Братьям Сальвадор так и не удалось сохранить секрет своих феноменальных уловов. Вскоре он стал известен, и началась «золотая лихорадка». Спокойствие заброшенных островов Тортуга было нарушено целыми ордами рыбаков, не уступающих в алчности золотоискателям, наводнившим Калифорнию в 1849 году. Все они на этот раз искали живое розовое золото. Рыбачьи суда прибывали даже из таких отдаленных районов, как Нью-Джерси и Техас. В разгар «золотой лихорадки» их число доходило до полутора тысяч. Сюда приходили всякого рода суда. Многие из них были едва оснащены; ими управляли неумелые сухопутные люди, ничего не знавшие о кораблевождении. Морская пограничная служба сбивалась с ног от бесконечного числа сигналов о бедствии. Управление заповедника форта приходило в отчаяние, так как не было никаких сил обеспечить охрану птичьих яиц и самого форта от этого нашествия. Дело не ограничивалось беспорядками и нарушениями законности. Были случаи и кровопролития. Однажды ночью в промысловую сеть попало тело моряка. Оно оказалось зашитым в мешок, в который был положен груз свинца. По всем промысловым судам шепотом передавали: «Совершено убийство».
После удачного улова шкипер «Амазонки» находился в счастливом и щедром расположении духа. Он подарил Сюзи раковину, которую поймал в предыдущую ночь. Это была большая раковина желтовато-коричневого цвета, величиной с белую куропатку. Ее длина составляла семь с половиной дюймов; она была на два с четвертью дюйма длиннее максимального размера, указанного в нашем справочнике раковин. В сети попадались необычайные раковины в большом количестве. Вскоре рыбаки, промышлявшие креветками, распознали их ценность, и в продаже стали попадаться в большом количестве экземпляры раковин, которые ранее считались редкостью.
В сети, сохшей на солнце, оказался комок водорослей, в котором застрял золотистый, как от загара, морской конек. На палубе уже сохли до десятка таких коньков, два из них темно-красного цвета.
В море нет более странной рыбы, чем эти морские коньки, постоянно живущие в водорослях. По внешнему виду и по образу действий они похожи на что угодно, но только не на рыбу. Голова конька похожа на лошадиную; вечно работающие плавники, расположенные по обе стороны головы, можно принять за конские уши; гибкий и цепкий хвост похож на хобот слона; носик напоминает дудку Гаммельнского крысолова; глаза, похожие на стеклянные шарики, вращаются независимо друг от друга. И наконец самца можно счесть за самку, так как он носит икру и молодых коньков в сумке под хвостом.
Под сетями на спине лежала огромная хищная морская черепаха весом более чем в 300 фунтов. Именно такую черепаху обнаружил Понсе де Леон в 1513 году, когда он открыл эти острова. Однажды ночью он насчитал их до 120 штук и поэтому-то дал островам название — Лас Тортугас, то есть «Черепаховые острова».
Когда Сюзи увидела черепаху, она воскликнула:
— Вот на этой черепахе можно будет покататься, ведь вы же обещали нам, что мы будем кататься на большой морской черепахе.
Сюзи было бы трудно управиться, сидя верхом на этом чудовищном панцирном пресмыкающемся. Судя по огромной голове черепахи и ее шее с жесткой кожей, ей можно было дать тысячу лет. Вид крючковатого мощного клюва был страшен, челюсти по силе не уступали тискам. И это было вполне естественно, так как этот хищник питается похожими на дикобраза морскими иглокожими, брюхоногими моллюсками, усоногими раками и крабами с острыми клешнями. Такая пища могла бы убить любое живое существо, но именно она и является спасением для морской черепахи. От этой пищи мясо и жир ее приобретают неприятный привкус рыбы, и хищная морская черепаха считается непромысловой.
Приятное на вкус мясо травоядной зеленой черепахи является предметом вожделения любителей. Зеленые черепахи еще водятся на островах Тортуга, но охота на них велась столь хищнически, что они стали редкостью. На зеленых черепах охотятся с железными дротиками; их ловят на песчаных пляжах при лунном свете и заманивают в хлопчатобумажные сети. Неудивительно, что в 1866 году в восемь двухсотфутовых сетей, поставленных лишь одним промысловым суденышком, попалось две с половиной тысячи зеленых черепах. Сколько было истреблено черепах — до того как закон взял их под свою защиту — подсчитать невозможно.
Несмотря на то что зеленые черепахи в настоящее время редкость, промысловая охота на них в Ки-Уэст продолжается. Здесь готовят знаменитый черепаховый суп. Десятки зеленых черепах длиной от двух с половиной до трех футов лениво лежат в бассейнах причалов Томсона. Лишь изредка они поднимаются на поверхность, чтобы сделать глубокий вдох. Съедобные части этих черепах составляют примерно 40 % их веса. В них входят слой зеленого студенистого жира и нежные плавники, которые составляют основу черепахового супа. Когда пьешь янтарно прозрачный бульон и ешь нежные тонкие ломтики зеленых, как нефрит, плавников, появляется то же самое ощущение, какое пережил Томас Гуд, когда писал:
«Все приятные кушанья, которые мне приходилось проглатывать, не идут ни в какое сравнение с хорошо приготовленной черепахой, и, клянусь, мне в такие моменты хочется иметь два желудка, как у коровы».
Из бассейна Ки-Уэста мы привезли с собой пятидесятифунтовую черепаху. Чтобы удовлетворить желание Сюзи, мы разрешили ей покататься на этой черепахе во рву. Она скоро обучилась технике верховой езды на черепахе. Держась за переднюю часть панциря, она давила своим животом на заднюю его часть и таким образом направляла голову черепахи вверх. Своими большими передними плавниками черепаха ударяла о воду, делая отчаянные усилия вырваться. Управляя черепахой, Сюзи нужно было лишь остерегаться ее острого клюва.
Маленькие черепахи, вроде той, на которой каталась Сюзи, не опасны. Но иметь дело с большими черепахами — все же довольно опасно. Один из жителей Багамских островов рассказал нам, как его друг чуть не потерял руку. Этот человек подплыл к трехсотфунтовой хищной морской черепахе, которая спала, не убрав голову под панцирь. Он протянул руку из-за панциря и схватился за передний край панциря. Когда черепаха резким движением втянула шею, ее толстая шкура и мышцы заклинили руку в узком пространстве между шеей и панцирем. Черепаха нырнула, потянув за собой человека. Когда он все-таки вырвал руку, то с пальцев была сорвана кожа вместе с мясом. Маленькая черепаха Сюзи ничуть не уступала своим большим собратьям в искусстве нырянья. Однажды, плавая во рву форта, она вырвалась, и всей нашей семье с помощью добровольцев из состава рыбаков пришлось ловить ее полдня. Она плавала взад и вперед по рву длиной в полмили и всплывала только, чтобы подышать.
