Ковалев Анатолий. Гильотина в подарок

   – Вам-то зачем все это? Они пришьют нас из «узи», едва мы покажемся в дверях подъезда.
   – Почему же до сих пор ничего не предприняли? – возразил следователь. – Охота им ждать, пока мы выйдем?
   – Не знаю.
   – А я знаю. Их боссу год назад я помог в одном деле, – признался он.
   – Ерунда!
   – Не ерунда! Старики играют по правилам. Правда, среди них тоже попадаются… – С его уст едва не слетело грубое слово, но он пощадил парня.
   Перед выходом Вадим попросил бумагу, ручку, конверт.
   Он написал два письма. Одно запечатал в конверт, другое просто сложил вчетверо.
   – Если вам удастся выкарабкаться, не поленитесь, съездите в Косино к той самой девушке, у которой я прятался. Передайте ей записку от меня. Она отдаст вам часть коллекции Мориса. Там же в моем чемодане найдете ключи от подмосковной квартиры, где жила бабушка. В подвале – мебель. Вы видели ее. Поднять ее будет хлопотно. Если Катрин это надо, она оплатит расходы.
   Элвис сделал паузу. Видно было, как нелегко ему даются слова.
   – А это, – он указал на конверт, – вскроете, когда убедитесь, что меня больше нет.
   – Катрин что-нибудь передать?
   – Пусть не поминает лихом, как говорили раньше.
   Старцев спускался по лестнице медленно, шаг за шагом – так, наверно, восходят на эшафот. Еремин его не подбадривал: сам сомневался в успехе задуманного.
   Он первый открыл парадную дверь. Во дворе все замерло. Парни стояли возле своих иномарок и смотрели на следователя.
   «Хорошо, что я поставил свою развалюху прямо у крыльца!» – подумал он.
   Открыв заднюю дверцу, позвал Элвиса.
   При появлении юного авторитета не последовало очереди из «узи». Парни не двигались с места.
   Только когда следователь и Элвис уселись, один из них крикнул:
   – Эй, начальник! Оставил бы здесь паренька!
   – А ху-ху не хо-хо? – ответил сыщик и завел мотор.
   Гонка по ночному городу продолжалась около двух часов. Преследователи действовали осторожно. На обгон не шли. Аварийных ситуаций не создавали.
   – А вы оказались правы, – признал Элвис.
   – Вот видишь! Они выжидают.
   Москва за окнами автомобиля была сказочно красива в эту предпраздничную ночь. Отцы города не пожалели денег на иллюминацию, и высотные башни еще и в третьем часу ночи горели, как гигантские новогодние елки. Свет никогда не был на руку тем, кто желает скрыться. Еремин пытался выбирать улицы потемней, но, как назло, одна выглядела нарядней другой, будто модницы-кокетки хотели перещеголять друг дружку.
   Им повезло в районе Сухаревки, когда сыщик резко свернул на перекопанную вдоль и поперек улицу Гиляровского. Он на днях здесь проезжал и основательно застрял уже при въезде. Теперь он сразу сделал еще один крутой поворот и оказался в каком-то ведомственном дворе с охраной. Шофер преследовавшего «опеля» на какое-то время потерял его из виду и рванул вперед по Гиляровского, но не справился с управлением и врезался в ограждения, зависнув передними колесами над вырытой ямой. Это позволило Еремину избавиться от хвоста. Он дал задний ход. Развернулся. Выехал по пешеходной дорожке на проспект Мира и снова нырнул в ближайшую подворотню.
   – Отдохни немного! – бросил он перепуганному Элвису и вышел из машины.
   – Куда вы?
   – До ветру!
   – Я с вами! – схватил его за рукав Вадим.
   – Сиди, где сидел! – презрительно процедил Еремин. – При первой нашей встрече ты мне больше нравился. Не теряй достоинства, черт возьми! Даже если это конец!
   Тот разжал руку и захлопнул дверь.
