Страница:
Перед тем как вступить на струг Аскольд крепко-крепко обнял Всеслава. – Береги Киев! – сказал он.
– Буду, а ты, князь, не забудь о моих детях!
– Будь уверен. Если они живы, я привезу их в твои объятия.
– И отомсти за сестру…
Глаза Аскольда зловеще загорелись.
– Я иду, чтобы исполнить мою клятву, – глухо ответил он.
– Не измени ей!
– Не бойся этого! Прощай!…
После Аскольда обняли Всеслава Дир и знатнейшие скандинавы.
Берега Днепра огласились восторженными криками уходивших, плачем и воплем женщин.
Но вот на княжеском струге затрубили в рога, взвился парус, и струг медленно отошел от берега Днепра и вышел на середину руки.
Следом за ним другой, третий, четвертый…
Стругов было так много, что княжеский давно уже скрылся из глаз, а средний только что отчаливал от берега.
Почти что на закате ушел последний струг, и оживление на Днепре разом сменилось мертвой тишиной.
За день было пережито так много впечатлений, что теперь каждый спешил на покой, забыться сном после треволнений дня.
Аскольд мрачный и угрюмый сидел на корме своего струга. Он был совершенно безучастен ко всему происходившему вокруг него. Как сквозь сон, он услышал, что запел скальд Зигфрид.
Всем было весело, у всех было легко и отрадно на душе. Только один Аскольд был угрюм и мрачен.
Путь быстро летел.
Пороги по приказанию Аскольда прошли волоком. Он хотел сохранить людей и свои легкие суда на будущее и счел за лучшее потерять несколько больше времени на волок, чем рисковать своей дружиной.
Вот и устье Днепра…
За ним раскинулась необозримая гладь морская…
Но скоро и она оживилась. Все Черное море у правого своего берега так и белело парусами стругов…
Гроза надвигалась на Византию.
18. ПАТРИАРШЕЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ
19. ОГНЕМ И МЕЧОМ
20. ПОСЛЕДНЕЕ СРЕДСТВО
21. ЧЕСТЬ СЛАВЯНИНА
22. ЧУДНОЕ ВИДЕНИЕ
– Буду, а ты, князь, не забудь о моих детях!
– Будь уверен. Если они живы, я привезу их в твои объятия.
– И отомсти за сестру…
Глаза Аскольда зловеще загорелись.
– Я иду, чтобы исполнить мою клятву, – глухо ответил он.
– Не измени ей!
– Не бойся этого! Прощай!…
После Аскольда обняли Всеслава Дир и знатнейшие скандинавы.
Берега Днепра огласились восторженными криками уходивших, плачем и воплем женщин.
Но вот на княжеском струге затрубили в рога, взвился парус, и струг медленно отошел от берега Днепра и вышел на середину руки.
Следом за ним другой, третий, четвертый…
Стругов было так много, что княжеский давно уже скрылся из глаз, а средний только что отчаливал от берега.
Почти что на закате ушел последний струг, и оживление на Днепре разом сменилось мертвой тишиной.
За день было пережито так много впечатлений, что теперь каждый спешил на покой, забыться сном после треволнений дня.
Аскольд мрачный и угрюмый сидел на корме своего струга. Он был совершенно безучастен ко всему происходившему вокруг него. Как сквозь сон, он услышал, что запел скальд Зигфрид.
Громкие крики восторга с ближайших стругов были ответом на эту песнь всеми любимого скальда.
В поход пошли сыны Одина,
Чертоги светлые их ждут,
Среди сечи павшего, как сына,
Встречает божеский приют.
Смелей, смелей!
Отваги полный
Ведет нас в сечу славный вождь;
Не страшны нам морские волны,
Мы на врага падем, как дождь…
Щиты отбросим мы далеко,
Возьмем секиры и вперед!…
Там, в небесах, хотя высоко,
Валгалла светлая нас ждет.
Не вспомним мы на миг единый
О жалкой смерти на земле,
Умрем мы все, сыны Одина,
С печатью счастья на челе!…
Всем было весело, у всех было легко и отрадно на душе. Только один Аскольд был угрюм и мрачен.
Путь быстро летел.
Пороги по приказанию Аскольда прошли волоком. Он хотел сохранить людей и свои легкие суда на будущее и счел за лучшее потерять несколько больше времени на волок, чем рисковать своей дружиной.
Вот и устье Днепра…
За ним раскинулась необозримая гладь морская…
Но скоро и она оживилась. Все Черное море у правого своего берега так и белело парусами стругов…
Гроза надвигалась на Византию.
18. ПАТРИАРШЕЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ
Весть о неудаче, постигшей Фоку и купцов, уже была принесена в Византию…
Теперь Василий Македонянин узнал, куда скрылась Зоя. Однако он все еще не понимал истинных причин ее бегства. Изок и Ирина, жившие у него, сами ничего не знали. Они могли сказать только одно, что в темницу приходила какая-то богато одетая женщина, которая увела от них их добрую покровительницу и заключенного вместе с нею патриция.
Ни Изок, ни Ирина не успели узнать еще о том родстве, которое связывало их с Зоей. Они считали ее просто доброй женщиной, охранявшей встреченных ею сирот исключительно из чувства сострадания. Василий же, прочтя оставленные Зоей таблицы, понял, что у беглянки были особые основания просить его заботиться о детях.
Брат и сестра жили в его покоях, ни в чем не нуждаясь. Теперь высокое покровительство такого важного лица, каким стал Василий, вполне охраняло Изока от всяких посягательств на него Склирены, Ирине же после казни Никифора бояться было нечего.
Но вот по всей Византии разнесся слух, что «варяги» – так называли их здесь ввиду одноплеменности их с наемной гвардией императора – уже в Черном море, уже близко от Константинополя.
Ужас напал и на царедворцев, и на чернь.
Вардас, Василий Македонянин и Фотий почти что не расходились в это время, проводя его в постоянных совещаниях.
В них одних сохранились остатки энергии, они одни думали за всех и старались защитить Константинополь.
Но, увы, возможности для этого почти что не представлялось. В Константинополе не было войск, способных бороться с грозным врагом – все они были на границе Персии. В Константинополе не было даже порядочного оружия, он был беззащитным…
Что делать?
– Грозные времена наступают, – говорил Вардас, – хоть бы умереть теперь, чтобы не видеть, как варвары станут неистовствовать в граде царя Константина.
