Ковалев Анатолий. Иначе не выжить

   – Кстати, о нашем деле… – начал Балуев, но тот его перебил:
   – Ша, Гена, ша! Сегодня никаких дел! Соблюдай субботу!
   – Да это и не дело вовсе, а так – безделица, – стал выкручиваться помощник.
   – Что за безделица? – заинтересовался Володя.
   – Мне тут одна хорошая знакомая на телевидении предложила сделать передачу о частном собрании картин господина Мишкольца.
   – Это ты называешь говорить не о делах? Так и знал, сядешь в субботу за стол с гоем – нарушишь субботу!
   – Там, где один раз нарушишь, нарушишь и другой! – изрек Геннадий почти талмудическую мудрость.
   – Черт с тобой! Что там с телевидением?
   – Я просто подумал, сколько можно консервировать «мирискусников»?
   Народу тоже охота посмотреть! А что может быть лучше телевидения?
   – Мне нравится, как ты за меня подумал о моей коллекции!
   – Но я ведь тоже не последний человек в этом деле. В нашем деле! – обиженно подчеркнул Балуев.
   – Ты думаешь, мне стоит лишний раз светиться на телевидении? – уже мягче спросил Мишкольц.
   – Мы можем тебя не светить. Проведем передачу вдвоем с Анхеликой.
   – С кем?
   – Это я ее так зову. На самом деле она Лика Артющенко. Известная телеведущая.
   – Я не смотрю телевизора.
   – Я тоже, и тем не менее…
   – Тем не менее где-то ты ее подцепил, – продолжил за него Володя. – Спасу от тебя нет, Балуев! Кого-нибудь да подцепишь!
   – Так ты согласен?
   – Надо подумать.
   – В субботу грех думать!
   – Черт с тобой!
   – Тогда я звоню.
   – Куда?
   – Анхелике. Пусть присоединяется к нам.
   – Прямо сейчас? Ты с ума сошел!
   – Красивая девушка не испортит субботы!
   – Главное – не испортить красивую девушку! – ответил изречением на изречение Владимир Евгеньевич.
   Этот субботний маневр Геннадий продумал заранее. На неделе ему позвонила Анхелика и сообщила, что их встреча в «Андромахе» не прошла для нее бесследно. Кто-то из людей Поликарпа стал ее шантажировать, грозился доложить мужу о том, в чьей компании она провела последнюю дискотеку. В обмен на молчание шантажист просил ни много ни мало – провести с ним ночь. Балуев посоветовал ей самой рассказать обо всем мужу, не дожидаясь, когда это сделает другой, и подать все на красивом блюде, с ароматным соусом. Представить себя и Балуева как посредников между Мишкольцем и телевидением.
   Она так и сделала. Немолодой, но горячих кровей муж отнесся с пониманием. Мишкольца он уважал как бизнесмена. А какой бизнесмен не хочет иметь рекламу на телевидении? А вот человеку, захотевшему переспать с его женой путем шантажа, поклялся лично отвинтить голову!
   На телевидении с воодушевлением отнеслись к ее проекту. Такую передачу можно будет продать на Останкино. Полотна «мирискусников» редко увидишь по телевизору. Все складывалось прекрасно. Дело осталось за малым – поставить в известность самого Мишкольца.
   Геннадий позвонил ей на работу. Это они тоже обговорили заранее.
   – Он согласен, – многозначительно произнес Балуев. – Приезжай прямо сейчас!
   – Удобно ли? – засомневалась Анхелика.
   – Лучшего случая для знакомства может не быть. Во-первых, Вова под мухой, а во-вторых, суббота! Этим сказано все. Только одно условие – сегодня ни слова о деле!
   – А как же…
   – О чем хочешь, родная, о музыке, о любви, даже о живописи, но только не о делах! Соблюдай субботу!
   Она хихикнула в трубку, поняв, что Гена тоже под хорошей мухой, и радостно крикнула:
   – Договорились! Еду!..
