Ковалев Анатолий. Гильотина в подарок

   Увиденное говорило о многом, но выводы он оставил на потом.
   – Делаешь успехи, Чехонте! – пожал ему руку Еремин, выходя из машины. – Не ожидал от тебя такой прыти.
   – Вам, молодой человек, не романы писать, а заняться бы сыском, – проскрипел комплимент Елизарыч. – Серьезное все-таки дело.
   Такие фанатики, как Иван Елизарович, серьезным делом считают только свою работу.
   Престарелый для начала смерил покойнице температуру и выдал ошеломительную новость:
   – Она задушена два часа назад.
   – Не может быть! – возразил Полежаев. – Я уже два часа нахожусь здесь!
   – Значит, перед самым вашим приходом, – со всей присущей ему строгостью осадил начинающего детектива Елизарыч.
   – Не спорь с Родителем! – подмигнул Еремин.
   – Девица особо не сопротивлялась, – продолжал эксперт, – не ожидала нападения. Значит, убийца был ей хорошо знаком. И даже слишком хорошо, раз она ходила при нем в таком виде.
   То, что он едва не столкнулся с убийцей, произвело на Антона сильное впечатление.
   – Вспомни, кто тебе встретился по дороге.
   – Мужчин вроде не было, – напряг память Антон.
   – На лифте поднимался?
   – Ну да…
   – Вот тебе и разгадка. Мокрушники редко пользуются лифтом при отходе.
   – Я тоже обратно спускался по лестнице. Но зачем он бросил ключи в почтовый ящик?
   Еремин развел руками.
   – Сие нам пока недоступно. Заметь, что квартира Шведенко тоже была заперта на ключ. Но журналист оказал сопротивление. Там убийца был незваным гостем. Зачем он открыл ему дверь?
   – А если открыла сообщница? – Полежаев кивнул на мертвую девушку.
   – С чего ты взял?
   – Разве не понятно? Шведенко идет с ней в кино. Затем приводит к себе домой. Она оставила улику – газету на французском. Пьют вино. Возможно, занимаются любовью. Почему нет? Девушка, как видишь, не строгих правил. Незаметно для журналиста она открывает входную дверь. И проникший в дом убийца набрасывается на парня!
   – Фантазируешь, писатель?
   – Боюсь, что фантазирует и воплощает фантазии в жизнь кто-то другой. Вспомни тот отрывок, что нашла на столе у мужа Василина. События развивались примерно по тому же сценарию, с маленькими отступлениями.
   – И труп улыбался в окне?..
   – Дался тебе этот труп! Замени ружье с оптическим на удавку, убери чисто писательские завитушки-погремушки – получишь схему убийства.
   – Чересчур замысловато, – не согласился Константин. – Попахивает мистикой. А я не верю в мистику.
   – Я тоже. Но здесь не мистика. Чувствую – не то!
   – Твои чувства к делу не пришьешь, а вот версия с сообщницей убедительна. Только вот куда эти гады дели труп журналиста? Давай-ка за дело, Антоша! Надо хорошенько все посмотреть до приезда ребят из МУРа, – буркнул следователь, натягивая лайковые перчатки.
   – Как ты собираешься с ними объясняться? – поинтересовался Антон.
   – Никак не собираюсь. Не их ума дело, как мы здесь оказались.
   – Они меня не потянут?
   – Пусть попробуют! Ты мой помощник.
   В спальне постукивал своей палочкой Престарелый. Еремин принялся за другую комнату.
   – Удав без ручек и ножек! – с недовольством признался Иван Елизарович. – Не балует она нас пальчиками. А вот на документики нашей красотки стоит посмотреть. Чего тут только нет! И студенческие билеты трех вузов, и два членских билета. Слава Богу, хоть паспорт один!
   – «Лазарчук Констанция Петровна, – прочитал следователь. – 1971 года рождения. Отец – Пьер Кревель, мать – Антонина Иосифовна Лазарчук». Что ж, бывает. Училась во ВГИКе, МГИМО, МГУ.
   – Ишь какая непоседливая!
   – Член Союза писателей и Союза журналистов. Еще и переводчица. Еще и…