– Ты малодушен, Вардас, – попробовал возразить Василий, – может быть, мы еще успеем получить нужную помощь.
– Откуда? Не с неба ли ее ждать? – ядовито отозвался Вардас.
– Отчего же и не с неба? – удивленно спросил присутствовавший при этом разговоре Фотий.
– Дождешься! – сказал Вардас.
– И ты, христианин, говоришь так! – в ужасе воскликнул Македонянин.
Вардас спохватился.
– Прости меня, я не то хотел сказать, Василий, – совсем другим тоном заговорил он. – Я хотел сказать, что в Константинополе мало, по всей вероятности, угодных небесам.
– Тогда следует преклониться со смирением пред этой карой…
Голос Василия был так суров, что Фотий счел нужным по возможности загладить это невыгодное впечатление.
– Нет! – придав своему голосу интонацию восторженности, воскликнул он вдохновенно, простирая руки к небу. – Нет, Василий, слушай меня внимательно! Не погибнем мы, это говорю я – смиренный служитель алтаря. Не погибнем! Пусть никакие силы земные не могут спасти нас от варваров, за нас силы небесные, над нами покров Пресвятой Богородицы!…
Это пророчество было произнесено так искренно, что возмутившееся было религиозное чувство Македонянина успокоилось.
– Верь мне, верьте мне все, – продолжал Фотий, заметивший, какое впечатление произвели на слушателей его слова, – что минует эта гроза, не тронув Константинограда… Ни один волос не упадет с головы последнего из его жителей, и только славе небес послужит это нападение варваров!…
Он замолк.
В это время в комнату Вардаса вошли еще несколько приближенных больного правителя, и они все слышали, что сказал патриарх.
Лица слушателей выражали благоговейный восторг.
Фотий видел это и торжествовал.
– Подите, все слышавшие, и возвестите слова мои народу, а я сейчас уйду в свою келью и буду молиться Всеблагому за царственный город, за его обитателей и за всю Византию. Может быть, голос смиренного раба Господня достигнет Горнего Престола.
Благословив всех присутствующих, Фотий поспешил уйти.
В тот же день об его словах, казавшихся смятенному народу пророческими, заговорил весь Константинополь. Стоустая молва передавала их от одного к другому. На форуме только и речи было, что о пророчестве патриарха. Все как-то воодушевились. Жителям Константинополя, потерявшим всякую надежду на помощь земную, стало казаться, что, в самом деле, силы небесные защитят их от надвигающейся грозы…
Одушевление росло, вместе же с ним и уверенность в благополучном исходе грозившей беды.
А когда наступила ночь, весь Константинополь ясно видел из своих стогнов мрачное зарево множества пожаров…
То дружина Аскольда и Дира выжигала деревни, городки и монастыри на берегу Черного моря…
Теперь Василий Македонянин узнал, куда скрылась Зоя. Однако он все еще не понимал истинных причин ее бегства. Изок и Ирина, жившие у него, сами ничего не знали. Они могли сказать только одно, что в темницу приходила какая-то богато одетая женщина, которая увела от них их добрую покровительницу и заключенного вместе с нею патриция.
Ни Изок, ни Ирина не успели узнать еще о том родстве, которое связывало их с Зоей. Они считали ее просто доброй женщиной, охранявшей встреченных ею сирот исключительно из чувства сострадания. Василий же, прочтя оставленные Зоей таблицы, понял, что у беглянки были особые основания просить его заботиться о детях.
Брат и сестра жили в его покоях, ни в чем не нуждаясь. Теперь высокое покровительство такого важного лица, каким стал Василий, вполне охраняло Изока от всяких посягательств на него Склирены, Ирине же после казни Никифора бояться было нечего.
Но вот по всей Византии разнесся слух, что «варяги» – так называли их здесь ввиду одноплеменности их с наемной гвардией императора – уже в Черном море, уже близко от Константинополя.
Ужас напал и на царедворцев, и на чернь.
Вардас, Василий Македонянин и Фотий почти что не расходились в это время, проводя его в постоянных совещаниях.
В них одних сохранились остатки энергии, они одни думали за всех и старались защитить Константинополь.
Но, увы, возможности для этого почти что не представлялось. В Константинополе не было войск, способных бороться с грозным врагом – все они были на границе Персии. В Константинополе не было даже порядочного оружия, он был беззащитным…
Что делать?
– Грозные времена наступают, – говорил Вардас, – хоть бы умереть теперь, чтобы не видеть, как варвары станут неистовствовать в граде царя Константина.
– Ты малодушен, Вардас, – попробовал возразить Василий, – может быть, мы еще успеем получить нужную помощь.
– Откуда? Не с неба ли ее ждать? – ядовито отозвался Вардас.
– Отчего же и не с неба? – удивленно спросил присутствовавший при этом разговоре Фотий.
– Дождешься! – сказал Вардас.
– И ты, христианин, говоришь так! – в ужасе воскликнул Македонянин.
Вардас спохватился.
– Прости меня, я не то хотел сказать, Василий, – совсем другим тоном заговорил он. – Я хотел сказать, что в Константинополе мало, по всей вероятности, угодных небесам.
– Тогда следует преклониться со смирением пред этой карой…
Голос Василия был так суров, что Фотий счел нужным по возможности загладить это невыгодное впечатление.
– Нет! – придав своему голосу интонацию восторженности, воскликнул он вдохновенно, простирая руки к небу. – Нет, Василий, слушай меня внимательно! Не погибнем мы, это говорю я – смиренный служитель алтаря. Не погибнем! Пусть никакие силы земные не могут спасти нас от варваров, за нас силы небесные, над нами покров Пресвятой Богородицы!…
Это пророчество было произнесено так искренно, что возмутившееся было религиозное чувство Македонянина успокоилось.
– Верь мне, верьте мне все, – продолжал Фотий, заметивший, какое впечатление произвели на слушателей его слова, – что минует эта гроза, не тронув Константинограда… Ни один волос не упадет с головы последнего из его жителей, и только славе небес послужит это нападение варваров!…
Он замолк.
В это время в комнату Вардаса вошли еще несколько приближенных больного правителя, и они все слышали, что сказал патриарх.
Лица слушателей выражали благоговейный восторг.
Фотий видел это и торжествовал.
