Кристи Агата
Дочь есть дочь
Агата КРИСТИ (под псевдонимом Мэри УЭСТМАКОТТ)
ДОЧЬ ЕСТЬ ДОЧЬ
Анонс
Спустя пять лет после выхода последнего романа Уэстмакотт "Роза и тис" увидел свет очередной псевдонимный роман "Дочь есть дочь", в котором автор берется за анализ человеческих взаимоотношений в самой сложной и разрушительной их сфере - семейной жизни.
Сюжет разворачивается вокруг еще не старой вдовы, по-прежнему привлекательной, но, похоже, смирившейся со своей вдовьей участью. А когда однажды у нее все-таки появляется возможность вновь вступить в брак помехой оказывается ее девятнадцатилетняя дочь, ревнивая и деспотичная. Жертвуя собственным счастьем ради счастья дочери, мать отказывает поклоннику, - что оборачивается не только несчастьем собственно для нее, но и неудачным замужеством дочери.
Конечно, за подобным сюжетом может скрываться как поверхностность и нарочитость Барбары Картленд, так и изысканная теплота Дафны Дюмурье, - но в результате читатель получает психологическую точность и проницательность Мэри Уэстмакотт. В этом романе ей настолько удаются характеры своих героев, что читатель не может не почувствовать, что она в определенной мере сочувствует даже наименее симпатичным из них. Нет, она вовсе не идеализирует их - даже у ее юных влюбленных есть недостатки, а на примере такого обаятельного персонажа, как леди Лора Уитстейбл, популярного психолога и телезвезды, соединяющей в себе остроумие с подлинной мудростью, читателю показывают, к каким последствиям может привести такая характерная для нее черта, как нежелание давать кому-либо советы.
В романе "Дочь есть дочь" запечатлен столь убедительный образ разрушительной материнской любви, что поневоле появляется искушение искать его истоки в биографии самой миссис Кристи. Но писательница искусно заметает все следы, как и должно художнику. Богатый эмоциональный опыт собственной семейной жизни переплавился в ее творческом воображении в иной, независимый от ее прошлого образ.
Случайно или нет, но в двух своих псевдонимных романах Кристи использовала одно и то же имя для двух разных персонажей, что, впрочем, и неудивительно при такой плодовитости автора, - хотя не исключено, что имелись некие подспудные причины, чтобы у пожилого полковника из "Дочь есть дочь" и у молодого фермера из "Неоконченного портрета" (написанного двадцатью годами ранее) было одно и то же имя - Джеймс Грант.
Роман вышел в Англии в 1952 году.
Перевод под редакцией Е. Чевкиной выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.
Книга первая
Глава 1
Энн Прентис стояла на платформе вокзала Виктория и махала рукой.
Поезд, как обычно, несколько раз судорожно дернулся, тронулся с места и, набирая скорость, поспешил к очередному проходу. Темная головка Сэры скрылась из виду, Энн Прентис, повернувшись, медленно направилась к выходу.
Она была целиком во власти того странного смешения чувств, которое мы порой испытываем, провожая близких людей.
...Милая Сэра - как ее будет недоставать... Правда, всего каких-то три недели.., квартира без нее опустеет... только они с Эдит, две скучные немолодые женщины.
А Сэра такая живая, энергичная, решительная...
И все равно, по-прежнему ее маленькая темноволосая дочурка...
Да что это! Что за мысли! Сэре они бы страшно не понравились - как и всех ее сверстниц, девочку раздражает любое проявление нежных чувств родителями. "Что за глупости, мама!" - только от них и слышишь.
От помощи они, впрочем, не отказываются. Отнести вещи дочери в химчистку, забрать оттуда, а то и расплатиться из своего кармана - это обычное дело. Неприятные разговоры ("если Кэрол позвонишь ты, мама, это будет намного проще"). Бесконечная уборка ("Ах, мамочка, я, разумеется, собиралась сама все разобрать, но сейчас я просто убегаю!").
"Когда я была молодой..." - подумала Энн, уносясь мыслями в далекое прошлое.
Энн росла в старомодном доме. Когда она родилась, матери было уже за сорок, а отцу и того больше - он был старше мамы то ли на пятнадцать, то ли на шестнадцать лет. И тон в доме задавал отец.
Любовь не считалась там чувством само собой разумеющимся, а потому выражать ее никто не стеснялся: "Моя дорогая малютка!", "Папино сокровище!" и "Чем я могу тебе помочь, милая мамочка?".
Уборка, разнообразные поручения, ведение бухгалтерских книг, рассылка приглашений и прочих светских писем - все эти занятия были для Энн привычными и естественными: дочери существуют для того, чтобы помогать родителям, а не наоборот.
Проходя мимо книжного развала, Энн внезапно спросила себя: "А какой подход правильнее?"
Странно, но вопрос кажется, не из легких.
Скользя взглядом по названиям книг на развале ("найти бы что-нибудь почитать вечерком у камина!"), она, к полной неожиданности для себя самой, пришла к выводу, что в действительности никакой разницы нет. А есть условность, и только. Мода - как на жаргонные словечки.
В свое время восхищение чем-либо выражали словом "блистательно", потом стали говорить "божественно", а еще позднее - "фантастически", о том, что нравилось "безумно", говорили даже - "не то слово".
Дети ухаживают за родителями или родители за детьми - но существующая между ними глубинная живая связь от этого не меняется. По убеждению Энн, ее и Сэру связывает глубокая искренняя любовь. А было ли такое между нею и ее матерью? Пожалуй, нет, - в дни ее юности под внешней оболочкой нежности и любви между детьми и родителями в действительности скрывалось то самое небрежно-добродушное безразличие, которым сейчас так модно бравировать.
Улыбнувшись своим мыслям, Энн купила в пингвиновском <"Пингвин Букс" одно из крупнейших издательств в Великобритании, выпускающее популярную литературу, преимущественно художественную, в мягкой обложке. Было основано в 1936 году, и его маркой является изображение пингвина.> издании книгу, которую с удовольствием прочитала несколько лет назад. Подобное чтение сегодня может показаться несколько сентиментальным, но, пока Сэры нет, какая разница?
"Я буду скучать по ней, - думала Энн, - конечно, я буду скучать, но зато в доме станет спокойнее..."
"Да и Эдит отдохнет, - мысленно добавила она, - Эдит так огорчается, когда весь распорядок идет кувырком, - не знаешь, когда ленч, а когда обед".
Ведь у Сэры и ее друзей есть такая привычка - неожиданно появляться в доме и так же неожиданно уходить, иногда, впрочем, уведомляя об этом по телефону. "Мамочка, может, нам сегодня пообедать пораньше? Мы собрались в кино". Или: "Это ты, мама? Я хотела сказать, что к ленчу я вообще-то не приду".
