Крапп Раиса. Пересекающий время. Книга первая: Андрей Граф, хронотрансатор

   Андрей успел заказать продукты, получить их, решить все дела с коллегами, накрыть красивый стол, а девушек все не было. Поскучав, Андрей снова машинально взял привезенную Линдой папку, раскрыл ее, вчитался в текст, написанный на мертвом теперь языке, – он погиб вместе с Планетой, с людьми, говорившими на нем. Эти документы были копиями, снятыми Хроносами с подлинников. Кажется, он слишком углубился в них, потому что когда поднял голову, Линда с Адоней стояли в дверях. Андрей закрыл папку и положил ее мимо столика. Он стоял и как истукан, молча смотрел на Адоню, не в силах оторвать глаз. Он поверить себе не мог, что это она, что за какой-то час она смогла стать такой ошеломляюще красивой.
   Ее смуглая, чисто вымытая кожа матово светилась, на скулах горел румянец смущения. Линда даже успела смоделировать для Адони платье, отослать заказ и получить его по базовой пневмопочте.
   – Мать честная!.. – наконец выговорил Андрей.
   – Комплимент у тебя на редкость содержательный, – хмыкнула Линда. – Хорошо хоть – не онемел. Теперь твоя очередь нас удивлять. Показывай стол.
   Обед затянулся. Адоня, ошеломленная всем, что с ней произошло, пребывала в состоянии легкой опьяненности, ей не верилось, что все это – вправду. Она пугалась мысли, что это скорее похоже на сон, чем на правду, а на самом деле ничего этого нет, не может быть, потому что слишком невероятно…
   Она услышала, как Линда сказала:
   – Мне пора. Я рада, что приехала к вам.
   Адоня спохватилась, взглянув в сумеречное окно:
   – Ох, мне тоже давно пора.
   Она сказала это с таким явным сожалением, ей очень не хотелось расставаться с удивительной сказкой.
   – Пообещай, что в следующий раз ты будешь моей гостьей, – сказала Линда, обменявшись с Андреем коротким взглядом. – Договорились, Адоня?
   После первого ужина последовал второй, третий. Все на Комплексе знали, что Линда подружилась с маленькой горожанкой, и частенько привозит ее к себе в гости. Румовский и Калныньш были возмущены такой самодеятельностью, даже заготовили приказ о выговоре Линде за самовольничество. Но Граф заявил, что в данном случае выговор они должны объявлять ему, так как Линда действовала с его разрешения, отнюдь не самовольно. А он исходил из следующих соображений: с согласия руководителей он вводит Лиенту в свой мир, значит, никто не собирается делать из Нового Эрита заповедник с сохранением их уровня развития, рано или поздно начнется проникновение более высокой цивилизации в мир эритян, что и происходит в отношении Лиенты. Так почему того же нельзя Линде по отношению к юной эритянке, если та по уровню сознания вполне к этому готова.
   – Знаешь, с Разведчиками лучше не связываться, – сказал Румовский. – Ведь знаю, что нарушение и произвол, а у них – логика. Ладно, Бог с вами, живите. Но уважьте мою личную просьбу – удержитесь от распространения подобных инициатив.
   А Линда в самом деле привязалась к девушке. Андрей и не ожидал этого от сдержанной, рациональной Линды и с приятным удивлением видел, с какой трогательной заботой она относится к своей младшей подруге. Линда, а не он, ввела Адоню в семью Разведчиков.