О секрете того, как черепаха удерживает воздух, механизме приспособления к глубинам более двухсот футов, а также технике подъема с больших глубин можно только строить догадки. Одно из существенных различий между ныряющими животными и наземными заключается в их поведении. Наземные животные, находясь под водой, начинают биться и быстро выдыхаются, а ныряющие животные спокойно лежат на глубине и сохраняют запас кислорода, У ныряющих животных легкие относительно небольших размеров, но у них огромное количество крови. По всей видимости, они скорее держатся запасом кислорода в крови, который химически связывается гемоглобином, а не воздухом, задержанным в легких.
Поскольку у них малоемкие легкие, даже на больших глубинах с их высоким давлением в кровь поступает лишь небольшое количество азота. Это обстоятельство чрезвычайно важно, ибо при быстром подъеме с большой глубины пузырьки азота расширяются, как пузырьки газа в откупоренной бутылке содовой воды, закупоривают капилляры и останавливают ток крови. Это явление вызывает кессонную болезнь. Малое содержание азота в крови черепахи, возможно, позволяет ей быстро подниматься с большой глубины на поверхность, не ожидая, пока азот постепенно выйдет из крови.
Еще одним условием, обеспечивающим выживание черепахи в борьбе за существование, является ее необычайная плодовитость. В период между апрелем и августом с панцирем, заросшим мохом, морская черепаха от двух до пяти раз выползает из океана и кладет от 75 до 200 яиц за одни раз. Одна черепаха в течение сезона может класть до тысячи мягких на ощупь, похожих на резину яиц диаметром в полтора дюйма или больше.
Черепашьи яйца инкубируются в горячем песке, и маленькие черепахи вылупливаются в ночное время. Затем вылупившиеся черепахи направляются к морю, совершая путь, полный опасностей. Запоздавшие маленькие черепахи, не успевшие скрыться в море до рассвета, становятся жертвой морских птиц и сухопутных крабов. В воде молодую черепаху подстерегает не меньшая опасность, в течение нескольких дней не рассосавшиеся остатки легкого желтка яйца чрезвычайно затрудняют погружение черепахи и поиски убежища в скалах. Они плавают на поверхности и становятся соблазнительной приманкой для прожорливых рыб.
Молодые черепахи растут от четырех до семи дюймов в год. Морская черепаха-каретта, наименьшая из обычных морских черепах, считается взрослой, когда достигает веса всего лишь в тридцать фунтов. Яркие черепаховые украшения делаются из панциря каретты.
Однажды, плавая под водой, мы заметили молодую каретту. Она как раз питалась травой в мелкой лагуне. Увидев нас, она нырнула под козырек скалы и втянула голову в панцирь. Барни подплыл к ней, снимая ее киноаппаратом. Только когда объектив аппарата был уже в одном футе от ее морды, она выскочила из прикрытия.
Мы устремились за ней, но черепаха плавала гораздо быстрее нас. Делая ритмичные мощные удары своими передними плавниками, она плыла, пробиваясь сквозь воду. Удар — скольжение, удар — скольжение, удар — скольжение. Она синкопировала при движении в воде, подражая современному стилю диссонансной немелодичной музыки. «Черепаха музыкальна» — нам вспомнился вечер, который мы провели в нью-йоркской квартире покойного композитора Джорджа Гершвина.
Гершвин сидел за своим органом фирмы Хамонд, работая над оперой «Порги и Бэсс». Он рассказал нам, что ездил в штат Южная Каролина, где посещал негритянские церкви, чтобы усвоить ритм их религиозных песнопений. Как-то он отдыхал на Фолли Бич, уйдя от культуры в «первобытное состояние». Однажды ночью он увидел, как на песок выползла черепаха. Резкие, словно высеченные из камня, черты Джорджа Гершвина горели возбуждением, когда он рассказывал о том, как черепаха, побуждаемая вечной силой, вышла из моря. Драматическими жестами он показывал нам, как она, переваливаясь, выходила на пляж, чтобы вырыть гнездо, и раскачивала задом, выбрасывая песок задними плавниками. Джордж Гершвин описал и синкопирующий ритм, когда она клала сначала одно, затем два, потом опять одно и затем два яйца одновременно. Нарастающим бурным темпом болталась ее задняя часть. Потом черепаха неуклюже, как бы в задумчивости, повернулась и быстрыми движениями своих плавников зарыла свое гнездо.
— Да, черепаха музыкальна, — сказал нам Гершвин, — и мы думали, а нет ли в его незаконченных мелодиях ритма ударов старой морской черепахи, одетой в фосфоресцирующий панцирь, с которого скатываются огненные капли, когда она, переваливаясь, вылезает на берег из моря.
XIII
После удачного улова шкипер «Амазонки» находился в счастливом и щедром расположении духа. Он подарил Сюзи раковину, которую поймал в предыдущую ночь. Это была большая раковина желтовато-коричневого цвета, величиной с белую куропатку. Ее длина составляла семь с половиной дюймов; она была на два с четвертью дюйма длиннее максимального размера, указанного в нашем справочнике раковин. В сети попадались необычайные раковины в большом количестве. Вскоре рыбаки, промышлявшие креветками, распознали их ценность, и в продаже стали попадаться в большом количестве экземпляры раковин, которые ранее считались редкостью.
В сети, сохшей на солнце, оказался комок водорослей, в котором застрял золотистый, как от загара, морской конек. На палубе уже сохли до десятка таких коньков, два из них темно-красного цвета.
В море нет более странной рыбы, чем эти морские коньки, постоянно живущие в водорослях. По внешнему виду и по образу действий они похожи на что угодно, но только не на рыбу. Голова конька похожа на лошадиную; вечно работающие плавники, расположенные по обе стороны головы, можно принять за конские уши; гибкий и цепкий хвост похож на хобот слона; носик напоминает дудку Гаммельнского крысолова; глаза, похожие на стеклянные шарики, вращаются независимо друг от друга. И наконец самца можно счесть за самку, так как он носит икру и молодых коньков в сумке под хвостом.
