Конечно, усилия четверых всегда больше и надежнее, чем разрывающие в клочки ссоры и противодействия, поэтому семья Адлеров достигала того, что было недостижимо другими семьями, но с другой стороны, в каждом из ее членов ютился импульс потребности в личной свободе, чье отсутствие спутывало их по рукам и ногам, – неважно, проживали они вместе или на разных континентах.
Родители Эльзы были совершенно другими людьми. Каждый из них был в своем роде редким оттенком в разннобразной палитре человеческих типажей, и вместе они составляли совершенно особый конгломерат чувств и отношений. Нельзя было описать их единым термином, припечатать штампом и успокоиться, ибо самым главным свойством этой пары была изменчивость. Они легко могли обаять новичка своей приветливостью и шармом, но страдали периодическими затмениями доброго сознания, и тогда в них поднималась желчь и раздражительность, которую трудно было перенести. Идея самопожертвования и скромности доходила у них до такой щемящей обостренности, что они становились неудобны самим себе и окружающим, ибо каждый кусочек, каждый незначительный глоточек обсуждался между ними подробно и настойчиво, чтобы, не дай бог, кто-нибудь из них не позволил себе чего-нибудь лишнего. Инициатива этого самопожертвования проистекала, безусловно, от отца, который возвел в зенит своего кредо правило, что «самая неприятная и трудная работа должна быть сделана в первую очередь», что жизнь прожить нужно примерно в стиле Христа, и если окончить свои дни не на кресте, то по крайней мере, в недрах танка, идущего на приступ какого-нибудь строения, враждебного свету и справедливости. Жена, правда, скорее подыгрывала мужу, чем искренне желала лечь под гусеницы боевой машины истории. Естественно, что с такими побуждениями эти люди ни с кем не уживались, превращая свою жизнь в нескончаемый подвиг, ныряя в омуты самоотречения и периодически выныривая оттуда обратно в спертую атмосферу непонимания.
Так или иначе, их нередко изгоняли, хотя, впрочем, чаще всего они уходили сами. Вот только в последний раз изгнание было настоящим – в антично-средневековом вкусе. Они стали изгнанниками на старости лет, можно сказать, в состоянии полной босоногости. Только вопреки легенде об Уленшпигеле, в которой Клаас предпочел изгнанию гибель на костре, наши герои предпочли изгнанию изгнание, и «пошли они, солнцем палимые…»
Лишившись возможности проживать на старом месте, они перебрались поближе к Адлерам, повергнув всех в предусмотрительный трепет, ибо последняя попытка подобного сближения лет двенадцать назад привела чуть ли не к разводу Герберта с Эльзой… Такова была разрушительная сила этих двух неунывающих самопожертвователей.
Однако на этот раз все началось полюбовно. Над семьей Адлеров зашелестела райская иллюзия полного семейного счастья: дедушка и бабушка навещали их чуть не каждый день, и все чувствовали на себе нежные лучи их трогательной любви.
– Надолго ли их хватит на этот раз? – бурчал себе под нос Герберт. Эльза тяжело вздыхала и не спорила с ним, потому что тоже опасалась повторения старого сюжета с превращением милых стариков в Геростратов, бегающих по ее дому с криками: «Все сожжем!!!»
Эльза пыталась не нести в свою семью гибельную иррациональность своих предков. Недоговорки, колкие намеки, издевки – все это было чуждо Адлерам, но так или иначе влияло на многие решения и мотивы, ибо освободиться от вложенной в нас сути предыдущих поколений еще сложнее, чем убежать от самого себя.
Герберт был мастером попыток подобного бегства. Если бы Земля не была так наивно кругла, наш беглец давно оказался бы в самых отдаленных уголках пространства, куда его уносили нервозные сны.
– Подальше от людей, этих обозленных оледенением умных обезьян, которые, неохотно спустившись с деревьев, приобрели страшную страсть к демонстративной анатомии, взрезая друг другу потроха. Ведь как ни крути, какие теории ни строй, меня можно проследить до самой какой-никакой подобной обезьяны… Хорошо, пусть Дарвин заврался. Пусть Адама публично и всенародно вылепил Бог, но все же меня можно проследить до самого этого непутевого первого человека с его несмышленым сознанием и страшным грехом, который по наследству становится и моим несмываемым проступком. И дались ему эти яблоки!..
Так, в плотно переплетенных поколениях, проживал вечно чего-то ищущий Герберт. Жизнь его не удовлетворяла, ибо ему не к чему было приложить свое истинное усердие. Редкие забавы, включавшие в себя судебные дрязги со своими управляющими или отчаянные бои с конкурентами, а чаще совмещенные выпады против управляющих, ставших конкурентами, не могли вполне вскормить его бурной творческой активности. Убедившись, что рождение детей – единственное достойное дело, Герберт, однако, не мог отдаться с головой и этому почтенному занятию, ибо был моногамен по убеждению и, в отличие от царя Соломона, довольствовался одной женой.
В некоторый момент своего бытия Адлер решил, что простая повседневность не может быть единственным отправным пунктом в вечность, а жажда вечности роилась в нем, как и во всяком другом подлом человеке, ибо человек поистине возвышенный не думает о славе или о причинах этой славы, он просто должен парить над остриями храмов, пока очередной порыв ветра не швырнет его брюхом на шпиль….
Герберт был слишком далек от таких полетов, а посему сначала подспудно, а потом все более явственно искал себе занятие, которое хотя бы формально вырвало его из переплетов поколений, из тоскливой повторяемости будничных расторопностей, из простой наживы бытия, от которой першит в глотке и хочется плакать крупными, как персидские алмазы, слезами, но рыдания душат сами себя, и нет иного пути, как искать какое-то выражение этим рыданиям, иное и неформальное, значительное и движущее нечто вперед, вовне, туда, за пределы платоновской пещеры с закованными мудрецами[6], которые сидят, понурив головы и ничего не видя, кроме теней на стене, и думают, что нет такого пути или традиции, чтобы просто громко крикнуть: «Эй, кто там морчит нам голову?» и к черту распугать все тени и их зачинщиков…
Часть 4
– Отвечай, где документы? – грязный мускулистый мужик тряс свою жертву, крепко прижимая пистолет к беззащитной шее. Герберт зажмурился, потому что ждал, что выстрел вот-вот растрескает реальность, и кровь брызнет в пространство.
