Ковалев Анатолий. Гильотина в подарок

   – Уже поздно. – Он медленно растирал виски. – Я окончательно запутался, Ида.
   – Я знаю.
   – Ничего ты не знаешь.
   – Я прочитала твой дневник.
   – Та-ак…
   – Так получилось, – сделала она вид, что оправдывается. – Прочитав первую страницу, я не удержалась. Захватывает, как детектив! Не понимаю, почему ты до сих пор не пишешь романы?
   – Издеваешься?
   – Нисколько. Я говорю серьезно. Измены жены сделали тебя писателем. А ты, ничего не подозревая, тратишь драгоценное время на эти дурацкие командировки. Кому это надо? Твоей похотливой Марго, которая тебя ни в грош не ценит?
   – Ты ревнуешь. Оттого и превозносишь меня до небес, а ее втаптываешь в грязь. У меня ведь тоже были женщины. Так что вроде бы ничья.
   – У вас с ней шахматный турнир? Кто больше возьмет пешек? На этот раз ты взял не пешку!
   Антон усмехнулся.
   – Я с самого начала мысленно называл тебя королевой!
   Ей было не до смеха. Она задрала подбородок, артистично выгнула бровь и ткнула остреньким мизинцем в его грудь.
   – Ты будешь моим мужем!
   – Не надо так со мной говорить! – произнес он медленно, отчеканив каждое слово. Перехватил руку Иды с указующим перстом, больно сжав ее в кулаке.
   Теперь она смотрела на него с покорностью, а он поймал себя на мысли, что никогда так грубо не обращался с Маргаритой. И устыдился своего поступка.
   – Прости…
   – За что? Ты поступил правильно. Я слишком многого хочу.
   – Знаешь, я сам во всем должен разобраться. И выпутаться. По мере возможности. Так что оставим эту тему!..
   За двенадцать лет «счастливой семейной жизни» Антон впервые стал серьезно подумывать о разводе. Нет, он не сомневался, что до сих пор любит Маргариту, но и не мог не признать, что Ида, эта девчонка, понимает его, как никто другой. С ней уютно. С ней отдыхаешь и душой, и телом.
   Страсть, которая овладела им, не шла ни в какое сравнение с той первой, юношеской любовью, слепой и безрассудной. Он видел все недостатки своей новой пассии, но они его не отпугивали, а еще больше притягивали. Он прикидывал множество вариантов дальнейшего развития событий. И в основном эти расчеты были не в пользу Иды, потому что развод – это крах жизненного уклада. После него все предстоит начинать с нуля.
   – Как ты себе представляешь нашу жизнь? – в который раз спрашивал он Иду, и в голосе его звучала смесь иронии и отчаянья.
   – Мы снимем квартиру.
   – Это дорого. Нам не по карману с нашими заработками.
   – Тогда комнату. Но сначала мы уедем отсюда.
   – Зачем?
   – Я не собираюсь всю жизнь быть на вторых ролях в провинциальном театре! Мы уедем в Москву!
   – Чтобы быть на третьих ролях в столице!
   – Нет уж, я не дам затереть себя в массовку!
   – Именно там тебя и затрут в массовку, моя фантазерка! – Он хотел погладить ее по головке, маленькую, но она отшвырнула его руку.
   – С такими рассуждениями ты всегда будешь сидеть в дерьме! – бросила она ему в лицо. – Посмотри, на кого ты стал похож, бывший студент-филолог, бывший учитель русской словесности! Разве для того ты заканчивал университет, чтобы каждое утро похлопывать себя по заднице, проверяя наличие табельного «ТТ»?
   – Что ты предлагаешь?
   – Мы поедем в Москву! Ты попробуешь написать роман и продать его.
   – Ты сумасшедшая!..

* * *

   …Маргарита смерила его недоверчивым взглядом и даже не стала скрывать, что принюхивается к пиджаку.
   В честь возвращения мужа она приготовила царский обед, но Антон ел без аппетита. Оба молчали, только Дашка хвасталась своими успехами в музыке, показывала новые лазерные диски, выменянные у школьных подруг.
