Я надорвал конверт (Пуаро на этот раз не упрекнул меня в неаккуратности) и извлек из него листок.
— Читайте, — сказал Пуаро. Я прочитал:
“Бедный мистер Пуаро!
Не очень-то вы разбираетесь в преступной жизни! Видать, постарели? Посмотрим, выйдет ли что-нибудь у вас на этот раз. Теперь все будет просто. Сирстон. 30-го. Попробуйте хоть что-нибудь сделать! А то, знаете ли, скучновато, когда все идет без сучка без задоринки.
Счастливой охоты. Вечно ваш Эй-би-си”.
— Сирстон, — воскликнул я и кинулся к нашему справочнику “Эй-би-си”. — Посмотрим, где это!
— Гастингс! — раздался резкий голос Пуаро, и я остановился. — Когда было написано письмо? На нем есть дата?
Я посмотрел на письмо, которое держал в руках.
— Написано двадцать седьмого, — сообщил я.
— Я вас правильно расслышал, Гастингс? Он назначил убийство на тридцатое?
— Да. Дайте-ка я посмотрю…
— Bon Dieu[35], Гастингс, до вас еще не дошло? Ведь сегодня тридцатое.
И Пуаро красноречивым жестом указал на календарь на стене. Чтобы убедиться, что он не ошибся, я схватился за сегодняшнюю газету.
— Но почему?.. Как?.. — забормотал я. Пуаро поднял надорванный конверт с пола. Вскрывая письмо, я заметил какую-то странность, связанную с адресом на конверте, но слишком торопился познакомиться с содержимым, чтобы долго вчитываться в адрес.
В те времена Пуаро проживал в здании под названием Уайт-хевен. Адрес гласил: “Мосье Эркюлю Пуаро. Уайт-хорс”, а в углу конверта было нацарапано:
“В Уайт-хорсе адресат не известен. В-Уйат-хорс-корте также не известен. Проверить Уайт-хевен”.
— Моn Dieu![36] — прошептал Пуаро. — Неужели даже случай помогает этому безумцу? Vite… vite…[37] Мы должны связаться со Скотленд-Ярдом.
Минуту спустя мы говорили по телефону с Кроумом. На этот раз известный своим самообладанием инспектор не сказал нам: “Вот как?” Вместо этого с его уст сорвалось приглушенное проклятие. Он выслушал нас и повесил трубку, с тем чтобы как можно скорее связаться с Сирстоном.
— C'est trop tard[38], — прошептал Пуаро.
— Это еще не известно, — возразил я, хотя и без большой надежды.
Пуаро посмотрел на часы.
— Двадцать минут одиннадцатого? До конца суток — час сорок минут. Вероятно ли, что Эй-би-си станет ждать так долго?
Я открыл железнодорожный справочник, который прежде снял с полки.
— Сирстон, Девоншир, — прочитал я, — двести четыре мили от Паддингтона. Население — шестьсот пятьдесят шесть человек. Маленький городишко. Нашего убийцу там непременно заметят.
— Даже если так, он успеет лишить жизни еще кого-то, — негромко сказал Пуаро. — Какие туда есть поезда? Думаю, поездом мы поспеем быстрее, чем машиной.
— В полночь отправляется поезд, который приходит в Ньютон-Эббот в шесть восемь, а в Сирстон — семь пятнадцать.
— Отправление с Паддингтона?
— Да, с Паддингтона.
— Этим поездом и поедем, Гастингс.
— У вас вряд ли будет время что-нибудь узнать до отъезда.
— Не все ли равно, когда мы узнаем плохие новости — сегодня вечером или завтра утром?
— Пожалуй, вы правы.
Я наскоро собрал чемодан, а Пуаро между тем еще раз позвонил в Скотленд-Ярд.
Через несколько минут он вошел в спальню и спросил:
— Mais qu'est-ce que vous faites la?[39]
— Я собрал для вас чемодан. Я думал сэкономить время.
— Vous eprouvez trop d'emotion[40], Гастингс. Это плохо сказывается на вашей аккуратности и сообразительности. Разве так складывают пальто? Посмотрите, что вы сделали с моей пижамой — если шампунь разольется, что с ней будет?
— Боже мой, Пуаро! — воскликнул я. — Дело идет о жизни и смерти. Какая разница, что случится с вашей пижамой?
— У вас нет чувства гармонии, Гастингс. Мы не можем уехать раньше, чем отойдет поезд, а уничтожение моей одежды ни в коей мере не поможет предотвратить преступление.
Решительно отобрав у меня чемодан, Пуаро сам занялся укладкой.
Он объяснил, что письмо и конверт мы должны взять с собой на вокзал. Там нас будет ждать кто-нибудь из Скотленд-Ярда.
Когда мы очутились на платформе, то первым человеком, которого мы увидели, был инспектор Кроум.
В ответ на вопрошающий взгляд Пуаро он сказал:
— Пока никаких новостей. Вся полиция поднята на ноги. Людей, чьи фамилии начинаются на букву “си”, по возможности оповещают по телефону. Какая-то надежда сохраняется. Где письмо? Пуаро отдал ему письмо. Кроум изучил письмо и чертыхнулся:
— Надо же, как не повезло! Само небо помогает убийце.
— Вы не думаете, что адрес перепутан намеренно? — спросил я.
Кроум покачал головой:
— Нет. У него свои правила, безумные правила, но он им подчиняется. Он честно нас предупреждает. Для него это важно. Это предмет его гордости. И вот что я думаю… Готов спорить, что он пьет виски “Уайт-хоре”.
— Ah, c'est ingenieux, cal![41] — сам того не желая, восхитился Пуаро. — Он пишет письмо, а бутылка стоит перед ним.
— Так часто случается, — сказал Кроум. — С каждым из нас такое бывало, мы бессознательно копировали то, что было у нас перед глазами. Он начал писать “Уайт”, а потом написал “хоре” вместо “хевен”.
Как выяснилось, инспектор ехал тем же поездом. — Даже если нам невероятно повезло и еще ничего не случилось, местом действия будет Сирстон. Наш убийца сейчас там или был там сегодня. Один из моих людей будет дежурить на телефоне до последней минуты на случай, если что-нибудь сообщат.
Когда поезд уже трогался, мы увидели, что по платформе бежит человек. Он поравнялся с окном инспектора и что-то прокричал.
Когда станция осталась позади, Пуаро и я бросились по коридору и постучали в дверь купе, где находился инспектор.
— Есть новости? — спросил Пуаро. Кроум спокойно ответил:
— Хуже некуда. Сэр Сирил Сислей только что был обнаружен с проломленным черепом.
