Светлана присела на край кровати, виновато понурив голову, и пролепетала:
   – Мне есть у кого учиться по этой части. По-моему, я уже вполне взрослая, ма, чтобы отвечать за свои поступки, не прибегая к чьим-то советам.
   – Конечно-конечно, – вздохнула мать, – ты всегда была самостоятельной девочкой.
   – Настолько самостоятельной, что твой отъезд вышиб у меня почву из-под ног и я наделала много глупостей. Твое счастье вскружило мне голову, и я любой ценой хотела быть счастлива. Нельзя сказать, что я не преуспела на этом пути. У меня появились деньги, я купила квартиру, машину. Ты об этом и мечтать не могла в своей малярке. Я же добилась всего очень быстро, за два-три года. Не могу сказать, что моя работа мне не доставляет радости. Доставляет, и я не капризничаю, как Балуев, которому все опостылело. Я не очень верю ему. Это поза. Наконец, я жила с любимым человеком и при этом была свободна. Что еще нужно женщине для полного счастья? Но я даже не попробовала его на вкус!
   Света крепко сжала кулаки – признак сдерживания слез.
   Мать обняла ее за плечи. Прижала к груди. Слезы хлынули сами собой, так естественно и так нелепо.
   – А Дима Стародубцев, наверно, был связан с мафией? – предположила Татьяна Витальевна.
   – Наверно, – с долей сомнения в голосе произнесла Света и уткнулась лицом в материнские колени…
   Долговязый протянул свое удостоверение.
   – Следователь Беспалый, – признался он.
   – Мне наплевать, кто вы, – презрительно бросил Геннадий, даже не взглянув на документ.
   – Дело ваше, – пожал плечами тот, – но вам все равно придется поехать с нами.
   – И не подумаю, – хмыкнул Балуев, несмотря на то, что амбалы начали потихоньку приближаться к не-му.
   – Не советую вам упрямиться, Геннадий Сергеевич. Я знаю, что вы располагаете ценными сведениями по интересующему меня делу, и хочу только, чтобы вы поделились ими со мной. – Пал Палыч доброжелательно улыбался, но Геннадий испытывал огромное желание плюнуть ему в лицо.
   Амбалы между тем приблизились вплотную.
   – По-моему, вы злоупотребляете своими ничтожными полномочиями, – бросил Балуев следователю и полез во внутренний карман пиджака за сигаретами.
   В ту же секунду амбалы набросились на него, скрутили ему руки и обшарили с ног до головы.
   – Это вам дорого будет стоить, ребята, – спокойным голосом заметил Геннадий. – Вы плохо себе представляете последствия, – обратился он к Беспалому. – У вас возникнут серьезные проблемы.
   – У него ничего нет, – констатировал один из парней, надевая на Балуева наручники.
   – На чем предпочитаете ехать, Геннадий Сергеевич? – расшаркался перед ним заметно заволновавшийся следователь. – На «Волге» или «мерседесе»?
   – На автобусе. За вашим катафалком. Амбалы прыснули, и вовсе не к месту, какпоказалось Беспалому…
   Татьяна Витальевна долго не отходила от окна. Ее не привлекали звезды на прояснившемся небе и фонари с ядовитыми островками высвеченной зелени. Она должна была собраться с мыслями, и поэтому перед ней стоял лишь черный квадрат в белой раме. Светлана пересела в кресло и занялась маникюром. Это занятие успокаивало нервы.
   – Как ты могла в это влипнуть? – застонала мать. – Ведь там кругом уголовники!
   – Мам, давай без истерик… Это такое же обычное дело, как твой завод.
   Ты ведь противница кастовости. Лелеешь своих пролетариев, а я – уголовников. В чем разница?
   – Во всем! Пролетарии – честные трудяги, а у этих – жизнь задарма!
   Неужели и это тебе надо объяснять?
   – Сейчас любая жизнь – задарма! И пролетарии твои не ангелы небесные!
   Суть только в том, кто больше грешит.
   – Святые угодники! У тебя же – мозги набекрень!