   – Пойди к себе! – приказала мать. – Нам надо с отцом поговорить!
   – Господи! Не успеете наговориться, что ли? – надулась дочь и с шумом покинула комнату.
   – Антон, я перед тобой виновата… – начала Марго.
   – Прекрати! – перебил он ее. – Не хочу ничего знать!
   – Но и у тебя кто-то есть…
   Это был не вопрос, а полудогадка-полуутверждение.
   Он сидел перед ней, как провинившийся мальчуган, уткнувшись лицом в тарелку.
   – Признайся, у тебя кто-то есть?
   Она имела привычку раскаленными, инквизиторскими щипцами лезть в душу.
   – Да. Есть! – выпалил он. – Все это время я жил у нее.
   У Марго начались судороги. Он никак не ожидал такой реакции. Она не плакала. Не билась в истерике. Перенесла удар молча, только время от времени содрогалась всем телом.
   – Я люблю ее. Давай разведемся.
   Тут уж она дала волю слезам.
   К вечеру совместное пребывание на шестнадцати квадратных метрах их комнаты стало невыносимым. Слишком многое накопилось за прошедшие годы. Требовался простор. И они отправились на вечернюю прогулку.
   Было зябко. Все закономерно в природе. Птицы улетели на юг. Ударил первый мороз.
   Марго взяла его под руку и повела той самой дорогой, которой он когда-то провожал ее из школы домой, пересказывая главы из мемуаров Эренбурга. Потом она перешла в психологическую атаку, начиная каждое предложение со слов: «А помнишь…»
   – А помнишь, – сказал он после продолжительного молчания, – я писал в школе стихи.
   – Конечно, помню! – обрадовалась она тому, что воспоминания школьной поры его наконец увлекли. – Мы ведь вместе выпускали газету!
   – А почему я перестал их писать, помнишь?
   – Нет.
   – Короткая у тебя память, Маргарита. Когда мы поженились, ты стала копаться в моих черновиках, выискивая в стихах компромат. Требовала объяснить, кого я имел в виду в той или иной строфе. И устраивала скандал, если я не мог этого сделать. Сочинительство вскоре перестало приносить мне радость.
   Он больше не был к ней милосерден.
   – Отпусти меня! Я люблю другую! Я не могу без нее жить! – заявил Антон, когда они вернулись.
   Маргарита опустилась в кресло и тихо, жалобно заплакала. Он упал в другое кресло, обливаясь потом. Впервые осознал, что не может больше любить эту женщину.
   – Ты от нас уходишь? – спросила дочь. Ее васильковые глаза таили угрозу.
   – Да.
   – Ну и вали к своей девке! – закричала она и бросилась вон из родительской комнаты.
   Он стал собирать сумку, но Маргарита вырвала ее из рук.
   – Ты с ума сошел? Ты с ума сошел? – сквозь рыдания спрашивала она. – Я тебя не пущу! Никуда не пущу, слышишь? Я умру без тебя!
   Она кинулась ему под ноги, обхватила их.
   – Миленький! Родной мой! Как же так? Ведь мы столько лет вместе!
   Он вновь опустился в кресло.
   – Зачем ты? Ведь потом сама будешь презирать себя!
   – Пусть! Пусть буду! Но главное – ты останешься со мной!
   На следующий день Маргарита не пошла на работу. Взяла отгул, чтобы сторожить его.
   В театр он попал только через два дня. И тут его ждал сюрприз. Иды в театре не было.
   – Укатила в столицу, – ошарашил старый друг Вовка Мичуринский. – На два месяца. Учится молодежь! Еще дедушка Ленин завещал…
   – Какая учеба? Что ты несешь?
   – Телевизионные курсы, Антоша. Не хухры-мухры. Девчонка пойдет в гору. Это тебе говорит не кто-то, а сам Владимир Мичуринский!
   Полежаев был раздавлен известием. Об отъезде она не могла не знать заранее – и ни словом не обмолвилась. Он расценивал это как предательство.
   – Эй, куда ты? – выбежал за ним из гримуборной Вовка. – Она, между прочим, тебе адресок оставила. Заботливая девочка!

