Страница:
– До пятницы, – кивнул Александр. – Женщины из гарема моего отца помогут вам подготовиться к брачной церемонии.
Облегченно вздохнув, он подошел к главному евнуху.
– Отведи мою невесту и ее родственницу в гарем эмира. Я желаю, чтобы ты как следует подготовил ее к свадьбе.
Главный евнух позволил себе еле заметную улыбку.
– Да, мой господин. Я все сделаю как надо.
Утром, ни свет ни заря, гарем эмира Ибрагима напоминал взбудораженный улей. По нему разнеслась удивительная весть: юная англичанка скоро выйдет замуж. И не за кого-нибудь, а за самого принца Карима Александра, сына эмира! Это ли не удивительное известие?
Мари-Клер первой переступила порог комнаты, в которой Шарлотта и леди Аделина провели ночь.
– Доброе утро! – сказала она по-французски. – Как вы себя чувствуете? Надеюсь, хорошо? А то нам предстоит очень напряженный день.
– Я полагаю, мы уже привыкли к трудностям. Ведь тут даже кроватей нет! Матрасы лежат на голом мраморном полу! – ответила на ужасном французском леди Аделина.
– Вот и чудесно! – Мари-Клер было в то утро не до пустяковых жалоб. – Сейчас девушки принесут вам завтрак. Вы должны непременно поесть, даже если от волнения у вас нет аппетита.
Хлопот будет сегодня очень много. Обычно приготовления к свадьбе занимают пять дней, а нам надо управиться за два. Принц уже послал писца переписывать брачный контракт. К заходу солнца бумаги будут готовы и отданы на подпись эмиру и верховному имаму. И тогда ты официально станешь невестой принца Карима Александра, – Мари-Клер вздохнула. – Ах, Шарлотта, как я тебе завидую! Ты выходишь замуж за такого мужчину!
– Но я не хочу замуж, – упрямо буркнула Шарлотта. – Я хочу домой, в Англию.
– Может, когда-нибудь принц тебя туда и свозит, – бодро предположила Мари-Клер. – Право, как можно не радоваться, когда твой жених такой молодой и красивый, да еще такой великолепный любовник! Многие женщины все на свете отдали бы, лишь бы познать это блаженство!
Шарлотта съежилась, упрямо отказываясь разделять восторги француженки.
«Это безумие! – мысленно твердила она. – Я нормальная английская девушка. Я не могу выйти замуж за турецкого принца. Если мне удастся вернуться в Англию, я, наверное, с радостью стану женой архидиакона Джефриса. При всех своих недостатках он достойный, респектабельный джентльмен».
«Да ладно тебе! – ехидно возразил ей внутренний голос. – Не лицемерь! Признайся, тебя взволновало предложение принца Карима Александра! Разве сердце твое не трепещет при мысли о том, что он скоро продемонстрирует тебе свои хваленые мужские качества?» – «Нет! Никогда! Мне совершенно, нисколечко неинтересно узнать, как мужчина и женщина становятся любовниками!»
Шарлотта резко отодвинула поднос с персиками, плававшими в ароматном меду, и вскочила на ноги. Она не Мари-Клер и прекрасно помнит, что для добродетельных женщин первая брачная ночь – это ужасная пытка, которую они должны терпеливо вынести. Она не может… не должна перенимать противоестественное отношение турок к супружеским отношениям! Не должна! Ни за что!
Однако Мари-Клер неправильно истолковала ее порыв, приняв возмущение за энтузиазм.
– Это хорошо, что ты так торопишься. Для всех нас свадьба – большое счастье, а если невеста довольна, мы счастливы вдвойне.
Француженка рассмеялась. И куда подевалась ее вчерашняя горечь? Она хлопнула в ладоши, ив спальню вбежали весело гомонящие турчанки.
– Женщины эмира обещают приготовить тебе приданое и просят поторопиться, – перевела француженка. – Мы уже отправили слуг с известием, что в хаммаме сегодня состоится праздник.
– В хаммаме? – недоуменно переспросила Шарлотта.
– Да, в городской бане. Поскорее кончайте завтракать. Нам нужно вас обеих нарядить.
– В бане? – Леди Аделина величественно выпрямилась. – Я правильно вас поняла? Свадьба моей племянницы будет устроена в бане?
– Да, тут так принято, – нетерпеливо сказала Мари-Клер. – В Турции браки гражданские, а не религиозные. И церемония происходит не в мечети, а в кругу друзей и родственников жениха и невесты. – Она наморщила лоб, пытаясь припомнить европейские понятия и поточнее выразить свою мысль. – В этой стране много традиций, но тут не принято… как же это говорится… ах, да… не принято освящать брак в церкви.
Леди Аделина отреагировала на это вполне естественным образом.
Презрительно фыркнув, она заявила:
– Даже в Оттоманской империи наверняка можно найти более подходящее место для свадьбы, чем городская баня.
Запас терпения Мари-Клер стремительно иссякал.
– Хаммам не просто баня. Это традиционное место встречи знатных женщин, и празднество будет роскошным, ибо эмир занимает высокое положение в обществе. Слуги повязали по такому случаю шелковые пояса и обошли всех друзей эмира, пригласив их женщин в хаммам, где будет устроен пир и ритуальное купание невесты. Мы должны быть там в полдень. Если опоздаем, все страшно обидятся. Да и у слуг полно дел – им нужно готовиться к свадебному пиру и к «ночи хны».
Увидев оторопелые лица собеседниц, Мари-Клер вновь пришла в хорошее расположение духа.
– Не волнуйся, Шарлотта! Тебе ничего не придется делать. Ты будешь просто сидеть или стоять, где тебе скажут, а мы будем тебя наряжать. Для нас это восхитительная забава! По исламским обычаям невесте почти ничего не позволяют делать самой.
Вскоре Шарлотта в этом убедилась. Через два часа, закутанная в покрывало, она вышла в окружении таких же закутанных женщин из сада во двор, где ее изумленному взору предстала картина невообразимого хаоса. По двору сновали чернокожие слуги с горшками, котелками и ворохом белых простыней, а музыканты били в барабаны, играли на флейтах и каких-то неизвестных Шарлотте струнных инструментах. Музыка была громкой и радостной. Двое слуг спокойно стояли с подносами на головах, а другие ставили на эти подносы стеклянную посуду.
Мари-Клер оказалась права: от Шарлотты не требовалось почти никаких действий. Ее и тетушку ласково подтолкнули к расшитому парчовому балдахину, который держали четверо мужчин. Едва она уселась – наружу торчали только ее туфли и подол кафтана, – слуги и наложницы эмира выстроились гуськом. Мужчины с подносами шли впереди, женщины сзади. Музыканты уже выходили из ворот дворца. Шествие замыкали телохранители эмира, гордо восседавшие на лошадях.