   – Они могли со Шведенко давно знать друг друга, – предположил Антон.
   – Возможно, – как всегда, не торопился с выводами Еремин. – А прописана-то она по другому адресу.
   – Стремилась к самостоятельности, видать, – прокомментировал Престарелый. – С ее-то способностями!
   – Надо будет проверить этот адресок, там наверняка родители живут. Нет, пусть МУР этим занимается. У меня своих проблем достаточно.
   – Я запишу этот адрес, ладно? – Полежаев забрал у него паспорт девушки.
   – Как знаешь, – пожал плечами Константин.
   Иван Елизарович принялся колдовать над трупом, а Еремин уселся за компьютерный стол покойницы и начал выдвигать ящики с бумагами.
   – Надо бы просмотреть ее дискеты, – рассуждал он вслух. – Господи, сколько их тут! На это уйдет не один день! Подброшу их тоже мурятам!
   – Не много ли ты связываешь надежд с УГРО, Костян? – возмутился Полежаев. – Я между прочим, плачу не им, а тебе!
   – Не надо так со мной разговаривать, Антон Борисович! Свое дело я знаю лучше, чем ты! И скажи спасибо, что не взял с тебя аванс!
   «Как на базаре, ей-богу! И это мой славный герой-детектив! Неужели Мегрэ и Пуаро в жизни были такими же хапугами и хамами?»
   Ушел на кухню. Сел на табурет.
   «Нарочно пальцем не шевельну! Мне-то кто заплатит? Несчастная вдова Василина Шведенко? Или Тот, кто видит все, но не вмешивается? Он всем воздаст по заслугам в самой конвертируемой валюте!»
   – Зарываешься, Костя, – осторожно заметил Елизарыч после ухода писателя.
   – Будь спок, Престарелый.
   – Он все же наш клиент. Ты никогда не кричал на клиентов.
   – Мои клиенты не мешают мне работать и не лезут с дурацкими советами!
   Елизарыч вздохнул. Тема была исчерпана. Он часто задумывался в последнее время над моральными аспектами своей деятельности. Так, кажется, сейчас модно говорить? Раньше все было ясно. Кто враг, кто друг. Опять же – идеалы. Их в банк не снесешь. Счет не откроешь. Нынче же всем верховодят деньги. И без них никуда! Кругом только и слышишь: плати, плати! Чем люди зарабатывают себе на жизнь? Не приведи Господь! Вот и он иногда как подумает, кто музыку заказывает, так в глазах темнеет. Некоторых сам раньше помогал вылавливать. А с другой стороны, во что превратилась родная милиция? Вот и пойми теперь, кто друг, кто враг, – все перемешалось!
   – Знаешь, Костя, сдается мне, что этот задушенный мальчик – помнишь, месяца два назад – и эта девица из одной оперы.
   – Не вижу связи. Только то, что они оба задушены, но это еще ничего не доказывает.
   Еремин не любил, когда ему напоминали о нераскрытых делах.
   – Я не могу ничего тебе предъявить в доказательство, но у меня с годами выработался нюх.
   – Вы что, сегодня сговорились с Полежаевым морочить мне голову своими предчувствиями? Уж тебе-то, Престарелый, как не стыдно!
   Елизарыч отошел в сторону, снова вздохнул и пробормотал себе под нос:
   – Тебе, конечно, виднее.
   Ему было виднее. Он окончательно решил сбагрить это дело МУРу. Уж больно хлопотно и некогда сейчас этим заниматься, когда наклевываются такие барыши. Кража – не убийство. Стоит ли землю рыть носом ради каких-то призрачных денег из ненадежного гонорара писателя? А вдруг его издательство обанкротится? Что тогда?
   Еремин вызвал милицию. Улов пока равнялся нулю. Антон обиделся и молча сидел на кухне. Со злорадством планировал, как разделается со своим супергероем в очередном романе.
   – Глянь-ка! Это, кажется, по твоей части, – ухмыльнулся следователь, протягивая Полежаеву листы с печатным текстом. – Нашел в ее столе.
   Антон углубился в чтение.

