— Я понимаю вас, — сказал он, — понимаю. Такое хочется забыть и никогда не вспоминать.
Дональд Фрейзер беспокойно заерзал. Тора Грей перевела разговор.
— Наверное, надо составить план на будущее, — заметила она.
— Бесспорно, — подтвердил Франклин Сислей в своей обычной манере. — Думаю, что, когда пробьет час и придет четвертое письмо, нам надо будет объединить наши силы. До этого, я думаю, каждый может действовать на свой страх и риск. Не знаю, какие именно вопросы, по мнению мосье Пуаро, заслуживают расследования.
— У меня есть кое-какие предложения, — сказал Пуаро.
— Отлично. Я все запишу. — Франклин Сислей достал записную книжку. — Вперед, мосье Пуаро. Пункт первый…
— Я не исключаю, что официантка Милли Хигли может знать кое-что полезное.
— Пункт первый — Милли Хигли, — записал Франклин Сислей.
— Я предлагаю применить две тактики. Вы, мисс Барнард, могли бы применить тактику наступательную.
— По-вашему, это соответствует моему духу? — недовольно спросила Меган.
— Разыграйте ссору с этой девушкой.., скажите, что она, по-вашему, всегда не любила вашу сестру и что ваша сестра вам все о ней рассказала. Если я не ошибаюсь, это повлечет за собой целый поток обвинений с ее стороны. Она уж вам скажет, какого она мнения о вашей сестре! При этом могут всплыть полезные факты.
— А вторая тактика?
— Я просил бы, мистер Фрейзер, чтобы вы обнаружили интерес к мисс Хигли.
— Это необходимо?
— Нет, но это возможный путь расследования.
— Можно, я за это возьмусь? — спросил Франклин. — У меня.., э.., богатый опыт, мосье Пуаро. Посмотрим, что я сумею вытянуть из этой девицы.
— У вас есть другие заботы, — довольно резко заметила Тора Грей, — и вовсе не в этом кафе.
Франклин переменился в лице.
— Да, — сказал он. — У меня есть и другие заботы.
— Tout de meme[54] не думаю, что вам есть что делать там в настоящее время, — заметил Пуаро. — Вот мадемуазель Грей куда лучше справится…
Тора Грей перебила его:
— Видите ли, мосье Пуаро, я навсегда покинула Девон.
— Вот как? Я этого не знал.
— Мисс Грей была так любезна, что задержалась, чтобы помочь мне разобраться в делах, — пояснил Франклин. — Но, разумеется, она предпочитает работать в Лондоне.
Пуаро зорко взглянул на них обоих.
— Как здоровье леди Сислей? — спросил он. Я любовался нежным румянцем на щеках Торы Грей и поэтому чуть было не прослушал ответ Сислея.
— Плохо. Кстати, мосье Пуаро, не могли бы вы проездом побывать в Девоне и нанести ей визит? Перед моим отъездом она выражала желание повидать вас. Конечно, случается так, что она никого не принимает день, а то и два, но если бы вы все же заехали.., за мой счет, разумеется…
— Конечно, мистер Сислей. Давайте договоримся на послезавтра.
— Хорошо. Я предупрежу сиделку, и она соответствующим образом спланирует инъекции.
— Что до вас, дитя мое, — сказал Пуаро, обращаясь к Мэри, — вы, я думаю, могли бы славно потрудиться в Эндовере. Займитесь детьми!
— Детьми?
— Ну да. Дети неохотно разговаривают с посторонними. Но вас хорошо знают на улице, где жила ваша тетушка. Поблизости от ее дома играло много детишек. Они могли заметить, кто входил в лавку или выходил из нее.
— А что будем делать мы с мисс Грей? — спросил Сислей. — В том случае, если я не еду в Бексхилл.
— Мосье Пуаро, — сказала Тора Грей, — а какой штемпель стоял на третьем письме?
— Штемпель Патни[55], мадемуазель.
Тора Грей задумчиво сказала:
— Юго-Запад, пятнадцать, Патни. Так?
— К моему удивлению, газеты воспроизвели этот штемпель правильно.
— Это указывает на то, что Эй-би-си живет в Лондоне.
— На первый взгляд, да.
— Хорошо бы его выманить, — сказал Сислей. — Мосье Пуаро, как бы вы посмотрели, если бы я поместил объявление в газете? К примеру: “Вниманию Эй-би-си. Срочно. Э. П, вышел на ваш след. Сто фунтов за молчание. Икс”. Конечно, не так грубо, но нечто в этом роде. Мы бы его раззадорили.
— Да, это возможно.
— Он бы попробовал прикончить меня.
— По-моему, это глупо и опасно, — отрезала Тора Грей.
— Так как же, мосье Пуаро?
— Повредить это не может. Сам я думаю, что Эй-би-си слишком хитер, чтобы на это отреагировать. — Пуаро улыбнулся. — Я чувствую, мистер Сислей, что вы — прошу вас, не обижайтесь — в душе еще мальчик.
Франклин Сислей слегка смутился.
— Итак, — сказал он, поглядывая в записную книжку, — за дело. Пункт первый — мисс Барнард и Милли Хигли. Пункт второй — мистер Фрейзер и мисс Хигли. Пункт третий — дети в Эндовере. Пункт четвертый — объявление в газете. Не Бог весть что, но, пока мы находимся в ожидании, и это неплохо.
Он встал, и через несколько минут все разошлись.
Глава 19
Глава 20
Дональд Фрейзер беспокойно заерзал. Тора Грей перевела разговор.
— Наверное, надо составить план на будущее, — заметила она.
— Бесспорно, — подтвердил Франклин Сислей в своей обычной манере. — Думаю, что, когда пробьет час и придет четвертое письмо, нам надо будет объединить наши силы. До этого, я думаю, каждый может действовать на свой страх и риск. Не знаю, какие именно вопросы, по мнению мосье Пуаро, заслуживают расследования.
— У меня есть кое-какие предложения, — сказал Пуаро.
— Отлично. Я все запишу. — Франклин Сислей достал записную книжку. — Вперед, мосье Пуаро. Пункт первый…
— Я не исключаю, что официантка Милли Хигли может знать кое-что полезное.
— Пункт первый — Милли Хигли, — записал Франклин Сислей.
— Я предлагаю применить две тактики. Вы, мисс Барнард, могли бы применить тактику наступательную.
— По-вашему, это соответствует моему духу? — недовольно спросила Меган.
— Разыграйте ссору с этой девушкой.., скажите, что она, по-вашему, всегда не любила вашу сестру и что ваша сестра вам все о ней рассказала. Если я не ошибаюсь, это повлечет за собой целый поток обвинений с ее стороны. Она уж вам скажет, какого она мнения о вашей сестре! При этом могут всплыть полезные факты.
— А вторая тактика?