Городские бани находились недалеко, но процессия двигалась медленно, потому что улицы были запружены зеваками, которые громко приветствовали невесту. Слуги эмира в ответ бросали в толпу монеты…
– Я чувствую себя то ли циркачкой, то ли королевой, едущей на коронацию, – пожаловалась Шарлотта леди Аделине.
Та передернула плечами.
– Конечно! Разве люди, празднующие свадьбу в бане, имеют понятия, как должна проходить эта церемония? Как ты думаешь, принц Карим тоже туда явится? Боюсь, при всей моей душевной стойкости я этого не выдержу.
К счастью, мужество леди Аделины не подверглось столь серьезному испытанию. В роскошной, огромной бане, по величине вполне сопоставимой с английской ратушей, яблоку было негде упасть. Но там собрались только женщины. Мужчины, сопровождавшие Шарлотту, остались на улице и не спеша попивали кофе и шербет, дожидаясь, пока женщины вдоволь навеселятся в хаммаме.
Леди Аделина во всеуслышание заявила, что накануне она уже мылась и ее организму будет нанесен непоправимый урон, если его повторно погрузят в воду. Ее выслушали с вежливыми, недоверчивыми улыбками – Шарлотту эта манера начала постепенно раздражать – и приступили к действию: раздели и с головы до ног намазали ароматным маслом, а затем окатили потоками горячей воды.
Шарлотта даже не представляла себе, что на свете существует столько масел, мазей и притираний. К концу мытья ее кожа стала нежной и розовой, как у младенца, а пропахшие вербеной волосы ярко золотились. Глаза леди Аделины растроганно увлажнились.
– Ты так красива, Шарлотта! Даже в этом одеянии, которому-то и названия приличного нет.
Шарлотта зарделась. Ее смутил тетушкин комплимент, но еще больше смутило то, что она все с большим нетерпением ждет предстоящей свадьбы.
– Как, по-вашему, турецкие бани когда-нибудь войдут в моду в Англии?
– Почему бы и нет? Даже у дикарей порой можно кое-что перенять, – нехотя признала леди Аделина, пригладив волосы, ставшие после мытья гораздо более яркими и блестящими. – Ощущения после такой бани, конечно, приятные, но боюсь, мы заплатим за удовольствие воспалением легких.
– А, по-моему, тут никто еще от воспаления легких не помер. И вообще, турчанки живут очень долго. Посмотрите, какие в бане дряхлые старухи.
– Шарлотта, дорогая! Леди никогда не произносит таких вульгарных слов, как «помереть», «старуха»… Ты должна выражаться изящно.
Леди Аделина машинально выговаривала Шарлотте, но чувствовалось, что думает она в этот момент о чем-то другом. Когда слуги понесли их домой, она взяла племянницу за руку и нервно кашлянула, подбирая нужные слова.
– Шарлотта, – произнесла тетушка, умирая со стыда, – вряд ли нам с тобой выдастся более подходящий момент для откровенного разговора, поэтому я думаю, сейчас самое время затронуть весьма нелегкую тему.
– Я вас слушаю, тетя.
Леди Аделина никак не могла откашляться.
– Я знаю, ты опасаешься некоторых… м-м… физических сторон супружества, моя дорогая. Тем более что мы в чужой стране, и вряд ли твой муж проявит сдержанность, свойственную англичанину. Я, конечно, никогда не была замужем и не могу точно сказать, что ожидает тебя в пятницу ночью, но я слышала от сестер, что это… не так уж и неприятно. Если… если ты закроешь глаза и будешь думать о чем-то другом, пока твой муж… э-э…
– Да, тетя, я понимаю, что вы имеете в виду, – торопливо подхватила Шарлотта.
Она и так места себе не находила при мысли, что ей придется лечь в постель с Каримом Александром, а тут еще и тетушка подливает масла в огонь. Видите ли, это будет не особенно неприятно!
– Я ничего не боюсь, – солгала Шарлотта, стараясь не вспоминать принца таким, каким она его видела в последний раз: темные глаза горят холодным огнем, надменное лицо непроницаемо, чуждо, загадочно. – Я вообще об этом не думаю. У принца столько наложниц, он вряд ли… ну…
– Может, ты и права, дорогая. – Леди Аделина старательно отводила взор, предпочитая разглядывать в щелку зевак, толпившихся на улицах. – Хотя… принц поразительно красив. Ах, будь он англичанином, я была бы совсем счастлива!
Шарлотта натянуто улыбнулась.
– Если бы луна была солнцем, дорогая тетушка, ночь превратилась бы в день.
– Нет, это неудачное сравнение. Луна и солнце – две разные вещи. А принц Карим – джентльмен, хоть и не имел счастья родиться в Англии.
Шарлотта в ответ промолчала. Тетушке незачем знать, что ее сейчас волнует совсем другое: и неважно при этом, джентльмен он или нет. Ну как сказать милой, добродетельной старой деве, что при одной мысли об объятиях принца Карима ее племянницу бросает в жар?
Мать эмира дожидалась возвращения праздничной процессии на помосте в большом зале. Ее окружали гостьи, присутствовавшие при обряде мытья невесты…
Мириам, дочь эмира, низко поклонилась бабушке и вприпрыжку подбежала к Шарлотте.
– Теперь начинается «ночь хны», – важно объявила она. – Так называется праздник, когда женщины гарема устраивают в честь твоей свадьбы пир и танцы. Мы постараемся, чтобы ты была сказочно красивой завтра утром, когда принц впервые увидит твое лицо.
Шарлотта чуть было не напомнила Мириам, что принц Карим уже не раз видел ее лицо. Но вовремя вспомнила про чувствительность женщин гарема и прикусила язык.
– Вот, посмотри! – радостно воскликнула Мириам. – Принц Карим прислал тебе свадебный наряд. Смотри, какое великолепие! Он хочет оказать тебе великую честь.
Шарлотта поглядела на прозрачные шаровары и кафтан, разложенные для всеобщего обозрения.
– Да, прелесть, – пробормотала она, стараясь загородить наряд своим телом, дабы леди Аделину не хватил апоплексический удар.
– Не прелесть, а чудо! – сурово возразила Мириам. – Принц Карим выбрал шелк цвета летнего неба и приложил к подарку записку. В ней выражается надежда, что его скромный дар подчеркнет красоту твоих небесно-голубых глаз. Как мило с его стороны, да?
– Да, – уныло согласилась Шарлотта. Женщины столпились вокруг наряда, богато расшитого золотом. Мириам взяла прозрачные шаровары, усыпанные блестками, и подняла их повыше, чтобы гостьи смогли все как следует рассмотреть. Женщины восторженно ахнули. Леди Аделина зажмурилась от стыда, но, вспомнив, что англичане славятся силой воли, все-таки удержалась от обморока.