* * *

   «Они вернулись под утро. Усталые и расстроенные. „Что дальше?“ – спрашивает девушка. Ее возлюбленный молчит. „Что будем делать с трупом?“ – не унимается она. Его, кажется, ничто не волнует. Он ставит музыку. Гасит свет. Они танцуют медленный танец, во время которого он раздевает ее, в такт музыке снимает вещь за вещью. Потом валит на кровать и берет нежно, без грубой силы. Она не сопротивляется, но расслабиться ей мешает открытая дверь балкона. Кто-то подглядывает за ними в открытую дверь. Парень ловит ее встревоженный взгляд и оборачивается. Легкий предутренний ветерок раздувает ажурный тюль…
   Она просыпается днем, когда солнце в зените. Первая мысль – принять душ, но вовремя спохватывается. В ванной лежит труп, от которого они до сих пор не избавились. А на кухне жарится яичница. Это ее друг готовит завтрак. Он приносит ей кофе прямо в постель. «Что будем делать с трупом?» – снова интересуется она. «Я придумал, пока ты спала. Мы поступим так же, как поступили когда-то с царской семьей. Обольем его соляной кислотой. То, что останется, выбросим в реку»…
   Потом она просыпается глубокой ночью. Кромешная тьма. Его рядом нет. Она зовет парня по имени. В тот же миг распахивается дверь в комнату, и яркая вспышка света ослепляет ее. «Мне же больно!» – вскрикивает она, но парень наотмашь бьет ее по лицу. Когда она приходит в себя, то не узнает собственную спальню. Беспорядок и хаос, как после обыска. Своего друга она тоже не узнает. Его лицо перекошено от гнева. «Ты меня обманула, гадина! Ты выкрала у него ту штуковину и положила в сумочку! Нечестная игра. Я подсыпал тебе в кофе снотворного, чтобы не мешала искать. Какая же ты гадина! Я нашел ее! Слышишь? Нашел!» Парень завивается смехом. Она падает перед ним на колени. Просит прощения. Плачет, умоляет, ведь знает, что он способен на все. «У меня сегодня день рождения, – вдруг вспоминает она. – Круглая дата, двадцать пять лет». «Я не забыл, – усмехается он, – и даже заказал для тебя торт». Он помогает ей подняться. Ей надо срочно умыться, привести себя в порядок после сна, длившегося сутки.
   В гостиной – еще больший хаос. Несмотря на это, стол застелен белоснежной скатертью, а посередине возвышается торт в виде знаменитой крепости. А еще стоит удушливый химический запах. «Помой руки, пока я зажгу свечи. Да не туда иди! На кухню! Пусть он спокойно себе растворяется!» – командует ее возлюбленный.
   Когда она возвращается, только двадцать пять свечей озаряют гостиную. Они торчат из окон сладкой крепости. Девушка читает надпись на французском: «Моя любовь – моя Бастилия!» – и задувает свечи. Парень включает свет, наливает ей чай и отрезает громадный кусок. «А себе?» – «Успеется».
   Она здорово проголодалась, поэтому с жадностью набрасывается на торт. Он слишком приторный. До горечи. Внутри все обжигает, будто проглотила горький перец. Голова кружится, как после бокала шампанского. Запах из ванной все резче бьет в нос. Она откидывается на спинку кресла. Кисти рук сводит судорогой, и торт валится на пол. В кресле напротив кто-то улыбается. Ей кажется, что это наполовину изъеденный кислотой труп».