   Малолитражка «пежо» остановилась на бульваре, куда одним углом выходил пятиэтажный серый дом, нелепый и уродливый, хотя и претенциозный, как, впрочем, все выстроенное в сталинский период.
   Перед тем как выйти. Света решила покурить, но ей помешала машина с ее охранниками. Пристроившись в хвост малолитражке, она дважды посигналила.
   Светлана Васильевна догадалась, что в этом месте запрещена стоянка, и въехала во двор серого дома, отметив про себя, что благодаря охране избегает многих проблем.
   Она оделась по-праздничному. Белый костюм с перламутровым топиком, миниатюрная сумочка, перламутровые туфли на высоких каблуках – все это было куплено в столичном ГУМе еще весной и ни разу не надевалось: не представился случай. Праздничный туалет завершал изумрудный гарнитур, подаренный когда-то боссом Стародубцевым.
   Она задержалась у подъезда, чтобы все-таки осуществить задуманное – выкурить свою любимую сигарету с ментолом.
   Двор звонко смеялся детскими голосами, переливался изумрудной листвой разных оттенков, источал аромат вишневого варенья, подгоревшего у кого-то на плите, перешептывался старушечьими беззубыми ртами и любовался, бесконечно любовался своей неожиданной гостьей – стройной пышноволосой красавицей неопределенного возраста. У женщин такого типа не бывает возраста, они молоды всегда благодаря то ли особому лоску, то ли прирожденному обаянию.
   Но она не видела ничего. Ей было не до восхищенных взглядов мужчин, не до буйного дворового помешательства. Мысли, одна тяжелее другой, осаждали ее.
   Вчера вечером из Москвы позвонила мама.
   – Я места себе не нахожу! Я его не видела тридцать пять лет, а узнала сразу! Что же теперь будет? Я ведь знаю тебя – ты его в покое не оставишь! Не надо, Све-тушка! Умоляю тебя, не надо! Это ужасный человек! Ужасный! Поклянись, что ничего не будешь предпринимать! Иначе я с ума сойду!
   – Не волнуйся, мама, – попробовала Светлана успокоить мать, – я не стану мараться.
   Татьяна Витальевна не верила дочери, но что она могла сделать?
   Продлить визу? Остаться навсегда, зачеркнув ради Светки свое маленькое счастье на побережье Тихого океана?
   – Не волнуйся, – повторила на прощание Света. – Я к тебе скоро приеду погостить. Обязательно приеду!
   "Дожила, Светочка, до таких лет, а врешь маме напропалую! – подтрунивала она над собой. – Приедешь ты погостить, как же! Ох уж эти планы!
   Строишь их всю жизнь, обманывая себя и других, а судьба преподносит такие сюрпризы, что от планов ничего не остается. Зато появляются новые!" Затоптала перламутровой туфелькой окурок и вошла в подъезд.
   Однажды она уже была здесь, на квартире Мишкольца, правда, хозяин отсутствовал. Света и не поняла тогда, куда попала. Она пришла к Кристине Поляковой по срочному делу. И кто бы мог подумать, что эта Кристина, девочка, к которой она когда-то ревновала мужа, окажется неофициальной женой Мишкольца?
   Все в этом мире нелепо и связано одно с другим – поди разберись!
   С самим Володей ей никогда не доводилось общаться, но благодаря Балуеву они много знали друг о друге, были заочно знакомы.
   Поднимаясь в лифте на четвертый этаж, она сказала себе: "Сейчас или никогда! – и зачем-то перевела на французский:
   – Maintenant ou jamais". Ей показалось, что так звучит надежней…
   Балуев не успел вернуться в комнату, где они пировали с Володей, как в дверь позвонили.
   – Твоя Анхелика стремительна, как метеор! – удивился Мишкольц. – У нее личный самолет? Или она живет в квартире напротив?
   Геннадий в ответ только развел руками и пошел открывать.
   – Посмотри в глазок! – предупредил осторожный хозяин. – Мало ли кто здесь шатается по субботам!