Сэр Сирил Сислей, хотя имя его было не слишком известно широкой публике, был выдающейся личностью. В свое время он прославился как отоларинголог. Разбогатев и удалившись от дел, он посвятил себя своей главной страсти — собиранию китайского фарфора и керамики. Через несколько лет он унаследовал значительное состояние от своего престарелого дяди, смог с головой уйти в свое увлечение и был теперь владельцем одной из самых прославленных коллекций китайского искусства. Он был женат, но детей не имел, и жил в доме, который построил для себя у моря, а в Лондон приезжал лишь в редких случаях, например на какой-нибудь крупный аукцион. Не требовалось долго размышлять, чтобы сообразить, что его смерть, последовавшая за убийством молодой и хорошенькой Бетти Барнард, станет самой громкой газетной сенсацией города. То, что убийство случилось в августе, когда газетчикам туго приходится с материалом, усугубляло положение.
— Хорошо, — сказал Пуаро. — Возможно, гласность поможет там, где оказались бесплодными усилия отдельных лиц. Теперь вся страна будет искать Эй-би-си.
— Увы, — заметил я, — к этому он и стремится.
— Верно. Но тем не менее в этом таится его гибель. Обрадованный своими успехами, он может потерять осмотрительность… На это я и надеюсь — его опьянит собственная хитрость.
— Как все это странно, Пуаро! — воскликнул я, пораженный неожиданной мыслью. — Знаете ли вы, что над таким преступлением мы работаем впервые? Убийцы, с которыми мы раньше имели дело, действовали, так сказать, в кругу семьи!
— Вы совершенно правы, мой друг. До настоящего времени нам на долю всегда выпадало смотреть на преступление изнутри. Для нас важна была история жертвы. Существенны были вопросы: “Кто выиграл от убийства? Какие возможности были у окружающих, чтобы совершить преступление?” Мы всегда сталкивались с crime intime[42]. На этот раз впервые в истории нашей дружбы перед нами хладнокровное, обезличенное преступление — убийство, пришедшее из внешнего мира.
Я содрогнулся.
— Это ужасно…
— Да. С самого начала, когда я прочитал первое письмо, я почувствовал, что в нем есть что-то не правильное, аномальное…
Пуаро нетерпеливо махнул рукой:
— Нельзя давать волю собственным нервам… Это преступление ничуть не хуже любого другого…
— Но.., но…
— Разве хуже лишить жизни постороннего, чем убить кого-то, кто вам близок и дорог, — кого-то, кто, может быть, верит в вас?
— Хуже, потому что это безумие…
— Нет, Гастингс. Не хуже. Только труднее.
— Нет-нет. Я не согласен с вами. Это намного страшнее.
Эркюль Пуаро задумчиво произнес:
— Безумие должно облегчить нам работу. Преступление, совершенное умным и уравновешенным убийцей, было бы значительно сложнее. В этом деле, если бы только удалось нащупать идею… В этой алфавитной истории есть какое-то несоответствие. Если бы я понял, в чем идея преступления, все стало бы просто и ясно…
Пуаро вздохнул и покачал головой:
— Этим преступлениям надо положить конец. Еще немного, и я доберусь до истины… Пойдите поспите, Гастингс. Завтра у нас много дел.
Глава 15
Глава 16
— Читайте, — сказал Пуаро. Я прочитал:
“Бедный мистер Пуаро!
Не очень-то вы разбираетесь в преступной жизни! Видать, постарели? Посмотрим, выйдет ли что-нибудь у вас на этот раз. Теперь все будет просто. Сирстон. 30-го. Попробуйте хоть что-нибудь сделать! А то, знаете ли, скучновато, когда все идет без сучка без задоринки.
Счастливой охоты. Вечно ваш Эй-би-си”.
— Сирстон, — воскликнул я и кинулся к нашему справочнику “Эй-би-си”. — Посмотрим, где это!
— Гастингс! — раздался резкий голос Пуаро, и я остановился. — Когда было написано письмо? На нем есть дата?
Я посмотрел на письмо, которое держал в руках.
— Написано двадцать седьмого, — сообщил я.
— Я вас правильно расслышал, Гастингс? Он назначил убийство на тридцатое?
— Да. Дайте-ка я посмотрю…
— Bon Dieu[35], Гастингс, до вас еще не дошло? Ведь сегодня тридцатое.
И Пуаро красноречивым жестом указал на календарь на стене. Чтобы убедиться, что он не ошибся, я схватился за сегодняшнюю газету.
— Но почему?.. Как?.. — забормотал я. Пуаро поднял надорванный конверт с пола. Вскрывая письмо, я заметил какую-то странность, связанную с адресом на конверте, но слишком торопился познакомиться с содержимым, чтобы долго вчитываться в адрес.
В те времена Пуаро проживал в здании под названием Уайт-хевен. Адрес гласил: “Мосье Эркюлю Пуаро. Уайт-хорс”, а в углу конверта было нацарапано:
“В Уайт-хорсе адресат не известен. В-Уйат-хорс-корте также не известен. Проверить Уайт-хевен”.
— Моn Dieu![36] — прошептал Пуаро. — Неужели даже случай помогает этому безумцу? Vite… vite…[37] Мы должны связаться со Скотленд-Ярдом.
Минуту спустя мы говорили по телефону с Кроумом. На этот раз известный своим самообладанием инспектор не сказал нам: “Вот как?” Вместо этого с его уст сорвалось приглушенное проклятие. Он выслушал нас и повесил трубку, с тем чтобы как можно скорее связаться с Сирстоном.
— C'est trop tard[38], — прошептал Пуаро.
— Это еще не известно, — возразил я, хотя и без большой надежды.
Пуаро посмотрел на часы.
— Двадцать минут одиннадцатого? До конца суток — час сорок минут. Вероятно ли, что Эй-би-си станет ждать так долго?
Я открыл железнодорожный справочник, который прежде снял с полки.
— Сирстон, Девоншир, — прочитал я, — двести четыре мили от Паддингтона. Население — шестьсот пятьдесят шесть человек. Маленький городишко. Нашего убийцу там непременно заметят.
— Даже если так, он успеет лишить жизни еще кого-то, — негромко сказал Пуаро. — Какие туда есть поезда? Думаю, поездом мы поспеем быстрее, чем машиной.
— В полночь отправляется поезд, который приходит в Ньютон-Эббот в шесть восемь, а в Сирстон — семь пятнадцать.
— Отправление с Паддингтона?
— Да, с Паддингтона.
— Этим поездом и поедем, Гастингс.
— У вас вряд ли будет время что-нибудь узнать до отъезда.