Такие нарушения размеренного ритма жизни до крайности раздражали преданную Эдит, целых двадцать лет верой и правдой служившую Энн и вынужденную теперь работать в три раза больше прежнего.
И Эдит, по словам Сэры, ходила с кислой миной.
Что не мешало Сэре вить из нее веревки: Эдит хоть и ворчала и бранилась, но Сэру обожала.
Вдвоем с Эдит им будет очень спокойно. Скучно, но очень спокойно. Неприятная холодная дрожь пробежала по спине Энн. "Мне теперь остается лишь покой, спокойный путь под горку, к старости, и кроме смерти ждать больше нечего".
"А чего, собственно, я жду? - спросила она себя. - У меня было все, о чем я мечтала. Любовь и счастье с Патриком. Ребенок. Жизнь исполнила все мои пожелания. Вот все и кончилось. Теперь настал черед Сэры. Она выйдет замуж, родит детей. Я стану бабушкой".
И она улыбнулась. Как приятно быть бабушкой! Она представила себе детей Сэры, бойких и красивых. Шаловливых мальчуганов с непослушными темными, как у Сэры, волосиками, пухлых маленьких девочек. Читать им книжки, рассказывать сказки...
Она продолжала улыбаться, представив себе эту перспективу, но холод не покидал ее. Если бы только Патрик был жив. В ее душе снова заговорил смолкнувший было голос отчаяния. Все это произошло давно - Сэре тогда едва минуло три года - так давно, что боль утраты давно утихла, горе забылось. Она могла уже спокойно, без мук вспоминать о Патрике, своем молодом пылком муже, которого она так горячо любила. Все это осталось в далеком-далеком прошлом.
Но сегодня старая рана словно открылась заново. Будь Патрик жив, Сэра могла бы уехать куда угодно - хоть ненадолго в Швейцарию кататься на лыжах, хоть навсегда, к мужу и детям. А они с Патриком жили бы вместе, вместе старели, вместе принимали удары и подарки судьбы. Она не была бы одна...
Энн Прентис вышла на привокзальную площадь и смешалась с толпой прохожих. "Какой зловещий вид у этих красных автобусов, - подумала она. Выстроились в ряд, словно чудовища у кормушки". На миг ей померещилось, будто это - фантастические существа, ведущие самостоятельную жизнь и, быть может, ненавидящие собственного создателя - Человека.
Какая суетливая, шумливая толпа, все куда-то уходят, приходят, спешат, бегут, смеются, жалуются, встречаются и расстаются.
И ледяная боль одиночества снова сжала ей сердце.
"Сэра вовремя уехала, - подумала она. - А то я уже начинаю чересчур от нее зависеть! Из-за этого, по-моему, и она волей-неволей попадает в зависимость от меня. Жаль.
Не нужно цепляться за молодых и мешать им жить по-своему. Это безнравственно, да, да, именно безнравственно".
Надо стушеваться, отступить в тень - пусть у Сэры будут собственные планы и собственные друзья.
Тут Энн не могла не улыбнуться - на самом деле у Сэры и так хватает и друзей и планов. Уверенная в себе, веселая, девочка живет в свое удовольствие. Мать она обожает, но относится к ней с ласковой снисходительностью, как к человеку, который просто в силу своего возраста не способен понимать ее жизнь, а тем более принимать в ней участие.
Возраст матери - сорок один год - представлялся Сэре весьма преклонным, тогда как сама Энн не без усилия могла думать о себе как о женщине средних лет. Не то чтобы она молодилась, отнюдь: макияжем она почти не пользовалась, а в ее стиле одеваться до сих пор ощущалось нечто от провинциальной домохозяйки: аккуратные жакеты с юбкой и непременной ниткой натурального жемчуга на шее.
"И что это мне в голову лезут всякие глупости", - вздохнула Энн. И уже вслух добавила, обращаясь к самой себе:
"Наверное, потому, что я только что проводила Сэру".
Как говорят французы? Partir, c'est mourrir un peu <Расстаться - это чуть-чуть умереть (фр.).>.
Это правда... Сэра, унесенная вдаль важно пыхтящим поездом, на какое-то время перестала существовать для матери. "А я умерла для нее, подумала Энн. - Странная вещь - расстояние. Разделенность пространством..."
У Сэры будет одна жизнь, а у нее, Энн, - другая. Своя жизнь.
Внутренний холод, который Энн ощущала последние несколько минут, отступил перед довольно приятной мыслью. Теперь можно будет утром вставать когда заблагорассудится, делать что захочется, по-своему строить день.
Можно, например, улечься в постель пораньше, поставив на тумбочку поднос с едой, можно отправиться в театр или в кино. А то сесть в поезд, уехать за город и бродить, бродить по прозрачным уже лесам, любуясь синевой неба, сквозь затейливые переплетения голых ветвей.
Все это, разумеется, можно делать и в другое время.
Но когда двое близких людей живут вместе, один поневоле подстраивается под другого. А кроме того, Энн радовалась каждому шумному приходу и уходу Сэры.
Разумеется, быть матерью - чудо. Как бы снова проживаешь свою молодость, только без свойственных этой поре страданий, что личное в жизни на самом деле пустяки, можно позволить себе снисходительную улыбку по поводу очередных терзаний.
"Нет, мама, - горячилась Сэра. - Это страшно серьезно. Не смейся, пожалуйста. У Нади все будущее поставлено на карту!"
Но за сорок один год Энн неоднократно имела случай убедиться в том, что "все будущее" очень редко бывает поставленным на карту. Жизнь намного устойчивее и прочнее, чем принято считать.
Работая во время войны в полевом госпитале, Энн впервые осознала, какое огромное значение имеют для человека всевозможные жизненные мелочи. Мелкая зависть или ревность, пустяковые удовольствия, тесный воротник, натирающий шею, гвоздь в ботинке - все это представлялось тогда куда более важным, чем то, что тебя в любой момент могут убить. Казалось бы, мысль об этом должна своей значительностью вытеснить все остальное, но нет, к ней быстро привыкали, а вот какие-то вроде бы пустяки продолжали волновать, быть может, даже тем сильнее, что подсознательно все-таки понимаешь - жить тебе, возможно, осталось недолго. Там же, на войне, она начала осознавать, сколь противоречив по своей натуре человек и сколь ошибочно деление людей на "плохих" и "хороших", которым она прежде грешила в силу юного максимализма. Ей, например, довелось стать свидетельницей того, как один человек, рискуя жизнью, спас другого, а вскоре попался на мелкой краже у того же спасенного.
Человек вообще отнюдь не цельный монолит. Энн в нерешительности остановилась на кромке тротуара, но громкие гудки такси заставили ее вернуться от отвлеченных размышлений к более практическим. Что, спрашивается, делать сейчас, в данный конкретный момент?
