Страница:
Появился Сапог с тушенкой, брагой и кружками, он открыл банки и разлил по кружкам брагу.
Мы сначала накинулись на еду, нас начал пробирать голодняк. Немного подкрепившись, мы начали потихоньку, небольшими глотками пить брагу, утоляя навернувшийся сушняк. Брага была в самый раз, в меру крепкая, до конца не доигравшая, и была похожа на шипучку.
Вдруг по броне зазвенели пули, мы пригнулись и обалдели. Что за хрень такая, откуда?
— С кишлака, что ли, долбят? — спросил Туркмен.
— Да хрен его знает. Наверно. А может наши дураки запарились? — удивленным голосом ответил я.
— В кишлаке ДШК работает, пули об лобовую броню рикошетят, — сказал Туркмен.
Нас начали пробирать шуги, такое по раскумарке часто случается.
— Сапог, неси сюда автоматы! — крикнул Хасан.
— И мой гранатомет, — добавил Урал.
— И ящик с гранатами, — крикнул я.
— А гранаты нафига? — спросил Хасан.
— Да пусть будут, так спокойней.
Сапог притащил охапку автоматов и гранатомет, положив все это рядом с нами, он снова убежал, и через время появился с ящиком гранат.
— А где гранаты от гранатомета? Тормоз! Чем я буду стрелять? Черт возьми! — кричал Урал, тряся трубой перед мордой Сапога.
— Татарин, да пошел ты со своим гранатометом. Сапог, давай открывай запалы быстрей и вкручивай их в гранаты. Быстро! — крикнул я.
Сапог схватил банку с запалами и начал открывать.
— А вдруг они взорвутся. Целый ящик, прикиньте только. Нас вместе с БТРом разнесет, — испуганно произнес Урал, отодвигаясь от ящика с гранатами.
— Сапог, неси отсюда ящик нахер! — опять крикнул я.
Сапог, весь в непонятках, схватил ящик и убежал опять в БТР.
— Стоп! Стоп — мужики, — заорал Туркмен, — мы все на изменах, хватит париться, давайте спокойно сидеть и пить брагу, а то эти гонки до утра не закончатся.
Мы все притихли и уставились на Туркмена.
— Ну че вы на меня пялитесь? Включитесь лучше. Какие к черту духи? Они в кишлаке за пару километров от нас, а везде вокруг наши, вон танк, вот БТР Грека. Сапог, наливай брагу, и не слушай этих дураков, а делать будешь, что я скажу. Понял? — Туркмен посмотрел в упор на Сапога.
Сапог закивал головой.
— И вы все тоже будете делать, что я скажу. Устроили здесь заморочки. В полку будете гусей гонять. Сейчас пьем брагу, и спать, утром на проческу. Забыли уже? Я буду первым за наблюдающего, а вы за это время растормозитесь, — Туркмен взял налитую кружку.
— Ну, все, пьем — и через час отдыхать.
Мы молча взяли кружки и выпили. До нас стало доходить, что мы запарились немного, один Туркмен контролировал себя, и никто не осмелился с ним спорить.
Раздалось несколько залпов, это танкисты из пушек долбили по кишлаку, наверное, духи обстреляли танковые блоки.
— Может и нам пострелять по кишлаку, — предложил Урал.
— Да там и без нас стрелков хватает, давай лучше посидим спокойно, — ответил я.
Мы посидели еще часа полтора, выпили по паре кружек браги, за это время кайф от героина немного развеялся, мы залезли в БТР и начали располагаться на ночлег, а Туркмен остался за наблюдающего.
Не знаю, как остальные, а я уснул сразу же и спал как убитый. Сквозь сон я почувствовал, как меня кто-то толкает за плечо, это был Урал, он будил меня на вахту.
— Сколько время? — спросил я зевая.
— Четыре утра, ты последний, там возле бака сигнальные ракеты, если нужны, — ответил Урал.
— Ну, ложись тогда, в шесть я всех бужу и будем готовиться.
Я взял автомат, нацепил бронежилет, каску, и залез на броню, изредка доносилась стрельба из блоков, кое-где вспыхивали сигнальные ракеты. Зачерпнув из бака воды, я сполоснул лицо, под утро на улице было прохладно, ночи вообще здесь прохладные, днем сумасшедшая жара, а ночью пронизывающий холод. Немного гудело в голове от вчерашнего пиршества, но в основном состояние было сносное. Зайдя за БТР я закурил сигарету, пряча огонек в ладони, и залез на броню, за время службы в Афгане прятать сигарету в ладони стало привычкой, даже днем, когда никакой опасности нет, все равно по привычке сигарету прячешь в руке.