— Не все ли равно, когда мы узнаем плохие новости — сегодня вечером или завтра утром?
— Пожалуй, вы правы.
Я наскоро собрал чемодан, а Пуаро между тем еще раз позвонил в Скотленд-Ярд.
Через несколько минут он вошел в спальню и спросил:
— Mais qu'est-ce que vous faites la?[39]
— Я собрал для вас чемодан. Я думал сэкономить время.
— Vous eprouvez trop d'emotion[40], Гастингс. Это плохо сказывается на вашей аккуратности и сообразительности. Разве так складывают пальто? Посмотрите, что вы сделали с моей пижамой — если шампунь разольется, что с ней будет?
— Боже мой, Пуаро! — воскликнул я. — Дело идет о жизни и смерти. Какая разница, что случится с вашей пижамой?
— У вас нет чувства гармонии, Гастингс. Мы не можем уехать раньше, чем отойдет поезд, а уничтожение моей одежды ни в коей мере не поможет предотвратить преступление.
Решительно отобрав у меня чемодан, Пуаро сам занялся укладкой.
Он объяснил, что письмо и конверт мы должны взять с собой на вокзал. Там нас будет ждать кто-нибудь из Скотленд-Ярда.
Когда мы очутились на платформе, то первым человеком, которого мы увидели, был инспектор Кроум.
В ответ на вопрошающий взгляд Пуаро он сказал:
— Пока никаких новостей. Вся полиция поднята на ноги. Людей, чьи фамилии начинаются на букву “си”, по возможности оповещают по телефону. Какая-то надежда сохраняется. Где письмо? Пуаро отдал ему письмо. Кроум изучил письмо и чертыхнулся:
— Надо же, как не повезло! Само небо помогает убийце.
— Вы не думаете, что адрес перепутан намеренно? — спросил я.
Кроум покачал головой:
— Нет. У него свои правила, безумные правила, но он им подчиняется. Он честно нас предупреждает. Для него это важно. Это предмет его гордости. И вот что я думаю… Готов спорить, что он пьет виски “Уайт-хоре”.
— Ah, c'est ingenieux, cal![41] — сам того не желая, восхитился Пуаро. — Он пишет письмо, а бутылка стоит перед ним.
— Так часто случается, — сказал Кроум. — С каждым из нас такое бывало, мы бессознательно копировали то, что было у нас перед глазами. Он начал писать “Уайт”, а потом написал “хоре” вместо “хевен”.
Как выяснилось, инспектор ехал тем же поездом. — Даже если нам невероятно повезло и еще ничего не случилось, местом действия будет Сирстон. Наш убийца сейчас там или был там сегодня. Один из моих людей будет дежурить на телефоне до последней минуты на случай, если что-нибудь сообщат.
Когда поезд уже трогался, мы увидели, что по платформе бежит человек. Он поравнялся с окном инспектора и что-то прокричал.
Когда станция осталась позади, Пуаро и я бросились по коридору и постучали в дверь купе, где находился инспектор.
— Есть новости? — спросил Пуаро. Кроум спокойно ответил:
— Хуже некуда. Сэр Сирил Сислей только что был обнаружен с проломленным черепом.
Сэр Сирил Сислей, хотя имя его было не слишком известно широкой публике, был выдающейся личностью. В свое время он прославился как отоларинголог. Разбогатев и удалившись от дел, он посвятил себя своей главной страсти — собиранию китайского фарфора и керамики. Через несколько лет он унаследовал значительное состояние от своего престарелого дяди, смог с головой уйти в свое увлечение и был теперь владельцем одной из самых прославленных коллекций китайского искусства. Он был женат, но детей не имел, и жил в доме, который построил для себя у моря, а в Лондон приезжал лишь в редких случаях, например на какой-нибудь крупный аукцион. Не требовалось долго размышлять, чтобы сообразить, что его смерть, последовавшая за убийством молодой и хорошенькой Бетти Барнард, станет самой громкой газетной сенсацией города. То, что убийство случилось в августе, когда газетчикам туго приходится с материалом, усугубляло положение.
— Хорошо, — сказал Пуаро. — Возможно, гласность поможет там, где оказались бесплодными усилия отдельных лиц. Теперь вся страна будет искать Эй-би-си.
— Увы, — заметил я, — к этому он и стремится.
— Верно. Но тем не менее в этом таится его гибель. Обрадованный своими успехами, он может потерять осмотрительность… На это я и надеюсь — его опьянит собственная хитрость.
— Как все это странно, Пуаро! — воскликнул я, пораженный неожиданной мыслью. — Знаете ли вы, что над таким преступлением мы работаем впервые? Убийцы, с которыми мы раньше имели дело, действовали, так сказать, в кругу семьи!
— Вы совершенно правы, мой друг. До настоящего времени нам на долю всегда выпадало смотреть на преступление изнутри. Для нас важна была история жертвы. Существенны были вопросы: “Кто выиграл от убийства? Какие возможности были у окружающих, чтобы совершить преступление?” Мы всегда сталкивались с crime intime[42]. На этот раз впервые в истории нашей дружбы перед нами хладнокровное, обезличенное преступление — убийство, пришедшее из внешнего мира.
Я содрогнулся.
— Это ужасно…
— Да. С самого начала, когда я прочитал первое письмо, я почувствовал, что в нем есть что-то не правильное, аномальное…
Пуаро нетерпеливо махнул рукой:
— Нельзя давать волю собственным нервам… Это преступление ничуть не хуже любого другого…
— Но.., но…
— Разве хуже лишить жизни постороннего, чем убить кого-то, кто вам близок и дорог, — кого-то, кто, может быть, верит в вас?
— Хуже, потому что это безумие…
— Нет, Гастингс. Не хуже. Только труднее.
— Нет-нет. Я не согласен с вами. Это намного страшнее.
Эркюль Пуаро задумчиво произнес:
— Безумие должно облегчить нам работу. Преступление, совершенное умным и уравновешенным убийцей, было бы значительно сложнее. В этом деле, если бы только удалось нащупать идею… В этой алфавитной истории есть какое-то несоответствие. Если бы я понял, в чем идея преступления, все стало бы просто и ясно…
Пуаро вздохнул и покачал головой:
— Этим преступлениям надо положить конец. Еще немного, и я доберусь до истины… Пойдите поспите, Гастингс. Завтра у нас много дел.