   Однажды она привезла Адоню на Комплекс и пригласила друзей. Знакомить никого не надо было – Адоня со всеми встречалась в поселке и знала каждого. Кроме того, ей о них рассказывала Линда. И все же ее охватила робость, когда она встретилась с ними здесь, а не у себя в поселке. Адоня смущалась, краснела, терялась, едва только к ней обращались; сама себе казалась смешной, глупой, неуклюжей дурнушкой. Она боялась сказать что-то не так, сделать не то – и Андрею с Линдой будет за нее стыдно…
   Но Глеб рассказывал такие смешные истории, что невозможно было не рассмеяться от души; если же при этом начинал хохотать Стефан, то все принимались смеяться во второй раз, потому что тоже нельзя было удержаться. А Антон удивительно хорошо пел баллады лугар. И все так заботились о ней. Она совсем не потерялась среди удивительно красивых великанов. И рядом был Дар – его голос, смех, глаза… Адоня и не заметила, как прошла ее скованность, она почувствовала себя на редкость легко. Дома Адоня считалась молчуньей, но оказывается, она умеет говорить очень веселые вещи, а когда Антон забыл слова баллады, она с удовольствием спела с ним вместе. А потом Глеба учили танцевать зажигательный танец лугар торинду. Арне и Андрей играли на гитарах, Стефан соорудил подобие кастаньет, остальные отбивали ритм на перевернутых тарелках. Линда с Мирославом и Адоня с Глебом отплясывали торинду. Было ужасно шумно и смешно, потому что у Глеба ничего не получалось, – он постоянно путался в своих длинных ногах и музыканты от хохота сбивались с ритма. Кончилось тем, что Глеб рухнул на Стефа, сломал его кастаньеты и все попадали от смеха. Не скоро успокоившись, единогласно решили лучшим танцором объявить Глеба, потому что все остальные отнеслись к делу крайне легкомысленно, а Глеб танцевал очень старательно, мужественно и самозабвенно.
   До темноты дом Линды звенел от смеха на зависть остальным обитателям Комплекса. Все знали – Разведчики хоть работают, хоть веселятся – будто последний день живут.
   Домой Адоню провожал Андрей. Было темно, и он не стал вводить ее в состояние сна. Она бросила на него недоуменный взгляд, медленно отвернулась, сидела тихая и молчаливая.
   – Тебе хорошо было? – спросил он.
   – Мне так хорошо, что плакать хочется, – вздохнула Адоня, ткнулась лбом Андрею в плечо.
   – Ты же говорила, от радости не плачут.
   Адоня невесело улыбнулась:
   – Я тебя обманула.
   Глейсер бесшумно опустился на темную поляну. Они вышли из него, остановились. Сумрачные заросли теснились вокруг, там не было ни души – Андрей, как всегда, проверился, избегая посторонних глаз. Адоня повернулась к нему, подняла неясное в полумраке лицо.
   – Ан…д…рей… – медленно проговорила она. – Так странно называют тебя твои друзья. Почему?
   – Это мое имя.
   – А – Дар?
   – Так назвал меня Лиента.
   – Я хочу называть тебя Анд…рей, как друзья зовут.
   – Это трудное имя. В вашем языке нет подобного сочетания звуков, он мягче, певучей, чем наш.
   – Я научусь. Твое имя что-то значит? У нас каждое имя еще другой смысл имеет.
   – Кажется – "мужественный".
   – О… тебя не пожалели…
   – Иди, Адоня. Поздно, отец волнуется.
   – Я не хочу туда. – Голос ее был грустным. – Сразу все кончится… я не хочу.
   – Тогда иди и вернись. Я буду ждать тебя.
   – Ой! – радостно встрепенулась она. – Я быстро! Я скажу отцу, что у Майги буду! Я быстро, Дар!
   – Я буду ждать у реки.
   Адоня метнулась через поляну, белым пятнышком промелькнуло за деревьями платье. Андрей длинно вздохнул, запрокинул голову в вызвездившееся небо. Ах, как хотел бы он так же безоглядно следовать велениям своего сердца.
   Глейсер унес их в сторону от поселка к реке, где у них был свой заветный уголок. На песчаный берег половодье вынесло большое дерево и, обессилев, оставило его до следующего разлива. Уютную развилку в ветвях они выстлали мягкой травой и широкими листьями с бархатистой, теплой поверхностью. Теперь здесь можно было расположиться с не меньшим комфортом, чем в широком кресле. Глейсер повесил над ними большую невидимую защитную сферу, оградив от всего мира.
   Андрей лег на теплую, прогретую солнцем траву, закинул руки за голову. Адоня села рядом, натянула на колени платье, обхватила их руками.
   – Андрей… – сказала она, – расскажи мне сегодня о себе.