— Я просил бы, мистер Фрейзер, чтобы вы обнаружили интерес к мисс Хигли.
— Это необходимо?
— Нет, но это возможный путь расследования.
— Можно, я за это возьмусь? — спросил Франклин. — У меня.., э.., богатый опыт, мосье Пуаро. Посмотрим, что я сумею вытянуть из этой девицы.
— У вас есть другие заботы, — довольно резко заметила Тора Грей, — и вовсе не в этом кафе.
Франклин переменился в лице.
— Да, — сказал он. — У меня есть и другие заботы.
— Tout de meme[54] не думаю, что вам есть что делать там в настоящее время, — заметил Пуаро. — Вот мадемуазель Грей куда лучше справится…
Тора Грей перебила его:
— Видите ли, мосье Пуаро, я навсегда покинула Девон.
— Вот как? Я этого не знал.
— Мисс Грей была так любезна, что задержалась, чтобы помочь мне разобраться в делах, — пояснил Франклин. — Но, разумеется, она предпочитает работать в Лондоне.
Пуаро зорко взглянул на них обоих.
— Как здоровье леди Сислей? — спросил он. Я любовался нежным румянцем на щеках Торы Грей и поэтому чуть было не прослушал ответ Сислея.
— Плохо. Кстати, мосье Пуаро, не могли бы вы проездом побывать в Девоне и нанести ей визит? Перед моим отъездом она выражала желание повидать вас. Конечно, случается так, что она никого не принимает день, а то и два, но если бы вы все же заехали.., за мой счет, разумеется…
— Конечно, мистер Сислей. Давайте договоримся на послезавтра.
— Хорошо. Я предупрежу сиделку, и она соответствующим образом спланирует инъекции.
— Что до вас, дитя мое, — сказал Пуаро, обращаясь к Мэри, — вы, я думаю, могли бы славно потрудиться в Эндовере. Займитесь детьми!
— Детьми?
— Ну да. Дети неохотно разговаривают с посторонними. Но вас хорошо знают на улице, где жила ваша тетушка. Поблизости от ее дома играло много детишек. Они могли заметить, кто входил в лавку или выходил из нее.
— А что будем делать мы с мисс Грей? — спросил Сислей. — В том случае, если я не еду в Бексхилл.
— Мосье Пуаро, — сказала Тора Грей, — а какой штемпель стоял на третьем письме?
— Штемпель Патни[55], мадемуазель.
Тора Грей задумчиво сказала:
— Юго-Запад, пятнадцать, Патни. Так?
— К моему удивлению, газеты воспроизвели этот штемпель правильно.
— Это указывает на то, что Эй-би-си живет в Лондоне.
— На первый взгляд, да.
— Хорошо бы его выманить, — сказал Сислей. — Мосье Пуаро, как бы вы посмотрели, если бы я поместил объявление в газете? К примеру: “Вниманию Эй-би-си. Срочно. Э. П, вышел на ваш след. Сто фунтов за молчание. Икс”. Конечно, не так грубо, но нечто в этом роде. Мы бы его раззадорили.
— Да, это возможно.
— Он бы попробовал прикончить меня.
— По-моему, это глупо и опасно, — отрезала Тора Грей.
— Так как же, мосье Пуаро?
— Повредить это не может. Сам я думаю, что Эй-би-си слишком хитер, чтобы на это отреагировать. — Пуаро улыбнулся. — Я чувствую, мистер Сислей, что вы — прошу вас, не обижайтесь — в душе еще мальчик.
Франклин Сислей слегка смутился.
— Итак, — сказал он, поглядывая в записную книжку, — за дело. Пункт первый — мисс Барнард и Милли Хигли. Пункт второй — мистер Фрейзер и мисс Хигли. Пункт третий — дети в Эндовере. Пункт четвертый — объявление в газете. Не Бог весть что, но, пока мы находимся в ожидании, и это неплохо.
Он встал, и через несколько минут все разошлись.
Глава 19
Блондинка-шведка
Мурлыкая под нос песенку, Пуаро вернулся на свое место.
— Жаль, что она так умна, — пробормотал он.
— Кто?
— Меган Барнард. Мадемуазель Барнард. “Слова”, — бросила она мне в ответ. Она сразу понимает, что то, о чем я говорю, не имеет ни малейшего смысла. Все остальные попались на крючок.
— А мне показалось, что все прозвучало очень правдоподобно.
— Правдоподобно? Пожалуй. Это и бросилось ей в глаза.
— Так вы, значит, говорили не всерьез?
— Все, что я говорил, можно было бы сжать в одну фразу. Вместо этого я без конца повторялся, и только мадемуазель Меган это заметила.
— Но зачем это вам было нужно?
— Затем, чтобы дело не стояло на месте! Чтобы всем казалось, что работы невпроворот! Чтобы начались разговоры!
— Так вы не считаете, что намеченные шаги дадут результат?
Пуаро усмехнулся:
— Не дойдя до конца трагедии, мы начинаем разыгрывать комедию. Не так ли?
— Что вы хотите этим сказать?
— Человеческая драма, Гастингс! Поразмыслите немного. Вот перед нами три группы людей, объединенных общей трагедией. Немедленно начинается вторая драма — и совершенно иная… Вы помните мое первое дело в Англии? О, сколько воды с тех пор утекло! Я соединил двух любящих людей простым приемом — сделав так, что одного из них арестовали по обвинению в убийстве. Ничто другое не помогло бы! Приходит смерть, а мы продолжаем жить, Гастингс… Я давно заметил, что смерть — великая сводница.
— Право, Пуаро, — возмущенно воскликнул я, — я уверен, что никто из этих людей ни о чем ином не думал, кроме как…
— Ну, дорогой мой друг, а сами вы?
— Я?
— Да, вы! Когда они удалились, вы вошли в комнату, напевая какой-то мотивчик.
— Это еще не значит, что я равнодушен к их горю.
— Разумеется, но по тому, что вы напевали, я узнал, о чем вы думаете.
— Вот как?
— Да. Пение вообще очень опасно. Напевая, вы приоткрываете свое подсознание. А вы напевали песенку времен мировой войны. Comme са[56], — И Пуаро запел чудовищным фальцетом:
— Перестаньте же, Пуаро! — воскликнул я, немного покраснев.
— C'est tout naturel![58] Вы заметили, какая симпатия внезапно возникла между Франклином Сислеем и мадемуазель Меган? Как он наклонился к ней, как взглянул на нее? А заметили ли вы, какое раздражение это вызвало у мадемуазель Торы Грей? Что касается мистера Дональда Фрейзера, он…
— Пуаро, — вставил я, — у вас романтический склад ума, и это неизлечимо.
— Вот уж нет. Это вы романтик, Гастингс. Я хотел было горячо возразить, но тут дверь отворилась.