Глава 15
Сэр Сирил Сислей
Сирстон, расположенный между Брингсхемом, с одной стороны, и Пейнтоном и Торки — с другой, находится примерно посредине дуги, образующей залив Тордей. Еще лет десять назад на этом месте были площадки для гольфа, а за ними начиналась спускающаяся к морю полоса зелени, среди которой стояло два-три сельских домика — единственные следы присутствия человека. Однако в последние годы между Сирстоном и Пейнтоном развернулось строительство, и вдоль береговой линии там и сям стоят маленькие домики и дачи и вьются новые дороги.
Сэр Сирил Сислей в свое время приобрел участок размером примерно в два акра с видом на море. Дом он построил на современный лад — приятный для глаза белый прямоугольник. Если не считать двух больших галерей, где помещалась его коллекция, дом был невелик.
Мы приехали около восьми утра. Местный полицейский встретил нас на станции и ввел в курс дела.
Как выяснилось, сэр Сирил Сислей имел обыкновение каждый вечер прогуливаться после ужина. Когда в самом начале двенадцатого к нему в дом позвонили из полиции, то убедились, что он еще не вернулся. Поскольку его прогулка всегда проходила по одному и тому же маршруту, поисковая партия вскоре обнаружила тело. Смерть наступила от удара тяжелым орудием по затылку. На теле обложкой вверх лежал открытый справочник “Эй-би-си”.
В Кумсайде, как назывался дом Сислея, мы оказались около восьми. Дверь открыл пожилой дворецкий, дрожащие руки и огорченное лицо которого показывали, как потрясла его эта трагедия.
— Доброе утро, Доверил, — сказал полицейский.
— Доброе утро, мистер Вэллс.
— Эти джентльмены из Лондона, Деверил.
— Сюда, джентльмены. — Дворецкий провел нас в продолговатую столовую, где был накрыт завтрак. — Сейчас я позову мистера Франклина.
Минуту спустя в столовую вошел крупный блондин с загорелым лицом.
Это был Франклин Сислей, единственный брат покойного.
Он держал себя уверенно, как человек, привыкший сталкиваться с неожиданностями.
— Доброе утро, джентльмены.
Инспектор Уэллс познакомил нас:
— Это инспектор Кроум из уголовной полиции, мистер Эркюль Пуаро и.., э.., капитан Гайтер.
— Гастингс, — холодно поправил я его. Франклин Сислей по очереди пожал нам руки, причем каждое рукопожатие сопровождалось внимательным взглядом.
— Не угодно ли позавтракать? — спросил он. — Мы можем обсудить ситуацию за столом.
Поскольку голосов протеста не раздалось, мы вскоре отдали дань превосходной яичнице с ветчиной и кофе.
— Перейдем к делу, — сказал Франклин Сислей. — Вчера вечером инспектор Вэллс в общих чертах обрисовал мне ситуацию, хотя, должен сказать, это одна из самых фантастических историй, какие я когда-либо слышал. Должен ли я действительно считать, инспектор Кроум, что мой несчастный брат стал жертвой маньяка-убийцы, что это уже третье такое убийство и что в каждом случае рядом с телом жертвы находился железнодорожный справочник “Эй-би-си”?
— Все обстоит именно так, мистер Сислей.
— Но почему? Какую выгоду можно извлечь из такого преступления — даже при самом больном воображении?
Пуаро одобрительно кивнул головой.
— Вы уловили самую суть, мистер Сислей, — сказал он.
— На этом этапе расследования вряд ли стоит искать мотивы, мистер Сислей, — сказал инспектор Кроум. — Это проблема для психиатра, хотя я должен сказать, что у меня есть некоторый опыт расследования преступлений на почве безумия и что их мотивы обычно совершенно неадекватны. Мотивом может быть желание самоутвердиться, вызвать шумиху, — словом, из нуля стать чем-то.
— Это правда, мосье Пуаро?
Сислей, казалось, не мог поверить в это. Его обращение к старому бельгийцу было не слишком приятно для инспектора Кроума, который сразу нахмурился.
— Совершеннейшая правда, — ответил мой друг.
— Ну, так или иначе, подобному субъекту не удастся долго скрываться, — задумчиво сказал Сислей.
— Vous croyez? Но они, ces gens-la[43], очень хитры! Имейте в виду: у таких людей обычно совершенно неприметная наружность, они принадлежат к тем, кого не замечают, игнорируют, над кем потешаются!
— Вы позволите выяснить у вас несколько подробностей, мистер Сислей? — вступил в разговор Кроум.
— Конечно.
— Я понимаю так, что вчера ваш брат был в обычном состоянии и расположении духа. Он не получал неожиданных писем? Ничего его не огорчило?
— Нет. Я сказал бы, что он был таким, как всегда.
— Он не огорчался, не расстраивался?
— Простите, инспектор, но этого я не говорил. Мой бедный брат почти всегда был огорчен и расстроен.
— По какой причине?
— Вы, возможно, не знаете, что моя невестка, леди Сислей, очень тяжело больна. Между нами, она страдает от неизлечимого рака и долго не проживет. Ее болезнь страшно угнетает моего брата. Сам я лишь недавно вернулся с Востока и был поражен тем, как он переменился.
В разговор вмешался Пуаро.
— Предположим, мистер Сислей, что вашего брата нашли бы у подножия скалы застреленным и рядом с ним валялся бы револьвер. О чем бы вы подумали в первую очередь?
— Откровенно говоря, я решил бы, что это самоубийство, — сказал Сислей.
— Encore![44] — воскликнул Пуаро.
— В каком смысле?
— Некий факт повторяется снова и снова. Но это несущественно.
— Так или иначе, это не самоубийство, — сказал Кроум с долей нетерпения. — Насколько мне известно, мистер Сислей, у вашего брата была привычка выходить вечером на прогулку?
— Совершенно верно.
— Каждый вечер?
— Ну, если только не лил дождь.
— И все в доме знали об этой привычке?
— Конечно.
— А посторонние?
— Не знаю, кого вы имеете в виду под посторонними. Садовник мог знать об этом, а мог и не знать. Я не уверен.
— А в поселке?
— Строго говоря, у нас здесь нет поселка. В Сирстон Феррерс есть почтовое отделение и несколько коттеджей, но ни магазинов, ни поселка как такового нет.
— Значит, если бы у дома появился незнакомец, его бы сразу же заметили?
— Напротив! В августе эти места кишат приезжими. Они каждый день прибывают сюда из Бригсхема, Торки и Пейнтона на машинах, в автобусах и пешком. Броуд-сендс, находящийся в той стороне, — очень популярный пляж, то же касается и Элбери-Коув — это хорошо известный уголок, и там часто устраивают пикники. И очень жаль! Вы не можете себе представить, как хороши здешние места в июне и в начале июля.