– Подите, все слышавшие, и возвестите слова мои народу, а я сейчас уйду в свою келью и буду молиться Всеблагому за царственный город, за его обитателей и за всю Византию. Может быть, голос смиренного раба Господня достигнет Горнего Престола.
Благословив всех присутствующих, Фотий поспешил уйти.
В тот же день об его словах, казавшихся смятенному народу пророческими, заговорил весь Константинополь. Стоустая молва передавала их от одного к другому. На форуме только и речи было, что о пророчестве патриарха. Все как-то воодушевились. Жителям Константинополя, потерявшим всякую надежду на помощь земную, стало казаться, что, в самом деле, силы небесные защитят их от надвигающейся грозы…
Одушевление росло, вместе же с ним и уверенность в благополучном исходе грозившей беды.
А когда наступила ночь, весь Константинополь ясно видел из своих стогнов мрачное зарево множества пожаров…
То дружина Аскольда и Дира выжигала деревни, городки и монастыри на берегу Черного моря…
19. ОГНЕМ И МЕЧОМ
Варяги, действительно, были очень и очень близко.
Счастье в этом походе было исключительно на их стороне. Нигде и никто не оказал им даже самого ничтожного сопротивления. Панический ужас охватил всех прибрежных жителей. Грозные завоеватели не останавливались ни перед чем… Они все на своем пути предавали огню и мечу. Это был, действительно, набег скандинавских викингов со всеми ужасами, которые были только возможны в тогдашние ужасные времена. Стерты с лица земли были все прибрежные селенья – в глубь страны, по приказанию Аскольда, его воины не решались проникать. Зато все острова на их пути были разорены и опустошены.
Все монастыри и селения чудных по собранным богатствам густонаселенных плодородных островов Плати, Иатра, Теревинера были уничтожены. От них остались одни груды развалин. Какая-то непонятная жажда разрушения и убийств овладела подступившими к Византии воинами. Их струги уже были обременены богатой добычей, но это была только ничтожная часть того, что погибло в огне разрушения. Но нападавшие не удовлетворялись ничем, они шли на Константинополь, они его – эту столицу возрожденного древнего мира, как некогда вандалы Рим, жаждали превратить в груды развалин…
На Теревинере, одном из богатейших прибрежных островов Черного моря, жил в изгнании предшественник Фотия, патриарх Игнатий. Когда Вардас возвел на патриарший престол своего племянника, бывший патриарх был заточен в монастырь. При нападении варягов Игнатий только чудом спас свою жизнь при всеобщем разгроме.
Казалось, сама природа покровительствовала надвигавшимся на Византию страшным врагам. Плавание по Черному морю было очень удачным для их флотилии. Несмотря на то, что была осень и приближался период бурь, флотилия россов не потеряла ни одного струга. Двести слишком этих легких судов вышли из Киева, столько же их подходило и к Константинополю.
А там от ужаса теряли голову.
Ни войск, ни флота не было и в помине, порфирогенет, оставив Константинополь, как это было известно народу, по-прежнему проводил время в пирах да удовольствиях, забывая даже, что его престолу грозит смертельная опасность вместе с его столицей…
– Что же будет? – кричали на форуме. – Неужели нас так и отдадут в жертву этим проклятым варварам?…
– Разве для них веками собирались здесь несметные богатства?
– Для того, что ли у нас есть император, чтобы он пьянствовал со своими куртизанками, когда отечеству грозит опасность?…
Возмущение росло и росло. Озлобление охватывало всех. Только имя одного Василия Македонянина вспоминалось без злобы. Он один являлся угодным толпе. Да и в самом деле Василий в эти тяжелые дни жил вместе с народом. Его видели и на форуме, где он своими убедительными речами подымал упавший дух константинопольцев, его видели в храмах молящимся за спасение города, видели с патриархом – словом, народ, особенно такой впечатлительный как южане, все более и более привыкал к мысли, что с таким правителем, как этот Македонянин, никакие грозы не были страшны для города царя Константина.
Василий и в самом деле распоряжался и как гражданский правитель, и как военачальник. Больной Вардас чувствовал, что этот человек приобретает все большее и большее влияние, но не смущался этим, а был даже рад возвышению Василия.
Именем императора он отдал приказ о том, чтобы повсюду повиновались Василию, как самому порфирогенету, и это приказание принято было с большим удовольствием.
На одного только Василия возлагались всеобщие надежды…
И он всеми силами старался оправдать их.
По его приказанию, вход в Босфор был затянут цепями, и таким образом прегражден был непосредственный доступ к Константинополю с моря.
Эта цепь уже дважды спасала столицу Византии от подобной же грозы. В 707 году к Константинополю подступали арабы, но их флотилия не могла проникнуть за цепь. Затем в 822 году к Константинополю подступал мятежник Фома, и цепь так же преградила доступ в Золотой Рог его судам.
Но тогда в Константинополе были войска, теперь же – одни беззащитные жители.
Оставалось и в самом деле возложить всю надежду на милость Божию…
Счастье в этом походе было исключительно на их стороне. Нигде и никто не оказал им даже самого ничтожного сопротивления. Панический ужас охватил всех прибрежных жителей. Грозные завоеватели не останавливались ни перед чем… Они все на своем пути предавали огню и мечу. Это был, действительно, набег скандинавских викингов со всеми ужасами, которые были только возможны в тогдашние ужасные времена. Стерты с лица земли были все прибрежные селенья – в глубь страны, по приказанию Аскольда, его воины не решались проникать. Зато все острова на их пути были разорены и опустошены.
Все монастыри и селения чудных по собранным богатствам густонаселенных плодородных островов Плати, Иатра, Теревинера были уничтожены. От них остались одни груды развалин. Какая-то непонятная жажда разрушения и убийств овладела подступившими к Византии воинами. Их струги уже были обременены богатой добычей, но это была только ничтожная часть того, что погибло в огне разрушения. Но нападавшие не удовлетворялись ничем, они шли на Константинополь, они его – эту столицу возрожденного древнего мира, как некогда вандалы Рим, жаждали превратить в груды развалин…
На Теревинере, одном из богатейших прибрежных островов Черного моря, жил в изгнании предшественник Фотия, патриарх Игнатий. Когда Вардас возвел на патриарший престол своего племянника, бывший патриарх был заточен в монастырь. При нападении варягов Игнатий только чудом спас свою жизнь при всеобщем разгроме.