К моему удивлению, в комнату вошла Тора Грей.
— Простите за вторжение, — сдержанно произнесла она, — но я кое о чем хотела бы рассказать вам, мосье Пуаро.
— Конечно, мадемуазель. Садитесь, прошу вас.
Она села и минуту молчала, словно не зная, с чего начать.
— Дело вот в чем, мосье Пуаро. Мистер Сислей со свойственной ему доброжелательностью только что дал вам понять, что я оставила Кумсайд по собственному желанию. Он добрый и вежливый человек. Но дело обстоит иначе. Я была готова оставаться там и впредь — дел, связанных с коллекциями, более чем достаточно. Однако леди Сислей пожелала, чтобы я уехала! Я могу ее понять. Она тяжело больна, а от лекарств, которые ей дают, сознание ее несколько помутнено. Поэтому она подозрительна и находится в плену собственного воображения. По непонятным причинам она невзлюбила меня и настояла на том, чтобы я покинула дом.
Я не мог не восхищаться смелостью девушки. Она не пыталась, в отличие от большинства, приукрасить факты и с великолепной отвагой вскрыла самую суть дела. Мое сердце исполнилось восторга и сочувствия.
— По-моему, то, что вы пришли сюда и рассказали все, достойно восхищения, — сказал я.
— Всегда лучше говорить правду, — ответила она с легкой улыбкой. — Я не хочу прятаться за спиной рыцарственного мистера Сислея. А он настоящий рыцарь.
Это было сказано с большой теплотой. Тора Грей явно относилась к Франклину Сислею с глубоким почтением.
— Вы повели себя очень честно, мадемуазель, — сказал Эркюль Пуаро.
— Для меня это было большим ударом, — печально кивнула Тора. — Я и не подозревала о таком отношении леди Сислей. Напротив, я была уверена, что она хорошо ко мне относится. Век живи — век учись, — поджав губы, добавила она.
Тора встала.
— Вот и все, что я хотела сказать. До свидания. Я проводил ее вниз.
— По-моему, она поступила благородно, — сказал я, вернувшись в комнату. — Ею руководило бесстрашие.
— И расчет.
— Какой расчет?
— Она умеет смотреть вперед.
Я недоуменно посмотрел на Пуаро.
— Она прелестная девушка, — сказал я.
— И носит прелестные туалеты. Ее платье из егере marocain[59] и горжетка из серебристой лисы dernier cri[60].
— Какой вы барахольщик, Пуаро! Я никогда не обращаю внимания на одежду.
— Тогда вступите в общество нудистов.
Я хотел было вспылить, но Пуаро внезапно перевел разговор:
— Знаете, Гастингс, я не могу избавиться от ощущения, что сегодня, во время общей беседы, уже было сказано нечто важное. Странно, но я никак не вспомню, что именно. Осталось лишь мимолетное впечатление. Мне кажется, что нечто подобное я уже слышал или видел…
— В Сирстоне?
— Нет, не в Сирстоне… Раньше… Ну да не важно, рано или поздно вспомню…
Пуаро взглянул на меня и — быть может, потому, что я слушал его не слишком внимательно, — со смехом замурлыкал все ту же песенку.
— Когда мы от любви сгораем, то Швецию, и ту считаем раем…
— Пуаро! — воскликнул я. — Идите вы к черту!
— Жаль, что она так умна, — пробормотал он.
— Кто?
— Меган Барнард. Мадемуазель Барнард. “Слова”, — бросила она мне в ответ. Она сразу понимает, что то, о чем я говорю, не имеет ни малейшего смысла. Все остальные попались на крючок.
— А мне показалось, что все прозвучало очень правдоподобно.
— Правдоподобно? Пожалуй. Это и бросилось ей в глаза.
— Так вы, значит, говорили не всерьез?
— Все, что я говорил, можно было бы сжать в одну фразу. Вместо этого я без конца повторялся, и только мадемуазель Меган это заметила.
— Но зачем это вам было нужно?
— Затем, чтобы дело не стояло на месте! Чтобы всем казалось, что работы невпроворот! Чтобы начались разговоры!
— Так вы не считаете, что намеченные шаги дадут результат?
Пуаро усмехнулся:
— Не дойдя до конца трагедии, мы начинаем разыгрывать комедию. Не так ли?
— Что вы хотите этим сказать?
— Человеческая драма, Гастингс! Поразмыслите немного. Вот перед нами три группы людей, объединенных общей трагедией. Немедленно начинается вторая драма — и совершенно иная… Вы помните мое первое дело в Англии? О, сколько воды с тех пор утекло! Я соединил двух любящих людей простым приемом — сделав так, что одного из них арестовали по обвинению в убийстве. Ничто другое не помогло бы! Приходит смерть, а мы продолжаем жить, Гастингс… Я давно заметил, что смерть — великая сводница.
— Право, Пуаро, — возмущенно воскликнул я, — я уверен, что никто из этих людей ни о чем ином не думал, кроме как…
— Ну, дорогой мой друг, а сами вы?
— Я?
— Да, вы! Когда они удалились, вы вошли в комнату, напевая какой-то мотивчик.
— Это еще не значит, что я равнодушен к их горю.
— Разумеется, но по тому, что вы напевали, я узнал, о чем вы думаете.
— Вот как?
— Да. Пение вообще очень опасно. Напевая, вы приоткрываете свое подсознание. А вы напевали песенку времен мировой войны. Comme са[56], — И Пуаро запел чудовищным фальцетом:
Яснее не скажешь! Mais je crois que la blonde l'emporte sur la brunette![57]
Я иногда люблю брюнетку,
А иногда — блондинку-шведку,
Когда мы от любви сгораем,
То Швецию считаем раем.
— Перестаньте же, Пуаро! — воскликнул я, немного покраснев.
— C'est tout naturel![58] Вы заметили, какая симпатия внезапно возникла между Франклином Сислеем и мадемуазель Меган? Как он наклонился к ней, как взглянул на нее? А заметили ли вы, какое раздражение это вызвало у мадемуазель Торы Грей? Что касается мистера Дональда Фрейзера, он…
— Пуаро, — вставил я, — у вас романтический склад ума, и это неизлечимо.
— Вот уж нет. Это вы романтик, Гастингс. Я хотел было горячо возразить, но тут дверь отворилась.
К моему удивлению, в комнату вошла Тора Грей.
— Простите за вторжение, — сдержанно произнесла она, — но я кое о чем хотела бы рассказать вам, мосье Пуаро.
— Конечно, мадемуазель. Садитесь, прошу вас.
Она села и минуту молчала, словно не зная, с чего начать.