— Так вы думаете, посторонний остался бы незамеченным?
— Его бы заметили, только если бы он выглядел.., э.., как ненормальный.
— Этот человек так не выглядит, — сказал Кроум с уверенностью. — Вы понимаете, к чему я веду, мистер Сислей. По-видимому, убийца заблаговременно обследовал местность и обнаружил, что у вашего брата есть обыкновение выходить на вечернюю прогулку. Кстати, вчера, как я понимаю, никакие чужие люди к дому не подходили и повидать сэра Сирила не пытались.
— Насколько я знаю, нет. Давайте спросим Деверила.
Он позвонил в колокольчик и повторил вопрос дворецкому.
— Нет, сэр, никто к сэру Сирилу не приходил. И я никого не заметил рядом с домом. Горничные тоже никого не видели — я их спрашивал.
Выждав мгновение, дворецкий спросил:
— Это все, сэр?
— Да, Деверил, можете идти. Дворецкий удалился, в дверях дав дорогу молодой женщине.
Когда она вошла, Франклин Сислей встал.
— Это мисс Грей, джентльмены. Секретарша моего брата.
Необычная скандинавская внешность этой блондинки сразу приковала к себе мое внимание. У нее были почти бесцветные пепельные волосы, светло-серые глаза и румянец на матовом лице, какой часто бывает у норвежек и шведок. Ей было лет 27, и она показалась мне столь же деловитой, сколь и приятной на вид.
— Я могу быть чем-то полезна? — спросила мисс Грей, садясь.
Сислей подал ей чашку кофе, но от завтрака она отказалась.
— Это вы разбирали корреспонденцию сэра Сирила? — спросил Пуаро.
— Да, я.
— Скажите, он никогда не получал писем за подписью Эй-би-си?
— Эй-би-си? — Она покачала головой. — Нет, уверена, что не получал.
— Он не говорил вам, что во время вечерних прогулок видел кого-то постороннего?
— Нет, ничего похожего он не говорил.
— А вы сами посторонних не замечали?
— Таких, чтобы околачивались у дома, — нет. Конечно, в это время года рядом с домом всегда кто-нибудь есть. Часто приходится видеть людей, которые с бесцельным видом прогуливаются по площадкам для гольфа или спускаются по тропинке к морю. К тому же практически всех, кого в это время года приходится встречать, видишь впервые.
Пуаро задумчиво кивнул.
Инспектор Кроум попросил, чтобы ему показали, где сэр Сирил совершал вечернюю прогулку. Франклин Сислей провел нас через дверь в сад, а мисс Грей пошла вместе с нами.
Мы с ней немного отстали от других.
— Для вас это, наверное, страшное потрясение, — сказал я.
— В это невозможно поверить. Я вчера уже легла спать, когда позвонили из полиции. Я услышала голоса внизу, потом спустилась и спросила, в чем дело. Доверил и мистер Сислей как раз отправлялись на поиски с фонарями.
— В какое время сэр Сирил обычно возвращался с прогулки?
— Примерно без четверти десять. Он обычно входил через боковую дверь и иногда сразу ложился спать, а иногда шел в галерею, где хранится его коллекция. Вот почему, если бы из полиции не позвонили, его бы не хватились до утра, когда сюда явились полицейские.
— Вероятно, его жена потрясена?
— Большую часть времени леди Сислей находится под действием морфия. Думаю, что она в слишком оглушенном состоянии, чтобы понимать, что творится вокруг нее.
Мы вышли из садовой калитки на площадку для гольфа. Перейдя ее наискосок, мы по лесенке перебрались через живую изгородь и оказались на круто уходящей вверх, извилистой дорожке.
— Эта тропа ведет к Элбери-Коув, — объяснил Франклин Сислей. — Но два года назад соорудили новую дорогу, ведущую от шоссе к Броудсендсу и дальше к Келбери, так что по этой дороге теперь практически никто не ходит.
Мы пошли вниз. Там дорожка переходила в тропку, спускавшуюся среди папоротников и терновых кустов к морю. Неожиданно мы очутились на зеленом склоне, с которого было видно море и пляж, покрытый белой галькой. Над морем шла полоса темно-зеленых деревьев. Пейзаж был восхитителен: игра цветов — белого, темно-зеленого, сапфирно-синего.
— Какая прелесть! — воскликнул я. Сислей откликнулся на мои слова:
— Ну конечно! Зачем людям ехать отсюда за границу, на Ривьеру? В свое время я объехал весь мир и, клянусь Богом, никогда не видел ничего прекрасней.
Потом, словно устыдившись своего энтузиазма, он произнес уже более деловитым тоном:
— Это и есть маршрут, по которому вечерами гулял мой брат. Он доходил досюда, потом возвращался на тропинку, но поворачивал уже направо, а не налево, и, миновав ферму, пересекал поле и оказывался дома.
Мы продолжали наш путь, пока не дошли до изгороди на полпути через поле — здесь и было обнаружено тело.
Кроум кивнул.
— Дело немудреное. Убийца стоял здесь, в тени. Ваш брат, наверное, так ничего и не заметил, пока не был нанесен удар.
Девушка рядом со мной вздрогнула.
Франклин присвистнул и сказал:
— Держитесь, Тора. Это ужасно, но надо смотреть правде в глаза.
Тора — это имя подходило девушке.
Мы вернулись к дому, куда перенесли тело после того, как оно было сфотографировано.
Когда мы поднимались по широкой лестнице, из комнаты вышел врач с черным саквояжем в руке.
— Что скажете, доктор? — осведомился Сислей.
Доктор покачал головой:
— Случай несложный. Я приберегу медицинские детали до предварительного судебного разбирательства. В любом случае покойный не страдал. Смерть, видимо, была мгновенной.
Доктор двинулся дальше.
— Пойду проведаю леди Сислей.
Из комнаты в конце коридора вышла сиделка, и доктор присоединился к ней.
Мы вошли в комнату, из которой только что вышел врач.
Я не стал там задерживаться. Когда я вышел, Тора Грей все еще стояла на лестничной площадке.
На ее лице застыло странное, испуганное выражение.
— Мисс Грей… — Я оборвал фразу. — Что случилось?
Она посмотрела на меня.
— Я думала о букве “ди”, — сказала она.
— О букве “ди”? — непонимающе посмотрел я на нее.
— Да, о следующей жертве. Надо что-то предпринять. Убийцу надо остановить.
Сислей вышел из комнаты вслед за мной. Он спросил:
— Что надо остановить, Тора?
— Эти ужасные убийства.
