большинство людей.
— О чем задумались?
Лайам спросил:
— А насколько часто такое встречается, ну, способность петь наоборот?
— Редкий дар. Почти извращение, его даже назвали по-особому: мелодиоанаграмматизм. В мозгу что-то переклинивает, как при синдроме Туретта, когда непроизвольно матерятся. Мой предел — тридцать секунд.
— А ты почему не знала, что сын умеет петь в обратном порядке?
— Это долгая история.
— Знаете, Лиз, а давайте-ка приходите на занятия? Вам же не трудно, а нам пойдет на пользу.
— Не знаю… — Меня никогда еще не приглашали на подобные мероприятия, и я понятия не имела, как вести себя в сложившейся ситуации.
Предложение Лайама навеяло мне воспоминания об одном неприятном инциденте, произошедшем около пяти лет назад. Я заехала в центр прикупить что-нибудь к чаю. На мне было приличное платье и туфли на высоком каблуке; расположение духа вполне соответствовало: я шла, очень довольная собой, гордо вскинув голову. Лицо обдувал теплый бриз с гавани… И вдруг я делаю шаг, другой и оказываюсь по щиколотку в жидком цементе. Я посмотрела на ноги и не увидела их: они скрылись под слоем серой вязкой массы. Пыталась поднять их, но они крепко-накрепко застряли. Прохожие на меня не реагировали, не желая попасть в очередную телевизионную хохму. Тогда я вытащила ноги из туфель, которые так и остались в цементе (наверное, находятся там и по сей день), и, не роняя достоинства, прошествовала к припаркованной четырьмя этажами выше машине. Так и доехала до дома в облепленных цементом колготках, старательно делая вид, будто ничего не случилось.
Джереми решил мне помочь и принял приглашение Лайама.
— Она с радостью придет.
— Ну и отлично. Тогда встретимся у «Глубокой бухты». А подробности завтра, Лиз.
Я с трудом дождалась завершения этого долгого дня. Хотелось скорее залезть в постель и погрузиться в анестезию сна без сновидений — надеюсь, такой будет смерть.
Лайам встал и схватился за поясницу.
Джереми спросил:
— Спина беспокоит?
— Да уж, радости преклонного возраста.
— Легко поправимо, надо лишь правильно подобрать матрас. Каким ночным комплексом вы пользуетесь дома?
— Ночным комплексом?
Черт бы его побрал! Через десять минут этот проныра заключил еще одну сделку. Я была в домашнем халате. Заглянула в гостиную, пожелала всем доброй ночи и отчалила в страну грез.
На следующий день на работе у нас была Несерьезная Пятница. Отвратительнейшая традиция вседозволенности, когда мужчины выряжаются как мальчики-подростки, а взрослые женщины — как малолетние потаскушки. Меня не один год пытались пристрастить к этому мерзкому обычаю, да так и не уловили, что я на подобную идейку не поведусь. Донна упорствовала дольше других, однако в то утро она не появилась на работе, и я благодарила небеса, что избавлена от лекции о важности коллективного духа.
Около половины одиннадцатого зазвонил телефон. Джереми:
— Что я выиграл! Не угадаешь.
— Давай колись.
— «Стройный и знойный»! Обезжиривающий гриль от «Джорджа Формена».
— М-м?
— Жаровню.
— Вот так радость, теперь у нас их две. Как тебя угораздило?
— За неделю покрыл двухмесячную норму продаж.
— Мои поздравления.
— Опять же повторюсь, мама, крепкий здоровый сон имеет огромное значение в нашей жизни.
— Какая удобная философия.
— Если к пяти часам заключу еще одну сделку, получу микроволновую печь на семьсот ватт.
Сын был вне себя от радости, а мне большего для счастья и не надо.
— Ты у меня просто чудо.
— Спорим, ни за что не додумаешься, чей матрас позволил мне добыть жаровню.
— Теряюсь в догадках.
— Матрас Донны.
— Кого?
— Донны ствоей работы. Она купила двуспальник толщиной десять дюймов с роскошным стеганым покрывалом. Все это поверх четырехдюймового слоя термочувствительного вязкоупругого поропласта с открытыми порами, на котором тело дышит во сне. К нему прилагается однослойная запатентованная прослойка в подарок.
— Ух ты.
— Научились все-таки изготавливать. В комплект входит сертификат качества, в котором говорится, что производитель использовал только нетоксичные материалы. Наш товар гарантирует надежную ортопедическую поддержку позвоночника и не теряет формы многие годы.
— Не может быть.
— Может. Корпус матраса обшит мягким ворсистым велюром с натуральной пропиткой — семьдесят пять процентов хлопка, двадцать пять полиэстера. Он изготовлен по новейшей технологии против аллергии и клещиков, а благодаря застежке-молнии с четырех сторон чехол легко снимается.
— Я смотрю, Донна отхватила настоящий клад.
— И тоже получила гриль в подарок.
— У меня нет слов.
— А в воскресенье у нас с ней свидание.
Я не знала, что ответить.
—Ма!
— У вас свидание?
— Да. Пойдем играть в боулинг. Я никогда раньше не пробовал, вот, решил воспользоваться случаем, пока здоровье позволяет.
— Джереми, эта женщина на десять лет тебя старше.
— И что с того?
Я прикусила язычок. — Сходи, тебе понравится.
— Надеюсь. Секундочку, ма, тут подозрительный гражданин у входа матрасом интересуется. Не внушает он мне доверия; пойду выпровожу.
— Удачи.
— Спасибо. Давай закажем на вечер пиццу.
— Уже звоню в «Роджер».
Ладно, во всяком случае, о Джейн он не вспоминает.
В тот день Донна так и не объявилась на работе; возможно, ей было неловко смотреть мне в глаза. Нечего сказать, похитительница дитяти. Ну и хорошо, что не пришла. Без нее у меня было достаточно времени, чтобы осмыслить ситуацию и разработать дальнейший план действий. Сын со мной всего-то неделю, а я уже должна его с кем-то делить? Ни за что!