   – Пока ты грелась на чилийском солнышке, у нас тут все вывернулось наизнанку. – Светлана Васильевна без дрожи в руках водила кисточкой с бесцветным лаком по закругленным ноготкам. – И потом, чем я лучше этих несчастных? Мой папаша тоже где-нибудь среди них отирается!
   – Дура! – закричала мать и затряслась всем телом. Светлана уже и сама поняла, что хватила через край. Это был удар ниже пояса, и Татьяна Витальевна, схватившись обеими руками за живот, будто у нее начались схватки, повалилась на кровать с громкими рыданиями.
   – Мамочка, прости! Прости, ради Бога! Что я наделала, дура! – Света сгребла мать в охапку и покрыла поцелуями ее мокрое от слез лицо. – Я – дура, дура, набитая дура…
   …Всю дорогу ему не давала покоя одна-единственная мысль. Он так и не позвонил Мишкольцу, и если этот спектакль с наручниками затянется, то Володя попадет в тяжелое положение и еще не получит важной информации. К тому же Балуев плохо себе представлял, что на этот раз задумал Пит, почему действует так нагло и решительно. Ему бы нацепить наручники на Поликарпа! Неужели значок «Андромахи» не сработал? Может, Анхелика выдала его? Ее мужу наверняка сообщили про их тайное свидание. Тогда все пропало. Пит всегда сговорится с Поликарпом, и в этом случае невозможно будет доказать свою непричастность к убийству в магазине «Игрушки».
   В здании с колоннами, несмотря на поздний час, горели все окна. «Меня тут явно ждут!» – подумал Геннадий, когда один из амбалов чуть ли не на руках вынес его из машины.
   Долговязый молчал, пока весь эскорт поднимался по лестнице, но перед дверью в кабинет Пита шепнул на ухо Геннадию:
   – Не осложняйте ситуацию, и я помогу вам выбраться.
   У Балуева не было времени достойно ответить ему, потому что следователь открыл дверь и подтолкнул его в спину.
   – Что это значит? – подпрыгнул в своем кресле хозяин, выпучив то, что не рекомендовалось выпучивать, – свои водянистые глазки. – Что ты придумал, мусор поганый?! Ты бы еще в кандалы заковал моего гостя!
   – Не очень-то он стремился к вам в гости! – снимая наручники, проворчал Беспалый.
   – Пшел вон, ментовское отродье!
   Выходя из кабинета. Пал Палыч подмигнул Балуеву, как бы напоминая: «Мы договорились», – но пленник отвернулся, что означало: «Я не нуждаюсь в помощи».
   – Присаживайся, Гена, – указал ему на кресло Пит, когда они остались вдвоем. Балуев сел и похлопал в ладоши.
   – Браво, Петя! Поликарп не зря старался, ты перенял у него лучшее. Он поставил бы тебе сегодня «отлично» за актерское мастерство. Впрочем, он, наверно, спрятался у тебя в шкафу, следит за нами и оценивает.
   – Прекрати, – нахмурился Криворотый, – не надо так со мной разговаривать. Насчет наручников не было никакого уговора, а поговорить нам с тобой необходимо, и как можно скорей. Что касается Поликарпа, то он у меня вот где сидит! – Он провел ребром ладони по горлу.
   – Все, что я хотел сказать, тебе уже передали. А то, чего я говорить не хочу, ты меня сказать не заставишь, даже если снова оденешь наручники.
   – Дались тебе эти наручники! – в сердцах воскликнул Криворотый. – В данном случае наши интересы совпадают. Ты не можешь этого не признать. Поликарп охотится за твоим человеком, но ему мешает некая девица. Кроме всего прочего, она похищает твоего человека. Мне нужна эта девица. Тебе необходимо до конца недели вернуть своего человека, чтобы он уплатил Поликарпу долг. Как видишь, мы можем соединить наши усилия.
   Речь Пита повергла Балуева в смятение. Об исчезновении Федора не знала даже Светлана.
   – Но в первую очередь я хотел бы узнать, – продолжал Криворотый, – как у тебя в руках оказался график с Рабкоровской?
   – Нет, погоди, – сделал отрицательный жест Балуев, – сначала ты скажи, откуда тебе известно о похищении моего человека.