Под сетями на спине лежала огромная хищная морская черепаха весом более чем в 300 фунтов. Именно такую черепаху обнаружил Понсе де Леон в 1513 году, когда он открыл эти острова. Однажды ночью он насчитал их до 120 штук и поэтому-то дал островам название — Лас Тортугас, то есть «Черепаховые острова».
Когда Сюзи увидела черепаху, она воскликнула:
— Вот на этой черепахе можно будет покататься, ведь вы же обещали нам, что мы будем кататься на большой морской черепахе.
Сюзи было бы трудно управиться, сидя верхом на этом чудовищном панцирном пресмыкающемся. Судя по огромной голове черепахи и ее шее с жесткой кожей, ей можно было дать тысячу лет. Вид крючковатого мощного клюва был страшен, челюсти по силе не уступали тискам. И это было вполне естественно, так как этот хищник питается похожими на дикобраза морскими иглокожими, брюхоногими моллюсками, усоногими раками и крабами с острыми клешнями. Такая пища могла бы убить любое живое существо, но именно она и является спасением для морской черепахи. От этой пищи мясо и жир ее приобретают неприятный привкус рыбы, и хищная морская черепаха считается непромысловой.
Приятное на вкус мясо травоядной зеленой черепахи является предметом вожделения любителей. Зеленые черепахи еще водятся на островах Тортуга, но охота на них велась столь хищнически, что они стали редкостью. На зеленых черепах охотятся с железными дротиками; их ловят на песчаных пляжах при лунном свете и заманивают в хлопчатобумажные сети. Неудивительно, что в 1866 году в восемь двухсотфутовых сетей, поставленных лишь одним промысловым суденышком, попалось две с половиной тысячи зеленых черепах. Сколько было истреблено черепах — до того как закон взял их под свою защиту — подсчитать невозможно.
Несмотря на то что зеленые черепахи в настоящее время редкость, промысловая охота на них в Ки-Уэст продолжается. Здесь готовят знаменитый черепаховый суп. Десятки зеленых черепах длиной от двух с половиной до трех футов лениво лежат в бассейнах причалов Томсона. Лишь изредка они поднимаются на поверхность, чтобы сделать глубокий вдох. Съедобные части этих черепах составляют примерно 40 % их веса. В них входят слой зеленого студенистого жира и нежные плавники, которые составляют основу черепахового супа. Когда пьешь янтарно прозрачный бульон и ешь нежные тонкие ломтики зеленых, как нефрит, плавников, появляется то же самое ощущение, какое пережил Томас Гуд, когда писал:
«Все приятные кушанья, которые мне приходилось проглатывать, не идут ни в какое сравнение с хорошо приготовленной черепахой, и, клянусь, мне в такие моменты хочется иметь два желудка, как у коровы».
Из бассейна Ки-Уэста мы привезли с собой пятидесятифунтовую черепаху. Чтобы удовлетворить желание Сюзи, мы разрешили ей покататься на этой черепахе во рву. Она скоро обучилась технике верховой езды на черепахе. Держась за переднюю часть панциря, она давила своим животом на заднюю его часть и таким образом направляла голову черепахи вверх. Своими большими передними плавниками черепаха ударяла о воду, делая отчаянные усилия вырваться. Управляя черепахой, Сюзи нужно было лишь остерегаться ее острого клюва.
Маленькие черепахи, вроде той, на которой каталась Сюзи, не опасны. Но иметь дело с большими черепахами — все же довольно опасно. Один из жителей Багамских островов рассказал нам, как его друг чуть не потерял руку. Этот человек подплыл к трехсотфунтовой хищной морской черепахе, которая спала, не убрав голову под панцирь. Он протянул руку из-за панциря и схватился за передний край панциря. Когда черепаха резким движением втянула шею, ее толстая шкура и мышцы заклинили руку в узком пространстве между шеей и панцирем. Черепаха нырнула, потянув за собой человека. Когда он все-таки вырвал руку, то с пальцев была сорвана кожа вместе с мясом. Маленькая черепаха Сюзи ничуть не уступала своим большим собратьям в искусстве нырянья. Однажды, плавая во рву форта, она вырвалась, и всей нашей семье с помощью добровольцев из состава рыбаков пришлось ловить ее полдня. Она плавала взад и вперед по рву длиной в полмили и всплывала только, чтобы подышать.
О секрете того, как черепаха удерживает воздух, механизме приспособления к глубинам более двухсот футов, а также технике подъема с больших глубин можно только строить догадки. Одно из существенных различий между ныряющими животными и наземными заключается в их поведении. Наземные животные, находясь под водой, начинают биться и быстро выдыхаются, а ныряющие животные спокойно лежат на глубине и сохраняют запас кислорода, У ныряющих животных легкие относительно небольших размеров, но у них огромное количество крови. По всей видимости, они скорее держатся запасом кислорода в крови, который химически связывается гемоглобином, а не воздухом, задержанным в легких.
Поскольку у них малоемкие легкие, даже на больших глубинах с их высоким давлением в кровь поступает лишь небольшое количество азота. Это обстоятельство чрезвычайно важно, ибо при быстром подъеме с большой глубины пузырьки азота расширяются, как пузырьки газа в откупоренной бутылке содовой воды, закупоривают капилляры и останавливают ток крови. Это явление вызывает кессонную болезнь. Малое содержание азота в крови черепахи, возможно, позволяет ей быстро подниматься с большой глубины на поверхность, не ожидая, пока азот постепенно выйдет из крови.
Еще одним условием, обеспечивающим выживание черепахи в борьбе за существование, является ее необычайная плодовитость. В период между апрелем и августом с панцирем, заросшим мохом, морская черепаха от двух до пяти раз выползает из океана и кладет от 75 до 200 яиц за одни раз. Одна черепаха в течение сезона может класть до тысячи мягких на ощупь, похожих на резину яиц диаметром в полтора дюйма или больше.
Черепашьи яйца инкубируются в горячем песке, и маленькие черепахи вылупливаются в ночное время. Затем вылупившиеся черепахи направляются к морю, совершая путь, полный опасностей. Запоздавшие маленькие черепахи, не успевшие скрыться в море до рассвета, становятся жертвой морских птиц и сухопутных крабов. В воде молодую черепаху подстерегает не меньшая опасность, в течение нескольких дней не рассосавшиеся остатки легкого желтка яйца чрезвычайно затрудняют погружение черепахи и поиски убежища в скалах. Они плавают на поверхности и становятся соблазнительной приманкой для прожорливых рыб.
