– А их пустят?
– Я сам пущу.
Все это, само собой, понты. Никакого бухла пацаны не принесут, наоборот, сами захотят бухнуть на халяву, но меня это сейчас не волнует.
Родоки и учителя – еще за столом. Директор разливает водку. Ничего себе. Значит, кто-то из родоков принес. А нам, значит, нельзя.
Классной стыдно, что мы их засекли – вся покраснела, начинает заговаривать зубы:
– А почему вы не танцуете, ребята?
– А мы уже потанцевали, сейчас вот лимонада попьем – и обратно, – говорит Князева.
Я незаметно беру из-под стола пузырь, сую под пиджак.
Выпиваем винище в мужском туалете на втором – опять из горла. Я ставлю бутылку за унитаз, вынимаю «Космос».
– Дай и мне, – говорит Князева.
Я сую ей сигарету, щелкаю зажигалкой, подкуриваю ей и себе.
– Ну, вы как хотите, а мы – танцевать, – говорит Бочарович. Они с Антоновым уходят, мы с Князевой остаемся вдвоем.
– Решил уже, куда будешь поступать? – спрашивает она.
– В «машинку» скорее всего. А ты?
– В Москву, в МГУ на геофак. Там конкурс небольшой – может, поступлю. После такой школы, как наша, особо никуда не поступишь. Я вот с репетитором занимаюсь, только, наверно, уже поздно спохватилась.
Князева смотрится классно – в синем платье чуть ниже колена, в черных колготках, накрашенная.
Я открываю окно, выкидываю бычок. Внизу – трое пацанов. Они на год меня младше, в том году закончили восемь классов и ушли в учило.
– Здорово, Бурый! – орут они. – Открой дверь, пусти нас.
– Рано еще. Позже подходите. Сейчас вас сразу засекут и выгонят.
– Не пизди ты, мы тихо будем сидеть.
– Сказал – потом.
Закрываю окно. Князева кидает бычок в унитаз и смотрит на меня. Пусть смотрит, сколько хочет, мне все равно.
Идем с ней в зал танцевать, влазим в чей-то круг. Смотрю – рядом Классная, математица, директор. Все танцуют – крутят жопами, трясут руками. Ничего себе.
Между песнями директор наклоняется мне к уху. От него неслабо тянет водкой.
– Сергей, ты должен знать, где здесь поблизости можно купить водки.
– Да, конечно.
– Вот держи. – Он вытаскивает из кармана пятидесятку. – На три бутылки хватит?
– Должно хватить. Обычно по пятнадцать.
– Вот и хорошо.
Я выхожу из зала, спускаюсь по лестнице, открываю щеколду. Человек пять пацанов – тоже семьдесят третий год – толпятся на крыльце.
– Привет, Бурый. Мы пройдем, а?
– Ну проходите, только особо не светитесь, хорошо?
– Ладно, не сцы.
Иду на точку в своем подъезде, беру три пузыря. Сую их под ремень, забираю пятерку сдачи. Уже темно – часов одиннадцать или больше.
Подхожу к школе – дверь закрыта. Про это и не подумал. Молочу в дверь – не открывают. Иду за угол, к окнам столовой – может, оттуда кто увидит. Машу руками, ору, потом опять иду к двери. Открывает почему-то мой батька.
– Привет. А я решил прогуляться по школе, слышу – кто-то стучит. Ты куда ходил?
– Директор за водкой посылал.
– А, водочка – святое дело. – Батька уже нормально датый. – Думаю, он не обидится, если мы для начала понемножку с тобой – за твой выпускной, а?
– Само собой, не обидится.
Мы заходим в туалет, я достаю один пузырь, даю батьке. Он открывает.
– Ну, за твое окончание школы, сынуля.
Он отпивает из горла, потом – я.
– А теперь пошли туда, где все, – говорит батька. – Нехорошо в такой день откалываться от коллектива.
Я нахожу директора, отдаю ему водяру и пятерку сдачи.
– Мы тут по чуть-чуть выпили с моим отцом…
– Ничего, все нормально. Пошли в столовую – еще понемножку.
За столом – директор, химик, военрук, Антонов и Князева.
Директор разливает водку.
– Ну, за вас, ребята. За наших лучших учеников.
Охереть надо – я тоже в лучшие затесался.
Пьем, закусываем тортом.
Я вылезаю из-за стола и иду в актовый зал. Моргает цветомузыка, танцует толпа всякого народа – пацаны с района, бабы, девятиклассники, чьи-то друзья и подруги. Танцевать лень, да мне и так уже хорошо. Я сажусь на стул в углу.
Подходит мамаша.