Но…
И все-таки…
Хоть я Донну и недолюбливаю, она неплохой человек. Быть может, она — очередная одинокая душа, будущая Лиз, несмотря на хорошую фигуру и прямые послушные волосы. На первый взгляд, Донна обладает достоинствами, которые так ценятся в обществе и которых я лишена, а на поверку мир так круто изменился, что теперь молодым девочкам все легче и легче превращаться в Лиз Дани.
Еще необходимо помнить, что Джереми пришел в этот мир с ограниченным «сроком годности». Его жизнь будет короче, чем у других. Итак, я не собиралась портить отведенное ему время из-за чистого эгоизма и решила проявить великодушие в отношении нового знакомства сына.
Такие мысли меня посетили, когда я сидела в «хонде» у корпусов зернохранилища и в полном одиночестве жевала ленч. Тысячи голубей клевали рассыпанное зерно, которое привозили сюда в железнодорожных вагонах. Сколько раз я трапезничала здесь, наблюдая за голубями? Им так мало нужно от жизни и так легко насытиться. В тот день я решила, что ем здесь в последний раз, и до сих пор свято блюду данное себе обещание.
Вернувшись в офис, я попыталась наверстать упущенное и доделать незавершенную работу, однако у меня возникло чувство, что я впустую трачу время. Не было каких-то трудных или неотложных заданий — разве что Лайам мог вспылить, если вовремя не отчитаюсь. Сам же Карлик, кстати говоря, так и не сообщил подробностей предстоящей встречи с хором, и я лелеяла надежду, что он и вовсе позабыл о нашей договоренности. Впрочем, Лайам не того сорта человек и подобных оплошностей не допускает, поэтому я решила: будь что будет.
Я допускала все больше и больше ошибок в документах, да и мерцание экрана стало действовать на нервы. Поэтому решила направиться на кухню и заварить растворимый супчик. И неожиданно для себя обратила внимание на умиротворяющую мелодию, которая раздавалась из громкоговорителя над холодильником. Крутили «Крах Эдмунда Фитцжералда» в исполнении Королевской филармонии. Вспомнился прошлый вечер. Я улыбнулась — таким невероятным показалось все произошедшее тогда, и я даже промурлыкала отрывок песни, как вдруг…
Как вдруг мелодия пошла в моей голове зигзагами взад-вперед, нота за нотой, единым потоком, как скрипичный смычок по струнам.
Меня точно под дых ударили: я с поразительной четкостью осознала, что у меня есть ребенок, с которым мы накрепко повязаны некой тайной.
Я не могла выбросить мелодию из головы. Она была неискоренима, как запах жареной ветчины воскресным утром. Я вышла на улицу и прогулялась до газетного киоска на углу. Проклятый мотивчик упорно не желал отвязываться.
Я проскакивала светофоры, не останавливаясь на красный. Подъехав к дому, припарковала машину поперек улицы и бросилась наверх. Вошла в квартиру, и моему взгляду предстал Джереми: он драил стены на кухне, намотав кусок наждачной бумаги на поролоновую губку. Рядом стояли два гриля, цветной телевизор и микроволновая печь — все в фабричных упаковках.
— Мам! Ты что так рано вернулась? Я хотел сделать сюрприз и нанести первый слой.
Я не ответила — прошла к табурету у батареи, на котором сидел Джереми. Опустилась, с неожиданной силой обняла сына и прижала к груди.
— Мам?
— Замолчи, Джереми.
— Ты что, мам?
— Тебе больше не придется красить стены.
Он пытался что-то ответить, но я села на стул и усадила парня себе на колени. Подозреваю, что он тоже не находил слов. Наконец я запела перевернутый вариант «Краха Эдмунда Фитцжералда», а потом сказала:
— Это я тебя наградила.
— О чем ты?
— Подарила тебе способность петь наоборот. Я и сама не знала до сегодняшнего дня, а оно возьми да и пронесись в голове.
— Так тебе понравилось или нет?
Никогда прежде я никого не держала в объятиях. Оказывается, у людей есть вес. Они теплые. Ты слышишь, как в груди бьется сердце, как легкие качают воздух. Интересно, а что я ожидала найти — марионетку?
Джереми запел песню, но я его остановила:
— Ни к чему теперь.
Я окинула взглядом стену, над которой сын успел поработать. Посмотрела на краску, и тут до меня дошло, что между краской и стеной должно быть какое-то пространство — пусть даже микроскопическое, в одну миллионную дюйма толщиной. Я пыталась представить себя в крошечном космическом корабле, который вгрызается в покрытие стены и ищет потайное местечко. Возможно, оно существует гипотетически, хотя с той же вероятностью может пребывать и в реальности. Только мне кажется, что если начнешь разыскивать этот тончайший слой, его не станет — можно лишь почувствовать, как он тебя окружает, окутывает, дарует целостность.
А теперь пришла пора отдышаться и припомнить, что описываемые события происходили семь лет назад. Впрочем, мне частенько кажется, будто с тех пор прошла всего неделя. Время — жестокий фокусник.
Эта история началась одним вечером, когда я стояла на парковке у магазина видео; я подняла взгляд в небо и впервые в жизни увидела комету с двуликим названием в честь открывших ее астрономов — комета Хейла-Боппа. И тогда мне захотелось в жизни мира и спокойствия, и Бог с ней, с этой определенностью.
А теперь, семь лет спустя, позвольте спросить: что случается, когда комета падает на землю? Что случается, когда небесные тела перестают быть небесными и попадают вам в руки в самом прямом смысле слова? Не думайте, тут нет подвоха. Я собираюсь рассказать о двух событиях, которые произошли со мной каких-то несколько дней назад, тех самых, из-за которых я и взялась за перо.
Итак, возвращаясь в четверг с работы, я нашла метеорит. Вернее сказать, он меня нашел. Как по-вашему, такое часто случается? По дороге я забежала за продуктами в «Макс милк». Моросило, в воздухе висел легкий туман. До подъезда мне оставалось пройти всего ничего; я шла и думала, какое кино сегодня посмотреть, размышляя, не взять ли в прокате диск. Вдруг что-то зашипело, и раздался шлепок, будто на гладкий линолеум уронили тяжеленную охапку книг. Что-то грохнулось прямо перед моим носом, и я отскочила от неожиданности; мускусная дыня, творог и курица по-тайваньски — все упало прямо на тротуар.