   Константин понимал: раз ни одна из иномарок не последовала за ним в подворотню, значит, его маневр остался незамеченным. Но понимал он также, что те в застрявшем «опеле» уже связались по мобильному телефону с остальной братвой и указали им направление поиска. Поэтому необходимо было до конца прояснить ситуацию.
   Он вышел на проспект Мира и спрятался в нише дверей какого-то учреждения.
   «Опель» стоял в нерешительности при въезде на проспект.
   «У него не горит одна фара, – отметил Еремин. – Попадется на крючок первому же гаишнику! Можно его сбросить со счетов!»
   «Опель» поджидал остальных, и вскоре те объявились. Пятеро парней, делегированных от каждой иномарки, провели короткое совещание и бросились по машинам. Две из них тут же рванули в сторону Рижского вокзала. Две других разминулись на Сухаревской площади. «Опель» помчался к Сретенке.
   – П…е, ребята! – напутствовал их следователь, дав наконец волю чувствам.
   Выждав еще какое-то время, он вернулся к своей развалюхе. И взял курс на Шереметьево.
   Домой вернулся обессиленный, но довольный. Все же спас жизнь человеку. Плохому, правда, человеку. Загубившему много душ. Честнее было бы предать его правосудию. Но кто бы дал ему дожить до суда?
   Чайник свистел на плите. В комнате не унимался телефон.
   – Зря ты так, – услышал он в трубке знакомый голос с хрипотцой. – Я понимаю, что Элвис тебе нужен был для какого-то дела. Потому и приказал братве не трогать, пока он с тобой.
   – Я это оценил.
   – А какого хрена ты с ним нянчился?
   – Он мой клиент.
   – Ясно. Как ты сумел улизнуть от моих раздолбаев?
   – Расскажу как-нибудь при встрече. Надеюсь, из них никто не пострадал?
   – Я это оценил, – передразнил следователя голос в трубке. – Правда, Угольцы загремели в РУОП. Это уж шлюха Элвиса постаралась! Что возьмешь с дуры?
   А потом добавил:
   – А с Элвисом ты все-таки напрасно возился. У меня ведь в каждом аэропорту свои люди. В Шереметьеве тоже.
   И на прощанье:
   – Если понадобится помощь – не стесняйся!
   – Есть маленькая просьба.
   – Валяй!
   – Не трогайте подругу Элвиса!..
   Уже после праздников Еремин обнаружит в своем почтовом ящике украинскую газету с подчеркнутым специально для него абзацем криминальной хроники, в котором будет говориться, что субботним утром в центре Киева, на бульваре Шевченко, расстрелян из автомата «узи» известный российский авторитет по кличке Элвис, только что прилетевший из Москвы.
   Как раз в это время, позавтракав, следователь принял таблетку снотворного: необходимо было уснуть. Чтобы вечером быть в форме.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

6 сентября, суббота

   По Тверской праздно шатался народ. И не только по Тверской. И не только народ. Встречались люди прямо замечательные. А также кошки и собаки, которым немало перепало от всеобщего пиршества. Любит московский люд животинку! У каждого прилавочка свой нахлебник! А когда народ сыт, то и животинке хорошо!
   И монументы в этот день тоже сиротами не остались. Особое почтение, как всегда, оказали Пушкину. Веселые петербуржцы поставили ему две бутылки «Балтики» ростом с самого гиганта. А напротив – статую Петра на лошади! Пей, мол, Александр Сергеевич, за здоровье царя-батюшки! А то знаем, какие у тебя в голове мыслишки были насчет самодержавия!
   И с распростертыми объятьями Высоцкий, зеленый, как утопленник, навек лишенный постамента, не остался без внимания. Галдели песни. Надрывали глотки подражатели.
   И недавно возведенному Есенину, сильно смахивающему на Володю Ульянова в студенческие годы, кто-то возложил веночек. То ли почтительные старушки, то ли казенные писатели.
   Вот только горемыке Достоевскому опять не повезло. Надели на голову холщовый мешок. Может, в знак того, что совесть человеческая до сих пор – у позорного столба?