– Считаю до трех и вышибу тебе мозги, – хрипло прозвучало в задымленном воздухе. Развалины какой-то старой фабрики равнодушно служили декорациями сцены обреченности и серой были. В низких облаках кружило несколько недотепистых ворон.
– Карр!!! – внезапно пронеслось по воздуху. Мужик вздрогнул и спустил курок. Он даже не давил на эту маленькую металлическую пластинку с таким куриным и с виду невинным названием «курок». Она нажалась сама. То ли колебания воздуха, вызванные этим неуместным «карр!», совершили свое гибельное дело, то ли так все и было задумано в природе ярких смертей и вялых жизней, но реальность обагрилась, и вселенная обогатилась еще одной жертвой неудачной, жестокой смерти. Говорят, это вредно. Умирать нужно обстоятельно и спокойно, в кругу семьи, в окружении заботливой нежности. Специалисты утверждают, что дурная и внезапная смерть передается в другие, будущие жизни и вызывает неврозы, всяческие неприятные заболевания и весьма мешает жить. Например, у этой несчастной головы с выбитыми мозгами наверняка наметится мигрень на все оставшиеся будущие жизни, пока какой-нибудь разумный психолог в очках не догадается воспользоваться методом регрессии и не вернет пациента, расслабленного в отрубе гипноза, в этот самый момент его прошлой или, может быть, позапрошлой жизни, и он снова не увидит всю эту обстановку, дурных ворон и курок, плавно и самопроизвольно скользящий в никуда. И тогда наступит быстрое и практически чудесное исцеление – до следующей кровавой развязки, до новой травмы с ощутимым удушающим эффектом. И ведь вряд ли так придумано нарочно, чтобы вся эта гадость, оставаясь где-то вне пределов биологических структур памяти, то есть вовне, где кружат эфемерные оттенья душ, передавалась как эстафета новым поколениям. Видимо, это просто побочный эффект того, что называется вечным круговоротом жизни, тем самым колесом жизни, от которого у нас у всех голова идет кругом…
Как только в зале зажгли свет, Герберт толкнул Джейка локтем.
– Хорошее кино, – фальшиво съязвил отец. Джейк привычно обиделся. В кои веки соизволил сходить с сыном в кинотеатр, так и тут нудит со своими комментариями…
– Мир гораздо более наполнен шпионами, чем ты думаешь, – не по возрасту витиевато отметил Джейк.
– Я в этом сомневаюсь, – признался папаша и потер усталые от взрывов и кровопусканий глаза.
Они вышли на волю и, несмотря на продолжающееся легкое головокружение и дурноту от увиденного, сразу отправились домой, ибо переполненные впечатлениями мозги просто требовали поделиться увиденным с кем-нибудь еще, хотя бы с милой и пугливой Эльзой, которая будет всплескивать руками каждый раз, когда Джейк или Герберт будут изображать очередную сцену из просмотренного фильма.
Кинотеатры, как и парикмахерские, – идеальные места для переоценки ценностей. Сейчас Герберту хотелось бездействия. Просто сидеть и наблюдать за чем-нибудь совершенно незначительным и в некотором роде банальным. Но читатель будет благосклонно освобожден от пространных описаний паука или осы в сахарнице. На этот раз Герберту надлежало вернуться к своему пыточному станку – компьютеру, который сожрал большую часть его естества, был его мукой и болью, единственным попутчиком в вязком и кошмарном бизнесе исканий престижа и денег, а также исключительное средство забвения всего окружающего… Вот вам гипноз, помноженный на регрессию в прошлые и будущие жизни. Мерно мерцающее жерло экрана засасывает нас без остатка, и скоро мы уже не сможем отличать себя от него, дыхание наших легких – от бормотания его электронных потрохов, действия которых не менее загадочны, чем функционирование настоящих внутренностей, призванных переваривать наскучившую пищу.
…Герберт переписывался от имени Энжелы с несколькими молодыми людьми в бесплодном поиске замены Стюарда… Временами он начинал жалеть, что опрометчиво помог изгнать этого непримечательного типа из жизни дочери. Теперь она совершенно уже явно, хотя и бессознательно, мстила за отобранную у нее первую любовь. Все попытки найти кого-нибудь напоминали буффонаду, хотя сама Энжела к этому не имела никакого отношения, ибо послушно делала то, что советовали родители, отвечала на звонки потенциальных ухажеров и ни в чем не могла быть заподозрена, кроме полной апатии по отношению к мужчинам вообще и к избранникам родителей в частности. Самое же страшное заключалось в том, что те мужчины, что попадались на глаза Герберта и Эльзы, были, по их мнению, все как один если не ублюдки, то маньяки. Адлерам хотелось бросить это болезненное невротическое занятие, но что-то мешало, и все начиналось снова и снова. Эльза находила на сайтах знакомств более или менее подходящие кандидатуры, долго и без огонька переписывалась с ними по разным вздорным поводам, как, казалось ей, и нужно переписываться с потенциальными кавалерами, потом грубо вмешивался Герберт и (тоже от лица дочери) начинал брать быка за рога. Ухажеры на той стороне компьютерной сети стрелялись от неудобства переписки с сорокалетним мужчиной, скрывающимся под личиной молоденькой и весьма симпатичной девушки… Эльза утверждала, что Герберт все портит, но сопротивлялась вяло, ибо чувствовала, что подходящих людей нет, что вокруг одни серые ублюдки и что нормальные люди на сайтах знакомств не водятся.
Наконец объявился приятный парень, образованный, обходительный, знающий множество языков. Он откликнулся на фразу в анкете на сайте знакомств (родители постарались) о том, что Энжела ищет мудрого молодого человека.
– Ну, насчет мудрости не знаю, хотя других люблю поучать! В чужом глазу бревно вижу… Вообще самая безопасная тема разговора в начале знакомства – это про соседа или соседку. Но это скучно. Про соседку поговорить можно, если ноги у нее уж очень кривые.
– А что, там, где ты живешь, много японок?