— Дело вот в чем, мосье Пуаро. Мистер Сислей со свойственной ему доброжелательностью только что дал вам понять, что я оставила Кумсайд по собственному желанию. Он добрый и вежливый человек. Но дело обстоит иначе. Я была готова оставаться там и впредь — дел, связанных с коллекциями, более чем достаточно. Однако леди Сислей пожелала, чтобы я уехала! Я могу ее понять. Она тяжело больна, а от лекарств, которые ей дают, сознание ее несколько помутнено. Поэтому она подозрительна и находится в плену собственного воображения. По непонятным причинам она невзлюбила меня и настояла на том, чтобы я покинула дом.
Я не мог не восхищаться смелостью девушки. Она не пыталась, в отличие от большинства, приукрасить факты и с великолепной отвагой вскрыла самую суть дела. Мое сердце исполнилось восторга и сочувствия.
— По-моему, то, что вы пришли сюда и рассказали все, достойно восхищения, — сказал я.
— Всегда лучше говорить правду, — ответила она с легкой улыбкой. — Я не хочу прятаться за спиной рыцарственного мистера Сислея. А он настоящий рыцарь.
Это было сказано с большой теплотой. Тора Грей явно относилась к Франклину Сислею с глубоким почтением.
— Вы повели себя очень честно, мадемуазель, — сказал Эркюль Пуаро.
— Для меня это было большим ударом, — печально кивнула Тора. — Я и не подозревала о таком отношении леди Сислей. Напротив, я была уверена, что она хорошо ко мне относится. Век живи — век учись, — поджав губы, добавила она.
Тора встала.
— Вот и все, что я хотела сказать. До свидания. Я проводил ее вниз.
— По-моему, она поступила благородно, — сказал я, вернувшись в комнату. — Ею руководило бесстрашие.
— И расчет.
— Какой расчет?
— Она умеет смотреть вперед.
Я недоуменно посмотрел на Пуаро.
— Она прелестная девушка, — сказал я.
— И носит прелестные туалеты. Ее платье из егере marocain[59] и горжетка из серебристой лисы dernier cri[60].
— Какой вы барахольщик, Пуаро! Я никогда не обращаю внимания на одежду.
— Тогда вступите в общество нудистов.
Я хотел было вспылить, но Пуаро внезапно перевел разговор:
— Знаете, Гастингс, я не могу избавиться от ощущения, что сегодня, во время общей беседы, уже было сказано нечто важное. Странно, но я никак не вспомню, что именно. Осталось лишь мимолетное впечатление. Мне кажется, что нечто подобное я уже слышал или видел…
— В Сирстоне?
— Нет, не в Сирстоне… Раньше… Ну да не важно, рано или поздно вспомню…
Пуаро взглянул на меня и — быть может, потому, что я слушал его не слишком внимательно, — со смехом замурлыкал все ту же песенку.
— Когда мы от любви сгораем, то Швецию, и ту считаем раем…
— Пуаро! — воскликнул я. — Идите вы к черту!
Глава 20
Леди Сислей
Когда мы вновь приехали в Кумсайд, там царила атмосфера глубокой и прочно укоренившейся меланхолии. Возможно, это отчасти объяснялось погодой — в тот сырой сентябрьский день в воздухе пахло осенью; отчасти же дело было, видимо, в том, что дом производил впечатление нежилого. Комнаты на первом этаже были заперты, ставни закрыты, а в маленькой комнатке, куда нас провели, было душно и сыро.
К нам вышла деловитая сиделка в платье с накрахмаленными манжетами.
— Мосье Пуаро? — отрывисто спросила она. — Моя фамилия Кепстик. Я получила письмо от мистера Сислея, сообщившего о вашем приезде.
Пуаро осведомился о здоровье леди Сислей.
— Учитывая все обстоятельства, она чувствует себя не так уж плохо.
Под “всеми обстоятельствами”, я полагаю, подразумевалось, что леди Сислей обречена.
— Надеяться на значительное улучшение, конечно, не приходится, но новое лечение немного облегчило ее состояние. Доктор Логан доволен ее самочувствием.
— Но, кажется, надежды на выздоровление нет?
— О, я так бы не сказала! — ответила сиделка Кепстик, несколько смущенная такой откровенностью.
— Вероятно, смерть мужа потрясла леди Сислей?
— Ну, мосье Пуаро, поймите меня правильно, здоровому человеку, находящемуся в трезвом уме и памяти, вынести это было бы куда тяжелее! Состояние леди Сислей таково, что она воспринимает все как сквозь дымку.
— Простите за назойливость, но ведь они с мужем были глубоко привязаны друг к другу?
— Да, они были счастливой парой. Сэр Сирил, бедняга, так убивался из-за жены! Сами понимаете, врачу в такой ситуации особенно нелегко. Врач пустых надежд не питает. Увы, вначале он постоянно тревожился за жену.
— Вначале? Но не впоследствии?
— Люди ко всему привыкают. К тому же у сэра Сирила была его коллекция. Такое увлечение — спасение для человека. Время от времени он ездил на аукционы и, кроме того, вместе с мисс Грей занимался каталогизацией и перестановкой экспонатов по новой системе.
— Ах да, мисс Грей. Она ведь уехала отсюда?
— Да, к сожалению.., но богатым дамам что только не взбредет в голову, особенно когда они болеют. А спорить с ними бесполезно. Лучше покориться. Мисс Грей поступила разумно.
— Леди Сислей всегда ее недолюбливала?
— Да… Вернее, это неподходящее слово. Думаю даже, что вначале мисс Грей ей нравилась. Но, впрочем, зачем вам эти сплетни. Моя пациентка, наверное, уже беспокоится, почему мы не идем.
Сиделка провела нас в одну из комнат на втором этаже. Прежде здесь была спальня, теперь же ее превратили в роскошную гостиную.
Леди Сислей сидела в большом кресле у окна. Мне бросились в глаза ее болезненная худоба и посеревшее, изможденное от сильной боли лицо. Ее сонный взгляд был устремлен куда-то вдаль, зрачки сужены до размера булавочных головок.
— Вот мистер Пуаро, которого вы хотели повидать, — громко и бодро произнесла сиделка.
— Ax да, мосье Пуаро, — неопределенно проговорила леди Сислей.
Она протянула ему руку.
— Это мой друг, капитан Гастингс, леди Сислей.
— Здравствуйте! Я рада вам обоим.
Она сделала неопределенный приглашающий жест, и мы сели. Наступило молчание. Леди Сислей словно бы погрузилась в дремоту.
Наконец, сделав над собой усилие, она приоткрыла глаза.
— Вы ведь насчет Сирила? Насчет его смерти? Ах да…
Она вздохнула и покачала головой, по-прежнему словно в полусне.
— Мы и не думали, что может так получиться… Я была уверена, что уйду первой… — Минуту-другую она молчала. — Сирил был так силен — для своих лет. Он никогда не болел. Ему скоро исполнилось бы шестьдесят, а выглядел он как пятидесятилетний… Да, он был очень крепок…
Она снова погрузилась в дремоту. Пуаро, которому было хорошо известно действие некоторых лекарств, от которых пациент теряет ощущение времени, молчал.