Казалось, сама природа покровительствовала надвигавшимся на Византию страшным врагам. Плавание по Черному морю было очень удачным для их флотилии. Несмотря на то, что была осень и приближался период бурь, флотилия россов не потеряла ни одного струга. Двести слишком этих легких судов вышли из Киева, столько же их подходило и к Константинополю.
А там от ужаса теряли голову.
Ни войск, ни флота не было и в помине, порфирогенет, оставив Константинополь, как это было известно народу, по-прежнему проводил время в пирах да удовольствиях, забывая даже, что его престолу грозит смертельная опасность вместе с его столицей…
– Что же будет? – кричали на форуме. – Неужели нас так и отдадут в жертву этим проклятым варварам?…
– Разве для них веками собирались здесь несметные богатства?
– Для того, что ли у нас есть император, чтобы он пьянствовал со своими куртизанками, когда отечеству грозит опасность?…
Возмущение росло и росло. Озлобление охватывало всех. Только имя одного Василия Македонянина вспоминалось без злобы. Он один являлся угодным толпе. Да и в самом деле Василий в эти тяжелые дни жил вместе с народом. Его видели и на форуме, где он своими убедительными речами подымал упавший дух константинопольцев, его видели в храмах молящимся за спасение города, видели с патриархом – словом, народ, особенно такой впечатлительный как южане, все более и более привыкал к мысли, что с таким правителем, как этот Македонянин, никакие грозы не были страшны для города царя Константина.
Василий и в самом деле распоряжался и как гражданский правитель, и как военачальник. Больной Вардас чувствовал, что этот человек приобретает все большее и большее влияние, но не смущался этим, а был даже рад возвышению Василия.
Именем императора он отдал приказ о том, чтобы повсюду повиновались Василию, как самому порфирогенету, и это приказание принято было с большим удовольствием.
На одного только Василия возлагались всеобщие надежды…
И он всеми силами старался оправдать их.
По его приказанию, вход в Босфор был затянут цепями, и таким образом прегражден был непосредственный доступ к Константинополю с моря.
Эта цепь уже дважды спасала столицу Византии от подобной же грозы. В 707 году к Константинополю подступали арабы, но их флотилия не могла проникнуть за цепь. Затем в 822 году к Константинополю подступал мятежник Фома, и цепь так же преградила доступ в Золотой Рог его судам.
Но тогда в Константинополе были войска, теперь же – одни беззащитные жители.
Оставалось и в самом деле возложить всю надежду на милость Божию…
20. ПОСЛЕДНЕЕ СРЕДСТВО
Слухи о приближении варягов достигли и до Изока с Ириной.
Впрочем, от них никто и не думал скрывать приближающейся грозы. Да и как можно было скрывать ее, когда каждую ночь из Константинополя видны были зарева пожаров, освещавших путь диких завоевателей…
Изок, когда узнал об этом, обрадовался и захлопал в ладоши, как дитя. – Они пришли, они освободят нас с тобой, сестра! – воскликнул он, не будучи в силах скрыть своего восторга.
– И погибнет тот, кто все это время был так добр к нам! – серьезно отвечала Ирина.
– Ты говоришь о Василии… Его мне действительно жаль… Но я верю -там наш отец…
– Ах, как бы мне хотелось его видеть, Изок!
– Тогда знаешь что…
Юноша остановился, не договорив того, что хотел сказать.
– Что, Изок? – подняла на него свои голубые глаза Ирина.
– Пойдем к ним!
– Как?… Разве нам может это удаться?…
– Отчего же нет?
– Нас убьют, прежде чем мы выйдем из города.
– Теперь слишком много жителей покидают этот город, чтобы кто-нибудь стал обращать на нас внимание. Пойдем! Мы, уверяю тебя, проскользнем совершенно незаметно, и знаешь что? Мы тогда спасем нашего благодетеля -мы уговорим наших не трогать ни его, ни его дома, а то ему придется очень и очень плохо!
– Нет, Изок, нет! Мы должны оставаться здесь! – отрицательно покачала головой Ирина. – Славяне не осмелятся тронуть внуков старейшины Улеба, а вместе с ними и того, для кого они будут просить пощады.
– Ну, как знаешь, – обиделся Изок. – Я вижу, что жизнь в Византии совсем уничтожила в тебе любовь к родине.
– Я никогда не знала и не видела ее.
– Только это одно и может тебя оправдать!
Однако Изоку пришлось очутиться среди своих гораздо раньше, чем он предполагал.
Он уже надумал бегство и готовился привести в исполнение свой план, который ему казался вполне легким и доступным. Уйдя из Константинополя, он предполагал как-нибудь перебраться на другую сторону Босфора, пройти до входа в него из Черного моря, а там, по его мнению, уже легко будет добраться до своих.
Пылкий юноша не думал даже, что он почти не знает языка страны, что ему пришлось бы идти по совсем незнакомой местности, и он был бы убит прежде, чем успел бы скрыться из Константинополя.
Но за Изока был сам случай.
Во дворце было тайное заседание. Совещались Вардас, Фотий, Василий, великий логофет Византии и еще несколько высших сановников.
Беседа, как всегда, была самая серьезная и велась исключительно об одном.
Вардас предложил средство, всегда оказывавшееся наиболее действенным в подобных случаях – откупиться от наступавшего врага…
– Лучше потерять часть, чем все! – говорил он.
Волей-неволей пришлось согласиться с этим и завести сношения с варягами; выбрать послов возложено было на Василия Македонянина.
Вообще все, что казалось потруднее, всегда возлагалось на него, и Василий всегда с честью выходил из всевозможных затруднений.
На этот раз затруднение, действительно, казалось непреодолимым.
Кого послать?
Кто, в самом деле, решился бы теперь, явно рискуя своей жизнью, пойти к рассвирепевшим, жаждущим крови варварам. За это время Василий прекрасно ознакомился с нравами Константинополя и не видел никого, кто осмелился бы на такой подвиг.
Да и сами варяги не поверили бы каким бы то ни было послам, после того, что случилось в Киеве. Вряд ли это можно было предположить.
Вдруг Василия озарила неожиданная мысль.
Он нашел, кого послать к приближавшимся варягам…
Приняв по возможности спокойный вид, он прошел к себе и приказал немедленно призвать к себе Изока.