— Да, — сказал он, решительно выставив вперед подбородок. — Надо бы поговорить с мосье Пуаро… Справится ли Кроум? — внезапно выпалил он.
Я ответил, что Кроума считают очень дельным полицейским.
В моем голосе, возможно, не было должного энтузиазма.
— Он чертовски самоуверен, — сказал Сислей. — Держит себя так, словно все знает… А что он знает? Ничего, насколько я мог понять.
Минуту Сислей помолчал. Потом он сказал:
— Мосье Пуаро — вот на кого денег не жалко. У меня есть план. Но мы обсудим его позже.
Сислей прошел в конец коридора и постучал в ту дверь, за которой скрылся доктор.
Я на мгновение задержался. Девушка смотрела перед собой застывшим взглядом.
— О чем вы думаете, мисс Грей?
Она повернулась ко мне:
— Хотела бы я знать, где он сейчас… Я имею в виду убийцу. Не прошло и двенадцати часов с момента преступления… Ах, неужели не существует ясновидящих, которые могли бы определить, где он сейчас и что делает…
— Полиция его ищет, — сказал я. Мои заурядные слова расколдовали Тору Грей, и она взяла себя в руки.
— Да, — кивнула она. — Конечно. Она спустилась по лестнице. А я постоял наверху, повторяя ее слова про себя. Эй-би-си… Где он теперь?
Сэр Сирил Сислей в свое время приобрел участок размером примерно в два акра с видом на море. Дом он построил на современный лад — приятный для глаза белый прямоугольник. Если не считать двух больших галерей, где помещалась его коллекция, дом был невелик.
Мы приехали около восьми утра. Местный полицейский встретил нас на станции и ввел в курс дела.
Как выяснилось, сэр Сирил Сислей имел обыкновение каждый вечер прогуливаться после ужина. Когда в самом начале двенадцатого к нему в дом позвонили из полиции, то убедились, что он еще не вернулся. Поскольку его прогулка всегда проходила по одному и тому же маршруту, поисковая партия вскоре обнаружила тело. Смерть наступила от удара тяжелым орудием по затылку. На теле обложкой вверх лежал открытый справочник “Эй-би-си”.
В Кумсайде, как назывался дом Сислея, мы оказались около восьми. Дверь открыл пожилой дворецкий, дрожащие руки и огорченное лицо которого показывали, как потрясла его эта трагедия.
— Доброе утро, Доверил, — сказал полицейский.
— Доброе утро, мистер Вэллс.
— Эти джентльмены из Лондона, Деверил.
— Сюда, джентльмены. — Дворецкий провел нас в продолговатую столовую, где был накрыт завтрак. — Сейчас я позову мистера Франклина.
Минуту спустя в столовую вошел крупный блондин с загорелым лицом.
Это был Франклин Сислей, единственный брат покойного.
Он держал себя уверенно, как человек, привыкший сталкиваться с неожиданностями.
— Доброе утро, джентльмены.
Инспектор Уэллс познакомил нас:
— Это инспектор Кроум из уголовной полиции, мистер Эркюль Пуаро и.., э.., капитан Гайтер.
— Гастингс, — холодно поправил я его. Франклин Сислей по очереди пожал нам руки, причем каждое рукопожатие сопровождалось внимательным взглядом.
— Не угодно ли позавтракать? — спросил он. — Мы можем обсудить ситуацию за столом.
Поскольку голосов протеста не раздалось, мы вскоре отдали дань превосходной яичнице с ветчиной и кофе.
— Перейдем к делу, — сказал Франклин Сислей. — Вчера вечером инспектор Вэллс в общих чертах обрисовал мне ситуацию, хотя, должен сказать, это одна из самых фантастических историй, какие я когда-либо слышал. Должен ли я действительно считать, инспектор Кроум, что мой несчастный брат стал жертвой маньяка-убийцы, что это уже третье такое убийство и что в каждом случае рядом с телом жертвы находился железнодорожный справочник “Эй-би-си”?
— Все обстоит именно так, мистер Сислей.
— Но почему? Какую выгоду можно извлечь из такого преступления — даже при самом больном воображении?
Пуаро одобрительно кивнул головой.
— Вы уловили самую суть, мистер Сислей, — сказал он.
— На этом этапе расследования вряд ли стоит искать мотивы, мистер Сислей, — сказал инспектор Кроум. — Это проблема для психиатра, хотя я должен сказать, что у меня есть некоторый опыт расследования преступлений на почве безумия и что их мотивы обычно совершенно неадекватны. Мотивом может быть желание самоутвердиться, вызвать шумиху, — словом, из нуля стать чем-то.
— Это правда, мосье Пуаро?
Сислей, казалось, не мог поверить в это. Его обращение к старому бельгийцу было не слишком приятно для инспектора Кроума, который сразу нахмурился.
— Совершеннейшая правда, — ответил мой друг.
— Ну, так или иначе, подобному субъекту не удастся долго скрываться, — задумчиво сказал Сислей.
— Vous croyez? Но они, ces gens-la[43], очень хитры! Имейте в виду: у таких людей обычно совершенно неприметная наружность, они принадлежат к тем, кого не замечают, игнорируют, над кем потешаются!
— Вы позволите выяснить у вас несколько подробностей, мистер Сислей? — вступил в разговор Кроум.
— Конечно.
— Я понимаю так, что вчера ваш брат был в обычном состоянии и расположении духа. Он не получал неожиданных писем? Ничего его не огорчило?
— Нет. Я сказал бы, что он был таким, как всегда.
— Он не огорчался, не расстраивался?
— Простите, инспектор, но этого я не говорил. Мой бедный брат почти всегда был огорчен и расстроен.
— По какой причине?
— Вы, возможно, не знаете, что моя невестка, леди Сислей, очень тяжело больна. Между нами, она страдает от неизлечимого рака и долго не проживет. Ее болезнь страшно угнетает моего брата. Сам я лишь недавно вернулся с Востока и был поражен тем, как он переменился.
В разговор вмешался Пуаро.
— Предположим, мистер Сислей, что вашего брата нашли бы у подножия скалы застреленным и рядом с ним валялся бы револьвер. О чем бы вы подумали в первую очередь?
— Откровенно говоря, я решил бы, что это самоубийство, — сказал Сислей.
— Encore![44] — воскликнул Пуаро.
— В каком смысле?
— Некий факт повторяется снова и снова. Но это несущественно.
— Так или иначе, это не самоубийство, — сказал Кроум с долей нетерпения. — Насколько мне известно, мистер Сислей, у вашего брата была привычка выходить вечером на прогулку?
— Совершенно верно.
— Каждый вечер?
— Ну, если только не лил дождь.