   – Федора? – усмехнулся Пит. – Видишь, я даже знаю, как его зовут. Нет ничего проще. Гена. Мои ребята хорошо поговорили с твоим шофером.
   – Где они его отыскали?
   – На проспекте Мира.
   – Конечно, случайно наткнулись, – с иронией в голосе добавил Геннадий.
   – Ну, зачем так? Они пасли твою машину весь день. И то, как ты маневрировал вокруг собственного магазина, меня просто привело в восторг! – Криворотый закурил и спросил еще более настойчивым тоном:
   –Теперь я могу рассчитывать на какую-нибудь информацию?
   Геннадий Сергеевич провел ладонью по лицу. Ему необходимо было переварить полученное сообщение, прежде чем обронить хоть слово. И тут ему пришел на помощь телефон.
   – Я занят! закричал в трубку Пит, но тут же осекся и переспросил более вкрадчивым голосом:
   – Кто? – Выслушав ответ, приказал секретарше:
   – Не вешайте трубку! Я переговорю из приемной.
   Геннадий чувствовал, что в этот момент происходит что-то очень важное, но показывать врагу свой интерес – последнее дело.
   – Придется мне тебя покинуть на минутку, – сообщил тот, ц Балуев заметил, каким озабоченным стало его лицо.
   Криворотый действительно вернулся через минуту, не вернулся, а вбежал в кабинет.
   – Мне надо срочно уехать! – бросил он на ходу. – Чувствуй себя как дома. Глупостей делать не советую. Тебе отсюда не выйти. Захочешь поесть, обратись к секретарше. Она тут, за дверью. Можешь заказать себе роскошный ужин из ресторана. Все за наш счет. Ты – гость! Запомни это! Можешь поспать на моем диване. Можешь, наконец, трахнуть секретаршу, разрешаю. Она хоть баба и не первой свежести, но порезвиться с ней можно! Все. Пока. – Он хлопнул дверью.
   Геннадий тут же бросился к окну. Пит дал последние наставления охране и отправился в неведомый путь на белой «Волге». Еще несколько минут ушло у Геннадия Сергеевича на изучение рыбок в аквариуме, а потом в голове созрел дерзкий план. А не позвонить ли Миш-кольцу прямо из кабинета Криворотого? Он ведь гость, в конце концов. На этом так настаивал Пит. Значит, и международный звонок будет за его счет.
   – Кофе не желаете? – промяукал за спиной чей-то голос. Геннадий вздрогнул от неожиданности. Он не слышал, как она подкралась сзади. Обычно секретарши стучат каблуками, а эта ненормальная расхаживает в кроссовках. Да еще нацепила бриджи на свой толстый зад! Как Петя только терпит ее?
   – Заварите покрепче и с лимоном, – распорядился Балуев.
   Ему же предложили быть как дома. Правда, у себя в офисе он всегда говорит Ниночке «пожалуйста». Эта толстая мымра в бриджах и кроссовках обойдется!
   Она одарила его живописной улыбкой из-под очков и удалилась, подчеркнуто виляя задом.
   «Если я позвоню Мишкольцу, – подумал Гена, – она обязательно подслушает».
   Они сидели на кухне и глушили стаканами водку. Во всем Санином доме только кухня с тяжелым запахом спиртного и дешевого табака (Серафимыч принципиально курил «Беломор») была ярко освещена.
   Но никто из них – ни Шаталин, ни Серафимыч – никак не мог опьянеть. То ли закуски оказалось предостаточно, то ли нервы не давали расслабиться.
   Сначала пили молча, но оба понимали, за кого пьют. Потом Саня по-глупому выставился, видно, чтобы начать разговор:
   – Как поживает Зоя Степановна?
   – Не поживает, Санек. Уже не поживает. Опять замолчали. Выпили.
   – Ты, я вижу, здорово обустроился, – начал, в свою очередь, Иван Серафимыч. – Часовенка, что напротив, на твои деньги возводится?
   – Как вы догадались?
   – Я всегда, Саня, догадливым был. Всегда был. О таком соображение имел, о чем никто и не ведал.