   Балуев посмотрел в глазок и чуть не закричал от восторга. Все эти дни он мечтал ее увидеть хотя бы издалека, но приказывал себе выбросить из головы, вычеркнуть из памяти.
   Балуев был не из тех людей, у которых душа нараспашку, поэтому, открыв дверь, он холодно произнес:
   – Какими судьбами, Светлана Васильевна? Она тоже не подала виду, что удивлена его присутствием здесь, и не менее холодно ответила:
   – Все теми же, Геннадий Сергеевич!
   – Вот так сюрприз! – воскликнул Мишкольц. – Ждали одну, а пришла другая!
   – Но ведь красивая, как обещал! – подмигнул ему помощник.
   Свету усадили за стол, хоть она и сопротивлялась.
   – Это, конечно, не то, – с горечью признавал Володя, кладя ей в тарелку фаршированную рыбу. – Вот моя жена готовит…
   – Кристина?
   – Вы разве знакомы? – изумился гостеприимный хозяин. Об этом штрихе в ее биографии Балуев не докладывал.
   – Немного. Она скоро вернется?
   – Думаю, да, – загрустил Владимир Евгеньевич. – Мои уговоры остаться в Венгрии или переселиться в какую-нибудь другую страну ни к чему не привели. Она не может без России. А кто может? Даже такой до мозга костей космополит, как я, и то подолгу не могу – тоскую.
   Светлана все рассчитала верно. Она знала о горячей привязанности Мишкольца к Кристине и понимала, что разговор о ней, хоть и с грустинкой, прольется бальзамом на сердце Владимира Евгеньевича.
   – Кристина мне очень помогла в одном деле, – продолжала развивать тему Света. – Она редактировала книгу стихов моего бывшего мужа, а самой книги так и не видела. Я хотела бы подарить ей экземпляр.
   – Такая возможность вам скоро предоставится.
   – А нам предоставляется возможность выпить за Кристину! – провозгласил Геннадий. На этот раз он подмигнул Светлане, давая понять, что разгадал ее маневр и готов помочь. Она выглядела так сногсшибательно, что он был готов на все.
   Они выпили.
   – Вы, конечно, пришли сюда по делу, – с уверенностью начал Мишкольц.
   – Да, – не стала отрицать Света.
   – Но сегодня суббота, и я не могу говорить о делах.
   – Но ты уже дважды нарушил субботу, – напомнил ему Балуев. – Бог любит троицу. – Тут он осекся, прикрыв рот ладонью, но не растерялся, а выдал следующее:
   – Ради нашего общего дела наш общий Бог тебя простит!
   – Ты совсем пьян, Гена! Городишь черт знает что! В квартиру опять позвонили.
   – О! Это Анхелика! – обрадовался Геннадий, и радость его не ускользнула от Светланы.
   – Займись-ка пока своей знакомой, – приказал помощнику Мишкольц. – Усади за стол, накорми рыбой, а мы со Светланой Васильевной пойдем в кабинет.
   Ее словно током ударило от этой фразы. Что значит «займись своей знакомой»? Откуда взялась эта «знакомая»? У Гены новая подружка? Сколько можно?
   Бедная Марина, как она терпит такого мужа?
   В кабинете они без долгих предисловий приступили к наболевшей теме.
   – Как вы понимаете, – сразу взяла быка за рога Светлана, – создалась уникальная ситуация объединения двух кланов! Почему вы не хотите даже поставить условия?
   – Ситуация не настолько уникальна, как вам кажется, – возражал Мишкольц. – Вы забываете, что управление нашей организацией осуществляю не я один. Почему вы сбрасываете со счетов Шалуна?
   – Никто его не сбрасывает! – возмутилась она. – Наше совещание большинством голосов решило пойти на сближение с вами, при этом многие вспомнили, что с приходом Шалуна в девяносто втором году между нами прекратилась война.
   – Вы опять же смотрите только со своей колокольни. Я рад, что у ваших героев хорошая память, но многого они, вероятно, не знают или не хотят знать.