– Что прикажешь, господин? – явился к нему юноша.
– Изок, знаешь ли ты, что грозит Византии? Отвечай мне прямо, -спросил Македонянин юношу, пристально глядя на него.
– Знаю! – был ответ.
– Это твои идут на нас войной…
– Да! Я слышал, что киевские князья ведут на Византию свои дружины, и они разорят Византию.
– Ты отвечаешь с прямотой, достойной мужчины и славянина, – сказал Василий. – Но подумай сам, что они найдут здесь?
– Как что? Добыча будет богатая…
– И тебе не жаль этого славного города, не жаль беззащитных старцев, женщин и детей, которые погибнут под мечами твоих соплеменников?… Тебе не жаль меня, дважды уже спасавшего тебя и твою сестру?…
– Зачем ты это говоришь, господин?… Сердце славян горит местью…
– За что? Разве византийцы пленили и продали в рабство твоего деда? Вспомни, это сделали именно те норманны, с которыми идут твои земляки на нас войной…
– Ты прав, господин…
– Благодарю тебя… Так вот, если ты хочешь отплатить мне за добро, за мою ласку, исполни мою просьбу!
– Я слушаю тебя.
– Отправься к твоим землякам, уговори их уйти от Константинополя, взяв выкуп.
Глаза юноши засверкали радостью.
– Исполню твое желание, господин.
– Еще раз благодарю тебя, но дай мне клятву, что, во всяком случае, ты вернешься…
– Клянусь честью славянина! – пылко воскликнул Изок.
Впрочем, от них никто и не думал скрывать приближающейся грозы. Да и как можно было скрывать ее, когда каждую ночь из Константинополя видны были зарева пожаров, освещавших путь диких завоевателей…
Изок, когда узнал об этом, обрадовался и захлопал в ладоши, как дитя. – Они пришли, они освободят нас с тобой, сестра! – воскликнул он, не будучи в силах скрыть своего восторга.
– И погибнет тот, кто все это время был так добр к нам! – серьезно отвечала Ирина.
– Ты говоришь о Василии… Его мне действительно жаль… Но я верю -там наш отец…
– Ах, как бы мне хотелось его видеть, Изок!
– Тогда знаешь что…
Юноша остановился, не договорив того, что хотел сказать.
– Что, Изок? – подняла на него свои голубые глаза Ирина.
– Пойдем к ним!
– Как?… Разве нам может это удаться?…
– Отчего же нет?
– Нас убьют, прежде чем мы выйдем из города.
– Теперь слишком много жителей покидают этот город, чтобы кто-нибудь стал обращать на нас внимание. Пойдем! Мы, уверяю тебя, проскользнем совершенно незаметно, и знаешь что? Мы тогда спасем нашего благодетеля -мы уговорим наших не трогать ни его, ни его дома, а то ему придется очень и очень плохо!
– Нет, Изок, нет! Мы должны оставаться здесь! – отрицательно покачала головой Ирина. – Славяне не осмелятся тронуть внуков старейшины Улеба, а вместе с ними и того, для кого они будут просить пощады.
– Ну, как знаешь, – обиделся Изок. – Я вижу, что жизнь в Византии совсем уничтожила в тебе любовь к родине.
– Я никогда не знала и не видела ее.
– Только это одно и может тебя оправдать!
Однако Изоку пришлось очутиться среди своих гораздо раньше, чем он предполагал.
Он уже надумал бегство и готовился привести в исполнение свой план, который ему казался вполне легким и доступным. Уйдя из Константинополя, он предполагал как-нибудь перебраться на другую сторону Босфора, пройти до входа в него из Черного моря, а там, по его мнению, уже легко будет добраться до своих.
Пылкий юноша не думал даже, что он почти не знает языка страны, что ему пришлось бы идти по совсем незнакомой местности, и он был бы убит прежде, чем успел бы скрыться из Константинополя.
Но за Изока был сам случай.
Во дворце было тайное заседание. Совещались Вардас, Фотий, Василий, великий логофет Византии и еще несколько высших сановников.
Беседа, как всегда, была самая серьезная и велась исключительно об одном.
Вардас предложил средство, всегда оказывавшееся наиболее действенным в подобных случаях – откупиться от наступавшего врага…
– Лучше потерять часть, чем все! – говорил он.
Волей-неволей пришлось согласиться с этим и завести сношения с варягами; выбрать послов возложено было на Василия Македонянина.
Вообще все, что казалось потруднее, всегда возлагалось на него, и Василий всегда с честью выходил из всевозможных затруднений.
На этот раз затруднение, действительно, казалось непреодолимым.
Кого послать?
Кто, в самом деле, решился бы теперь, явно рискуя своей жизнью, пойти к рассвирепевшим, жаждущим крови варварам. За это время Василий прекрасно ознакомился с нравами Константинополя и не видел никого, кто осмелился бы на такой подвиг.
Да и сами варяги не поверили бы каким бы то ни было послам, после того, что случилось в Киеве. Вряд ли это можно было предположить.
Вдруг Василия озарила неожиданная мысль.
Он нашел, кого послать к приближавшимся варягам…
Приняв по возможности спокойный вид, он прошел к себе и приказал немедленно призвать к себе Изока.
– Что прикажешь, господин? – явился к нему юноша.
– Изок, знаешь ли ты, что грозит Византии? Отвечай мне прямо, -спросил Македонянин юношу, пристально глядя на него.
– Знаю! – был ответ.
– Это твои идут на нас войной…
– Да! Я слышал, что киевские князья ведут на Византию свои дружины, и они разорят Византию.
– Ты отвечаешь с прямотой, достойной мужчины и славянина, – сказал Василий. – Но подумай сам, что они найдут здесь?
– Как что? Добыча будет богатая…
– И тебе не жаль этого славного города, не жаль беззащитных старцев, женщин и детей, которые погибнут под мечами твоих соплеменников?… Тебе не жаль меня, дважды уже спасавшего тебя и твою сестру?…
– Зачем ты это говоришь, господин?… Сердце славян горит местью…
– За что? Разве византийцы пленили и продали в рабство твоего деда? Вспомни, это сделали именно те норманны, с которыми идут твои земляки на нас войной…
– Ты прав, господин…
– Благодарю тебя… Так вот, если ты хочешь отплатить мне за добро, за мою ласку, исполни мою просьбу!