– Путем сравнения могу сказать, что они самые кривоногие в мире. Еще бы – посиди, поджав ноги под себя, всю жизнь. Я в Токио ходил в кафе для «годзинов», а может, «кэйдзинов», точно не помню, короче, так они называют всех чужаков, то есть неяпонцев. Так вот, в этом заведении ты можешь сесть на стул или свесить ноги в дырку в полу, на татами[7]. Больше десяти минут просидеть нельзя, потом ноги не разогнуть… А как у вас на озерах с рыбалкой? Я, конечно, не заядлый рыболов: впервые в прошлом году удочку купил и просидел на пирсе неделю – ничего не поймал, рыба была неправильная. Далеко же ты забралась-спряталась…
Дом Адлеров действительно располагался далеко от центров цивилизации, в лесистом краю, где озера встречаются чаще, чем бензозаправки.
Сначала ухажеру, которого звали Альберт, стала отвечать Эльза. Ее приятно удивил свободный стиль молодого человека и то, что он, по-видимому, много путешествовал, раз так вдруг заговорил о Японии.
Несмотря на то что Эльза только что одолела толстенный роман о Японии, она решила не торопиться и ответила так:
– Рыба у нас тоже неправильная – или мелкая какая-то, или вообще нет. Но я и от мелкой не отказываюсь: все равно приятно, если поймала! А японцы, как я слышала, обожают рыбу…
– Да, японцев хлебом не корми, дай сырую рыбку пожевать… Удивительный народ. Такое самомнение, но в то же время тонкость и деликатность; презрение к человеческой жизни, закрепленное вековой традицией, но и прекрасная поэзия, и возвышенные чувства, любовь… А ведь любовь есть не что иное, как проявление человеколюбия. Кого еще любить, если не человека? Ну не рыбу же холодную любить? А кстати, поймала, говоришь… а какую рыбку? Случайно не золотую?
Эльзе нравилось, о чем и как писал Альберт, и она потихоньку начала увлекаться этим полуночным обменом фраз… Герберт, проходя мимо и оценив фотографию очередного претендента, даже немного заревновал.
– Ну, хватит тебе с молодежью переписываться… Уведут тебя так… Держи ухо востро…
– Я же в положении… – закокетничала Эльза.
– Я на их месте на это не посмотрел бы… Так даже лучше… Сразу двое, по цене одной…
Эльза улыбнулась, но продолжила свое прерванное занятие.
– Бог его знает, какие рыбки… – написала она после небольшого перерыва. – Одни коричневенькие такие, а другие красивые – зеленые с оранжевыми глазами.
– У вас часом ничего в озера не сливали, чего-нибудь радиоактивного? Зеленые рыбы с оранжевыми глазами – страсть какая!!!
– Нет, у нас чистота экологическая – аж до дури, – сплошные лягушки и комары…
– Надо же, а в новостях вещают, что грядет экологическая катастрофа вперемешку с глобальным возмужанием… Поболтаем завтра еще?
Эльза попрощалась и, задумавшись, отправилась спать. На следующий день общение продолжилось.
– Скажи, пожалуйста, что ты делаешь так далеко от цивилизации? Экология – это прекрасно, но вокруг ведь наверняка ни души? – начал разговор Альберт.
– Знаешь, последнее время я все больше думаю: а может, это и неплохо? Не восприми в свой адрес, но чем днем с фонарем искать нормальных людей, лучше уж так, в одиночестве, на дикой природе… – Эльза задумалась и добавила: – Ведь никто так не донимает и не расстраивает человека, как другой человек…
– Ну, с другой стороны, никто так не может сделать человека счастливым, как другой человек… Если он, конечно, тот самый единственный, любимый человек… Ты так молода, но судя по тому, что ты пишешь, кажется, ты много страдала… Много перенесла от других людей. Люди делали тебе больно?
– Да я бы не сказала… Хотя, наверное, ты прав… – Эльза стала вспоминать, как ее дочь обижали в первых классах школы, и ей захотелось плакать. Потом вспомнилась история со Стюардом и захотелось зарыдать. Незнакомец был прав… Ее дочь многое успела пережить, хотя и была совсем еще девочкой.
– Ты тоже права… Мне тоже часто стыдно за людей. Я работаю в баре. (Не по призванию, конечно. Денежка нужна на учебу.) Так там такого насмотришься, что лучше уж жить в лесу.
– Точно… Но я оказалась здесь не по своему выбору. Это родители меня сюда привезли. Они не любят больших городов, а так как сами ведут бизнес, связанный в основном с Интернетом и телефоном, то надобности жить в мегаполисах нет. Мне сначала хотелось уехать в большой город, но потом я сняла отдельное жилье и желание поутихло – видимо, главное было не большой город, а самостоятельность… Работаю я вместе с родителями. Работа офисная – клиенты, Интернет, телефон. Пока всем довольна, хотя хочется путешествовать. Но думаю, со временем все успею. После школы хотела поехать учиться на факультет международного бизнеса, набрала уже достаточно высокие оценки по всем необходимым предметам, но потом засомневалась, а стоит ли это таких усилий и денег. Отец сказал: хочешь работать в международном бизнесе – работай с нами, тут и научишься. Вот, постепенно доверяет мне все больше и больше. Учиться все равно, наверное, буду, но не скоро, и, наверное, уже не этому. А вот чему – пока не знаю… А ты где учишься? Ты не похож на двоечника…
Эльза еще раз посмотрела на выставленную на сайте знакомств фотографию и подумала, что парень действительно симпатичный. Хорошо сложен, но не слишком мускулист. Лицо правильной формы, мягкий изгиб подбородка, очки… И главное, на фотографии он что-то готовил у плиты… А наблюдать мужчину за таким занятием – чистое наслаждение… Это ли не очаровательно?
– Это я-то не похож на двоечника!!!! – прервал мысли Эльзы ответ Альберта. – Ты бы видела мой дневник за школьный период! «Взорвал бомбу в мужском туалете!», «На уроке чтения читал неположенную литературу!» Я не вылетел из школы только потому, что регулярно побеждал на олимпиадах по истории и литературе! Точные науки мне никогда не давались, хотя папа у меня физик. А сейчас учусь статистике, маркетингу и организационной психологии… Повышаю, так сказать, квалификацию. А что, я совсем не похож на плохого мальчика?
