Страница:
Но Фока во все время, пока Зоя была у купцов, старался держаться незаметно, да и сама посетительница мало обращала на него внимания.
Когда они увидели приближающихся князей, то сразу поняли, что ничего особенного не произошло, и их темные замыслы не были открыты: или Фока ошибался, или Зоя не видела, или не узнала его…
Приветливые улыбки князей окончательно их ободрили.
Лаврентий Валлос поспешил во главе своих товарищей выбежать навстречу князьям и издали еще подобострастно приветствовал их низкими поклонами.
– Привет вам, могучие правители великого северного народа! – говорил он. – Ваш приход – ни с чем не сравнимое счастье для нас, бедных мореходов; ради него мы готовы забыть все ужасы пройденного нами трудного пути среди бесконечных опасностей, туманов, мрака… Да и что нам туман и мрак, когда у нас теперь проглянуло из туч ясное солнце!
Все это он говорил таким убедительным тоном, как будто и в самом деле чувствовал, что говорит…
– Привет вам, привет вам, привет! Благословенны вы, озаряющие нас, бедняков, своим лучезарным светом!
– Примите и от нас, и от народа нашего также приветствие, – милостиво отвечали Аскольд и Дир. – Только вряд ли вы большую прибыль увезете от нас в этот ваш приезд.
– О, разве только прибыль нужна нам?… Мы счастливы уже тем, что видим лицо ваше и дышим воздухом вашей великой страны.
Обмениваясь такими приветствиями, князья спустились к самым ладьям и взошли на них. Здесь им поспешили подать золоченные троны. Аскольд и Дир сели на них, их дружинники разместились около них полукругом. Валлос подал знак, чтобы несли подарки, но Аскольд остановил его.
– Погоди, гость, – сказал он, – прежде чем ты покажешь нам свои товары, мы будем вести речь о многих делах с тобой и твоими людьми…
– Как ты добр, светило полночных стран! – воскликнул Валлос, хотя его сердце дрогнуло от этого княжеского обращения.
"О чем он? – подумал купец. – Уж не открыты ли мы?”
Но он сейчас же ободрился.
Обращение князей было приветливо, взор был полон ласки. Вообще не было ничего такого, что могло бы предвещать собой грозу.
– Слушаю тебя, повелитель, – кланяясь, проговорил он, – слушаю и готовлюсь отвечать вам по силе моего крайне немудрого разума…
– Вы из Византии?
– Из града царя Константина…
– Что там говорят о нас?…
Валлос на минуту задумался.
– Позволь мне говорить правду, несравнимый, – вымолвил, наконец, он. – Говори, мы тебя слушаем!
– Вся Византия, от края до края, дрожит от ужаса. Туда уже пришла весть, что твои храбрые россы готовятся обнажить свой меч против нее. Трусливые сердца в смятении, даже мужественные потеряли голову и не знают, что делать. Одним словом, ужас царит в Византии, и ваша храбрость тому причиною… Горе моей родине! Разве нам, торговым людям, противостоять могучим барсам Днепра… Еще раз, горе, горе, моей родине!
Он закрыл лицо руками и сделал вид, что плачет.
– Мне жаль тебя, гость, – проговорил Аскольд, – но что же делать?! Ты сам должен понимать, что неизбежного не избежать. Мы идем на Византию и не оставим камня на камне!
– Горе, горе! – послышались на судне тревожные восклицания.
– Позволь, великий, последнею милостью твоей воспользоваться нам, бедным людям, – воскликнул Валлос.
– Позволяю!
– Все мы уже много раз пользовались твоим гостеприимством, много раз ели хлеб-соль за твоим столом, – но, увы! Мы погибнем и более уже не придется нам видеть твоего светлого лица и лица великого Дира.
– Что же вы хотите?
– Хотим мы, чтобы ты и твой Дир в память этого приняли от нас наши скромные дары. Пусть они служат вам воспоминанием о нас…
– Хорошо, мы готовы исполнить ваше желание и, верьте, со своей стороны мы также сумеем отблагодарить вас по-княжески.
Валлос сделал радостное лицо и подал знак, чтобы поднесли подарки.
Прямодушный норманн не предугадывал коварства…
13. ДАРЫ ДАНАЙЦЕВ
14. ОТРАВЛЕННЫЕ ЗАПЯСТЬЯ
15. ДВЕ СМЕРТИ
16. ПОСЛЕДНИЙ ПИР
17. ПОХОД
Когда они увидели приближающихся князей, то сразу поняли, что ничего особенного не произошло, и их темные замыслы не были открыты: или Фока ошибался, или Зоя не видела, или не узнала его…
Приветливые улыбки князей окончательно их ободрили.
Лаврентий Валлос поспешил во главе своих товарищей выбежать навстречу князьям и издали еще подобострастно приветствовал их низкими поклонами.
– Привет вам, могучие правители великого северного народа! – говорил он. – Ваш приход – ни с чем не сравнимое счастье для нас, бедных мореходов; ради него мы готовы забыть все ужасы пройденного нами трудного пути среди бесконечных опасностей, туманов, мрака… Да и что нам туман и мрак, когда у нас теперь проглянуло из туч ясное солнце!
Все это он говорил таким убедительным тоном, как будто и в самом деле чувствовал, что говорит…
– Привет вам, привет вам, привет! Благословенны вы, озаряющие нас, бедняков, своим лучезарным светом!
– Примите и от нас, и от народа нашего также приветствие, – милостиво отвечали Аскольд и Дир. – Только вряд ли вы большую прибыль увезете от нас в этот ваш приезд.
– О, разве только прибыль нужна нам?… Мы счастливы уже тем, что видим лицо ваше и дышим воздухом вашей великой страны.
Обмениваясь такими приветствиями, князья спустились к самым ладьям и взошли на них. Здесь им поспешили подать золоченные троны. Аскольд и Дир сели на них, их дружинники разместились около них полукругом. Валлос подал знак, чтобы несли подарки, но Аскольд остановил его.
– Погоди, гость, – сказал он, – прежде чем ты покажешь нам свои товары, мы будем вести речь о многих делах с тобой и твоими людьми…
– Как ты добр, светило полночных стран! – воскликнул Валлос, хотя его сердце дрогнуло от этого княжеского обращения.
"О чем он? – подумал купец. – Уж не открыты ли мы?”
Но он сейчас же ободрился.
Обращение князей было приветливо, взор был полон ласки. Вообще не было ничего такого, что могло бы предвещать собой грозу.
– Слушаю тебя, повелитель, – кланяясь, проговорил он, – слушаю и готовлюсь отвечать вам по силе моего крайне немудрого разума…
– Вы из Византии?