   – А о чем же мы столько дней говорили?
   – Обо всем, только не о тебе. Про всех, кто вокруг тебя… Странно, и Линда, тоже…
   – Что?
   – Линда рассказывала мне про вас, про каждого. Мне кажется, я про твоих друзей много знаю, только не про тебя.
   – А у Линды почему не спросила?
   – Я спросила. Я могу сказать, что она рассказала про тебе. Хочешь?
   Андрей пожал плечами.
   – Да не сказать, что очень хочу.
   – Нет, я скажу. Я попросила: "Расскажи про Дара". Она спросила: "Про Анд…рея?" и замолчала. Я ждала, что она заговорит, а она молчала и улыбалась себе, мыслям своим. Потом вздохнула и сказала: "Андрей это… Андрей". Вот и все.
   – М-да. А я уже почти заслушался.
   – Почему Линда не захотела о тебе говорить? Это нельзя?
   – Да отчего же нельзя!?
   – Я не знаю. Я не знаю, почему мне нельзя знать о тебе, почему нельзя видеть твою страну. – Андрей медленно повернул голову, внимательно посмотрел на Адоню. – Где твоя страна Земля? Мне кажется, ты не сказал чего-то… главного. Вы странно живете. В вашем поселке что-то не так… непостоянно. В нем тот же дух, который живет во временных стойбищах охотников, когда они уходят далеко от дома. В вашем поселке нет детей. Может быть… ты хочешь, чтобы я спала… ты боишься, что я увижу…
   – Что? – он сел, привалился спиной к стволу дерева.
   Она беспокойно обернулась:
   – Дар… Ты сердишься?.. – Адоня нервно вздрогнула, от реки тянуло свежестью.
   Андрей снял куртку, завернул в нее Адоню и оставил руки свои на ее плечах, посмотрел в близкие глаза.
   – Я знал, что ты начнешь спрашивать, ждал этого. У тебя ведь не только это, еще много других вопросов?
   – Да…
   – Я буду отвечать тебе. Коль вопросы созрели, значит, ты готова и ответы услышать. Только вот… день сегодня был такой радостный… А это все серьезно очень… и не так уж весело будет тебе слушать. Может быть, не сегодня?
   – Говори, пожалуйста, – тихо попросила Адоня. – Сегодня тот день. Можешь ли ты объяснить мне, почему мы такие разные, почему вы так много знаете? Кто вас научил? Почему мы не знаем? У нас стрелы, топоры, у вас – стеклопласт, металл, чудо-машины. Я не знала, что мое платье такое грубое, пока Линда не надела на меня то, другое… Почему ты такой одинокий, Дар? Ты добрый, сильный, я не знаю никого, кто бы так болел о других, ты всех жалеешь. Но разве тебе самому не надо, чтобы тебя пожалели? Твое имя… Известно, когда нарекают ребенка, смягчают его судьбу или наоборот… Тебя не пожалели. И никто не жалеет… Так нельзя. Где твоя семья, Дар? Кто ты?
   Андрей сжал ее руку, она замолчала. Помедлив, он проговорил:
   – Наверно, ты дольше задавала эти вопросы, чем я смогу на них все ответить. – Опять помедлив, он поднял руку, сказал: Посмотри.
   Адоня запрокинула голову.
   – Помнишь, я говорил тебе про звезды?
   – Да, ты говорил, что это не искры от костров и не светлячки.
   – …что это другие миры.
   – Да, я помню, – планеты и солнца. А на планетах живут разные существа и солнца их греют. Зачем сейчас ты про это?
   – Земля – не страна. Такой нет страны. Это название планеты. Она вон в той стороне, но очень далеко, ее не видно. Мы оттуда пришли.
   Адоня не шелохнулась, будто окаменела. Потом отстранилась, окинула взглядом его лицо, будто увидела впервые, тихо провела по щеке кончиками пальцев.
   – Гость… – голос ее вздрогнул. – Вот что значит – гость… Я знала, – ты не такой, как мы, но настолько… – она подняла глаза к небу, вдруг зажмурилась, замотала головой. – Не хочу их видеть! Не хочу, чтобы они были!