* * *

   Ида снимала мрачную, убогую комнатенку с разваливающейся мебелью в шестикомнатной коммуналке на Сретенке. Они не виделись полторы недели. Ему казалось – больше года. Не могли никак нацеловаться, наглядеться, надышаться. А он остался всего на одну ночь. А завтра домой, к Маргарите. Но на следующей неделе он вернется, а потом – опять к Маргарите. Разгневавшись на Идин поступок, он пообещал жене, что никуда от нее не уйдет.
   – Все у нас будет хорошо, – уговаривала его и себя Маргарита. – Все со временем забудется, встанет на свои места. Это как болезнь. Ты слишком близко подпустил ее к сердцу. Так нельзя, Антошечка! Я никогда никого не подпускала к сердцу! Мое сердце принадлежало только тебе!
   Его мутило от этих откровений. Впервые за столько лет наступило прозрение. Он жил с женщиной, которая его никогда не понимала. Любила ли?
   Так прошло два месяца. Он мотался из одного города в другой. От любимой женщины к любимой жене, не разбирая дороги, не понимая, кого на самом деле любит.
   В конце концов Маргарита догадалась, с кем он проводит время в Москве. Слишком счастливым и «не голодным» он возвращался оттуда. Она потребовала, чтобы он бросил работу ради их благополучия.
   И поездки прекратились.
   Теперь он целыми днями и ночами просиживал на кухне и писал. Дневник распух от невысказанных слов. Но кому это было нужно?
   В одно прекрасное утро позвонила Ида.
   – Я приехала за вещами. Завтра уезжаю в Москву. Навсегда. Я не спрашиваю, куда ты пропал, почему не звонил. Я все понимаю. Тебе тяжело. И ей тяжело. Но не думай только, что мне легко. Потерять тебя – все равно что потерять ребенка!..
   Он услышал в трубке тихий всхлип. Королева плакала.
   – Что ты предлагаешь? – в который раз за эту осень спросил Антон.
   – Побег, – не задумываясь, ответила Ида. – Я взяла два билета на московский поезд. Завтра в девять утра буду ждать тебя на перроне. – Она назвала номер вагона.
   – Но что я буду делать в Москве? Без прописки меня не возьмут на работу!
   – Будешь писать романы!
   – Бред!
   – Или завтра, или никогда! – отчеканила королева.
   Он знал, что так оно и будет, и долго еще слушал беспомощное пиканье в телефонной трубке.
   Маргарита была в этот день радостная и возбужденная.
   – Я нашла для тебя работу! – сообщила она. – Только не говори сразу «нет»! Мне стоило большого труда договориться с одной старой подругой…
   – Представляю! – сочувственно пробормотал Антон.
   – Работа – не бей лежачего!
   – Это как раз для меня!
   Очень придирчивая к словам, Маргарита не замечала иронии или не желала замечать.
   – Киоск «Роспечать». Два дня работаешь, два отдыхаешь. Полтора миллиона в кармане, не говоря уж о том, что можно приторговывать левым товаром. И ездить никуда не надо! Ты ведь сам говорил, что устал от этих бесконечных разъездов!
   – Я устал от жизни, Марго.
   – Опять начинается! Антошечка, это пройдет! – погладила она его по голове. – А киоск ждать не будет. Ответ надо дать уже завтра.
   – Скажи своей подруге, что я согласен.
   Счастливая, она с вдохновением принялась готовить ужин.
   Спортивная сумка стояла в коридоре. Еще до прихода жены он бросил туда самые необходимые вещи. Маргарита не станет проверять. Ее бдительность на сегодняшний вечер притуплена. Даже напевает какую-то знакомую мелодию. Адриано Челентано! Их первый поцелуй в старом кресле во время большой перемены…
   Он сбежит от нее ночью, когда все будут спать!
   Но побег не удался по самой банальной причине. Он заболел. Как у школьника, не выучившего урок, резко поднялась температура. Но школьник чаще всего сам прибегает к хитрым уловкам, а тут хитрую уловку выкинул организм Антона. То ли от страха перед Маргаритой, то ли от страха перед будущим. Абстрактным, необозримым.