Тут Герберт воспользовался тем, что Эльза отлучилась на минутку, и подсел к компьютеру.
– Все зависит от того, чем была начинена бомба, и были ли жертвы… Ты прямо какой-то Альфред Нобель в молодости… Вообще интересно, что все всемирно известные премии учреждаются отъявленными убийцами. Вот вчера прочла, что Пулцеровская премия была учереждена одним типом (Пулцером), который в свое время застрелил товарища, о котором до этого много и плохо писал. Вот она, журналистика в действии!!! Слушай! Приезжай к нам в фирму поработать месяц. Нам нужен студент.
Вернувшаяся Эльза ужаснулась.
– Что ты наделал! Ты же его спугнул! Ну как так можно было написать?
– А чего время тянуть? Пусть приезжает, тут и посмотрим. А то опять будешь полгода переписываться, а потом окажется – просто очередной идиот.
Эльза протестующе замахала руками и уселась за компьютер.
– Ну вот, опять спугнула молодого человека…
– Меня напугать очень сложно… Особенно если пугающий такой симпатичный! Или точнее – симпатичная… Бомба была из самодельного тротила, изготовленного на родительской кухне. Жертв, кажется, не было… А чего я у вас буду делать?
Эльза поморщилась… Явно начинался чисто мужской, скучный деловой разговор. Ей в нем больше не было места.
– Вот увидишь, он не согласится, – язвительно заявила она и уступила Герберту место. Тот потер руки и написал:
– Да делать-то много чего есть… Я просто прочитала, что ты занимаешься маркетингом, а мы как раз разрабатываем новый план маркетинга услуг компании. Обычно летом у нас работает пара студентов. Почему бы не взять на работу своего? Заодно и отдохнешь – лето все-таки.
После этих слов собеседник пропал.
– Ну вот видишь? – чуть не заплакала Эльза. – Все испортил!
– Ничего, объявится, – пробормотал Герберт и пришел в отвратительное состояние духа, в которое он обычно впадал, когда вселенная вокруг него крутилась не в ту сторону, в которую ему хотелось.
Альберт ответил на следующий день.
– Очень заманчивое предложение! Особенно то, что ты уже считаешь меня «своим». Однако есть несколько «НО»! Первое «но» – занятия в университете. Второе «но» – я уже говорил, что по вечерам работаю барменом (ага, с двумя высшими образованиями). Ну и наконец третье и главное «но» – будучи сотрудником вашей компании, я никуда не смогу пригласить тебя (у меня правило, выработанное путем печального опыта, – никогда не смешивать удовольствия с бизнесом), а пообщаться с тобой очень хочется. Пообщаться в смысле поболтать, поудить рыбу, погулять, устроить «пикник на обочине», сходить в кино, проводить до дома и, поцеловав в щеку на прощание и пожелав пушистых снов, сдать на руки родителям в целости и сохранности! Вот! Лучше я сдам на права, арендую машину и приеду тебя навестить на денек, если ты не убежишь при виде меня и не зачислишь в черный список за какую-нибудь сказанную глупость! А отдохнуть – это в каком смысле?
Герберт был вне себя… Конечно, если бы он был девушкой, ему было бы приятно прочесть все это. Но Герберт девушкой не был. Он был деловым человеком и считал, что бизнес нужно совмещать со всем. Что удовольствий кроме бизнеса и независимо от него практически не бывает и, как бы это мнение ни было противно ему самому, по его глубокому убеждению, это было так, и ничего с этим поделать невозможно.
Он хотел было написать трезвую отповедь этому зарвавшемуся мальчишке, что как он был барменом с двумя высшими образованиями, так и останется за стойкой бара до конца дней своих… Но Эльза остановила мужа и снова принялась писать сама.
– Так интересно узнать про «печальный опыт», прямо зудит даже… Но не буду спрашивать – прикинусь «благородной барышней»… Слушай, а в какой стадии процесс получения водительских прав? Если в стадии принятия решения, то, пожалуй, буду я тебя ждать, как Пенелопа на берегу… Отдохнуть – это в смысле поболтать, поудить рыбу, погулять, устроить «пикник на обочине», сходить в кино, искупаться в озере и проч. А что, я как-то не так выразилась? Русский-то у меня не того… Вообще все твои «но» вполне обоснованны и понятны. Наверное, я бы тоже отказалась. Вот еще все не решаюсь спросить – образования-то у тебя какие? История и литература? Не похоже по последующему обучению статистике… Ох, язык мой корявый…
– Про опыт я тебе как-нибудь потом расскажу… Получение прав на стадии сдачи экзамена вождения, так что все в порядке, скоро будут. Пенелопа на берегу… Вообще-то ты сказала очень приятную вещь, которую вряд ли имела в виду. Пенелопа – образ верной жены, двадцать лет ждущей мужа. Чем я заслужил такую верность? А на берегу ждала Ассоль Грея. Пенелопа же отбивалась от женихов. У тебя тоже такая проблема? Ты тоже отбиваешься от женихов?.. Закончил я факультет восточных языков, историк-востоковед. Могу работать как переводчик-синхронист. Потом учился в Швейцарии по специальности «управление гостиничным бизнесом». Вот такое у меня образование! Нелогичное! Очень давно мне никто не говорил, что будет меня ждать!
– Да уж… со сравнением неудобно вышло. Забыла, что ты разбираешься в истории и литературе… Обычная реакция при упоминании Пенелопы, – а кто это? Кстати, Одиссей тоже, на мой взгляд, ничем не заслужил такой верности. Вообще любовь и верность заслужить нельзя – они либо есть, либо нет. Ну, как талант к рисованию, например. Бывают люди, которые умеют любить, а бывают вообще никак – ну не способны. И с верностью то же самое. Причем у мужчин второе встречается реже или в другом виде – и это нормально: поплавай двадцать лет неизвестно где… Просто цели другие природой поставлены. Но тоже все бывает. Я не очень зарассуждалась? У меня это давнишняя тема размышлений. Вернее, не эта, а феминизм, а эта уже вытекает. Ладно, не буду тебя мучить… А в Швейцарии по-французски или по-немецки учился? Как там люди – на немцев больше походят или на французов? А гостиничным бизнесом всерьез заниматься хотел или для документа только? И какие восточные языки? А синхронист – это как? Я не много вопросов задаю? От женихов отбиваюсь в основном на этом сайте – им тоже, как и Пенелопиным, сам знаешь, что надо. Удивительные люди! Причем те, которые из России, еще и грубы ужасно, – как там женщины в России с ними выживают?