Молодые черепахи растут от четырех до семи дюймов в год. Морская черепаха-каретта, наименьшая из обычных морских черепах, считается взрослой, когда достигает веса всего лишь в тридцать фунтов. Яркие черепаховые украшения делаются из панциря каретты.
Однажды, плавая под водой, мы заметили молодую каретту. Она как раз питалась травой в мелкой лагуне. Увидев нас, она нырнула под козырек скалы и втянула голову в панцирь. Барни подплыл к ней, снимая ее киноаппаратом. Только когда объектив аппарата был уже в одном футе от ее морды, она выскочила из прикрытия.
Мы устремились за ней, но черепаха плавала гораздо быстрее нас. Делая ритмичные мощные удары своими передними плавниками, она плыла, пробиваясь сквозь воду. Удар — скольжение, удар — скольжение, удар — скольжение. Она синкопировала при движении в воде, подражая современному стилю диссонансной немелодичной музыки. «Черепаха музыкальна» — нам вспомнился вечер, который мы провели в нью-йоркской квартире покойного композитора Джорджа Гершвина.
Гершвин сидел за своим органом фирмы Хамонд, работая над оперой «Порги и Бэсс». Он рассказал нам, что ездил в штат Южная Каролина, где посещал негритянские церкви, чтобы усвоить ритм их религиозных песнопений. Как-то он отдыхал на Фолли Бич, уйдя от культуры в «первобытное состояние». Однажды ночью он увидел, как на песок выползла черепаха. Резкие, словно высеченные из камня, черты Джорджа Гершвина горели возбуждением, когда он рассказывал о том, как черепаха, побуждаемая вечной силой, вышла из моря. Драматическими жестами он показывал нам, как она, переваливаясь, выходила на пляж, чтобы вырыть гнездо, и раскачивала задом, выбрасывая песок задними плавниками. Джордж Гершвин описал и синкопирующий ритм, когда она клала сначала одно, затем два, потом опять одно и затем два яйца одновременно. Нарастающим бурным темпом болталась ее задняя часть. Потом черепаха неуклюже, как бы в задумчивости, повернулась и быстрыми движениями своих плавников зарыла свое гнездо.
— Да, черепаха музыкальна, — сказал нам Гершвин, — и мы думали, а нет ли в его незаконченных мелодиях ритма ударов старой морской черепахи, одетой в фосфоресцирующий панцирь, с которого скатываются огненные капли, когда она, переваливаясь, вылезает на берег из моря.
XIII
Морская школа
Сюжной стороны форта в мелкой воде росли необыкновенные коралловые сады. Если встать на головку коралла ногой, то вода доходила только до колена. Между кораллами же глубина не превышала шести футов, а дно между ними было устлано ярким белым песком. И вот сюда мы привезли наших детей обучаться в увлекательной морской школе. Кстати, и мы сами кое-чему поучились.
Все дети были одеты в одинаковые длинные черные трико, что бы предохранить их от царапин при соприкосновении с кораллами. В подражание нашим костюмам на острове Андрос, каждый нашил страшную физиономию на черном пространстве, прикрывающем части тела ниже спины. Эти чудовища были действительно страшными, с голубыми глазами и ярко-красными языками. Для защиты от солнца все дети надели желтые с длинными рукавами трикотажные фуфайки. На ноги они надели ярко-зеленые ласты; на головы — зеленые водолазные маски, а на руки — белые нитяные перчатки. На поясе у каждого висел охотничий нож в ножнах, а в руках было длинное копье для охоты на рыбу.
Из крепостных ворот для вылазок вышел необычный отряд, который вброд перешел ров, затем, миновав береговой уступ, направился к открытому океану, где росли морские коралловые сады.
Именно в этих морских садах дети научились понимать, что предметы, которые они видят в океане, совершенно иные, чем кажутся на первый взгляд. Даже время идет по-иному. В медленном ритме волн при безмолвном дрейфе висящих в воде рыб время превращается в бесконечность, а миг — в час.
Под поверхностью моря и жизнь совершенно иная. Морские веера, морские перья, морские хлысты и морские кустарники [6]на первый взгляд напоминают ярко расцвеченные растения сада, но на самом деле это не растения, а живые хищные организмы: еще не затвердевшие кораллы.
Первое время нас очень смешили и удивляли причудливые обитатели моря: распустившиеся цветком щупальца коралла, исчезающие при прикосновении, подобно яркому платку в ладони фокусника; плавающие парами черные щетинозубые рыбы с яркими белыми губками загримированных негритянских «нянюшек»; тонкие змееподобные прозрачно-синего цвета рыбки, живущие в заднем проходе морского огурца. И наконец сам морской огурец — грубый, сморщенный, жесткий, откупающийся от своих врагов тем, что выбрасывает им на съедение свои внутренности. Куда ни глянь, повсюду на дне лежали морские огурцы. Они очень похожи на огромных гусениц. Дети доставляли их нам десятками. В полости живота у многих мы находили небрезгливых мелких рыбок.
Но самая нелепая рыба из всей морской фауны — это рыба-дутыш. Ее бледная морда, похожая на человеческое лицо, смотрела на нас круглыми глазами из-за скал. Когда Джоун ткнула ее своим копьем, рыба стала жадно глотать воду и на глазах разрасталась до неимоверных размеров. Ее иглы, лежавшие плашмя, расправились и торчали во все стороны; она стала такой же большой и круглой, как медицин-болл. По мере того как она надувалась, она теряла над собой всякую власть; она беспомощно каталась в прибое, ударяясь о различные предметы на дне и стукаясь о кораллы. Она так растолстела, что даже не могла шевелить своим хвостом. Единственно, что она могла еще делать, это двигать двумя маленькими плавниками, которые дрожали, как уши, по сторонам ее неимоверно раздутого лица.
Мы выкатили рыбу-дутыш на берег и усадили ее на дамбу. Она хрюкала, рыгала и выбрасывала воду. Анна сунула отросток коралла в ее открытую пасть, раздался хруст, рыба раскусила коралл пополам и размолола его в порошок. Рыба-дутыш пасется на кораллах, как корова на лугу. Барни едва успел предупредить детей, насколько опасно класть палец в пасть этой рыбы, как рыба-дутыш стала бочком скатываться к воде.