С самого утра она не могла думать ни о чем другом, кроме как об отъезде Сэры в Швейцарию. А вечером предстоит обед с Джеймсом Грантом. Милый Джеймс, всегда такой добрый и внимательный, предложил: "Сэра уедет, и квартира сразу покажется тебе пустой. Давай вечером вместе пообедаем в городе". Как это мило с его стороны! Легко, конечно, Сэре подсмеиваться над Джеймсом, которого она в разговоре с матерью неизменно называет "твой преданный сахиб" <Сахиб (инд.) - почтительное название европейца, господин.>. А она, Энн, очень дорожит его дружбой. Иногда бывает и правда нелегко в который раз выслушивать его бесконечные рассказы, но он с таким воодушевлением излагает во всех подробностях очередную историю из своего запаса, что не выказать к ней интереса - просто грех, особенно если знаешь самого рассказчика уже четверть века.
Энн взглянула на часы. Можно, пожалуй, зайти в Офицерский универмаг. Эдит давно просит обновить кое-что из кухонной утвари. И время пройдет незаметно. Но, рассматривая кастрюли и изучая их цены (подскочили фантастически!), Энн не переставала ощущать в глубине души все тот же непривычный холод - ужас перед одиночеством.
В конце концов, не выдержав, она бросилась к телефонной будке и набрала хорошо знакомый номер.
- Дейм <Дейм - титулование женщины, награжденной орденом Британской империи за выдающиеся заслуги перед государством.> Лора Уитстейбл может подойти?
- Кто ее спрашивает?
- Миссис Прентис.
- Одну минуту, миссис Прентис.
После непродолжительной паузы звучный низкий голос произнес:
- Энн?
- О Лора, я понимаю, что звоню не в самое подходящее время, но я только что проводила Сэру и подумала, что если у тебя сегодня дел не по горло, то...
Голос решительно прервал ее на полуслове:
- Приходи ко мне на ленч. Ржаной хлеб с пахтой <Пахта - отход, получаемый при сбивании масла из сливок и Используемый как лечебное питание.> тебя устроит?
- Меня устроит все что угодно. Ты сама доброта.
- Жду тебя. В четверть второго.
***
За минуту до назначенного времени Энн расплатилась на Харли-стрит с таксистом и нажала кнопку звонка.
Вышколенный Харкнесс открыл дверь и, узнав ее, любезно улыбнулся:
- Не угодно ли вам сразу подняться наверх, миссис Прентис? Дейм Лора задерживается на несколько минут.
Энн легко взбежала по ступенькам лестницы. Бывшая столовая была превращена в приемную, а жилые помещения располагались на втором этаже высокого дома. В гостиной уже был накрыт столик для ленча. Огромные мягкие кресла, красивые шторы из дорогого бархата, а главное - изобилие книг, часть которых громоздилась стопками на стульях, придавали этой комнате атмосферу мужского жилища.
Ждать Энн пришлось недолго. Дейм Лора, предваряемая фанфарами собственного голоса, вступила в гостиную и нежно поцеловала подругу.
Дейм Лоре Уитстейбл было шестьдесят четыре. Ее окружала аура, присущая обычно членам королевского семейства или известным общественным деятелям. Все в ней было усилено и преувеличено - голос, мощный бюст, напоминающий каминную полку, копна седых волос цвета стали, орлиный нос.
- Рада видеть тебя, дорогая," - пробасила она; - Ты чудесно выглядишь, Энн. Ага, купила себе букетик фиалок. Очень правильно. На этот цветок ты походишь больше всего.
- На увядающую фиалку? Ты права, Лора.
- На прелесть осени, таящуюся в листьях.
- Вот уж не похоже на тебя, Лора. Обычно ты не скажешь правду в глаза!
- Чаще всего это себя оправдывает, хотя порою дается не легко. Давай сядем за стол немедленно. Бэссит, где Бэссит? А, вот вы где. Могу тебя обрадовать, Энн, - для тебя камбала и бокал рейнвейна.
- Зачем, Лора? Мне бы вполне хватило пахты с черным хлебом.
- Пахты всего одна порция - для меня. Садись, садись, дорогая. Итак, Сэра уехала в Швейцарию? Надолго?
- На три недели.
- Замечательно.
Угловатая Бэссит вышла наконец из комнаты. Дейм Лора, с демонстративным удовольствием потягивая свою пахту из стакана, лукаво глянула на собеседницу:
- И ты уже по ней соскучилась. Но ведь ты позвонила мне не для того, чтобы сообщить об этом. Давай, Энн, выкладывай, не стесняйся. Времени у нас мало. Не сомневаюсь, что ты ко мне хорошо относишься, но ведь звонят и просят о немедленной встрече чаще всего в надежде на мой мудрый совет.
- Мне ужасно стыдно, - виноватым голосом пробормотала Энн.
- Пустяки, дорогая. На самом деле мне это даже льстит.
- О Лора! - воскликнула Энн. - Разумеется, я законченная идиотка! Но на меня вдруг напала какая-то паника.
Прямо там, на вокзале Виктория, среди всех этих автобусов! Мне вдруг стало так страшно, так одиноко...
- Да-да, понимаю...
- И дело не в том, что Сэра уехала и я сразу по ней заскучала. Это что-то другое - большее.
Лора Уитстейбл кивнула, не спуская с Энн беспристрастного взгляда проницательных серых глаз.
- Я вдруг ощутила, - медленно произнесла Энн, - человек в конечном счете одинок всегда... Правда.
- Поняла наконец? Да, да, конечно, рано или поздно, но все приходят к этой мысли. Как ни странно, она всегда является потрясением. Сколько тебе лет, Энн? Сорок один год? Вполне подходящий возраст для подобного открытия. Если сделать его позднее, оно может оказаться роковым. А если раньше - то требуется недюжинное мужество, чтобы с ним примириться.
- А ты, Лора, чувствовала себя когда-нибудь по-настоящему одинокой? поинтересовалась Энн.
- О да. В двадцать шесть лет. Чувство одиночества настигло меня в разгар уютного семейного торжества. Я испугалась, даже ужаснулась, испугалась, но смирилась; с ним. Нельзя отрицать реальность, приходится примириться с тем, что в этом мире у человека есть один верный Спутник, сопровождающий его от колыбели до самой могилы, - он сам. И с этим спутником необходимо поладить, надо научиться жить с самим собой.
Вот ответ на твой вопрос. Но это не всегда легко.
Энн вздохнула.
- Жизнь кажется мне совершенно бессмысленной - я тебе выкладываю все как на исповеди, Лора. Годы, ничем не заполненные, текут мимо... Я, видно, просто бестолковая и бесполезная женщина.