   – Я, Иван Серафимыч, ее давно задумал. Решил, как жильем себя обеспечу, так рядом часовенку выстрою. До этого все по общежитиям мытарился да комнаты снимал. Я ведь сам из деревенских.
   – Помню, Саня. Все помню. Как ты в первый раз к нам с Людмилой пришел – помню. Застенчивый такой был, скромный… Мне ты, кстати, сразу не понравился, не обессудь. А вот Зое Степановне приглянулся. Баба – ДУра! Что она понимает? На что в первую очередь внимание обращает? Мужик здоровый – это еще не значит, что в поле пахать будет. Вон их сколько, здоровых дармоедов, у тебя под окном! Заставь-ка их пахать – они тебя на смех подымут! А лицом мужик вышел так на что ему эта смазливость? Он же не девица. Правда, сейчас и таких развелось сколько угодно. Что еще в тебе она приметила? Тихий, скромный ты был.
   Так в тихом омуте, известно, кто водится…
   Саня только кивал в ответ, как бы соглашаясь сразу и с мнением Зои Степановны и с осуждениями Ивана Серафимыча.
   – А на что смотреть надо было? – поинтересовался Шаталин, когда тот замолчал.
   – Вот здесь должно быть! – Серафимыч ударил себя кулаком в грудь. – Понял? И еще здесь, – постучал он себя по лбу. Его бас то ли от выпитой водки, то ли от нервного напряжения превратился в хрип.
   – Но туда ведь не заглянешь, – возразил Саня.
   – Правильно мыслишь, Санек. Правильно. Отсюда и беда.
   – А может, не только отсюда? – снова возразил ХОЗЯИН.
   – На что намекаешь? – Серафимыч поднял тяжелую голову и уставился мутным взором в Санин подбородок. – На Людочку, на кровинушку мою намекаешь? А какие ты на нее права имел? Никаких! Она тебе женой не была ни перед людьми, ни перед Богом! Она имела полное право влюбиться, а влюбившись, выйти замуж без твоего на то согласия! Я отец, а не ты! Понял? Ты – дерьмо собачье! И все! Вот так мы и порешили на своем семейном кругу.
   – Что я – дерьмо собачье, порешили?
   – Цыц! Не передергивай! – Серафимыч тяжело вздохнул, и в горле у него что-то забулькало.
   – Ладно вам! Давайте еще по стакану хряпнем, и вы мне расскажете, что у вас там случилось, – предложил Шаталин, – а то мы так никогда до главного не доберемся.
   – Доберемся, Санек, доберемся. Мы с тобой сегодня до всего доберемся.
   Последняя фраза насторожила Шаталина. Он подумал о том, что проклятая девка оставила его без оружия, а звать на помощь он не привык.
   – Нет, Санек, пить я больше не буду, – прохрипел Серафимыч, вовремя вспомнив о своей миссии.
   – Бросьте, Иван Серафимыч, я вас все равно в таком виде не отпущу.
   Заночуете у меня. Я постелю вам в гостиной.
   – Мне постелят, где надо. Не волнуйся. – И вдруг ошарашил:
   – Если хочешь знать, она тебя, дурака, любила, а этого хмыря нет!
   – Зачем же замуж пошла?
   – Мы с Зойкой так хотели. Понравился нам этот хмырь. Обеспеченный всем. Папа-шишка, начальник санэпидемстанции. – Последнее слово он выговорил с трудом. – А Людмила привыкла слушаться нас с матерью, вот и пошла за него. Со слезами, но пошла. Три года терпела, бедняжка, а потом развелась. А с другой стороны если посмотреть, не за тебя же ее было отдавать, Саня. Ведь у тебя тогда ни фига не было! Сам говоришь, по общагам мытарился.
   – Верно все рассчитали, Иван Серафимыч, и быстро сварганили Людкино замужество, пока я в Афгане прохлаждался! Всем, короче, счастливую жизнь устроили!