– Из града царя Константина…
– Что там говорят о нас?…
Валлос на минуту задумался.
– Позволь мне говорить правду, несравнимый, – вымолвил, наконец, он. – Говори, мы тебя слушаем!
– Вся Византия, от края до края, дрожит от ужаса. Туда уже пришла весть, что твои храбрые россы готовятся обнажить свой меч против нее. Трусливые сердца в смятении, даже мужественные потеряли голову и не знают, что делать. Одним словом, ужас царит в Византии, и ваша храбрость тому причиною… Горе моей родине! Разве нам, торговым людям, противостоять могучим барсам Днепра… Еще раз, горе, горе, моей родине!
Он закрыл лицо руками и сделал вид, что плачет.
– Мне жаль тебя, гость, – проговорил Аскольд, – но что же делать?! Ты сам должен понимать, что неизбежного не избежать. Мы идем на Византию и не оставим камня на камне!
– Горе, горе! – послышались на судне тревожные восклицания.
– Позволь, великий, последнею милостью твоей воспользоваться нам, бедным людям, – воскликнул Валлос.
– Позволяю!
– Все мы уже много раз пользовались твоим гостеприимством, много раз ели хлеб-соль за твоим столом, – но, увы! Мы погибнем и более уже не придется нам видеть твоего светлого лица и лица великого Дира.
– Что же вы хотите?
– Хотим мы, чтобы ты и твой Дир в память этого приняли от нас наши скромные дары. Пусть они служат вам воспоминанием о нас…
– Хорошо, мы готовы исполнить ваше желание и, верьте, со своей стороны мы также сумеем отблагодарить вас по-княжески.
Валлос сделал радостное лицо и подал знак, чтобы поднесли подарки.
Прямодушный норманн не предугадывал коварства…
13. ДАРЫ ДАНАЙЦЕВ
Дары «бедных людей» были, однако, великолепны.
Чего тут только не было! Вся изобретательность пылкого и пышного Востока, казалось, устремилась на подносимые изделия. Тут были и чудные амулеты, и сверкавшие драгоценными камнями диадемы, и золотые цепи самой тонкой работы, и пурпуровые одежды…
Даже Аскольд и Дир, уже видевшие на своем веку великолепие, не могли скрыть своего восхищения. Об их дружинниках и говорить было нечего. Глаза тех так и сверкали жадностью при каждом новом подарке.
– Говорил я тебе, ярл, что мы должны идти на Византию, – склонился к уху Аскольда Руар, – там много таких драгоценностей, и все они стали бы давно уже нашими, если бы ты не откладывал своего похода…
– Да, да! – прошептал в ответ Аскольд, не спуская восхищенных глаз с подносимых драгоценностей. – Теперь я вижу, что вы были правы, требуя похода.
Купцы заметили, какое впечатление произвели их подарки, и старались еще более усилить его действие, обращая внимание на каждую подносимую ими вещь.
Но вот Валлос сделал знак, и на парчовых подушках ему поднесли два чудных запястья.
Они были из чистого литого золота, все усеянные и снаружи, и по краям, и даже внутри самыми драгоценными камнями. Валлос, поднося эти запястья, повернул их на подушке так, что лучи солнца ударили в них и, отразившись в драгоценных камнях, так и заиграли на них, переливаясь всеми цветами радуги…
Крик восторга и изумления вырвался из груди всех на ладье. Впечатление было произведено чрезвычайно сильное.
– Позволь просить тебя и Дира, – вкрадчиво проговорил Валлос, -надеть эти запястья сейчас, дабы и мы могли полюбоваться их блеском. Аскольд и Дир взяли запястья. Дир уже раскрыл свое, готовясь украсить им свою руку, но в этот момент Аскольд остановил его.
– Погоди немного, друг, – сказал он, – прошу тебя, погоди немного!
Дир удивленно взглянул на него.
– Эти запястья – лучшее из всего, что мы видели до сих пор; ради них одних стоило бы разорить Византию… Но мы уже полюбовались ими, пусть же их увидит и Зоя…
– Ты хорошо придумал, брат! – воскликнул Дир. – В самом деле, пойдем и покажем Зое.
Гримаса недовольства перекосила лица купцов. Они услыхали знакомое имя. Фока не ошибался. Какая же другая как не византийская Зоя могла быть здесь?… Потом князья отложили примерку обновки, и хотя купцам казалось, что они ни за что не расстанутся с ней, но все-таки им хотелось бы, чтобы Аскольд и Дир обновили запястье немедленно, на их глазах.
– Светило севера! – воскликнул Валлос. – Право, мне кажется, что вы должны показаться женщине во всем блеске, чтобы взор ее еще более был прельщен вами.
– Он прав! – воскликнул Дир.
– Нет, брат, прошу тебя, сделаем так, как я говорю, – твердо сказал Аскольд, поднимаясь с трона. – Благодарю вас, гости, за ваши дары. Прошу вас сегодня же на мой честный пир, и там вы получите наши подарки, а пока прощайте!… Идем, товарищи и друзья!
Аскольд и вслед за ним Дир поднялись на сходни и, громко говоря между собой о великолепии полученных даров, стали подниматься в гору.
– Что? – с тревогой в голосе спросил вынырнувший из трюма Фока.
– Взяли.
– Примерили, надели?…
– Нет!
– Проклятье!… Если там Зоя…
– Она там… Они здесь называли ее по имени.
Фока схватился руками за волосы головы.
– Все погибло! Ей известен этот секрет…
Он в отчаянии опустился на палубу.
– Поднимай паруса! – в паническом ужасе закричал Валлос, сам хватаясь за снасти.
И он, и Ульпиан, и все на их ладьях буквально потеряли голову: одни спускали весла на воду, другие развертывали паруса, третьи уже кидались отталкиваться шестами от берега. Все были, как сумасшедшие…
– Стойте, стойте, что вы делаете? – закричал пришедший в себя первым Фока. – Ведь вы прежде времени губите самих себя… Что подумают здесь о вашем бегстве?
– Все равно, не подставлять же свои шеи палачам!…
– Может быть, все еще уладится… Может быть, там другая Зоя, не та, которую я знаю… Может быть, эти варвары уже надели мои запястья.
– Все может быть, а вернее всего – смерть.
– Так или иначе, а все равно смерть, на то мы и шли…
– Спасенье возможно еще, мы на свободе!
– Поздно! Взгляните! – воскликнул Ульпиан и указал рукой на берег.