На дороге образовалась воронка — достаточно крупная, чтобы позвонить и пожаловаться властям. У нее были ровные, как бы вычерченные циркулем, края с запекшейся корочкой. Я приблизилась. На дне лежал коричневый камешек и дымился — честно сказать, словно собачье дерьмо на морозе. Я не могла поверить своим глазам, и зря. Впрочем, все мы реагируем не совсем адекватно, сталкиваясь с событием, выходящим за рамки привычного.
Кроме меня, пешеходов на улице не было (я живу не в таком районе, где принято передвигаться на своих двоих), как, впрочем, и автомобилей. Я огляделась и заметила, что из окон тоже никто не выглядывал. Событьице состоялось только для меня одной.
Я склонилась и взглянула на метеорит попристальнее. По форме и размеру он походил на детский кулачок, его коричневая поверхность была изрыта крохотными кратерами, как у астероида. Плюнула на камень, чтобы проверить, насколько он горяч — не зашипел. Тогда я протянула руку и тронула его пальцем, как проверяют остывающий утюг. Оказалось, что его можно взять в руки, и я, не долго думая, подняла свою находку. Ну все, приятель, теперь ты мой.
Подобрала с тротуара рассыпавшиеся покупки, сунула метеорит в карман пальто и побежала вверх по лестнице. Бросила продукты у раковины, положила остывающий камень на кухонную стойку и, подтянув табурет, стала жадно разглядывать подарочек, словно в нем прятался какой-нибудь космический пришелец или сюрприз из шоколадного яйца. Но нет — самый обыкновенный пористый комок, отливавший металлом. И это меня совершенно устраивало.
Я съела творог и курицу по-тайваньски, не отходя от стойки. Мной овладела паранойя. Стало боязно, как бы какая-нибудь ретивая соседка, которой нечем занять досуг, не звякнула властям, чтобы пожаловаться на яму в асфальте. Тогда пришлют проверяющего; он, вероятно, догадается о метеоритном происхождении данной дыры и сообщит в планетарий. Глазом моргнуть не успеешь, как находку экспроприируют — и поминай как звали. И я решила засыпать воронку.
Итак, мы с метеоритом прыгнули в машину и поехали в «Хоум депо» 7. Там я приобрела приличный пакет стерилизованного песка и, подъехав к дому, припарковалась у обочины. Огляделась, нет ли в округе случайных прохожих (маловероятно), вышла из авто и засыпала кратер, как маленькую песочницу. Готово. Попробуй теперь догадайся, что тут было на самом деле. Как бы не так!
Я смяла пустой пакет, сунула его в контейнер для мусора и поднялась на свой этаж с таким ощущением, будто только что выкинула труп в реку Фрейзер. То есть чувствовала я себя бесподобно. Теперь я в сговоре с самими звездами.
Сосредоточиться на чем-нибудь путном в тот вечер было трудно. Даже об одиночестве не думалось: стоило взглянуть на камешек, и хандра отступала. Я сразу начинала казаться себе особенной — забавное разрешение проблем.
Откуда прилетел этот метеорит? С какой звезды? Из «стар-трековской» галактики, где живут люди с уродливыми накладными лбами из латекса? Не могу похвастаться богатыми знаниями об устройстве нашей Вселенной, но точно знаю, что звезды не разбрасывают камни — они испускают энергию. Нечто столь прозаичное, как камень, наверняка свалилось с какой-нибудь планеты или спутника. Скорее всего после столкновения или взрыва. Несчастная планета. Бедный камешек.
Как бы там ни было, а прежде чем отправиться в постель, я налила себе бокальчик «Пино Гри». На глаза попался метеорит, и подумалось, что неплохо бы забрать его с собой в спальню (что я и сделала). Поставила драгоценную находку рядом с будильником. Впрочем, прежде чем заснуть, я сграбастала астероид в кулак и сунула его под подушку, как четвертак от Зубного Эльфа. Вспомнилось то странное детское чувство, когда утром под подушкой оказывалась монетка в двадцать пять центов; якобы ее туда прятал Эльф в обмен на выпавший зубик. Никак не укладывалось в голове, что этот человек (кстати говоря, Эльф всегда представлялся мне вполне взрослым мужчиной) ходит по спальням и собирает детские зубы. Для чего они ему понадобились? Для опытов? И никто не потрудился мне объяснить, куда они потом деваются. Наверное, в том возрасте, когда у ребенка выпадают зубы, он еще слишком мал, чтобы подыгрывать взрослым в их старых как свет затеях. Мне кажется, что на самом деле Зубным Эльфом был разрубленный надвое трансвестит, которого я в двенадцать лет нашла возле железнодорожных путей. И если это действительно так, то он еще легко отделался, с такой-то работенкой…
Второе событие началось с телефонного звонка в три часа утра. Сказать, что у меня чуткий сон, не совсем верно — скорее нечто среднее; я не вскакиваю, как другие, в холодном поту, если в квартире что-то забренчало. Зато прекрасно помню, как на пол шмякнулся метеорит, когда я подняла трубку, и как я шарила свободной рукой в его поисках, прежде чем ответить.
— Ах, простите. Здравствуйте. Я могу пообщаться с Элизабет Данн? — Неизвестный мужчина говорил с немецким акцентом, но не лающим и грубым, а напротив, как у академика, который повествует на канале «Дискавери» об археологических раскопках или о планете Венера.
— Кто это?
— Простите, я ожидал, что включится автоответчик.
— Зря. Так кто вы?
— Мне страшно неудобно, мисс Данн. Простите, ради Бога. Меня зовут Райнер Байер.
Я покопалась в памяти, но ничего знакомого не выудила.
— Сейчас три часа утра. Что вам нужно?
— Я работаю в одном из полицейских управлений города Вены.
— Вены? В Австрии?
— Совершенно верно.
— Слушайте, знаете что? Я сейчас повешу трубку. Если вы снова позвоните, я на вас копов натравлю. Счастливо оставаться. — Я дала отбой и постаралась заснуть, однако не получилось. В конце концов, со мной говорил не ребенок, и, если подумать, на розыгрыш это тоже не походило. Не поторопилась ли я?