Шарлотта же от наплыва противоречивых чувств словно окаменела, и молча сидела на почетном месте посреди комнаты: женщины, вероятно, привыкли иметь дело с безмолвными невестами и возбужденно тараторили, не обращая на нее ни малейшего внимания.
Когда турчанки, у которых явно отсутствовало понятие об интимных предметах женского туалета, как следует рассмотрели свадебный наряд и наахались в свое удовольствие, мать эмира подала знак Мари-Клер. Та почтительно поклонилась и поставила подле Шарлотты медный горшочек. В нем была ярко-оранжевая масса, источавшая сильный запах пряностей.
– Мне нужно это съесть? – пролепетала Шарлотта, от ужаса выйдя из оцепенения.
– Нет, – покачала головой Мари-Клер. – Ты должна спокойно сидеть и мило улыбаться, пока я буду мазать этим твои руки и ноги.
– Но ведь они станут ярко-оранжевыми!
– Не станут. Состав войдет во взаимодействие с кожным салом, и твоя кожа покраснеет.
Почему-то этот, в сущности, безобидный обычай показался Шарлотте ужасным. Она чуть не расплакалась.
– Но Мари-Клер! Я же не могу в день свадьбы появиться на людях с красными руками! Что они обо мне подумают?
– Так нужно, Шарлотта! В этой стране считается страшным нарушением обычаев, если невесте не покрасили ноги и руки хной. Отсюда и название «ночь хны».
– Да, – вставила младшая дочь эмира Алия. – Когда мы нанесем состав, нам придется забинтовать тебе руки и ноги, чтобы хна впиталась в кожу и сделала ее ярко-красной. А потом мы будем веселиться. Мужчины уже веселятся. – Она понизила голос и доверительно сказала: – Они позвали для услады принца танцовщиц-цыганок. Говорят, цыганки не закрывают своих лиц, представляешь? А еще я слышала, что цыганские женщины танцуют вместе с мужчинами.
– Помолчи! – прикрикнула на нее Мари-Клер. – Сейчас не время и не место для столь непристойных разговоров!
Дочь эмира так расстроилась, что Шарлотте стало ее жалко.
– Не переживай, ты меня вовсе не шокировала. Я тоже слышала о том, что мужчины и женщины порой танцуют вместе.
Интересно, что бы сказала Мари-Клер, узнав про вальс? Он ведь теперь так популярен, что его танцуют даже в самых консервативных домах Европы…
Однако, поразмыслив, Шарлотта не рискнула расстраивать пожилую француженку. Мари-Клер слишком долго не была во Франции. Наверное, она упадет в обморок при одной мысли о том, что мужчины и женщины кружатся вместе по залу, не скрывая своих лиц, и обнимая друг друга за талию. В каком-то смысле у турецких женщин не меньше предрассудков, чем у тети Аделины. А может, и больше, они ведь всю жизнь сидят в четырех стенах и не видят мира.
Леди Аделина брезгливо морщилась, глядя, как Мари-Клер и дочери эмира наносят хну на руки и ноги Шарлотты.
– Господи, что за странный способ готовить девушку к свадьбе! – язвительно усмехнулась она. – Ну да ладно! Крепись, дорогая Шарлотта! По сравнению со свадьбой в бане все остальное ерунда. Надеюсь, принц знает, как вывести с кожи эти красные пятна.
Шарлотта вдруг поняла, что для тетушки сейчас самое главное – не потерять надежду на освобождение, и она готова поверить в любое чудо, готова наделить принца любыми сверхъестественными качествами. Что ж, может, она и права… Во всяком случае, это помогло ей стойко перенести тяжкие испытания.
«Пожалуй, мне следует взять с нее пример, – уныло подумала Шарлотта, – и свято уверовать в то, что, когда я выйду замуж за принца Карима, он страстно, безумно в меня влюбится».
Мысль эта показалась девушке настолько забавной, что она не смогла удержаться от улыбки.
Мари-Клер одобрительно кивнула.
– Так-то оно лучше. А теперь ты должна поклониться Нассаре, матери эмира Ибрагима. И пусть с тобой подойдет твоя тетушка. Раз она тут твоя единственная родственница, придется ей выполнить роль подружки невесты.
Когда англичанки низко поклонились Нассаре, в мудрых, усталых глазах старухи промелькнула злорадная усмешка.
– Она рада, что ты входишь в семью ее внука, – перевела Мари-Клер. – Протяни руку, Шарлотта. Нассара даст тебе золотую монету. Так положено по обычаю. Ты не должна выпускать эту монету из рук до завтрашнего утра, пока мы не разбинтуем тебе ладони.
Сморщенная старуха сидела в окружении полудюжины таких же дряхлых подружек. Все они посасывали трубки, прикрепленные к сосудам, в которых булькала вода. Шарлотта, наконец, поняла, что это турецкий способ курить табак. Старуха вынула трубку изо рта, порылась в складках кафтана, достала золотую монету и, окунув ее в кашицу из хны, протянула Шарлотте.
– Нассара будет молиться, чтобы ты родила сыновей, которые принесут славу этому дому. А сейчас она приглашает тебя на пир. Мы устроили его в твою честь.
Шарлотта вдруг возмутилась. Почему старуха смотрит на нее с таким злорадством? Девушка вызывающе вздернула подбородок и холодно произнесла:
– Пожалуйста, поблагодарите мать эмира за подарок. И скажите, что я с нетерпением жду сегодняшний пир и свадьбу.
Мари-Клер перевела слова Шарлотты, но Нассаре, похоже, было уже не до новой родственницы. Она громко хлопнула в ладоши (тоже, кстати, выкрашенные хной), сунула в рот трубку, закрыла глаза и откинулась на подушки, рассеянно слушая старуху, которая принялась нашептывать ей что-то на ухо.
– Можете вернуться на свое место, – тихо сказала Мари-Клер. – Нассара подала знак. Пир начинается.
Глава 14
Облегченно вздохнув, он подошел к главному евнуху.
– Отведи мою невесту и ее родственницу в гарем эмира. Я желаю, чтобы ты как следует подготовил ее к свадьбе.
Главный евнух позволил себе еле заметную улыбку.
– Да, мой господин. Я все сделаю как надо.
Утром, ни свет ни заря, гарем эмира Ибрагима напоминал взбудораженный улей. По нему разнеслась удивительная весть: юная англичанка скоро выйдет замуж. И не за кого-нибудь, а за самого принца Карима Александра, сына эмира! Это ли не удивительное известие?
Мари-Клер первой переступила порог комнаты, в которой Шарлотта и леди Аделина провели ночь.