   Маргарита хлопотала, поила лекарствами, и дочь уже смотрела жалостливо. Она простила его. Ведь он не уехал к той девке! Как все глупо! Лучше бы они его вышвырнули из дому на декабрьский мороз! Он бы бежал, бежал не останавливаясь! По сугробам! По рельсам! Но только к ней! К ней!
   Температура подскочила под сорок. Ночь он провел в полубредовом состоянии.
   Очнулся в полдень. С чувством, что лежит на дне бассейна. Посмотрел на часы и заплакал. Все кончено. Поезд ушел.
   К вечеру опять поднялась температура. Какие-то тайные неведомые силы судьбы удерживали его в этом городе, в этом доме, в этой постели. Так ему казалось.
   Утром жена, уходя на работу, поцеловала в лоб. Ее васильковые глаза вновь приобрели девичий задор.
   – Как выздоровеешь, сразу на работу! Я договорилась. Хорошо?
   Он только кивнул в ответ.
   Лежал с закрытыми глазами, пока дочь не пришла из школы.
   – Тебе не помешает музыка? – осторожно осведомилась она.
   – Не помешает.
   – Для начала поставлю «Стабат Матер» Вивальди.
   Легко, непринужденно заиграли скрипки, словно беспечные зверюшки скакали по лужайке. Вступил мощный, поднебесный орган – как бы в назидание беспечным зверюшкам. Потом где-то между небом и землей возник голос. Очень низкий женский голос. Что-то скорбное на загадочной латыни. Он разобрал единственное слово – «амен».
   – Ни фига не «амен», – сказал себе и поднялся с постели.
   Шатаясь, вышел из подъезда. В кармане пальто лежали последние деньги, оставшиеся от экспедиторства. Он радостно пел себе под нос: «На самолет хватит! На самолет хватит!» Уже предвкушал, как ступит на столичную землю, как бросится к первому автомату и крикнет в трубку: «Я приехал! Я – в Москве!»
   Но в самолете вновь начался жар. Стюардесса дала ему что-то из аптечки, но сделалось только хуже. В бредовом кошмаре незнакомая певица бесконечно выводила «амен!» низким, зловещим голосом. «Ни фига не „амен“! – кричал он кому-то. – Мы еще поборемся!»
   Два часа полета показались десятиминутным провалом. Его растолкали соседи.
   С трапа сошел благополучно.
   Такси ему никто не предлагал. Что взять с пьяного?
   Автобусный провал был еще короче.
   В метро даже умудрился правильно сделать пересадку.
   Вот на станции «Сухаревская» при выходе в город возникли проблемы. Появилось большое красное пятно. И никуда не исчезало. Пришлось остановиться. И тут он услышал знакомый запах роз. Кто-то тыкал ему в лицо букетом, предлагая купить для любимой девушки. У него еще оставались деньги. Он отдал все, что было.
   И наконец ночная Сретенка! Фонари над дорогой танцуют. Троллейбус двигается странно, зависая на проводах.
   «Любимая, родная Сретенка, приведи меня к ней! И пусть она меня не выгонит! Пусть простит! Скажи, чтобы простила!»
   Вдоль стены ее старого дома он продвигался уже на ощупь. «Как Павка Корчагин с брюшным тифом!» – вспомнился кадр из забытого фильма.
   Дверь открыла незнакомая старушка. Быстро замигала глазками и вдруг выдала нечто странное:
   – Вы – Идочкин Антон?
   Он в ответ пробурчал невнятное. Наверно, попросил, чтобы ушла с дороги.
   В комнате стоял дым. Невероятно густой.
   Когда дым немного рассеялся, он увидел край стола с пепельницей. А в пепельнице целая гора окурков.
   Девушка выплыла из дымовой завесы. Вроде бы Ида. И вроде не Ида. Очень худая девушка. Щеки впали. Под глазами чернющие круги.
   – А я тебя сегодня похоронила… – пролепетала Ида-не Ида.