Оттуда мерными шагами спускались к воде княжеские дружинники. Тут были славяне и норманны; видно было, что они чем-то очень оживлены. Они не переставая говорили друг с другом. Оружие их бряцало, шишаки сверкали на солнечных лучах, а сами они шли, все ускоряя и ускоряя свой шаг.
– Поздно! – упавшим голосом проговорил Валлос. – Они за нами!
– Тогда покажем этим варварам, как умирают византийцы! – воскликнул Фока. – Бегство невозможно, идем к ним сами навстречу… Но что это?
– Дорогие гости! – почти что кричал дружинник. – Князья наши так довольны подарками, что просят вас сейчас же идти в их палаты на честной пир…
Чего тут только не было! Вся изобретательность пылкого и пышного Востока, казалось, устремилась на подносимые изделия. Тут были и чудные амулеты, и сверкавшие драгоценными камнями диадемы, и золотые цепи самой тонкой работы, и пурпуровые одежды…
Даже Аскольд и Дир, уже видевшие на своем веку великолепие, не могли скрыть своего восхищения. Об их дружинниках и говорить было нечего. Глаза тех так и сверкали жадностью при каждом новом подарке.
– Говорил я тебе, ярл, что мы должны идти на Византию, – склонился к уху Аскольда Руар, – там много таких драгоценностей, и все они стали бы давно уже нашими, если бы ты не откладывал своего похода…
– Да, да! – прошептал в ответ Аскольд, не спуская восхищенных глаз с подносимых драгоценностей. – Теперь я вижу, что вы были правы, требуя похода.
Купцы заметили, какое впечатление произвели их подарки, и старались еще более усилить его действие, обращая внимание на каждую подносимую ими вещь.
Но вот Валлос сделал знак, и на парчовых подушках ему поднесли два чудных запястья.
Они были из чистого литого золота, все усеянные и снаружи, и по краям, и даже внутри самыми драгоценными камнями. Валлос, поднося эти запястья, повернул их на подушке так, что лучи солнца ударили в них и, отразившись в драгоценных камнях, так и заиграли на них, переливаясь всеми цветами радуги…
Крик восторга и изумления вырвался из груди всех на ладье. Впечатление было произведено чрезвычайно сильное.
– Позволь просить тебя и Дира, – вкрадчиво проговорил Валлос, -надеть эти запястья сейчас, дабы и мы могли полюбоваться их блеском. Аскольд и Дир взяли запястья. Дир уже раскрыл свое, готовясь украсить им свою руку, но в этот момент Аскольд остановил его.
– Погоди немного, друг, – сказал он, – прошу тебя, погоди немного!
Дир удивленно взглянул на него.
– Эти запястья – лучшее из всего, что мы видели до сих пор; ради них одних стоило бы разорить Византию… Но мы уже полюбовались ими, пусть же их увидит и Зоя…
– Ты хорошо придумал, брат! – воскликнул Дир. – В самом деле, пойдем и покажем Зое.
Гримаса недовольства перекосила лица купцов. Они услыхали знакомое имя. Фока не ошибался. Какая же другая как не византийская Зоя могла быть здесь?… Потом князья отложили примерку обновки, и хотя купцам казалось, что они ни за что не расстанутся с ней, но все-таки им хотелось бы, чтобы Аскольд и Дир обновили запястье немедленно, на их глазах.
– Светило севера! – воскликнул Валлос. – Право, мне кажется, что вы должны показаться женщине во всем блеске, чтобы взор ее еще более был прельщен вами.
– Он прав! – воскликнул Дир.
– Нет, брат, прошу тебя, сделаем так, как я говорю, – твердо сказал Аскольд, поднимаясь с трона. – Благодарю вас, гости, за ваши дары. Прошу вас сегодня же на мой честный пир, и там вы получите наши подарки, а пока прощайте!… Идем, товарищи и друзья!
Аскольд и вслед за ним Дир поднялись на сходни и, громко говоря между собой о великолепии полученных даров, стали подниматься в гору.
– Что? – с тревогой в голосе спросил вынырнувший из трюма Фока.
– Взяли.
– Примерили, надели?…
– Нет!
– Проклятье!… Если там Зоя…
– Она там… Они здесь называли ее по имени.
Фока схватился руками за волосы головы.
– Все погибло! Ей известен этот секрет…
Он в отчаянии опустился на палубу.
– Поднимай паруса! – в паническом ужасе закричал Валлос, сам хватаясь за снасти.
И он, и Ульпиан, и все на их ладьях буквально потеряли голову: одни спускали весла на воду, другие развертывали паруса, третьи уже кидались отталкиваться шестами от берега. Все были, как сумасшедшие…
– Стойте, стойте, что вы делаете? – закричал пришедший в себя первым Фока. – Ведь вы прежде времени губите самих себя… Что подумают здесь о вашем бегстве?
– Все равно, не подставлять же свои шеи палачам!…
– Может быть, все еще уладится… Может быть, там другая Зоя, не та, которую я знаю… Может быть, эти варвары уже надели мои запястья.
– Все может быть, а вернее всего – смерть.
– Так или иначе, а все равно смерть, на то мы и шли…
– Спасенье возможно еще, мы на свободе!
– Поздно! Взгляните! – воскликнул Ульпиан и указал рукой на берег.
Оттуда мерными шагами спускались к воде княжеские дружинники. Тут были славяне и норманны; видно было, что они чем-то очень оживлены. Они не переставая говорили друг с другом. Оружие их бряцало, шишаки сверкали на солнечных лучах, а сами они шли, все ускоряя и ускоряя свой шаг.
– Поздно! – упавшим голосом проговорил Валлос. – Они за нами!
– Тогда покажем этим варварам, как умирают византийцы! – воскликнул Фока. – Бегство невозможно, идем к ним сами навстречу… Но что это?
– Дорогие гости! – почти что кричал дружинник. – Князья наши так довольны подарками, что просят вас сейчас же идти в их палаты на честной пир…
14. ОТРАВЛЕННЫЕ ЗАПЯСТЬЯ
Восхищенные подарками, Аскольд и Дир, веселые и довольные, оставили купцов.
– Если простые купцы могли привезти нам такие дары, то как же велики богатства самой Византии?! – воскликнул пылкий Дир.
– И все они давно бы могли быть нашими! – с сожалением в голосе отвечал Руар.
– Несомненно нашими, – поддержал его Инголет, – но теперь уже наши князья не будут, по крайней мере, противиться походу. Они сами видят, что добыча будет большая.
Аскольд слышал все это, но ничего не отвечал. Он был занят одной новой мыслью, которая в этот момент сосредоточила на себе все его внимание.