– Доброе утро! – сказала она по-французски. – Как вы себя чувствуете? Надеюсь, хорошо? А то нам предстоит очень напряженный день.
– Я полагаю, мы уже привыкли к трудностям. Ведь тут даже кроватей нет! Матрасы лежат на голом мраморном полу! – ответила на ужасном французском леди Аделина.
– Вот и чудесно! – Мари-Клер было в то утро не до пустяковых жалоб. – Сейчас девушки принесут вам завтрак. Вы должны непременно поесть, даже если от волнения у вас нет аппетита.
Хлопот будет сегодня очень много. Обычно приготовления к свадьбе занимают пять дней, а нам надо управиться за два. Принц уже послал писца переписывать брачный контракт. К заходу солнца бумаги будут готовы и отданы на подпись эмиру и верховному имаму. И тогда ты официально станешь невестой принца Карима Александра, – Мари-Клер вздохнула. – Ах, Шарлотта, как я тебе завидую! Ты выходишь замуж за такого мужчину!
– Но я не хочу замуж, – упрямо буркнула Шарлотта. – Я хочу домой, в Англию.
– Может, когда-нибудь принц тебя туда и свозит, – бодро предположила Мари-Клер. – Право, как можно не радоваться, когда твой жених такой молодой и красивый, да еще такой великолепный любовник! Многие женщины все на свете отдали бы, лишь бы познать это блаженство!
Шарлотта съежилась, упрямо отказываясь разделять восторги француженки.
«Это безумие! – мысленно твердила она. – Я нормальная английская девушка. Я не могу выйти замуж за турецкого принца. Если мне удастся вернуться в Англию, я, наверное, с радостью стану женой архидиакона Джефриса. При всех своих недостатках он достойный, респектабельный джентльмен».
«Да ладно тебе! – ехидно возразил ей внутренний голос. – Не лицемерь! Признайся, тебя взволновало предложение принца Карима Александра! Разве сердце твое не трепещет при мысли о том, что он скоро продемонстрирует тебе свои хваленые мужские качества?» – «Нет! Никогда! Мне совершенно, нисколечко неинтересно узнать, как мужчина и женщина становятся любовниками!»
Шарлотта резко отодвинула поднос с персиками, плававшими в ароматном меду, и вскочила на ноги. Она не Мари-Клер и прекрасно помнит, что для добродетельных женщин первая брачная ночь – это ужасная пытка, которую они должны терпеливо вынести. Она не может… не должна перенимать противоестественное отношение турок к супружеским отношениям! Не должна! Ни за что!
Однако Мари-Клер неправильно истолковала ее порыв, приняв возмущение за энтузиазм.
– Это хорошо, что ты так торопишься. Для всех нас свадьба – большое счастье, а если невеста довольна, мы счастливы вдвойне.
Француженка рассмеялась. И куда подевалась ее вчерашняя горечь? Она хлопнула в ладоши, ив спальню вбежали весело гомонящие турчанки.
– Женщины эмира обещают приготовить тебе приданое и просят поторопиться, – перевела француженка. – Мы уже отправили слуг с известием, что в хаммаме сегодня состоится праздник.
– В хаммаме? – недоуменно переспросила Шарлотта.
– Да, в городской бане. Поскорее кончайте завтракать. Нам нужно вас обеих нарядить.
– В бане? – Леди Аделина величественно выпрямилась. – Я правильно вас поняла? Свадьба моей племянницы будет устроена в бане?
– Да, тут так принято, – нетерпеливо сказала Мари-Клер. – В Турции браки гражданские, а не религиозные. И церемония происходит не в мечети, а в кругу друзей и родственников жениха и невесты. – Она наморщила лоб, пытаясь припомнить европейские понятия и поточнее выразить свою мысль. – В этой стране много традиций, но тут не принято… как же это говорится… ах, да… не принято освящать брак в церкви.
Леди Аделина отреагировала на это вполне естественным образом.
Презрительно фыркнув, она заявила:
– Даже в Оттоманской империи наверняка можно найти более подходящее место для свадьбы, чем городская баня.
Запас терпения Мари-Клер стремительно иссякал.
– Хаммам не просто баня. Это традиционное место встречи знатных женщин, и празднество будет роскошным, ибо эмир занимает высокое положение в обществе. Слуги повязали по такому случаю шелковые пояса и обошли всех друзей эмира, пригласив их женщин в хаммам, где будет устроен пир и ритуальное купание невесты. Мы должны быть там в полдень. Если опоздаем, все страшно обидятся. Да и у слуг полно дел – им нужно готовиться к свадебному пиру и к «ночи хны».
Увидев оторопелые лица собеседниц, Мари-Клер вновь пришла в хорошее расположение духа.
– Не волнуйся, Шарлотта! Тебе ничего не придется делать. Ты будешь просто сидеть или стоять, где тебе скажут, а мы будем тебя наряжать. Для нас это восхитительная забава! По исламским обычаям невесте почти ничего не позволяют делать самой.
Вскоре Шарлотта в этом убедилась. Через два часа, закутанная в покрывало, она вышла в окружении таких же закутанных женщин из сада во двор, где ее изумленному взору предстала картина невообразимого хаоса. По двору сновали чернокожие слуги с горшками, котелками и ворохом белых простыней, а музыканты били в барабаны, играли на флейтах и каких-то неизвестных Шарлотте струнных инструментах. Музыка была громкой и радостной. Двое слуг спокойно стояли с подносами на головах, а другие ставили на эти подносы стеклянную посуду.
Мари-Клер оказалась права: от Шарлотты не требовалось почти никаких действий. Ее и тетушку ласково подтолкнули к расшитому парчовому балдахину, который держали четверо мужчин. Едва она уселась – наружу торчали только ее туфли и подол кафтана, – слуги и наложницы эмира выстроились гуськом. Мужчины с подносами шли впереди, женщины сзади. Музыканты уже выходили из ворот дворца. Шествие замыкали телохранители эмира, гордо восседавшие на лошадях.
Городские бани находились недалеко, но процессия двигалась медленно, потому что улицы были запружены зеваками, которые громко приветствовали невесту. Слуги эмира в ответ бросали в толпу монеты…
– Я чувствую себя то ли циркачкой, то ли королевой, едущей на коронацию, – пожаловалась Шарлотта леди Аделине.
Та передернула плечами.
– Конечно! Разве люди, празднующие свадьбу в бане, имеют понятия, как должна проходить эта церемония? Как ты думаешь, принц Карим тоже туда явится? Боюсь, при всей моей душевной стойкости я этого не выдержу.
К счастью, мужество леди Аделины не подверглось столь серьезному испытанию. В роскошной, огромной бане, по величине вполне сопоставимой с английской ратушей, яблоку было негде упасть. Но там собрались только женщины. Мужчины, сопровождавшие Шарлотту, остались на улице и не спеша попивали кофе и шербет, дожидаясь, пока женщины вдоволь навеселятся в хаммаме.