   Э. Хиль на Пушкинской площади пел свое привычное:
 
   Человек из дома вышел,
   Посмотреть на мир поближе…
 
   На Воробьевых горах чужеземец Жарр наяривал на лазерном клавесине.
   У храма Христа Спасителя собрали двести хоров, дабы восславить Господа. Чтобы услышал. Чтобы не забыл.
 
   Русь живет, Русь поет.. —
 
   выводил гудящий бас, и хоры подхватывали навзрыд:
 
   Господи, помилуй!..
 
   «Иногда шепот одинокой, страждущей души до Него доходит быстрей, чем отрепетированное многоголосие! Вот Ида, например, молилась в ту ночь на трех языках – русском, польском, латинском. Много молитв знала. А что толку?..»
   – Алло! Где ты? – дернула его за рукав пиджака Патя. – Ты стал в последнее время слишком задумчивым.
   – Это значит, что пора садиться за новый роман.
   Они ехали в переполненном вагончике метро, возвращаясь с прогулки по праздничному городу. Свою машину она еще днем поставила возле его дома, решив, что в такой день благоразумней обойтись без нее.
   В метро было весело. Шумные компании, в основном молодых людей, возвращавшиеся с Воробьевых гор, резвились, как стада гиббонов, перебегая с одной станции на другую, приветствуя знакомых радостными воплями и оставляя после себя кучи мусора.
   На таком фоне писатель казался угрюмым человеком, лишенным всякой радости в жизни.
   – Может, выйдем на Революции? – предложила девушка. – На Никольской есть отличный кабак!
   – Я устал.
   – Хорошо, – сделала она недовольную мину, – тогда, как приедем, ты ляжешь спать!
   – А ты?
   – А я поеду веселиться!
   – Очередная тусовка?
   – Почему бы нет? Я свободный человек!
   Раньше он не замечал этих злых огоньков в ее взгляде. Он считал, что у Пати глаза ангела. Светло-серые, немного наивные, сияющие.
   Сегодня она была одета, как в первый раз, в той очереди в кассе «Иллюзиона». Рыжие джинсы, зеленая футболка с французской надписью «Как рыба в воде» и этот трогательный рюкзачок, содержание которого он знает наизусть. Сотовый телефон, носовой платок, расческа, кошелек, пачка сигарет «Голуаз», связка ключей, помада «Живанши», пудра «Кларин» и какая-нибудь книжка, покетбук, чаще всего детектив. Не могла подолгу что-то искать и в нетерпении вытряхивала все содержимое рюкзачка на журнальный столик, а он с удовольствием рассматривал каждую вещь.
   – Ну что ты все молчишь? – негодовала Патя.
   – Путь к храму был утомителен, – признался Антон.
   – Ты сам повел меня туда! Тоже мне развлечение! Это для старых и убогих!
   – Наверно, – не стал спорить Полежаев.
   «Сходи со мной в костел», – услышал он вдруг жалобный голос Иды, и сердце сжалось от боли. «Я некрещеный». – «Не имеет значения». – «Не хочу».
   – Ты обиделась, что я повел тебя к православному храму?
   – Мне без разницы! – пожала плечами Патя. – Везде одинаково! Что ты смотришь, как на чудо?
   – Так, вспомнилось кое-что.
   – Поделись воспоминаниями!
   – Тогда, в квартире Констанции Лазарчук, ты шептала молитву.
   – И что?
   – Я подумал…
   – Ты мог бы хоть сегодня не думать? Расслабься! – Она раздражалась все больше.
   – Не думать вообще?
   – Не можешь?
   – А ты?
   Она отвернулась, не желая продолжать этот бессмысленный разговор.
   Планам Патрисии не суждено было осуществиться.
   Возле подъезда стояла знакомая парочка. Широкоплечий брюнет и высокая женщина с копной рыжих волос. Еремин был в строгом костюме, а Ольга в кожаных брюках и полосатом свитере.
   – Я же сказал, они сейчас придут! – громко обратился к своей партнерше Константин.