Внезапно леди Сислей сказала:
— Да.., я рада вас видеть. Я просила Франклина, и он обещал вам передать. Надеюсь, Франклин не станет глупить.., он так легко загорается, хотя и поездил по белу свету. Все мужчины такие… Они остаются мальчишками. А Франклин в особенности.
— Он человек импульсивный, — заметил Пуаро.
— Ну да, ну да… Рыцарственная натура. Мужчины так глупы — на свой лад. Даже Сирил… — Ее голос оборвался.
В горячечном нетерпении она помотала головой.
— Все как в тумане… Плоть — такое бремя, мосье Пуаро, особенно когда плоть берет над тобой верх. Ни о чем больше не можешь думать — ждешь только, прекратится боль или нет.
— Я понимаю, леди Сислей. Это одна из трагедий человеческой жизни.
— Я так глупею от боли. Не помню даже, что я хотела вам сказать.
— Что-то связанное со смертью вашего мужа?
— Со смертью Сирила? Может быть… Он, бедняга, сумасшедший — я имею в виду убийцу. Все дело в теперешней суете и скоростях — люди не могут этого выдержать. Я всегда жалела сумасшедших — какая у них, наверное, путаница в головах. А потом, сидеть взаперти — ведь это ужасно. Но что же поделаешь? Если они убивают людей… — Она снова дернула головой от боли. — Вы еще его не поймали? — спросила она.
— Пока нет.
— Должно быть, в тот день он крутился вокруг дома.
— Вокруг дома было полно посторонних, леди Сислей. Сейчас ведь время отпусков.
— Ах да — я забыла… Но курортники проводят время у моря и к дому не подходят.
— В тот день здесь не было посторонних.
— Кто это вам сказал? — спросила леди Сислей с неожиданной энергией. Пуаро смешался.
— Слуги, — ответил он. — И мисс Грей.
Леди Сислей твердо произнесла:
— Эта девушка лжет!
Я вздрогнул. Пуаро бросил на меня взгляд. Леди Сислей снова заговорила, притом с большой горячностью:
— Я ее не любила. Никогда ее не любила. Сирил ею восхищался. Все твердил, что она сирота и что она одна-одинешенька. Чем же плохо быть сиротой? Иногда это только к лучшему. Вот если у вас отец-бездельник да мать-пьянчужка — тогда есть на что жаловаться. Еще он говорил, что она отважная и прилежная девушка. Работала-то она хорошо. Но при чем тут какая-то отвага!
— Ну-ну, не будем волноваться, милочка, — вмешалась сиделка. — Нам нельзя утомляться.
— Я ее мигом выставила! Франклин имел наглость заявить, что эта девушка послужит мне утешением. Хорошенькое утешение! Чем скорее она уберется, тем лучше, — так я ему ответила! Франклин — болван! Я не хотела, чтобы он с ней путался. Он мальчишка! Глупый мальчишка! “Я ей выплачу жалованье за три месяца, если тебе так хочется, — сказала я ему. — Но пусть убирается. Чтобы сегодня же оставила мой дом”. Одна польза от болезни — мужчины с тобой не спорят. Он сделал все, как я сказала, и она уехала. Небось строила из себя мученицу — со всей своей отвагой!
— Успокойтесь же, милочка. Вам вредно волноваться.
Леди Сислей отмахнулась от сиделки.
— Вы тоже в ней души не чаяли, как и все прочие.
— О, леди Сислей, не говорите так! Я просто считала, что мисс Грей очень славная — такая романтическая девушка, прямо как в книжках.
— Нет у меня на вас терпения, — слабым голосом произнесла леди Сислей.
— Но теперь-то мисс Грей уехала, милочка. Уехала насовсем.
Леди Сислей в ответ только нетерпеливо тряхнула головой.
Пуаро спросил:
— Почему вы сказали, что мисс Грей лжет?
— Потому что она лжет. Она ведь сказала вам, что к дому не подходили посторонние?
— Да.
— Ну так вот, я собственными глазами видела, когда сидела вот здесь у окна, как она на крыльце разговаривала с каким-то мужчиной.
— Когда это было?
— Утром того дня, когда умер Сирил, около одиннадцати.
— На кого был похож этот мужчина?
— Мужчина как мужчина. Ничего особенного.
— Он выглядел как джентльмен? Или как коммивояжер?
— Нет, на коммивояжера он был не похож. Невзрачный человечек. Не помню.
Внезапно ее лицо исказилось судорогой боли.
— Прошу вас.., уходите.., я устала… Сиделка!
Мы сразу выполнили ее просьбу и удалились.
— Странная история, — сказал я Пуаро по пути в Лондон, — насчет мисс Грей и какого-то незнакомца.
— Вот видите, Гастингс! Я же говорил вам: что-то обязательно обнаружится.
— Зачем же мисс Грей солгала и сказала, что никого не видела?
— Я знаю не меньше семи разных причин — одна из них элементарна.
— Это упрек? — спросил я.
— Нет, я призываю вас поразмышлять. Но стоит ли нам мучиться? Проще всего спросить саму мисс Грей.
— А если она снова солжет?
— Это было бы любопытно и отнюдь не случайно.
— Чудовищно даже на миг подумать, что такая девушка может оказаться в союзе с маньяком.
— Вот именно. Поэтому я так и не думаю.
Несколько минут я размышлял.
— Такой хорошенькой девушке нелегко приходится, — сказал я в конце концов со вздохом.
— Du tout![61] Как вам такое в голову пришло?
— Но я прав! — продолжал я настаивать. — Все против нее только потому, что она хорошенькая.
— Вы говорите betises[62], мой друг. Кто это против нее в Кумсайде? Сэр Сирил? Франклин? Сиделка Кепстик?
— А как на нее набросилась леди Сислей?
— Mon ami, вас переполняет милосердие по отношению к красивым девушкам. А вот я испытываю сострадание к пожилым больным женщинам. Очень возможно, что права именно леди Сислей, а ее муж, мистер Франклин Сислей и сиделка слепы, как кроты. А с ними вместе и капитан Гастингс.
— Вы невзлюбили Тору Грей, Пуаро.
— Люблю я, когда вы седлаете свою романтическую лошадку, Гастингс. Вы неизменно верный рыцарь, готовый прийти на помощь даме, попавшей в беду, — если, bien entendu[63], это красивая дама.
— Какая нелепость, Пуаро! — сказал я и рассмеялся.