– Пройдем прямо к ней, Дир, – сказал он своему брату, едва только они переступили порог палат. – Мы покажем ей все эти великолепные вещи, и она будет рада им, потому что эти дары напомнят ей Византию и все, что столь недавно оставлено ею там.
Дир улыбнулся.
– Пойдем, покажем ей, – согласился он с братом.
Ему уже была известна сердечная тайна Аскольда. Он вполне сочувствовал ему и от души готов был сделать все, что пожелал бы тот. Аскольд, Дир и Всеслав, сами неся полученные подарки, вошли в покои Зои. Молодая женщина поспешила к ним навстречу с приветливой, ласковой улыбкой, при виде которой так и затрепетало пылкой радостью сердце влюбленного Аскольда.
– Прошу тебя, Зоя, взгляни на приношения гостей наших и сама выбери из них, что тебе понравится.
Он подвел Зою к столу, на котором уже были разложены подарки. Запястий между ними не было.
Зоя в восхищении смотрела на них. Еще бы! Ведь все эти драгоценности живо напомнили ей все годы, проведенные ею на берегу Пропонтиды, напомнили ту роскошь, к которой она так привыкла. При одном виде их она вспомнила свой дворец, с его атриумом, с великолепным убранством, вспомнила друзей, и слезы заволокли ей глаза.
– Пошли, Аскольд, за всеми этими купцами, я хочу их видеть, хочу говорить с ними… Прошу тебя, не медли, пусть их просят великой честью. Аскольд сделал знак Всеславу, и тот поспешно вышел из покоя.
Получив доказательства неотразимого влияния сестры на старшего князя, Всеслав теперь со своей стороны старался исполнить все ее даже малейшие желания…
– Что же ты облюбовала, несравненная? – склонился к Зое Аскольд.
– Здесь все хорошо…
Все…
Но выбери ты мне сам. Что понравится тебе, то будет по сердцу и мне…
– О, раз ты хочешь так, – воскликнул Аскольд, – тогда прошу тебя зажмурить глаза и дать мне твою руку.
Дир понял желание своего названного брата.
– А другую мне! – воскликнул он.
Аскольд взглядом поблагодарил его.
– Закрой же, Зоя, глаза! – еще раз сказал он.
Молодая женщина покорно повиновалась ему. Глаза ее зажмурились, руки были протянуты братьям.
Этим моментом воспользовался Аскольд. Почти в одно и тоже время, как и Дир, он украсил запястьем руку молодой женщины и закрыл замок.
Зоя вскрикнула при этом и широко в недоумении открыла глаза.
– Аскольд, что это? Что ты сделал со мной? Отчего мне больно? -тревожно произнесла она.
Взгляд ее упал на украшенные запястьями руки. Крик ужаса вырвался из ее груди, она вся побледнела, затряслась и, не помня себя от страха, стала срывать с руки эти драгоценности.
– Зоя, Зоя, что с тобой, что? – восклицал перепуганный ее жалким видом Аскольд.
– Это – запястья византийских купцов… – задыхаясь от ужаса, лепетала Зоя. – Скорее отруби мне руки выше локтя…
Иначе я умру… Бери же меч… Дир, руки мне отруби! Скорей, скорей… Поздно…
Нет еще…
– Что, что с тобой, Зоя? – в страшном невыразимом испуге восклицали оба витязя.
– Запястья эти отравленные!… Недаром я видела врача Фоку… Они предназначались для вас… Отрубите мне руки! Яд вошел уже в мою кровь… Я знаю эти запястья! Отчего вы не показали мне их, я бы предостерегла вас… Душно…
Смерть… Один укол смертелен, я получила два укола… Это – дары Византии… Они предназначались вам…
– Люди, эй, люди! – не помня себя, заревел Аскольд, бросаясь к дверям покоя. – Скорее сюда, скорее на помощь, к нам, здесь умирают!…
На его зов вбежал Всеслав.
– Что с вами, князья? – воскликнул он, не заметив уже упавшей на пол Зои.
– Она…
Она умирает! – ревел исступленный Аскольд.
– Проклятые византийцы отравили ее… – чуть ли не рыдал Дир.
– Брат, – раздался слабый, чуть слышный, голос Зои, – я умираю… Отрава предназначалась не мне, а им… Византия хотела лишить россов их вождей…
Всеслав так и замер в ужасе.
Аскольд, увидавший в соседнем покое купцов, кинулся к ним. Ему под руку попался Валлос. Норманн схватил его своими железными руками и подтащил к трепетавшей еще Зое.
– Что ты наделал? – ревел он.
– Я не виноват, я ничего не знаю! – кричал несчастный купец. – Там есть врач Фока… Может быть, он и спасет ее…
Луч надежды на минуту блеснул для исступленного витязя.
– Если простые купцы могли привезти нам такие дары, то как же велики богатства самой Византии?! – воскликнул пылкий Дир.
– И все они давно бы могли быть нашими! – с сожалением в голосе отвечал Руар.
– Несомненно нашими, – поддержал его Инголет, – но теперь уже наши князья не будут, по крайней мере, противиться походу. Они сами видят, что добыча будет большая.
Аскольд слышал все это, но ничего не отвечал. Он был занят одной новой мыслью, которая в этот момент сосредоточила на себе все его внимание.
– Пройдем прямо к ней, Дир, – сказал он своему брату, едва только они переступили порог палат. – Мы покажем ей все эти великолепные вещи, и она будет рада им, потому что эти дары напомнят ей Византию и все, что столь недавно оставлено ею там.
Дир улыбнулся.
– Пойдем, покажем ей, – согласился он с братом.
Ему уже была известна сердечная тайна Аскольда. Он вполне сочувствовал ему и от души готов был сделать все, что пожелал бы тот. Аскольд, Дир и Всеслав, сами неся полученные подарки, вошли в покои Зои. Молодая женщина поспешила к ним навстречу с приветливой, ласковой улыбкой, при виде которой так и затрепетало пылкой радостью сердце влюбленного Аскольда.
– Прошу тебя, Зоя, взгляни на приношения гостей наших и сама выбери из них, что тебе понравится.
Он подвел Зою к столу, на котором уже были разложены подарки. Запястий между ними не было.
Зоя в восхищении смотрела на них. Еще бы! Ведь все эти драгоценности живо напомнили ей все годы, проведенные ею на берегу Пропонтиды, напомнили ту роскошь, к которой она так привыкла. При одном виде их она вспомнила свой дворец, с его атриумом, с великолепным убранством, вспомнила друзей, и слезы заволокли ей глаза.