– Я слушаю тебя.
– Отправься к твоим землякам, уговори их уйти от Константинополя, взяв выкуп.
Глаза юноши засверкали радостью.
– Исполню твое желание, господин.
– Еще раз благодарю тебя, но дай мне клятву, что, во всяком случае, ты вернешься…
– Клянусь честью славянина! – пылко воскликнул Изок.
21. ЧЕСТЬ СЛАВЯНИНА
И кровопролитие, и дым пожаров, и опасность морского пути в утлых суденышках не могли заглушить смертельной тоски Аскольда.
Он как бешеный кидался во все схватки с врагами, не думая об опасности, искал пыла битв и не находил себе ни на минуту успокоения. Наконец князь стал думать, что только тогда придет этот желанный покой, когда он выполнит свою клятву и разорит дотла Византию…
Этот желанный миг казался ему все более и более близким. Еще два перехода – и он будет у входа в это проклятое гнездо, из-за которого так ужасно погибла его милая…
Хотя бы скорее кончились эти переходы! Право, скучны эти мелкие схватки с трусливым народом, бегущим при первой встрече со врагом, при первом военном клике славян.
В успехе своего предприятия Аскольд нисколько не сомневался. Поход был несомненно очень удачен.
Не дойдя всего один дневной переход до Константинополя, варяги остановились, по приказу князя, на ночлег. Их передовые струги шли безостановочно вперед, но главные силы дружины князья берегли на случай серьезного сопротивления.
Берег, едва только струги были зачалены, засветился бесчисленными огнями костров. Повсюду слышался шум, веселый смех, песни, крики. По всем направлениям были разосланы отряды, чтобы оберегать покой отдыхающей дружины.
Для князей был разбит отдельный шатер, но Дир предпочитал проводить время на открытом воздухе с дружиною, Аскольд же оставался в шатре со своими неотвязными думами и тоской.
«Близок, близок час мести за тебя, моя ненаглядная, – размышлял он. -Чувствуешь ли ты, что я исполняю свою клятву, чувствуешь ли что это проклятое гнездо, принесшее тебе смерть, скоро-скоро будет разорено… Камня на камне не оставлю я в нем… Все они погибнут за тебя одну!» Сильный шум и крики, донесшиеся до слуха князя, прервали его думы. Он встрепенулся, поднялся на ноги и по норманнской привычке, сохранившейся в нем, положил руку на рукоятку меча, готовый обнажить его при первой надобности.
Вдруг входная пола шатра поднялась, и Аскольд увидал сияющее радостью лицо Дира.
– Друг, брат, поверишь ли, кого я веду к тебе? – кричал Дир. -Смотри, смотри, кто это? Вот был бы обрадован Всеслав, если бы он был с нами…
Аскольд вгляделся в приведенного Диром человека, и в первый раз со дня ужасной кончины Зои на лице его появилась улыбка.
– Изок! – воскликнул он.
– Я, князь! – кинулся к нему юноша. – Как я счастлив, что вижу тебя здоровым и невредимым… Я слышал, отца нет?
– Да, он остался в Киеве… Но мы теперь вернемся к нему, как только кончим здесь свое дело…
Лицо Изока омрачилось при этих словах, но ни Аскольд, ни Дир не заметили этого.
Они поспешили усадить юношу, не помнившего себя от радости. Изок забрасывал их вопросами о Киеве, об отце, рассказывал сам, как он попал в плен, как здесь нашел сестру.
– Мы знаем это! – воскликнул Дир.
– Откуда? – удивился юноша.
– Сестра твоего отца – ты знаешь ее – это Зоя – рассказала нам все -и про тебя, и про славного Улеба, и про твою сестру.
– Зоя! Госпожа Зоя! Разве она – сестра отца нашего, Всеслава?
– Да!
– Вот как! Я этого не знал! Ну, слава Перуну. Где же она? Что с ней? Здорова ли она?
При этих вопросах лицо Аскольда исказилось, как бы от какой-то ужасной боли.
– Ее убили проклятые византийцы, и я пришел отомстить за нее! -грозно воскликнул он.
Изок с удивлением посмотрел на него.
– Я не понимаю тебя, княже! – робко промолвил он.
В ответ на это Дир поспешил рассказать ему все, что произошло на Днепре.
Юноша несколько раз менялся в лице, слушая этот рассказ.
– Так! Это вполне походит на жителей этого проклятого гнезда! -воскликнул он, когда Дир кончил свой рассказ. – Ты прав Аскольд! Отомсти за нее Византии, сотри этот город с лица земли, к этому у тебя есть полная возможность… Узнайте, что Византия беззащитна: там нет ни воинов, ни судов, она в твоей власти… А теперь прощайте, князья…
– Как прощайте? Ты уходишь?
– Да!
– Куда?
– Туда, к византийцам…
– Зачем? Я не пущу тебя! – воскликнул Аскольд.
Изок грустно улыбнулся.
– Я еще не сказал вам, зачем я пришел сюда и как смог я уйти из столицы Византии… Узнайте же, что сами византийцы послали меня к вам предложить вам богатые дары, чтобы только вы отступили от них… Но я вижу теперь, что так поступить вам, князья, нельзя… Вы явились сюда не столько за добычей, сколько ради мести, а месть священна… Идите же на столицу Византии, возьмите ее! Еще переход, и она будет ваша, а меня отпустите…
– Но объясни, зачем ты хочешь возвращаться? – воскликнули вместе и Аскольд, и Дир.
– Я дал клятву славянина, что вернусь…
– Князь твой разрешает тебя от этой клятвы…
– Нет, не удерживайте меня… Если я останусь, не только мое имя, но и все славянство покроется позором. Я сдержу данное мной слово.
– Но тебя замучают, убьют там…
– Стало быть, так суждено мне богами…
– Но подумай, несчастный, что скажет твой отец?…
– Он похвалит только меня!… Всеслав первый бы отрекся от меня, если бы он узнал, что я не сдержал своего слова. Молю вас, князья, не держите меня!… Я должен спешить… Что будет со мной – то будет, вы же идите и отомстите за Зою, за Улеба… Прощайте еще раз!
Он кинулся в объятия Аскольда, потом Дира, глубоко растроганных его поступком. Затем, едва сдерживая свое волнение, он поспешно вышел из шатра…
Честь для славянина оказалась выше всего.