— Нельзя же быть вечно мрачным! Все больше увлекают меня движения человеческих душ, рожденные этой трагедией. Перед нами три семейные драмы. Во-первых, Эндовер — трагическая жизнь миссис Эшер, ее мучения, вымогательства ее мужа-немца, преданность ее племянницы. Этого одного хватило бы на роман. Затем — Бексхилл. Счастливые, безмятежные родители, две дочери, столь непохожие друг на друга, — хорошенькая ветреная дурочка и внутренне напряженная, волевая Меган с ее ясным умом и безжалостным стремлением к правде. И еще одна фигура — сдержанный молодой шотландец, боготворящий и безумно ревнующий убитую. Наконец, Сирстон — умирающая жена и муж, поглощенный своей коллекцией, муж, все нежнее относящийся к красивой девушке, которая так ему помогает и так сочувствует, а кроме них еще и младший брат, энергичный, обаятельный, привлекательный, фигура с романтическим отблеском долгих странствий. Поймите, Гастингс, что, если бы события развивались обычным порядком, эти три драмы не имели бы друг с другом ничего общего! Каждая из них развивалась бы, не оказывая влияния на другие. Жизнь изменчива и многообразна, Гастингс! Я не перестаю этому удивляться.
— Вот и Паддингтон, — сказал я в ответ.
Я чувствовал, что развязка близится.
Когда мы приехали домой к Пуаро, нам сообщили, что моего друга кто-то дожидается.
Я ожидал увидеть Франклина или, может быть, Джеппа, но, к моему изумлению, посетил нас не кто иной, как Дональд Фрейзер.
Он был очень смущен и еще неразговорчивее обычного.
Пуаро не стал выяснять у него причины визита и вместо этого предложил ему перекусить и выпить вина.
В ожидании вина и сандвичей Пуаро взял беседу в свои руки и пустился рассказывать о нашей поездке и о доброте больной леди Сислей.
Только когда мы поели и выпили вина, он повернул беседу в новое русло.
— Вы приехали из Бексхилла, мистер Фрейзер?
— Да.
— Как подвигаются дела с Милли Хигли?
— С Милли Хигли? — недоуменно повторил Фрейзер. — А, вы про эту девушку! Нет, я пока ничего не предпринимал. Я…
Он замолчал, нервно сжимая ладони.
— Я не знаю, зачем приехал к вам, — выпалил он.
— Зато я знаю, — сказал Пуаро.
— Откуда? Почему?
— Вы приехали потому, что есть у вас что-то, что необходимо кому-нибудь поведать. Вы поступили правильно. Я подходящий слушатель. Говорите же!
Уверенный вид Пуаро сделал свое дело. Фрейзер посмотрел на него со странным выражением признательности и покорности.
— Вы так считаете?
— Parbleu![64] Я в этом уверен.
— Мосье Пуаро, вы знаете что-нибудь о сновидениях?
Такого вопроса я никак не ожидал. Пуаро, однако, ничуть не удивился.
— Знаю, — ответил он. — Вам приснилось…
— Ну да. Наверно, по-вашему, совсем неудивительно, что мне приснилось.., это. Но это был необычный сон.
— Необычный?
— Сэр, этот сон снится мне три дня подряд… Мне кажется, что я схожу с ума.
— Расскажите же.
Лицо Фрейзера было мертвенно-бледным. Глаза его выходили из орбит. В сущности, он и производил впечатление сумасшедшего.
— Сон каждый раз один и тот же. Мне снится, что я на берегу. Я ищу Бетти. Она потерялась.., просто потерялась, понимаете? Я должен ее найти. Я должен отдать ей ее пояс. Пояс у меня в руках. И вот…
— Дальше!
— Сон меняется… Я больше ее не ищу. Она передо мной — сидит на берегу. Она не видит, как я подхожу к ней… И я.., нет, не могу!
— Продолжайте.
Голос Пуаро звучал твердо и властно.
— Я подхожу к ней сзади.., она не слышит моих шагов… Я набрасываю пояс на ее шею и затягиваю.., затягиваю…
В его голосе звучала невыносимая боль… Я схватился за подлокотники кресла… Казалось, все это происходит у меня на глазах.
— Она задыхается.., умирает… Я задушил ее, и вот голова ее откидывается назад, и я вижу лицо.., лицо Меган, а не Бетти!
Фрейзер, бледный и дрожащий, откинулся в кресле. Пуаро налил вина в бокал и протянул ему.
— Что же это означает, мосье Пуаро? Почему мне снится этот сон? Снится каждую ночь!
— Выпейте вина, — сказал Пуаро. Молодой человек повиновался, а затем спросил уже спокойнее:
— Что это означает? Может быть, это я убил ее?
Не знаю, что ответил Пуаро, ибо в эту минуту я услышал стук почтальона и механически покинул комнату.
Письмо, вынутое мною из почтового ящика, заставило меня полностью утратить интерес к невероятному рассказу Дональда Фрейзера.
Бегом я вернулся в гостиную.
— Пуаро! — воскликнул я. — Пришло четвертое письмо.
Мой друг вскочил с места, выхватил у меня конверт и вскрыл его своим ножом для разрезания бумаг. Он развернул письмо и положил его на стол.
К нам вышла деловитая сиделка в платье с накрахмаленными манжетами.
— Мосье Пуаро? — отрывисто спросила она. — Моя фамилия Кепстик. Я получила письмо от мистера Сислея, сообщившего о вашем приезде.
Пуаро осведомился о здоровье леди Сислей.
— Учитывая все обстоятельства, она чувствует себя не так уж плохо.
Под “всеми обстоятельствами”, я полагаю, подразумевалось, что леди Сислей обречена.
— Надеяться на значительное улучшение, конечно, не приходится, но новое лечение немного облегчило ее состояние. Доктор Логан доволен ее самочувствием.
— Но, кажется, надежды на выздоровление нет?
— О, я так бы не сказала! — ответила сиделка Кепстик, несколько смущенная такой откровенностью.
— Вероятно, смерть мужа потрясла леди Сислей?
— Ну, мосье Пуаро, поймите меня правильно, здоровому человеку, находящемуся в трезвом уме и памяти, вынести это было бы куда тяжелее! Состояние леди Сислей таково, что она воспринимает все как сквозь дымку.
— Простите за назойливость, но ведь они с мужем были глубоко привязаны друг к другу?
— Да, они были счастливой парой. Сэр Сирил, бедняга, так убивался из-за жены! Сами понимаете, врачу в такой ситуации особенно нелегко. Врач пустых надежд не питает. Увы, вначале он постоянно тревожился за жену.
— Вначале? Но не впоследствии?
— Люди ко всему привыкают. К тому же у сэра Сирила была его коллекция. Такое увлечение — спасение для человека. Время от времени он ездил на аукционы и, кроме того, вместе с мисс Грей занимался каталогизацией и перестановкой экспонатов по новой системе.
— Ах да, мисс Грей. Она ведь уехала отсюда?