— И все в доме знали об этой привычке?
— Конечно.
— А посторонние?
— Не знаю, кого вы имеете в виду под посторонними. Садовник мог знать об этом, а мог и не знать. Я не уверен.
— А в поселке?
— Строго говоря, у нас здесь нет поселка. В Сирстон Феррерс есть почтовое отделение и несколько коттеджей, но ни магазинов, ни поселка как такового нет.
— Значит, если бы у дома появился незнакомец, его бы сразу же заметили?
— Напротив! В августе эти места кишат приезжими. Они каждый день прибывают сюда из Бригсхема, Торки и Пейнтона на машинах, в автобусах и пешком. Броуд-сендс, находящийся в той стороне, — очень популярный пляж, то же касается и Элбери-Коув — это хорошо известный уголок, и там часто устраивают пикники. И очень жаль! Вы не можете себе представить, как хороши здешние места в июне и в начале июля.
— Так вы думаете, посторонний остался бы незамеченным?
— Его бы заметили, только если бы он выглядел.., э.., как ненормальный.
— Этот человек так не выглядит, — сказал Кроум с уверенностью. — Вы понимаете, к чему я веду, мистер Сислей. По-видимому, убийца заблаговременно обследовал местность и обнаружил, что у вашего брата есть обыкновение выходить на вечернюю прогулку. Кстати, вчера, как я понимаю, никакие чужие люди к дому не подходили и повидать сэра Сирила не пытались.
— Насколько я знаю, нет. Давайте спросим Деверила.
Он позвонил в колокольчик и повторил вопрос дворецкому.
— Нет, сэр, никто к сэру Сирилу не приходил. И я никого не заметил рядом с домом. Горничные тоже никого не видели — я их спрашивал.
Выждав мгновение, дворецкий спросил:
— Это все, сэр?
— Да, Деверил, можете идти. Дворецкий удалился, в дверях дав дорогу молодой женщине.
Когда она вошла, Франклин Сислей встал.
— Это мисс Грей, джентльмены. Секретарша моего брата.
Необычная скандинавская внешность этой блондинки сразу приковала к себе мое внимание. У нее были почти бесцветные пепельные волосы, светло-серые глаза и румянец на матовом лице, какой часто бывает у норвежек и шведок. Ей было лет 27, и она показалась мне столь же деловитой, сколь и приятной на вид.
— Я могу быть чем-то полезна? — спросила мисс Грей, садясь.
Сислей подал ей чашку кофе, но от завтрака она отказалась.
— Это вы разбирали корреспонденцию сэра Сирила? — спросил Пуаро.
— Да, я.
— Скажите, он никогда не получал писем за подписью Эй-би-си?
— Эй-би-си? — Она покачала головой. — Нет, уверена, что не получал.
— Он не говорил вам, что во время вечерних прогулок видел кого-то постороннего?
— Нет, ничего похожего он не говорил.
— А вы сами посторонних не замечали?
— Таких, чтобы околачивались у дома, — нет. Конечно, в это время года рядом с домом всегда кто-нибудь есть. Часто приходится видеть людей, которые с бесцельным видом прогуливаются по площадкам для гольфа или спускаются по тропинке к морю. К тому же практически всех, кого в это время года приходится встречать, видишь впервые.
Пуаро задумчиво кивнул.
Инспектор Кроум попросил, чтобы ему показали, где сэр Сирил совершал вечернюю прогулку. Франклин Сислей провел нас через дверь в сад, а мисс Грей пошла вместе с нами.
Мы с ней немного отстали от других.
— Для вас это, наверное, страшное потрясение, — сказал я.
— В это невозможно поверить. Я вчера уже легла спать, когда позвонили из полиции. Я услышала голоса внизу, потом спустилась и спросила, в чем дело. Доверил и мистер Сислей как раз отправлялись на поиски с фонарями.
— В какое время сэр Сирил обычно возвращался с прогулки?
— Примерно без четверти десять. Он обычно входил через боковую дверь и иногда сразу ложился спать, а иногда шел в галерею, где хранится его коллекция. Вот почему, если бы из полиции не позвонили, его бы не хватились до утра, когда сюда явились полицейские.
— Вероятно, его жена потрясена?
— Большую часть времени леди Сислей находится под действием морфия. Думаю, что она в слишком оглушенном состоянии, чтобы понимать, что творится вокруг нее.
Мы вышли из садовой калитки на площадку для гольфа. Перейдя ее наискосок, мы по лесенке перебрались через живую изгородь и оказались на круто уходящей вверх, извилистой дорожке.
— Эта тропа ведет к Элбери-Коув, — объяснил Франклин Сислей. — Но два года назад соорудили новую дорогу, ведущую от шоссе к Броудсендсу и дальше к Келбери, так что по этой дороге теперь практически никто не ходит.
Мы пошли вниз. Там дорожка переходила в тропку, спускавшуюся среди папоротников и терновых кустов к морю. Неожиданно мы очутились на зеленом склоне, с которого было видно море и пляж, покрытый белой галькой. Над морем шла полоса темно-зеленых деревьев. Пейзаж был восхитителен: игра цветов — белого, темно-зеленого, сапфирно-синего.
— Какая прелесть! — воскликнул я. Сислей откликнулся на мои слова:
— Ну конечно! Зачем людям ехать отсюда за границу, на Ривьеру? В свое время я объехал весь мир и, клянусь Богом, никогда не видел ничего прекрасней.
Потом, словно устыдившись своего энтузиазма, он произнес уже более деловитым тоном:
— Это и есть маршрут, по которому вечерами гулял мой брат. Он доходил досюда, потом возвращался на тропинку, но поворачивал уже направо, а не налево, и, миновав ферму, пересекал поле и оказывался дома.
Мы продолжали наш путь, пока не дошли до изгороди на полпути через поле — здесь и было обнаружено тело.
Кроум кивнул.
— Дело немудреное. Убийца стоял здесь, в тени. Ваш брат, наверное, так ничего и не заметил, пока не был нанесен удар.
Девушка рядом со мной вздрогнула.
Франклин присвистнул и сказал:
— Держитесь, Тора. Это ужасно, но надо смотреть правде в глаза.
Тора — это имя подходило девушке.
Мы вернулись к дому, куда перенесли тело после того, как оно было сфотографировано.
Когда мы поднимались по широкой лестнице, из комнаты вышел врач с черным саквояжем в руке.
— Что скажете, доктор? — осведомился Сислей.
Доктор покачал головой:
— Случай несложный. Я приберегу медицинские детали до предварительного судебного разбирательства. В любом случае покойный не страдал. Смерть, видимо, была мгновенной.