   – Какая встреча! – воскликнул Антон. – Давно ждете?
   – Минут пятнадцать.
   – Мы очень устали, – недвусмысленно зло вставила Патя.
   – Но не настолько, чтобы не выпить по чашечке кофе! – искренне радовался гостеприимный хозяин.
   Они поднялись наверх.
   На кухне во время приготовления сандвичей Патрисия прошипела:
   – Я не выношу этого фараона!
   Несмотря на то, что Антон был занят кофемолкой, фразу он расслышал.
   – Не надо так расстраиваться, дорогая, – попытался утешить ее писатель. – Костя – хороший человек. И ты ему очень симпатична.
   – Все они хорошие! – нервничала она.
   – Зачем мы пришли сюда? – недоумевала Ольга, присев на краешек кресла. – Я послезавтра улетаю. Могли бы куда разумнее распорядиться нашим временем.
   – Обещаю тебе, ты развлечешься! – настаивал следователь.
   Ему стоило невероятных усилий привезти гувернантку в Измайлово. Он позвонил ей в пять вечера и предложил встретиться в метро, потому что был не на колесах по случаю праздника. Ольга сослалась на головную боль и на что-то еще в своем слабом организме. И тогда он примчался сам. На крыльях любви! И уж, конечно, постарался привести любимую в чувство!
   Потом он заявил, что ей просто необходимо подышать свежим воздухом. Она согласилась на прогулку на катере.
   – Только что же мне надеть? – задалась вечным женским вопросом.
   – Кожаные штаны, – посоветовал Костя. – В них теплее.
   – На улице тепло!
   – На катере продует! И обязательно свитер! Есть у тебя свитер?
   – У меня их несколько. Какой тебе больше нравится?
   – Вот этот, зелененький, в полосочку.
   Попасть на катер в праздничный день – всегда проблема. Но не для такого парня, как Еремин!
   Они проплыли от Котельнической набережной до Киевского вокзала, радуясь легкому бризу, всеобщему веселью и красотам вечернего города. Правда, берега Москвы-реки – не самые красивые берега в мире, но и на том спасибо.
   – А что дальше? – поинтересовалась Ольга, сиротливо оглядываясь на привокзальной площади.
   – Сядем в поезд и поедем все прямо и прямо!
   – На Украину, что ли?
   – Я имел в виду метро.
   – Значит, в Измайлово? – сделала она большие глаза.
   – Как ты догадалась? У меня там живет друг Антон. Ты с ним знакома.
   – Уже поздно, Костя. Я хочу уехать.
   – Успеешь. Посиди полчаса, а то неудобно.
   – Но только полчаса!
   Пирамида из сандвичей заняла половину стеклянного столика.
   – Как здорово, что в твоем холодильнике оказалось так много еды! – издевался Еремин.
   – Не хами, Костян!
   – Ты прав, на ночь обжираться вредно! Но если бы ты прокатился, как мы с Оленькой, на катере и отведал тамошних чипсов с изжогой и запил бы их тамошним пивом с икотой, ты бы не был так категоричен!
   – Может, это согреет тебе душу? – Полежаев торжественно, как знамя, водрузил бутылку армянского коньяка.
   – Обязательно согреет! – успокоил следователь. – В такой день грех не выпить. А? – подмигнул он Ольге.
   – Ты же знаешь, я не пью крепких напитков!
   – А я за рулем, товарищ милиционер! – отрапортовала Патя. – И через полчаса тронусь в путь.
   – Да ладно вам! – обиженно произнес Костя. – Поддержите компанию. Есть повод. Я закрываю дело, измотавшее меня. Да и Антона тоже.
   – Нет-нет! – протестовала Патрисия, прикрыв ладошкой поставленную перед ней рюмку.
   – Как знаете. А мы с Антошей выпьем!
   Они выпили и закусили, но это не оживило обстановку. Дамы держались отчужденно. Ольга смотрела в пол. Патя все время поглядывала на часы.
   – Сегодня вы куда хуже притворяетесь, чем на днях в «Иллюзионе», – неожиданно заметил следователь.