Леди Аделина во всеуслышание заявила, что накануне она уже мылась и ее организму будет нанесен непоправимый урон, если его повторно погрузят в воду. Ее выслушали с вежливыми, недоверчивыми улыбками – Шарлотту эта манера начала постепенно раздражать – и приступили к действию: раздели и с головы до ног намазали ароматным маслом, а затем окатили потоками горячей воды.
Шарлотта даже не представляла себе, что на свете существует столько масел, мазей и притираний. К концу мытья ее кожа стала нежной и розовой, как у младенца, а пропахшие вербеной волосы ярко золотились. Глаза леди Аделины растроганно увлажнились.
– Ты так красива, Шарлотта! Даже в этом одеянии, которому-то и названия приличного нет.
Шарлотта зарделась. Ее смутил тетушкин комплимент, но еще больше смутило то, что она все с большим нетерпением ждет предстоящей свадьбы.
– Как, по-вашему, турецкие бани когда-нибудь войдут в моду в Англии?
– Почему бы и нет? Даже у дикарей порой можно кое-что перенять, – нехотя признала леди Аделина, пригладив волосы, ставшие после мытья гораздо более яркими и блестящими. – Ощущения после такой бани, конечно, приятные, но боюсь, мы заплатим за удовольствие воспалением легких.
– А, по-моему, тут никто еще от воспаления легких не помер. И вообще, турчанки живут очень долго. Посмотрите, какие в бане дряхлые старухи.
– Шарлотта, дорогая! Леди никогда не произносит таких вульгарных слов, как «помереть», «старуха»… Ты должна выражаться изящно.
Леди Аделина машинально выговаривала Шарлотте, но чувствовалось, что думает она в этот момент о чем-то другом. Когда слуги понесли их домой, она взяла племянницу за руку и нервно кашлянула, подбирая нужные слова.
– Шарлотта, – произнесла тетушка, умирая со стыда, – вряд ли нам с тобой выдастся более подходящий момент для откровенного разговора, поэтому я думаю, сейчас самое время затронуть весьма нелегкую тему.
– Я вас слушаю, тетя.
Леди Аделина никак не могла откашляться.
– Я знаю, ты опасаешься некоторых… м-м… физических сторон супружества, моя дорогая. Тем более что мы в чужой стране, и вряд ли твой муж проявит сдержанность, свойственную англичанину. Я, конечно, никогда не была замужем и не могу точно сказать, что ожидает тебя в пятницу ночью, но я слышала от сестер, что это… не так уж и неприятно. Если… если ты закроешь глаза и будешь думать о чем-то другом, пока твой муж… э-э…
– Да, тетя, я понимаю, что вы имеете в виду, – торопливо подхватила Шарлотта.
Она и так места себе не находила при мысли, что ей придется лечь в постель с Каримом Александром, а тут еще и тетушка подливает масла в огонь. Видите ли, это будет не особенно неприятно!
– Я ничего не боюсь, – солгала Шарлотта, стараясь не вспоминать принца таким, каким она его видела в последний раз: темные глаза горят холодным огнем, надменное лицо непроницаемо, чуждо, загадочно. – Я вообще об этом не думаю. У принца столько наложниц, он вряд ли… ну…
– Может, ты и права, дорогая. – Леди Аделина старательно отводила взор, предпочитая разглядывать в щелку зевак, толпившихся на улицах. – Хотя… принц поразительно красив. Ах, будь он англичанином, я была бы совсем счастлива!
Шарлотта натянуто улыбнулась.
– Если бы луна была солнцем, дорогая тетушка, ночь превратилась бы в день.
– Нет, это неудачное сравнение. Луна и солнце – две разные вещи. А принц Карим – джентльмен, хоть и не имел счастья родиться в Англии.
Шарлотта в ответ промолчала. Тетушке незачем знать, что ее сейчас волнует совсем другое: и неважно при этом, джентльмен он или нет. Ну как сказать милой, добродетельной старой деве, что при одной мысли об объятиях принца Карима ее племянницу бросает в жар?
Мать эмира дожидалась возвращения праздничной процессии на помосте в большом зале. Ее окружали гостьи, присутствовавшие при обряде мытья невесты…
Мириам, дочь эмира, низко поклонилась бабушке и вприпрыжку подбежала к Шарлотте.
– Теперь начинается «ночь хны», – важно объявила она. – Так называется праздник, когда женщины гарема устраивают в честь твоей свадьбы пир и танцы. Мы постараемся, чтобы ты была сказочно красивой завтра утром, когда принц впервые увидит твое лицо.
Шарлотта чуть было не напомнила Мириам, что принц Карим уже не раз видел ее лицо. Но вовремя вспомнила про чувствительность женщин гарема и прикусила язык.
– Вот, посмотри! – радостно воскликнула Мириам. – Принц Карим прислал тебе свадебный наряд. Смотри, какое великолепие! Он хочет оказать тебе великую честь.
Шарлотта поглядела на прозрачные шаровары и кафтан, разложенные для всеобщего обозрения.
– Да, прелесть, – пробормотала она, стараясь загородить наряд своим телом, дабы леди Аделину не хватил апоплексический удар.
– Не прелесть, а чудо! – сурово возразила Мириам. – Принц Карим выбрал шелк цвета летнего неба и приложил к подарку записку. В ней выражается надежда, что его скромный дар подчеркнет красоту твоих небесно-голубых глаз. Как мило с его стороны, да?
– Да, – уныло согласилась Шарлотта. Женщины столпились вокруг наряда, богато расшитого золотом. Мириам взяла прозрачные шаровары, усыпанные блестками, и подняла их повыше, чтобы гостьи смогли все как следует рассмотреть. Женщины восторженно ахнули. Леди Аделина зажмурилась от стыда, но, вспомнив, что англичане славятся силой воли, все-таки удержалась от обморока.
Шарлотта же от наплыва противоречивых чувств словно окаменела, и молча сидела на почетном месте посреди комнаты: женщины, вероятно, привыкли иметь дело с безмолвными невестами и возбужденно тараторили, не обращая на нее ни малейшего внимания.
Когда турчанки, у которых явно отсутствовало понятие об интимных предметах женского туалета, как следует рассмотрели свадебный наряд и наахались в свое удовольствие, мать эмира подала знак Мари-Клер. Та почтительно поклонилась и поставила подле Шарлотты медный горшочек. В нем была ярко-оранжевая масса, источавшая сильный запах пряностей.
– Мне нужно это съесть? – пролепетала Шарлотта, от ужаса выйдя из оцепенения.