Родители Эльзы были совершенно другими людьми. Каждый из них был в своем роде редким оттенком в разннобразной палитре человеческих типажей, и вместе они составляли совершенно особый конгломерат чувств и отношений. Нельзя было описать их единым термином, припечатать штампом и успокоиться, ибо самым главным свойством этой пары была изменчивость. Они легко могли обаять новичка своей приветливостью и шармом, но страдали периодическими затмениями доброго сознания, и тогда в них поднималась желчь и раздражительность, которую трудно было перенести. Идея самопожертвования и скромности доходила у них до такой щемящей обостренности, что они становились неудобны самим себе и окружающим, ибо каждый кусочек, каждый незначительный глоточек обсуждался между ними подробно и настойчиво, чтобы, не дай бог, кто-нибудь из них не позволил себе чего-нибудь лишнего. Инициатива этого самопожертвования проистекала, безусловно, от отца, который возвел в зенит своего кредо правило, что «самая неприятная и трудная работа должна быть сделана в первую очередь», что жизнь прожить нужно примерно в стиле Христа, и если окончить свои дни не на кресте, то по крайней мере, в недрах танка, идущего на приступ какого-нибудь строения, враждебного свету и справедливости. Жена, правда, скорее подыгрывала мужу, чем искренне желала лечь под гусеницы боевой машины истории. Естественно, что с такими побуждениями эти люди ни с кем не уживались, превращая свою жизнь в нескончаемый подвиг, ныряя в омуты самоотречения и периодически выныривая оттуда обратно в спертую атмосферу непонимания.
Так или иначе, их нередко изгоняли, хотя, впрочем, чаще всего они уходили сами. Вот только в последний раз изгнание было настоящим – в антично-средневековом вкусе. Они стали изгнанниками на старости лет, можно сказать, в состоянии полной босоногости. Только вопреки легенде об Уленшпигеле, в которой Клаас предпочел изгнанию гибель на костре, наши герои предпочли изгнанию изгнание, и «пошли они, солнцем палимые…»
Лишившись возможности проживать на старом месте, они перебрались поближе к Адлерам, повергнув всех в предусмотрительный трепет, ибо последняя попытка подобного сближения лет двенадцать назад привела чуть ли не к разводу Герберта с Эльзой… Такова была разрушительная сила этих двух неунывающих самопожертвователей.
Однако на этот раз все началось полюбовно. Над семьей Адлеров зашелестела райская иллюзия полного семейного счастья: дедушка и бабушка навещали их чуть не каждый день, и все чувствовали на себе нежные лучи их трогательной любви.
– Надолго ли их хватит на этот раз? – бурчал себе под нос Герберт. Эльза тяжело вздыхала и не спорила с ним, потому что тоже опасалась повторения старого сюжета с превращением милых стариков в Геростратов, бегающих по ее дому с криками: «Все сожжем!!!»
Эльза пыталась не нести в свою семью гибельную иррациональность своих предков. Недоговорки, колкие намеки, издевки – все это было чуждо Адлерам, но так или иначе влияло на многие решения и мотивы, ибо освободиться от вложенной в нас сути предыдущих поколений еще сложнее, чем убежать от самого себя.
Герберт был мастером попыток подобного бегства. Если бы Земля не была так наивно кругла, наш беглец давно оказался бы в самых отдаленных уголках пространства, куда его уносили нервозные сны.
– Подальше от людей, этих обозленных оледенением умных обезьян, которые, неохотно спустившись с деревьев, приобрели страшную страсть к демонстративной анатомии, взрезая друг другу потроха. Ведь как ни крути, какие теории ни строй, меня можно проследить до самой какой-никакой подобной обезьяны… Хорошо, пусть Дарвин заврался. Пусть Адама публично и всенародно вылепил Бог, но все же меня можно проследить до самого этого непутевого первого человека с его несмышленым сознанием и страшным грехом, который по наследству становится и моим несмываемым проступком. И дались ему эти яблоки!..
Так, в плотно переплетенных поколениях, проживал вечно чего-то ищущий Герберт. Жизнь его не удовлетворяла, ибо ему не к чему было приложить свое истинное усердие. Редкие забавы, включавшие в себя судебные дрязги со своими управляющими или отчаянные бои с конкурентами, а чаще совмещенные выпады против управляющих, ставших конкурентами, не могли вполне вскормить его бурной творческой активности. Убедившись, что рождение детей – единственное достойное дело, Герберт, однако, не мог отдаться с головой и этому почтенному занятию, ибо был моногамен по убеждению и, в отличие от царя Соломона, довольствовался одной женой.
В некоторый момент своего бытия Адлер решил, что простая повседневность не может быть единственным отправным пунктом в вечность, а жажда вечности роилась в нем, как и во всяком другом подлом человеке, ибо человек поистине возвышенный не думает о славе или о причинах этой славы, он просто должен парить над остриями храмов, пока очередной порыв ветра не швырнет его брюхом на шпиль….
Герберт был слишком далек от таких полетов, а посему сначала подспудно, а потом все более явственно искал себе занятие, которое хотя бы формально вырвало его из переплетов поколений, из тоскливой повторяемости будничных расторопностей, из простой наживы бытия, от которой першит в глотке и хочется плакать крупными, как персидские алмазы, слезами, но рыдания душат сами себя, и нет иного пути, как искать какое-то выражение этим рыданиям, иное и неформальное, значительное и движущее нечто вперед, вовне, туда, за пределы платоновской пещеры с закованными мудрецами[6], которые сидят, понурив головы и ничего не видя, кроме теней на стене, и думают, что нет такого пути или традиции, чтобы просто громко крикнуть: «Эй, кто там морчит нам голову?» и к черту распугать все тени и их зачинщиков…
Часть 4
Уроки перевоплощений
– Считаю до трех и вышибу тебе мозги, – хрипло прозвучало в задымленном воздухе. Развалины какой-то старой фабрики равнодушно служили декорациями сцены обреченности и серой были. В низких облаках кружило несколько недотепистых ворон.