   – Что? – подняла голову гувернантка.
   Патрисия уставилась на детектива с презрительной ухмылкой.
   – Я говорю, что в кинотеатре вы правдоподобней притворялись. А сейчас нервничаете, наверно.
   – Знаешь, дорогая, – обратился к девушке Антон, – у Кости прекрасная память. Даже на иностранные слова, смысла которых он не понимает. Ему удалось восстановить твои слова, адресованные Ольге за столиком в кафе, когда я вас покинул. Та сказала: «Делай вид, что мы незнакомы. Этот фараон ничего не понимает».
   – Я, пожалуй, поеду! – соскочила со своего места Патрисия, но Полежаев поймал ее руку и крепко сжал.
   – Никуда вы не поедете! Я ведь сказал, что закрываю дело.
   – Какое мне дело до вашего дела! – скаламбурила девушка. – Я не имею к этому никакого отношения!
   – Неправда, – ласково, даже, пожалуй, чересчур ласково улыбнулся ей Константин. – Это я вам могу доказать научно. Позавчера я приехал к Антону без предупреждения с единственной целью разделить с вами завтрак. Я так был вами очарован, мадемуазель Фабр, что унес с собой ложечку, которой вы помешивали чай. Прямо маньяк-фетишист какой-то! – При этих словах он достал из кармана пиджака чайную ложку и положил ее перед собой. – Вот она, родимая! Прости, Антоша, за вероломство. – Он полез в другой карман и вынул оттуда дактилоскопические снимки. – А вот ваши пальчики, дорогая Патрисия, с этой самой ложечки, – начал он раскладывать на столе снимки, словно пасьянс. – А вот опять же ваши пальчики. И это тоже ваши. Рассказать, где мы их сняли?
   – Не стоит, – вздохнула она.
   – Садитесь, мадемуазель Фабр. Разговор будет долгим и утомительным. И выпейте коньячку. Ей-богу, станет легче.
   Она упала в кресло и залпом опрокинула рюмку.
   – И ты, Оленька, тоже выпей. Не надо кукситься!
   – Ты ошибаешься. Костя, – захлопала она кукольными ресницами. – Я тут ни при чем!
   – Есть несколько свидетелей, которые видели тебя именно в этом наряде – в кожаных штанах и зелено-полосатом свитере – на одной вечеринке. Ты, кстати, и тогда не изменяла своим привычкам, пила исключительно белое вино и курила сигареты «Данхилл» без ментола. Я могу устроить очную ставку. Но захочешь ли ты сама встречаться с братвой? Не лучше ли во всем сознаться без очной ставки?
   – Это все она! Она! – истерично закричала гувернантка, указывая на Патрисию. – Я не виновата! Меня заставили!
   – Заткнись, дура! – взорвалась Патрисия.
   Ольга закрыла лицо руками и заревела.
   – Вечные проблемы с вами, женщинами! Как что – сразу слезы! Мы, Оленька, разберемся, кто виноват, а кто нет. Здесь ведь не зал суда. Нет ни присяжных, ни обвинителей. Мы просто по-дружески беседуем. Так ведь, Антон?
   – Разумеется, – подтвердил друг. – Вы нас так долго водили за нос, что пора бы нам знать всю правду.
   – Всей правды не бывает! – бросила ему Патя.
   – Не будем отвлекаться на философию, – предложил следователь, – начнем с подарочка.
   Он подмигнул Антону. Тот убрал со стола блюдо с бутербродами, а затем принес из другой комнаты «подарочек», завернутый в красную тряпку, и поставил его на середину стола. Костя помог снять золотой футляр, и диковинная чернильница восемнадцатого века предстала перед ними, переливаясь бриллиантами.
   – Ее вы хотели получить в подарок на свадьбу?
   Патрисия молчала. Видно было, что явление гильотины здесь, в квартире, произвело на нее ошеломляющее впечатление.
   – Дьявол! – прошептала наконец она.