   – Что вы имеете в виду?
   – Я имею в виду убийство Черепа с женой и братом в девяносто втором году, которое осуществлял, как и многие другие, Пит Максимовских. Шалуна связывала давняя, крепкая дружба с братьями Черепановыми. И мне тогда стоило огромных усилий отговорить его от дальнейшего ведения войны. Не думаю, что по истечении четырех лет он что-нибудь забыл. Во всяком случае, руки Питу он не подаст.
   Крыть было нечем. Все напрасно. А тогда, во вторник, в загородном доме Криворотого, ей казалось, что так просто будет договориться.
   Она не могла унять дрожь в руках, пока он не взял ее холодные пальцы в свои ладони.
   – Не надо так волноваться.
   – Напрасно я пришла, – вздохнула Света.
   – Я могу вам только пообещать, что в понедельник встречусь с Шалуном и мы обсудим ваше предложение, но успех предприятия весьма сомнителен. Пока во главе вашей организации будут стоять люди, принимавшие участие в событиях девяносто второго года, мы вряд ли договоримся.
   – Я поняла…
   Неудача так придавила Светлану, что знакомая Гены и сам Балуев, который не сможет ей ничем помочь, стали совершенно безразличны.
   – Я пойду, – сказала она Мишкольцу в коридоре, не проходя в гостиную.
   – Может, еще посидите с нами?
   – Нет-нет! Я вам только испорчу праздник своим настроением.
   – Очень жаль, – искренне расстроился он. – Знайте, что двери моего дома всегда для вас открыты, и спасибо за теплые слова о Кристине.
   Она ушла, не попрощавшись с Балуевым. Зачем ставить его и себя в неловкое положение?
   Геннадий же поник головой, узнав о ее внезапном исчезновении. Зато Анхелика бодро взялась за дело и начала обрабатывать Владимира Евгеньевича.
   – Это так здорово, что в наше время кто-то сохраняет обычаи своих предков. Гена мне сейчас много рассказал о том, как справляют субботу. Это так интересно!Знаете, сейчас очень модно заниматься религиозной благотворительностью, давать деньги на строительство храмов, в основном православных, но один мой знакомый поляк перечислил деньги на реставрацию костела. А вы никогда не хотели построить синагогу?
   Она ему напоминала въедливую журналистку, которая получила задание взять у него интервью.
   Он тяжело вздохнул – никак не мог отойти от разговора со Светланой – и произнес с видом библейского пророка:
   – Люди возводят храмы, люди их разрушают. Главное, чтобы каждый построил храм внутри себя…
   Выйдя из подъезда, Светлана Васильевна увидела странную картину. Ее охране пришла на помощь еще одна машина. Парни вывалили наружу и что-то бурно обсуждали. Заметив ее, все умолкли, и один из них отделился от компании и пошел ей навстречу. Она признала в нем того самого боевика, который на совещании произнес крылатую фразу: «Не бабские это дела», – и которого Пит поставил на место.
   – Светлана Васильевна, – обратился он к ней с пасмурным лицом, – сегодня утром в своем загородном доме убит Максимовских.
   Голова пошла кругом. Она с трудом выдавила из себя это слово:
   – Поликарп?
   Он кивнул, а потом добавил:
   – Наши все собрались в резиденции. Ждут вас. Не начинают.
   – Поехали! – решительно скомандовала она, и ее малолитражка «пежо» возглавила эскорт.

* * *

   Шаталина никогда еще не видели в клубе таким пьяным. Он уже приехал навеселе.
   – У вас поцарапано заднее крыло, – заметил ему кто-то из охранников, которые всегда околачиваются возле клуба в ожидании хозяев.
   – У меня поцарапана душа! – ответил Саня и, едва переставляя ноги, поплелся к центральному входу.
   Сегодня его задевало многое, на что он раньше не обращал внимания.
   Например, само название клуба «Большие надежды».