– А, вот ты где. А я тебя ищу. Мы с отцом уходим. Мне завтра рано на работу, и ему тоже не стоит здесь оставаться: кто-то принес водку. Смотри, чтобы все было нормально.
– Да, обязательно.
Она уходит. Я вырубаюсь.
Открываю глаза – рядом на стуле спит Батон. Я не знал, что он придет. Народу стало меньше – видно, уже поразбегались.
Выхожу в коридор, иду по третьему этажу. Темно. В классах ремонт, парты выставили в коридор. Около «истории» на партах сидят Князева и Жора – он в том году закончил восемь классов, учится в строительном технаре. Они сосутся. Я поворачиваю назад.
В начале коридора высунулся в окно Антонов. Я хлопаю его по жопе.
– Ну, как?
Он поворачивается – морда вся белая. Видно, тошнил.
– Все в порядке.
– Ну и хорошо.
Подходит Классная – бухая и веселая.
– Вы не представляете, как я волновалась, ребята. Это же мой первый выпуск. – Она смотрит на Антонова, но не видит, что ему херово. – А вы встречать рассвет идете?
– Да, идем, – говорю я.
Встречать рассвет идем к Днепру. Наш класс, кроме двух или трех баб, Классная и директор. «А» класс не идет.
У директора из кармана торчит бутылка водки, заткнутая салфеткой.
Бабы идут, взявшись за руки, поют «Белые розы». Мы с Антоновым – самые последние. Ему уже лучше.
Проходим через Горки, спускаемся к Днепру, садимся на траву. Я подстилаю свой пиджак, и мы усаживаемся на него вдвоем с Князевой. Сухие и Антонов тоже сажают баб на свои пиджаки.
Директор достает пузырь и пластиковые стаканы. Наливает, мне, Классной и Антонову.
– Кто еще будет, ребята? Сегодня такой знаменательный день, что и выпить – не грех.
Больше никто не хочет.
– Ну, как знаете, – говорит директор. – За ваше светлое будущее. Я искренне верю, что оно у вас будет светлым. В стране произошли перемены, у вас сейчас намного больше возможностей.
Выпиваем, и директор сразу разливает остаток водяры. Получается по три капли.
Солнце только что взошло и висит над Днепром, над микрорайонами на том берегу, над портом и новым мостом. Князева прижалась ко мне, я обнимаю ее за плечи.
– Наверно, уже пора по домам, ребята, – говорит Классная. – Отоспитесь сегодня, а завтра придете за документами. Я характеристики подготовлю.
* * *
Поднимаемся с Олькой по лестнице в моем подъезде. Она сама захотела приехать на Рабочий. Говорит – ты в институт готовишься, у тебя времени мало.
Родоки дома, поэтому ко мне не пошли, просто погуляли по району. Потом я ей рассказал, что загорал на крыше, и она прицепилась: давай поднимемся с тобой, хочу на крышу.
На пятом Сергеевна из сорок девятой расстилает перед дверью мокрый половик.
– Куда это вы собрались?
– На крышу, тетя Люда, на крышу. Хотим прыгнуть вниз – посмотреть, насмерть или нет.
Людка качает головой: придурки, что с вас возьмешь? Олька улыбается. Она сегодня похожа на совсем малую – в шортах и польской майке с микки-маусом.
Я первый лезу по железной лестнице, открываю люк и помогаю подняться Ольке.
Уже темно. Торчат на фоне неба антенны, светятся красные огни на трубах завода Куйбышева. Мы подходим к краю.
– Страшно, – говорит Олька и отступает назад.
Садимся около будки, в которой люк. У меня пузырь «Агдама» – я его взял в батькином загашнике. Вырываю пробку перочинным ножом, передаю бутылку Ольке. Она отпивает и отдает мне назад. Я тоже отпиваю.
Достаю пачку «Столичных», вытаскиваю по сигарете себе и ей, подкуриваю.
Внизу гудят троллейбусы, стучат по асфальту каблуки.
Я отпиваю еще.
– Как выпускной? – спрашивает Олька.
– Я ж тебе уже все рассказал.
– Нет, я вообще спрашиваю – что ты сейчас про это думаешь? Вот ты вчера закончил школу.
– Да ничего я особо не думаю. Закончил – и закончил.
Внизу чья-то мамаша орет:
– Саша! Саша! Быстро домой!
– Меня так тоже допекала мамаша, когда малый был, – говорю я.
– А меня и сейчас еще допекает, если хочет повыделываться.
Я выбрасываю бычок. Искры от него разлетаются по крыше. Придвигаюсь к Ольке, мы сосемся. Потом я беру бутылку, делаю глоток и передаю ей.