* * *

   На этот раз не было никаких карандашных приписок и текст не показался писателю галиматьей.
   – Что скажешь? – состроил постную мину следователь.
   Вместо ответа Антон встал и резко дернул на себя дверцу холодильника, в который никто из них еще не заглядывал.
   На нижней полке он сразу заметил высокую коробку из-под торта. Поставил ее на стол. Снял крышку.
   – Ну и дела! – беспомощно прокомментировал Еремин.
   Перед ним возвышалась нетронутая крепость, и надпись на французском гласила: «Моя любовь – моя Бастилия!»
   Опомнившись, Константин бросился в ванную, но через миг оттуда раздался его разочарованный голос:
   – Ни черта подобного!
   – Посмотри, какого числа она родилась, – попросил Полежаев.
   Тот появился с паспортом девушки в руках.
   – Двадцать восьмого августа…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

29 августа, пятница

   Уже за полночь Антон вошел в свою квартиру. Голова гудела от насыщенного событиями дня, а может, просто от голода. Еще в Кузьминках он мечтал о хорошем куске колбасы. Несмотря на то, что рядом находился труп девушки. Что поделаешь! Физиология берет свое, и бесполезно пытаться ее подавлять своей высокой нравственностью.
   Он успел только сбросить туфли, как в дверь позвонили.
   «Кого еще черт несет? Может, Еремин явился за авансом? Жлоб! Хапуга! Халтурщик! Антигерой!»
   Он бы долго еще вешал на друга ярлыки, если б не воспользовался дверным глазком.
   Вопреки законам логики, а также всяческим сюжетным психологическим выкрутасам, какими любил пользоваться писатель, на лестничной площадке ожидала гостеприимства и просто участия с его стороны маленькая девочка с трогательным рюкзачком на плече.
   – Патя?!
   – Чему ты удивляешься? – кокетливо пожала она плечами, впорхнув пестрой бабочкой в квартиру. – Я ведь обещала заехать.
   Она вела себя так, будто не раз бывала в этом доме и знакома с хозяином уже много лет.
   – А как же больная мамочка? – напомнил Антон и в очередной раз поставил на себе крест как на психологе.
   – Мамочка? Ах да! За мамочкой есть кому присмотреть!
   Она молниеносно избавилась от платформ и босиком прошлепала в кухню.
   – Надеюсь, у тебя будет чем открыть? – спросила девушка, извлекая из рюкзачка бутылку белого бургундского. – И позаботься о закуске, милый. Такое вино не заедают селедкой!
   – Я не ем селедку, – обиделся писатель. – И вообще, по какому случаю банкет?
   – Вот здорово! – захлопала она в ладоши. – Ты не догадываешься? Мне сегодня сделали предложение!
   – Поздравляю! – буркнул Антон. И тут только до него дошло, что предложение сделал он сам. Намерения его были настолько несерьезны, что он уже просто о них забыл.
   – Не думала я, что ты такой легкомысленный!
   – Я очень легкомысленный! И тебе не мешало бы получше узнать меня, прежде чем…
   – О-ля-ля! – не дала она ему договорить. – Сейчас ты мне будешь петь про свои недостатки! Не хочу ничего слышать! Штопор у тебя есть?
   Ему вдруг показалось в этот миг, что он имеет дело с многоопытной женщиной бальзаковского возраста, а не с юным, хрупким созданием, каким представлялась поначалу Патя. Неожиданное открытие подтвердило и то, как умело она расправилась с пробкой: ловко вкрутила спираль штопора, поставила бутылку на пол и быстрым движением, почти без натуги, с традиционным хлопком вырвала ее из горлышка.
   – С тобой не соскучишься, – оценил он ее старания и полез в холодильник за колбасой.
   Они расположились в маленькой неуютной гостиной с баррикадами из книг на полу. Вино и снедь с трудом разместили на круглом стеклянном столике, за которым не так давно сидела Василина. Из-за нее он когда-то свернул с пути добродетели. И вот где оказался.
   – За нашу любовь! – с очаровательной белозубой улыбкой подняла бокал Патрисия и подмигнула хитреньким глазом.
   – Что ж, попробуем, – не возразил Антон.
   Вино было терпким и нежным.
   – Ты недавно сюда переехал? – поинтересовалась она.
   – Полгода назад.
   – Заметно. А где до этого жил?
   – Снимал комнату на Чистых прудах, – соврал он.
   – Один?
   – Что это значит?
   – По-видимому, ты развелся с женой, оставил ей квартиру и поэтому снимал комнату.
   – Твоей проницательности можно позавидовать.
   – И давно ты в разводе?
   – Какая тебе разница?
   – Скучаешь по жене?
   – Отстань!
   Не обращая внимания на его раздраженный тон, она продолжала допрос, не забывая при этом улыбаться.
   – А на Чистых прудах у тебя был кто-нибудь?
   – Крыса жила в антресолях.
   – Не поверю, чтобы только крыса! – захихикала девушка.
   – И напрасно. Если хочешь знать, клеймо «разведен» чаще отталкивает женщин, чем привлекает. Клеймо «женат» кажется куда более соблазнительным. Оно поддерживает в женщине спортивный дух.
   – Неплохо. А мне вот все равно.
   – Ты только начинаешь жить.
   – У меня, наоборот, такое чувство, что я слишком долго живу. – Теперь она по-другому улыбалась – печально и, как ему показалось, более естественно.
   – Знакомая штука. Я подростком даже мечтал о смерти. Боялся и мечтал. Парадокс. А сегодня… Эта мертвая девушка… И что с того? О своей смерти уже как-то не задумываешься. Придет – ну и ладно.
   – Хватит об этом! – резко оборвала она.
   – А у тебя, по-моему, не сахарный характер, – не постеснялся заметить Антон.
   – А тебе нравятся сахарные? Чтоб ходила по струнке, во всем потакала да еще кормила с ложечки!
   – Мне, к сожалению, такие не попадались.
   – И на этот раз промах! Я – не сахарная!
   – Вот и славно. Значит, не растаешь.
   Они снова выпили. Теперь уже «за вечную любовь». И тут он спохватился:
   – Ты ведь за рулем!
   Его озабоченный вид только прибавил ей веселости.
   – За руль я сяду не раньше полудня.
   – То есть?
   – Я встаю очень поздно.
   Он наконец осознал, что обречен, и после очередного тоста «за неувядающую любовь» вытряхнул девушку из кресла, приподнял за острые локотки и припечатал такой поцелуй страсти, что та сразу обмякла, как бы давая понять, что беззащитна перед его необузданной страстью.
   Девочка оказалась что надо. Он, как музыкой, наслаждался ее сладострастными вздохами и стенаниями. Концерт окончился лишь под утро.
   В полдень они еще не проснулись.