   – Дьявол тут ни при чем, – продолжал Еремин. – История довольно запутанная. Но вы мне поможете…
   – Не надейтесь!
   – Ладно. Попробую сам. Все началось с того, что вы не поверили в гибель Вадима, любовника вашей матери. С вашей проницательностью вы видели этого жулика насквозь, в отличие от Катрин, ослепленной любовью. Вы также понимали, что только он, и никто иной, обокрал вашего деда. Ничего не стоило узнать его домашний адрес. Он записан у матери в телефонной книжке. Вам удалось выследить парня. Вы догадались, что он прячет коллекцию Мориса Фабра в подмосковной квартире своей бабки. Старики, как всегда, оказались крайними. Остальное было делом техники. Вы внедрили в окружение Вадима Ольгу. Она для вас выкрала ключи от подмосковной квартиры и сделала с них слепки. Вы приехали к несчастной старухе ночью. Открыли дверь своим ключом. И напугали ее до смерти. Что это было?
   – Маска Смерти, привезенная с венецианского карнавала, – не без гордости заявила девушка.
   – Что ж, венецианцы – большие мастера по части масок и розыгрышей. Из всей коллекции вы предпочли гильотину. Вы знали, что это самая ценная вещь. Больше в коллекции деда вас ничего не интересовало. Вы не сентиментальны, Патрисия. Зато очень расчетливы. Предмет старины вы отдали знакомому антиквару. Подчеркну: не сдали, а отдали. С той целью, что покупатель со дня на день явится. Вы придумали легенду, которую продавец обязан был выкладывать всякому, кто спросит о гильотине и назовет вашу фамилию. Легенда состояла в том, что вы попросили его отложить вещицу, потому что у вас не хватило денег. Можно только подивиться гениальности трюка. Покупателем оказывался ваш жених. Он делал вам свадебный подарок. Таким образом, вы возвращали гильотину и получали от антиквара деньги. А потом по каким-то очень веским причинам свадьба расстраивается. И гильотина опять возвращается к антиквару, а у вас появляется новый жених. Новая голова – под топор! И так до бесконечности.
   – У вас больная фантазия, товарищ милиционер.
   – Может быть.
   – Со мной ты просчиталась, детка, – заявил Антон. – Мне не по зубам был такой подарок. Ты, наверно, думала, что у меня такие же гонорары, как у твоего Бадункова? Увы, мы с ним в разных категориях!
   При упоминании фамилии маститого триллерщика Патрисия вздрогнула. Ей сегодня плохо давалась игра. Она – теперь уже сама – налила в рюмку коньяк и залпом выпила.
   Ольга смотрела на все стеклянными глазами. Видно было, как она боится эту маленькую француженку.
   – Больная фантазия, скорее, у вас, дорогая Патрисия. В вашей милой головке роятся планы тысяч ужасных преступлений. Но еще ужаснее то, что эти преступления стали воплощаться в действительность. – Еремин сделал паузу, а потом спросил: – Мне не всегда ясен мотив ваших преступлений. Зачем, например, понадобилось Танцору душить антиквара? Ведь несчастный работал на вас.
   – Спросите об этом Танцора! – грубо оборвала Патя. – Нечего мне приписывать чужие грехи!
   – Хорошо. Тогда, может, Оленька нам разъяснит? Не зря же ты вчера, дорогая, провела около трех часов на Патриарших.
   – Ты следил за мной? – встрепенулась гувернантка, выйдя наконец из состояния ступора.
   – Почему обязательно я сам? Так что ты нам расскажешь?
   – Да-да, я все расскажу! Мне нечего скрывать! Меня заставили! – затараторила она.
   – Заткнись, сука! – оборвала ее Патрисия.
   – Могла бы и повежливей, – заметил Антон. – Ты пока еще не на зоне!
   – Убийство антиквара для меня самой явилось полной неожиданностью, – начала рассказывать Ольга. – Вчера, когда я пришла к ней, она металась по комнате и кричала: «Какой дурак! Какой идиот!» Дело в том, что Танцор был ее любовником. И ужасно ревновал к Антону. Устраивал сцены. И тогда она объяснила ревнивцу, для чего ей нужна эта связь. Танцор ничего не сказал. Он решил втайне от нее убить антиквара и украсть гильотину.