– Пошли, Аскольд, за всеми этими купцами, я хочу их видеть, хочу говорить с ними… Прошу тебя, не медли, пусть их просят великой честью. Аскольд сделал знак Всеславу, и тот поспешно вышел из покоя.
Получив доказательства неотразимого влияния сестры на старшего князя, Всеслав теперь со своей стороны старался исполнить все ее даже малейшие желания…
– Что же ты облюбовала, несравненная? – склонился к Зое Аскольд.
– Здесь все хорошо…
Все…
Но выбери ты мне сам. Что понравится тебе, то будет по сердцу и мне…
– О, раз ты хочешь так, – воскликнул Аскольд, – тогда прошу тебя зажмурить глаза и дать мне твою руку.
Дир понял желание своего названного брата.
– А другую мне! – воскликнул он.
Аскольд взглядом поблагодарил его.
– Закрой же, Зоя, глаза! – еще раз сказал он.
Молодая женщина покорно повиновалась ему. Глаза ее зажмурились, руки были протянуты братьям.
Этим моментом воспользовался Аскольд. Почти в одно и тоже время, как и Дир, он украсил запястьем руку молодой женщины и закрыл замок.
Зоя вскрикнула при этом и широко в недоумении открыла глаза.
– Аскольд, что это? Что ты сделал со мной? Отчего мне больно? -тревожно произнесла она.
Взгляд ее упал на украшенные запястьями руки. Крик ужаса вырвался из ее груди, она вся побледнела, затряслась и, не помня себя от страха, стала срывать с руки эти драгоценности.
– Зоя, Зоя, что с тобой, что? – восклицал перепуганный ее жалким видом Аскольд.
– Это – запястья византийских купцов… – задыхаясь от ужаса, лепетала Зоя. – Скорее отруби мне руки выше локтя…
Иначе я умру… Бери же меч… Дир, руки мне отруби! Скорей, скорей… Поздно…
Нет еще…
– Что, что с тобой, Зоя? – в страшном невыразимом испуге восклицали оба витязя.
– Запястья эти отравленные!… Недаром я видела врача Фоку… Они предназначались для вас… Отрубите мне руки! Яд вошел уже в мою кровь… Я знаю эти запястья! Отчего вы не показали мне их, я бы предостерегла вас… Душно…
Смерть… Один укол смертелен, я получила два укола… Это – дары Византии… Они предназначались вам…
– Люди, эй, люди! – не помня себя, заревел Аскольд, бросаясь к дверям покоя. – Скорее сюда, скорее на помощь, к нам, здесь умирают!…
На его зов вбежал Всеслав.
– Что с вами, князья? – воскликнул он, не заметив уже упавшей на пол Зои.
– Она…
Она умирает! – ревел исступленный Аскольд.
– Проклятые византийцы отравили ее… – чуть ли не рыдал Дир.
– Брат, – раздался слабый, чуть слышный, голос Зои, – я умираю… Отрава предназначалась не мне, а им… Византия хотела лишить россов их вождей…
Всеслав так и замер в ужасе.
Аскольд, увидавший в соседнем покое купцов, кинулся к ним. Ему под руку попался Валлос. Норманн схватил его своими железными руками и подтащил к трепетавшей еще Зое.
– Что ты наделал? – ревел он.
– Я не виноват, я ничего не знаю! – кричал несчастный купец. – Там есть врач Фока… Может быть, он и спасет ее…
Луч надежды на минуту блеснул для исступленного витязя.
15. ДВЕ СМЕРТИ
Он кивнул головой, и Всеслав тотчас же кинулся за Фокой.
Зою, между тем, подняли и положили на ложе. Она была мертвенно бледна, но время от времени на ее щеках проступали ярко-багровые пятна.
– Зоя, слышишь ли ты меня? – кричал над ней Аскольд. – Сейчас придет сюда тот, который отравил тебя… Я заставлю его спасти тебя… Ты будешь жить…
– Нет, милый, не утешай себя напрасной надеждой, смерть уже близка ко мне… – пролепетала молодая женщина.
– Вот он, – раздался около них голос Всеслава.
Аскольд отпрянул от ложа умирающей, Зоя приподнялась на локтях.
Перед ними стоял врач Фока, холодный, бесстрастный, готовый ко всему. Умирающая узнала его с первого же взгляда.
– Фока, ведь это – ты? – спросила она, поднимая с трудом на него свои глаза.
– Я, госпожа! – бесстрастно ответил тот. – Ты узнал меня?
– Да! Ты – матрона Зоя…
– Можно меня спасти?
Фока пожал плечами.
– Если Бог захочет совершить чудо, для Него все возможно!…
– А ты?
– Я – нет… Ты сама знаешь…
– Да, знаю! Скажи еще: ведь не мне, а им, киевским князьям, предназначались эти запястья?…
– Да… Я действовал по приказу Вардаса. Ты сама знаешь, что я не мог ослушаться…
– Я умру не скоро?
– Ангел смерти уже около тебя…
Аскольд заревел, как раненый зверь.
– Горе вам! Горе тебе, Византия!… – кричал он. – И я, я, любивший ее более всего на свете, убил ее сам…
– Милый, подойди ко мне, – раздался лепет Зои, – наклонись. Я счастлива, что умираю за тебя… Если бы не я, ты погиб бы… Так суждено… Прости!… Я любила тебя с первого взгляда… Я умираю… Отомсти за мою смерть!…
Она уже захлебывалась; голос ее превратился в почти непонятное хрипенье.
– Отомсти не им… Они не виноваты… – хрипела Зоя. – Отомсти Византии за все ее коварство… Да? Клянись!
– Клянусь! – загремел Аскольд. – Я камня на камне не оставлю в этом проклятом гнезде!… Вы слышите мою клятву?
– Благодарю… Милый, любимый… Наклонись, поцелуй во второй и последний раз… Так… Прощай!…
Началась агония.
К счастью, Зоя мучилась недолго… Яд врача Фоки действовал верно и скоро…
Она умерла…
Совсем другим отошел от ее холодеющего трупа Аскольд.
Глаза его горели лихорадочным блеском. Лицо осунулось, губы были сухи, в волосах показались седины.
Он был страшен. Даже привычные ко всему варяги попятились перед ним…
Страшным распаленным взглядом посмотрел он на бесстрастно стоявшего перед ним Фоку.
Стон дикого зверя вырвался из груди князя.
– Разорвать его между деревьями немедленно! – крикнул он.
Ни один мускул не дрогнул на лице византийского врача.
К нему бросились славяне и потащили было из горницы.
Из соседнего покоя раздались надрывающие душу крики купцов, понимавших, что теперь уже для них все кончено.