* * *

   А Еремина с первыми лучами солнца поднял будильник.
   Новое дело ждало частного детектива. Может, не столь увлекательное, зато прибыльное. А он был не из тех простофиль, которые упускают из рук хрустящие зеленые бумажки.
   Он готов был послать к чертовой матери Полежаева с его пропавшим журналистом и безумными «предсмертными записками» несчастных жертв, если бы не…
   Слова Елизарыча тревожили. Престарелый не стал бы распространяться вхолостую, ради красного словца. Предчувствие опытного эксперта – это первый шаг к разгадке. И Константин внешне небрежно отнесся к мнению старика только потому, что тот попал под горячую руку.
   Ведь и у него, когда Антон сообщил ему по телефону о задушенной девушке, тут же возникла перед глазами детская комната в загородном доме. Ассоциация следователя – тоже не последняя вещь. И все-таки никаких видимых связей между этими двумя убийствами он пока не нащупал. Вот, правда, орудие убийства в наше время не столь распространенное. Братва предпочитает пользоваться АКМ и «узи». Те, кто помельче, выбирают «Макарова» и «ТТ». Совсем уж мелочь пузатая может и ножом пырнуть.
   Констанцию Лазарчук задушил профессионал, а не случайный налетчик. Следы он тщательно замел. Не подкопаешься. Не тронул денег и драгоценностей, что тоже показательно. Если он же орудовал в загородном доме Грызунова, то и там никаких отпечатков, кроме… Так не бывает. Или везде отпечатки стираются, или везде остаются.
   – И пусть Елизарыч не морочит голову! Мальчик совсем из другой оперы!
   И все же нераскрытое дело по-прежнему волновало. Он готов был даже пожертвовать своими меркантильными принципами, лишь бы докопаться до истины. И хоть он предполагал, что с убийством сына и жены связан и сам Грызунов, мотивы были ему непонятны. Ради чего преуспевающий бизнесмен избавляется от сына и любимой жены? Загадка загадок.
   Сюда еще примешивается азарт игрока, присущий любому детективу.
   Он вспомнил, как вчера порывался позвонить бывшей гувернантке Грызунова, да так и не собрался с духом.
   – Я перестану себя уважать, если не позвоню ей вечером, – твердо решил Константин, заряжая свой старенький «Макаров».
   И уже при выходе из дома произнес следующее:
   – Если между этими убийствами действительно есть связь, как утверждает Престарелый, то мне наплевать, будут или нет призрачные полежаевские гонорары! Я выведу на чистую воду этого «удава без ручек и ножек»!..