— Лови ее! — крикнула Джоун. Барни протянул руку, которая случайно прошла мимо раскрытой пасти рыбы. Воздух был потрясен отчаянным воплем. Лицо Барни выражало совершенное недоумение: как это могло случиться именно с ним? Пасть рыбы замкнулась на его среднем пальце, пониже ногтя. Каждый раз, как он прикасался к рыбе, или пытался вытащить свой палец, ее челюсти смыкались еще сильнее. Он уже скатил в море рыбу, державшую мертвой хваткой его палец, и стонал ожидая, что эта коралловая мельница отпустит его. В это время я подплыла к нему, чтобы оказать помощь. Рыба, довольная тем, что оказалась снова в воде, слегка разжала челюсти.
— Не трогай ее, — взвыл Барни. Но мне так хотелось ему помочь, что я уже сделала попытку раздвинуть рыбью пасть. Рыба-дутыш еще крепче сжала палец Барни с силой слесарных тисков. Прошло три минуты, хотя Барни и уверяет, что не три, а тридцать, прежде чем рыба отпустила его палец. Палец Барни надолго был изуродован отметиной с кровоподтеком.
В море мы встречались и с другими опасностями, но в большинстве случаев это были скорее неприятности, чем несчастные случаи. Бывало, что тонкие иглы колючих морских яиц прокалывали резиновые ласты, оставляя в ноге отравленные кончики. Были и «жалящие» кораллы, ядовитые нематоцисты, свернутые наподобие пружины, всегда готовые ужалить при малейшем прикосновении. Попадались и мурены в углублениях скал. Мы предупреждали детей, чтобы они не совали туда руки. Сюзи не могла побороть соблазн, пока мы не показали ей логово мурены, которая открывала и закрывала свою пасть, обнажая острые белые иглы зубов. Мы навещали мурену каждый раз, когда ходили купаться, и неизменно находили ее в одном и том же скалистом логове. Когда мы приближались к ней, чтобы сказать: «Здравствуйте», она медленно выплывала из скалы, открывая и закрывая свою пасть и пропуская через жабры воду. Но мы никогда не дразнили мурену, и она тоже не трогала нас. Если неосторожно сунуть руку в такую пещеру, мурена может ужалить, подобно гремучей змее, запустив длинные острые иглообразные зубы в тело.
Чтобы не изуродовать руку, пловцу следует схватить мурену другой рукой, вытащить из логова на поверхность и только тогда раздвинуть ее пасть и освободиться.
Мы учили детей остерегаться жалящих скатов; показали им, как те наполовину зарываются в песок. Мы предупреждали их, что скаты имеют ядовитый клинок под хвостом. Для полной наглядности пришлось заколоть копьем не успевшего скрыться от нас маленького ската. По размерам он был не больше блина, весь в ярких яблоках.
— Как ты думаешь, почему он нас не боится? — спросил Барни, вытаскивая ската и кладя его в лодку. Тут он наступил ногой на спинку рыбы и наклонился, чтобы вытащить копье. Трах! И скат, и копье полетели в море. Барни шлепнулся на спину на дно лодки. Дети визжали от смеха. Скат оказался электрическим, и копье пробило его батарею — группу веретенообразных клеток, которые дают такой разряд, как магнето на автомобильную свечу. Рука Барни онемела, а в груди покалывало.
На отмелях позади форта в лучах солнца нежились вест-индские акулы — ленивые плоские животные коричневого цвета. Шкура у вест-индских акул темнее, чем у других акул, а плавники хвоста выдаются выше, как стабилизаторы реактивных самолетов. У скошенной назад нижней челюсти этой акулы растут два курчавых усика. Вест-индские акулы совершенно не опасны — у них нет зубов. Питаются они омарами и крабами, которых давят твердым, как кость, языком. Иногда дети незаметно подползали к спящей вест-индской акуле и пытались на ней прокатиться. Им удавалось продержаться несколько секунд, уцепившись за ее шкуру, шершавую, как наждачная бумага; затем акула стряхивала их с себя.
Вест-индские акулы были нашими товарищами по играм. Но мы зорко следили за появлением гладких серых акул открытого моря, хотя и не очень боялись их. Случаев нападения акул на водолазов вообще зарегистрировано не было. Они нападали только на купающихся в бурной мутной воде или бредущих по воде людей со связкой рыбы в руках, иногда на раненых. Акулы, с которыми нам приходилось встречаться, — были или пугливыми или равнодушными.
Однажды в Калифорнии мы обучали выздоравливающих ветеранов боев в Тихом океане искусству нырять. Они с увлечением охотились за калифорнийскими устрицами. Вдруг кто-то закричал: «Акулы!» Океан буквально кишел шестифутовыми полосатыми, как тигры, акулами, носившимися под водой. И морские пехотинцы, разгромившие японцев на острове Гуадалканал, молниеносно выскакивали из моря в лодки, как будто бы сам дьявол гнался за ними.
Барни и мне случалось не один раз видеть группы акул. Купаясь в одном районе, мы в течение часа встречали их по десятку за раз. Акулы резвились в водорослях, возможно нерестились; они были полностью заняты своими делами и совсем не обращали внимания на нас.
В лагуне островов Тортуга, защищенной кольцом рифов, «настоящие» акулы появлялись редко. Мы объяснили детям, что акулы, как собаки, чаще всего нападают на убегающего от них человека. Иногда акулу можно испугать криком или же пусканием пузырей под водой. Анна запомнила этот урок настолько хорошо, что однажды, к нашему ужасу, совершенно безоружная поплыла навстречу двенадцатифутовой серо-стального цвета акуле, пуская пузыри. Или акула была занята чем-то другим, или же теория наша оказалась правильной, но как бы то ни было, акула повернулась и ушла в море.
Мы играли и занимались охотой с копьем, добывая продукты для нашего стола. Мы настолько привыкли к тем физиономиям, которые были нарисованы ниже спины у наших детей, что могли по ним узнавать каждого ребенка не только спереди, но и сзади, когда он или она преследовали рыбу с копьем. Все они охотились по-разному, в полной мере проявляя свой характер. Анна, обладавшая безграничным терпением, загоняла рыбу в пещеры и била ее копьем, когда та прижималась к скале, Джоун хитро выслеживала свои жертвы, незаметно спускаясь в тень морского веера, и наносила быстрый внезапный удар. Сюзи, наша младшая дочка, охотилась неистово, брызгаясь и пуская пузыри. Она распугивала при этом рыбу на много миль вокруг. Но даже и ей удавалось кое-что добыть. Все мы получали огромное удовольствие.