Он как бешеный кидался во все схватки с врагами, не думая об опасности, искал пыла битв и не находил себе ни на минуту успокоения. Наконец князь стал думать, что только тогда придет этот желанный покой, когда он выполнит свою клятву и разорит дотла Византию…
Этот желанный миг казался ему все более и более близким. Еще два перехода – и он будет у входа в это проклятое гнездо, из-за которого так ужасно погибла его милая…
Хотя бы скорее кончились эти переходы! Право, скучны эти мелкие схватки с трусливым народом, бегущим при первой встрече со врагом, при первом военном клике славян.
В успехе своего предприятия Аскольд нисколько не сомневался. Поход был несомненно очень удачен.
Не дойдя всего один дневной переход до Константинополя, варяги остановились, по приказу князя, на ночлег. Их передовые струги шли безостановочно вперед, но главные силы дружины князья берегли на случай серьезного сопротивления.
Берег, едва только струги были зачалены, засветился бесчисленными огнями костров. Повсюду слышался шум, веселый смех, песни, крики. По всем направлениям были разосланы отряды, чтобы оберегать покой отдыхающей дружины.
Для князей был разбит отдельный шатер, но Дир предпочитал проводить время на открытом воздухе с дружиною, Аскольд же оставался в шатре со своими неотвязными думами и тоской.
«Близок, близок час мести за тебя, моя ненаглядная, – размышлял он. -Чувствуешь ли ты, что я исполняю свою клятву, чувствуешь ли что это проклятое гнездо, принесшее тебе смерть, скоро-скоро будет разорено… Камня на камне не оставлю я в нем… Все они погибнут за тебя одну!» Сильный шум и крики, донесшиеся до слуха князя, прервали его думы. Он встрепенулся, поднялся на ноги и по норманнской привычке, сохранившейся в нем, положил руку на рукоятку меча, готовый обнажить его при первой надобности.
Вдруг входная пола шатра поднялась, и Аскольд увидал сияющее радостью лицо Дира.
– Друг, брат, поверишь ли, кого я веду к тебе? – кричал Дир. -Смотри, смотри, кто это? Вот был бы обрадован Всеслав, если бы он был с нами…
Аскольд вгляделся в приведенного Диром человека, и в первый раз со дня ужасной кончины Зои на лице его появилась улыбка.
– Изок! – воскликнул он.
– Я, князь! – кинулся к нему юноша. – Как я счастлив, что вижу тебя здоровым и невредимым… Я слышал, отца нет?
– Да, он остался в Киеве… Но мы теперь вернемся к нему, как только кончим здесь свое дело…
Лицо Изока омрачилось при этих словах, но ни Аскольд, ни Дир не заметили этого.
Они поспешили усадить юношу, не помнившего себя от радости. Изок забрасывал их вопросами о Киеве, об отце, рассказывал сам, как он попал в плен, как здесь нашел сестру.
– Мы знаем это! – воскликнул Дир.
– Откуда? – удивился юноша.
– Сестра твоего отца – ты знаешь ее – это Зоя – рассказала нам все -и про тебя, и про славного Улеба, и про твою сестру.
– Зоя! Госпожа Зоя! Разве она – сестра отца нашего, Всеслава?
– Да!
– Вот как! Я этого не знал! Ну, слава Перуну. Где же она? Что с ней? Здорова ли она?
При этих вопросах лицо Аскольда исказилось, как бы от какой-то ужасной боли.
– Ее убили проклятые византийцы, и я пришел отомстить за нее! -грозно воскликнул он.
Изок с удивлением посмотрел на него.
– Я не понимаю тебя, княже! – робко промолвил он.
В ответ на это Дир поспешил рассказать ему все, что произошло на Днепре.
Юноша несколько раз менялся в лице, слушая этот рассказ.
– Так! Это вполне походит на жителей этого проклятого гнезда! -воскликнул он, когда Дир кончил свой рассказ. – Ты прав Аскольд! Отомсти за нее Византии, сотри этот город с лица земли, к этому у тебя есть полная возможность… Узнайте, что Византия беззащитна: там нет ни воинов, ни судов, она в твоей власти… А теперь прощайте, князья…
– Как прощайте? Ты уходишь?
– Да!
– Куда?
– Туда, к византийцам…
– Зачем? Я не пущу тебя! – воскликнул Аскольд.
Изок грустно улыбнулся.
– Я еще не сказал вам, зачем я пришел сюда и как смог я уйти из столицы Византии… Узнайте же, что сами византийцы послали меня к вам предложить вам богатые дары, чтобы только вы отступили от них… Но я вижу теперь, что так поступить вам, князья, нельзя… Вы явились сюда не столько за добычей, сколько ради мести, а месть священна… Идите же на столицу Византии, возьмите ее! Еще переход, и она будет ваша, а меня отпустите…
– Но объясни, зачем ты хочешь возвращаться? – воскликнули вместе и Аскольд, и Дир.
– Я дал клятву славянина, что вернусь…
– Князь твой разрешает тебя от этой клятвы…
– Нет, не удерживайте меня… Если я останусь, не только мое имя, но и все славянство покроется позором. Я сдержу данное мной слово.
– Но тебя замучают, убьют там…
– Стало быть, так суждено мне богами…
– Но подумай, несчастный, что скажет твой отец?…
– Он похвалит только меня!… Всеслав первый бы отрекся от меня, если бы он узнал, что я не сдержал своего слова. Молю вас, князья, не держите меня!… Я должен спешить… Что будет со мной – то будет, вы же идите и отомстите за Зою, за Улеба… Прощайте еще раз!
Он кинулся в объятия Аскольда, потом Дира, глубоко растроганных его поступком. Затем, едва сдерживая свое волнение, он поспешно вышел из шатра…
Честь для славянина оказалась выше всего.
22. ЧУДНОЕ ВИДЕНИЕ
Изок шел безостановочно и на другое уже утро был в Константинополе. У него был пропуск от Василия Македонянина, и потому он беспрепятственно достиг дворца.
Нерадостные вести принес он с собой.
Когда Василий узнал, что побудительным поводом к набегу была не жажда грабежа, а месть, он сразу понял, что в этом случае нечего и надеяться на пощаду…
Сперва он хотел заключить Изока в темницу, но и его поразил поступок этого юноши.