– Нет, – покачала головой Мари-Клер. – Ты должна спокойно сидеть и мило улыбаться, пока я буду мазать этим твои руки и ноги.
– Но ведь они станут ярко-оранжевыми!
– Не станут. Состав войдет во взаимодействие с кожным салом, и твоя кожа покраснеет.
Почему-то этот, в сущности, безобидный обычай показался Шарлотте ужасным. Она чуть не расплакалась.
– Но Мари-Клер! Я же не могу в день свадьбы появиться на людях с красными руками! Что они обо мне подумают?
– Так нужно, Шарлотта! В этой стране считается страшным нарушением обычаев, если невесте не покрасили ноги и руки хной. Отсюда и название «ночь хны».
– Да, – вставила младшая дочь эмира Алия. – Когда мы нанесем состав, нам придется забинтовать тебе руки и ноги, чтобы хна впиталась в кожу и сделала ее ярко-красной. А потом мы будем веселиться. Мужчины уже веселятся. – Она понизила голос и доверительно сказала: – Они позвали для услады принца танцовщиц-цыганок. Говорят, цыганки не закрывают своих лиц, представляешь? А еще я слышала, что цыганские женщины танцуют вместе с мужчинами.
– Помолчи! – прикрикнула на нее Мари-Клер. – Сейчас не время и не место для столь непристойных разговоров!
Дочь эмира так расстроилась, что Шарлотте стало ее жалко.
– Не переживай, ты меня вовсе не шокировала. Я тоже слышала о том, что мужчины и женщины порой танцуют вместе.
Интересно, что бы сказала Мари-Клер, узнав про вальс? Он ведь теперь так популярен, что его танцуют даже в самых консервативных домах Европы…
Однако, поразмыслив, Шарлотта не рискнула расстраивать пожилую француженку. Мари-Клер слишком долго не была во Франции. Наверное, она упадет в обморок при одной мысли о том, что мужчины и женщины кружатся вместе по залу, не скрывая своих лиц, и обнимая друг друга за талию. В каком-то смысле у турецких женщин не меньше предрассудков, чем у тети Аделины. А может, и больше, они ведь всю жизнь сидят в четырех стенах и не видят мира.
Леди Аделина брезгливо морщилась, глядя, как Мари-Клер и дочери эмира наносят хну на руки и ноги Шарлотты.
– Господи, что за странный способ готовить девушку к свадьбе! – язвительно усмехнулась она. – Ну да ладно! Крепись, дорогая Шарлотта! По сравнению со свадьбой в бане все остальное ерунда. Надеюсь, принц знает, как вывести с кожи эти красные пятна.
Шарлотта вдруг поняла, что для тетушки сейчас самое главное – не потерять надежду на освобождение, и она готова поверить в любое чудо, готова наделить принца любыми сверхъестественными качествами. Что ж, может, она и права… Во всяком случае, это помогло ей стойко перенести тяжкие испытания.
«Пожалуй, мне следует взять с нее пример, – уныло подумала Шарлотта, – и свято уверовать в то, что, когда я выйду замуж за принца Карима, он страстно, безумно в меня влюбится».
Мысль эта показалась девушке настолько забавной, что она не смогла удержаться от улыбки.
Мари-Клер одобрительно кивнула.
– Так-то оно лучше. А теперь ты должна поклониться Нассаре, матери эмира Ибрагима. И пусть с тобой подойдет твоя тетушка. Раз она тут твоя единственная родственница, придется ей выполнить роль подружки невесты.
Когда англичанки низко поклонились Нассаре, в мудрых, усталых глазах старухи промелькнула злорадная усмешка.
– Она рада, что ты входишь в семью ее внука, – перевела Мари-Клер. – Протяни руку, Шарлотта. Нассара даст тебе золотую монету. Так положено по обычаю. Ты не должна выпускать эту монету из рук до завтрашнего утра, пока мы не разбинтуем тебе ладони.
Сморщенная старуха сидела в окружении полудюжины таких же дряхлых подружек. Все они посасывали трубки, прикрепленные к сосудам, в которых булькала вода. Шарлотта, наконец, поняла, что это турецкий способ курить табак. Старуха вынула трубку изо рта, порылась в складках кафтана, достала золотую монету и, окунув ее в кашицу из хны, протянула Шарлотте.
– Нассара будет молиться, чтобы ты родила сыновей, которые принесут славу этому дому. А сейчас она приглашает тебя на пир. Мы устроили его в твою честь.
Шарлотта вдруг возмутилась. Почему старуха смотрит на нее с таким злорадством? Девушка вызывающе вздернула подбородок и холодно произнесла:
– Пожалуйста, поблагодарите мать эмира за подарок. И скажите, что я с нетерпением жду сегодняшний пир и свадьбу.
Мари-Клер перевела слова Шарлотты, но Нассаре, похоже, было уже не до новой родственницы. Она громко хлопнула в ладоши (тоже, кстати, выкрашенные хной), сунула в рот трубку, закрыла глаза и откинулась на подушки, рассеянно слушая старуху, которая принялась нашептывать ей что-то на ухо.
– Можете вернуться на свое место, – тихо сказала Мари-Клер. – Нассара подала знак. Пир начинается.
Глава 14
Пир продолжался целую вечность. Нескончаемый поток слуг вносил в зал все новые и новые яства. Шарлотту начало клонить ко сну, и ни веселая музыка, которую играли наложницы, ни зажигательные танцы, которые исполняли дочери эмира, не могли ее расшевелить.
Леди Аделина давно уронила голову на грудь и мирно дремала. Наконец гости разошлись. Смеющиеся женщины окружили Шарлотту и леди Аделину и повели их в спальню, где уже были разложены матрасы и взбиты подушки.
Шарлотта не знала, сколько времени она проспала. Пробудилась она от какого-то подспудного чувства, что за ней наблюдают. Резко привстав, девушка увидела сухонькую фигурку, вырисовывавшуюся на фоне двери, у которой горела тусклая лампа с тростниковым абажуром. Изумленная Шарлотта узнала заострившиеся от старости черты матери эмира.
– Господи, что вы тут делаете? – ахнула она, напрочь позабыв, что женщина не понимает английского.
Шарлотту обуял ужас. Вдруг старуха попытается ее отравить? От этой ведьмы всего можно ожидать…
Ответом ей было молчание. Потом, наконец, Нассара тихо произнесла скрипучим голосом, который, казалось, заржавел от длительного молчания:
– Не надо кричать, Шарлотта Риппон. Я бы предпочла не будить твою тетушку.
– Боже мой! Вы говорите по-английски?
– Даже такая молодая и глупая девушка, как ты, могла бы задать вопрос поумнее, – сказала, отводя взгляд, мать эмира. – Впрочем, не только молодежь совершает глупые поступки. Я пыталась удержаться от искушения поговорить с тобой на языке, который когда-то был для меня родным. Но не смогла. За шестьдесят лет мне ни разу не довелось слышать английской речи, а это слишком долгий срок.