– Карр!!! – внезапно пронеслось по воздуху. Мужик вздрогнул и спустил курок. Он даже не давил на эту маленькую металлическую пластинку с таким куриным и с виду невинным названием «курок». Она нажалась сама. То ли колебания воздуха, вызванные этим неуместным «карр!», совершили свое гибельное дело, то ли так все и было задумано в природе ярких смертей и вялых жизней, но реальность обагрилась, и вселенная обогатилась еще одной жертвой неудачной, жестокой смерти. Говорят, это вредно. Умирать нужно обстоятельно и спокойно, в кругу семьи, в окружении заботливой нежности. Специалисты утверждают, что дурная и внезапная смерть передается в другие, будущие жизни и вызывает неврозы, всяческие неприятные заболевания и весьма мешает жить. Например, у этой несчастной головы с выбитыми мозгами наверняка наметится мигрень на все оставшиеся будущие жизни, пока какой-нибудь разумный психолог в очках не догадается воспользоваться методом регрессии и не вернет пациента, расслабленного в отрубе гипноза, в этот самый момент его прошлой или, может быть, позапрошлой жизни, и он снова не увидит всю эту обстановку, дурных ворон и курок, плавно и самопроизвольно скользящий в никуда. И тогда наступит быстрое и практически чудесное исцеление – до следующей кровавой развязки, до новой травмы с ощутимым удушающим эффектом. И ведь вряд ли так придумано нарочно, чтобы вся эта гадость, оставаясь где-то вне пределов биологических структур памяти, то есть вовне, где кружат эфемерные оттенья душ, передавалась как эстафета новым поколениям. Видимо, это просто побочный эффект того, что называется вечным круговоротом жизни, тем самым колесом жизни, от которого у нас у всех голова идет кругом…
Как только в зале зажгли свет, Герберт толкнул Джейка локтем.
– Хорошее кино, – фальшиво съязвил отец. Джейк привычно обиделся. В кои веки соизволил сходить с сыном в кинотеатр, так и тут нудит со своими комментариями…
– Мир гораздо более наполнен шпионами, чем ты думаешь, – не по возрасту витиевато отметил Джейк.
– Я в этом сомневаюсь, – признался папаша и потер усталые от взрывов и кровопусканий глаза.
Они вышли на волю и, несмотря на продолжающееся легкое головокружение и дурноту от увиденного, сразу отправились домой, ибо переполненные впечатлениями мозги просто требовали поделиться увиденным с кем-нибудь еще, хотя бы с милой и пугливой Эльзой, которая будет всплескивать руками каждый раз, когда Джейк или Герберт будут изображать очередную сцену из просмотренного фильма.
Кинотеатры, как и парикмахерские, – идеальные места для переоценки ценностей. Сейчас Герберту хотелось бездействия. Просто сидеть и наблюдать за чем-нибудь совершенно незначительным и в некотором роде банальным. Но читатель будет благосклонно освобожден от пространных описаний паука или осы в сахарнице. На этот раз Герберту надлежало вернуться к своему пыточному станку – компьютеру, который сожрал большую часть его естества, был его мукой и болью, единственным попутчиком в вязком и кошмарном бизнесе исканий престижа и денег, а также исключительное средство забвения всего окружающего… Вот вам гипноз, помноженный на регрессию в прошлые и будущие жизни. Мерно мерцающее жерло экрана засасывает нас без остатка, и скоро мы уже не сможем отличать себя от него, дыхание наших легких – от бормотания его электронных потрохов, действия которых не менее загадочны, чем функционирование настоящих внутренностей, призванных переваривать наскучившую пищу.
…Герберт переписывался от имени Энжелы с несколькими молодыми людьми в бесплодном поиске замены Стюарда… Временами он начинал жалеть, что опрометчиво помог изгнать этого непримечательного типа из жизни дочери. Теперь она совершенно уже явно, хотя и бессознательно, мстила за отобранную у нее первую любовь. Все попытки найти кого-нибудь напоминали буффонаду, хотя сама Энжела к этому не имела никакого отношения, ибо послушно делала то, что советовали родители, отвечала на звонки потенциальных ухажеров и ни в чем не могла быть заподозрена, кроме полной апатии по отношению к мужчинам вообще и к избранникам родителей в частности. Самое же страшное заключалось в том, что те мужчины, что попадались на глаза Герберта и Эльзы, были, по их мнению, все как один если не ублюдки, то маньяки. Адлерам хотелось бросить это болезненное невротическое занятие, но что-то мешало, и все начиналось снова и снова. Эльза находила на сайтах знакомств более или менее подходящие кандидатуры, долго и без огонька переписывалась с ними по разным вздорным поводам, как, казалось ей, и нужно переписываться с потенциальными кавалерами, потом грубо вмешивался Герберт и (тоже от лица дочери) начинал брать быка за рога. Ухажеры на той стороне компьютерной сети стрелялись от неудобства переписки с сорокалетним мужчиной, скрывающимся под личиной молоденькой и весьма симпатичной девушки… Эльза утверждала, что Герберт все портит, но сопротивлялась вяло, ибо чувствовала, что подходящих людей нет, что вокруг одни серые ублюдки и что нормальные люди на сайтах знакомств не водятся.
Наконец объявился приятный парень, образованный, обходительный, знающий множество языков. Он откликнулся на фразу в анкете на сайте знакомств (родители постарались) о том, что Энжела ищет мудрого молодого человека.
– Ну, насчет мудрости не знаю, хотя других люблю поучать! В чужом глазу бревно вижу… Вообще самая безопасная тема разговора в начале знакомства – это про соседа или соседку. Но это скучно. Про соседку поговорить можно, если ноги у нее уж очень кривые.
– А что, там, где ты живешь, много японок?