Телефон снова зазвонил. Я ответила:
— Диктуйте свой номер, немедленно. Я вам перезвоню.
— Но…
— Сейчас или никогда.
Собеседник продиктовал мне телефон с кодами страны и города, а также добавочный номер. Впопыхах я схватила гигиеническую помаду и стала писать на стеклянной поверхности столика. Чтобы прочесть, потом пришлось включить свет и улечься почти вровень со столешницей. Я набрала номер.
— Райнер Байер у аппарата.
— Почему вы подняли меня среди ночи?
— Я извиняюсь. В телефонном справочнике вашего города номер дан под ссылкой «предприятия». Я рассчитывал записать сообщение на автоответчик.
Все верно. Уильям оформил меня как юридическое лицо — так можно сэкономить на налогах. Теперь я окончательно проснулась.
— Хорошо, господин Байер, так в чем дело?
— Видите ли, мисс Данн, я занимаюсь сбором дополнительных материалов по расследованию, которое касается одного интересующего нас лица здесь, в Австрии.
— У меня нет знакомых в Австрии.
— И неудивительно. У нас небольшая страна.
— Откуда у вас мой телефон?
— Я объясню вам чуть позже, мисс Данн.
— Продолжайте. Так о ком идет речь?
— Мисс Данн, в двенадцать лет вы с одноклассниками ездили в Рим?
Пауза.
— Да. Откуда вы знаете?
— «Гугль», мисс Данн. В Интернете все есть.
— Какое отношение это имеет к Австрии?
— К Вене.
— Хорошо, пусть к Вене.
— Может быть, никакого, а может быть, самое непосредственное. Скажите мне, пожалуйста, мисс Данн, вы ходили на дискотеку?
— Ходили.
— Случайно, не помните, были ли там другие учащиеся?
— Да. Были ребята из Австрии. Так в чем все-таки дело?
— Мисс Данн…
Райнер замолчал, как полицейский из телесериала. Впрочем, я способна переждать кого угодно, и через добрых пятнадцать секунд полного безмолвия он не выдержал:
— Мисс Данн, вы ничего не хотите рассказать?
— Знаете что? Это вы позвонили, так что или сами рассказывайте, или я повешу трубку.
Полицейский уступил:
— Интересующий нас человек, некий Клаус Кертец, той ночью также присутствовал на дискотеке. Мистер Кертец находится под следствием, его обвиняют в нападении на нескольких женщин. Подозрений больше чем достаточно, а вот найти улики оказалось сложнее; мы в затруднительном положении.
— А я-то вам зачем? И при чем здесь дискотека?
— Вы в нашем деле фигурируете по чистой случайности, мисс Данн. Видите ли, когда подозреваемого арестовали, мои коллеги крайне непрофессионально толкнули его на капот автомобиля. В результате мистеру Кертецу пришлось накладывать швы на лбу — много швов; ему сделали болеутоляющий укол, и у него развязался язык.
Я задумалась. Избыточное количество обезболивающего в сочетании с определенными препаратами снимет «замок» с любого рта. Я спросила:
— И этот ваш «клиент» упоминал обо мне?
— Вот именно.
— И в каком же ключе?
— Он называл вас королевой Елизаветой.
Я промолчала.
— Он знал, что вы из Ванкувера и в какой учились школе. Так мы вас и разыскали. Это оказалось не сложно. Ваши подруги даже поместили в Интернете фотографии из той поездки.
— Серьезно?
— Войдите в «Гугль» и наберите: «РИМ ДИСКОТЕКА ЛИЗ 1976 ВЫПУСКНЫЕ КЛАССЫ КАНАДА ЭЛИЗАБЕТ». Сами увидите, что ваша одноклассница Скарлет Хэлли отвела той поездке довольно много страниц.
— Дальше.
— То, что рассказал нашим сотрудникам мистер Кертец, надо воспринимать не как признание, а как своего рода провокацию. Бахвальство.
— Умеешь. Я точно знаю, потому что сам хорошо пою, а чтобы родился поющий ребенок, требуется два голосистых родителя. — Он обратился к Лайаму. — Это факт. Мама зарывает талант в землю.
Петь я вообще боюсь. Могу, конечно, разойтись в машине, когда никто не слышит — жуть, если просекут, о чем душа болит. Я тушуюсь. Всю жизнь скрывала свои способности; даже на днях рождения упорно стою и открываю рот.
Лайам сказал:
— Лиз, ну так исполни нам что-нибудь.
— А вдруг соседи услышат?
— Мам, да ты вообще знаешь, кто за стенкой живет?
Нет, я не знала — и по сей день не знаю. У нас по-другому дом устроен.
— Не важно. Мне все равно не хочется, чтобы меня слышали.
Гость попросил:
— Спой соло из «Флауэр Дуэт».
— Лайам, эта песня уже всем оскомину набила.
— Мам, если ты споешь, тогда и я что-нибудь исполню. Только ты первая.
Услышать, как поет собственный сын!…
— Господи, ну ладно.
Я поняла, что не пела целую вечность. Без практики голос быстро пропадает — все равно что мышцы без тренировки. Я подошла к раковине, налила стакан воды и стала размышлять, что бы им спеть. «Виенс, Малика» из альбома Делиба «Лакме». Хорошая вещица: для искушенного слушателя то же, что «Мы только начали»5, «Карпентерс» для любителей широкого вещания.
Я вернулась в комнату.
— Предупреждаю, вы сами напросились.
Дальше я с минуту выводила кульминацию песни, самые задушевные куски. Не ожидала, что так здорово выйдет. Мужчины аплодировали. Я уселась и жестом пригласила Джереми встать.
Ему не понадобилось полоскать горло. Он приготовился, и тут из его глотки изверглась чудовищная какофония звуков. Визг циркулярной пилы? Жужжание пчелиного роя? Я всерьез подумала, что с ним случился припадок, и готова была сорваться с места, когда он сделал знак успокоиться. Так продолжалось примерно с полминуты.
Наконец сын умолк. Я спросила:
— Джереми, что ты изобразил?
— Твою песню в обратной последовательности.