   Розы рассыпались по щербатому паркету. Все закружилось вокруг. Успел только проговорить приготовленное для телефона:
   – Я приехал! Я – в Москве!..

* * *

   – …Москва – все-таки мистический город, не правда ли? – Глаза у Катрин чудесные, немного насмешливые. У Пати такие же. – Вы стали очень рассеянным, Антон. Наверно, обдумываете сюжет нового романа?
   – Я прекрасно все слышал. Вы сказали, что Москва – город мистический.
   Они уже полчаса как вернулись в гостиную. И даже что-то опять ели. Патрисия, кажется, тоже несколько не в себе.
   «Наверно, думает, что у меня крыша поехала от ее Кандинского! Бедняжка! Надо быть с ней поласковей!»
   – Мне порой кажется, что Булгаков мало что придумал в своем «Мастере и Маргарите», – продолжала Катрин. – В Москве с вами могут произойти самые невероятные вещи! Вы ведь, по-моему, не москвич?
   – Нет. Я с Урала. Там, пожалуй, мистики поменьше. Одна суровая действительность.
   – Знаете, Антон, мне бы хотелось, чтобы вы почаще навещали нас. Вам здесь понравится. В этом доме прекрасные условия для работы. Ведь так, Па? – обратилась она к дочери, но та никак не отреагировала.
   Зато отреагировал писатель:
   – Патрисия тоже пишет?
   – А вы не знали?
   – Мама, как всегда, преувеличивает! – вмешалась Патя. – Писала когда-то стихи. А кто их не пишет в школьные годы!
   – Ты мне покажешь?
   – Никогда! Давайте оставим в покое тему моего творчества! – раздраженно попросила она.
   После этой вспышки гнева в зале установилось молчание. Катрин, опустив голову, смотрела куда-то под стол. Потом она подняла взгляд на Антона, и ему показалось, что подмигнула, будто они участвовали в заговоре против Пати. Он не ответил на подмигивание, но первым нарушил затянувшуюся паузу:
   – Нам, наверно, пора.
   – Так скоро? – расстроилась Катрин. Ей, видно, скучно в этом доме.
   – У нас еще дела в городе, – пояснила дочь.
   – Ты вернешься?
   – Не знаю.
   – Позвони, чтобы я не волновалась. Еще к вопросу о мистике, – опять обратилась Катрин к Антону. – Я так всегда переживаю, когда она одна ночует в нашей московской квартире. Ведь дом-то стоит прямо на Патриарших!
   – Вот здорово! Жить на Патриарших – сказка!
   – Вы там еще не были?
   – Нет.
   – Тогда лучше не завидуйте!
   – Мама, ну хватит! – взмолилась дочь.
   – Я надеюсь, что в ближайшие дни вы нас навестите. – И она вновь едва уловимо подмигнула Антону.
   Теперь он был уверен, что и в первый раз ему не показалось.
   – Обязательно навестим, – ответила за него Патя, – чтобы ты опять про меня нагородила черт знает что.
   Он нагнулся над инвалидным креслом, чтобы поцеловать ручку будущей теще. Катрин успела шепнуть ему на ухо: «Приезжайте!» И тут он заметил, что одно из трех колец вернулось на ее палец: видно, хозяйка прятала их в кармане. Это был золотой перстень с мужской головой.
   – Мама вечно лезет не в свои дела! – возмущалась по дороге Патя.
   – А по-моему, она замечательная женщина!
   – Разумеется! Но мы с ней вечно ссоримся!
   – Это оттого, что она еще очень молода и нравится мужчинам.
   – Каким мужчинам? Она постоянно дома сидит! Уж говори начистоту – она тебе понравилась!
   – Ревнуешь к маме?
   – Я тебя ко всем ревную!
   – Веселая семейная жизнь нам предстоит!
   – Повторение пройденного?
   – Мне иногда кажется, что ты за мной следила лет двадцать, а потом вдруг объявилась в «Иллюзионе»!
   – Ничего себе! Мне всего восемнадцать! Но доля правды тут есть. Когда ты стоял в очереди в кассу, я тебя сразу узнала. Ведь на твоих книжках – портреты. И это сходство с Прустом!
   Так за разговорами они и не заметили, как приехали к дому феминистки.
   – Ой, как мне не хочется к ней подниматься! – вздохнула Патя. – Век бы не видеть этой лесбиянской рожи!
   – Но ведь я не могу пойти один?
   – Да-да, конечно. Пойдем вместе. Преподнесем сюрприз Марии Степановне!
   Уже на лестнице девушка спросила:
   – А зачем она тебе вообще понадобилась?
   – Хочу через нее выяснить круг знакомых Констанции. По твоим словам, она хорошо знала Лазарчук.
   – По-моему, Коко была ее любовницей. Если Степановна еще не в курсе, то нам не избежать истерики!
   Это был дом сталинского типа. Лифт не работал. Пришлось тащиться на третий этаж по изнурительно длинным проемам лестницы.
   Антон обратил внимание, что почтовые ящики висят на каждой двери, и в душе пожалел почтальона, обслуживающего этот дом.
   – Вот и прибыли! – без особого энтузиазма сообщила Патя, указывая на массивную дверь, обитую черным. На фоне этой двери она смотрелась маленькой экзотической птичкой с ярким опереньем.
   – Коммуналка? – поинтересовался он, когда она нажала на кнопку звонка.
   – Нет, – прошептала девушка. – Степановна живет одна в пяти комнатах! По наследству досталась!
   Им никто не открыл.
   – Что за черт! – Она позвонила снова.
   – Может, мы опоздали и она куда-нибудь вышла? – предположил Полежаев.
   – Мы опоздали ровно на пять минут! И такие штуки не в ее характере!
   – Один раз я уже стоял у запертой двери!
   Они молча посмотрели друг другу в глаза, а потом одновременно уставились на почтовый ящик. Антон протянул к нему руку и откинул нижнюю створку. На пол с грохотом полетела связка ключей.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1 сентября, понедельник

   – Я понимаю, Антоша, в этом деле у тебя какой-то свой интерес. Может, ты просто собираешь материал для нового романа. Но пойми, ситуация накалена до предела! Три трупа на одной неделе – это слишком! А ты что-то темнишь! Мы ведь не первый год знаем друг друга. Когда-то даже были родственниками. Открывай свои карты, дружище!
   Они сидели втроем в довольно запущенной гостиной пятикомнатной квартиры Марии Степановны Саниной, психолога с дипломом, и ожидали работников МУРа.
   Частный детектив и эксперт провозились в этих хоромах до полуночи, а результат минимальный.
   – Может, ты меня еще заподозришь в соучастии? Собираю материал для романа и заказываю убийства! Красивая история!
   Патя снова бросила его. Она, видите ли, не хочет иметь с милицией никаких дел! А кто хочет?

* * *

   … – Антончик, милый, не впутывай меня! Ты искал своего журналиста. Я тебе решила помочь. Ты понимаешь, что там, в «Иллюзионе», я не могла тебя потерять, а значит – не могла и отказать в помощи. Но кто знал, что их будут убивать чуть ли не через день?
   Он лишь воспользовался ее сотовым телефоном. Ни в конторе, ни дома Константина не оказалось, но автоответчик выдал номер, по которому его можно найти.
   Подумал сочувственно: «Должна ведь и у следователя быть личная жизнь, хотя бы по воскресеньям».
   Несмотря на гуманные мысли, ему все-таки пришлось побеспокоить друга.
   Вернул Пате телефон, спросил уже обыденно:
   – Когда придешь?
   – Позвоню утром.
   – Дала бы адрес мистического дома на Патриарших. Заглянул бы на чай.
   – Лучше позвони. Я за тобой приеду. Чао, дорогой! – чмокнула в щеку.
   – Адью! – выдохнул он.
   Связку ключей от квартиры Саниной бросил в карман. Внутрь не пошел. Хватит с него этих зрелищ!
   Проторчал в подъезде около трех часов, матеря на все лады Еремина и стечение обстоятельств…

* * *

   А Еремин тоже не развлекался. Телефон, который оставил он на автоответчике, принадлежал ресторану. Там ему назначил свидание Элвис-Старцев.