Умостившись возле бака с водой, я стал смотреть в сторону кишлака, башня в БТРе невысокая, и поэтому из-за нее хорошо проглядывалась местность впереди БТРа. От нечего делать я начал из автомата стрелять по сигнальным ракетам, трассера ровной строчкой летели в сторону горящей ракеты, но в сигналку не так уж легко попасть. Увидев это, с других блоков тоже начали стрелять по ракетам. Расстреляв обе связки рожков, я достал из ящика цинк с трассерами и, открыв его, начал набивать патронами рожки. Расстреляв еще четыре рожка по ракетам, я посмотрел на часы, было пять утра, время пролетело быстро за этим занятием, сейчас начнет светать.
Через час надо поднимать пацанов и готовиться к проческе, часов в семь, наверное, начнем штурмовать. Исход сегодняшнего боя предвидеть невозможно, но потери будут, это я знал точно. Духи так просто не сдадутся, они загнаны в угол, а загнанный зверь опасен вдвойне, так что строить иллюзии насчет удачного финала не стоит. О том, что меня убьют или убьют кого-то из моих друзей, о таком даже не хотелось думать, но это произойти может, ведь здесь война, и в нас стреляют.
Тяжело в такие минуты оставаться одному, тяжело бороться со своими мыслями, и что хуже всего, от этих мыслей ни куда не деться, они безжалостно преследуют тебя, каждую секунду, каждый миг.
Я задумался о вере в бога, мне нечасто такие мысли приходили в голову, но иногда бывало.
Духи нас называют неверными, по их понятиям мы не верим ни в бога, ни в черта. Это не правда, без веры в бога жить нельзя, просто у каждого свой бог, и верит в него каждый по-своему, и не обязательно для этого ходить в храм или сидеть перед иконой, главное верить. Я никогда не углублялся в понятия какой-либо веры, не читал религиозной литературы, не посещал божью обитель. Если говорят, что бог вездесущ, то зачем идти в церковь, к богу в таком случае можно обратиться отовсюду, где бы ты ни находился.
Что там, за чертою жизни? Я слышал, что, умирая, люди попадают на небеса, и мне всегда представляется эдакая длинная лестница ведущая в небо, и люди, отжившие свой век, вбирающиеся по ней наверх.
Я не заметил, как закемарил, мне в полудреме приснилось, как я взбираюсь по этой лестнице, и видел я себя как бы со стороны. Вот я восхожу на эту лестницу, все старики толпятся у входа, а я захожу на нее откуда-то сбоку и начинаю взбираться, но видел я себя не стариком, а молодым, таким как сейчас.
Очнувшись от дремоты, я заметил, что начало светать, часы показывали полшестого утра, кемарил я минут десять, не больше. Что за чертовщина мне приснилась, я видел себя взбирающегося по лестнице в небеса. Но почему я видел себя таким, как сейчас? Может потому, что я боюсь старости, и мне трудно представить себя немощным стариком, одиноким и никому не нужным. А может быть? Не, не, об этом лучше не думать, только не сейчас.
Стрельба почти прекратилась, кое-где изредка раздавались выстрелы, наверное, всем уже надоело стрелять без всякого толку. Послышался гул моторов, и через минуту подъехал БТР, потом раздался голос комбата:
— Есть кто живой?!
— Да есть, товарищ майор. Сержант Бережной, — ответил я, и выглянул из-за баков.
— Ну, как дела, сержант?
— Да нормально, ночь прошла спокойно.
— В шесть поднимай экипаж, и готовьтесь. После того, как вертушки поработают кишлак, сразу пойдет пехота. Сидите на связи и ждите команды.
— Понял, товарищ майор.
БТР комбата дернулся с места и поехал в сторону танковой точки. Я спрыгнул с брони и зашел за БТР, чтоб облегчиться по малому, и спокойно покурить. Последние пол часа тянулись долго, в голову непроизвольно лезли мысли о боге, о жизни, о смерти, в сознании всплывал недавний сон. Хотелось закричать: «Да пропади все это пропадом!» и бежать, бежать, бежать — от жизни, от смерти, от войны, от себя, но что-то сдерживало весь этот порыв, и я покорно сидел и ждал, тешась мыслью, а может, пронесет и в этот раз?