– А с теми что прикажешь делать, княже? – дрожащим от бешенства голосом спросил Всеслав.
– Разметать конями по полю!… Ее похоронить.
– Она была христианка, княже! – раздался спокойный голос Фоки.
– И вы, христиане, убили ее? – крикнул ему Дир.
– Так было суждено… Молю вас, похороните ее по христианскому обряду!
– Берите же его! – закричал вне себя от бешенства Аскольд. – И сейчас же…
Фоку утащили из покоев.
Озлобление против него было страшное. Предательство казалось славянам таким преступлением, за которое не может быть пощады. Весть о всем случившемся в княжьих палатах уже успела обойти весь Киев. Толпа народа бежала отовсюду к молодому леску, где уже собрались славянские дружины князей. Фока, по прежнему спокойный и бесстрастный, приведен был туда же. Он столько раз видел смерть, сам, по приказанию других, совершал преступления, что всегда готов был к своему смертному часу. Но он не знал, что его ждет. Он плохо понимал славянское наречие, и смысл слов Аскольда был ему почти недоступен.
Оттого-то он и был так спокоен!
Он даже не понимал, что готовится для него. С любопытством смотрел он, как веревками, привязанными к вершинам, пригнуты были к земле два стоявших близко друг от друга молодых деревца. Потом его повалили на землю… Фока чувствовал, что его ноги привязывают к нагнутым вершинам деревьев. Раздалось какое-то восклицание. Державшие веревки разом отпустили их… Деревья быстро распрямились. Послышался ужасный рев, на толпу брызнуло откуда-то сверху что-то липкое…
Теплое… Но это было одно мгновение. Когда все взглянули кверху, то окровавленная масса, растянутая в две противоположные стороны, качалась между вершинами древ. С нее лилась кровь, сыпались какие-то куски.
Это было тело разодранного пополам между деревьями византийского врача Фоки.
Издали слышались вопли разметываемых по полю несчастных купцов…
Зою, между тем, подняли и положили на ложе. Она была мертвенно бледна, но время от времени на ее щеках проступали ярко-багровые пятна.
– Зоя, слышишь ли ты меня? – кричал над ней Аскольд. – Сейчас придет сюда тот, который отравил тебя… Я заставлю его спасти тебя… Ты будешь жить…
– Нет, милый, не утешай себя напрасной надеждой, смерть уже близка ко мне… – пролепетала молодая женщина.
– Вот он, – раздался около них голос Всеслава.
Аскольд отпрянул от ложа умирающей, Зоя приподнялась на локтях.
Перед ними стоял врач Фока, холодный, бесстрастный, готовый ко всему. Умирающая узнала его с первого же взгляда.
– Фока, ведь это – ты? – спросила она, поднимая с трудом на него свои глаза.
– Я, госпожа! – бесстрастно ответил тот. – Ты узнал меня?
– Да! Ты – матрона Зоя…
– Можно меня спасти?
Фока пожал плечами.
– Если Бог захочет совершить чудо, для Него все возможно!…
– А ты?
– Я – нет… Ты сама знаешь…
– Да, знаю! Скажи еще: ведь не мне, а им, киевским князьям, предназначались эти запястья?…
– Да… Я действовал по приказу Вардаса. Ты сама знаешь, что я не мог ослушаться…
– Я умру не скоро?
– Ангел смерти уже около тебя…
Аскольд заревел, как раненый зверь.
– Горе вам! Горе тебе, Византия!… – кричал он. – И я, я, любивший ее более всего на свете, убил ее сам…
– Милый, подойди ко мне, – раздался лепет Зои, – наклонись. Я счастлива, что умираю за тебя… Если бы не я, ты погиб бы… Так суждено… Прости!… Я любила тебя с первого взгляда… Я умираю… Отомсти за мою смерть!…
Она уже захлебывалась; голос ее превратился в почти непонятное хрипенье.
– Отомсти не им… Они не виноваты… – хрипела Зоя. – Отомсти Византии за все ее коварство… Да? Клянись!
– Клянусь! – загремел Аскольд. – Я камня на камне не оставлю в этом проклятом гнезде!… Вы слышите мою клятву?
– Благодарю… Милый, любимый… Наклонись, поцелуй во второй и последний раз… Так… Прощай!…
Началась агония.
К счастью, Зоя мучилась недолго… Яд врача Фоки действовал верно и скоро…
Она умерла…
Совсем другим отошел от ее холодеющего трупа Аскольд.
Глаза его горели лихорадочным блеском. Лицо осунулось, губы были сухи, в волосах показались седины.
Он был страшен. Даже привычные ко всему варяги попятились перед ним…
Страшным распаленным взглядом посмотрел он на бесстрастно стоявшего перед ним Фоку.
Стон дикого зверя вырвался из груди князя.
– Разорвать его между деревьями немедленно! – крикнул он.
Ни один мускул не дрогнул на лице византийского врача.
К нему бросились славяне и потащили было из горницы.
Из соседнего покоя раздались надрывающие душу крики купцов, понимавших, что теперь уже для них все кончено.
– А с теми что прикажешь делать, княже? – дрожащим от бешенства голосом спросил Всеслав.
– Разметать конями по полю!… Ее похоронить.
– Она была христианка, княже! – раздался спокойный голос Фоки.
– И вы, христиане, убили ее? – крикнул ему Дир.
– Так было суждено… Молю вас, похороните ее по христианскому обряду!
– Берите же его! – закричал вне себя от бешенства Аскольд. – И сейчас же…
Фоку утащили из покоев.
Озлобление против него было страшное. Предательство казалось славянам таким преступлением, за которое не может быть пощады. Весть о всем случившемся в княжьих палатах уже успела обойти весь Киев. Толпа народа бежала отовсюду к молодому леску, где уже собрались славянские дружины князей. Фока, по прежнему спокойный и бесстрастный, приведен был туда же. Он столько раз видел смерть, сам, по приказанию других, совершал преступления, что всегда готов был к своему смертному часу. Но он не знал, что его ждет. Он плохо понимал славянское наречие, и смысл слов Аскольда был ему почти недоступен.
Оттого-то он и был так спокоен!
Он даже не понимал, что готовится для него. С любопытством смотрел он, как веревками, привязанными к вершинам, пригнуты были к земле два стоявших близко друг от друга молодых деревца. Потом его повалили на землю… Фока чувствовал, что его ноги привязывают к нагнутым вершинам деревьев. Раздалось какое-то восклицание. Державшие веревки разом отпустили их… Деревья быстро распрямились. Послышался ужасный рев, на толпу брызнуло откуда-то сверху что-то липкое…
Теплое… Но это было одно мгновение. Когда все взглянули кверху, то окровавленная масса, растянутая в две противоположные стороны, качалась между вершинами древ. С нее лилась кровь, сыпались какие-то куски.