Доктор двинулся дальше.
— Пойду проведаю леди Сислей.
Из комнаты в конце коридора вышла сиделка, и доктор присоединился к ней.
Мы вошли в комнату, из которой только что вышел врач.
Я не стал там задерживаться. Когда я вышел, Тора Грей все еще стояла на лестничной площадке.
На ее лице застыло странное, испуганное выражение.
— Мисс Грей… — Я оборвал фразу. — Что случилось?
Она посмотрела на меня.
— Я думала о букве “ди”, — сказала она.
— О букве “ди”? — непонимающе посмотрел я на нее.
— Да, о следующей жертве. Надо что-то предпринять. Убийцу надо остановить.
Сислей вышел из комнаты вслед за мной. Он спросил:
— Что надо остановить, Тора?
— Эти ужасные убийства.
— Да, — сказал он, решительно выставив вперед подбородок. — Надо бы поговорить с мосье Пуаро… Справится ли Кроум? — внезапно выпалил он.
Я ответил, что Кроума считают очень дельным полицейским.
В моем голосе, возможно, не было должного энтузиазма.
— Он чертовски самоуверен, — сказал Сислей. — Держит себя так, словно все знает… А что он знает? Ничего, насколько я мог понять.
Минуту Сислей помолчал. Потом он сказал:
— Мосье Пуаро — вот на кого денег не жалко. У меня есть план. Но мы обсудим его позже.
Сислей прошел в конец коридора и постучал в ту дверь, за которой скрылся доктор.
Я на мгновение задержался. Девушка смотрела перед собой застывшим взглядом.
— О чем вы думаете, мисс Грей?
Она повернулась ко мне:
— Хотела бы я знать, где он сейчас… Я имею в виду убийцу. Не прошло и двенадцати часов с момента преступления… Ах, неужели не существует ясновидящих, которые могли бы определить, где он сейчас и что делает…
— Полиция его ищет, — сказал я. Мои заурядные слова расколдовали Тору Грей, и она взяла себя в руки.
— Да, — кивнула она. — Конечно. Она спустилась по лестнице. А я постоял наверху, повторяя ее слова про себя. Эй-би-си… Где он теперь?
Глава 16
(Не от лица капитана Гастингса)
Мистер Элекзандер Бонапарт Сист вместе с толпой вышел из кинотеатра “Палладиум” в Торки, где он смотрел в высшей степени волнующий фильм “На волосок от беды”.
Выйдя на солнце, он немного поморгал и, что было ему свойственно, оглянулся по сторонам, словно потерявшаяся собака.
Вполголоса он пробормотал: “Это идея…” Мимо него проносились мальчишки-газетчики, выкликая:
— Последний выпуск… Маньяк-убийца в Сирстоне…
На груди у них висели плакатики с надписью “Убийство в Сирстоне. Последний выпуск”.
Мистер Сист порылся в кармане, достал монетку и купил газету. Он развернул ее не сразу. Войдя в сквер, он не спеша подошел к павильону с видом на торкийскую гавань, потом сел и открыл газету.
Крупные заголовки гласили: “Убит сэр Сирил Сислей. Чудовищная трагедия в Сирстоне. Дело рук маньяка-убийцы”.
Ниже говорилось:
“Всего месяц назад Англия была потрясена и испугана убийством молодой девушки Элизабет Барнард в Бексхилле. Следует напомнить, что в деле фигурировал железнодорожный справочник “Эй-би-си”. Такой же справочник был найден рядом с телом сэра Сирила Сислея, и полиция склонна верить, что оба преступления совершены одним и тем же лицом. Неужели маньяк-убийца совершает турне по нашим морским курортам?”
Молодой человек в фланелевых брюках и ярко-синей рубашке, сидевший рядом с мистером Систем, заметил:
— Жуткое дело, а?
Мистер Сист подпрыгнул:
— О да.., да…
Его руки, как заметил молодой человек, задрожали, и он чуть не выронил газету.
— С этими ненормальными не поймешь, — продолжал словоохотливый молодой человек. — Бывает, что и не разберешь, псих он или нет. Иного психа не отличишь от нас с вами…
— Да-да, — закивал мистер Сист.
— Точно вам говорю. Кое-кто из них еще на войне чокнулся… Так с тех пор в себя и не придут.
— Вы.., вы, видимо, правы.
— Не по душе мне эти войны, — сказал молодой человек.
Его собеседник заметил в ответ:
— А я не люблю чумы, голода, рака и сонной болезни[45]… Но они от этого не прекращаются!
Выйдя на солнце, он немного поморгал и, что было ему свойственно, оглянулся по сторонам, словно потерявшаяся собака.
Вполголоса он пробормотал: “Это идея…” Мимо него проносились мальчишки-газетчики, выкликая:
— Последний выпуск… Маньяк-убийца в Сирстоне…
На груди у них висели плакатики с надписью “Убийство в Сирстоне. Последний выпуск”.
Мистер Сист порылся в кармане, достал монетку и купил газету. Он развернул ее не сразу. Войдя в сквер, он не спеша подошел к павильону с видом на торкийскую гавань, потом сел и открыл газету.
Крупные заголовки гласили: “Убит сэр Сирил Сислей. Чудовищная трагедия в Сирстоне. Дело рук маньяка-убийцы”.
Ниже говорилось:
“Всего месяц назад Англия была потрясена и испугана убийством молодой девушки Элизабет Барнард в Бексхилле. Следует напомнить, что в деле фигурировал железнодорожный справочник “Эй-би-си”. Такой же справочник был найден рядом с телом сэра Сирила Сислея, и полиция склонна верить, что оба преступления совершены одним и тем же лицом. Неужели маньяк-убийца совершает турне по нашим морским курортам?”
Молодой человек в фланелевых брюках и ярко-синей рубашке, сидевший рядом с мистером Систем, заметил:
— Жуткое дело, а?
Мистер Сист подпрыгнул:
— О да.., да…
Его руки, как заметил молодой человек, задрожали, и он чуть не выронил газету.
— С этими ненормальными не поймешь, — продолжал словоохотливый молодой человек. — Бывает, что и не разберешь, псих он или нет. Иного психа не отличишь от нас с вами…
— Да-да, — закивал мистер Сист.
— Точно вам говорю. Кое-кто из них еще на войне чокнулся… Так с тех пор в себя и не придут.
— Вы.., вы, видимо, правы.
— Не по душе мне эти войны, — сказал молодой человек.
Его собеседник заметил в ответ:
— А я не люблю чумы, голода, рака и сонной болезни[45]… Но они от этого не прекращаются!