   Александр старался говорить спокойно, но уже понимал, к чему сворачивается их полупьяная беседа. «Что он может знать о гибели дочери? – соображал он. – Только то, что во время акции в доме Овчинникова находился я. В принципе, и этого достаточно, чтобы по-свойски разобраться со мной. Здесь явно не обошлось без дочери Овчинникова. Но откуда он может знать, как распорядился нами жребий? Этого и дочь Овчинникова не знала, раз подарила мне пупсика».
   – Нет, Санек, ты подойди к этому с отцовской позиции, – настаивал на своем старикан. – Отдал бы ты свою дочь, свою кровинушку за голодранца? А ведь ты был голодранцем. Вспомни.
   – Мы с вами разные люди, Иван Серафимыч, и нам друг друга трудно понять.
   – Мы – разные люди. Это верно. Но почему ты не захотел сам во всем разобраться? Пришел бы к нам домой, выпили бы с тобой, как сейчас, и прояснили, глядишь, ситуацию. Гордость не позволила? Почему после армии ты к нам ни разу не пришел? Ведь не чужие мы тебе были…
   – Я любил ее, – пробормотал Саня, – и у меня вот здесь кое-что разорвалось. – Он постучал себя кулаком в грудь. – Вы несете околесицу, Иван Серафи-мыч. Люда вышла замуж за полгода до окончания моей службы. Последние ее письма не отличались нежностью. Неужели я должен был выяснять, по любви она вышла замуж или нет? Мне это было безразлично. Я потерял ее навсегда.
   – После развода она сохла по тебе. Так и знай. Но гордость не позволила ей найти тебя. Не позволила гордость. Вот как.
   – Не смешите меня. Вы со своим запоздавшим на десять лет комментарием все превращаете в анекдот, в «мыльную оперу». Вы хотите свалить все на меня, чтобы очистить совесть. Не надо этого делать, Иван Серафимыч. Каждому – свое.
   – Ах ты Боже мой! Послушать тебя – так прямо ангел! А часовенку-то строишь для чего? Есть, значит, грех на душе? Тяжкий грех! Ведь это ты, гаденыш, Лю-дочку убил! Ты-ы-ы! – взревел Серафимыч раненым зверем. – Из-за тебя вся жизнь моя пошла наперекосяк! Зоенька даже на похороны не смогла пойти, паралич ее скрутил, как узнала! Сколько она мучилась, бедная! Все из-за тебя, гаденыша, все из-за тебя! – Он расстегнул на груди клетчатую рубаху – тяжко давался этот разговор. Потом сунул руку под мышку и вытянул оттуда пистолет на резинке – излюбленный фокус героев гангстерских фильмов. Нельзя сказать, что при этом он продемонстрировал чудо ловкости. – Вот, значит, Санек, часовенкой не отделаешься! Я тебе Людочки и жизни моей искалеченной не прощу! Так и знай.
   Вот. – Он явно медлил. Чего-то ему не хватало для полной картины. – Может, покаешься напоследок?
   – Ас чего вы решили, что это я? Любопытство пересилило страх. Этот вопрос мучил Шаталина с самого начала.
   – А что тебе до того? Я тебя предупреждал о своей находчивости.
   – А все-таки?
   – Полгода назад один человек…
   – Дочь Овчинникова? Не юлите, Иван Серафимыч, мне ведь все равно на тот свет отправляться. Зачем же скрывать?
   – Ну, предположим, она.
   – Она видела меня там и запомнила?
   – Запомнила, – подтвердил старикан.
   – Но ведь это еще ничего не значит. Нас было пятеро.
   – А Людочку убил ты! Об этом я узнал только позавчера.
   – От нее же? – Серафимыч кивнул. – Она что, ясновидящая? С чего она это взяла?
   – Ладно, хватит базарить! Будешь каяться?
   – Буду, но не перед вами! – заявил Александр. – А если хотите меня прикончить, то не советую этого делать в доме. Выстрел услышит охрана, и вы отправитесь вслед за мной.
   – Ты думаешь, гаденыш, мне охота жить, после того как ты все испоганил?
   – И все же есть более разумный выход. Мы садимся в мой автомобиль, уходим от опеки, выбираем укромное местечко, и вы мне стреляете в затылок.