Это было тело разодранного пополам между деревьями византийского врача Фоки.
Издали слышались вопли разметываемых по полю несчастных купцов…
16. ПОСЛЕДНИЙ ПИР
Прах несчастной Зои был предан земле по христианскому обряду. На этом настоял Всеслав. Зоя еще при жизни взяла с него клятву, что если она умрет в Киеве, то он похоронит ее по обрядам, предписываемым христианством. Славяне того времени, как северного, так и южного союза, хотя и были язычниками, но ко всем другим религиям относились довольно хладнокровно. Сами они в массе своей не меняли веры в Перуна, в Даждьбога, веселого Леля, но, если кто-либо из них уходил в христианство, он не наживал себе этим беспощадных врагов между своими. Он мог оставаться в родимых местах, и никто бы не подумал причинить ему там зло за перемену веры отцов. Фанатиками веры славяне никогда не были.
К тому же, в это время в славянских землях начинало мало-помалу распространяться христианство, проникая, главным образом, с побережий Черного моря, где были цветущие греческие колонии.
Таким образом, первые зачатки христианства были получены нашими предками именно от православной Византии, свято хранившей предания апостольские, а не от отложившегося от нее католического Рима, не обращавшего в то время никакого внимания на богатую и густонаселенную страну.
Будущее показало, что исполнилось пророчество Первозванного апостола: свет христианства, истинный свет, такой, какой был завещан миру его Божественным Искупителем, засиял в землях славянских…
О других посещенных им странах Первозванный апостол ничего подобного не говорил.
В Киеве во времена Аскольда и Дира были уже христиане. Поэтому неудивительно, что на просьбу Всеслава предать тело несчастной Зои по обрядам ее веры, убитый горем Аскольд приказал позвать к трупу христианского «жреца».
Зоя была похоронена как христианка.
Лишь только могильный курган возвысился над ее прахом, звуки рогов возвестили, что князья желают говорить со своей дружиной и киевским народом.
Народ собрался и не узнал своего любимого князя.
Так постарел, осунулся и сгорбился за это время красавец Аскольд.
– Народ киевский и храбрая дружина моя. Уходим мы в поход дальний и опасный. Знаю и теперь уже я, что не вернутся многие. Но пусть не плачут о них матери и жены. Смерть храбреца – счастье. Пусть утешаются и дети. Они будут сиротами, но, если приведет мне судьба вернуться в Киев, всех их приму я к себе; если я не вернусь, то это сделает брат мой Дир, а не вернемся мы оба, то должен принять к себе сирот тот, кто заменит нас собой.
– Зачем говоришь так, батюшка-князь? – раздались кругом восклицания. – Как это можно, чтобы ты не вернулся?!
– Зачем сердце наше понапрасну смущаешь такими речами?…
– Не ходи тогда уж лучше, оставайся с нами в Киеве!
– Нет, все готово для похода, и мы пойдем! Горе тебе, Византия! -вдруг раздражился Аскольд. – Никакая земная сила не спасет тебя от этой грозы… Только ты, киевский народ, поклянись нам, что останешься нам верен вовеки веков!
– Клянемся! Вовеки веков, пока Киев стоит, будем тебе верными! -кричал народ.
– Как мы забыть тебя можем, благодетеля нашего? Ведь ты от хазар нас избавил!
– Только оставь нам за себя кого-нибудь.
– Для этого я и созвал вас. За меня, пока мы будем в походе, пусть здесь останется Всеслав! Он будет править вами нашим именем, он будет творить над вами суд и милость.
– Князь, князь! Я не останусь здесь, я иду с тобой! – раздался голос Всеслава.
– Молчать! – вдруг, засверкав глазами, загремел на своего любимца Аскольд. – Я – князь, я приказываю, и ты ослушаться моей воли не посмеешь!…
Впервые видел таким князя Всеслав. Он невольно смутился и только мог пробормотать в свое оправдание:
– У меня дети там…
– Я приведу их тебе… Изока я знаю, а где он – там и сестра… Если им суждено остаться в живых, они будут возвращены тебе, – несколько смягчился Аскольд. – Ты нужен народу. Кто сумеет лучше тебя управиться с ним, оказать ему правду? Ты знаешь народ, знаешь и мои мысли, твое место здесь…
– Я повинуюсь твоей воле, князь… Пусть будет так, как ты желаешь, -опуская низко голову, отвечал на эти слова Всеслав.
– Благодарю, я этого ожидал от тебя… А теперь, народ киевский, иди к моим хоромам и пируй в последний раз. Разве знает разве кто-либо из вас, будет ли он пировать еще за моим столом или нет?
Громкими приветствиями отвечали на это киевляне. Разом хлынула вся толпа к приготовленным в обилии яствам и питиям. Начался в палатах шумный пир, но первое место за ним занимал один только Дир. Аскольда не было. Один с своей тоской, с своим горем, заперся князь в своей горнице. Не до шумного пира ему было, не то у него лежало на сердце. Мерещился ему милый образ. Казалось ему, что его Зоя, как бы окутанная какой-то дымкой тумана, стоит перед ним, протягивая к нему свои руки, и в ушах его так и звенел ее молящий голос:
"Милый, отомсти за меня!…”
К тому же, в это время в славянских землях начинало мало-помалу распространяться христианство, проникая, главным образом, с побережий Черного моря, где были цветущие греческие колонии.
Таким образом, первые зачатки христианства были получены нашими предками именно от православной Византии, свято хранившей предания апостольские, а не от отложившегося от нее католического Рима, не обращавшего в то время никакого внимания на богатую и густонаселенную страну.
Будущее показало, что исполнилось пророчество Первозванного апостола: свет христианства, истинный свет, такой, какой был завещан миру его Божественным Искупителем, засиял в землях славянских…
О других посещенных им странах Первозванный апостол ничего подобного не говорил.
В Киеве во времена Аскольда и Дира были уже христиане. Поэтому неудивительно, что на просьбу Всеслава предать тело несчастной Зои по обрядам ее веры, убитый горем Аскольд приказал позвать к трупу христианского «жреца».
Зоя была похоронена как христианка.
Лишь только могильный курган возвысился над ее прахом, звуки рогов возвестили, что князья желают говорить со своей дружиной и киевским народом.
Народ собрался и не узнал своего любимого князя.
Так постарел, осунулся и сгорбился за это время красавец Аскольд.