Я посмотрел на часы, ну что ж, пора будить пацанов, хотя солнце еще не взошло, но было уже светло, наступало утро.
Запрыгнув на броню, я залез в командирский люк БТРа, пацаны спокойно спали, посмотрев на них пару минут, я ткнул Туркмена в плечо:
— Туркмен, вставай, пора.
— Не, не волде, — на родном языке выкрикнул Туркмен.
— Вставай Туркмен, — я продолжал его трясти.
Туркмен открыл глаза, посмотрел на меня, потом огляделся вокруг и спросил:
— Юра, это ты? А сколько время?
— Начало седьмого, буди остальных, — сказал я ему и вылез на броню.
Я сидел на броне и набивал «магазины» патронами готовясь к проческе, вдали показался БТР, через минуты три к нашему блоку подкатила машина ротного. Пацаны уже попросыпались и начали друг за другом вылезать из люков.
— Ну, как спалось, вояки? — спросил ротный.
— Спалось нормально, теперь надо думать, как бодрствовать будем, — ответил я.
Петруха, высунувшись из люка, начал мне показывать жестами из-за спины ротного, мол, чарс есть?
Я кивнул, Петруха нырнул опять в люк, спустя время из десантного люка вылез Закаров и направился ко мне. Когда он подходил, я заметил у него синяк под глазом, и еще он закусывал губу, судя по всему, она была разбита.
— Петруха меня послал к тебе, — сказал Закиров опустив лицо, чтоб я не видел синяк у него под глазом.
— Кто тебе фонарь поставил?
— Да это я ударился в БТРе.
— Кому ты эту туфту вешаешь, Закиров? Ротному будешь эти сказки рассказывать. Смотри на меня.
Закиров поднял голову.
— Носорог? — спросил я его.
— Да нет, Юра, это я сам.
— Так, значит Носорог, больше не кому. Ну ладно, я ему Козу сделаю.
Я достал из кармана пластинку чарса и протянул ему, он взял и направился в свой БТР.
Ротный в это время, усердно что-то разглядывал в бинокль.
— Что там такое, командир? — спросил я.
— А это фрагмент из кинофильма «к нам приехал цирк», — ответил ротный, продолжая разглядывать подъехавшую технику.
— Какой еще цирк? — спросил я ротного.
— Сарбосы прикатили, наверное, с нами на проческу собрались.
— Это что, шутка? — с удивлением произнес я, и перепрыгнул на БТР ротного.
— Да нет же, все это вполне серьезно, — ответил ротный и протянул мне бинокль со словами:
— На, посмотри на это ополчение.
Я взял бинокль и стал смотреть: возле крайнего танкового блока действительно расположились сарбосы, там я заметил несколько танков образца Т-34 и пару машин БТР-40. Какой-то сарбосовский офицер стоял на броне танка, и что-то торжественно объявлял своим воякам. Меня приколола видуха БТР-40, этакий броневик с открытым верхом, в кузове которого сидели сарбосовские солдаты в два ряда, они держали перед собой автоматы и слушали офицера.
— Если одеть буденовки этим воинам в броневике, то смотреться это будет, как Ленин в октябре, — промолвил я и передал бинокль ротному.
— Ну ладно, готовьтесь, а я смотаюсь к крайнему блоку, узнаю, что там за катавасия, — сказал ротный и крикнул водиле:
— Петруха, трогай!
Ротный укатил в сторону сарбосов, а я продолжил набивать рожки патронами. Подошли Туркмен с Хасаном.
— Че ротный хотел? — спросил Хасан.
— Да так, мотается, делать ему нечего. К нам «зеленые» прикатили, на проческу пойдут тоже.
— Да ну, сарбосы с нами на проческу? Ты шутишь, Юра, — удивился Хасан.
— Да какие шутки, вон они у крайнего блока.
Хасан залез на броню и стал разглядывать сарбосов.
— Да ты иди глаза промой, и вообще умойся весь, а то у тебя вид, как будто по твоей роже танки буксовали, — сказал я Хасану.
— Точно сарбосы, вот прикол. Сапог, возьми котелок, набери воды и польешь мне! — крикнул Хасан, слезая с брони.
Со стороны гор показались четыре вертушки и взяли курс на кишлак. Я встал и крикнул пацанам:
— Мужики, готовимся быстрей, хорош тормозить, вертушки уже летят бомбить кишлак, скоро нас припашут.