- Ну, ну, Энн, не сгущай краски. Во время войны ты делала пусть незаметную, но героическую работу, вырастила Сэру, дала ей хорошее воспитание, научила ее радоваться жизни, да и сама умеешь по-своему радоваться ей. Чего еще можно желать? Приди ты ко мне на прием, я бы тебя отправила не солоно хлебавши и даже от гонорара отказалась, хотя я старая жадюга.
- Ах, Лора, как ты меня утешила! Но, поверь, я и в самом деле боюсь, что слишком опекаю Сэру.
- Пустяки!
- Я всегда ужасно боялась стать одной из тех матерей-собственниц, от которых детям буквально жизни нет.
- Сейчас столько говорят о матерях-собственницах, что некоторые матери остерегаются проявлять даже вполне естественную любовь к своим детям, сухо заметила Лора.
- Но чрезмерная привязанность к ребенку и в самом Деле пагубна.
- Безусловно. Я в этом убеждаюсь каждый день.
Сколько матерей, ни на шаг не отпускающих от себя сыновей, или отцов, мертвой хваткой вцепившихся в дочерей!
Но вина не всегда лежит на родителях. Когда-то, Энн, птицы свили себе гнездо в моей комнате. В положенное им время птенцы стали его покидать, но среди них оказался один, не желавший улетать. Он хотел остаться в гнезде, где ему подносили корм, боялся выпасть из гнезда.
Мать была вне себя от волнения. То и дело подлетала к краю гнезда, кружилась над его головой, махая крыльями. А он ни в какую. Наконец она решила больше не доставлять ему пищу прямо в гнездо. Принесет, бывало, что-нибудь в клюве, сядет на другом конце комнаты и щебечет, зовет его. Так тот, многие люди напоминают мне этого птенца. Бывают дети, которые не желают взрослеть, не желают сталкиваться с трудностями самостоятельной жизни. И дело тут не в полученном воспитании, а исключительно в них самих.
Лора выдержала паузу.
- Наряду со стремлением опекать существует стремление быть опекаемым. Что является его причиной? Боязнь повзрослеть? Быть может, даже передающаяся по наследству генетическим путем? Мы еще так мало знаем о природе человека.
- Надеюсь, ты не считаешь меня собственницей, - спросила Энн, не проявив интереса к обобщениям Лоры.
- Мне всегда казалось, что у тебя с Сэрой очень хорошие отношения. Даже более того - глубокая естественная любовь. Хотя, - добавила она задумчиво, - Сэра, пожалуй, немного инфантильна.
- А я, наоборот, была уверена, что ее поведение вполне соответствует ее возрасту.
- Не сказала бы. Если судить по менталитету. Сэре не дашь ее девятнадцати.
- Но она ведь так уверена в себе, держится с таким чувством собственного достоинства... И умница. Переполнена собственными идеями.
- Вернее сказать, не собственными, а современными. Пройдет еще немало времени, прежде чем у Сэры действительно появятся собственные идеи. А что касается самоуверенности, то она отличает все молодое поколение.
Она им необходима, чтобы тверже стоять на ногах. Мы ведь живем в крайне неустойчивое время, все вокруг непрочно, и молодежь не может не ощущать этого. Отсюда и проистекает большинство нынешних неприятностей. Стабильности нет. Домашние очаги рушатся. Нравственные нормы отсутствуют. А молодые побеги, как известно, нуждаются в прочной опоре.
Тут Лора неожиданно улыбнулась.
- Как и женщины определенного возраста, и даже я - не самая рядовая из них. - Она опустошила свой стакан с пахтой. - А ты знаешь, почему я пью пахту?
- Потому что это полезно?
- Да что ты! Просто я полюбила ее с тех пор, как ездила во время каникул на ферму в деревне. А другая причина - чтобы быть оригинальной. Ради позы. Мы ведь все позируем - приходится. А я - даже больше, чем другие. Но, слава Богу, я это вполне осознаю. Вернемся, однако, к тебе, Энн. Все, что с тобой происходит, - это нормально.
Просто ты вот-вот обретешь второе дыхание.
- Что ты называешь вторым дыханием, Лора? Уж не думаешь ли ты... - Она замялась.
- Нет-нет, ничего плотского я не подразумеваю. Речь идет исключительно о нравственных ценностях. Женщины - счастливая часть человечества, но из них девяносто девять из ста об этом не подозревают. Сколько лет было святой Терезе <Святая Тереза (1515 - 1582) - католическая монахиня, считавшая, что все обиды католицизма являются следствием отсутствия Дисциплины, и основавшая в Испании монастырь, где, монахини жили в крайней бедности по строгим правилам устава.>, когда она затеяла реформу монастырей?
Пятьдесят. И таких примеров можно привести множество.
От двадцати до пятидесяти лет женщины в силу своей биологической сущности, заняты по горло, и это естественно. Они целиком отдаются детям, мужьям, любовникам, одним словом, личной жизни. Если же и переключают свою энергию из этих областей на иные цели, то достигают желаемого чисто по-женски, опираясь на эмоции. Но в среднем возрасте происходит естественный второй расцвет, который пробуждает душу и разум женщины. Чем старше она становится, тем больший интерес проявляет к тому, что не входит в сферу ее личной жизни. Интересы мужчин в эту пору жизни сужаются, а женщин - расширяются. Мужчина шестидесяти лет обычно повторяет себя, как граммофонная пластинка. А его сверстница, если она, конечно, личность, становится интересным человеком.
Энн, вспомнив Джеймса Гранта, улыбнулась.
- Женщины стремятся к чему-то новому. Случается, несомненно, что и они в этом возрасте Ведут себя как нельзя более глупо, не без того. Некоторые, например, сексуально озабочены. Но в общем средний возраст для женщины пора больших возможностей.
- Как приятно тебя слушать, Лора! Думаешь, я смогу найти для себя достойное занятие? Скажем, в качестве социального работника?
- Достаточно ли ты любишь своих ближних? - серьезно спросила Лора Уитстейбл. - Ведь без внутреннего горения эта работа невозможна. Не делай ничего такого, чего тебе делать не хочется, - лишь ради того, чтобы погладить себя за это по головке! Осмелюсь утверждать, что в подобных случаях результаты бывают самые плачевные. Если тебе нравится навещать больных старух или возить к морю неопрятных и невоспитанных придурков, то ради Бога, конечно. Многим это приносит радость. Но тебе, Энн, я вообще не советую ударяться в бурную деятельность. Помни - всякое поле время от времени оставляют под паром. До сих пор твоим уделом было материнство. Я не представляю себе тебя в роли реформатора, художника или социального работника. Ты, Энн, самая обыкновенная женщина, но при том очень симпатичная. Подожди. Наберись терпения и жди, не теряя веры и надежды, пока судьба не предоставит тебе какой-нибудь шанс. И тогда жизнь твоя наполнится новым смыслом.