   Идет?
   – Да пошел ты!.. – прохрипел Серафимыч, но снова медлил.
   Шаталин видел, как тяжело дается ему роль палача. До последней минуты он не верил, что Серафимыч способен выстрелить, пока тот не взвел курок.
   В этот миг широко распахнулась входная дверь, и это бы только ускорило развязку, если бы женский голос не окликнул рокового гостя:
   – Серафимыч! Это – я!
   В темноте гостиной не очерчивался даже силуэт вошедшего.
   Старикан улыбнулся, вздохнул и начал возродившимся басом:
   – Ну вот, теперь…
   Ему помешали договорить два оглушительных выстрела. На лице Серафимыча изобразилось крайнее удивление, когда он повалился на пол – без стона, без крика, как трухлявый, подгнивший буфет, в котором давно не держали посуды, а выбросить на помойку было жаль.
   Напуганная до смерти охрана внесла на кухню обезоруженную девушку, заломив ей руки за спину. Она отчаянно вырывалась, а Шаталин остолбенел – он не ожидал столь дорогого подарка.
   – Отпустите ее! – распорядился он. – Она спасла мне жизнь.
   Девушка вырвалась из медвежьих лап оторопевших охранников. Один из парней протянул Александру изъятый у нее пистолет.
   – Зря вы не дали нам его обыскать, – указал другой на труп старикана.
   Третий поинтересовался:
   – Где у вас телефон? Надо сообщить о случившемся боссу.
   – Ну, ты даешь! – воскликнул четвертый. – Телефон у тебя в штанах! Или ты со страху так обложился, что он вышел из строя?
   Парни громко заржали над растерявшимся охранником, и тот поспешил удалиться.
   Отсмеявшись, они засыпали Шаталина вопросами:
   – Что будем делать с трупом?
   – Милицию вызывать?
   – Может, нам взять на себя убийство? Последнее благородное предложение преследовало единственную цель – обелить охрану в глазах босса.
   Саня, казалось, ничего не слышал. Ее глаза – глаза затравленного зверька – молили о пощаде. Она отвернулась к стене.
   – С девушкой могут возникнуть проблемы, – продолжал развивать тему тот, что хотел взять убийство на себя. – Есть ли у нее разрешение на оружие?
   Она опустила голову. Саня видел, как дрожит ее тень на стене, как она заламывает пальцы.
   – А девушка неплохо стреляет, – заметил другой, опустившись на корточки перед трупом.
   – В такую тушу трудно не попасть! – засмеялся первый.
   – Но дважды в яблочко угодить – надо иметь меткую руку! Пули вошли одна в другую, это и дураку понятно!
   При этих словах она резко повернула голову и бросила на него уже кричащий взгляд. Саня не мог двинуться с места и растерял слова. Видно, алкоголь только сейчас дал себя знать.
   Из темноты гостиной вынырнул третий охранник, смущенный смехом товарищей.
   – Босс только что уехал от «Сэма». Телефон в машине не отвечает, а домой ему я не стану звонить.
   Остальные одобрительно закивали – Лось не любил, когда его беспокоили в домашней обстановке.
   – Оставьте нас! – наконец решился Шаталин. – Я сам решу, что делать, кого вызывать!
   – Добро, начальник! – отозвался предложивший взять на себя убийство. – Но над моим предложением стоит подумать.
   Они один за другим вышли из гостиной. Саня подошел к девушке неровной походкой. Голова кружилась – то ли от водки, то ли от нервов, то ли от счастья, что она снова рядом. Положил руки ей на плечи. Тень на стене разжала пальцы. На девушке оказался плащ из тонкой ткани, отливавшей фиолетово-розовым. Плащ намок – она бежала сюда по дождю. Ей не хотелось отделяться от стены, но она сделала над собой усилие. Он обхватил ладонями ее лицо с мутными от пудры бороздами на щеках, с неудачно замазанным синяком под глазом и принялся нежно его целовать, как целовал только одну женщину в мире.
   – Людочка, любимая…
   – Не называй меня больше этим именем, – всхлипнув, попросила она.
   – А как тебя звать?
   – Никак. Уведи меня куда-нибудь отсюда! – закричала вдруг безымянная гостья. – Неужели ты не понимаешь?
   Он подхватил ее на руки и пронес через темную гостиную наверх, в спальню. На лестнице она обронила туфлю, и та стукнулась об пол где-то внизу.
   – Сейчас сбегаю за ней!
   – Не надо, – попросила она. Он положил ее прямо в одежде на кровать, включил свет.
   – Может, хочешь выпить? Там осталось немного водки… Ах да!.. – Он притронулся пальцами ко лбу. Она снова заплакала, не пряча лица. – Послушай, – обратился к ней Шаталин, – тебе надо рассказать все по порядку.
   – Не сейчас.
   – Я, честно говоря, ничего не понимаю… Ты собиралась меня убить? – Она замотала головой. – Ты – дочь Овчинникова?
   – Нет. Я же сказала – не сейчас.
   – Но я должен хоть что-то знать, когда придут менты.
   – Тебе мало того, что ты уже знаешь?
   – Ты вернулась, чтобы спасти меня? – догадался Александр.
   Она отвернулась, подтянув колени к животу. Вторая туфля упала на пол.
   По телу девушки прошла судорога, и громкие рыдания наконец выплеснулись наружу.
   Шаталин окончательно растерялся. Он не знал, что в таких случаях делают. С минуту стоял неподвижно, а потом опустился рядом с ней на кровать.
   Погладил ее осторожными пальцами по щиколотке.
   – Ты успокойся, Лю… – Слова как-то не склеивались одно с другим, и пугала ее безымянность. – Пойми, Серафимыч – камикадзе. Он до завтрашнего дня все равно бы не дожил. Я предлагал ему сесть со мной в машину, уйти от охраны и там… Короче, он не согласился. Пришел сюда, чтобы умереть.
   Она вдруг успокоилась. Снова перевернулась на спину, вытирая ладонями глаза. Разбитый глаз еще больше заплыл, превратился в щелочку, да и здоровый теперь мало отличался от него. Девушка была бы похожа на светловолосую, сероокую китаянку, если бы такие существовали. Саня поймал себя на том, что любуется ею даже в эти минуты.
   – Ты предложил это Серафимычу? – переспросила она. Саня кивнул, и в тот же миг голова его дернулась от сокрушительной пощечины. – Дурак! Я бы тогда не смогла тебе помочь! Ведь я тебя обезоружила!
   – У меня есть охрана, – пробурчал Шаталин, сразу забыв о пощечине.
   – Многого стоит твоя охрана!
   – А я бы не стал стрелять в Серафимыча, даже если бы ты меня не обезоружила, – выдал он вдруг себя. – Это старая история. Ты зря торопилась. – И уже смелее погладил ее по голой щиколотке.
   – Саша, тебе не кажется… – Она впервые обратилась к нему по имени.
   – Кажется, – ответил он.
   – Что это?
   Он пожал плечами.
   – Когда ты исчезла, мне стало все равно. Понимаешь? Вообще все. Ведь раньше я как-то жил без тебя?
   – Я тебя ненавидела, – призналась девушка, – потому что мне все про тебя известно. Или почти все. И вдруг… Мне было так плохо, будто отняли ребенка! Я знала, в котором часу он придет, чтобы отомстить за дочь. За Люду…
   Не называй меня так больше никогда! Слышишь? Никогда! Я не могла этого вынести!
   Рыдания снова вырвались из ее груди. Он накрыл ее своим телом, просунул руки ей под спину и стал баюкать, как дитя.
   «А Серафимыч все еще на кухне, в луже крови!» – свербило в мозгу. В какой-то миг Шаталину показалось, что дверь у него за спиной открывается и в спальню неторопливой походкой входит старикан. Он встрепенулся. Отстранился от нее.
   – Что случилось?
   – Надо звонить.
   – Подожди…
   – Ты боишься?
   Она помотала головой.
   – Ты хочешь уйти?
   – Нет. Только не это. Знаешь… – Она задумалась. – Ты не хочешь меня трахнуть?