   Она порывисто обняла Андрея, уткнулась лицом ему в шею, как будто всем своим существом хотела удержать его.
   Андрей гладил ее спину, вздрагивающие плечи, волосы. Потом взял в ладони ее лицо, поднял, осторожно коснулся губами мокрых щек.
   – Не плачь, не надо.
   Она вдруг горько улыбнулась.
   – Вот как скоро ты ответил на все мои вопросы, – прерывистый вздох вырвался помимо ее воли. – Чужой, – едва слышно проговорила она. – Какое, оказывается, страшное слово. И все объясняет: и почему мы такие разные, и почему у вас все по-другому, и про поселок – он и вправду временный, как у наших охотников. Значит, твой дом вон там, далеко-далеко, и там тебя ждут?
   – Ты видела мой дом. Другого нет.
   – Но куда ты возвращаешься?
   – Нет такого места. Мы странники.
   – Нельзя всю жизнь идти. Есть дорога вперед, и есть назад. Всегда возвращаются.
   – Мы выбрали себе такое дело в жизни. Нас зовут, и мы приходим, делаем свое дело и нас уже ждут в другом месте.
   – Значит… здесь ты на работе? Мы – твоя работа?
   – Нет, дело у меня здесь совсем другое. А вы – судьба.
   – А твоя семья?
   – Только отец и мама, я тебе о них рассказывал. И еще мой Отряд.
   – А у Стефа, Арне, у других?..
   – У нас нет жен, нет детей.
   – Но почему?
   – Работа у нас слишком ревнивая, она не хочет делить нас еще с кем-то. А человек, который рядом, он требует времени, внимания, заботы.
   – Требует!?. Ты нехорошо сказал. Как можно требовать от любимого человека хоть что-то? Его надо любить.
   – Ну, я мог бы сказать – нуждается. Семья – это дом, он приковывает к земле. Перекати-поле не бывает семейным.
   – Почему приковывает? Разве ваши женщины не могут пойти с вами. Разве твоей жене было бы мало места в твоем доме?
   – Женщины устают, они устроены иначе, они больше любят покой, уют. И потом, каждый человек, хоть мужчина, хоть женщина, находит в жизни свое дело, любимое, от которого трудно отказаться.
   – Не понимаю. Наверно, я что-то не понимаю. Какое дело можно поставить выше счастья быть рядом с любимым человеком? Ради какого дела можно от него отказаться? Семья – вот забота женщины, другой заботе меня не учили. Я не понимаю.
   – А Линда? Разве тебе приходило в голову, что Линде лучше бы позаботиться о муже, о детях, что она занимается совсем не тем, чем положено заниматься женщине?
   – Линда тоже одна? Нет… это несправедливо! Несправедливо, что она тоже несчастна!
   – Она так не считает. Мы ведь свое дело сами выбрали, никто нас не заставлял. И мы совсем не несчастны.
   Адоня печально молчала, потом проговорила:
   – Нет, Дар, неправильно ты говоришь. Мужчина должен делать дело, даже самое трудное. А его женщина должна быть рядом – ждать, встречать, любить, растить его детей. Все это – дом и женщина хранит его. Но вы… совсем другие, – она посмотрела на звезды, вздохнула. – Вы живете иначе, по своим законам и мне ли, дикарке из джайвы учить, как вам надо жить, судить о ваших законах, если вы – вы! – считаете их справедливыми и мудрыми. – Она хмыкнула. – Дети иногда ловят в джайве крикуна и приносят в поселок. Они такие забавные, хотят походить на человека. Я иногда, наверно, казалась тебе такой же забавной.
   – Что ты говоришь? – укоризненно проговорил Андрей. – Неужели ты можешь думать, что все, связанное с тобой, с Эритом для меня ничего не значит, только забава, как крикун для детей. Я все время забавлялся там, в старом Эрите? Это было похоже на забаву?
   – Прости… Прости… Мне плохо сейчас, оттого и слова такие…
   Андрей положил ее голову себе на плечо, прижался щекой к волосам.
   – Поверь мне, завтра все увидится тебе по-другому, не так уж все плохо. У нас говорят – с горем надо переспать
   – Ты уйдешь на свои далекие звезды. Неужели завтра я буду думать, что не так уж это и плохо? – горько проговорила Адоня.
   Андрей молча погладил ее плечо.
   – Но ты прав – завтра все будет по-другому. Я хочу уйти, Дар. Я должна одна обо всем подумать.
   – Почему ты перестала называть меня моим именем?
   – Потому что для нас ты – Дар. Андрей – это не для нас. Я так глупо влазила в твою жизнь, строила соломенный мостик через пропасть, я ведь не знала, что она такая… что через нее нельзя…
   – Она не так уж велика.
   – Не надо говорить всякие слова, Дар… Я хочу уйти.
   Тихий ночной дом с готовностью встретил хозяина – мягко осветилась гостиная, звуки тихой музыки наполнили ее, засветился экран видеофона – сработал авто секретарь. Линда с экрана сказала:
   – Свяжись со мной, как вернешься. Я буду ждать.
   "И будет", – вздохнул Андрей, взял пульт, набрал индекс Линды. Она читала, забравшись с ногами в большое, рыхлое кресло. Линда считала, что художественные тексты можно воспринимать только так – с шелестом страниц, запахом времени, с аурой тех, кто пользовался книгой раньше.
   – Сумасшедшая, ты знаешь сколько времени?
   Сейчас Андрей увидел вдруг Линду как-то иначе. Она была такая домашняя в белой короткой полотняной рубашке-разлетайке, в голубых брючках. "А ее судьба пощадила или она тоже знает боль утраты?" – неожиданно подумал он.
   – Ты чего такой осенний?
   Андрей сел в затененное кресло, потер ладонями лицо.
   – У тебя ко мне дело?
   – Не прячься ты опять в раковину, – с мягким упреком проговорила Линда. – Я уже давно твой союзник, неужели ты не видишь?
   – Как давно?
   – Со Дня Благопреуспеяния. Хотя поняла не сразу.
   Помолчав, Андрей спросил:
   – Мы так афишируем свои отношения?
   – Ты забыл – мне положено читать в человеческих душах. Адоня – это раскрытая книга, ты – другое дело. Но психолог обязан ведать. Так что можешь меня считать немножечко ведьмой.
   – Ты намерена всю ночь удивлять меня подобными откровениями? Я устал.
   Линда подошла вплотную к экрану, приблизила изображение Андрея. Он почувствовал, что не может отвести взгляд в сторону. На его экране ничего не менялось, но показалось, что глаза Линды заполонили его. Андрей прикрыл ладонью глаза.
   – Перестань…
   Услышал, как она тихонько вздохнула, скрипнуло кресло.
   – Что ты собираешься делать дальше?
   – О чем ты?
   – Об Адоне.
   – Что тебя интересует?
   – Узелок тугой завязался, не затягиваешь ли ты его еще туже? Как потом развязывать?
   – Кажется, сегодня я его разрубил.
   – Каким образом?
   – Я рассказал, что Земля – не страна.
   – Жаль, что именно сегодня.
   – Так получилось.
   – Что Адоня?
   – Плохо.
   – Почему бы тебе ни взять ее в жены? Она слишком тебя любит, так только один раз в жизни можно, поэтому ни с кем кроме тебя Адоня не будет счастлива.
   – Со мной меньше, чем с кем-либо другим, – зло бросил Андрей. – Тебе ли я должен говорить об этом.
   – Как знать. У Адони совсем другая психология, другие ценности.
   – Не надо. Однажды мне пришлось резать себе живые ткани без анестезии, сегодня было примерно так же. Зачем ты предлагаешь мне начать экспериментировать, когда почти все кончилось?
   – А если не кончилось? Если это "почти" станет мертвым якорем?
   – Линда, ты любила когда-нибудь?
   Ее глаза как-то странно вздрогнули, она встала, отошла в глубь комнаты, обернулась, покачала головой.
   – Что ж ты так, без подготовки? – улыбнулась она. – Странно, что ты спросил. Ты ведь воспринимаешь меня почти как бесполое существо.
   – Неправда.
   Она беспечно махнула рукой.
   – Да так и лучше. Но что значит – когда-нибудь? Я любила и люблю. И даже по-своему счастлива. Мне радостно быть рядом с человеком, которого люблю, и смею надеяться, что он считает меня своим другом. Но мне легче, чем тебе – он ни о чем не подозревает, иначе все усложнилось бы и мне, скорее всего, пришлось бы уехать. Так что, извини, командор, имени его даже перед смертью не назову.
   – Но несложное логическое построение говорит, что он из Отряда? – Линда промолчала. – В таком случае ты ведь тоже могла бы попытаться создать семью.
   – Это со мной-то? Я ведь не Адоня, я продукт своего времени, да еще какой. Ты же знаешь, я только твое руководство признаю, да и то, может лишь оттого, что по должности положено. А назови мне хоть одного из Отряда, кто захочет у жены под каблуком сидеть? Да мне такой и не нужен. Ну, а во-первых – моя любовь без взаимности. Ладно, не пожалеть бы мне завтра о том, что наговорила тебе. Я только хочу, чтобы ты знал – я с вами, я ваш союзник, не прячься ты от меня, как устрица в раковину. И не изводи себя, пусть все будет, как будет, ты же знаешь закон высшей справедливости – гармония не лжет.
   Утром Андрей связался с Адоней.
   – "Ты спала?"
   – "Не знаю".
   – "Понятно. Я приду вечером".
   – "Ты сам хочешь?.."
   – "Да".
   Андрей и в самом деле не собирался начинать все с начала. Но оставлять ее в тяжелой депрессии? Он должен был найти какие-то утешительные слова, вернуть ей способность радоваться жизни.
   Отряд готовил программу большого, многодневного перехода для Андрея и Мирослава. Свободного времени у каждого оставался самый минимум. День бесшабашного веселья у Линды был короткой передышкой. Сегодня все были собраны, активны, немногословны – каждый знал свое дело и выполнял его предельно профессионально.
   Как обычно, если Андрей заходил в поселок, Адоня дожидалась его на краю поляны, сидя между корнями большого дерева. Всякий раз она чутко улавливала звук его шагов и выбегала навстречу. Сегодня она не услышала, неподвижно сидела, положив голову на согнутые колени, полу прикрытые ресницами глаза смотрели в пустоту и ничего не видели. Она вздрогнула, когда Андрей опустился перед ней на траву.
   – Я тебя испугал?
   – Я задумалась…
   – Не страшно тебе здесь в сумерках?
   – Нет. Крупные звери еще не вышли.
   – Я не мог раньше прийти.
   – Ничего.
   – Куда полетим? В день или в ночь?
   – Зачем тебе? Ты снова меня жалеешь? Ты мог не приходить, я ведь теперь все понимаю.
   – Что ты понимаешь? Что?
   – Свое место…
   – Что ты вообразила!? Что все это время я только и делал, что нянькался с тобой? Ах, бедный ребенок, пора пойти и дать ему сладенького! А то, что мы вместе пережили, это все к черту!?
   – Дар!..
   – Ты сказала, что мы одиноки. Да, наверно, в этом наша слабость, тут гордиться нечем. Но это пол-одиночества, когда рядом друзья. И только близкий человек способен доставить самую сильную боль. Мы не одиноки, пока нас не бросают друзья, – с искренней горечью проговорил Андрей.
   Адоня стояла перед ним на коленях, вцепившись в его руку, смотрела широко отрытыми глазами.
   – Нет!.. Нет!.. – повторяла она в отчаянии. – Не говори так!
   Он оборвал себя, провел ладонью по лбу. "Хорош утешитель…" Посмотрел в переполненные болью глаза, взял ее горячую руку, прижал к своему лицу. Адоня выдавила дрожащую улыбку, робко проговорила:
   – Не сердись… Но я не верю, что могу быть другом тебе, ты просто жалеешь… Лиента – да, это понятно, но я… Что я могу дать тебе?
   – Ты цены себе не знаешь, Адоня. Да ты знаешь, что вчера влюбила в себя весь мой Отряд?
   – Это неправда, – мягко упрекнула она.
   – Ты так часто ловила меня на вранье?
   Андрей не хитрил, Адоня и в самом деле покорила Разведчиков искренностью и чистотой чувств, своей непосредственностью, женственностью, столь пленительной, которую уже почти утратили независимые и свободолюбивые современницы.
   В редкие и короткие встречи теперь все было почти как раньше, только отношения их стали еще более сдержанными, в самом деле, сделались чисто дружескими. Андрей мог быть доволен собой: он нашел, казалось, не существующий выход и перевел (почти безболезненно) их взаимоотношения в другое русло. Только грустно было видеть печаль, растворенную в глубине аквамариновых глаз, и улыбалась она реже, и смех перестал быть таким беспечным.
   Линда относилась к девушке с еще большей теплотой и заботой. Если Андрей был занят и не мог вырваться в поселок, она выкраивала хоть четверть часа, чтобы повидаться с Адоней.
   Подготовительная программа шла к завершению. К огорчению эритян и землян сеанс Андрея и Мирослава совпадал с праздником Высокого Солнца, праздником свадеб. К нему уже начали потихоньку готовиться, но всегда радостное ожидание его на этот раз омрачалось вестью об отсутствии желанных гостей. Хоть пятеро других членов Отряда оставались на Базе, они будут составлять две контрольные группы. Ильину отводилась функция обязательного резерва, значит, он постоянно должен находиться в готовности заменить любого из контрольной четверки.
   Перед погружением, как обычно, был день психологической разгрузки – день отдыха. Андрей быстро привел свои дела в порядок и прилетел в поселок попрощаться перед долгим отсутствием.
   – Возвращайся поскорее. Все печалятся, что на нашем празднике не будет самых желанных гостей.
   – Иначе никак нельзя. Мне и самому жаль. Ну что поделаешь, не последний праздник.
   – Пусть будет легким ваш путь и скорым возвращение, – пожелал Лиента.
   Часы пролетели, как минуты. Уже в сумерках глейсер вынес их к поселку.
   – Андрей, это не будет так долго, как зимой? Тебя ничто не задержит?
   – Если ничего не случится, я вернусь через три недели.
   – А случится?
   – Тогда раньше.
   – Хоть бы… Ой! – прижала она ладонь ко рту. – Нет-нет, пусть с тобой ничего не случится, возвращайся в срок.
   Андрей рассмеялся:
   – Ты чуть не пожелала мне неудачи?
   – Там, куда ты идешь, будет опасно?
   – Обычная работа. И Мирослав всегда будет рядом. Не волнуйся за меня.
   – Разве я могу?
   – Ты грустная сегодня. Оттого, что несколько дней не увидишь меня? Это моя работа.
   – Я сегодня постоянно думаю, что когда-нибудь ты вот так же придешь попрощаться… Но тогда ты уйдешь навсегда. Наверно поэтому мне кажется – ты совсем уходишь.
   – Вот придумала! Всего-то на три недели.
   – Да я все понимаю, – она подняла лицо к небу, глаза ее вдруг наполнились слезами, брови надломились, с неожиданным ожесточением она проговорила: – Ненавижу их!
   – Адоня, Адонюшка, что с тобой, девочка? Не надо их ненавидеть. Знаешь, они очень красивые и разные. Может быть, когда-нибудь ты увидишь это сама.
   – Кто мне покажет? Ты?
   – Пророчить я не умею, это тебе к Майге надо. Но одно я могу сказать и без нее – вы мне все очень дороги, а таких людей у меня не так уж много: мои родители, ребята из Отряда и теперь еще – вы. Мама и отец у меня непоседы, поэтому мы не часто встречаемся, я не могу их видеть всегда, когда захочу. Ребята мои всегда со мной. И единственное место, куда меня будет тянуть – Эрит. Здесь мои друзья, я знаю, что здесь мне всегда будут рады, я не лишний. Сюда я непременно захочу вернуться из любого далека.