– Путем сравнения могу сказать, что они самые кривоногие в мире. Еще бы – посиди, поджав ноги под себя, всю жизнь. Я в Токио ходил в кафе для «годзинов», а может, «кэйдзинов», точно не помню, короче, так они называют всех чужаков, то есть неяпонцев. Так вот, в этом заведении ты можешь сесть на стул или свесить ноги в дырку в полу, на татами[7]. Больше десяти минут просидеть нельзя, потом ноги не разогнуть… А как у вас на озерах с рыбалкой? Я, конечно, не заядлый рыболов: впервые в прошлом году удочку купил и просидел на пирсе неделю – ничего не поймал, рыба была неправильная. Далеко же ты забралась-спряталась…
Дом Адлеров действительно располагался далеко от центров цивилизации, в лесистом краю, где озера встречаются чаще, чем бензозаправки.
Сначала ухажеру, которого звали Альберт, стала отвечать Эльза. Ее приятно удивил свободный стиль молодого человека и то, что он, по-видимому, много путешествовал, раз так вдруг заговорил о Японии.
Несмотря на то что Эльза только что одолела толстенный роман о Японии, она решила не торопиться и ответила так:
– Рыба у нас тоже неправильная – или мелкая какая-то, или вообще нет. Но я и от мелкой не отказываюсь: все равно приятно, если поймала! А японцы, как я слышала, обожают рыбу…
– Да, японцев хлебом не корми, дай сырую рыбку пожевать… Удивительный народ. Такое самомнение, но в то же время тонкость и деликатность; презрение к человеческой жизни, закрепленное вековой традицией, но и прекрасная поэзия, и возвышенные чувства, любовь… А ведь любовь есть не что иное, как проявление человеколюбия. Кого еще любить, если не человека? Ну не рыбу же холодную любить? А кстати, поймала, говоришь… а какую рыбку? Случайно не золотую?
Эльзе нравилось, о чем и как писал Альберт, и она потихоньку начала увлекаться этим полуночным обменом фраз… Герберт, проходя мимо и оценив фотографию очередного претендента, даже немного заревновал.
– Ну, хватит тебе с молодежью переписываться… Уведут тебя так… Держи ухо востро…
– Я же в положении… – закокетничала Эльза.
– Я на их месте на это не посмотрел бы… Так даже лучше… Сразу двое, по цене одной…
Эльза улыбнулась, но продолжила свое прерванное занятие.
– Бог его знает, какие рыбки… – написала она после небольшого перерыва. – Одни коричневенькие такие, а другие красивые – зеленые с оранжевыми глазами.
– У вас часом ничего в озера не сливали, чего-нибудь радиоактивного? Зеленые рыбы с оранжевыми глазами – страсть какая!!!
– Нет, у нас чистота экологическая – аж до дури, – сплошные лягушки и комары…
– Надо же, а в новостях вещают, что грядет экологическая катастрофа вперемешку с глобальным возмужанием… Поболтаем завтра еще?
Эльза попрощалась и, задумавшись, отправилась спать. На следующий день общение продолжилось.
– Скажи, пожалуйста, что ты делаешь так далеко от цивилизации? Экология – это прекрасно, но вокруг ведь наверняка ни души? – начал разговор Альберт.
– Знаешь, последнее время я все больше думаю: а может, это и неплохо? Не восприми в свой адрес, но чем днем с фонарем искать нормальных людей, лучше уж так, в одиночестве, на дикой природе… – Эльза задумалась и добавила: – Ведь никто так не донимает и не расстраивает человека, как другой человек…
– Ну, с другой стороны, никто так не может сделать человека счастливым, как другой человек… Если он, конечно, тот самый единственный, любимый человек… Ты так молода, но судя по тому, что ты пишешь, кажется, ты много страдала… Много перенесла от других людей. Люди делали тебе больно?
– Да я бы не сказала… Хотя, наверное, ты прав… – Эльза стала вспоминать, как ее дочь обижали в первых классах школы, и ей захотелось плакать. Потом вспомнилась история со Стюардом и захотелось зарыдать. Незнакомец был прав… Ее дочь многое успела пережить, хотя и была совсем еще девочкой.
– Ты тоже права… Мне тоже часто стыдно за людей. Я работаю в баре. (Не по призванию, конечно. Денежка нужна на учебу.) Так там такого насмотришься, что лучше уж жить в лесу.
– Точно… Но я оказалась здесь не по своему выбору. Это родители меня сюда привезли. Они не любят больших городов, а так как сами ведут бизнес, связанный в основном с Интернетом и телефоном, то надобности жить в мегаполисах нет. Мне сначала хотелось уехать в большой город, но потом я сняла отдельное жилье и желание поутихло – видимо, главное было не большой город, а самостоятельность… Работаю я вместе с родителями. Работа офисная – клиенты, Интернет, телефон. Пока всем довольна, хотя хочется путешествовать. Но думаю, со временем все успею. После школы хотела поехать учиться на факультет международного бизнеса, набрала уже достаточно высокие оценки по всем необходимым предметам, но потом засомневалась, а стоит ли это таких усилий и денег. Отец сказал: хочешь работать в международном бизнесе – работай с нами, тут и научишься. Вот, постепенно доверяет мне все больше и больше. Учиться все равно, наверное, буду, но не скоро, и, наверное, уже не этому. А вот чему – пока не знаю… А ты где учишься? Ты не похож на двоечника…
Эльза еще раз посмотрела на выставленную на сайте знакомств фотографию и подумала, что парень действительно симпатичный. Хорошо сложен, но не слишком мускулист. Лицо правильной формы, мягкий изгиб подбородка, очки… И главное, на фотографии он что-то готовил у плиты… А наблюдать мужчину за таким занятием – чистое наслаждение… Это ли не очаровательно?
– Это я-то не похож на двоечника!!!! – прервал мысли Эльзы ответ Альберта. – Ты бы видела мой дневник за школьный период! «Взорвал бомбу в мужском туалете!», «На уроке чтения читал неположенную литературу!» Я не вылетел из школы только потому, что регулярно побеждал на олимпиадах по истории и литературе! Точные науки мне никогда не давались, хотя папа у меня физик. А сейчас учусь статистике, маркетингу и организационной психологии… Повышаю, так сказать, квалификацию. А что, я совсем не похож на плохого мальчика?
Тут Герберт воспользовался тем, что Эльза отлучилась на минутку, и подсел к компьютеру.