Я запрыгнул в БТР и стал надевать на себя причандалы. Особенно готовиться не надо было, все уже было давно готово, «лифчик» затарен всем необходимым, магазины забиты патронами, оставалось все это напялить на себя и ждать приказа к выдвижению. Надев на себя все необходимое, я вылез из машины, и стал все это на себе поправлять. На мне была каска, бронежилет, поверх бронежилета я напялил «лифчик» с дополнительными боеприпасами и сигнальными ракетами. Потом я нацепил фляжку с водой на ремень и затянул его покрепче, чтоб бронежилет не болтался, поверх ремня я надел патронташ с гранатами для подствольника, проверил штык-нож, ножны от которого были закреплены к полусапожку на правой ноги. Ну, вроде все в порядке, и все на месте, и закурив сигарету я приготовился наблюдать, как вертушки будут пахать кишлак, вертушки в это время как раз были на подлете к кишлаку.
Спустя время ко мне подошли пацаны и тоже сели рядом, один Туркмен остался в кабине на рации, мы некоторое время сидели молча, и наблюдали за бомбежкой. Вертушки кругами вились над кишлаком, и черные полосы от ракет то и дело резали воздух, разнося в пыль дувалы.
Хасан достал забитую сигарету и предложил нам, мы отказались, тогда он прикурил ее и стал курить сам. Я вообще удивлялся с Хасана, ему пофигу, когда обкуриться, перед боем, после боя, или во время него. Я же старался не обкуриваться в экстремальных ситуациях, чтоб не торчать на изменах, да и обламываться под кайфом не очень-то приятно, тут и в нормальном состоянии нарываться на засаду облом, а по раскумарке облом в двойне. Хотя в Афгане подобные ситуации предугадать невозможно, и бывало не раз, когда колонна попадает под обстрел, а ты в этот момент накуренный, как удав. Духи, конечно, тоже все обкуренные чарсом, и еще покруче нас. Но тут разные ситуации, духи настроены на обстрел, ждут его и готовятся, поэтому им по кайфу долбить по нашим колоннам, особенно с гор. А мы-то не ожидаем этого, и думки у нас левые, а тут вдруг — нате вам, посыпался свинец на головы и пошла канонада. И уже после всего произошедшего сидишь и думаешь, неужели я живой, неужели пронесло, и зарекаешься, что все, мол, больше курить не буду этот проклятый чарс, но проходит час-другой и снова пошел косяк по кругу, и ничего с этим не поделаешь, это Восток, кто не был там, тому не понять.
Мы сначала накинулись на еду, нас начал пробирать голодняк. Немного подкрепившись, мы начали потихоньку, небольшими глотками пить брагу, утоляя навернувшийся сушняк. Брага была в самый раз, в меру крепкая, до конца не доигравшая, и была похожа на шипучку.
Вдруг по броне зазвенели пули, мы пригнулись и обалдели. Что за хрень такая, откуда?
— С кишлака, что ли, долбят? — спросил Туркмен.
— Да хрен его знает. Наверно. А может наши дураки запарились? — удивленным голосом ответил я.
— В кишлаке ДШК работает, пули об лобовую броню рикошетят, — сказал Туркмен.
Нас начали пробирать шуги, такое по раскумарке часто случается.
— Сапог, неси сюда автоматы! — крикнул Хасан.
— И мой гранатомет, — добавил Урал.
— И ящик с гранатами, — крикнул я.
— А гранаты нафига? — спросил Хасан.
— Да пусть будут, так спокойней.
Сапог притащил охапку автоматов и гранатомет, положив все это рядом с нами, он снова убежал, и через время появился с ящиком гранат.
— А где гранаты от гранатомета? Тормоз! Чем я буду стрелять? Черт возьми! — кричал Урал, тряся трубой перед мордой Сапога.
— Татарин, да пошел ты со своим гранатометом. Сапог, давай открывай запалы быстрей и вкручивай их в гранаты. Быстро! — крикнул я.
Сапог схватил банку с запалами и начал открывать.
— А вдруг они взорвутся. Целый ящик, прикиньте только. Нас вместе с БТРом разнесет, — испуганно произнес Урал, отодвигаясь от ящика с гранатами.
— Сапог, неси отсюда ящик нахер! — опять крикнул я.
Сапог, весь в непонятках, схватил ящик и убежал опять в БТР.
— Стоп! Стоп — мужики, — заорал Туркмен, — мы все на изменах, хватит париться, давайте спокойно сидеть и пить брагу, а то эти гонки до утра не закончатся.
Мы все притихли и уставились на Туркмена.