— Да, к сожалению.., но богатым дамам что только не взбредет в голову, особенно когда они болеют. А спорить с ними бесполезно. Лучше покориться. Мисс Грей поступила разумно.
— Леди Сислей всегда ее недолюбливала?
— Да… Вернее, это неподходящее слово. Думаю даже, что вначале мисс Грей ей нравилась. Но, впрочем, зачем вам эти сплетни. Моя пациентка, наверное, уже беспокоится, почему мы не идем.
Сиделка провела нас в одну из комнат на втором этаже. Прежде здесь была спальня, теперь же ее превратили в роскошную гостиную.
Леди Сислей сидела в большом кресле у окна. Мне бросились в глаза ее болезненная худоба и посеревшее, изможденное от сильной боли лицо. Ее сонный взгляд был устремлен куда-то вдаль, зрачки сужены до размера булавочных головок.
— Вот мистер Пуаро, которого вы хотели повидать, — громко и бодро произнесла сиделка.
— Ax да, мосье Пуаро, — неопределенно проговорила леди Сислей.
Она протянула ему руку.
— Это мой друг, капитан Гастингс, леди Сислей.
— Здравствуйте! Я рада вам обоим.
Она сделала неопределенный приглашающий жест, и мы сели. Наступило молчание. Леди Сислей словно бы погрузилась в дремоту.
Наконец, сделав над собой усилие, она приоткрыла глаза.
— Вы ведь насчет Сирила? Насчет его смерти? Ах да…
Она вздохнула и покачала головой, по-прежнему словно в полусне.
— Мы и не думали, что может так получиться… Я была уверена, что уйду первой… — Минуту-другую она молчала. — Сирил был так силен — для своих лет. Он никогда не болел. Ему скоро исполнилось бы шестьдесят, а выглядел он как пятидесятилетний… Да, он был очень крепок…
Она снова погрузилась в дремоту. Пуаро, которому было хорошо известно действие некоторых лекарств, от которых пациент теряет ощущение времени, молчал.
Внезапно леди Сислей сказала:
— Да.., я рада вас видеть. Я просила Франклина, и он обещал вам передать. Надеюсь, Франклин не станет глупить.., он так легко загорается, хотя и поездил по белу свету. Все мужчины такие… Они остаются мальчишками. А Франклин в особенности.
— Он человек импульсивный, — заметил Пуаро.
— Ну да, ну да… Рыцарственная натура. Мужчины так глупы — на свой лад. Даже Сирил… — Ее голос оборвался.
В горячечном нетерпении она помотала головой.
— Все как в тумане… Плоть — такое бремя, мосье Пуаро, особенно когда плоть берет над тобой верх. Ни о чем больше не можешь думать — ждешь только, прекратится боль или нет.
— Я понимаю, леди Сислей. Это одна из трагедий человеческой жизни.
— Я так глупею от боли. Не помню даже, что я хотела вам сказать.
— Что-то связанное со смертью вашего мужа?
— Со смертью Сирила? Может быть… Он, бедняга, сумасшедший — я имею в виду убийцу. Все дело в теперешней суете и скоростях — люди не могут этого выдержать. Я всегда жалела сумасшедших — какая у них, наверное, путаница в головах. А потом, сидеть взаперти — ведь это ужасно. Но что же поделаешь? Если они убивают людей… — Она снова дернула головой от боли. — Вы еще его не поймали? — спросила она.
— Пока нет.
— Должно быть, в тот день он крутился вокруг дома.
— Вокруг дома было полно посторонних, леди Сислей. Сейчас ведь время отпусков.
— Ах да — я забыла… Но курортники проводят время у моря и к дому не подходят.
— В тот день здесь не было посторонних.
— Кто это вам сказал? — спросила леди Сислей с неожиданной энергией. Пуаро смешался.
— Слуги, — ответил он. — И мисс Грей.
Леди Сислей твердо произнесла:
— Эта девушка лжет!
Я вздрогнул. Пуаро бросил на меня взгляд. Леди Сислей снова заговорила, притом с большой горячностью:
— Я ее не любила. Никогда ее не любила. Сирил ею восхищался. Все твердил, что она сирота и что она одна-одинешенька. Чем же плохо быть сиротой? Иногда это только к лучшему. Вот если у вас отец-бездельник да мать-пьянчужка — тогда есть на что жаловаться. Еще он говорил, что она отважная и прилежная девушка. Работала-то она хорошо. Но при чем тут какая-то отвага!
— Ну-ну, не будем волноваться, милочка, — вмешалась сиделка. — Нам нельзя утомляться.
— Я ее мигом выставила! Франклин имел наглость заявить, что эта девушка послужит мне утешением. Хорошенькое утешение! Чем скорее она уберется, тем лучше, — так я ему ответила! Франклин — болван! Я не хотела, чтобы он с ней путался. Он мальчишка! Глупый мальчишка! “Я ей выплачу жалованье за три месяца, если тебе так хочется, — сказала я ему. — Но пусть убирается. Чтобы сегодня же оставила мой дом”. Одна польза от болезни — мужчины с тобой не спорят. Он сделал все, как я сказала, и она уехала. Небось строила из себя мученицу — со всей своей отвагой!
— Успокойтесь же, милочка. Вам вредно волноваться.
Леди Сислей отмахнулась от сиделки.
— Вы тоже в ней души не чаяли, как и все прочие.
— О, леди Сислей, не говорите так! Я просто считала, что мисс Грей очень славная — такая романтическая девушка, прямо как в книжках.
— Нет у меня на вас терпения, — слабым голосом произнесла леди Сислей.
— Но теперь-то мисс Грей уехала, милочка. Уехала насовсем.
Леди Сислей в ответ только нетерпеливо тряхнула головой.
Пуаро спросил:
— Почему вы сказали, что мисс Грей лжет?
— Потому что она лжет. Она ведь сказала вам, что к дому не подходили посторонние?
— Да.
— Ну так вот, я собственными глазами видела, когда сидела вот здесь у окна, как она на крыльце разговаривала с каким-то мужчиной.
— Когда это было?
— Утром того дня, когда умер Сирил, около одиннадцати.
— На кого был похож этот мужчина?
— Мужчина как мужчина. Ничего особенного.
— Он выглядел как джентльмен? Или как коммивояжер?
— Нет, на коммивояжера он был не похож. Невзрачный человечек. Не помню.
Внезапно ее лицо исказилось судорогой боли.
— Прошу вас.., уходите.., я устала… Сиделка!
Мы сразу выполнили ее просьбу и удалились.
— Странная история, — сказал я Пуаро по пути в Лондон, — насчет мисс Грей и какого-то незнакомца.
— Вот видите, Гастингс! Я же говорил вам: что-то обязательно обнаружится.
— Зачем же мисс Грей солгала и сказала, что никого не видела?