"Какой народ, какой дивный народ! – думал он. – Если дети в нем таковы, то что же говорить о взрослых!”
Он с восхищением смотрел на Изока.
Потом Василию пришло в голову, что Изок в случае беды может еще пригодиться. Его знают славяне, и с его помощью как-нибудь удастся спасти кого-либо из близких.
Василий готов был ко всему и не ждал более спасения Константинополю. Он ласково отпустил Изока, а сам немедленно отправился к Вардасу, у которого непрерывно находился Фотий.
Там уже знали о возвращении посланца.
– Что? – в один голос спросили тревожно Вардас и Фотий.
– Нам остается ждать только чуда, предсказанного тобой, великий патриарх! – дрожащим голосом отвечал Василий.
– Почему же?… Они разве не хотят брать выкуп?
– Киевские князья пришли не за нашими богатствами…
– Что же им нужно?
– Тут дело идет о мести и о мести за женщину… Вы помните ту, которая, по нашим известиям, сделалась жертвой несчастного Фоки? Ее имя до сих пор было неизвестно… Знаете, кто она? Это – матрона Зоя, исчезнувшая вместе с Анастасом, благодаря интригам Никифора и Склирены. Отравленные запястья убили ее в то время, когда она готовилась стать женою этого киевского правителя Аскольда, и теперь этот поход является местью за ее гибель…
Вардас и Фотий поникли головами.
– Что же делать? – прошептал Вардас.
– Одно только чудо спасет нас!
– И это чудо будет! – горячо воскликнул Фотий. – Я уверен в этом.
Силы небесные защитят нас от этого бича! – Молись за нас, великий патриарх! – И вы молитесь! Помните, что только это одно и остается нам…
В небывалом смущении, окончательно потерявшие всякую надежду, разошлись эти сановники, не придумав ничего для спасения своего родного города.
А варяжские дружины с первыми лучами солнца начали свой последний морской переход к Константинополю. Все на стругах были спокойны, все были заранее уверены в удаче.
К вечеру крики восторга огласили водяную пустыню: перед варягами в последних лучах солнца засверкали купола церквей и соборов Константинополя.
Путники были в виду своей цели…
Варяги подошли к Византии.
Пущенные вперед струги уже натолкнулись на заграждение входа в Золотой Рог. Аскольд немедленно отправился сам осмотреть цепи и убедился, что и в самом деле ни разбить эти цепи, ни перетащить через них даже легкие суда было совершенно невозможно. Всей славянской флотилии оставалось избрать стоянкой открытый залив и отсюда уже начать военные действия против столицы Византии.
Осматривая заграждения, Аскольд вышел на берег, а потом, когда он возвращался к своему стругу, прямо к нему бросился навстречу какой-то старик.
Князь хотел отстранить кинувшегося, даже схватился за меч, но, увидав, что все вооружение этого старика состоит из небольшого деревянного креста, успокоился и остановился.
"Это – какой-нибудь христианский жрец, – подумал он, – он, верно, хочет просить меня о пощаде своего храма!”
Нерадостные вести принес он с собой.
Когда Василий узнал, что побудительным поводом к набегу была не жажда грабежа, а месть, он сразу понял, что в этом случае нечего и надеяться на пощаду…
Сперва он хотел заключить Изока в темницу, но и его поразил поступок этого юноши.
"Какой народ, какой дивный народ! – думал он. – Если дети в нем таковы, то что же говорить о взрослых!”
Он с восхищением смотрел на Изока.
Потом Василию пришло в голову, что Изок в случае беды может еще пригодиться. Его знают славяне, и с его помощью как-нибудь удастся спасти кого-либо из близких.
Василий готов был ко всему и не ждал более спасения Константинополю. Он ласково отпустил Изока, а сам немедленно отправился к Вардасу, у которого непрерывно находился Фотий.
Там уже знали о возвращении посланца.
– Что? – в один голос спросили тревожно Вардас и Фотий.
– Нам остается ждать только чуда, предсказанного тобой, великий патриарх! – дрожащим голосом отвечал Василий.
– Почему же?… Они разве не хотят брать выкуп?
– Киевские князья пришли не за нашими богатствами…
– Что же им нужно?
– Тут дело идет о мести и о мести за женщину… Вы помните ту, которая, по нашим известиям, сделалась жертвой несчастного Фоки? Ее имя до сих пор было неизвестно… Знаете, кто она? Это – матрона Зоя, исчезнувшая вместе с Анастасом, благодаря интригам Никифора и Склирены. Отравленные запястья убили ее в то время, когда она готовилась стать женою этого киевского правителя Аскольда, и теперь этот поход является местью за ее гибель…
Вардас и Фотий поникли головами.
– Что же делать? – прошептал Вардас.
– Одно только чудо спасет нас!
– И это чудо будет! – горячо воскликнул Фотий. – Я уверен в этом.
Силы небесные защитят нас от этого бича! – Молись за нас, великий патриарх! – И вы молитесь! Помните, что только это одно и остается нам…
В небывалом смущении, окончательно потерявшие всякую надежду, разошлись эти сановники, не придумав ничего для спасения своего родного города.
А варяжские дружины с первыми лучами солнца начали свой последний морской переход к Константинополю. Все на стругах были спокойны, все были заранее уверены в удаче.
К вечеру крики восторга огласили водяную пустыню: перед варягами в последних лучах солнца засверкали купола церквей и соборов Константинополя.
Путники были в виду своей цели…
Варяги подошли к Византии.
Пущенные вперед струги уже натолкнулись на заграждение входа в Золотой Рог. Аскольд немедленно отправился сам осмотреть цепи и убедился, что и в самом деле ни разбить эти цепи, ни перетащить через них даже легкие суда было совершенно невозможно. Всей славянской флотилии оставалось избрать стоянкой открытый залив и отсюда уже начать военные действия против столицы Византии.
Осматривая заграждения, Аскольд вышел на берег, а потом, когда он возвращался к своему стругу, прямо к нему бросился навстречу какой-то старик.
Князь хотел отстранить кинувшегося, даже схватился за меч, но, увидав, что все вооружение этого старика состоит из небольшого деревянного креста, успокоился и остановился.
"Это – какой-нибудь христианский жрец, – подумал он, – он, верно, хочет просить меня о пощаде своего храма!”