   Юный авторитет опять был в смокинге, и на пальце сиял перстень.
   – У меня экстренное сообщение! – с ходу ошарашил он следователя. – Кто-то побывал на квартире у бабушки!
   – Что-нибудь украли? – сыграл чрезвычайное изумление тот.
   – Там нечего было красть – сами видели!
   «Про ручки от комода он мне, конечно, ничего не скажет. На нет и суда нет!»
   – Дверь взломана? – выдвинул предположение Еремин.
   – Окно на кухне открыто.
   – Может, мы с вами забыли закрыть?
   – Мы его не открывали!
   – Ну, тогда это мелкий форточный вор. Не стоит так расстраиваться! Сами говорите – ничего не взял.
   – Сам факт настораживает!
   «Еще бы! Кто-то забрался в святая святых самого Элвиса! Да к тому же поживился ручками от комода! Какова наглость!»
   – Как он открыл ее – не понимаю!
   – Первый этаж. Окна без решеток. Для профессионала-домушника это не проблема.
   «А зачем ты вернулся, милый, к бабушке? Чего тебе там вдруг понадобилось? Прикрутил бы я обратно ручки к твоему комоду! А теперь уж – хрен!»
   – Я вообще-то собираюсь эту квартиру продавать.
   «Вот оно что! Надо спешно вывозить оттуда антикварную мебель! Дело нешуточное – в люк она не пролезет! Придется поднимать пол! Так, видно, ее и заносили в тайную комнату!»
   – Но я вас пригласил не для того, чтобы обсуждать вопросы купли-продажи, – усмехнулся Элвис, утопая в баках. – Факт с бабушкиной квартирой неприятный, но нам предстоит дело поважнее. Я, кажется, знаю, кто выкрал вещицу, а вы мне должны помочь найти этого человека!
   – Вы расспросили своих товарищей о вечеринке шестнадцатого августа?
   – Я четко выполнял ваши инструкции. И деньги ежедневно текут на ваш счет. Я оплачиваю даже советы, если они мудрые.
   – И кто же тот человек?
   – Это баба! Пардон, женщина!
   Это открытие немного расстроило следователя. Он хотел скрыть от Старцева сведения о преступнице, потому что должен был опередить авторитета. Женщина с интересными «пальчиками» замешана не только в похищении безделушки, и ей предстоит о многом рассказать, когда она окажется в железных лапах частного детектива!
   – Откуда вы взяли, что это женщина?
   – Выпытал у корешей, кто оставался со мной в спальне ночью шестнадцатого. Надо мной, конечно, вдоволь поржали: «Парень не помнит, какую бабу трахал!» Но я-то знаю точно, что никого не трахал, потому что был невменяем. Я вам говорил. Второй раз в жизни! Так вот, и в первый раз со мной тоже была она! Подсыпала мне что-то в водку, гадина!
   – Вы ее видели всего два раза?
   – Точно. Самое печальное, что я не знаю, как ее зовут. И никто не знает! Я не мог дознаться, кто привел ее в мой дом.
   – Разве так бывает?
   – Вы плохо представляете себе наши гулянки! – гордо заявил Элвис.
   – Возможно, – согласился Еремин. – Но как хоть выглядит эта женщина, вы помните?
   – Помним, – ответил он то ли от своего имени, то ли от имени всей братвы. – Лет примерно моих. Может, чуть постарше. Шапка светлых волос. По-моему, это был парик.
   – Не лишено смысла.
   – Глаза… Глаза большие. Цвет я не помню. В общем, красивая баба!
   – Красивых баб слишком много, – заметил Еремин. – Что-нибудь более существенное запомнили? Во что была одета?
   – Кажется, брюки. Кожаные. Такие пастельно-зеленые. В обтяжку. Сейчас модно.
   – И не жарко ей было в коже? – засомневался следователь.
   – Шестнадцатого было довольно прохладно. Моросил дождь… А сверху тоненький вязаный свитер в белую и зеленую продольные полоски.