   – Большие надежды разбиты, господа! – возвестил он в игральном зале, повалившись на бильярдный стол. Попытался вырвать у игрока кий, но ничего не вышло: игрок был здоровым парнем, тоже из бывших десантников. И тогда Саня стащил со стола шар и запустил им в кельнера, разносящего напитки. Кельнер, не ожидавший от судьбы такой превратности, получил серьезную травму головы.
   Причем, падая, он уронил поднос на карточный столик, напоив шулеров первосортным виски, так что их белые сорочки выглядели теперь не очень свежими.
   Кельнера унесли, но члены клуба не стали дожидаться следующих жертв шаталинского бунта, кое-как скрутили директора престижной фирмы, не досчитавшись еще нескольких дорогих напитков и с десяток зубов. Связанного, униженного, его поволокли в душевую. Кто-то из господ раньше работал в вытрезвителе и на всю жизнь усвоил варварские методы тоталитарной системы. Саню раздели, не оставив даже носков, и принялись поливать из шлангов холодной водой. Это позабавило господ. Они вошли в азарт, словно крутили рулетку. Ведь каждому приятно обдать из шланга большого начальника, даже если тот напоминает хнычущего пацана, у которого отобрали рогатку и в назидание, чтобы никогда больше не обижал птичек, выставили напоказ перед целой школой таких же птицебоев!
   После водных процедур притихшего Шаталина под общее ликование вернули в игральный зал. Усадили в кресло рядом с фонтанчиком, чтобы смотрел, как хлюпает там водичка, и успокаивал нервы. Вскоре о нем все забыли, и жизнь клуба вошла в привычный ритм.
   Но Саня, даже сидючи у фонтанчика, сделал открытие. Он долго разглядывал танцующих вокруг божества папуасов, потом самого идола, пока не понял, что идол-божество напоминает фаллос, а попросту мужской член.
   – Это же член! – возрадовался Саня и поспешил поделиться новостью с соседом по креслу. Обернулся к нему и замер.
   – Здорово, начальник! – ухмыльнулся Миша. – Я вижу, ты сегодня в ударе. Все еще юбилей отмечаешь?
   – Скорее поминки, – пробубнил тот, недоверчиво глядя на зама.
   – По ком поминки?
   – По друзьям-товарищам, – неопределенно ответил Саня. – А ты, я вижу, выздоровел? Цветешь, как кактус!
   – Почему кактус? – показал сразу все зубы Миша.
   – Так ведь борода!
   – Ах, вот ты о чем! А я ведь и не болел, начальник, – признался вдруг бородач.
   – Я это уже понял.
   – Хорошо, что сам догадался. Не люблю обманывать.
   – Вот какой ты правильный, оказывается! А я тебя недооценил.
   – Бывает. Все мы ошибаемся.
   – Теперь ты пригрет и обласкан, как подобает настоящему холую?
   – Зачем же ты меня обижаешь, Саня? Разве я заслужил такое обращение за те годы, что мы вместе проработали?
   – Честно говоря, ты меня всегда тяготил своим подхалимажем.
   – Чего ж не уволил?
   – За это увольняют?
   – Ты никогда не умел подстраиваться, Саня.
   – Че делать?
   – Подстраиваться! Мог бы подложить мне какую-нибудь свинью, если я тебя не устраивал. Мало ли существует способов, чтобы избавиться от неугодного подчиненного? Миллион! Умение варьировать – великая вещь! Но этому в ПТУ не учат!
   – В ПТУ многому не учат, – согласился Шаталин. – Был у нас комсорг Юран, так он это твое варьирование называл просто подлостью.
   – Вот кого вспомнил! Надо же! Видно, обливание тебе не впрок пошло, если по комсомолу затосковал!
   – Я не по комсомолу, я по отдельным людям. Они давно пропали из виду, а в сердце живут до сих пор. А такие, как ты, Миша, выплевываются на счет «раз» в ближайшую урну. Что, не нравится характеристика? Вон как сморщился! Не куксись! Нынче другие времена! Лось не потребует твоей характеристики. Ты ему, видать, и без характеристики приглянулся. Вон борода-то какая!
