Однако леди Грейл никак не хотела – или не решалась – перейти к делу. Она болтала о том и об этом, но наконец вдруг совершенно другим тоном заявила:
– Мистер Пайн, все, что я здесь скажу, должно остаться исключительно между нами. Я могу быть в этом уверена, не правда ли?
– Разумеется.
Леди Грейл помолчала. Мистер Паркер Пайн ждал. Наконец она глубоко вздохнула и выпалила:
– Я хочу знать, пытается мой муж отравить меня или нет.
Мистер Паркер Пайн ожидал от нее чего угодно, но только не этого. Он даже не стал скрывать своего изумления.
– Это очень серьезное обвинение, леди Грейл!
– Вот что, мистер Пайн, я не дурочка и не вчера родилась. Кое-что мне очень подозрительно. Как только Джордж уезжает, мне становится лучше. Нормализуется пищеварение, и я чувствую себя совершенно другим человеком! Этому должно быть какое-то объяснение.
– Все это очень серьезно, леди Грейл. Не забывайте, я ведь не детектив. Я, если угодно, знаток человеческих…
– А я, что же, по-вашему, не человек? – оборвала его леди Грейл. – Вы понимаете, что я не могу относиться к этому спокойно? Мне не полисмен нужен, мистер Пайн: слава Богу, я и сама могу за себя постоять. Мне уверенность нужна, понимаете? Я хочу знать. Я вовсе не злодейка и веду себя честно с теми, кто честен со мной. Сделка есть сделка. Я свою часть выполнила. Долги мужа заплатила полностью и никогда его в средствах не ограничивала.
Мистер Паркер Пайн поймал себя на том, что ему по-настоящему жалко сэра Джорджа.
– Что до девушки, – продолжала леди Грейл, – она получила и то, и другое, и третье. Одежду, вечеринки… Все, что я прошу взамен, – обычная благодарность.
– Благодарность не покупается, – заметил мистер Паркер Пайн.
– Чушь! В общем, так: выясните, что на самом деле происходит! И когда я узнаю…
Мистер Паркер Пайн заинтересованно поднял глаза.
– Да, леди Грейл. Что тогда?
– Это уж мое дело.
Ее губы сжались. Поколебавшись немного, мистер Паркер Пайн сказал:
– Простите, леди Грейл, но у меня сложилось впечатление, что вы не все мне сказали.
– Нелепое впечатление. Я совершенно ясно объяснила, что от вас требуется.
– Да, но зачем?
Их глаза встретились. Первыми их опустила леди Грейл.
– Мне казалось, это очевидно, – сказала она.
– Нет, поскольку кое-что вызывает у меня сомнение.
– И что же это?
– Чего именно вы хотите: чтобы я подтвердил ваши подозрения или опроверг их?
– Знаете что, мистер! – Леди Грейл встала, дрожа от негодования.
– В том-то и дело, что не знаю, – ласково отозвался мистер Паркер Пайн.
Леди Грейл даже онемела от такой наглости.
– О! – только и смогла выдавить она и в ярости покинула комнату.
Оставшись один, мистер Паркер Пайн погрузился в размышления, и погрузился так основательно, что даже вздрогнул, когда кто-то неожиданно уселся рядом. Подняв глаза, он обнаружил неизвестно откуда появившуюся мисс Макноутон.
– Что-то вы быстро вернулись, – заметил он.
– Только я одна. Сказала, что разболелась голова, и поспешила сюда… А где леди Грейл? – неуверенно спросила она после паузы.
– Надо полагать, у себя в каюте.
– А, ну, тогда все в порядке. Не хочу, чтобы она меня видела.
– Стало быть, вы вернулись не из-за нее?
Мисс Макноутон отрицательно покачала головой.
– Нет, я хотела поговорить с вами.
Мистер Паркер Пайн был удивлен. О мисс Макноутон у него уже сложилось твердое впечатление как о человеке, безусловно способном самому решать свои проблемы, не прибегая к посторонней помощи. Выходит, он ошибся.
– Я наблюдаю за вами с тех самых пор, как вы здесь появились. Вы производите впечатление человека опытного и здравомыслящего. А мне так нужен совет…
– Простите, мисс Макноутон, но вы, в свою очередь, производите впечатление человека, не привыкшего полагаться на чужое мнение.
– Обычно – да. Но я оказалась в очень сложном положении.
Она замялась.
– Не в моих правилах обсуждать своих пациентов. Однако в данном случае это представляется мне необходимым. Мистер Пайн, когда мы только выехали из Англии, с леди Грейл все было предельно ясно. Попросту говоря, ничего серьезного у нее не было. Не совсем так, конечно. Неподвижный образ жизни и чрезмерная роскошь все-таки скверно влияют на психику. И, если бы сейчас леди Грейл пришлось ежедневно мыть полы или приглядывать за пятью-шестью ребятишками, это была бы совершенно здоровая и, уж несомненно, куда более счастливая женщина.
Мистер Паркер Пайн кивнул.
– В больнице я насмотрелась на невротиков. Видите ли, леди Грейл нравится думать, что она больна. Таким образом, до недавнего времени мне оставалось только подыгрывать ей, проявлять как можно больше внимания и – по возможности – получать удовольствие от путешествия.
– Весьма разумная тактика, – одобрил мистер Паркер Пайн.
– Но, мистер Пайн, теперь все по-другому. Страдания, которые испытывает леди Грейл сейчас, абсолютно реальны.
– Вы хотите сказать…
– Мне кажется, ее пытаются отравить.
– И давно вам так кажется?
– Уже три недели.
– Вы подозреваете какого-то конкретного человека?
– Н-нет, – дрогнувшим голосом ответила мисс Макноутон, пристально глядя в пол.
– А я говорю «да», причем не кого-нибудь, а сэра Джорджа Грейла.
– О нет, нет! Никогда этому не поверю! Он такой беспомощный, совершенно как ребенок. Он не способен хладнокровно убить человека.
В ее голосе отчетливо зазвучала боль.
– И однако, вы не могли не отметить того факта, что с его отъездами состояние вашей пациентки улучшается, вновь ухудшаясь с его возвращением?
Мисс Макноутон молчала.
– И какой же яд вы подозреваете? Мышьяк?
– Да, мышьяк или сурьма.
– И какие меры вы приняли?
– Теперь я проверяю все, что она ест или пьет.
Мистер Паркер Пайн кивнул.
– Кстати, – небрежно обронил он, – Как вам кажется: сама леди Грейл ничего не подозревает?
– О нет, уверена, что нет.
– Ошибаетесь. Еще как подозревает. Что бы вы о ней ни думали, ее выдержке можно позавидовать, – ответил он на изумленный взгляд мисс Макноутон. – И кроме того: меньше всего эту женщину интересуют чужие советы.
– Вы сильно меня удивили, – медленно проговорила мисс Макноутон.
– Я хочу задать вам еще один вопрос. Как по-вашему, она вам симпатизирует?
– Никогда об этом не задумывалась.
Их разговор прервался с появлением Магомета, сияющего, волочащего за собой свой просторный балахон.
– Леди услышала, что вы вернулись, – радостно объявил он. – Зовет вас. Спрашивает, что же вы не идете?
Элси Макноутон поспешно встала. Мистер Паркер Пайн поднялся тоже.
– Удобно ли вам будет встретиться со мной завтра? Скажем, рано утром.
– Да, это самое лучшее время. Леди Грейл встает поздно. До тех пор я буду очень осторожна.
– Думаю, леди Грейл тоже.
Мисс Макноутон удалилась.
В следующий раз мистер Паркер Пайн столкнулся с леди Грейл только ближе к вечеру, зайдя в салон. Она курила и наблюдала, как в пепельнице догорает какая-то бумажка, с виду похожая на письмо. На мистера Паркера Пайна она не обратила ровным счетом никакого внимания, из чего тот заключил, что оскорбил ее даже сильнее, чем думал.
После ужина он играл в бридж с Памелой, Бэзилом и сэром Джорджем. Игра не клеилась, и вскоре все разошлись по каютам.
Через несколько часов мистера Паркера Пайна разбудили. Открыв дверь каюты, он обнаружил на пороге взволнованного Магомета.
– Пожилая леди, она совсем больна. Сестра очень напугана. Не могу найти доктора.
Мистер Паркер Пайн поспешно оделся. К каюте леди Грейл он подоспел одновременно с Бэзилом Уэстом. Сэр Джордж и Памела были уже внутри, горестно наблюдая, как Элси Макноутон бьется над своей пациенткой. Когда мистер Паркер Пайн вошел, все было кончено. Тело несчастной выгнулось в последней мучительной судороге, на мгновение застыло и, обмякнув, откинулось на постель.
Мистер Паркер Пайн тихонько выставил Памелу из каюты.
– Какой ужас, – всхлипнула девушка, – какой ужас! Она.., она.., уже?
– Умерла? Да, дитя мое, боюсь, это конец.
Он слегка подтолкнул ее к Бэзилу. Из каюты вышел сэр Джордж. Казалось, он вот-вот упадет в обморок.
– Я не думал, что она действительно больна, – бормотал он. – Никогда не думал…
Мистер Паркер Пайн протиснулся мимо него в каюту. Элси Макноутон повернула к нему совершенно белое измученное лицо.
– За доктором послали? – спросила она. Мистер Паркер Пайн кивнул.
– Стрихнин? – спросил он.
– Да. Эти судороги – ошибиться невозможно. Господи, не могу поверить!
Она обессиленно опустилась на стул и разрыдалась. Мистер Паркер Пайн тихонько похлопал ее по плечу. Неожиданно он застыл, пораженный внезапной догадкой, и, стремительно выйдя из каюты, направился в салон. Оказавшись там, он двинулся прямиком к пепельнице и, не колеблясь, запустил туда руку. Вскоре в его пальцах оказался крошечный клочок обгоревшей бумаги, на котором можно было различить лишь несколько слов:
Мистер Паркер Пайн сидел в кабинете своего знакомого – видного каирского чиновника.
– Вот такие улики, – задумчиво проговорил он.
– Ничего себе! Этот парень что, круглый идиот?
– Ну, мыслителем сэра Джорджа я бы, конечно, не назвал, но все же…
– Да ладно тебе. Все одно к одному. Леди Грейл просит чашку «Боврила». Сиделка его готовит. Леди Грейл просит добавить туда херес. Сэр Джордж достает ей херес, и двумя часами позже она умирает с отчетливой симптоматикой отравления стрихнином. Один пакетик стрихнина мы находим в каюте сэра Джорджа, еще один – в кармане его пиджака.
– Замечательная получается картина, – заметил мистер Паркер Пайн. – Откуда, кстати, взялся стрихнин?
– Тут некоторая неясность. Небольшой запас был у сиделки – на случай, если у леди Грейл прихватило бы сердце, но она сама себе противоречит. Сначала заявила, что все на месте, потом, что, может, его и впрямь стало меньше…
– Странно все это, – заметил мистер Паркер Пайн.
– Если хочешь знать мое мнение, они действовали на пару. Скажем, питают друг к другу слабость.
– Возможно, но если бы она в этом участвовала, они бы действовали куда профессиональней, в конце концов, она медик.
– Да, действительно… Если хочешь знать мое мнение, сэр Джордж действовал один, и теперь ему конец.
– Ну, ну, – возразил мистер Паркер Пайн. – Посмотрим, что здесь можно сделать.
Для начала он разыскал Памелу. Та побелела от возмущения.
– Дядя никогда бы такого не сделал – никогда – никогда – никогда!
– А кто бы сделал? – миролюбиво поинтересовался мистер Паркер Пайн.
Памела доверительно к нему придвинулась.
– Знаете, что я думаю? Она сделала это сама. Последнее время она была ужасно странная. Городила разные глупости…
– Какие, например?
– Ну, совершенная дикость. Намекала, что между ней и Бэзилом что-то есть. А Бэзил и я, мы…
– Я заметил, – улыбнулся мистер Паркер Пайн.
– Самый настоящий бред. Я думаю, она была очень зла на беднягу – я про дядюшку – и выдумала эту историю специально для вас, а потом подложила стрихнин ему в пиджак и в каюту и отравилась. Ведь бывали же такие случаи, правда?
– Бывали, – согласился мистер Паркер Пайн, – но не думаю, что леди Грейл могла поступить подобным образом. Это, если позволите, не в ее стиле.
– Но ее больное воображение?
– А вот об этом я еще побеседую с мистером Уэстом.
Молодой человек оказался в своей комнате и с готовностью все объяснил.
– Видите ли, я прекрасно понимаю, как дико это звучит, но леди Грейл попросту в меня влюбилась. Вот почему я и не решался рассказать ей о нас с Памелой. Она тут же заставила бы сэра Джорджа меня уволить.
– Ее собственное объяснение кажется вам правдоподобным?
– Ну, в общем, да, – неуверенно ответил молодой человек.
– Но все же не слишком, – спокойно возразил мистер Паркер Пайн. – Нет, придется найти более убедительное. – И, немного помолчав, добавил:
– Думаю, добровольное признание будет для вас лучше всего.
Он снял колпачок со своей перьевой ручки, вытащил из кармана чистый лист бумаги и протянул молодому человеку.
– Просто напишите, как все было. Бэзил Уэст вытаращил на него глаза.
– Я? Какого черта! Что вы хотите этим сказать?
– Милый юноша, – проговорил мистер Пайн чуть ли не отеческим тоном, – я ведь и так все знаю. И как вы вскружили голову богатой леди, и как она мучилась угрызениями совести, и как вы влюбились в ее хорошенькую, но бедную племянницу. И как решили избавиться от леди Грейл – подсыпав ей в пищу стрихнин. Ее смерть наверняка списали бы на гастроэнтерит. Или на сэра Джорджа, поскольку вы позаботились о том, чтобы приступы совпадали с его присутствием дома.
Неожиданно вы обнаружили, что леди что-то подозревает и даже поделилась со мной своими сомнениями. Вы на ходу меняете план. Выкрадываете стрихнин из аптечки мисс Макноутон. Кладете пакетик в карман сэру Джорджу, другой подбрасываете в его каюту, а остальное отсылаете обреченной леди, обещая, что этот порошок отправит ее в «страну грез».
Довольно циничная шутка. Но леди Грейл это представляется очень романтичным. Разумеется, она принимает порошок только после того, как уходит ее сиделка, так что никто ничего не узнает. Но это по-вашему. Милый юноша, вы совершили чудовищную ошибку, поверив, что леди Грейл сожжет ваше любовное послание. Она ни за что бы этого не сделала! И, в результате, мне достается увесистая подборка ваших посланий, в том числе и последнее, где вы предлагаете ей прогулку в «страну грез».
Лицо Бэзила Уэста стало бледно-зеленым. Вся его привлекательность в момент исчезла. Теперь он выглядел в точности как затравленный кролик.
– Проклятье! – ощерился он. – Все-то тебе известно, проклятая ищейка!
Он угрожающе двинулся вперед. От физического насилия мистера Паркера Пайна спасло только появление предусмотрительно размещенных им за дверьми и слышавших все до последнего слова свидетелей.
Мистер Паркер Пайн обсуждал закрытое уже дело со своим высокопоставленным каирским приятелем.
– И все это даже без намека на настоящую улику! Только бессмысленный обрывок с требованием его сжечь! Я практически выдумал всю эту историю и с ходу выложил ее ему. И сработало ведь! Я буквально наткнулся на истину. Письма его добили. Леди Грейл сожгла каждый написанный им клочок, но он-то об этом не знал!
Она была необыкновенной женщиной. Наш разговор тогда поставил меня в тупик. Она хотела, чтобы именно муж подсыпал ей отраву в еду. Тогда она могла бы с чистой совестью уйти к этому Уэсту. Но только тогда. Она хотела играть честно. Удивительная женщина.
– Ее племяннице выпало страшное испытание, – заметил чиновник.
– Справится, – жестко сказал мистер Паркер Пайн. – Она молода. Меня больше волнует сэр Джордж. Надеюсь, жизнь ему улыбнется. Последние десять лет его всячески третировали. Хотя, думаю, Элси Макноутон о нем позаботится.
Неожиданно его сияющее лицо омрачилось. Он тяжело вздохнул.
– Кажется, в Грецию я поеду инкогнито. Должен же я наконец отдохнуть!
Дельфийский оракул
– Мистер Пайн, все, что я здесь скажу, должно остаться исключительно между нами. Я могу быть в этом уверена, не правда ли?
– Разумеется.
Леди Грейл помолчала. Мистер Паркер Пайн ждал. Наконец она глубоко вздохнула и выпалила:
– Я хочу знать, пытается мой муж отравить меня или нет.
Мистер Паркер Пайн ожидал от нее чего угодно, но только не этого. Он даже не стал скрывать своего изумления.
– Это очень серьезное обвинение, леди Грейл!
– Вот что, мистер Пайн, я не дурочка и не вчера родилась. Кое-что мне очень подозрительно. Как только Джордж уезжает, мне становится лучше. Нормализуется пищеварение, и я чувствую себя совершенно другим человеком! Этому должно быть какое-то объяснение.
– Все это очень серьезно, леди Грейл. Не забывайте, я ведь не детектив. Я, если угодно, знаток человеческих…
– А я, что же, по-вашему, не человек? – оборвала его леди Грейл. – Вы понимаете, что я не могу относиться к этому спокойно? Мне не полисмен нужен, мистер Пайн: слава Богу, я и сама могу за себя постоять. Мне уверенность нужна, понимаете? Я хочу знать. Я вовсе не злодейка и веду себя честно с теми, кто честен со мной. Сделка есть сделка. Я свою часть выполнила. Долги мужа заплатила полностью и никогда его в средствах не ограничивала.
Мистер Паркер Пайн поймал себя на том, что ему по-настоящему жалко сэра Джорджа.
– Что до девушки, – продолжала леди Грейл, – она получила и то, и другое, и третье. Одежду, вечеринки… Все, что я прошу взамен, – обычная благодарность.
– Благодарность не покупается, – заметил мистер Паркер Пайн.
– Чушь! В общем, так: выясните, что на самом деле происходит! И когда я узнаю…
Мистер Паркер Пайн заинтересованно поднял глаза.
– Да, леди Грейл. Что тогда?
– Это уж мое дело.
Ее губы сжались. Поколебавшись немного, мистер Паркер Пайн сказал:
– Простите, леди Грейл, но у меня сложилось впечатление, что вы не все мне сказали.
– Нелепое впечатление. Я совершенно ясно объяснила, что от вас требуется.
– Да, но зачем?
Их глаза встретились. Первыми их опустила леди Грейл.
– Мне казалось, это очевидно, – сказала она.
– Нет, поскольку кое-что вызывает у меня сомнение.
– И что же это?
– Чего именно вы хотите: чтобы я подтвердил ваши подозрения или опроверг их?
– Знаете что, мистер! – Леди Грейл встала, дрожа от негодования.
– В том-то и дело, что не знаю, – ласково отозвался мистер Паркер Пайн.
Леди Грейл даже онемела от такой наглости.
– О! – только и смогла выдавить она и в ярости покинула комнату.
Оставшись один, мистер Паркер Пайн погрузился в размышления, и погрузился так основательно, что даже вздрогнул, когда кто-то неожиданно уселся рядом. Подняв глаза, он обнаружил неизвестно откуда появившуюся мисс Макноутон.
– Что-то вы быстро вернулись, – заметил он.
– Только я одна. Сказала, что разболелась голова, и поспешила сюда… А где леди Грейл? – неуверенно спросила она после паузы.
– Надо полагать, у себя в каюте.
– А, ну, тогда все в порядке. Не хочу, чтобы она меня видела.
– Стало быть, вы вернулись не из-за нее?
Мисс Макноутон отрицательно покачала головой.
– Нет, я хотела поговорить с вами.
Мистер Паркер Пайн был удивлен. О мисс Макноутон у него уже сложилось твердое впечатление как о человеке, безусловно способном самому решать свои проблемы, не прибегая к посторонней помощи. Выходит, он ошибся.
– Я наблюдаю за вами с тех самых пор, как вы здесь появились. Вы производите впечатление человека опытного и здравомыслящего. А мне так нужен совет…
– Простите, мисс Макноутон, но вы, в свою очередь, производите впечатление человека, не привыкшего полагаться на чужое мнение.
– Обычно – да. Но я оказалась в очень сложном положении.
Она замялась.
– Не в моих правилах обсуждать своих пациентов. Однако в данном случае это представляется мне необходимым. Мистер Пайн, когда мы только выехали из Англии, с леди Грейл все было предельно ясно. Попросту говоря, ничего серьезного у нее не было. Не совсем так, конечно. Неподвижный образ жизни и чрезмерная роскошь все-таки скверно влияют на психику. И, если бы сейчас леди Грейл пришлось ежедневно мыть полы или приглядывать за пятью-шестью ребятишками, это была бы совершенно здоровая и, уж несомненно, куда более счастливая женщина.
Мистер Паркер Пайн кивнул.
– В больнице я насмотрелась на невротиков. Видите ли, леди Грейл нравится думать, что она больна. Таким образом, до недавнего времени мне оставалось только подыгрывать ей, проявлять как можно больше внимания и – по возможности – получать удовольствие от путешествия.
– Весьма разумная тактика, – одобрил мистер Паркер Пайн.
– Но, мистер Пайн, теперь все по-другому. Страдания, которые испытывает леди Грейл сейчас, абсолютно реальны.
– Вы хотите сказать…
– Мне кажется, ее пытаются отравить.
– И давно вам так кажется?
– Уже три недели.
– Вы подозреваете какого-то конкретного человека?
– Н-нет, – дрогнувшим голосом ответила мисс Макноутон, пристально глядя в пол.
– А я говорю «да», причем не кого-нибудь, а сэра Джорджа Грейла.
– О нет, нет! Никогда этому не поверю! Он такой беспомощный, совершенно как ребенок. Он не способен хладнокровно убить человека.
В ее голосе отчетливо зазвучала боль.
– И однако, вы не могли не отметить того факта, что с его отъездами состояние вашей пациентки улучшается, вновь ухудшаясь с его возвращением?
Мисс Макноутон молчала.
– И какой же яд вы подозреваете? Мышьяк?
– Да, мышьяк или сурьма.
– И какие меры вы приняли?
– Теперь я проверяю все, что она ест или пьет.
Мистер Паркер Пайн кивнул.
– Кстати, – небрежно обронил он, – Как вам кажется: сама леди Грейл ничего не подозревает?
– О нет, уверена, что нет.
– Ошибаетесь. Еще как подозревает. Что бы вы о ней ни думали, ее выдержке можно позавидовать, – ответил он на изумленный взгляд мисс Макноутон. – И кроме того: меньше всего эту женщину интересуют чужие советы.
– Вы сильно меня удивили, – медленно проговорила мисс Макноутон.
– Я хочу задать вам еще один вопрос. Как по-вашему, она вам симпатизирует?
– Никогда об этом не задумывалась.
Их разговор прервался с появлением Магомета, сияющего, волочащего за собой свой просторный балахон.
– Леди услышала, что вы вернулись, – радостно объявил он. – Зовет вас. Спрашивает, что же вы не идете?
Элси Макноутон поспешно встала. Мистер Паркер Пайн поднялся тоже.
– Удобно ли вам будет встретиться со мной завтра? Скажем, рано утром.
– Да, это самое лучшее время. Леди Грейл встает поздно. До тех пор я буду очень осторожна.
– Думаю, леди Грейл тоже.
Мисс Макноутон удалилась.
В следующий раз мистер Паркер Пайн столкнулся с леди Грейл только ближе к вечеру, зайдя в салон. Она курила и наблюдала, как в пепельнице догорает какая-то бумажка, с виду похожая на письмо. На мистера Паркера Пайна она не обратила ровным счетом никакого внимания, из чего тот заключил, что оскорбил ее даже сильнее, чем думал.
После ужина он играл в бридж с Памелой, Бэзилом и сэром Джорджем. Игра не клеилась, и вскоре все разошлись по каютам.
Через несколько часов мистера Паркера Пайна разбудили. Открыв дверь каюты, он обнаружил на пороге взволнованного Магомета.
– Пожилая леди, она совсем больна. Сестра очень напугана. Не могу найти доктора.
Мистер Паркер Пайн поспешно оделся. К каюте леди Грейл он подоспел одновременно с Бэзилом Уэстом. Сэр Джордж и Памела были уже внутри, горестно наблюдая, как Элси Макноутон бьется над своей пациенткой. Когда мистер Паркер Пайн вошел, все было кончено. Тело несчастной выгнулось в последней мучительной судороге, на мгновение застыло и, обмякнув, откинулось на постель.
Мистер Паркер Пайн тихонько выставил Памелу из каюты.
– Какой ужас, – всхлипнула девушка, – какой ужас! Она.., она.., уже?
– Умерла? Да, дитя мое, боюсь, это конец.
Он слегка подтолкнул ее к Бэзилу. Из каюты вышел сэр Джордж. Казалось, он вот-вот упадет в обморок.
– Я не думал, что она действительно больна, – бормотал он. – Никогда не думал…
Мистер Паркер Пайн протиснулся мимо него в каюту. Элси Макноутон повернула к нему совершенно белое измученное лицо.
– За доктором послали? – спросила она. Мистер Паркер Пайн кивнул.
– Стрихнин? – спросил он.
– Да. Эти судороги – ошибиться невозможно. Господи, не могу поверить!
Она обессиленно опустилась на стул и разрыдалась. Мистер Паркер Пайн тихонько похлопал ее по плечу. Неожиданно он застыл, пораженный внезапной догадкой, и, стремительно выйдя из каюты, направился в салон. Оказавшись там, он двинулся прямиком к пепельнице и, не колеблясь, запустил туда руку. Вскоре в его пальцах оказался крошечный клочок обгоревшей бумаги, на котором можно было различить лишь несколько слов:
– Ого! Это уже интересно, – проговорил мистер Пайн.
Рану грез.
Прочтя, сожги!
Мистер Паркер Пайн сидел в кабинете своего знакомого – видного каирского чиновника.
– Вот такие улики, – задумчиво проговорил он.
– Ничего себе! Этот парень что, круглый идиот?
– Ну, мыслителем сэра Джорджа я бы, конечно, не назвал, но все же…
– Да ладно тебе. Все одно к одному. Леди Грейл просит чашку «Боврила». Сиделка его готовит. Леди Грейл просит добавить туда херес. Сэр Джордж достает ей херес, и двумя часами позже она умирает с отчетливой симптоматикой отравления стрихнином. Один пакетик стрихнина мы находим в каюте сэра Джорджа, еще один – в кармане его пиджака.
– Замечательная получается картина, – заметил мистер Паркер Пайн. – Откуда, кстати, взялся стрихнин?
– Тут некоторая неясность. Небольшой запас был у сиделки – на случай, если у леди Грейл прихватило бы сердце, но она сама себе противоречит. Сначала заявила, что все на месте, потом, что, может, его и впрямь стало меньше…
– Странно все это, – заметил мистер Паркер Пайн.
– Если хочешь знать мое мнение, они действовали на пару. Скажем, питают друг к другу слабость.
– Возможно, но если бы она в этом участвовала, они бы действовали куда профессиональней, в конце концов, она медик.
– Да, действительно… Если хочешь знать мое мнение, сэр Джордж действовал один, и теперь ему конец.
– Ну, ну, – возразил мистер Паркер Пайн. – Посмотрим, что здесь можно сделать.
Для начала он разыскал Памелу. Та побелела от возмущения.
– Дядя никогда бы такого не сделал – никогда – никогда – никогда!
– А кто бы сделал? – миролюбиво поинтересовался мистер Паркер Пайн.
Памела доверительно к нему придвинулась.
– Знаете, что я думаю? Она сделала это сама. Последнее время она была ужасно странная. Городила разные глупости…
– Какие, например?
– Ну, совершенная дикость. Намекала, что между ней и Бэзилом что-то есть. А Бэзил и я, мы…
– Я заметил, – улыбнулся мистер Паркер Пайн.
– Самый настоящий бред. Я думаю, она была очень зла на беднягу – я про дядюшку – и выдумала эту историю специально для вас, а потом подложила стрихнин ему в пиджак и в каюту и отравилась. Ведь бывали же такие случаи, правда?
– Бывали, – согласился мистер Паркер Пайн, – но не думаю, что леди Грейл могла поступить подобным образом. Это, если позволите, не в ее стиле.
– Но ее больное воображение?
– А вот об этом я еще побеседую с мистером Уэстом.
Молодой человек оказался в своей комнате и с готовностью все объяснил.
– Видите ли, я прекрасно понимаю, как дико это звучит, но леди Грейл попросту в меня влюбилась. Вот почему я и не решался рассказать ей о нас с Памелой. Она тут же заставила бы сэра Джорджа меня уволить.
– Ее собственное объяснение кажется вам правдоподобным?
– Ну, в общем, да, – неуверенно ответил молодой человек.
– Но все же не слишком, – спокойно возразил мистер Паркер Пайн. – Нет, придется найти более убедительное. – И, немного помолчав, добавил:
– Думаю, добровольное признание будет для вас лучше всего.
Он снял колпачок со своей перьевой ручки, вытащил из кармана чистый лист бумаги и протянул молодому человеку.
– Просто напишите, как все было. Бэзил Уэст вытаращил на него глаза.
– Я? Какого черта! Что вы хотите этим сказать?
– Милый юноша, – проговорил мистер Пайн чуть ли не отеческим тоном, – я ведь и так все знаю. И как вы вскружили голову богатой леди, и как она мучилась угрызениями совести, и как вы влюбились в ее хорошенькую, но бедную племянницу. И как решили избавиться от леди Грейл – подсыпав ей в пищу стрихнин. Ее смерть наверняка списали бы на гастроэнтерит. Или на сэра Джорджа, поскольку вы позаботились о том, чтобы приступы совпадали с его присутствием дома.
Неожиданно вы обнаружили, что леди что-то подозревает и даже поделилась со мной своими сомнениями. Вы на ходу меняете план. Выкрадываете стрихнин из аптечки мисс Макноутон. Кладете пакетик в карман сэру Джорджу, другой подбрасываете в его каюту, а остальное отсылаете обреченной леди, обещая, что этот порошок отправит ее в «страну грез».
Довольно циничная шутка. Но леди Грейл это представляется очень романтичным. Разумеется, она принимает порошок только после того, как уходит ее сиделка, так что никто ничего не узнает. Но это по-вашему. Милый юноша, вы совершили чудовищную ошибку, поверив, что леди Грейл сожжет ваше любовное послание. Она ни за что бы этого не сделала! И, в результате, мне достается увесистая подборка ваших посланий, в том числе и последнее, где вы предлагаете ей прогулку в «страну грез».
Лицо Бэзила Уэста стало бледно-зеленым. Вся его привлекательность в момент исчезла. Теперь он выглядел в точности как затравленный кролик.
– Проклятье! – ощерился он. – Все-то тебе известно, проклятая ищейка!
Он угрожающе двинулся вперед. От физического насилия мистера Паркера Пайна спасло только появление предусмотрительно размещенных им за дверьми и слышавших все до последнего слова свидетелей.
Мистер Паркер Пайн обсуждал закрытое уже дело со своим высокопоставленным каирским приятелем.
– И все это даже без намека на настоящую улику! Только бессмысленный обрывок с требованием его сжечь! Я практически выдумал всю эту историю и с ходу выложил ее ему. И сработало ведь! Я буквально наткнулся на истину. Письма его добили. Леди Грейл сожгла каждый написанный им клочок, но он-то об этом не знал!
Она была необыкновенной женщиной. Наш разговор тогда поставил меня в тупик. Она хотела, чтобы именно муж подсыпал ей отраву в еду. Тогда она могла бы с чистой совестью уйти к этому Уэсту. Но только тогда. Она хотела играть честно. Удивительная женщина.
– Ее племяннице выпало страшное испытание, – заметил чиновник.
– Справится, – жестко сказал мистер Паркер Пайн. – Она молода. Меня больше волнует сэр Джордж. Надеюсь, жизнь ему улыбнется. Последние десять лет его всячески третировали. Хотя, думаю, Элси Макноутон о нем позаботится.
Неожиданно его сияющее лицо омрачилось. Он тяжело вздохнул.
– Кажется, в Грецию я поеду инкогнито. Должен же я наконец отдохнуть!
Дельфийский оракул
Греция мало интересовала миссис Уиллард Д. Петере, а о Дельфах, сказать по правде, она и вовсе не слыхала.
Духовной вотчиной миссис Петере были Париж, Лондон и Ривьера. Ей нравилось останавливаться в гостиницах, но только в таких, где есть пушистые ковры, роскошная кровать, изобилие несущих свет электрических приспособлений – вплоть до торшера с регулируемой яркостью, вдоволь горячей и холодной воды и телефон под рукой, по которому всегда можно заказать чай, закуски, минеральную воду, коктейли или же просто поболтать с подругой.
В дельфийской гостинице ничего этого не было. Там был только изумительный вид из окна, чистая постель, не менее чистые стены, комод, стул и умывальник. В душ можно было попасть исключительно по записи, что, впрочем, не гарантировало наличия горячей воды.
Миссис Петере представлялось, как все будут поражены, узнав, что она посетила Дельфы, и, в предвидении расспросов, изо всех сил старалась вызвать у себя интерес к Древней Греции. Интерес не приходил. Скульптуры все были какие-то недоделанные, – если у статуи наличествовала голова, можно было быть уверенной, что у нее не окажется руки или ноги. Пухлый мраморный ангелок с крылышками, украшавший надгробие мужа, был ей куда симпатичнее.
Однако она не призналась бы в этом ни за что на свете – хотя бы уже из боязни оскорбить художественный вкус своего сына Уилларда. Собственно, ради него она и принимала все эти муки: холодную неудобную комнату, угрюмую прислугу и шофера, чей омерзительный затылок вынуждена была созерцать ежедневно. Ибо восемнадцатилетний Уиллард (до недавнего времени вынужденный носить ненавистную ему приставку «младший») был единственным сыном миссис Петере, которого она боготворила. Именно его, Уилларда, обуяла страсть к античному искусству, и именно он, тощий, бледный и очкастый Уиллард потащился в его поисках через всю Грецию.
Они побывали в Олимпии[30], где миссис Петере не могла побороть чувства, что неплохо бы там немного прибраться; видели Парфенон[31], показавшийся ей довольно сносным, осмотрели – совершенно, по ее мнению, ужасные – Афины[32]. Коринф и Микены[33] оказались сущим мучением уже не только для нее, но и для шофера.
Миссис Петере решила, что Дельфы – последняя капля. В них абсолютно нечего было делать, кроме как бродить между развалинами. А Уиллард даже не бродил – он ползал! Часами ползал на коленях, изучая какие-то древнегреческие надписи и периодически восклицая: «Мамочка, ты только послушай!», после чего зачитывал такое, скучнее чего миссис Петере сроду не слыхивала.
Тем утром Уиллард с утра пораньше отправился рассматривать какую-то византийскую мозаику[34]. Прислушавшись к себе, миссис Петере вынуждена была признаться, что византийская мозаика, образно – как, впрочем, и фактически – говоря, ее не греет. Она отказалась от прогулки.
– Понимаю, мама, – согласился Уиллард. – Ты хочешь пойти куда-нибудь, где никого нет, и просто посидеть, впитывая мощь и величие этих развалин.
– Точно, цыпленок, – сказала миссис Петере.
– Я знал, что это место тебя проймет, – взволнованно сказал Уиллард, выходя из номера.
Миссис Петере глубоко вздохнула, вылезла из кровати и отправилась завтракать.
В столовой никого не было. Только четыре человека. Мать с дочерью, обе одетые во что-то несуразное (миссис Петере знать не знала, что такое пеплум[35]) и оживленно толкующие об искусстве самовыражения в танце; потом полный пожилой господин по имени Томпсон, спасший чемодан, забытый ею в купе, и еще лысый джентльмен средних лет, прибывший вчера вечером.
Поскольку он задержался в столовой дольше других, миссис Петере разговорилась с ним. По природе своей женщина дружелюбная и общительная, она успела истосковаться по доброму собеседнику. Мистер Томпсон на эту роль явно не годился по причине своей (как ее деликатно обозначила миссис Петере) чисто английской сдержанности, а мать с дочкой вели себя слишком уж надменно и неприступно, хотя девушка, как ни странно, отлично ладила с Уиллардом.
В лице лысого джентльмена миссис Петере нашла исключительно приятного собеседника. Он был человеком широко образованным, но без надменности. Он даже рассказал ей несколько забавных историй, в которых древние греки не выглядели утомительными историческими персонажами, смотрясь как-то живее и человечнее.
Миссис Петере, в свою очередь, рассказала об Уилларде, о том, какой он умный и как свободно он чувствует себя в стихии под названием Искусство. В джентльмене оказалось масса сердечности и доброжелательности, и с ним так легко было разговаривать.
Однако чем занимался он сам, миссис Петере так и не выяснила. Джентльмен ограничился признанием, что он путешествует и на некоторое время совершенно оставил дела, так, впрочем, и не пояснив какие.
В целом день прошел быстрее, чем этого можно было ожидать. Мать, дочь и мистер Томпсон продолжали держаться замкнуто. Так, встреченный при выходе из музея мистер Томпсон немедленно развернулся и заспешил куда-то прочь.
Новый знакомец миссис Петере, слегка нахмурясь, проводил его взглядом.
– Хотел бы я знать, что это за птица, – протянул он. При всем желании помочь, миссис Петере могла сообщить ему только имя.
– Томпсон, Томпсон… Нет, не припоминаю, – задумчиво проговорил тот. – Однако очень знакомое лицо. Где же я его видел?
После полудня миссис Петере устроилась в тенистом уголке, чтобы немного вздремнуть. Книгой, которую она с собой прихватила, оказался, как ни странно, не прекрасный труд по греческому искусству, рекомендованный ей сыном, а «Таинственная прогулка» с четырьмя убийствами, тремя похищениями и богатым выбором гангстеров всех Мастей. Все вместе это должным образом возбуждало, хотя больше все-таки успокаивало.
В четыре она оторвалась от чтения и поспешила в отель, куда давно уже должен был вернуться Уиллард. Удивительно, но материнское чутье настолько изменило миссис Петере, что она чуть не забыла вскрыть конверт, который, по словам портье, оставил для нее днем какой-то странноватый господин.
Конверт был омерзительно грязен. Брезгливо вскрыв его и прочтя первые строки, миссис Петере побелела как мел. Письмо было написано по-английски незнакомым ей почерком.
Женщина! (начиналось письмо). Когда получишь это, знай: твой сын есть наш узник, содержащийся в великом секрете. Ни единого волоса не падет с головы этого благородного юноши, если ты с точностью выполнишь мои требования. То есть выкупишь его десятью тысячами английских фунтов стерлингов. Скажи хоть слово владельцу гостиницы или полиции или еще кому, и твой сын погибнет. Помни об этом! Инструкции, как передать деньги, получишь завтра. Не выполнишь их – уши благородного юноши будут отрезаны и высланы тебе почтой А если и тогда не выполнишь – он будет убит. И опять же это не пустая угроза. Думай, женщина, думай и молчи.
Деметриус Свирепый.
Бесполезно даже пытаться описать состояние, в которое привело несчастную мать это послание. При всей своей нелепости и безграмотности письмо таило в себе страшную и реальную угрозу. Уиллард, ее малыш, ее цыпленок – нежный мечтательный Уиллард! Его маленькие ушки!
Она немедленно пойдет в полицию! Она поднимет на ноги всех соседей! Но что, если тогда они… Миссис Петере содрогнулась от ужаса.
Затем, взяв себя в руки, она вышла из номера и разыскала владельца отеля – единственного известного ей грека, способного изъясняться на английском.
– Уже поздно, – сказала она ему, – а мой сын еще не вернулся.
– Не вернулся! – просиял приветливый маленький человечек. – Да, мосье отпустил мулов. Пожелал идти пешком. Должен бы уже дойти, да, видно, где-то задержался.
Он улыбнулся еще радостнее, чем прежде.
– Скажите, – решительно спросила миссис Петере, – в окрестностях водятся темные личности?
Познания маленького человечка в английском не простирались до таких языковых тонкостей. Выразившись яснее, миссис Петере получила заверение, что в Дельфах живут исключительно тихие и приятные люди, обожающие иностранцев.
Просьба о помощи рвалась с губ миссис Петере, но она удержала ее усилием воли. Зловещая угроза сковывала ей язык. Возможно, это только блеф, но если нет? Дома, в Америке, у одной ее знакомой тоже похитили ребенка, а когда та обратилась в полицию, его убили. Бывает и такое.
Ей казалось, она сойдет с ума. Что делать? Десять тысяч фунтов – сколько же это? – то ли сорок, то ли пятьдесят тысяч долларов? Ничто в сравнении с безопасностью Уилларда, но где их взять? Сейчас так сложно достать наличные! Аккредитив на несколько сотен фунтов – вот все, что у нее с собой было.
Но захотят ли бандиты понять это? Способны ли они рассуждать здраво? Станут ли они ждать?
Она яростно вытолкала внезапно появившуюся горничную и снова принялась мерить комнату шагами. Позвонили к обеду, и несчастная машинально отправилась вниз, уселась за стол и стала механически поглощать пищу, не замечая ничего и никого вокруг.
Когда подали фрукты, ей на тарелку положили аккуратно сложенную записку. Миссис Петере вздрогнула, но, развернув ее, с облегчением убедилась, что почерк совершенно другой, чем тот, который она боялась увидеть. Это был изящный и беглый почерк очень аккуратного человека. Прочтя записку, миссис Петере нашла ее содержание весьма интригующим.
Духовной вотчиной миссис Петере были Париж, Лондон и Ривьера. Ей нравилось останавливаться в гостиницах, но только в таких, где есть пушистые ковры, роскошная кровать, изобилие несущих свет электрических приспособлений – вплоть до торшера с регулируемой яркостью, вдоволь горячей и холодной воды и телефон под рукой, по которому всегда можно заказать чай, закуски, минеральную воду, коктейли или же просто поболтать с подругой.
В дельфийской гостинице ничего этого не было. Там был только изумительный вид из окна, чистая постель, не менее чистые стены, комод, стул и умывальник. В душ можно было попасть исключительно по записи, что, впрочем, не гарантировало наличия горячей воды.
Миссис Петере представлялось, как все будут поражены, узнав, что она посетила Дельфы, и, в предвидении расспросов, изо всех сил старалась вызвать у себя интерес к Древней Греции. Интерес не приходил. Скульптуры все были какие-то недоделанные, – если у статуи наличествовала голова, можно было быть уверенной, что у нее не окажется руки или ноги. Пухлый мраморный ангелок с крылышками, украшавший надгробие мужа, был ей куда симпатичнее.
Однако она не призналась бы в этом ни за что на свете – хотя бы уже из боязни оскорбить художественный вкус своего сына Уилларда. Собственно, ради него она и принимала все эти муки: холодную неудобную комнату, угрюмую прислугу и шофера, чей омерзительный затылок вынуждена была созерцать ежедневно. Ибо восемнадцатилетний Уиллард (до недавнего времени вынужденный носить ненавистную ему приставку «младший») был единственным сыном миссис Петере, которого она боготворила. Именно его, Уилларда, обуяла страсть к античному искусству, и именно он, тощий, бледный и очкастый Уиллард потащился в его поисках через всю Грецию.
Они побывали в Олимпии[30], где миссис Петере не могла побороть чувства, что неплохо бы там немного прибраться; видели Парфенон[31], показавшийся ей довольно сносным, осмотрели – совершенно, по ее мнению, ужасные – Афины[32]. Коринф и Микены[33] оказались сущим мучением уже не только для нее, но и для шофера.
Миссис Петере решила, что Дельфы – последняя капля. В них абсолютно нечего было делать, кроме как бродить между развалинами. А Уиллард даже не бродил – он ползал! Часами ползал на коленях, изучая какие-то древнегреческие надписи и периодически восклицая: «Мамочка, ты только послушай!», после чего зачитывал такое, скучнее чего миссис Петере сроду не слыхивала.
Тем утром Уиллард с утра пораньше отправился рассматривать какую-то византийскую мозаику[34]. Прислушавшись к себе, миссис Петере вынуждена была признаться, что византийская мозаика, образно – как, впрочем, и фактически – говоря, ее не греет. Она отказалась от прогулки.
– Понимаю, мама, – согласился Уиллард. – Ты хочешь пойти куда-нибудь, где никого нет, и просто посидеть, впитывая мощь и величие этих развалин.
– Точно, цыпленок, – сказала миссис Петере.
– Я знал, что это место тебя проймет, – взволнованно сказал Уиллард, выходя из номера.
Миссис Петере глубоко вздохнула, вылезла из кровати и отправилась завтракать.
В столовой никого не было. Только четыре человека. Мать с дочерью, обе одетые во что-то несуразное (миссис Петере знать не знала, что такое пеплум[35]) и оживленно толкующие об искусстве самовыражения в танце; потом полный пожилой господин по имени Томпсон, спасший чемодан, забытый ею в купе, и еще лысый джентльмен средних лет, прибывший вчера вечером.
Поскольку он задержался в столовой дольше других, миссис Петере разговорилась с ним. По природе своей женщина дружелюбная и общительная, она успела истосковаться по доброму собеседнику. Мистер Томпсон на эту роль явно не годился по причине своей (как ее деликатно обозначила миссис Петере) чисто английской сдержанности, а мать с дочкой вели себя слишком уж надменно и неприступно, хотя девушка, как ни странно, отлично ладила с Уиллардом.
В лице лысого джентльмена миссис Петере нашла исключительно приятного собеседника. Он был человеком широко образованным, но без надменности. Он даже рассказал ей несколько забавных историй, в которых древние греки не выглядели утомительными историческими персонажами, смотрясь как-то живее и человечнее.
Миссис Петере, в свою очередь, рассказала об Уилларде, о том, какой он умный и как свободно он чувствует себя в стихии под названием Искусство. В джентльмене оказалось масса сердечности и доброжелательности, и с ним так легко было разговаривать.
Однако чем занимался он сам, миссис Петере так и не выяснила. Джентльмен ограничился признанием, что он путешествует и на некоторое время совершенно оставил дела, так, впрочем, и не пояснив какие.
В целом день прошел быстрее, чем этого можно было ожидать. Мать, дочь и мистер Томпсон продолжали держаться замкнуто. Так, встреченный при выходе из музея мистер Томпсон немедленно развернулся и заспешил куда-то прочь.
Новый знакомец миссис Петере, слегка нахмурясь, проводил его взглядом.
– Хотел бы я знать, что это за птица, – протянул он. При всем желании помочь, миссис Петере могла сообщить ему только имя.
– Томпсон, Томпсон… Нет, не припоминаю, – задумчиво проговорил тот. – Однако очень знакомое лицо. Где же я его видел?
После полудня миссис Петере устроилась в тенистом уголке, чтобы немного вздремнуть. Книгой, которую она с собой прихватила, оказался, как ни странно, не прекрасный труд по греческому искусству, рекомендованный ей сыном, а «Таинственная прогулка» с четырьмя убийствами, тремя похищениями и богатым выбором гангстеров всех Мастей. Все вместе это должным образом возбуждало, хотя больше все-таки успокаивало.
В четыре она оторвалась от чтения и поспешила в отель, куда давно уже должен был вернуться Уиллард. Удивительно, но материнское чутье настолько изменило миссис Петере, что она чуть не забыла вскрыть конверт, который, по словам портье, оставил для нее днем какой-то странноватый господин.
Конверт был омерзительно грязен. Брезгливо вскрыв его и прочтя первые строки, миссис Петере побелела как мел. Письмо было написано по-английски незнакомым ей почерком.
Женщина! (начиналось письмо). Когда получишь это, знай: твой сын есть наш узник, содержащийся в великом секрете. Ни единого волоса не падет с головы этого благородного юноши, если ты с точностью выполнишь мои требования. То есть выкупишь его десятью тысячами английских фунтов стерлингов. Скажи хоть слово владельцу гостиницы или полиции или еще кому, и твой сын погибнет. Помни об этом! Инструкции, как передать деньги, получишь завтра. Не выполнишь их – уши благородного юноши будут отрезаны и высланы тебе почтой А если и тогда не выполнишь – он будет убит. И опять же это не пустая угроза. Думай, женщина, думай и молчи.
Деметриус Свирепый.
Бесполезно даже пытаться описать состояние, в которое привело несчастную мать это послание. При всей своей нелепости и безграмотности письмо таило в себе страшную и реальную угрозу. Уиллард, ее малыш, ее цыпленок – нежный мечтательный Уиллард! Его маленькие ушки!
Она немедленно пойдет в полицию! Она поднимет на ноги всех соседей! Но что, если тогда они… Миссис Петере содрогнулась от ужаса.
Затем, взяв себя в руки, она вышла из номера и разыскала владельца отеля – единственного известного ей грека, способного изъясняться на английском.
– Уже поздно, – сказала она ему, – а мой сын еще не вернулся.
– Не вернулся! – просиял приветливый маленький человечек. – Да, мосье отпустил мулов. Пожелал идти пешком. Должен бы уже дойти, да, видно, где-то задержался.
Он улыбнулся еще радостнее, чем прежде.
– Скажите, – решительно спросила миссис Петере, – в окрестностях водятся темные личности?
Познания маленького человечка в английском не простирались до таких языковых тонкостей. Выразившись яснее, миссис Петере получила заверение, что в Дельфах живут исключительно тихие и приятные люди, обожающие иностранцев.
Просьба о помощи рвалась с губ миссис Петере, но она удержала ее усилием воли. Зловещая угроза сковывала ей язык. Возможно, это только блеф, но если нет? Дома, в Америке, у одной ее знакомой тоже похитили ребенка, а когда та обратилась в полицию, его убили. Бывает и такое.
Ей казалось, она сойдет с ума. Что делать? Десять тысяч фунтов – сколько же это? – то ли сорок, то ли пятьдесят тысяч долларов? Ничто в сравнении с безопасностью Уилларда, но где их взять? Сейчас так сложно достать наличные! Аккредитив на несколько сотен фунтов – вот все, что у нее с собой было.
Но захотят ли бандиты понять это? Способны ли они рассуждать здраво? Станут ли они ждать?
Она яростно вытолкала внезапно появившуюся горничную и снова принялась мерить комнату шагами. Позвонили к обеду, и несчастная машинально отправилась вниз, уселась за стол и стала механически поглощать пищу, не замечая ничего и никого вокруг.
Когда подали фрукты, ей на тарелку положили аккуратно сложенную записку. Миссис Петере вздрогнула, но, развернув ее, с облегчением убедилась, что почерк совершенно другой, чем тот, который она боялась увидеть. Это был изящный и беглый почерк очень аккуратного человека. Прочтя записку, миссис Петере нашла ее содержание весьма интригующим.