Возвращаясь вечером в форт, мы любили нырять под ржавеющие фермы угольных причалов. Там в осененных густой тенью водах дрейфовали мириады серебряных рыбешек. Они плавали вокруг свай, тщательно выписывая геометрические фигуры и восьмерки. Какая коллоидальная сила держала каждую живую частичку на равном расстоянии от другой? По какому циркулю они выписывали круги, по точности не уступающие кругам Сатурна? Каким образом каждая рыбка могла удерживать определенное место в водном пространстве? По какому сигналу десятки тысяч отдельных рыбок одновременно бросали серебряный отблеск, когда на них падал луч солнца? И по какой причине эти беззащитные маленькие рыбки не проявляли никаких признаков тревоги при появлении огромных серых морских щук? Неужели геометрическая точность их строя была волшебным средством защиты от хищников? Вполне возможно, что и так. Если, например, пять рыбешек поместить в аквариум с дельфином, то они образуют кольцо и будут плавать по кругу точно в хвост друг другу. Дельфин, хищник, никогда не решится нарушить это волшебное кольцо. Но если этих рыбок пускать в аквариум по одной, то дельфин немедленно пожирает их.
На охоту за крупной рыбой мы выходили всей семьей. Самыми большими рыбами были джуфиш весом в триста фунтов. Это уродливые, неуклюжие рыбы до того медлительны, что в Мексиканском заливе среди нефтяных вышек на воде, водолазы ловили их, подплывая вплотную и кладя крючья с приманкой прямо им в пасти. Одну такую рыбу мы обнаружили в пещере под плоским, как стол, козырьком скалы.
Через щели в стенках пещеры нам удалось взглянуть на эту рыбу, которая лениво и медленно открывала и закрывала свою огромную пещерообразную пасть. Барни предложил детям спуститься под воду и тыкать древками копий в рыбу сквозь щели в скале, чтобы выгнать ее из пещеры. Это ему нужно было для киносъемки. Рыба хрюкнула, ее огромная злая пасть широко раскрывалась, приближаясь к Барни и объективу аппарата, расположившемуся у самого входа в пещеру. Вдруг раздался грохот, и вода взбудоражилась, как будто бы произошло извержение вулкана. Послышался удар и что-то со свистом пронеслось мимо. Барни оказался распростертым на дне, наполовину оглушенный, а рыба исчезла.
Однажды Сюзи удила с угольного причала и поймала на крючок такую же большую рыбу. Ей только что попалась лютианида, и она с визгом вытаскивала ее. В этот момент в прозрачной голубой воде промелькнула коричневая тень, как отблеск подводной лодки. Пасть рыбы могла бы проглотить Сюзи одним махом. Она медленно открывалась и снова закрывалась. Лютианида, пойманная на удочку Сюзи, исчезла, затянутая в пищевод движением огромных челюстей. В течение одной минуты пятидесятифунтовая Сюзи удерживала трехсотфунтовую рыбу на леске, свитой из девяти ниток!
Наш стол зависел от успеха охоты за подводными обитателями. К столу всегда был вареный омар, свежий и нежный, плавающий в растопленном масле. В жареном виде подавались брюхоногие моллюски, нарезанные тонкими ломтиками, отбитыми, как калифорнийские устрицы. Бывали и свежие груперы, а также только что вынутые из сетей креветки. Пищу мы готовили на старой керосинке в прохладном, чисто отбеленном уголке, отведенном под кухню. Эта сводчатая комната длиной в добрый городской квартал когда-то была столовой для 1700 солдат. Здесь мы держали и консервы, и джем, и хлеб, привезенные из Ки-Уэста. Наши запасы были столь внушительными, что моряки с промысловых судов приняли их за магазин и пытались купить у нас конфет. Мы охотно выменивали креветок на шоколад, и все были довольны.
Однажды вечером мы с Барни, готовя ужин, услышали возбужденные крики. Выглянув через амбразуру, мы увидели, что весь ров заполнили мужчины и женщины, одетые в трусики. Все они были вооружены сачками, и проводили по воде у ее поверхности ведрами с стеклянными днищами. С криками и визгом они черпали воду и доставали какие-то предметы со дна. Мы спустились вниз, чтобы посмотреть, какие сокровища они нашли во рву.
— Что вы ищете? — спросили мы у толстенького краснолицего человека, который по пояс в воде неуверенно шел по скользким камням. Он не ответил, так как был поглощен тем, что видел сквозь стеклянное днище своего ведра. Он попросту не расслышал нашего вопроса. Вдруг раздался радостный крик:
Все дети были одеты в одинаковые длинные черные трико, что бы предохранить их от царапин при соприкосновении с кораллами. В подражание нашим костюмам на острове Андрос, каждый нашил страшную физиономию на черном пространстве, прикрывающем части тела ниже спины. Эти чудовища были действительно страшными, с голубыми глазами и ярко-красными языками. Для защиты от солнца все дети надели желтые с длинными рукавами трикотажные фуфайки. На ноги они надели ярко-зеленые ласты; на головы — зеленые водолазные маски, а на руки — белые нитяные перчатки. На поясе у каждого висел охотничий нож в ножнах, а в руках было длинное копье для охоты на рыбу.
Из крепостных ворот для вылазок вышел необычный отряд, который вброд перешел ров, затем, миновав береговой уступ, направился к открытому океану, где росли морские коралловые сады.
Именно в этих морских садах дети научились понимать, что предметы, которые они видят в океане, совершенно иные, чем кажутся на первый взгляд. Даже время идет по-иному. В медленном ритме волн при безмолвном дрейфе висящих в воде рыб время превращается в бесконечность, а миг — в час.
Под поверхностью моря и жизнь совершенно иная. Морские веера, морские перья, морские хлысты и морские кустарники [6]на первый взгляд напоминают ярко расцвеченные растения сада, но на самом деле это не растения, а живые хищные организмы: еще не затвердевшие кораллы.