– Все зависит от того, чем была начинена бомба, и были ли жертвы… Ты прямо какой-то Альфред Нобель в молодости… Вообще интересно, что все всемирно известные премии учреждаются отъявленными убийцами. Вот вчера прочла, что Пулцеровская премия была учереждена одним типом (Пулцером), который в свое время застрелил товарища, о котором до этого много и плохо писал. Вот она, журналистика в действии!!! Слушай! Приезжай к нам в фирму поработать месяц. Нам нужен студент.
Вернувшаяся Эльза ужаснулась.
– Что ты наделал! Ты же его спугнул! Ну как так можно было написать?
– А чего время тянуть? Пусть приезжает, тут и посмотрим. А то опять будешь полгода переписываться, а потом окажется – просто очередной идиот.
Эльза протестующе замахала руками и уселась за компьютер.
– Ну вот, опять спугнула молодого человека…
– Меня напугать очень сложно… Особенно если пугающий такой симпатичный! Или точнее – симпатичная… Бомба была из самодельного тротила, изготовленного на родительской кухне. Жертв, кажется, не было… А чего я у вас буду делать?
Эльза поморщилась… Явно начинался чисто мужской, скучный деловой разговор. Ей в нем больше не было места.
– Вот увидишь, он не согласится, – язвительно заявила она и уступила Герберту место. Тот потер руки и написал:
– Да делать-то много чего есть… Я просто прочитала, что ты занимаешься маркетингом, а мы как раз разрабатываем новый план маркетинга услуг компании. Обычно летом у нас работает пара студентов. Почему бы не взять на работу своего? Заодно и отдохнешь – лето все-таки.
После этих слов собеседник пропал.
– Ну вот видишь? – чуть не заплакала Эльза. – Все испортил!
– Ничего, объявится, – пробормотал Герберт и пришел в отвратительное состояние духа, в которое он обычно впадал, когда вселенная вокруг него крутилась не в ту сторону, в которую ему хотелось.
Альберт ответил на следующий день.
– Очень заманчивое предложение! Особенно то, что ты уже считаешь меня «своим». Однако есть несколько «НО»! Первое «но» – занятия в университете. Второе «но» – я уже говорил, что по вечерам работаю барменом (ага, с двумя высшими образованиями). Ну и наконец третье и главное «но» – будучи сотрудником вашей компании, я никуда не смогу пригласить тебя (у меня правило, выработанное путем печального опыта, – никогда не смешивать удовольствия с бизнесом), а пообщаться с тобой очень хочется. Пообщаться в смысле поболтать, поудить рыбу, погулять, устроить «пикник на обочине», сходить в кино, проводить до дома и, поцеловав в щеку на прощание и пожелав пушистых снов, сдать на руки родителям в целости и сохранности! Вот! Лучше я сдам на права, арендую машину и приеду тебя навестить на денек, если ты не убежишь при виде меня и не зачислишь в черный список за какую-нибудь сказанную глупость! А отдохнуть – это в каком смысле?
Герберт был вне себя… Конечно, если бы он был девушкой, ему было бы приятно прочесть все это. Но Герберт девушкой не был. Он был деловым человеком и считал, что бизнес нужно совмещать со всем. Что удовольствий кроме бизнеса и независимо от него практически не бывает и, как бы это мнение ни было противно ему самому, по его глубокому убеждению, это было так, и ничего с этим поделать невозможно.
Он хотел было написать трезвую отповедь этому зарвавшемуся мальчишке, что как он был барменом с двумя высшими образованиями, так и останется за стойкой бара до конца дней своих… Но Эльза остановила мужа и снова принялась писать сама.
– Так интересно узнать про «печальный опыт», прямо зудит даже… Но не буду спрашивать – прикинусь «благородной барышней»… Слушай, а в какой стадии процесс получения водительских прав? Если в стадии принятия решения, то, пожалуй, буду я тебя ждать, как Пенелопа на берегу… Отдохнуть – это в смысле поболтать, поудить рыбу, погулять, устроить «пикник на обочине», сходить в кино, искупаться в озере и проч. А что, я как-то не так выразилась? Русский-то у меня не того… Вообще все твои «но» вполне обоснованны и понятны. Наверное, я бы тоже отказалась. Вот еще все не решаюсь спросить – образования-то у тебя какие? История и литература? Не похоже по последующему обучению статистике… Ох, язык мой корявый…
– Про опыт я тебе как-нибудь потом расскажу… Получение прав на стадии сдачи экзамена вождения, так что все в порядке, скоро будут. Пенелопа на берегу… Вообще-то ты сказала очень приятную вещь, которую вряд ли имела в виду. Пенелопа – образ верной жены, двадцать лет ждущей мужа. Чем я заслужил такую верность? А на берегу ждала Ассоль Грея. Пенелопа же отбивалась от женихов. У тебя тоже такая проблема? Ты тоже отбиваешься от женихов?.. Закончил я факультет восточных языков, историк-востоковед. Могу работать как переводчик-синхронист. Потом учился в Швейцарии по специальности «управление гостиничным бизнесом». Вот такое у меня образование! Нелогичное! Очень давно мне никто не говорил, что будет меня ждать!
– Да уж… со сравнением неудобно вышло. Забыла, что ты разбираешься в истории и литературе… Обычная реакция при упоминании Пенелопы, – а кто это? Кстати, Одиссей тоже, на мой взгляд, ничем не заслужил такой верности. Вообще любовь и верность заслужить нельзя – они либо есть, либо нет. Ну, как талант к рисованию, например. Бывают люди, которые умеют любить, а бывают вообще никак – ну не способны. И с верностью то же самое. Причем у мужчин второе встречается реже или в другом виде – и это нормально: поплавай двадцать лет неизвестно где… Просто цели другие природой поставлены. Но тоже все бывает. Я не очень зарассуждалась? У меня это давнишняя тема размышлений. Вернее, не эта, а феминизм, а эта уже вытекает. Ладно, не буду тебя мучить… А в Швейцарии по-французски или по-немецки учился? Как там люди – на немцев больше походят или на французов? А гостиничным бизнесом всерьез заниматься хотел или для документа только? И какие восточные языки? А синхронист – это как? Я не много вопросов задаю? От женихов отбиваюсь в основном на этом сайте – им тоже, как и Пенелопиным, сам знаешь, что надо. Удивительные люди! Причем те, которые из России, еще и грубы ужасно, – как там женщины в России с ними выживают?