– Н-на языке, к-который был для вас родным? – пролепетала Шарлотта. – Значит, вы англичанка?
Пожалуй, даже если бы Нассара призналась, что она родом из Атлантиды и провела детство под водой, Шарлотта и то удивилась бы меньше.
– Я родилась в Глочестере, рядом с кафедральным собором.
– А как вас зовут? Кто ваши родные? Я сообщу им, что вы живы и здоровы! Непременно сообщу, когда вернусь в Англию…
– Когда вернешься? – усмехнулась Нассара. – Сразу видно, что ты еще молода и неопытна, Шарлотта Риппон. Что же касается имени, данного мне при крещении, то теперь оно неважно. Меня уже шестьдесят лет зовут Нассарой. Я мать Ибрагима – и все.
– Нет, это не все! – возразила Шарлотта. – Конечно, здесь прошла большая часть вашей жизни, но что-то же осталось от маленькой английской девочки, гулявшей с мамой около глочестерского собора.
Нассара надолго закрыла глаза, а потом ответила, избегая взгляда Шарлотты.
– Может быть, именно в память о невинной английской девочке, испустившей дух на арабском корабле, на котором перевозили рабов, я и пришла к тебе сегодня. Но мы будем говорить не об Англии, а о твоем будущем с принцем Каримом Александром. Мне потребовалось десять лет, чтобы понять одну простую вещь: мужчина, страстно желающий женщину, становится ее верным рабом. И сегодня я делюсь своим знанием с тобой. Заставь принца Карима Александра сгорать от желания, и все станет возможным. Даже твое возвращение в Англию.
Шарлотта решительно поборола девичью стыдливость. Нассара была единственной, от кого она могла узнать такие важные вещи, и избегать откровенного разговора перед самой свадьбой было бы глупо. Шарлотта, наоборот, нуждалась в помощи и мудрых наставлениях.
– Но я не знаю, как заставить мужчину сгорать от желания, – откровенно призналась она. – И уж тем более принца Карима Александра.
– Ты так хороша собой, что тебе не понадобятся уловки. Просто позволь ему снять с себя покровы. Я обладала гораздо более скромной внешностью, поэтому мне пришлось прибегать к разным ухищрениям, дабы ублажить моего господина. Но вскоре я поняла, что опытная женщина может соблазнить даже очень пресыщенного мужчину.
Шарлотта нервно теребила бахрому подушки.
– Да, но у принца в гареме столько красавиц. Он… он вряд ли мной заинтересуется. Принц женится на мне только из чувства долга.
– А ты хотела бы, чтобы было не так? – тихо спросила Нассара.
– О, мне совершенно все равно! – воскликнула Шарлотта, но, поглядев на оторвавшуюся бахрому, еле слышно прошептала: – Да… Я хочу, чтобы он влюбился в меня… И… чтобы страстно меня желал, хоть мне и не очень понятен смысл этого слова.
– О, я могла бы тебе много чего рассказать о мужской страсти, но не буду. Раз ты любишь Карима, пусть лучше он сам научит тебя искусству любви. Я уверена, что принц прекрасный учитель.
– Нет! Я не люблю его! – горячо запротестовала Шарлотта. – С какой стати мне его любить?
– Постижение второй истины заняло у меня двадцать лет, – тихо проговорила Нассара. – Я много страдала – как потом выяснилось, зря – и, наконец, поняла, что можно лгать другим, но не себе. Себе лгать глупо. Если ты любишь принца Карима, считай, что тебе повезло. И лучше подумай, как ему помочь. Положение принца ничуть не легче твоего. Он разрывается между двумя культурами – культурами, которые восемь веков подряд вгрызались друг другу в глотку, вели борьбу не на жизнь, а на смерть. Принц должен примирить эти культуры, Шарлотта Риппон. И если ты его любишь, постарайся подсказать ему верный путь.
– Но я понятия не имею! Я ведь ничего не знаю об исламе или об Оттоманской империи, Греции и прочих неведомых странах. Для меня это все темный лес!
– Значит, пора их изучать. Не забывай, в этих краях Англия считается неведомой страной, «темным лесом». Жители Стамбула считают Оттоманскую империю вершиной цивилизации, а султана верховным владыкой мира. По убеждению турок, английский король обязан своим троном турецкому султану.
– Но это же просто смешно! Нассара медленно направилась к двери.
– Я хочу спать. Если ты проболтаешься кому-нибудь о нашем разговоре, я скажу, что ты лжешь. Мое прошлое принадлежит только мне. Это единственное, что я ни с кем не разделила за шестьдесят минувших лет. Шарлотта встала.
– Ваше доверие для меня драгоценнее всех даров, Нассара.
Старуха насмешливо улыбнулась.
– Если бы ты еще и поклонилась, как здесь принято, Шарлотта Риппон, я бы сказала, что ты льстишь почти так же искусно, как турки.
Через двое суток, длившихся, казалось, целую вечность, предварительные церемонии были закончены. К явному удовлетворению наложниц эмира, угрюмой Нассары, и даже главного евнуха. Отдельные празднества для мужчин и для женщин завершились, и приближался решающий момент. Шарлотту должны были препроводить в пышно украшенный зал, где ей предстояло встретиться с принцем Керимом. Пробыв наедине всего несколько минут, жених и невеста вновь должны были вернуться каждый к своим гостям и принять участие в последнем свадебном пире, который устраивался на двух разных половинах дворца – мужской и женской.
Робко потупившись, женщины шептали Шарлотте, что, когда она и принц останутся наедине, он поднимет покрывало и… Это «и» упрямо оставалось для нее загадкой, поскольку в самый интересный момент женщины заливались веселым смехом и отказывались продолжить рассказ. Из сбивчивого объяснения Мириам Шарлотте удалось узнать одно: после того как жених увидит лицо невесты и вручит ей по этому поводу особый подарок, свадебные обряды считаются выполненными. Дальше начинается свадебный пир.
Леди Аделина давно уронила голову на грудь и мирно дремала. Наконец гости разошлись. Смеющиеся женщины окружили Шарлотту и леди Аделину и повели их в спальню, где уже были разложены матрасы и взбиты подушки.
Шарлотта не знала, сколько времени она проспала. Пробудилась она от какого-то подспудного чувства, что за ней наблюдают. Резко привстав, девушка увидела сухонькую фигурку, вырисовывавшуюся на фоне двери, у которой горела тусклая лампа с тростниковым абажуром. Изумленная Шарлотта узнала заострившиеся от старости черты матери эмира.
– Господи, что вы тут делаете? – ахнула она, напрочь позабыв, что женщина не понимает английского.