* * *

   Гражданина Старцева Вадима Игоревича (так значилось на визитной карточке с двуглавым серебристым орлом, которую авторитет малышей всучил ему в ресторане) он разыскал не сразу.
   На закрытой автостоянке ночного клуба им заинтересовались двое бугаев с квадратными скулами. Он показал визитку, но она не произвела на них впечатления. Видно, Старцев среди своих проходил под кличкой.
   – Шел бы ты, парень, отсюда! – посоветовал один из них, показав при этом лошадиные гнилые зубы.
   – Тебя что, в детском садике не научили хорошим словам? – ухмыльнулся Еремин и не сдвинулся с места.
   – Поговори еще!
   Гнилозубый хотел было уже ринуться в бой, но товарищ преградил ему путь, обнял по-братски и негромко произнес:
   – Не пори горячку, Шило! Тебя, кажется, предупреждали? Забыл?
   Парень по кличке Шило, который больше походил на бурильную установку, сразу поник головой, а его товарищ вежливо обратился к следователю:
   – Извините, но здесь не положено находиться посторонним.
   Константин прикинул, что скандал на автостоянке ночного клуба ему совсем не нужен, и ретировался.
   Еще выходя из гаража, он увидел, как в хвост его старенькой «шкоде» встал новенький, с иголочки «мерседес-бенц». Трое молодых людей респектабельного вида, стоявшие рядом, курили и громко смеялись. В одном из них Еремин узнал Старцева. Тот посмотрел в сторону следователя, но не кивнул в знак приветствия, а почему-то отвернулся.
   «Непредвиденная ситуация, – сообразил опытный детектив, – надо подыграть». И он перешел на другую сторону тротуара. «В его планы не входит знакомство малышей с частным сыщиком Ереминым, – отметил про себя Костя. – Значит, дело серьезное. И коллекция безделушек – не туфта! За туфту не платят такие бабки!»
   Он долго и внимательно разглядывал витрину газетного киоска.
   Молодые люди продолжали бурно общаться. Старцев посматривал на часы, давая понять друзьям, что торопится, но те и не думали его отпускать.
   Еремин не придумал ничего лучше, как попросить у киоскера покетбук, карманное издание одного из полежаевских детективов, где прославлялись на все лады суперталанты частного сыщика.
   Наконец молодой авторитет открыл дверцу своего «бенца» и скользнул внутрь. Сделал товарищам ручкой. И, прежде чем завести мотор, повернул голову в сторону киоска. Это был знак «следуй за мной!», который Константин немедленно засек.
   Он вернул киоскеру книгу со словами:
   – Захватывающая вещь! И главное, все как в жизни!
   Он не должен был торопиться: друзья Старцева смотрели вслед отъезжающему «мерседесу». Впрочем, парни не обратили ни малейшего внимания на его задрипанную «шкоду», их интересовали только крутые тачки.
   «Мерседес-бенц» рванул в сторону улицы 1905 года. Еремин неотступно следовал за ним, соблюдая дистанцию в две машины.
   Оказавшись на улице 1905 года, крутая тачка свернула в ближайший двор.
   – Извините, что пришлось немного покуролесить, – вместо приветствия выпалил Старцев, когда следователь пересел к нему в автомобиль. – Мои знакомые не были запланированы. Я на днях купил этот агрегат. Они еще не видели. Привязались: прокати да прокати! Прямо как дети…
   – Как малыши, – вставил Еремин, но тот пропустил каламбур мимо ушей. – Вы напрасно мне дали визитку, – с хмурым видом добавил следователь. – Там никто не знает вас по фамилии.
   – Ну и Бог с ними! Главное, что мы встретились.
   Старцев подчеркнуто мило улыбнулся, и они отправились в загородное путешествие.