— Я знаю не меньше семи разных причин — одна из них элементарна.
— Это упрек? — спросил я.
— Нет, я призываю вас поразмышлять. Но стоит ли нам мучиться? Проще всего спросить саму мисс Грей.
— А если она снова солжет?
— Это было бы любопытно и отнюдь не случайно.
— Чудовищно даже на миг подумать, что такая девушка может оказаться в союзе с маньяком.
— Вот именно. Поэтому я так и не думаю.
Несколько минут я размышлял.
— Такой хорошенькой девушке нелегко приходится, — сказал я в конце концов со вздохом.
— Du tout![61] Как вам такое в голову пришло?
— Но я прав! — продолжал я настаивать. — Все против нее только потому, что она хорошенькая.
— Вы говорите betises[62], мой друг. Кто это против нее в Кумсайде? Сэр Сирил? Франклин? Сиделка Кепстик?
— А как на нее набросилась леди Сислей?
— Mon ami, вас переполняет милосердие по отношению к красивым девушкам. А вот я испытываю сострадание к пожилым больным женщинам. Очень возможно, что права именно леди Сислей, а ее муж, мистер Франклин Сислей и сиделка слепы, как кроты. А с ними вместе и капитан Гастингс.
— Вы невзлюбили Тору Грей, Пуаро.
— Люблю я, когда вы седлаете свою романтическую лошадку, Гастингс. Вы неизменно верный рыцарь, готовый прийти на помощь даме, попавшей в беду, — если, bien entendu[63], это красивая дама.
— Какая нелепость, Пуаро! — сказал я и рассмеялся.
— Нельзя же быть вечно мрачным! Все больше увлекают меня движения человеческих душ, рожденные этой трагедией. Перед нами три семейные драмы. Во-первых, Эндовер — трагическая жизнь миссис Эшер, ее мучения, вымогательства ее мужа-немца, преданность ее племянницы. Этого одного хватило бы на роман. Затем — Бексхилл. Счастливые, безмятежные родители, две дочери, столь непохожие друг на друга, — хорошенькая ветреная дурочка и внутренне напряженная, волевая Меган с ее ясным умом и безжалостным стремлением к правде. И еще одна фигура — сдержанный молодой шотландец, боготворящий и безумно ревнующий убитую. Наконец, Сирстон — умирающая жена и муж, поглощенный своей коллекцией, муж, все нежнее относящийся к красивой девушке, которая так ему помогает и так сочувствует, а кроме них еще и младший брат, энергичный, обаятельный, привлекательный, фигура с романтическим отблеском долгих странствий. Поймите, Гастингс, что, если бы события развивались обычным порядком, эти три драмы не имели бы друг с другом ничего общего! Каждая из них развивалась бы, не оказывая влияния на другие. Жизнь изменчива и многообразна, Гастингс! Я не перестаю этому удивляться.
— Вот и Паддингтон, — сказал я в ответ.
Я чувствовал, что развязка близится.
Когда мы приехали домой к Пуаро, нам сообщили, что моего друга кто-то дожидается.
Я ожидал увидеть Франклина или, может быть, Джеппа, но, к моему изумлению, посетил нас не кто иной, как Дональд Фрейзер.
Он был очень смущен и еще неразговорчивее обычного.
Пуаро не стал выяснять у него причины визита и вместо этого предложил ему перекусить и выпить вина.
В ожидании вина и сандвичей Пуаро взял беседу в свои руки и пустился рассказывать о нашей поездке и о доброте больной леди Сислей.
Только когда мы поели и выпили вина, он повернул беседу в новое русло.
— Вы приехали из Бексхилла, мистер Фрейзер?
— Да.
— Как подвигаются дела с Милли Хигли?
— С Милли Хигли? — недоуменно повторил Фрейзер. — А, вы про эту девушку! Нет, я пока ничего не предпринимал. Я…
Он замолчал, нервно сжимая ладони.
— Я не знаю, зачем приехал к вам, — выпалил он.
— Зато я знаю, — сказал Пуаро.
— Откуда? Почему?
— Вы приехали потому, что есть у вас что-то, что необходимо кому-нибудь поведать. Вы поступили правильно. Я подходящий слушатель. Говорите же!
Уверенный вид Пуаро сделал свое дело. Фрейзер посмотрел на него со странным выражением признательности и покорности.
— Вы так считаете?
— Parbleu![64] Я в этом уверен.
— Мосье Пуаро, вы знаете что-нибудь о сновидениях?
Такого вопроса я никак не ожидал. Пуаро, однако, ничуть не удивился.
— Знаю, — ответил он. — Вам приснилось…
— Ну да. Наверно, по-вашему, совсем неудивительно, что мне приснилось.., это. Но это был необычный сон.
— Необычный?
— Сэр, этот сон снится мне три дня подряд… Мне кажется, что я схожу с ума.
— Расскажите же.
Лицо Фрейзера было мертвенно-бледным. Глаза его выходили из орбит. В сущности, он и производил впечатление сумасшедшего.
— Сон каждый раз один и тот же. Мне снится, что я на берегу. Я ищу Бетти. Она потерялась.., просто потерялась, понимаете? Я должен ее найти. Я должен отдать ей ее пояс. Пояс у меня в руках. И вот…
— Дальше!
— Сон меняется… Я больше ее не ищу. Она передо мной — сидит на берегу. Она не видит, как я подхожу к ней… И я.., нет, не могу!
— Продолжайте.
Голос Пуаро звучал твердо и властно.
— Я подхожу к ней сзади.., она не слышит моих шагов… Я набрасываю пояс на ее шею и затягиваю.., затягиваю…
В его голосе звучала невыносимая боль… Я схватился за подлокотники кресла… Казалось, все это происходит у меня на глазах.
— Она задыхается.., умирает… Я задушил ее, и вот голова ее откидывается назад, и я вижу лицо.., лицо Меган, а не Бетти!
Фрейзер, бледный и дрожащий, откинулся в кресле. Пуаро налил вина в бокал и протянул ему.
— Что же это означает, мосье Пуаро? Почему мне снится этот сон? Снится каждую ночь!
— Выпейте вина, — сказал Пуаро. Молодой человек повиновался, а затем спросил уже спокойнее:
— Что это означает? Может быть, это я убил ее?
Не знаю, что ответил Пуаро, ибо в эту минуту я услышал стук почтальона и механически покинул комнату.
Письмо, вынутое мною из почтового ящика, заставило меня полностью утратить интерес к невероятному рассказу Дональда Фрейзера.
Бегом я вернулся в гостиную.
— Пуаро! — воскликнул я. — Пришло четвертое письмо.
Мой друг вскочил с места, выхватил у меня конверт и вскрыл его своим ножом для разрезания бумаг. Он развернул письмо и положил его на стол.