– Народ киевский и храбрая дружина моя. Уходим мы в поход дальний и опасный. Знаю и теперь уже я, что не вернутся многие. Но пусть не плачут о них матери и жены. Смерть храбреца – счастье. Пусть утешаются и дети. Они будут сиротами, но, если приведет мне судьба вернуться в Киев, всех их приму я к себе; если я не вернусь, то это сделает брат мой Дир, а не вернемся мы оба, то должен принять к себе сирот тот, кто заменит нас собой.
– Зачем говоришь так, батюшка-князь? – раздались кругом восклицания. – Как это можно, чтобы ты не вернулся?!
– Зачем сердце наше понапрасну смущаешь такими речами?…
– Не ходи тогда уж лучше, оставайся с нами в Киеве!
– Нет, все готово для похода, и мы пойдем! Горе тебе, Византия! -вдруг раздражился Аскольд. – Никакая земная сила не спасет тебя от этой грозы… Только ты, киевский народ, поклянись нам, что останешься нам верен вовеки веков!
– Клянемся! Вовеки веков, пока Киев стоит, будем тебе верными! -кричал народ.
– Как мы забыть тебя можем, благодетеля нашего? Ведь ты от хазар нас избавил!
– Только оставь нам за себя кого-нибудь.
– Для этого я и созвал вас. За меня, пока мы будем в походе, пусть здесь останется Всеслав! Он будет править вами нашим именем, он будет творить над вами суд и милость.
– Князь, князь! Я не останусь здесь, я иду с тобой! – раздался голос Всеслава.
– Молчать! – вдруг, засверкав глазами, загремел на своего любимца Аскольд. – Я – князь, я приказываю, и ты ослушаться моей воли не посмеешь!…
Впервые видел таким князя Всеслав. Он невольно смутился и только мог пробормотать в свое оправдание:
– У меня дети там…
– Я приведу их тебе… Изока я знаю, а где он – там и сестра… Если им суждено остаться в живых, они будут возвращены тебе, – несколько смягчился Аскольд. – Ты нужен народу. Кто сумеет лучше тебя управиться с ним, оказать ему правду? Ты знаешь народ, знаешь и мои мысли, твое место здесь…
– Я повинуюсь твоей воле, князь… Пусть будет так, как ты желаешь, -опуская низко голову, отвечал на эти слова Всеслав.
– Благодарю, я этого ожидал от тебя… А теперь, народ киевский, иди к моим хоромам и пируй в последний раз. Разве знает разве кто-либо из вас, будет ли он пировать еще за моим столом или нет?
Громкими приветствиями отвечали на это киевляне. Разом хлынула вся толпа к приготовленным в обилии яствам и питиям. Начался в палатах шумный пир, но первое место за ним занимал один только Дир. Аскольда не было. Один с своей тоской, с своим горем, заперся князь в своей горнице. Не до шумного пира ему было, не то у него лежало на сердце. Мерещился ему милый образ. Казалось ему, что его Зоя, как бы окутанная какой-то дымкой тумана, стоит перед ним, протягивая к нему свои руки, и в ушах его так и звенел ее молящий голос:
"Милый, отомсти за меня!…”
17. ПОХОД
Рано– рано утром на другой день, когда головы многих были еще тяжелы после веселого пира, рога князей созвали всех воинов на берега Днепра, к стругам и ладьям.
Аскольд лихорадочно торопился идти в поход. Он надеялся в пылу сечи размыкать свою гнетущую тоску, забыть Зою…
Дир тоже был рад начинаемому набегу. Он в душе был храбрый воин и скучал бездействием так же, как и другие норманны; только он не хотел обижать своего названного брата, приступая к нему с настоятельными требованиями набега.
А теперь вот и сам Аскольд ведет своих варяго-россов в бой.
Все на стругах давно уже было приготовлено к отплытию. Снесены были припасы, каждый из отправлявшихся знал, к какому стругу он принадлежит, знал в лицо своего начальника и готов был пойти за ним и в огонь, и в воду.
Большинство отправлявшихся была молодежь, веселая, беспечная, жизнь для которой была еще малоценна. У всех чувствовался избыток сил, и всем предстоявшие битвы казались веселее пиров…
Собралось же всех до 10.000 человек.
До чего беспечна была эта толпа, можно было судить по тому, что вся она пускалась по бурному и грозному Черному морю в таких утлых суденышках, как струги, в которых и по рекам-то, особенно в ветер, ходить было небезопасно.
Над каждым стругом начальствовал или норманн, или один из привыкших уже к ратному делу дружинников славянских.
В первом струге шли во главе своего войска сами князья с отборной дружиной.
Вот после молитвы Перуну спустился Аскольд по крутому берегу к своему стругу. Дир был с ним. Следом за князьями шли Руар, Ингелот, Родерик, знаменитые скандинавские воины и, наконец, в толпе их скальд Зигфрид.
Все были воодушевлены, глаза всех светились нескрываемой радостью. Норманны шли на любимое дело, по которому они давно уже скучали.
Аскольд лихорадочно торопился идти в поход. Он надеялся в пылу сечи размыкать свою гнетущую тоску, забыть Зою…
Дир тоже был рад начинаемому набегу. Он в душе был храбрый воин и скучал бездействием так же, как и другие норманны; только он не хотел обижать своего названного брата, приступая к нему с настоятельными требованиями набега.
А теперь вот и сам Аскольд ведет своих варяго-россов в бой.
Все на стругах давно уже было приготовлено к отплытию. Снесены были припасы, каждый из отправлявшихся знал, к какому стругу он принадлежит, знал в лицо своего начальника и готов был пойти за ним и в огонь, и в воду.
Большинство отправлявшихся была молодежь, веселая, беспечная, жизнь для которой была еще малоценна. У всех чувствовался избыток сил, и всем предстоявшие битвы казались веселее пиров…
Собралось же всех до 10.000 человек.
До чего беспечна была эта толпа, можно было судить по тому, что вся она пускалась по бурному и грозному Черному морю в таких утлых суденышках, как струги, в которых и по рекам-то, особенно в ветер, ходить было небезопасно.
Над каждым стругом начальствовал или норманн, или один из привыкших уже к ратному делу дружинников славянских.
В первом струге шли во главе своего войска сами князья с отборной дружиной.
Вот после молитвы Перуну спустился Аскольд по крутому берегу к своему стругу. Дир был с ним. Следом за князьями шли Руар, Ингелот, Родерик, знаменитые скандинавские воины и, наконец, в толпе их скальд Зигфрид.
Все были воодушевлены, глаза всех светились нескрываемой радостью. Норманны шли на любимое дело, по которому они давно уже скучали.