ДОЧЬ ЕСТЬ ДОЧЬ
Анонс
Спустя пять лет после выхода последнего романа Уэстмакотт "Роза и тис" увидел свет очередной псевдонимный роман "Дочь есть дочь", в котором автор берется за анализ человеческих взаимоотношений в самой сложной и разрушительной их сфере - семейной жизни.
Сюжет разворачивается вокруг еще не старой вдовы, по-прежнему привлекательной, но, похоже, смирившейся со своей вдовьей участью. А когда однажды у нее все-таки появляется возможность вновь вступить в брак помехой оказывается ее девятнадцатилетняя дочь, ревнивая и деспотичная. Жертвуя собственным счастьем ради счастья дочери, мать отказывает поклоннику, - что оборачивается не только несчастьем собственно для нее, но и неудачным замужеством дочери.
Конечно, за подобным сюжетом может скрываться как поверхностность и нарочитость Барбары Картленд, так и изысканная теплота Дафны Дюмурье, - но в результате читатель получает психологическую точность и проницательность Мэри Уэстмакотт. В этом романе ей настолько удаются характеры своих героев, что читатель не может не почувствовать, что она в определенной мере сочувствует даже наименее симпатичным из них. Нет, она вовсе не идеализирует их - даже у ее юных влюбленных есть недостатки, а на примере такого обаятельного персонажа, как леди Лора Уитстейбл, популярного психолога и телезвезды, соединяющей в себе остроумие с подлинной мудростью, читателю показывают, к каким последствиям может привести такая характерная для нее черта, как нежелание давать кому-либо советы.
В романе "Дочь есть дочь" запечатлен столь убедительный образ разрушительной материнской любви, что поневоле появляется искушение искать его истоки в биографии самой миссис Кристи. Но писательница искусно заметает все следы, как и должно художнику. Богатый эмоциональный опыт собственной семейной жизни переплавился в ее творческом воображении в иной, независимый от ее прошлого образ.
Случайно или нет, но в двух своих псевдонимных романах Кристи использовала одно и то же имя для двух разных персонажей, что, впрочем, и неудивительно при такой плодовитости автора, - хотя не исключено, что имелись некие подспудные причины, чтобы у пожилого полковника из "Дочь есть дочь" и у молодого фермера из "Неоконченного портрета" (написанного двадцатью годами ранее) было одно и то же имя - Джеймс Грант.
Роман вышел в Англии в 1952 году.
Перевод под редакцией Е. Чевкиной выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.
Книга первая
Глава 1
Энн Прентис стояла на платформе вокзала Виктория и махала рукой.
Поезд, как обычно, несколько раз судорожно дернулся, тронулся с места и, набирая скорость, поспешил к очередному проходу. Темная головка Сэры скрылась из виду, Энн Прентис, повернувшись, медленно направилась к выходу.
Она была целиком во власти того странного смешения чувств, которое мы порой испытываем, провожая близких людей.
...Милая Сэра - как ее будет недоставать... Правда, всего каких-то три недели.., квартира без нее опустеет... только они с Эдит, две скучные немолодые женщины.
А Сэра такая живая, энергичная, решительная...
И все равно, по-прежнему ее маленькая темноволосая дочурка...
Да что это! Что за мысли! Сэре они бы страшно не понравились - как и всех ее сверстниц, девочку раздражает любое проявление нежных чувств родителями. "Что за глупости, мама!" - только от них и слышишь.
От помощи они, впрочем, не отказываются. Отнести вещи дочери в химчистку, забрать оттуда, а то и расплатиться из своего кармана - это обычное дело. Неприятные разговоры ("если Кэрол позвонишь ты, мама, это будет намного проще"). Бесконечная уборка ("Ах, мамочка, я, разумеется, собиралась сама все разобрать, но сейчас я просто убегаю!").
"Когда я была молодой..." - подумала Энн, уносясь мыслями в далекое прошлое.
Энн росла в старомодном доме. Когда она родилась, матери было уже за сорок, а отцу и того больше - он был старше мамы то ли на пятнадцать, то ли на шестнадцать лет. И тон в доме задавал отец.
Любовь не считалась там чувством само собой разумеющимся, а потому выражать ее никто не стеснялся: "Моя дорогая малютка!", "Папино сокровище!" и "Чем я могу тебе помочь, милая мамочка?".
Уборка, разнообразные поручения, ведение бухгалтерских книг, рассылка приглашений и прочих светских писем - все эти занятия были для Энн привычными и естественными: дочери существуют для того, чтобы помогать родителям, а не наоборот.
Проходя мимо книжного развала, Энн внезапно спросила себя: "А какой подход правильнее?"
Странно, но вопрос кажется, не из легких.
Скользя взглядом по названиям книг на развале ("найти бы что-нибудь почитать вечерком у камина!"), она, к полной неожиданности для себя самой, пришла к выводу, что в действительности никакой разницы нет. А есть условность, и только. Мода - как на жаргонные словечки.
В свое время восхищение чем-либо выражали словом "блистательно", потом стали говорить "божественно", а еще позднее - "фантастически", о том, что нравилось "безумно", говорили даже - "не то слово".
Дети ухаживают за родителями или родители за детьми - но существующая между ними глубинная живая связь от этого не меняется. По убеждению Энн, ее и Сэру связывает глубокая искренняя любовь. А было ли такое между нею и ее матерью? Пожалуй, нет, - в дни ее юности под внешней оболочкой нежности и любви между детьми и родителями в действительности скрывалось то самое небрежно-добродушное безразличие, которым сейчас так модно бравировать.
Улыбнувшись своим мыслям, Энн купила в пингвиновском <"Пингвин Букс" одно из крупнейших издательств в Великобритании, выпускающее популярную литературу, преимущественно художественную, в мягкой обложке. Было основано в 1936 году, и его маркой является изображение пингвина.> издании книгу, которую с удовольствием прочитала несколько лет назад. Подобное чтение сегодня может показаться несколько сентиментальным, но, пока Сэры нет, какая разница?
"Я буду скучать по ней, - думала Энн, - конечно, я буду скучать, но зато в доме станет спокойнее..."
"Да и Эдит отдохнет, - мысленно добавила она, - Эдит так огорчается, когда весь распорядок идет кувырком, - не знаешь, когда ленч, а когда обед".
Ведь у Сэры и ее друзей есть такая привычка - неожиданно появляться в доме и так же неожиданно уходить, иногда, впрочем, уведомляя об этом по телефону. "Мамочка, может, нам сегодня пообедать пораньше? Мы собрались в кино". Или: "Это ты, мама? Я хотела сказать, что к ленчу я вообще-то не приду".