   – На что намекаешь?
   – На варьирование.
   – Да тебе просто-напросто обидно, что перепрыгнул через твою голову, вот и огрызаешься! Элементарная психология!
   – Давай-давай, Миша, научи меня элементарной психологии! Теперь самое время пришло подучить немного бывшего начальника. Ведь ты всегда в душе презирал меня, пэтэушника! Все подхалимы в душе презирают тех, перед кем стелются! Ты и Лося презираешь не меньше!
   – Вот только этого не надо! – встрепенулся бородач, озираясь по сторонам.
   – Да что ты, Миша! Это же элементарная психология! Испугался, что кто-нибудь настучит боссу про наш разговор? А что? Мы невинно беседуем на философские темы. Вот взять, например, Бога. Что ты опять куксишься? Тема не нравится, праведник? А я люблю порассуждать о Боге. Мне только дай – не остановишь! Вот говорят, Бог создал людей по своему подобию. Это кошмар, если разобраться. Другие утверждают, наоборот, что человек создал Бога по образу и духу своему. Это уже понятней. Тут много ума не надо. А теперь посмотри на папуасов! – Он ткнул пальцем в фонтан. – Что за свинство создали они? Что есмь их божество? Ведь это хрен на ровном месте! А говорят, человек стремится к совершенству! К наслаждению он стремится, Миша! К наслаждению! Человек любит поговорить о высоких материях, как мы с тобой сейчас. Показать свою неиссякаемую веру. Прибегает к заповедям, когда ему это выгодно. Но на первом месте у него все равно стоит не Бог, а Наслаждение! Всякий стремится к благу, процветанию, любви. И в этом нет ничего предосудительного. Но при чем здесь Бог? Он появляется, когда наш путь к наслаждению становится тернист. А где он был до этого? Подремывал? Почему человек не слышит его дыхания, когда творит зло? А может, нет Бога, Миша? А есть только Совесть? И то у некоторых? А у кого нет, тому лафа? Кайф земной? А если небесного кайфа нет и в помине, зачем тогда все? Зачем колокола, ризы, если всю жизнь мы только и делаем, что пляшем как папуасы вокруг хрена? – Все это время Саня неотрывно следил за падением воды с головы божества. – Только на папуасов низвергается божественное семя, а нам ни хрена! – Он подставил ладонь под струю и засмеялся. – Вот и мне немножко перепало! А то все только тварям беззаботным достается! Был у меня друг, Миша.
   Витяем звали. Мы прошли с ним сквозь огонь и воду. Он как-то ловко до всего докумекал. Сказал однажды: «Иначе не выжить», – и влез в петлю. Я же ничего не понимал и до сих пор разобраться не могу. А те, кто говорит, что поняли, прозрели, что на них спустилась божья благодать, по-моему, врут или обманывают сами себя. – Он замолчал, убрал руку из фонтана, провел влажной ладонью по лицу. – Что притих, праведник? Не согласен – поспорь!
   Ответа не последовало. Шаталин обернулся и увидел, что кресло рядом с ним опустело. Он поискал глазами бородача, но тот исчез бесследно.
   – Привиделся он мне, что ли? – усмехнулся Саня. Встал и направился к выходу, делая всем ручкой – то ли приветствуя, то ли прощаясь, и при этом приговаривал:
   – Большие надежды подаете, господа! Большие надежды!..