Первое время нас очень смешили и удивляли причудливые обитатели моря: распустившиеся цветком щупальца коралла, исчезающие при прикосновении, подобно яркому платку в ладони фокусника; плавающие парами черные щетинозубые рыбы с яркими белыми губками загримированных негритянских «нянюшек»; тонкие змееподобные прозрачно-синего цвета рыбки, живущие в заднем проходе морского огурца. И наконец сам морской огурец — грубый, сморщенный, жесткий, откупающийся от своих врагов тем, что выбрасывает им на съедение свои внутренности. Куда ни глянь, повсюду на дне лежали морские огурцы. Они очень похожи на огромных гусениц. Дети доставляли их нам десятками. В полости живота у многих мы находили небрезгливых мелких рыбок.
Но самая нелепая рыба из всей морской фауны — это рыба-дутыш. Ее бледная морда, похожая на человеческое лицо, смотрела на нас круглыми глазами из-за скал. Когда Джоун ткнула ее своим копьем, рыба стала жадно глотать воду и на глазах разрасталась до неимоверных размеров. Ее иглы, лежавшие плашмя, расправились и торчали во все стороны; она стала такой же большой и круглой, как медицин-болл. По мере того как она надувалась, она теряла над собой всякую власть; она беспомощно каталась в прибое, ударяясь о различные предметы на дне и стукаясь о кораллы. Она так растолстела, что даже не могла шевелить своим хвостом. Единственно, что она могла еще делать, это двигать двумя маленькими плавниками, которые дрожали, как уши, по сторонам ее неимоверно раздутого лица.
Мы выкатили рыбу-дутыш на берег и усадили ее на дамбу. Она хрюкала, рыгала и выбрасывала воду. Анна сунула отросток коралла в ее открытую пасть, раздался хруст, рыба раскусила коралл пополам и размолола его в порошок. Рыба-дутыш пасется на кораллах, как корова на лугу. Барни едва успел предупредить детей, насколько опасно класть палец в пасть этой рыбы, как рыба-дутыш стала бочком скатываться к воде.
— Лови ее! — крикнула Джоун. Барни протянул руку, которая случайно прошла мимо раскрытой пасти рыбы. Воздух был потрясен отчаянным воплем. Лицо Барни выражало совершенное недоумение: как это могло случиться именно с ним? Пасть рыбы замкнулась на его среднем пальце, пониже ногтя. Каждый раз, как он прикасался к рыбе, или пытался вытащить свой палец, ее челюсти смыкались еще сильнее. Он уже скатил в море рыбу, державшую мертвой хваткой его палец, и стонал ожидая, что эта коралловая мельница отпустит его. В это время я подплыла к нему, чтобы оказать помощь. Рыба, довольная тем, что оказалась снова в воде, слегка разжала челюсти.
— Не трогай ее, — взвыл Барни. Но мне так хотелось ему помочь, что я уже сделала попытку раздвинуть рыбью пасть. Рыба-дутыш еще крепче сжала палец Барни с силой слесарных тисков. Прошло три минуты, хотя Барни и уверяет, что не три, а тридцать, прежде чем рыба отпустила его палец. Палец Барни надолго был изуродован отметиной с кровоподтеком.
В море мы встречались и с другими опасностями, но в большинстве случаев это были скорее неприятности, чем несчастные случаи. Бывало, что тонкие иглы колючих морских яиц прокалывали резиновые ласты, оставляя в ноге отравленные кончики. Были и «жалящие» кораллы, ядовитые нематоцисты, свернутые наподобие пружины, всегда готовые ужалить при малейшем прикосновении. Попадались и мурены в углублениях скал. Мы предупреждали детей, чтобы они не совали туда руки. Сюзи не могла побороть соблазн, пока мы не показали ей логово мурены, которая открывала и закрывала свою пасть, обнажая острые белые иглы зубов. Мы навещали мурену каждый раз, когда ходили купаться, и неизменно находили ее в одном и том же скалистом логове. Когда мы приближались к ней, чтобы сказать: «Здравствуйте», она медленно выплывала из скалы, открывая и закрывая свою пасть и пропуская через жабры воду. Но мы никогда не дразнили мурену, и она тоже не трогала нас. Если неосторожно сунуть руку в такую пещеру, мурена может ужалить, подобно гремучей змее, запустив длинные острые иглообразные зубы в тело.
Чтобы не изуродовать руку, пловцу следует схватить мурену другой рукой, вытащить из логова на поверхность и только тогда раздвинуть ее пасть и освободиться.
Мы учили детей остерегаться жалящих скатов; показали им, как те наполовину зарываются в песок. Мы предупреждали их, что скаты имеют ядовитый клинок под хвостом. Для полной наглядности пришлось заколоть копьем не успевшего скрыться от нас маленького ската. По размерам он был не больше блина, весь в ярких яблоках.
— Как ты думаешь, почему он нас не боится? — спросил Барни, вытаскивая ската и кладя его в лодку. Тут он наступил ногой на спинку рыбы и наклонился, чтобы вытащить копье. Трах! И скат, и копье полетели в море. Барни шлепнулся на спину на дно лодки. Дети визжали от смеха. Скат оказался электрическим, и копье пробило его батарею — группу веретенообразных клеток, которые дают такой разряд, как магнето на автомобильную свечу. Рука Барни онемела, а в груди покалывало.
На отмелях позади форта в лучах солнца нежились вест-индские акулы — ленивые плоские животные коричневого цвета. Шкура у вест-индских акул темнее, чем у других акул, а плавники хвоста выдаются выше, как стабилизаторы реактивных самолетов. У скошенной назад нижней челюсти этой акулы растут два курчавых усика. Вест-индские акулы совершенно не опасны — у них нет зубов. Питаются они омарами и крабами, которых давят твердым, как кость, языком. Иногда дети незаметно подползали к спящей вест-индской акуле и пытались на ней прокатиться. Им удавалось продержаться несколько секунд, уцепившись за ее шкуру, шершавую, как наждачная бумага; затем акула стряхивала их с себя.
Вест-индские акулы были нашими товарищами по играм. Но мы зорко следили за появлением гладких серых акул открытого моря, хотя и не очень боялись их. Случаев нападения акул на водолазов вообще зарегистрировано не было. Они нападали только на купающихся в бурной мутной воде или бредущих по воде людей со связкой рыбы в руках, иногда на раненых. Акулы, с которыми нам приходилось встречаться, — были или пугливыми или равнодушными.
Однажды в Калифорнии мы обучали выздоравливающих ветеранов боев в Тихом океане искусству нырять. Они с увлечением охотились за калифорнийскими устрицами. Вдруг кто-то закричал: «Акулы!» Океан буквально кишел шестифутовыми полосатыми, как тигры, акулами, носившимися под водой. И морские пехотинцы, разгромившие японцев на острове Гуадалканал, молниеносно выскакивали из моря в лодки, как будто бы сам дьявол гнался за ними.