Такие нарушения размеренного ритма жизни до крайности раздражали преданную Эдит, целых двадцать лет верой и правдой служившую Энн и вынужденную теперь работать в три раза больше прежнего.
И Эдит, по словам Сэры, ходила с кислой миной.
Что не мешало Сэре вить из нее веревки: Эдит хоть и ворчала и бранилась, но Сэру обожала.
Вдвоем с Эдит им будет очень спокойно. Скучно, но очень спокойно. Неприятная холодная дрожь пробежала по спине Энн. "Мне теперь остается лишь покой, спокойный путь под горку, к старости, и кроме смерти ждать больше нечего".
"А чего, собственно, я жду? - спросила она себя. - У меня было все, о чем я мечтала. Любовь и счастье с Патриком. Ребенок. Жизнь исполнила все мои пожелания. Вот все и кончилось. Теперь настал черед Сэры. Она выйдет замуж, родит детей. Я стану бабушкой".
И она улыбнулась. Как приятно быть бабушкой! Она представила себе детей Сэры, бойких и красивых. Шаловливых мальчуганов с непослушными темными, как у Сэры, волосиками, пухлых маленьких девочек. Читать им книжки, рассказывать сказки...
Она продолжала улыбаться, представив себе эту перспективу, но холод не покидал ее. Если бы только Патрик был жив. В ее душе снова заговорил смолкнувший было голос отчаяния. Все это произошло давно - Сэре тогда едва минуло три года - так давно, что боль утраты давно утихла, горе забылось. Она могла уже спокойно, без мук вспоминать о Патрике, своем молодом пылком муже, которого она так горячо любила. Все это осталось в далеком-далеком прошлом.
Но сегодня старая рана словно открылась заново. Будь Патрик жив, Сэра могла бы уехать куда угодно - хоть ненадолго в Швейцарию кататься на лыжах, хоть навсегда, к мужу и детям. А они с Патриком жили бы вместе, вместе старели, вместе принимали удары и подарки судьбы. Она не была бы одна...
Энн Прентис вышла на привокзальную площадь и смешалась с толпой прохожих. "Какой зловещий вид у этих красных автобусов, - подумала она. Выстроились в ряд, словно чудовища у кормушки". На миг ей померещилось, будто это - фантастические существа, ведущие самостоятельную жизнь и, быть может, ненавидящие собственного создателя - Человека.
Какая суетливая, шумливая толпа, все куда-то уходят, приходят, спешат, бегут, смеются, жалуются, встречаются и расстаются.
И ледяная боль одиночества снова сжала ей сердце.
"Сэра вовремя уехала, - подумала она. - А то я уже начинаю чересчур от нее зависеть! Из-за этого, по-моему, и она волей-неволей попадает в зависимость от меня. Жаль.
Не нужно цепляться за молодых и мешать им жить по-своему. Это безнравственно, да, да, именно безнравственно".
Надо стушеваться, отступить в тень - пусть у Сэры будут собственные планы и собственные друзья.
Тут Энн не могла не улыбнуться - на самом деле у Сэры и так хватает и друзей и планов. Уверенная в себе, веселая, девочка живет в свое удовольствие. Мать она обожает, но относится к ней с ласковой снисходительностью, как к человеку, который просто в силу своего возраста не способен понимать ее жизнь, а тем более принимать в ней участие.
Возраст матери - сорок один год - представлялся Сэре весьма преклонным, тогда как сама Энн не без усилия могла думать о себе как о женщине средних лет. Не то чтобы она молодилась, отнюдь: макияжем она почти не пользовалась, а в ее стиле одеваться до сих пор ощущалось нечто от провинциальной домохозяйки: аккуратные жакеты с юбкой и непременной ниткой натурального жемчуга на шее.
"И что это мне в голову лезут всякие глупости", - вздохнула Энн. И уже вслух добавила, обращаясь к самой себе:
"Наверное, потому, что я только что проводила Сэру".
Как говорят французы? Partir, c'est mourrir un peu <Расстаться - это чуть-чуть умереть (фр.).>.
Это правда... Сэра, унесенная вдаль важно пыхтящим поездом, на какое-то время перестала существовать для матери. "А я умерла для нее, подумала Энн. - Странная вещь - расстояние. Разделенность пространством..."
У Сэры будет одна жизнь, а у нее, Энн, - другая. Своя жизнь.
Внутренний холод, который Энн ощущала последние несколько минут, отступил перед довольно приятной мыслью. Теперь можно будет утром вставать когда заблагорассудится, делать что захочется, по-своему строить день.
Можно, например, улечься в постель пораньше, поставив на тумбочку поднос с едой, можно отправиться в театр или в кино. А то сесть в поезд, уехать за город и бродить, бродить по прозрачным уже лесам, любуясь синевой неба, сквозь затейливые переплетения голых ветвей.
Все это, разумеется, можно делать и в другое время.
Но когда двое близких людей живут вместе, один поневоле подстраивается под другого. А кроме того, Энн радовалась каждому шумному приходу и уходу Сэры.
Разумеется, быть матерью - чудо. Как бы снова проживаешь свою молодость, только без свойственных этой поре страданий, что личное в жизни на самом деле пустяки, можно позволить себе снисходительную улыбку по поводу очередных терзаний.
"Нет, мама, - горячилась Сэра. - Это страшно серьезно. Не смейся, пожалуйста. У Нади все будущее поставлено на карту!"
Но за сорок один год Энн неоднократно имела случай убедиться в том, что "все будущее" очень редко бывает поставленным на карту. Жизнь намного устойчивее и прочнее, чем принято считать.
Работая во время войны в полевом госпитале, Энн впервые осознала, какое огромное значение имеют для человека всевозможные жизненные мелочи. Мелкая зависть или ревность, пустяковые удовольствия, тесный воротник, натирающий шею, гвоздь в ботинке - все это представлялось тогда куда более важным, чем то, что тебя в любой момент могут убить. Казалось бы, мысль об этом должна своей значительностью вытеснить все остальное, но нет, к ней быстро привыкали, а вот какие-то вроде бы пустяки продолжали волновать, быть может, даже тем сильнее, что подсознательно все-таки понимаешь - жить тебе, возможно, осталось недолго. Там же, на войне, она начала осознавать, сколь противоречив по своей натуре человек и сколь ошибочно деление людей на "плохих" и "хороших", которым она прежде грешила в силу юного максимализма. Ей, например, довелось стать свидетельницей того, как один человек, рискуя жизнью, спас другого, а вскоре попался на мелкой краже у того же спасенного.
Человек вообще отнюдь не цельный монолит. Энн в нерешительности остановилась на кромке тротуара, но громкие гудки такси заставили ее вернуться от отвлеченных размышлений к более практическим. Что, спрашивается, делать сейчас, в данный конкретный момент?
С самого утра она не могла думать ни о чем другом, кроме как об отъезде Сэры в Швейцарию. А вечером предстоит обед с Джеймсом Грантом. Милый Джеймс, всегда такой добрый и внимательный, предложил: "Сэра уедет, и квартира сразу покажется тебе пустой. Давай вечером вместе пообедаем в городе". Как это мило с его стороны! Легко, конечно, Сэре подсмеиваться над Джеймсом, которого она в разговоре с матерью неизменно называет "твой преданный сахиб" <Сахиб (инд.) - почтительное название европейца, господин.>. А она, Энн, очень дорожит его дружбой. Иногда бывает и правда нелегко в который раз выслушивать его бесконечные рассказы, но он с таким воодушевлением излагает во всех подробностях очередную историю из своего запаса, что не выказать к ней интереса - просто грех, особенно если знаешь самого рассказчика уже четверть века.
Энн взглянула на часы. Можно, пожалуй, зайти в Офицерский универмаг. Эдит давно просит обновить кое-что из кухонной утвари. И время пройдет незаметно. Но, рассматривая кастрюли и изучая их цены (подскочили фантастически!), Энн не переставала ощущать в глубине души все тот же непривычный холод - ужас перед одиночеством.
В конце концов, не выдержав, она бросилась к телефонной будке и набрала хорошо знакомый номер.
- Дейм <Дейм - титулование женщины, награжденной орденом Британской империи за выдающиеся заслуги перед государством.> Лора Уитстейбл может подойти?
- Кто ее спрашивает?
- Миссис Прентис.
- Одну минуту, миссис Прентис.
После непродолжительной паузы звучный низкий голос произнес:
- Энн?
- О Лора, я понимаю, что звоню не в самое подходящее время, но я только что проводила Сэру и подумала, что если у тебя сегодня дел не по горло, то...
Голос решительно прервал ее на полуслове:
- Приходи ко мне на ленч. Ржаной хлеб с пахтой <Пахта - отход, получаемый при сбивании масла из сливок и Используемый как лечебное питание.> тебя устроит?
- Меня устроит все что угодно. Ты сама доброта.
- Жду тебя. В четверть второго.
***
За минуту до назначенного времени Энн расплатилась на Харли-стрит с таксистом и нажала кнопку звонка.
Вышколенный Харкнесс открыл дверь и, узнав ее, любезно улыбнулся:
- Не угодно ли вам сразу подняться наверх, миссис Прентис? Дейм Лора задерживается на несколько минут.
Энн легко взбежала по ступенькам лестницы. Бывшая столовая была превращена в приемную, а жилые помещения располагались на втором этаже высокого дома. В гостиной уже был накрыт столик для ленча. Огромные мягкие кресла, красивые шторы из дорогого бархата, а главное - изобилие книг, часть которых громоздилась стопками на стульях, придавали этой комнате атмосферу мужского жилища.
Ждать Энн пришлось недолго. Дейм Лора, предваряемая фанфарами собственного голоса, вступила в гостиную и нежно поцеловала подругу.
Дейм Лоре Уитстейбл было шестьдесят четыре. Ее окружала аура, присущая обычно членам королевского семейства или известным общественным деятелям. Все в ней было усилено и преувеличено - голос, мощный бюст, напоминающий каминную полку, копна седых волос цвета стали, орлиный нос.
- Рада видеть тебя, дорогая," - пробасила она; - Ты чудесно выглядишь, Энн. Ага, купила себе букетик фиалок. Очень правильно. На этот цветок ты походишь больше всего.
- На увядающую фиалку? Ты права, Лора.
- На прелесть осени, таящуюся в листьях.
- Вот уж не похоже на тебя, Лора. Обычно ты не скажешь правду в глаза!
- Чаще всего это себя оправдывает, хотя порою дается не легко. Давай сядем за стол немедленно. Бэссит, где Бэссит? А, вот вы где. Могу тебя обрадовать, Энн, - для тебя камбала и бокал рейнвейна.
- Зачем, Лора? Мне бы вполне хватило пахты с черным хлебом.
- Пахты всего одна порция - для меня. Садись, садись, дорогая. Итак, Сэра уехала в Швейцарию? Надолго?
- На три недели.
- Замечательно.
Угловатая Бэссит вышла наконец из комнаты. Дейм Лора, с демонстративным удовольствием потягивая свою пахту из стакана, лукаво глянула на собеседницу:
- И ты уже по ней соскучилась. Но ведь ты позвонила мне не для того, чтобы сообщить об этом. Давай, Энн, выкладывай, не стесняйся. Времени у нас мало. Не сомневаюсь, что ты ко мне хорошо относишься, но ведь звонят и просят о немедленной встрече чаще всего в надежде на мой мудрый совет.
- Мне ужасно стыдно, - виноватым голосом пробормотала Энн.
- Пустяки, дорогая. На самом деле мне это даже льстит.
- О Лора! - воскликнула Энн. - Разумеется, я законченная идиотка! Но на меня вдруг напала какая-то паника.
Прямо там, на вокзале Виктория, среди всех этих автобусов! Мне вдруг стало так страшно, так одиноко...
- Да-да, понимаю...
- И дело не в том, что Сэра уехала и я сразу по ней заскучала. Это что-то другое - большее.
Лора Уитстейбл кивнула, не спуская с Энн беспристрастного взгляда проницательных серых глаз.
- Я вдруг ощутила, - медленно произнесла Энн, - человек в конечном счете одинок всегда... Правда.
- Поняла наконец? Да, да, конечно, рано или поздно, но все приходят к этой мысли. Как ни странно, она всегда является потрясением. Сколько тебе лет, Энн? Сорок один год? Вполне подходящий возраст для подобного открытия. Если сделать его позднее, оно может оказаться роковым. А если раньше - то требуется недюжинное мужество, чтобы с ним примириться.
- А ты, Лора, чувствовала себя когда-нибудь по-настоящему одинокой? поинтересовалась Энн.
- О да. В двадцать шесть лет. Чувство одиночества настигло меня в разгар уютного семейного торжества. Я испугалась, даже ужаснулась, испугалась, но смирилась; с ним. Нельзя отрицать реальность, приходится примириться с тем, что в этом мире у человека есть один верный Спутник, сопровождающий его от колыбели до самой могилы, - он сам. И с этим спутником необходимо поладить, надо научиться жить с самим собой.
Вот ответ на твой вопрос. Но это не всегда легко.
Энн вздохнула.
- Жизнь кажется мне совершенно бессмысленной - я тебе выкладываю все как на исповеди, Лора. Годы, ничем не заполненные, текут мимо... Я, видно, просто бестолковая и бесполезная женщина.
- Ну, ну, Энн, не сгущай краски. Во время войны ты делала пусть незаметную, но героическую работу, вырастила Сэру, дала ей хорошее воспитание, научила ее радоваться жизни, да и сама умеешь по-своему радоваться ей. Чего еще можно желать? Приди ты ко мне на прием, я бы тебя отправила не солоно хлебавши и даже от гонорара отказалась, хотя я старая жадюга.
- Ах, Лора, как ты меня утешила! Но, поверь, я и в самом деле боюсь, что слишком опекаю Сэру.
- Пустяки!
- Я всегда ужасно боялась стать одной из тех матерей-собственниц, от которых детям буквально жизни нет.
- Сейчас столько говорят о матерях-собственницах, что некоторые матери остерегаются проявлять даже вполне естественную любовь к своим детям, сухо заметила Лора.
- Но чрезмерная привязанность к ребенку и в самом Деле пагубна.
- Безусловно. Я в этом убеждаюсь каждый день.
Сколько матерей, ни на шаг не отпускающих от себя сыновей, или отцов, мертвой хваткой вцепившихся в дочерей!
Но вина не всегда лежит на родителях. Когда-то, Энн, птицы свили себе гнездо в моей комнате. В положенное им время птенцы стали его покидать, но среди них оказался один, не желавший улетать. Он хотел остаться в гнезде, где ему подносили корм, боялся выпасть из гнезда.
Мать была вне себя от волнения. То и дело подлетала к краю гнезда, кружилась над его головой, махая крыльями. А он ни в какую. Наконец она решила больше не доставлять ему пищу прямо в гнездо. Принесет, бывало, что-нибудь в клюве, сядет на другом конце комнаты и щебечет, зовет его. Так тот, многие люди напоминают мне этого птенца. Бывают дети, которые не желают взрослеть, не желают сталкиваться с трудностями самостоятельной жизни. И дело тут не в полученном воспитании, а исключительно в них самих.
Лора выдержала паузу.
- Наряду со стремлением опекать существует стремление быть опекаемым. Что является его причиной? Боязнь повзрослеть? Быть может, даже передающаяся по наследству генетическим путем? Мы еще так мало знаем о природе человека.
- Надеюсь, ты не считаешь меня собственницей, - спросила Энн, не проявив интереса к обобщениям Лоры.
- Мне всегда казалось, что у тебя с Сэрой очень хорошие отношения. Даже более того - глубокая естественная любовь. Хотя, - добавила она задумчиво, - Сэра, пожалуй, немного инфантильна.
- А я, наоборот, была уверена, что ее поведение вполне соответствует ее возрасту.
- Не сказала бы. Если судить по менталитету. Сэре не дашь ее девятнадцати.
- Но она ведь так уверена в себе, держится с таким чувством собственного достоинства... И умница. Переполнена собственными идеями.
- Вернее сказать, не собственными, а современными. Пройдет еще немало времени, прежде чем у Сэры действительно появятся собственные идеи. А что касается самоуверенности, то она отличает все молодое поколение.
Она им необходима, чтобы тверже стоять на ногах. Мы ведь живем в крайне неустойчивое время, все вокруг непрочно, и молодежь не может не ощущать этого. Отсюда и проистекает большинство нынешних неприятностей. Стабильности нет. Домашние очаги рушатся. Нравственные нормы отсутствуют. А молодые побеги, как известно, нуждаются в прочной опоре.
Тут Лора неожиданно улыбнулась.
- Как и женщины определенного возраста, и даже я - не самая рядовая из них. - Она опустошила свой стакан с пахтой. - А ты знаешь, почему я пью пахту?
- Потому что это полезно?
- Да что ты! Просто я полюбила ее с тех пор, как ездила во время каникул на ферму в деревне. А другая причина - чтобы быть оригинальной. Ради позы. Мы ведь все позируем - приходится. А я - даже больше, чем другие. Но, слава Богу, я это вполне осознаю. Вернемся, однако, к тебе, Энн. Все, что с тобой происходит, - это нормально.
Просто ты вот-вот обретешь второе дыхание.
- Что ты называешь вторым дыханием, Лора? Уж не думаешь ли ты... - Она замялась.
- Нет-нет, ничего плотского я не подразумеваю. Речь идет исключительно о нравственных ценностях. Женщины - счастливая часть человечества, но из них девяносто девять из ста об этом не подозревают. Сколько лет было святой Терезе <Святая Тереза (1515 - 1582) - католическая монахиня, считавшая, что все обиды католицизма являются следствием отсутствия Дисциплины, и основавшая в Испании монастырь, где, монахини жили в крайней бедности по строгим правилам устава.>, когда она затеяла реформу монастырей?
Пятьдесят. И таких примеров можно привести множество.
От двадцати до пятидесяти лет женщины в силу своей биологической сущности, заняты по горло, и это естественно. Они целиком отдаются детям, мужьям, любовникам, одним словом, личной жизни. Если же и переключают свою энергию из этих областей на иные цели, то достигают желаемого чисто по-женски, опираясь на эмоции. Но в среднем возрасте происходит естественный второй расцвет, который пробуждает душу и разум женщины. Чем старше она становится, тем больший интерес проявляет к тому, что не входит в сферу ее личной жизни. Интересы мужчин в эту пору жизни сужаются, а женщин - расширяются. Мужчина шестидесяти лет обычно повторяет себя, как граммофонная пластинка. А его сверстница, если она, конечно, личность, становится интересным человеком.
Энн, вспомнив Джеймса Гранта, улыбнулась.
- Женщины стремятся к чему-то новому. Случается, несомненно, что и они в этом возрасте Ведут себя как нельзя более глупо, не без того. Некоторые, например, сексуально озабочены. Но в общем средний возраст для женщины пора больших возможностей.
- Как приятно тебя слушать, Лора! Думаешь, я смогу найти для себя достойное занятие? Скажем, в качестве социального работника?
- Достаточно ли ты любишь своих ближних? - серьезно спросила Лора Уитстейбл. - Ведь без внутреннего горения эта работа невозможна. Не делай ничего такого, чего тебе делать не хочется, - лишь ради того, чтобы погладить себя за это по головке! Осмелюсь утверждать, что в подобных случаях результаты бывают самые плачевные. Если тебе нравится навещать больных старух или возить к морю неопрятных и невоспитанных придурков, то ради Бога, конечно. Многим это приносит радость. Но тебе, Энн, я вообще не советую ударяться в бурную деятельность. Помни - всякое поле время от времени оставляют под паром. До сих пор твоим уделом было материнство. Я не представляю себе тебя в роли реформатора, художника или социального работника. Ты, Энн, самая обыкновенная женщина, но при том очень симпатичная. Подожди. Наберись терпения и жди, не теряя веры и надежды, пока судьба не предоставит тебе какой-нибудь шанс. И тогда жизнь твоя наполнится новым смыслом.