   – И выбрал для этого не самый подходящий момент, – усмехнулся Полежаев.
   – Почему же? – возразил Костя. – Заодно он мог бы расправиться и с тобой, со своим обидчиком. А как вы познакомились с этим чудовищем? – обратился он к Пате.
   Девушка отвернулась, предпочитая хранить молчание.
   – Есть ли смысл что-то скрывать? Мы здесь все свои люди. Чуть ли не родственники!
   – Познакомились случайно, – неожиданно начала она, так и не повернувшись к ним лицом. – Я еще училась в школе. Там, на Якиманке. Французская школа. Последний класс. Дети французских дипломатов, журналистов и просто специалистов, работающих в России. Я туда попала случайно.
   – По протекции папы? – подсказал Еремин.
   Девушка резко повернулась и с тревогой посмотрела на следователя.
   – Да, по протекции, – подтвердила она. – В нашу школу пришли из газеты. Делать большой материал. Журналист и фотограф.
   – Шведенко и Танцор? – догадался следователь.
   – Да, Шведенко и Роберт. Они попросили показать им лучшую ученицу. Им непременно хотелось сфотографировать лучшую. Роберт впоследствии вспоминал, что Шведенко рассчитывал на дурнушку.
   – Почему?
   – Он любил обсасывать национальную идею. Французскую школу, по его мнению, должна была символизировать дурнушка. Статья, кстати, вышла скверная, с каким-то грязным подтекстом.
   – Лучшей ученицей были вы?
   – Да, я разочаровала журналиста. Зато очаровала фотографа. Роберт очень настаивал на свидании. Просто преследовал меня. И я согласилась. Это решение, скорее всего, было местью одному человеку, а не чем-то серьезным. Но Роберт привязался ко мне, как к зверушке. И у меня появился добровольный раб, готовый на все. Его прошлое, кстати, не являлось для меня тайной. Я видела его насквозь. И однажды между делом спросила: «Сколько лет ты отбарабанил на зоне?» Он раскрылся, как на исповеди. Был уверен, что не побегу доносить. Вы назвали Танцора чудовищем. Может быть, вы правы. Тот, кому ничего не стоит убить человека, наверно, чудовище. Но поверьте, он не был чудовищней тех, кого убивал! Взять, к примеру, этого гнуса Шведенко…
   – Меня сейчас интересует не Шведенко, – перебил ее следователь, – а сама идея.
   – О чем вы?
   – О «Пушечном мясе». В прямом и переносном смысле. Как вы познакомились с Артуром Бадунковым? И как ваше сотрудничество с ним переросло в серию убийств?
   – А вы неплохо поработали, товарищ милиционер.
   – Мы оба старались, – кивнул он на писателя.
   Патрисия закурила свой «Голуаз» и бросила уничтожающий взгляд на Антона.
   – Я с детства зачитывалась детективными романами и мечтала писать сама. Я любила Жапризо. Его женские образы зачаровывали меня. Я жила их жизнью от первой страницы до последней. Меня манила тайна преступления. Виделись картинки невероятных убийств! И в каждом своя эстетика. Одно убийство не похоже на другое! Они бурлили, они кипели во мне! Я страдала бессонницей. Еще в школе начала писать криминальный роман. Учеба, конечно, мешала. К тому же я брала уроки у профессионального психолога. Матери сказала, что собираюсь поступать на психфак. На самом деле я никуда не собиралась поступать. Познания в этой области мне были необходимы для творчества. А кто пишет и не придает значения психоанализу, тот трижды дурак! Я написала толстенный роман и отнесла его в самое крутое издательство. Мне сказали: пишете вы хорошо, владеете всем необходимым, но действие романа происходит за границей, все герои – иностранцы, а это сейчас неактуально. Мы издаем русские романы.