   Но Миша не привиделся ему. Меньше всего бородач напоминал бесплотного духа. Наоборот, сейчас он как никогда твердо стоял на земле и по прихоти судьбы, словно добрый молодец из сказки, держал в руках то самое непростое яичко, внутри которого иголочка, а на кончике той иглы…
   Он оставил Шаталина с его пустыми речами и глупыми рассуждениями и поднялся на второй этаж, в кабинет босса. Ему некуда было торопиться. Босс хотел побыть у себя один, чтобы попрощаться с дорогими ему вещами, а до начала операции оставалось еще уйма времени, но и находиться в обществе бывшего начальника бородач не мог. Даже в эти последние часы своего босса он боялся быть скомпрометированным в глазах Георгия Михайловича. Мало ли что взбредет в голову этому дураку, этому пэтэушнику! Он сегодня уже отличился! А какие в клубе уши, какие языки, это Миша знал, как никто другой! Целых два года состоял в личных осведомителях Лося, подслушивал, подсматривал и доносил, доносил, доносил…
   Георгий Михайлович сидел за массивным дубовым столом и разбирал бумаги: одни сжигал тут же в растопленном по этому случаю камине, другие складывал аккуратной пачкой в раскрытый сейф.
   – Что там слышно внизу? – поинтересовался он у вошедшего.
   – Все спокойно, как всегда, – ответил тот.
   – Шаталин угомонился?
   – Угомонили.
   – Надеюсь, обошлось без кровопролития? – усмехнулся Лось.
   – Ай! – махнул рукой бородач, как бы давая понять, что и говорить о таком никчемном предмете не стоит.
   – Не очень-то, я вижу, ты расположен к своему начальнику. Завидуешь, наверно?
   – Чему завидовать, Георгий Михайлович?
   – Неужто нечему? Саня – парень толковый, предприимчивый, начал почти с нуля, а как раскрутился!
   – Сейчас таких Сань пруд пруди!
   – Завидуешь! – заключил босс и сразу как-то посерьезнел, переключив разговор на другую тему:
   – Вот что, Миша. Здесь все должно оставаться в полной неприкосновенности до прихода нового босса.
   Он бросил в огонь последнюю пачку бумаг, пошу-ровал кочергой золу. В кабинете стояла невыносимая жара. Распущенные длинные седые волосы «крестного отца» были совершенно мокрые, будто их только что обдали из душа.
   Раскрасневшееся худое лицо с набрякшими жилками на висках выдавало крайнюю озабоченность. Он выпрямился. Прошел к сейфу. Достал отгуда небольшой запечатанный конверт, повертел его в руках.
   – Я тебя назначаю распорядителем во время «моих похорон». Все устроишь честь по чести, чтобы ни одна сволочь не догадалась о подмене. В этом конверте… – Он помахал им в воздухе. – Мое завещание. Вскроешь после поминок, когда все соберутся в этом кабинете, чтобы выбрать нового босса. Вскроешь при всех. Ключи от сейфа получишь в последний момент. – Он положил конверт на прежнее место и закрыл сейф.
   – В этом конверте вы не забыли мне отвести какую-нибудь роль? – показал зубы Миша.
   – Не торопись, дружок, – похлопал его по плечу Лось. – У тебя все еще впереди. После моего ухода ты поднимешься довольно высоко. Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал. А сейчас – в путь. Наш американский господин уже заждался.
   Они вышли из клуба в первом часу ночи, когда в городе поселился мрак.
   Прежде чем сесть в БМВ, босс обернулся, грустными глазами оглядел здание клуба – свое детище, еще не достроенное до конца. Бассейн на крыше открывать молодым, для них и задумано развлечение, а его старым костям лучше погреться на солнышке, на американском солнышке.
   – Трогай! – по привычке скомандовал шоферу босс и подумал, что даже эта невинная команда произносится им в последний раз.
   Отправляясь в загородное путешествие, в свой небольшой пансионат-гостиницу, он решил обойтись без охраны. Недоумевающие телохранители, которым в последние дни ведено было вообще ни на шаг не отходить от босса, остались на всю ночь в клубе. "Пусть повеселятся ребятки! Им предстоят дни траура и воздержания, – с теплотой подумал о них Лось, а потом посмеялся над собственной наивностью:
   – Как же! Будут они по тебе скорбеть, старый хрен!"
   Прибыв в пансионат, они первым делом уединились, чтобы вдвоем еще раз обсудить план операции. Лось откинулся на спинку мягкого просторного кресла, приняв излюбленную позу, а бородач почему-то докладывал стоя.