* * *

   Заспанная мордочка Пати показалась в дверях кухни в тот критический момент, когда яйца на сковороде начинают истерично шкворчать.
   – Ты делаешь яичницу? Как мило! Только не забудь про бекон!
   – Уже, – рассмеялся Полежаев. – Иди вымой мордашку, советчица.
   – Сам такой! – Она показала писателю язык и убежала в ванную.
   «Что-то изменилось во мне со вчерашнего дня. Возникло новое, странное ощущение. Предыдущие мои романы… О Господи! Не бумажные… Самому себе приходится пояснять, о каких романах речь! Нет, ничего подобного не было! Я испытываю к ней куда больше, чем обычно к женщине. Как это понять? Еще вчера мне хотелось от нее поскорее отвязаться. Потом она меня заинтересовала в качестве некоего подсобного механизма в расследовании. А сегодня мне страшно подумать, что будет, если я ее больше не увижу! Конечно, дураку понятно, что секс сближает, но не настолько же?..»
   – У тебя яйца сгорят! Вместе с этим… с беконом!
   Она захихикала, смущенно прикрывая ладошкой рот, как школьница, обнаружившая пестик в учебнике ботаники за пятый класс.
   Антон ойкнул и засуетился.
   – Ты своей жене тоже готовил по утрам? – с аппетитом поедая подгоревший завтрак интересовалась Патя.
   – Что ты привязалась к моей жене? Мы уже несколько лет в разводе.
   – Кто кого бросил?
   – Разве я похож на брошенного?
   – Так я и думала.
   – Ешь, прозорливая ты моя, а то подавишься. – Он взял со стола салфетку и заботливо вытер ей уголки губ.
   Она от неожиданности раскрыла рот, и в глазах у нее промелькнуло что-то детское-детское, а дотом навернулись слезы.
   – Что с тобой?
   – Ничего.
   – Почему ты плачешь?
   – Не знаю. – Она пожала плечами и отвернулась.
   – Горе ты мое луковое! – Он встал перед ней на колени и прижался к ее хрупкому тельцу.
   Патя, роняя слезы, гладила его седеющие волосы и приговаривала:
   – Ты мне как папа… Ты мне как папа…
   «Вот оно что! То самое! Я испытываю к ней отцовские чувства! Я снова почувствовал себя отцом? Как это может быть? Ведь у меня почти взрослая дочь! А эта мне совсем чужая! Я с ней познакомился вчера вечером. Даже сутки еще не прошли! Может, я начинаю потихоньку сходить с ума? Похоже на то…»
   – Я знаю, почему ты бросил жену. – Она пришла в себя и вновь принялась ковырять яичницу.
   – Почему? – заинтересовался Полежаев.
   – Потому что у тебя появилась другая женщина. Это единственная причина, по которой бросают жен!
   – Разные бывают причины, – возразил инженер человеческих душ.
   – Но ведь у тебя была тогда другая женщина? Правда?
   – С чего ты взяла?
   – Хотя бы с того, как ты смущаешься, говоря об этом.