— Шутишь? — не поверила я.
— Отнюдь. Хочешь, еще попробуем?
— Как ты этому научился?
— Я бы и сам не знал, да случай помог. Мне было одиннадцать, и мы со сводным братом проигрывали записи наоборот — искали сатанинские послания. Взрослые из-за этого считали нас очень благочестивыми мальчиками.
— Лиз, а ты тоже умеешь наоборот петь? — поинтересовался Лайам.
— Нет.
Сослуживец спросил, нет ли вдоме кассетника. У меня был магнитофон, старенький, восьмидесятых годов, но валялся где-то в глубине шкафа, так что я отправилась на поиски. Помню, нравилась мне эта игрушка: кнопки «стоп» и «пуск» легко работали. В прежние времена я была посмелее и не стеснялась практиковаться в пении.
Я вернулась.
— Если пару секунд поковыряюсь с рычажками, думаю, смогу настроить его на обратный ход.
И принялась возиться с прибором.
— Что вам спеть? — спросил Джереми.
Лайам, любитель широковещательных форматов, сказал:
— Попробуй это, — и запел «Крах Эдмунда Фитцжералда»6, выпростав руки, точно итальянский тенор, без слез не взглянешь.
Сын ответил:
— Проще пареной репы.
Я включила проигрыватель, и Джереми, прильнув к нему, с минуту производил ужасные звуки, словно втягивая в себя воздух. Когда он умолк, я нажала перемотку. Действительно, это была та же самая мелодия; пусть и не в безупречном исполнении, но куда лучше, чем поет большинство людей.
— О чем задумались?
Лайам спросил:
— А насколько часто такое встречается, ну, способность петь наоборот?
— Редкий дар. Почти извращение, его даже назвали по-особому: мелодиоанаграмматизм. В мозгу что-то переклинивает, как при синдроме Туретта, когда непроизвольно матерятся. Мой предел — тридцать секунд.
— А ты почему не знала, что сын умеет петь в обратном порядке?
— Это долгая история.
— Знаете, Лиз, а давайте-ка приходите на занятия? Вам же не трудно, а нам пойдет на пользу.
— Не знаю… — Меня никогда еще не приглашали на подобные мероприятия, и я понятия не имела, как вести себя в сложившейся ситуации.
Предложение Лайама навеяло мне воспоминания об одном неприятном инциденте, произошедшем около пяти лет назад. Я заехала в центр прикупить что-нибудь к чаю. На мне было приличное платье и туфли на высоком каблуке; расположение духа вполне соответствовало: я шла, очень довольная собой, гордо вскинув голову. Лицо обдувал теплый бриз с гавани… И вдруг я делаю шаг, другой и оказываюсь по щиколотку в жидком цементе. Я посмотрела на ноги и не увидела их: они скрылись под слоем серой вязкой массы. Пыталась поднять их, но они крепко-накрепко застряли. Прохожие на меня не реагировали, не желая попасть в очередную телевизионную хохму. Тогда я вытащила ноги из туфель, которые так и остались в цементе (наверное, находятся там и по сей день), и, не роняя достоинства, прошествовала к припаркованной четырьмя этажами выше машине. Так и доехала до дома в облепленных цементом колготках, старательно делая вид, будто ничего не случилось.
Джереми решил мне помочь и принял приглашение Лайама.
— Она с радостью придет.
— Ну и отлично. Тогда встретимся у «Глубокой бухты». А подробности завтра, Лиз.
Я с трудом дождалась завершения этого долгого дня. Хотелось скорее залезть в постель и погрузиться в анестезию сна без сновидений — надеюсь, такой будет смерть.
Лайам встал и схватился за поясницу.
Джереми спросил:
— Спина беспокоит?
— Да уж, радости преклонного возраста.
— Легко поправимо, надо лишь правильно подобрать матрас. Каким ночным комплексом вы пользуетесь дома?
— Ночным комплексом?
Черт бы его побрал! Через десять минут этот проныра заключил еще одну сделку. Я была в домашнем халате. Заглянула в гостиную, пожелала всем доброй ночи и отчалила в страну грез.
На следующий день на работе у нас была Несерьезная Пятница. Отвратительнейшая традиция вседозволенности, когда мужчины выряжаются как мальчики-подростки, а взрослые женщины — как малолетние потаскушки. Меня не один год пытались пристрастить к этому мерзкому обычаю, да так и не уловили, что я на подобную идейку не поведусь. Донна упорствовала дольше других, однако в то утро она не появилась на работе, и я благодарила небеса, что избавлена от лекции о важности коллективного духа.
Около половины одиннадцатого зазвонил телефон. Джереми:
— Что я выиграл! Не угадаешь.
— Давай колись.
— «Стройный и знойный»! Обезжиривающий гриль от «Джорджа Формена».
— М-м?
— Жаровню.
— Вот так радость, теперь у нас их две. Как тебя угораздило?
— За неделю покрыл двухмесячную норму продаж.
— Мои поздравления.
— Опять же повторюсь, мама, крепкий здоровый сон имеет огромное значение в нашей жизни.
— Какая удобная философия.
— Если к пяти часам заключу еще одну сделку, получу микроволновую печь на семьсот ватт.
Сын был вне себя от радости, а мне большего для счастья и не надо.
— Ты у меня просто чудо.
— Спорим, ни за что не додумаешься, чей матрас позволил мне добыть жаровню.
— Теряюсь в догадках.
— Матрас Донны.
— Кого?
— Донны ствоей работы. Она купила двуспальник толщиной десять дюймов с роскошным стеганым покрывалом. Все это поверх четырехдюймового слоя термочувствительного вязкоупругого поропласта с открытыми порами, на котором тело дышит во сне. К нему прилагается однослойная запатентованная прослойка в подарок.
— Ух ты.
— Научились все-таки изготавливать. В комплект входит сертификат качества, в котором говорится, что производитель использовал только нетоксичные материалы. Наш товар гарантирует надежную ортопедическую поддержку позвоночника и не теряет формы многие годы.
— Не может быть.