Барни и мне случалось не один раз видеть группы акул. Купаясь в одном районе, мы в течение часа встречали их по десятку за раз. Акулы резвились в водорослях, возможно нерестились; они были полностью заняты своими делами и совсем не обращали внимания на нас.
В лагуне островов Тортуга, защищенной кольцом рифов, «настоящие» акулы появлялись редко. Мы объяснили детям, что акулы, как собаки, чаще всего нападают на убегающего от них человека. Иногда акулу можно испугать криком или же пусканием пузырей под водой. Анна запомнила этот урок настолько хорошо, что однажды, к нашему ужасу, совершенно безоружная поплыла навстречу двенадцатифутовой серо-стального цвета акуле, пуская пузыри. Или акула была занята чем-то другим, или же теория наша оказалась правильной, но как бы то ни было, акула повернулась и ушла в море.
Мы играли и занимались охотой с копьем, добывая продукты для нашего стола. Мы настолько привыкли к тем физиономиям, которые были нарисованы ниже спины у наших детей, что могли по ним узнавать каждого ребенка не только спереди, но и сзади, когда он или она преследовали рыбу с копьем. Все они охотились по-разному, в полной мере проявляя свой характер. Анна, обладавшая безграничным терпением, загоняла рыбу в пещеры и била ее копьем, когда та прижималась к скале, Джоун хитро выслеживала свои жертвы, незаметно спускаясь в тень морского веера, и наносила быстрый внезапный удар. Сюзи, наша младшая дочка, охотилась неистово, брызгаясь и пуская пузыри. Она распугивала при этом рыбу на много миль вокруг. Но даже и ей удавалось кое-что добыть. Все мы получали огромное удовольствие.
Возвращаясь вечером в форт, мы любили нырять под ржавеющие фермы угольных причалов. Там в осененных густой тенью водах дрейфовали мириады серебряных рыбешек. Они плавали вокруг свай, тщательно выписывая геометрические фигуры и восьмерки. Какая коллоидальная сила держала каждую живую частичку на равном расстоянии от другой? По какому циркулю они выписывали круги, по точности не уступающие кругам Сатурна? Каким образом каждая рыбка могла удерживать определенное место в водном пространстве? По какому сигналу десятки тысяч отдельных рыбок одновременно бросали серебряный отблеск, когда на них падал луч солнца? И по какой причине эти беззащитные маленькие рыбки не проявляли никаких признаков тревоги при появлении огромных серых морских щук? Неужели геометрическая точность их строя была волшебным средством защиты от хищников? Вполне возможно, что и так. Если, например, пять рыбешек поместить в аквариум с дельфином, то они образуют кольцо и будут плавать по кругу точно в хвост друг другу. Дельфин, хищник, никогда не решится нарушить это волшебное кольцо. Но если этих рыбок пускать в аквариум по одной, то дельфин немедленно пожирает их.
На охоту за крупной рыбой мы выходили всей семьей. Самыми большими рыбами были джуфиш весом в триста фунтов. Это уродливые, неуклюжие рыбы до того медлительны, что в Мексиканском заливе среди нефтяных вышек на воде, водолазы ловили их, подплывая вплотную и кладя крючья с приманкой прямо им в пасти. Одну такую рыбу мы обнаружили в пещере под плоским, как стол, козырьком скалы.
Через щели в стенках пещеры нам удалось взглянуть на эту рыбу, которая лениво и медленно открывала и закрывала свою огромную пещерообразную пасть. Барни предложил детям спуститься под воду и тыкать древками копий в рыбу сквозь щели в скале, чтобы выгнать ее из пещеры. Это ему нужно было для киносъемки. Рыба хрюкнула, ее огромная злая пасть широко раскрывалась, приближаясь к Барни и объективу аппарата, расположившемуся у самого входа в пещеру. Вдруг раздался грохот, и вода взбудоражилась, как будто бы произошло извержение вулкана. Послышался удар и что-то со свистом пронеслось мимо. Барни оказался распростертым на дне, наполовину оглушенный, а рыба исчезла.
Однажды Сюзи удила с угольного причала и поймала на крючок такую же большую рыбу. Ей только что попалась лютианида, и она с визгом вытаскивала ее. В этот момент в прозрачной голубой воде промелькнула коричневая тень, как отблеск подводной лодки. Пасть рыбы могла бы проглотить Сюзи одним махом. Она медленно открывалась и снова закрывалась. Лютианида, пойманная на удочку Сюзи, исчезла, затянутая в пищевод движением огромных челюстей. В течение одной минуты пятидесятифунтовая Сюзи удерживала трехсотфунтовую рыбу на леске, свитой из девяти ниток!
Наш стол зависел от успеха охоты за подводными обитателями. К столу всегда был вареный омар, свежий и нежный, плавающий в растопленном масле. В жареном виде подавались брюхоногие моллюски, нарезанные тонкими ломтиками, отбитыми, как калифорнийские устрицы. Бывали и свежие груперы, а также только что вынутые из сетей креветки. Пищу мы готовили на старой керосинке в прохладном, чисто отбеленном уголке, отведенном под кухню. Эта сводчатая комната длиной в добрый городской квартал когда-то была столовой для 1700 солдат. Здесь мы держали и консервы, и джем, и хлеб, привезенные из Ки-Уэста. Наши запасы были столь внушительными, что моряки с промысловых судов приняли их за магазин и пытались купить у нас конфет. Мы охотно выменивали креветок на шоколад, и все были довольны.
Однажды вечером мы с Барни, готовя ужин, услышали возбужденные крики. Выглянув через амбразуру, мы увидели, что весь ров заполнили мужчины и женщины, одетые в трусики. Все они были вооружены сачками, и проводили по воде у ее поверхности ведрами с стеклянными днищами. С криками и визгом они черпали воду и доставали какие-то предметы со дна. Мы спустились вниз, чтобы посмотреть, какие сокровища они нашли во рву.
— Что вы ищете? — спросили мы у толстенького краснолицего человека, который по пояс в воде неуверенно шел по скользким камням. Он не ответил, так как был поглощен тем, что видел сквозь стеклянное днище своего ведра. Он попросту не расслышал нашего вопроса. Вдруг раздался радостный крик: