— Ну, практически, конечно, да. Преступник схвачен. Улики в основном налицо. Не хватает только гарнира.
Пуаро покачал головой:
— Дело закончено? Дело? Но дело — это человек, Гастингс. И пока мы не узнали о человеке всего, тайна остается тайной. Посадить его за решетку — это еще не победа.
— Мы знаем о нем очень много.
— Да мы ничего о нем не знаем! Мы знаем, где он родился. Знаем, что он был на войне, был ранен в голову и уволен из армии в связи с эпилепсией. Знаем, что почти два года он жил у миссис Марбери. Знаем, что жил он спокойно, не привлекая к себе внимания, — таких людей никто не замечает. Знаем, что он придумал и осуществил необыкновенно изобретательный план систематических убийств. Знаем, что он совершил несколько невероятно глупых ошибок. Знаем, что убивал он без жалости и сострадания. Знаем еще, что он позаботился, чтобы в его преступлениях не обвинили никого другого. Если бы он хотел продолжать безнаказанно убивать, ему ничего бы не стоило отправить за решетку кого-то другого. Неужели вы не знаете, Гастингс, что этот человек — клубок противоречий? Тупой и хитрый, безжалостный и великодушный. Должна существовать какая-то причина, примиряющая эти противоречия.
— Конечно, должна, если вы подходите к делу как к психологическому этюду, — начал я.
— А чем иным было это дело с самого начала? Я делал шаг за шагом, стремясь понять убийцу. И должен признать, Гастингс, что я так его и не понял! Я в тупике.
— Но жажда власти… — начал я.
— Да, это могло бы служить объяснением… Но мне этого недостаточно. Я хочу кое-что понять. Почему он совершил эти убийства? Почему он избрал жертвами именно этих людей?
— По алфавиту… — начал я.
— Да разве Бетти Барнард — единственный человек в Бексхилле на эту букву? Бетти Барнард… Была у меня одна идея… Может быть, я и прав. Наверное, прав. Но если так…
Пуаро замолчал, а мне не хотелось перебивать его.
— Честно говоря, я задремал.
Проснулся я от того, что Пуаро потряс меня за плечо.
— Mon cher[78] Гастингс! — ласково сказал он. — Вы мой добрый гений.
Эта неожиданная сердечность повергла меня в смущение.
— Но это действительно так! — продолжал настаивать Пуаро. — Вы всегда, всегда помогаете мне, вы приносите мне счастье. Вы вдохновляете меня.
— Как же я вдохновил вас на этот раз? — спросил я.
— Обдумывая некоторые проблемы, я припомнил одно ваше замечание — замечание, потрясшее меня проницательностью. Разве не говорил я вам, что у вас дар высказывать самоочевидные истины? Очевидностью-то я и пренебрегал.
— Что же это за мудрое замечание? — осведомился я.
— Благодаря ему все приобретает хрустальную прозрачность. Я нашел ответ на все мои вопросы. Я понял, почему была избрана миссис Эшер (об этом, впрочем, я уже давно догадывался), почему — сэр Сирил Сислей, почему произошло убийство в Донкастере и, что важнее всего, почему писались письма Эркюлю Пуаро.
— Может быть, вы объясните почему? — спросил я.
— Не сейчас. Сперва мне нужно собрать кое-какие сведения. Их я получу у наших добровольцев. А потом, потом, когда я узнаю ответ на один вопрос, я найду Эй-би-си. Мы, противники, Эй-би-си и Эркюль Пуаро, наконец-то посмотрим друг другу в глаза.
— А потом? — спросил я.
— А потом, — сказал Пуаро, — потом мы поговорим! Гастингс, для того, кому есть, что скрывать, нет ничего опаснее, чем заговорить! Речь, как сказал мне когда-то один мудрый старый француз, изобретена человеком, чтобы не думать. Она, кроме того, отличное средство установить, что человек скрывает. Человеческое существо, Гастингс, не может устоять перед возможностью раскрыться и выразить себя — а именно эту возможность предоставляет ему речь. И так человек выдает себя.
— Что же вы собираетесь услышать от Систа?
Эркюль Пуаро улыбнулся.
— Я жду лжи, — ответил он. — И по ней я узнаю правду!
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Пуаро покачал головой:
— Дело закончено? Дело? Но дело — это человек, Гастингс. И пока мы не узнали о человеке всего, тайна остается тайной. Посадить его за решетку — это еще не победа.
— Мы знаем о нем очень много.
— Да мы ничего о нем не знаем! Мы знаем, где он родился. Знаем, что он был на войне, был ранен в голову и уволен из армии в связи с эпилепсией. Знаем, что почти два года он жил у миссис Марбери. Знаем, что жил он спокойно, не привлекая к себе внимания, — таких людей никто не замечает. Знаем, что он придумал и осуществил необыкновенно изобретательный план систематических убийств. Знаем, что он совершил несколько невероятно глупых ошибок. Знаем, что убивал он без жалости и сострадания. Знаем еще, что он позаботился, чтобы в его преступлениях не обвинили никого другого. Если бы он хотел продолжать безнаказанно убивать, ему ничего бы не стоило отправить за решетку кого-то другого. Неужели вы не знаете, Гастингс, что этот человек — клубок противоречий? Тупой и хитрый, безжалостный и великодушный. Должна существовать какая-то причина, примиряющая эти противоречия.
— Конечно, должна, если вы подходите к делу как к психологическому этюду, — начал я.
— А чем иным было это дело с самого начала? Я делал шаг за шагом, стремясь понять убийцу. И должен признать, Гастингс, что я так его и не понял! Я в тупике.
— Но жажда власти… — начал я.
— Да, это могло бы служить объяснением… Но мне этого недостаточно. Я хочу кое-что понять. Почему он совершил эти убийства? Почему он избрал жертвами именно этих людей?
— По алфавиту… — начал я.
— Да разве Бетти Барнард — единственный человек в Бексхилле на эту букву? Бетти Барнард… Была у меня одна идея… Может быть, я и прав. Наверное, прав. Но если так…
Пуаро замолчал, а мне не хотелось перебивать его.
— Честно говоря, я задремал.
Проснулся я от того, что Пуаро потряс меня за плечо.
— Mon cher[78] Гастингс! — ласково сказал он. — Вы мой добрый гений.
Эта неожиданная сердечность повергла меня в смущение.
— Но это действительно так! — продолжал настаивать Пуаро. — Вы всегда, всегда помогаете мне, вы приносите мне счастье. Вы вдохновляете меня.
— Как же я вдохновил вас на этот раз? — спросил я.
— Обдумывая некоторые проблемы, я припомнил одно ваше замечание — замечание, потрясшее меня проницательностью. Разве не говорил я вам, что у вас дар высказывать самоочевидные истины? Очевидностью-то я и пренебрегал.
— Что же это за мудрое замечание? — осведомился я.
— Благодаря ему все приобретает хрустальную прозрачность. Я нашел ответ на все мои вопросы. Я понял, почему была избрана миссис Эшер (об этом, впрочем, я уже давно догадывался), почему — сэр Сирил Сислей, почему произошло убийство в Донкастере и, что важнее всего, почему писались письма Эркюлю Пуаро.
— Может быть, вы объясните почему? — спросил я.
— Не сейчас. Сперва мне нужно собрать кое-какие сведения. Их я получу у наших добровольцев. А потом, потом, когда я узнаю ответ на один вопрос, я найду Эй-би-си. Мы, противники, Эй-би-си и Эркюль Пуаро, наконец-то посмотрим друг другу в глаза.
— А потом? — спросил я.
— А потом, — сказал Пуаро, — потом мы поговорим! Гастингс, для того, кому есть, что скрывать, нет ничего опаснее, чем заговорить! Речь, как сказал мне когда-то один мудрый старый француз, изобретена человеком, чтобы не думать. Она, кроме того, отличное средство установить, что человек скрывает. Человеческое существо, Гастингс, не может устоять перед возможностью раскрыться и выразить себя — а именно эту возможность предоставляет ему речь. И так человек выдает себя.
— Что же вы собираетесь услышать от Систа?
Эркюль Пуаро улыбнулся.
— Я жду лжи, — ответил он. — И по ней я узнаю правду!
Глава 32
Поймаем лисицу!
Несколько дней подряд Пуаро был очень занят. Он то и дело исчезал в неизвестном направлении, мало говорил, часто хмурился и наотрез отказывался удовлетворить мое естественное любопытство насчет того, как же я, по его собственным словам, умудрился блеснуть.
Мне было особенно неприятно, что, пропадая неизвестно куда, он не брал меня с собой.
К концу недели, однако, он объявил, что намерен посетить Бексхилл и его окрестности и пригласил меня сопровождать его. Надо ли говорить, что я поспешно согласился!
Как выяснилось, приглашение распространялось не только на меня. Были приглашены и члены нашей бригады.
Пуаро заинтриговал их не меньше, чем меня. Тем не менее под вечер мне, по крайней мере, стало ясно, в каком направлении развивается мысль Пуаро.
Сперва он посетил Барнардов и выяснил у миссис Барнард, когда именно заходил к ней мистер Сист и что он ей говорил. Затем Пуаро отправился в гостиницу, где останавливался Сист, и в подробностях разузнал, как и когда оттуда выехал обвиняемый. Насколько я могу судить, никаких новых фактов Пуаро не обнаружил, однако он был вполне удовлетворен.
Затем мой друг направился на побережье — туда, где было найдено тело Бетти Барнард. Здесь он некоторое время петлял, внимательно изучая гальку. Мне это петляние показалось напрасным, поскольку место преступления дважды в сутки заливает приливной волной.
Тем не менее к этому времени я уже убедился, что поступки Пуаро, какими бы бессмысленными они ни казались, обычно основываются на какой-то идее.
От пляжа Пуаро дошел до ближайшей точки, где можно было припарковать машину. Оттуда он отправился на стоянку автобусов, едущих из Бексхилла в Истборн.
Наконец он повел нас всех в “Рыжего кота”, где мы выпили безвкусного чая, поданного нам пухленькой официанткой Милли Хигли.
Официантке Пуаро отпустил комплимент относительно формы ее лодыжек в красноречивом галльском стиле.
— Ножки у англичанок всегда тонковаты! Но ваши ноги, мадемуазель, — само совершенство! Какая форма! Какие лодыжки!
Милая Хигли прыснула и попросила Пуаро остановиться. Ей-то известно, что за ухажеры французские джентльмены.
Пуаро не потрудился исправить ее ошибку насчет его национальности. Вместо этого он состроил ей глазки, да так, что я смутился и даже испугался.
— Voila![79] — сказал Пуаро. — С Бексхиллом я разобрался. Теперь я еду в Истборн. Маленькое дельце там — и все. Вам всем нет нужды меня сопровождать. А пока давайте вернемся в гостиницу и выпьем по коктейлю. Здешний чай просто ужасен!
Когда мы принялись за коктейли, Франклин Сислей с любопытством произнес:
— Думаю, мы верно угадали, чем вы заняты. Вы хотите опровергнуть алиби. Не пойму только, чем вы так довольны. Ведь вы не обнаружили никаких новых фактов.
— Да, вы правы.
— В чем же причина?
— Терпение! Со временем все устроится само собой.
— Однако вы как будто бы довольны…
— Все дело в том, что пока ничто не противоречит моей идее.
Пуаро посерьезнел.
— Однажды мой друг Гастингс рассказал мне, что в молодости играл в игру под названием “Только правду”. В этой игре каждому по очереди задают три вопроса: на два из них человек обязан ответить правду. На третий вопрос можно не отвечать. Естественно, вопросы были самого нескромного свойства. Но в начале игры все должны были дать клятву, что будут говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
Пуаро помолчал.
— И что же? — спросила Меган.
— Eh bien, я хочу сыграть в эту игру. Но в трех вопросах нет необходимости. Одного будет достаточно. По одному вопросу каждому из вас.
— Прекрасно, — нетерпеливо заговорил Сислей. — Мы ответим на любые вопросы.
— Да, но я хочу, чтобы игра была серьезной. Вы все клянетесь говорить правду?
У Пуаро был столь торжественный вид, что остальные удивились и посерьезнели. Все поклялись, как того требовал Пуаро.
— Воn![80] — воскликнул Пуаро. — Тогда начнем.
— Я готова, — сказала Тора Грей.
— Да, но в этой игре пропускать дам вперед еще не значит быть вежливым. Начнем с кого-нибудь еще. Он повернулся к Франклину Сислею.
— Mon cher[81] мистер Сислей, какого вы мнения о шляпках, которые дамы носили в этом году в Аскоте?
Франклин Сислей уставился на него.
— Это шутка?
— Нет, конечно.
— Вас это действительно интересует?
— Да.
Сислей заулыбался:
— Ну, мосье Пуаро, в Аскоте я не был, но видел дам, которые туда ехали, — их шляпки еще комичнее, чем те, что они обычно носят.
— Экстравагантные шляпки?
— В высшей степени.
Пуаро улыбнулся и повернулся к Дональду Фрейзеру:
— Когда у вас был отпуск в этом году, мосье?
Теперь удивился Фрейзер:
— Отпуск? В начале августа.
Внезапно лицо его исказилось. Я понял, что этот вопрос напомнил ему о гибели любимой.
Пуаро, однако, не обратил особого внимания на ответ. Он обернулся к Торе Грей, и в голосе его я услышал другие нотки. Вопрос прозвучал напряженно, резко и ясно:
— Мадемуазель, в случае смерти леди Спелей вы бы вышли замуж за сэра Сирила, если бы он вам сделал предложение?
Девушка вскочила.
— Как смеете вы задавать подобные вопросы?! Это.., это оскорбительно!
— Допускаю, что так. Но вы поклялись говорить правду. Eh bien, да или нет?
— Сэр Сирил был ко мне очень добр. Он обращался со мною почти как с дочерью. И я относилась к нему.., с любовью и благодарностью.
— Простите, но вы, мадемуазель, не сказали — да или нет.
Тора заколебалась.
— Конечно нет! — произнесла она. Пуаро не стал долго распространяться.
— Спасибо, мадемуазель.
Он повернулся к Меган Барнард. Девушка была бледна. Она тяжело дышала, словно готовясь вынести любую пытку.
Вопрос Пуаро прозвучал как свист кнута:
— Мадемуазель, чего вы ждете от моего расследования? Хотите вы, чтобы я установил истину, или нет?
Меган гордо откинула голову. Я не сомневался в ее ответе — Меган, как я хорошо знал, всей душой была предана правде.
Ее ответ прозвучал ясно и поверг меня в недоумение:
— Нет, не хочу!
Мы все подпрыгнули от удивления. Пуаро подался вперед, вглядываясь в ее лицо.
— Мадемуазель Меган, — сказал он, — может быть, правда вам и не нужна, но говорить правду, lа foi[82], вы умеете!
Он направился к дверям, но, спохватившись, подошел к Мэри Дроуер:
— Скажите мне, дитя мое, у вас есть молодой человек?
Мэри, которая все время была настороже, вздрогнула и покраснела.
— Ах, мистер Пуаро, я.., я сама не знаю.
Пуаро улыбнулся:
— Ну, хорошо, дитя мое!
Он взглянул на меня:
— Пойдемте, Гастингс, нам пора в Истборн. Нас ожидала машина, и вскоре мы уже ехали по приморской дороге, ведущей из Певенси в Истборн.
— Можно ли задать вам вопрос, Пуаро?
— Не сейчас. Пока что сами делайте выводы о том, чем я занят.
Я погрузился в молчание.
Пуаро, вполне довольный собой, напевал какую-то песенку. Когда мы подъехали к Певенси, он предложил мне сделать остановку и осмотреть замок.
Возвращаясь к машине, мы на минуту задержались, чтобы поглядеть на детишек, водивших хоровод и изображавших из себя гномов. Пронзительно и не в лад они распевали песенку.
— Что они поют, Гастингс? Я не могу разобрать.
Я прислушался и повторил Пуаро припев:
Внезапно лицо его стало серьезным и суровым.
— Это ведь ужасно, Гастингс, — сказал он и помолчал. — У вас здесь охотятся на лис?
— Я не охочусь. Мне это всегда было не по карману. А в этих местах вряд ли много охотятся.
— Я имел в виду Англию вообще. Странный вид спорта. Ожидание в засаде.., потом раздается “ату”, верно?.. И травля начинается.., по буеракам, через изгороди, а лисица убегает.., петляет.., но собаки…
— Гончие!
— …но гончие уже взяли след, и вот они нагоняют лису, и она умирает.., умирает скорой и ужасной смертью.
— Конечно, звучит это жестоко, но на самом деле…
— Лисе это нравится? Не говорите les betises[83], мой друг. Но tout de meme…[84] скорая и жестокая смерть лучше той, о которой пели дети… Попасть в темницу.., навеки… Нет, такая смерть не по мне.
Он покачал головой, потом, уже другим тоном, сказал:
— Завтра я должен встретиться с этим Систем, — и, обращаясь к шоферу, произнес: — Возвращаемся в Лондон.
— Разве мы не едем в Истборн? — воскликнул я.
— Зачем? Мне известно все — все, что необходимо.
Мне было особенно неприятно, что, пропадая неизвестно куда, он не брал меня с собой.
К концу недели, однако, он объявил, что намерен посетить Бексхилл и его окрестности и пригласил меня сопровождать его. Надо ли говорить, что я поспешно согласился!
Как выяснилось, приглашение распространялось не только на меня. Были приглашены и члены нашей бригады.
Пуаро заинтриговал их не меньше, чем меня. Тем не менее под вечер мне, по крайней мере, стало ясно, в каком направлении развивается мысль Пуаро.
Сперва он посетил Барнардов и выяснил у миссис Барнард, когда именно заходил к ней мистер Сист и что он ей говорил. Затем Пуаро отправился в гостиницу, где останавливался Сист, и в подробностях разузнал, как и когда оттуда выехал обвиняемый. Насколько я могу судить, никаких новых фактов Пуаро не обнаружил, однако он был вполне удовлетворен.
Затем мой друг направился на побережье — туда, где было найдено тело Бетти Барнард. Здесь он некоторое время петлял, внимательно изучая гальку. Мне это петляние показалось напрасным, поскольку место преступления дважды в сутки заливает приливной волной.
Тем не менее к этому времени я уже убедился, что поступки Пуаро, какими бы бессмысленными они ни казались, обычно основываются на какой-то идее.
От пляжа Пуаро дошел до ближайшей точки, где можно было припарковать машину. Оттуда он отправился на стоянку автобусов, едущих из Бексхилла в Истборн.
Наконец он повел нас всех в “Рыжего кота”, где мы выпили безвкусного чая, поданного нам пухленькой официанткой Милли Хигли.
Официантке Пуаро отпустил комплимент относительно формы ее лодыжек в красноречивом галльском стиле.
— Ножки у англичанок всегда тонковаты! Но ваши ноги, мадемуазель, — само совершенство! Какая форма! Какие лодыжки!
Милая Хигли прыснула и попросила Пуаро остановиться. Ей-то известно, что за ухажеры французские джентльмены.
Пуаро не потрудился исправить ее ошибку насчет его национальности. Вместо этого он состроил ей глазки, да так, что я смутился и даже испугался.
— Voila![79] — сказал Пуаро. — С Бексхиллом я разобрался. Теперь я еду в Истборн. Маленькое дельце там — и все. Вам всем нет нужды меня сопровождать. А пока давайте вернемся в гостиницу и выпьем по коктейлю. Здешний чай просто ужасен!
Когда мы принялись за коктейли, Франклин Сислей с любопытством произнес:
— Думаю, мы верно угадали, чем вы заняты. Вы хотите опровергнуть алиби. Не пойму только, чем вы так довольны. Ведь вы не обнаружили никаких новых фактов.
— Да, вы правы.
— В чем же причина?
— Терпение! Со временем все устроится само собой.
— Однако вы как будто бы довольны…
— Все дело в том, что пока ничто не противоречит моей идее.
Пуаро посерьезнел.
— Однажды мой друг Гастингс рассказал мне, что в молодости играл в игру под названием “Только правду”. В этой игре каждому по очереди задают три вопроса: на два из них человек обязан ответить правду. На третий вопрос можно не отвечать. Естественно, вопросы были самого нескромного свойства. Но в начале игры все должны были дать клятву, что будут говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
Пуаро помолчал.
— И что же? — спросила Меган.
— Eh bien, я хочу сыграть в эту игру. Но в трех вопросах нет необходимости. Одного будет достаточно. По одному вопросу каждому из вас.
— Прекрасно, — нетерпеливо заговорил Сислей. — Мы ответим на любые вопросы.
— Да, но я хочу, чтобы игра была серьезной. Вы все клянетесь говорить правду?
У Пуаро был столь торжественный вид, что остальные удивились и посерьезнели. Все поклялись, как того требовал Пуаро.
— Воn![80] — воскликнул Пуаро. — Тогда начнем.
— Я готова, — сказала Тора Грей.
— Да, но в этой игре пропускать дам вперед еще не значит быть вежливым. Начнем с кого-нибудь еще. Он повернулся к Франклину Сислею.
— Mon cher[81] мистер Сислей, какого вы мнения о шляпках, которые дамы носили в этом году в Аскоте?
Франклин Сислей уставился на него.
— Это шутка?
— Нет, конечно.
— Вас это действительно интересует?
— Да.
Сислей заулыбался:
— Ну, мосье Пуаро, в Аскоте я не был, но видел дам, которые туда ехали, — их шляпки еще комичнее, чем те, что они обычно носят.
— Экстравагантные шляпки?
— В высшей степени.
Пуаро улыбнулся и повернулся к Дональду Фрейзеру:
— Когда у вас был отпуск в этом году, мосье?
Теперь удивился Фрейзер:
— Отпуск? В начале августа.
Внезапно лицо его исказилось. Я понял, что этот вопрос напомнил ему о гибели любимой.
Пуаро, однако, не обратил особого внимания на ответ. Он обернулся к Торе Грей, и в голосе его я услышал другие нотки. Вопрос прозвучал напряженно, резко и ясно:
— Мадемуазель, в случае смерти леди Спелей вы бы вышли замуж за сэра Сирила, если бы он вам сделал предложение?
Девушка вскочила.
— Как смеете вы задавать подобные вопросы?! Это.., это оскорбительно!
— Допускаю, что так. Но вы поклялись говорить правду. Eh bien, да или нет?
— Сэр Сирил был ко мне очень добр. Он обращался со мною почти как с дочерью. И я относилась к нему.., с любовью и благодарностью.
— Простите, но вы, мадемуазель, не сказали — да или нет.
Тора заколебалась.
— Конечно нет! — произнесла она. Пуаро не стал долго распространяться.
— Спасибо, мадемуазель.
Он повернулся к Меган Барнард. Девушка была бледна. Она тяжело дышала, словно готовясь вынести любую пытку.
Вопрос Пуаро прозвучал как свист кнута:
— Мадемуазель, чего вы ждете от моего расследования? Хотите вы, чтобы я установил истину, или нет?
Меган гордо откинула голову. Я не сомневался в ее ответе — Меган, как я хорошо знал, всей душой была предана правде.
Ее ответ прозвучал ясно и поверг меня в недоумение:
— Нет, не хочу!
Мы все подпрыгнули от удивления. Пуаро подался вперед, вглядываясь в ее лицо.
— Мадемуазель Меган, — сказал он, — может быть, правда вам и не нужна, но говорить правду, lа foi[82], вы умеете!
Он направился к дверям, но, спохватившись, подошел к Мэри Дроуер:
— Скажите мне, дитя мое, у вас есть молодой человек?
Мэри, которая все время была настороже, вздрогнула и покраснела.
— Ах, мистер Пуаро, я.., я сама не знаю.
Пуаро улыбнулся:
— Ну, хорошо, дитя мое!
Он взглянул на меня:
— Пойдемте, Гастингс, нам пора в Истборн. Нас ожидала машина, и вскоре мы уже ехали по приморской дороге, ведущей из Певенси в Истборн.
— Можно ли задать вам вопрос, Пуаро?
— Не сейчас. Пока что сами делайте выводы о том, чем я занят.
Я погрузился в молчание.
Пуаро, вполне довольный собой, напевал какую-то песенку. Когда мы подъехали к Певенси, он предложил мне сделать остановку и осмотреть замок.
Возвращаясь к машине, мы на минуту задержались, чтобы поглядеть на детишек, водивших хоровод и изображавших из себя гномов. Пронзительно и не в лад они распевали песенку.
— Что они поют, Гастингс? Я не могу разобрать.
Я прислушался и повторил Пуаро припев:
— Поймаем лисицу, посадим в темницу, не пустим на волю ее… — пробормотал Пуаро.
Поймаем лисицу,
Посадим в темницу,
Не пустим на волю ее!
Внезапно лицо его стало серьезным и суровым.
— Это ведь ужасно, Гастингс, — сказал он и помолчал. — У вас здесь охотятся на лис?
— Я не охочусь. Мне это всегда было не по карману. А в этих местах вряд ли много охотятся.
— Я имел в виду Англию вообще. Странный вид спорта. Ожидание в засаде.., потом раздается “ату”, верно?.. И травля начинается.., по буеракам, через изгороди, а лисица убегает.., петляет.., но собаки…
— Гончие!
— …но гончие уже взяли след, и вот они нагоняют лису, и она умирает.., умирает скорой и ужасной смертью.
— Конечно, звучит это жестоко, но на самом деле…
— Лисе это нравится? Не говорите les betises[83], мой друг. Но tout de meme…[84] скорая и жестокая смерть лучше той, о которой пели дети… Попасть в темницу.., навеки… Нет, такая смерть не по мне.
Он покачал головой, потом, уже другим тоном, сказал:
— Завтра я должен встретиться с этим Систем, — и, обращаясь к шоферу, произнес: — Возвращаемся в Лондон.
— Разве мы не едем в Истборн? — воскликнул я.
— Зачем? Мне известно все — все, что необходимо.
Глава 33
Элекзандер Бонапарт Сист
Я не присутствовал при разговоре Пуаро с этим странным человеком — Элекзандером Бонапартом Систом. Благодаря своим связям с полицией и особенностям ситуации Пуаро без труда получил разрешение Министерства внутренних дел на свидание, но это разрешение не распространялось на меня; в любом случае, с точки зрения Пуаро, было важно, чтобы разговор происходил наедине и в обстановке полного доверия.
Однако мой друг дал мне столь подробный отчет о состоявшейся беседе, что я записал ее, как будто сам при этом присутствовал.
Мистер Сист, казалось, усох. Он еще сильнее сутулился. Пальцами он нервно перебирал складки пальто.
Некоторое время Пуаро, насколько я понимаю, молчал.
Он сидел и смотрел на этого человека.
Атмосфера стала спокойной, безмятежной, мирной.
То был, должно быть, момент, полный напряжения, — встреча двух соперников, героев затянувшейся драмы. На месте Пуаро я бы ощутил весь накал происходящего.
Пуаро, однако, человек деловой. Он стремился определенным образом воздействовать на мистера Систа.
Помолчав, он ласково спросил:
— Вы знаете, кто я такой?
Сист покачал головой:
— Нет.., не знаю. Может, вы.., как это называется.., помощник мистера Лукаса? Или вы от мистера Мейнарда?
Его делом занималась адвокатская контора Мейнарда и Коула.
Сист был вежлив, но безразличен. Казалось, он погружен в размышления.
— Я Эркюль Пуаро.
Пуаро произнес эти слова еле слышно и ждал, какова будет реакция.
Мистер Сист поднял на него глаза.
— Вот как?
Он произнес эти слова тем же естественным тоном, что и Кроум, но без надменности инспектора. Помолчав, он повторил:
— Вот как? — на этот раз с другой, заинтересованной интонацией. Сист поднял голову и посмотрел на Пуаро.
Эркюль Пуаро встретил его взгляд и тихонько кивнул раз-другой.
— Да, — сказал он, — я тот, кому вы писали письма. Связь сразу оборвалась. Мистер Сист опустил глаза и раздраженно произнес:
— Я вам не писал. Эти письма писал не я. Я ведь уже много раз повторял.
— Знаю, — ответил Пуаро. — Но кто же тогда писал их, если не вы?
— Мой враг. Видимо, у меня есть враги. Все против меня сговорились. Полиция.., все-все против меня. Это заговор. Пуаро не ответил.
Мистер Сист продолжал:
— Все были против меня.., всю жизнь.
— Даже в детстве?
Мистер Сист задумался.
— Нет.., в детстве было иначе. Матушка очень любила меня. Но она была честолюбива.., ужасно честолюбива. Поэтому она и дала мне эти нелепые имена. У нее была абсурдная идея, что я стану знаменитым. Она все время требовала, чтобы я самоутверждался.., все говорила о силе воли.., о том, что каждый хозяин своей судьбы.., говорила, что я на многое способен!
Сист помолчал.
— Конечно, она ошибалась. Я понял это сам очень рано. Мне не суждено было пробиться. Всегда я делал глупости — надо мной смеялись. А я робел, боялся людей. В школе мне пришлось плохо.., когда мальчишки узнали, как меня зовут, они принялись дразнить меня… Учился я плохо, со спортом у меня не ладилось… Он покачал головой.
— Потом матушка умерла. Она бы огорчилась, если бы узнала… Даже в коммерческом училище дела у меня не пошли на лад — и машинописи, и стенографии мне пришлось учиться дольше других. Но дураком я себя не считал, понимаете?
Внезапно Сист с мольбой посмотрел на Пуаро.
— Понимаю, — ответил Пуаро. — Продолжайте.
— Я только чувствовал, что другие считают меня дураком. А это меня лишало сил. То же было и позже, в конторе.
— А еще позже, на войне? — поинтересовался Пуаро.
Неожиданно лицо мистера Систа осветилось.
— Знаете, — признался он, — на войне было хорошо. По крайней мере, мне. Впервые в жизни я чувствовал себя таким, как все. Мы все попали в переплет. И я был не хуже других.
Улыбка на его лице померкла.
— А потом я получил ранение в голову. Легкое ранение. Но выяснилось, что у меня припадки… Я, конечно, и раньше знал, что по временам сам себе не могу дать отчета, что делаю. Страдал провалами памяти. Ну, и раз-другой упал. Но, по-моему, не стоило из-за этого увольнять меня из армии. Несправедливо это.
— Ну а потом? — спросил Пуаро.
— Я поступил на место клерка. Во время войны можно было недурно заработать. Да и потом дела шли неплохо. Конечно, жалованье стало поменьше… Да и по службе я не продвигался. Меня всегда обходили. Пробивной силы не хватало. Стало трудно, по-настоящему трудно… Особенно когда начался кризис. Сказать по правде, еле на прожитье хватало, а ведь у клерка должен быть приличный вид — и тут подоспело это предложение насчет чулок. Жалованье плюс комиссионные!
Пуаро негромко спросил:
— Но ведь вы знаете, что фирма, которая якобы вас наняла, это отрицает?
Мистер Сист снова разволновался.
— Это потому, что они тоже в заговоре.., в заговоре против меня. — Он продолжал: — У меня есть доказательства.., письменные доказательства… У меня сохранились письма из фирмы с указаниями, куда поехать и каких людей посетить.
— Но эти письма напечатаны на машинке…
— Какая разница! Естественно, что большая оптовая фирма рассылает машинописные письма.
— Неужели вы не знаете, мистер Сист, что можно установить, на какой машинке напечатано письмо? Все эти письма напечатаны на одной и той же машинке.
— Ну и что?
— На вашей собственной машинке — ее нашли у вас в комнате.
— Мне прислали эту машинку из фирмы, когда я начал работать.
— Да, но эти письма были получены после этого. Тем самым получается, что это вы их напечатали и отправили сами себе.
— Нет-нет! Все это — часть заговора против меня!
Неожиданно Сист добавил:
— Кроме того, естественно, что их письма напечатаны на машинке той же марки.
— Той же марки — да, но не на той же машинке!
Мистер Сист упрямо повторил:
— Это заговор.
— А как объяснить справочники “Эй-би-си” у вас в шкафу?
— Я ничего о них не знаю. Я думал, там одни чулки.
— Почему вы пометили птичкой фамилию миссис Эшер в списке жителей Эндовера?
— Потому что я решил начать с нее. Надо же откуда-то начать.
— Да, вы правы. Откуда-то надо начать.
— Я вовсе не это имел в виду! — воскликнул Сист. — Я не имел в виду того, что вы.
— Откуда вы знаете, что я имею в виду?
Мистер Сист не ответил. Его бил озноб.
— Я этого не делал! — воскликнул он. — Я не виноват! Все это ошибка. Возьмите второе преступление — убийство в Бексхилле. Я в это время играл в домино в Истборне. Не будете же вы с этим спорить!
В его голосе звучало торжество.
— Да, — ответил Пуаро задумчиво и мягко, — но разве трудно ошибиться на один день? И если вы тверды и упрямы, как мистер Стрейндж, вы и не подумаете о том, что могли ошибиться. Вы будете держаться за собственные слова… Стрейндж как раз такой человек. А что касается гостиничной регистрационной книги, то ничего не стоит, ставя в ней свою подпись, указать неверную дату, — этого, скорее всего, никто не заметит.
— В тот вечер я играл в домино!
— Говорят, вы прекрасно играете в эту игру.
Мистер Сист слегка смутился.
— Я? Да.., я неплохо играю.
— Это ведь очень увлекательная игра, требующая большого искусства?
— О да, для домино нужна хорошая голова, хорошая голова! В Сити мы часто играли во время обеденного перерыва. Вы не поверите, как домино сближает совсем незнакомых людей.
Сист усмехнулся:
— Вспомнил я одного человека.., да и как его забыть — ведь он мне такое сказал… Разговорились мы с ним за кофе и сели играть в домино. Так вот, минут через двадцать мне уже казалось, что мы знакомы всю жизнь.
— Что же он вам сказал? — поинтересовался Пуаро. Лицо мистера Систа помрачнело.
— Мне тогда стало жутко.., я испугался. Он мне говорил, что можно прочесть судьбу человека по руке. И показал мне свою ладонь и линии, которые предвещали, что он дважды будет тонуть, но избежит смерти — так в его жизни и вышло. А потом он посмотрел на мою ладонь и предсказал мне удивительные вещи. Я, мол, перед тем как умру, прославлюсь на всю Англию. Вся страна обо мне заговорит. А еще он сказал.., он сказал…
Голос мистера Систа дрогнул.
— Что же?
В спокойном взгляде Пуаро было нечто магнетическое. Мистер Сист поглядел на него, отвернулся и снова посмотрел ему в глаза, как загипнотизированный кролик.
— Он сказал.., он сказал, что мне, похоже, предстоит умереть не своей смертью, и со смехом добавил:
“Выходит, вам не миновать смерти на эшафоте”. А потом захохотал и сказал: это-де все шутка…
Внезапно мистер Сист умолк. Он снова отвел бегающие глаза.
— Головные боли.., они истерзали меня.., иногда голова просто раскалывается. А бывает, что я не знаю.., не знаю…
Сист замолчал.
Пуаро подался вперед. Он заговорил негромко, но с большой твердостью.
— Вы ведь знаете, — сказал он, — что это вы совершили убийства?
Мистер Сист поднял глаза. Взгляд его был бесхитростен и прям. Сопротивляться он больше не мог. Странно, но он как будто бы успокоился.
— Да, — кивнул мистер Сист, — знаю.
— Но вы ведь не знаете, зачем вы их совершили?
— Нет, — ответил он. — Зачем — не знаю.
Однако мой друг дал мне столь подробный отчет о состоявшейся беседе, что я записал ее, как будто сам при этом присутствовал.
Мистер Сист, казалось, усох. Он еще сильнее сутулился. Пальцами он нервно перебирал складки пальто.
Некоторое время Пуаро, насколько я понимаю, молчал.
Он сидел и смотрел на этого человека.
Атмосфера стала спокойной, безмятежной, мирной.
То был, должно быть, момент, полный напряжения, — встреча двух соперников, героев затянувшейся драмы. На месте Пуаро я бы ощутил весь накал происходящего.
Пуаро, однако, человек деловой. Он стремился определенным образом воздействовать на мистера Систа.
Помолчав, он ласково спросил:
— Вы знаете, кто я такой?
Сист покачал головой:
— Нет.., не знаю. Может, вы.., как это называется.., помощник мистера Лукаса? Или вы от мистера Мейнарда?
Его делом занималась адвокатская контора Мейнарда и Коула.
Сист был вежлив, но безразличен. Казалось, он погружен в размышления.
— Я Эркюль Пуаро.
Пуаро произнес эти слова еле слышно и ждал, какова будет реакция.
Мистер Сист поднял на него глаза.
— Вот как?
Он произнес эти слова тем же естественным тоном, что и Кроум, но без надменности инспектора. Помолчав, он повторил:
— Вот как? — на этот раз с другой, заинтересованной интонацией. Сист поднял голову и посмотрел на Пуаро.
Эркюль Пуаро встретил его взгляд и тихонько кивнул раз-другой.
— Да, — сказал он, — я тот, кому вы писали письма. Связь сразу оборвалась. Мистер Сист опустил глаза и раздраженно произнес:
— Я вам не писал. Эти письма писал не я. Я ведь уже много раз повторял.
— Знаю, — ответил Пуаро. — Но кто же тогда писал их, если не вы?
— Мой враг. Видимо, у меня есть враги. Все против меня сговорились. Полиция.., все-все против меня. Это заговор. Пуаро не ответил.
Мистер Сист продолжал:
— Все были против меня.., всю жизнь.
— Даже в детстве?
Мистер Сист задумался.
— Нет.., в детстве было иначе. Матушка очень любила меня. Но она была честолюбива.., ужасно честолюбива. Поэтому она и дала мне эти нелепые имена. У нее была абсурдная идея, что я стану знаменитым. Она все время требовала, чтобы я самоутверждался.., все говорила о силе воли.., о том, что каждый хозяин своей судьбы.., говорила, что я на многое способен!
Сист помолчал.
— Конечно, она ошибалась. Я понял это сам очень рано. Мне не суждено было пробиться. Всегда я делал глупости — надо мной смеялись. А я робел, боялся людей. В школе мне пришлось плохо.., когда мальчишки узнали, как меня зовут, они принялись дразнить меня… Учился я плохо, со спортом у меня не ладилось… Он покачал головой.
— Потом матушка умерла. Она бы огорчилась, если бы узнала… Даже в коммерческом училище дела у меня не пошли на лад — и машинописи, и стенографии мне пришлось учиться дольше других. Но дураком я себя не считал, понимаете?
Внезапно Сист с мольбой посмотрел на Пуаро.
— Понимаю, — ответил Пуаро. — Продолжайте.
— Я только чувствовал, что другие считают меня дураком. А это меня лишало сил. То же было и позже, в конторе.
— А еще позже, на войне? — поинтересовался Пуаро.
Неожиданно лицо мистера Систа осветилось.
— Знаете, — признался он, — на войне было хорошо. По крайней мере, мне. Впервые в жизни я чувствовал себя таким, как все. Мы все попали в переплет. И я был не хуже других.
Улыбка на его лице померкла.
— А потом я получил ранение в голову. Легкое ранение. Но выяснилось, что у меня припадки… Я, конечно, и раньше знал, что по временам сам себе не могу дать отчета, что делаю. Страдал провалами памяти. Ну, и раз-другой упал. Но, по-моему, не стоило из-за этого увольнять меня из армии. Несправедливо это.
— Ну а потом? — спросил Пуаро.
— Я поступил на место клерка. Во время войны можно было недурно заработать. Да и потом дела шли неплохо. Конечно, жалованье стало поменьше… Да и по службе я не продвигался. Меня всегда обходили. Пробивной силы не хватало. Стало трудно, по-настоящему трудно… Особенно когда начался кризис. Сказать по правде, еле на прожитье хватало, а ведь у клерка должен быть приличный вид — и тут подоспело это предложение насчет чулок. Жалованье плюс комиссионные!
Пуаро негромко спросил:
— Но ведь вы знаете, что фирма, которая якобы вас наняла, это отрицает?
Мистер Сист снова разволновался.
— Это потому, что они тоже в заговоре.., в заговоре против меня. — Он продолжал: — У меня есть доказательства.., письменные доказательства… У меня сохранились письма из фирмы с указаниями, куда поехать и каких людей посетить.
— Но эти письма напечатаны на машинке…
— Какая разница! Естественно, что большая оптовая фирма рассылает машинописные письма.
— Неужели вы не знаете, мистер Сист, что можно установить, на какой машинке напечатано письмо? Все эти письма напечатаны на одной и той же машинке.
— Ну и что?
— На вашей собственной машинке — ее нашли у вас в комнате.
— Мне прислали эту машинку из фирмы, когда я начал работать.
— Да, но эти письма были получены после этого. Тем самым получается, что это вы их напечатали и отправили сами себе.
— Нет-нет! Все это — часть заговора против меня!
Неожиданно Сист добавил:
— Кроме того, естественно, что их письма напечатаны на машинке той же марки.
— Той же марки — да, но не на той же машинке!
Мистер Сист упрямо повторил:
— Это заговор.
— А как объяснить справочники “Эй-би-си” у вас в шкафу?
— Я ничего о них не знаю. Я думал, там одни чулки.
— Почему вы пометили птичкой фамилию миссис Эшер в списке жителей Эндовера?
— Потому что я решил начать с нее. Надо же откуда-то начать.
— Да, вы правы. Откуда-то надо начать.
— Я вовсе не это имел в виду! — воскликнул Сист. — Я не имел в виду того, что вы.
— Откуда вы знаете, что я имею в виду?
Мистер Сист не ответил. Его бил озноб.
— Я этого не делал! — воскликнул он. — Я не виноват! Все это ошибка. Возьмите второе преступление — убийство в Бексхилле. Я в это время играл в домино в Истборне. Не будете же вы с этим спорить!
В его голосе звучало торжество.
— Да, — ответил Пуаро задумчиво и мягко, — но разве трудно ошибиться на один день? И если вы тверды и упрямы, как мистер Стрейндж, вы и не подумаете о том, что могли ошибиться. Вы будете держаться за собственные слова… Стрейндж как раз такой человек. А что касается гостиничной регистрационной книги, то ничего не стоит, ставя в ней свою подпись, указать неверную дату, — этого, скорее всего, никто не заметит.
— В тот вечер я играл в домино!
— Говорят, вы прекрасно играете в эту игру.
Мистер Сист слегка смутился.
— Я? Да.., я неплохо играю.
— Это ведь очень увлекательная игра, требующая большого искусства?
— О да, для домино нужна хорошая голова, хорошая голова! В Сити мы часто играли во время обеденного перерыва. Вы не поверите, как домино сближает совсем незнакомых людей.
Сист усмехнулся:
— Вспомнил я одного человека.., да и как его забыть — ведь он мне такое сказал… Разговорились мы с ним за кофе и сели играть в домино. Так вот, минут через двадцать мне уже казалось, что мы знакомы всю жизнь.
— Что же он вам сказал? — поинтересовался Пуаро. Лицо мистера Систа помрачнело.
— Мне тогда стало жутко.., я испугался. Он мне говорил, что можно прочесть судьбу человека по руке. И показал мне свою ладонь и линии, которые предвещали, что он дважды будет тонуть, но избежит смерти — так в его жизни и вышло. А потом он посмотрел на мою ладонь и предсказал мне удивительные вещи. Я, мол, перед тем как умру, прославлюсь на всю Англию. Вся страна обо мне заговорит. А еще он сказал.., он сказал…
Голос мистера Систа дрогнул.
— Что же?
В спокойном взгляде Пуаро было нечто магнетическое. Мистер Сист поглядел на него, отвернулся и снова посмотрел ему в глаза, как загипнотизированный кролик.
— Он сказал.., он сказал, что мне, похоже, предстоит умереть не своей смертью, и со смехом добавил:
“Выходит, вам не миновать смерти на эшафоте”. А потом захохотал и сказал: это-де все шутка…
Внезапно мистер Сист умолк. Он снова отвел бегающие глаза.
— Головные боли.., они истерзали меня.., иногда голова просто раскалывается. А бывает, что я не знаю.., не знаю…
Сист замолчал.
Пуаро подался вперед. Он заговорил негромко, но с большой твердостью.
— Вы ведь знаете, — сказал он, — что это вы совершили убийства?
Мистер Сист поднял глаза. Взгляд его был бесхитростен и прям. Сопротивляться он больше не мог. Странно, но он как будто бы успокоился.
— Да, — кивнул мистер Сист, — знаю.
— Но вы ведь не знаете, зачем вы их совершили?
— Нет, — ответил он. — Зачем — не знаю.
Глава 34
Пуаро дает объяснения
Мы сидели, напряженно вслушиваясь в объяснения Пуаро, завершавшие дело.
— Все это время, — признался Пуаро, — меня беспокоил ответ на вопрос: почему? Недавно Гастингс сказал мне, что дело закончено. Я ответил ему, что дело — это человек. Тайна заключена не в убийствах, а в самом убийце! Почему он счел необходимым совершить свои преступления? Почему он избрал в качестве противника меня? Сказать, что этот человек психически неуравновешен, не значит ответить на эти вопросы. Думать, что преступник совершает безумные действия просто потому, что он безумен, глупо. Безумец так же логичен и последователен в своих поступках, как и нормальный человек, но он опирается на безумную точку зрения. К примеру, если кто-то разгуливает по улицам в одной набедренной повязке, это может показаться чрезвычайно эксцентричным. Но если вам известно, что чудак искренне считает себя Махатмой Ганди, его поведение сразу становится логичным и объяснимым. В нашем деле необходимо было вообразить себе личность, устроенную так, что для нее объяснимо и логично пойти на четыре убийства — а то и больше — и с помощью писем предуведомить о преступлениях Эркюля Пуаро. Мой друг Гастингс подтвердит вам, что с момента получения первого письма я был обеспокоен и удручен. Мне сразу показалось, что с этим письмом не все обстоит гладко.
— И вы были совершенно правы, — суховато произнес Франклин Сислей.
— Да. Но с самого начала я допустил грубую ошибку. Я не позволил этому ощущению, очень сильному ощущению, перерасти в нечто большее. Я обошелся с ним так, словно это проявление интуиции. В уравновешенной, мыслящей голове нет места интуиции, то есть озарению! Вы, конечно, вправе гадать, и догадка окажется либо верной, либо ошибочной. Если она верна, вы назовете ее интуицией. Если она ошибочна, вы, скорее всего, выбросите ее из головы. Однако то, что нередко именуют интуицией, есть не что иное, как впечатление, основанное на логической дедукции или опыте. Когда специалисту кажется, что картина, предмет искусства или подпись на чеке — фальшивка, то, в сущности, это впечатление зиждется на массе неприметных признаков и деталей. Специалисту нет нужды во все это вникать: за него это делает опыт, а в результате у него создается твердое убеждение в том, что дело нечисто. Но это не догадка — это впечатление, основанное на опыте. Eh bien, должен признать, что не отнесся к первому письму надлежащим образом, хотя и был в высшей степени встревожен. Полиция усматривала в письме розыгрыш. Я подошел к нему серьезно. Я не сомневался, что в Эндовере, как и было обещано, свершится убийство. Как вы знаете, так оно и вышло. Мне было ясно, что в тот момент никакими средствами нельзя было установить личность преступника. Единственный возможный для меня путь заключался в том, чтобы представить себе, какого типа личность могла на это пойти. Кое-какими данными я располагал. Письмо.., техника преступления.., личность убитой… Мне оставалось определить мотивы, вызвавшие преступления и появление письма.
— Жажда славы? — предположил Сислей.
— Все объясняется комплексом неполноценности, — сказала Тора Грей.
— Это, конечно, лежит на поверхности. Но при чем тут я? Почему Эркюль Пуаро? Куда большей славы можно добиться, посылая письма в Скотленд-Ярд. Еще пуще можно прославиться, послав их в газету. Возможно, газета не опубликовала бы первого письма, но после второго убийства Эй-би-си мог бы быть спокоен, что пресса прокричит о нем на всю страну. Зачем же ему Эркюль Пуаро? По какой-то личной причине? В письме подспудно звучала неприязнь к иностранцам, но не с такой силой, чтобы служить удовлетворительным объяснением. Затем пришло второе письмо, за которым последовало убийство Бетти Барнард в Бекс-хилле. Теперь стало несомненным то, что я подозревал и раньше: убийства будут продолжаться в алфавитном порядке. Однако этот факт, который решил проблему в глазах других, с моей точки зрения, по-прежнему оставлял основной вопрос без ответа. Зачем Эй-би-си понадобились эти убийства?
— Все это время, — признался Пуаро, — меня беспокоил ответ на вопрос: почему? Недавно Гастингс сказал мне, что дело закончено. Я ответил ему, что дело — это человек. Тайна заключена не в убийствах, а в самом убийце! Почему он счел необходимым совершить свои преступления? Почему он избрал в качестве противника меня? Сказать, что этот человек психически неуравновешен, не значит ответить на эти вопросы. Думать, что преступник совершает безумные действия просто потому, что он безумен, глупо. Безумец так же логичен и последователен в своих поступках, как и нормальный человек, но он опирается на безумную точку зрения. К примеру, если кто-то разгуливает по улицам в одной набедренной повязке, это может показаться чрезвычайно эксцентричным. Но если вам известно, что чудак искренне считает себя Махатмой Ганди, его поведение сразу становится логичным и объяснимым. В нашем деле необходимо было вообразить себе личность, устроенную так, что для нее объяснимо и логично пойти на четыре убийства — а то и больше — и с помощью писем предуведомить о преступлениях Эркюля Пуаро. Мой друг Гастингс подтвердит вам, что с момента получения первого письма я был обеспокоен и удручен. Мне сразу показалось, что с этим письмом не все обстоит гладко.
— И вы были совершенно правы, — суховато произнес Франклин Сислей.
— Да. Но с самого начала я допустил грубую ошибку. Я не позволил этому ощущению, очень сильному ощущению, перерасти в нечто большее. Я обошелся с ним так, словно это проявление интуиции. В уравновешенной, мыслящей голове нет места интуиции, то есть озарению! Вы, конечно, вправе гадать, и догадка окажется либо верной, либо ошибочной. Если она верна, вы назовете ее интуицией. Если она ошибочна, вы, скорее всего, выбросите ее из головы. Однако то, что нередко именуют интуицией, есть не что иное, как впечатление, основанное на логической дедукции или опыте. Когда специалисту кажется, что картина, предмет искусства или подпись на чеке — фальшивка, то, в сущности, это впечатление зиждется на массе неприметных признаков и деталей. Специалисту нет нужды во все это вникать: за него это делает опыт, а в результате у него создается твердое убеждение в том, что дело нечисто. Но это не догадка — это впечатление, основанное на опыте. Eh bien, должен признать, что не отнесся к первому письму надлежащим образом, хотя и был в высшей степени встревожен. Полиция усматривала в письме розыгрыш. Я подошел к нему серьезно. Я не сомневался, что в Эндовере, как и было обещано, свершится убийство. Как вы знаете, так оно и вышло. Мне было ясно, что в тот момент никакими средствами нельзя было установить личность преступника. Единственный возможный для меня путь заключался в том, чтобы представить себе, какого типа личность могла на это пойти. Кое-какими данными я располагал. Письмо.., техника преступления.., личность убитой… Мне оставалось определить мотивы, вызвавшие преступления и появление письма.
— Жажда славы? — предположил Сислей.
— Все объясняется комплексом неполноценности, — сказала Тора Грей.
— Это, конечно, лежит на поверхности. Но при чем тут я? Почему Эркюль Пуаро? Куда большей славы можно добиться, посылая письма в Скотленд-Ярд. Еще пуще можно прославиться, послав их в газету. Возможно, газета не опубликовала бы первого письма, но после второго убийства Эй-би-си мог бы быть спокоен, что пресса прокричит о нем на всю страну. Зачем же ему Эркюль Пуаро? По какой-то личной причине? В письме подспудно звучала неприязнь к иностранцам, но не с такой силой, чтобы служить удовлетворительным объяснением. Затем пришло второе письмо, за которым последовало убийство Бетти Барнард в Бекс-хилле. Теперь стало несомненным то, что я подозревал и раньше: убийства будут продолжаться в алфавитном порядке. Однако этот факт, который решил проблему в глазах других, с моей точки зрения, по-прежнему оставлял основной вопрос без ответа. Зачем Эй-би-си понадобились эти убийства?