Шарлотту обуял ужас. Вдруг старуха попытается ее отравить? От этой ведьмы всего можно ожидать…
Ответом ей было молчание. Потом, наконец, Нассара тихо произнесла скрипучим голосом, который, казалось, заржавел от длительного молчания:
– Не надо кричать, Шарлотта Риппон. Я бы предпочла не будить твою тетушку.
– Боже мой! Вы говорите по-английски?
– Даже такая молодая и глупая девушка, как ты, могла бы задать вопрос поумнее, – сказала, отводя взгляд, мать эмира. – Впрочем, не только молодежь совершает глупые поступки. Я пыталась удержаться от искушения поговорить с тобой на языке, который когда-то был для меня родным. Но не смогла. За шестьдесят лет мне ни разу не довелось слышать английской речи, а это слишком долгий срок.
– Н-на языке, к-который был для вас родным? – пролепетала Шарлотта. – Значит, вы англичанка?
Пожалуй, даже если бы Нассара призналась, что она родом из Атлантиды и провела детство под водой, Шарлотта и то удивилась бы меньше.
– Я родилась в Глочестере, рядом с кафедральным собором.
– А как вас зовут? Кто ваши родные? Я сообщу им, что вы живы и здоровы! Непременно сообщу, когда вернусь в Англию…
– Когда вернешься? – усмехнулась Нассара. – Сразу видно, что ты еще молода и неопытна, Шарлотта Риппон. Что же касается имени, данного мне при крещении, то теперь оно неважно. Меня уже шестьдесят лет зовут Нассарой. Я мать Ибрагима – и все.
– Нет, это не все! – возразила Шарлотта. – Конечно, здесь прошла большая часть вашей жизни, но что-то же осталось от маленькой английской девочки, гулявшей с мамой около глочестерского собора.
Нассара надолго закрыла глаза, а потом ответила, избегая взгляда Шарлотты.
– Может быть, именно в память о невинной английской девочке, испустившей дух на арабском корабле, на котором перевозили рабов, я и пришла к тебе сегодня. Но мы будем говорить не об Англии, а о твоем будущем с принцем Каримом Александром. Мне потребовалось десять лет, чтобы понять одну простую вещь: мужчина, страстно желающий женщину, становится ее верным рабом. И сегодня я делюсь своим знанием с тобой. Заставь принца Карима Александра сгорать от желания, и все станет возможным. Даже твое возвращение в Англию.
Шарлотта решительно поборола девичью стыдливость. Нассара была единственной, от кого она могла узнать такие важные вещи, и избегать откровенного разговора перед самой свадьбой было бы глупо. Шарлотта, наоборот, нуждалась в помощи и мудрых наставлениях.
– Но я не знаю, как заставить мужчину сгорать от желания, – откровенно призналась она. – И уж тем более принца Карима Александра.
– Ты так хороша собой, что тебе не понадобятся уловки. Просто позволь ему снять с себя покровы. Я обладала гораздо более скромной внешностью, поэтому мне пришлось прибегать к разным ухищрениям, дабы ублажить моего господина. Но вскоре я поняла, что опытная женщина может соблазнить даже очень пресыщенного мужчину.
Шарлотта нервно теребила бахрому подушки.
– Да, но у принца в гареме столько красавиц. Он… он вряд ли мной заинтересуется. Принц женится на мне только из чувства долга.
– А ты хотела бы, чтобы было не так? – тихо спросила Нассара.
– О, мне совершенно все равно! – воскликнула Шарлотта, но, поглядев на оторвавшуюся бахрому, еле слышно прошептала: – Да… Я хочу, чтобы он влюбился в меня… И… чтобы страстно меня желал, хоть мне и не очень понятен смысл этого слова.
– О, я могла бы тебе много чего рассказать о мужской страсти, но не буду. Раз ты любишь Карима, пусть лучше он сам научит тебя искусству любви. Я уверена, что принц прекрасный учитель.
– Нет! Я не люблю его! – горячо запротестовала Шарлотта. – С какой стати мне его любить?
– Постижение второй истины заняло у меня двадцать лет, – тихо проговорила Нассара. – Я много страдала – как потом выяснилось, зря – и, наконец, поняла, что можно лгать другим, но не себе. Себе лгать глупо. Если ты любишь принца Карима, считай, что тебе повезло. И лучше подумай, как ему помочь. Положение принца ничуть не легче твоего. Он разрывается между двумя культурами – культурами, которые восемь веков подряд вгрызались друг другу в глотку, вели борьбу не на жизнь, а на смерть. Принц должен примирить эти культуры, Шарлотта Риппон. И если ты его любишь, постарайся подсказать ему верный путь.
– Но я понятия не имею! Я ведь ничего не знаю об исламе или об Оттоманской империи, Греции и прочих неведомых странах. Для меня это все темный лес!
– Значит, пора их изучать. Не забывай, в этих краях Англия считается неведомой страной, «темным лесом». Жители Стамбула считают Оттоманскую империю вершиной цивилизации, а султана верховным владыкой мира. По убеждению турок, английский король обязан своим троном турецкому султану.
– Но это же просто смешно! Нассара медленно направилась к двери.
– Я хочу спать. Если ты проболтаешься кому-нибудь о нашем разговоре, я скажу, что ты лжешь. Мое прошлое принадлежит только мне. Это единственное, что я ни с кем не разделила за шестьдесят минувших лет. Шарлотта встала.
– Ваше доверие для меня драгоценнее всех даров, Нассара.
Старуха насмешливо улыбнулась.
– Если бы ты еще и поклонилась, как здесь принято, Шарлотта Риппон, я бы сказала, что ты льстишь почти так же искусно, как турки.
Через двое суток, длившихся, казалось, целую вечность, предварительные церемонии были закончены. К явному удовлетворению наложниц эмира, угрюмой Нассары, и даже главного евнуха. Отдельные празднества для мужчин и для женщин завершились, и приближался решающий момент. Шарлотту должны были препроводить в пышно украшенный зал, где ей предстояло встретиться с принцем Керимом. Пробыв наедине всего несколько минут, жених и невеста вновь должны были вернуться каждый к своим гостям и принять участие в последнем свадебном пире, который устраивался на двух разных половинах дворца – мужской и женской.
Робко потупившись, женщины шептали Шарлотте, что, когда она и принц останутся наедине, он поднимет покрывало и… Это «и» упрямо оставалось для нее загадкой, поскольку в самый интересный момент женщины заливались веселым смехом и отказывались продолжить рассказ. Из сбивчивого объяснения Мириам Шарлотте удалось узнать одно: после того как жених увидит лицо невесты и вручит ей по этому поводу особый подарок, свадебные обряды считаются выполненными. Дальше начинается свадебный пир.