— Может. Корпус матраса обшит мягким ворсистым велюром с натуральной пропиткой — семьдесят пять процентов хлопка, двадцать пять полиэстера. Он изготовлен по новейшей технологии против аллергии и клещиков, а благодаря застежке-молнии с четырех сторон чехол легко снимается.
— Я смотрю, Донна отхватила настоящий клад.
— И тоже получила гриль в подарок.
— У меня нет слов.
— А в воскресенье у нас с ней свидание.
Я не знала, что ответить.
—Ма!
— У вас свидание?
— Да. Пойдем играть в боулинг. Я никогда раньше не пробовал, вот, решил воспользоваться случаем, пока здоровье позволяет.
— Джереми, эта женщина на десять лет тебя старше.
— И что с того?
Я прикусила язычок. — Сходи, тебе понравится.
— Надеюсь. Секундочку, ма, тут подозрительный гражданин у входа матрасом интересуется. Не внушает он мне доверия; пойду выпровожу.
— Удачи.
— Спасибо. Давай закажем на вечер пиццу.
— Уже звоню в «Роджер».
Ладно, во всяком случае, о Джейн он не вспоминает.
В тот день Донна так и не объявилась на работе; возможно, ей было неловко смотреть мне в глаза. Нечего сказать, похитительница дитяти. Ну и хорошо, что не пришла. Без нее у меня было достаточно времени, чтобы осмыслить ситуацию и разработать дальнейший план действий. Сын со мной всего-то неделю, а я уже должна его с кем-то делить? Ни за что!
Но…
И все-таки…
Хоть я Донну и недолюбливаю, она неплохой человек. Быть может, она — очередная одинокая душа, будущая Лиз, несмотря на хорошую фигуру и прямые послушные волосы. На первый взгляд, Донна обладает достоинствами, которые так ценятся в обществе и которых я лишена, а на поверку мир так круто изменился, что теперь молодым девочкам все легче и легче превращаться в Лиз Дани.
Еще необходимо помнить, что Джереми пришел в этот мир с ограниченным «сроком годности». Его жизнь будет короче, чем у других. Итак, я не собиралась портить отведенное ему время из-за чистого эгоизма и решила проявить великодушие в отношении нового знакомства сына.
Такие мысли меня посетили, когда я сидела в «хонде» у корпусов зернохранилища и в полном одиночестве жевала ленч. Тысячи голубей клевали рассыпанное зерно, которое привозили сюда в железнодорожных вагонах. Сколько раз я трапезничала здесь, наблюдая за голубями? Им так мало нужно от жизни и так легко насытиться. В тот день я решила, что ем здесь в последний раз, и до сих пор свято блюду данное себе обещание.
Вернувшись в офис, я попыталась наверстать упущенное и доделать незавершенную работу, однако у меня возникло чувство, что я впустую трачу время. Не было каких-то трудных или неотложных заданий — разве что Лайам мог вспылить, если вовремя не отчитаюсь. Сам же Карлик, кстати говоря, так и не сообщил подробностей предстоящей встречи с хором, и я лелеяла надежду, что он и вовсе позабыл о нашей договоренности. Впрочем, Лайам не того сорта человек и подобных оплошностей не допускает, поэтому я решила: будь что будет.
Я допускала все больше и больше ошибок в документах, да и мерцание экрана стало действовать на нервы. Поэтому решила направиться на кухню и заварить растворимый супчик. И неожиданно для себя обратила внимание на умиротворяющую мелодию, которая раздавалась из громкоговорителя над холодильником. Крутили «Крах Эдмунда Фитцжералда» в исполнении Королевской филармонии. Вспомнился прошлый вечер. Я улыбнулась — таким невероятным показалось все произошедшее тогда, и я даже промурлыкала отрывок песни, как вдруг…
Как вдруг мелодия пошла в моей голове зигзагами взад-вперед, нота за нотой, единым потоком, как скрипичный смычок по струнам.
Меня точно под дых ударили: я с поразительной четкостью осознала, что у меня есть ребенок, с которым мы накрепко повязаны некой тайной.
Я не могла выбросить мелодию из головы. Она была неискоренима, как запах жареной ветчины воскресным утром. Я вышла на улицу и прогулялась до газетного киоска на углу. Проклятый мотивчик упорно не желал отвязываться.
Я вышла на лестничную клетку с уродливыми цементными стенами и прекрасной оперной акустикой, а затем начала исполнять песню назад и вперед. Под мышками похолодело. Я не знала, что и думать. Сбежала в подземную парковку и прыгнула в машину. Грудь вздымалась, голова готова была лопнуть. Я включила магнитолу, чтобы найти какую-нибудь песенку взамен «Краха Эдмунда Фитцжералда». Попала на «Даунтаун» Петулы Кларк. Прослушала, выключила, и тут мелодия вновь искривилась и пошла зигзагами.
«А легенда жива…
С тех времен до наших дней…
…йенд хишан од немерв хет С
…авиж аднегел А».
Я проскакивала светофоры, не останавливаясь на красный. Подъехав к дому, припарковала машину поперек улицы и бросилась наверх. Вошла в квартиру, и моему взгляду предстал Джереми: он драил стены на кухне, намотав кусок наждачной бумаги на поролоновую губку. Рядом стояли два гриля, цветной телевизор и микроволновая печь — все в фабричных упаковках.
— Мам! Ты что так рано вернулась? Я хотел сделать сюрприз и нанести первый слой.
Я не ответила — прошла к табурету у батареи, на котором сидел Джереми. Опустилась, с неожиданной силой обняла сына и прижала к груди.
— Мам?
— Замолчи, Джереми.
— Ты что, мам?
— Тебе больше не придется красить стены.
Он пытался что-то ответить, но я села на стул и усадила парня себе на колени. Подозреваю, что он тоже не находил слов. Наконец я запела перевернутый вариант «Краха Эдмунда Фитцжералда», а потом сказала:
— Это я тебя наградила.
— О чем ты?
— Подарила тебе способность петь наоборот. Я и сама не знала до сегодняшнего дня, а оно возьми да и пронесись в голове.
— Так тебе понравилось или нет?
Никогда прежде я никого не держала в объятиях. Оказывается, у людей есть вес. Они теплые. Ты слышишь, как в груди бьется сердце, как легкие качают воздух. Интересно, а что я ожидала найти — марионетку?
Джереми запел песню, но я его остановила:
— Ни к чему теперь.
Я окинула взглядом стену, над которой сын успел поработать. Посмотрела на краску, и тут до меня дошло, что между краской и стеной должно быть какое-то пространство — пусть даже микроскопическое, в одну миллионную дюйма толщиной. Я пыталась представить себя в крошечном космическом корабле, который вгрызается в покрытие стены и ищет потайное местечко. Возможно, оно существует гипотетически, хотя с той же вероятностью может пребывать и в реальности. Только мне кажется, что если начнешь разыскивать этот тончайший слой, его не станет — можно лишь почувствовать, как он тебя окружает, окутывает, дарует целостность.
А теперь пришла пора отдышаться и припомнить, что описываемые события происходили семь лет назад. Впрочем, мне частенько кажется, будто с тех пор прошла всего неделя. Время — жестокий фокусник.
Эта история началась одним вечером, когда я стояла на парковке у магазина видео; я подняла взгляд в небо и впервые в жизни увидела комету с двуликим названием в честь открывших ее астрономов — комета Хейла-Боппа. И тогда мне захотелось в жизни мира и спокойствия, и Бог с ней, с этой определенностью.
А теперь, семь лет спустя, позвольте спросить: что случается, когда комета падает на землю? Что случается, когда небесные тела перестают быть небесными и попадают вам в руки в самом прямом смысле слова? Не думайте, тут нет подвоха. Я собираюсь рассказать о двух событиях, которые произошли со мной каких-то несколько дней назад, тех самых, из-за которых я и взялась за перо.
Итак, возвращаясь в четверг с работы, я нашла метеорит. Вернее сказать, он меня нашел. Как по-вашему, такое часто случается? По дороге я забежала за продуктами в «Макс милк». Моросило, в воздухе висел легкий туман. До подъезда мне оставалось пройти всего ничего; я шла и думала, какое кино сегодня посмотреть, размышляя, не взять ли в прокате диск. Вдруг что-то зашипело, и раздался шлепок, будто на гладкий линолеум уронили тяжеленную охапку книг. Что-то грохнулось прямо перед моим носом, и я отскочила от неожиданности; мускусная дыня, творог и курица по-тайваньски — все упало прямо на тротуар.
На дороге образовалась воронка — достаточно крупная, чтобы позвонить и пожаловаться властям. У нее были ровные, как бы вычерченные циркулем, края с запекшейся корочкой. Я приблизилась. На дне лежал коричневый камешек и дымился — честно сказать, словно собачье дерьмо на морозе. Я не могла поверить своим глазам, и зря. Впрочем, все мы реагируем не совсем адекватно, сталкиваясь с событием, выходящим за рамки привычного.
Кроме меня, пешеходов на улице не было (я живу не в таком районе, где принято передвигаться на своих двоих), как, впрочем, и автомобилей. Я огляделась и заметила, что из окон тоже никто не выглядывал. Событьице состоялось только для меня одной.
Я склонилась и взглянула на метеорит попристальнее. По форме и размеру он походил на детский кулачок, его коричневая поверхность была изрыта крохотными кратерами, как у астероида. Плюнула на камень, чтобы проверить, насколько он горяч — не зашипел. Тогда я протянула руку и тронула его пальцем, как проверяют остывающий утюг. Оказалось, что его можно взять в руки, и я, не долго думая, подняла свою находку. Ну все, приятель, теперь ты мой.
Подобрала с тротуара рассыпавшиеся покупки, сунула метеорит в карман пальто и побежала вверх по лестнице. Бросила продукты у раковины, положила остывающий камень на кухонную стойку и, подтянув табурет, стала жадно разглядывать подарочек, словно в нем прятался какой-нибудь космический пришелец или сюрприз из шоколадного яйца. Но нет — самый обыкновенный пористый комок, отливавший металлом. И это меня совершенно устраивало.
Я съела творог и курицу по-тайваньски, не отходя от стойки. Мной овладела паранойя. Стало боязно, как бы какая-нибудь ретивая соседка, которой нечем занять досуг, не звякнула властям, чтобы пожаловаться на яму в асфальте. Тогда пришлют проверяющего; он, вероятно, догадается о метеоритном происхождении данной дыры и сообщит в планетарий. Глазом моргнуть не успеешь, как находку экспроприируют — и поминай как звали. И я решила засыпать воронку.
Итак, мы с метеоритом прыгнули в машину и поехали в «Хоум депо» 7. Там я приобрела приличный пакет стерилизованного песка и, подъехав к дому, припарковалась у обочины. Огляделась, нет ли в округе случайных прохожих (маловероятно), вышла из авто и засыпала кратер, как маленькую песочницу. Готово. Попробуй теперь догадайся, что тут было на самом деле. Как бы не так!
Я смяла пустой пакет, сунула его в контейнер для мусора и поднялась на свой этаж с таким ощущением, будто только что выкинула труп в реку Фрейзер. То есть чувствовала я себя бесподобно. Теперь я в сговоре с самими звездами.
Сосредоточиться на чем-нибудь путном в тот вечер было трудно. Даже об одиночестве не думалось: стоило взглянуть на камешек, и хандра отступала. Я сразу начинала казаться себе особенной — забавное разрешение проблем.
Откуда прилетел этот метеорит? С какой звезды? Из «стар-трековской» галактики, где живут люди с уродливыми накладными лбами из латекса? Не могу похвастаться богатыми знаниями об устройстве нашей Вселенной, но точно знаю, что звезды не разбрасывают камни — они испускают энергию. Нечто столь прозаичное, как камень, наверняка свалилось с какой-нибудь планеты или спутника. Скорее всего после столкновения или взрыва. Несчастная планета. Бедный камешек.
Как бы там ни было, а прежде чем отправиться в постель, я налила себе бокальчик «Пино Гри». На глаза попался метеорит, и подумалось, что неплохо бы забрать его с собой в спальню (что я и сделала). Поставила драгоценную находку рядом с будильником. Впрочем, прежде чем заснуть, я сграбастала астероид в кулак и сунула его под подушку, как четвертак от Зубного Эльфа. Вспомнилось то странное детское чувство, когда утром под подушкой оказывалась монетка в двадцать пять центов; якобы ее туда прятал Эльф в обмен на выпавший зубик. Никак не укладывалось в голове, что этот человек (кстати говоря, Эльф всегда представлялся мне вполне взрослым мужчиной) ходит по спальням и собирает детские зубы. Для чего они ему понадобились? Для опытов? И никто не потрудился мне объяснить, куда они потом деваются. Наверное, в том возрасте, когда у ребенка выпадают зубы, он еще слишком мал, чтобы подыгрывать взрослым в их старых как свет затеях. Мне кажется, что на самом деле Зубным Эльфом был разрубленный надвое трансвестит, которого я в двенадцать лет нашла возле железнодорожных путей. И если это действительно так, то он еще легко отделался, с такой-то работенкой…
Второе событие началось с телефонного звонка в три часа утра. Сказать, что у меня чуткий сон, не совсем верно — скорее нечто среднее; я не вскакиваю, как другие, в холодном поту, если в квартире что-то забренчало. Зато прекрасно помню, как на пол шмякнулся метеорит, когда я подняла трубку, и как я шарила свободной рукой в его поисках, прежде чем ответить.
— Ах, простите. Здравствуйте. Я могу пообщаться с Элизабет Данн? — Неизвестный мужчина говорил с немецким акцентом, но не лающим и грубым, а напротив, как у академика, который повествует на канале «Дискавери» об археологических раскопках или о планете Венера.
— Кто это?
— Простите, я ожидал, что включится автоответчик.
— Зря. Так кто вы?
— Мне страшно неудобно, мисс Данн. Простите, ради Бога. Меня зовут Райнер Байер.
Я покопалась в памяти, но ничего знакомого не выудила.
— Сейчас три часа утра. Что вам нужно?
— Я работаю в одном из полицейских управлений города Вены.
— Вены? В Австрии?
— Совершенно верно.
— Слушайте, знаете что? Я сейчас повешу трубку. Если вы снова позвоните, я на вас копов натравлю. Счастливо оставаться. — Я дала отбой и постаралась заснуть, однако не получилось. В конце концов, со мной говорил не ребенок, и, если подумать, на розыгрыш это тоже не походило. Не поторопилась ли я?
Телефон снова зазвонил. Я ответила:
— Диктуйте свой номер, немедленно. Я вам перезвоню.
— Но…
— Сейчас или никогда.
Собеседник продиктовал мне телефон с кодами страны и города, а также добавочный номер. Впопыхах я схватила гигиеническую помаду и стала писать на стеклянной поверхности столика. Чтобы прочесть, потом пришлось включить свет и улечься почти вровень со столешницей. Я набрала номер.
— Райнер Байер у аппарата.
— Почему вы подняли меня среди ночи?
— Я извиняюсь. В телефонном справочнике вашего города номер дан под ссылкой «предприятия». Я рассчитывал записать сообщение на автоответчик.
Все верно. Уильям оформил меня как юридическое лицо — так можно сэкономить на налогах. Теперь я окончательно проснулась.
— Хорошо, господин Байер, так в чем дело?
— Видите ли, мисс Данн, я занимаюсь сбором дополнительных материалов по расследованию, которое касается одного интересующего нас лица здесь, в Австрии.
— У меня нет знакомых в Австрии.
— И неудивительно. У нас небольшая страна.
— Откуда у вас мой телефон?
— Я объясню вам чуть позже, мисс Данн.
— Продолжайте. Так о ком идет речь?
— Мисс Данн, в двенадцать лет вы с одноклассниками ездили в Рим?
Пауза.
— Да. Откуда вы знаете?
— «Гугль», мисс Данн. В Интернете все есть.
— Какое отношение это имеет к Австрии?
— К Вене.
— Хорошо, пусть к Вене.
— Может быть, никакого, а может быть, самое непосредственное. Скажите мне, пожалуйста, мисс Данн, вы ходили на дискотеку?
— Ходили.
— Случайно, не помните, были ли там другие учащиеся?
— Да. Были ребята из Австрии. Так в чем все-таки дело?
— Мисс Данн…
Райнер замолчал, как полицейский из телесериала. Впрочем, я способна переждать кого угодно, и через добрых пятнадцать секунд полного безмолвия он не выдержал:
— Мисс Данн, вы ничего не хотите рассказать?
— Знаете что? Это вы позвонили, так что или сами рассказывайте, или я повешу трубку.
Полицейский уступил:
— Интересующий нас человек, некий Клаус Кертец, той ночью также присутствовал на дискотеке. Мистер Кертец находится под следствием, его обвиняют в нападении на нескольких женщин. Подозрений больше чем достаточно, а вот найти улики оказалось сложнее; мы в затруднительном положении.
— А я-то вам зачем? И при чем здесь дискотека?
— Вы в нашем деле фигурируете по чистой случайности, мисс Данн. Видите ли, когда подозреваемого арестовали, мои коллеги крайне непрофессионально толкнули его на капот автомобиля. В результате мистеру Кертецу пришлось накладывать швы на лбу — много швов; ему сделали болеутоляющий укол, и у него развязался язык.
Я задумалась. Избыточное количество обезболивающего в сочетании с определенными препаратами снимет «замок» с любого рта. Я спросила:
— И этот ваш «клиент» упоминал обо мне?
— Вот именно.
— И в каком же ключе?
— Он называл вас королевой Елизаветой.
Я промолчала.
— Он знал, что вы из Ванкувера и в какой учились школе. Так мы вас и разыскали. Это оказалось не сложно. Ваши подруги даже поместили в Интернете фотографии из той поездки.
— Серьезно?
— Войдите в «Гугль» и наберите: «РИМ ДИСКОТЕКА ЛИЗ 1976 ВЫПУСКНЫЕ КЛАССЫ КАНАДА ЭЛИЗАБЕТ». Сами увидите, что ваша одноклассница Скарлет Хэлли отвела той поездке довольно много страниц.
— Дальше.
— То, что рассказал нашим сотрудникам мистер Кертец, надо воспринимать не как признание, а как своего рода провокацию. Бахвальство.