— Ну че вы на меня пялитесь? Включитесь лучше. Какие к черту духи? Они в кишлаке за пару километров от нас, а везде вокруг наши, вон танк, вот БТР Грека. Сапог, наливай брагу, и не слушай этих дураков, а делать будешь, что я скажу. Понял? — Туркмен посмотрел в упор на Сапога.
Сапог закивал головой.
— И вы все тоже будете делать, что я скажу. Устроили здесь заморочки. В полку будете гусей гонять. Сейчас пьем брагу, и спать, утром на проческу. Забыли уже? Я буду первым за наблюдающего, а вы за это время растормозитесь, — Туркмен взял налитую кружку.
— Ну, все, пьем — и через час отдыхать.
Мы молча взяли кружки и выпили. До нас стало доходить, что мы запарились немного, один Туркмен контролировал себя, и никто не осмелился с ним спорить.
Раздалось несколько залпов, это танкисты из пушек долбили по кишлаку, наверное, духи обстреляли танковые блоки.
— Может и нам пострелять по кишлаку, — предложил Урал.
— Да там и без нас стрелков хватает, давай лучше посидим спокойно, — ответил я.
Мы посидели еще часа полтора, выпили по паре кружек браги, за это время кайф от героина немного развеялся, мы залезли в БТР и начали располагаться на ночлег, а Туркмен остался за наблюдающего.
Не знаю, как остальные, а я уснул сразу же и спал как убитый. Сквозь сон я почувствовал, как меня кто-то толкает за плечо, это был Урал, он будил меня на вахту.
— Сколько время? — спросил я зевая.
— Четыре утра, ты последний, там возле бака сигнальные ракеты, если нужны, — ответил Урал.
— Ну, ложись тогда, в шесть я всех бужу и будем готовиться.
Я взял автомат, нацепил бронежилет, каску, и залез на броню, изредка доносилась стрельба из блоков, кое-где вспыхивали сигнальные ракеты. Зачерпнув из бака воды, я сполоснул лицо, под утро на улице было прохладно, ночи вообще здесь прохладные, днем сумасшедшая жара, а ночью пронизывающий холод. Немного гудело в голове от вчерашнего пиршества, но в основном состояние было сносное. Зайдя за БТР я закурил сигарету, пряча огонек в ладони, и залез на броню, за время службы в Афгане прятать сигарету в ладони стало привычкой, даже днем, когда никакой опасности нет, все равно по привычке сигарету прячешь в руке.
Умостившись возле бака с водой, я стал смотреть в сторону кишлака, башня в БТРе невысокая, и поэтому из-за нее хорошо проглядывалась местность впереди БТРа. От нечего делать я начал из автомата стрелять по сигнальным ракетам, трассера ровной строчкой летели в сторону горящей ракеты, но в сигналку не так уж легко попасть. Увидев это, с других блоков тоже начали стрелять по ракетам. Расстреляв обе связки рожков, я достал из ящика цинк с трассерами и, открыв его, начал набивать патронами рожки. Расстреляв еще четыре рожка по ракетам, я посмотрел на часы, было пять утра, время пролетело быстро за этим занятием, сейчас начнет светать.
Через час надо поднимать пацанов и готовиться к проческе, часов в семь, наверное, начнем штурмовать. Исход сегодняшнего боя предвидеть невозможно, но потери будут, это я знал точно. Духи так просто не сдадутся, они загнаны в угол, а загнанный зверь опасен вдвойне, так что строить иллюзии насчет удачного финала не стоит. О том, что меня убьют или убьют кого-то из моих друзей, о таком даже не хотелось думать, но это произойти может, ведь здесь война, и в нас стреляют.
Тяжело в такие минуты оставаться одному, тяжело бороться со своими мыслями, и что хуже всего, от этих мыслей ни куда не деться, они безжалостно преследуют тебя, каждую секунду, каждый миг.
Я задумался о вере в бога, мне нечасто такие мысли приходили в голову, но иногда бывало.
Духи нас называют неверными, по их понятиям мы не верим ни в бога, ни в черта. Это не правда, без веры в бога жить нельзя, просто у каждого свой бог, и верит в него каждый по-своему, и не обязательно для этого ходить в храм или сидеть перед иконой, главное верить. Я никогда не углублялся в понятия какой-либо веры, не читал религиозной литературы, не посещал божью обитель. Если говорят, что бог вездесущ, то зачем идти в церковь, к богу в таком случае можно обратиться отовсюду, где бы ты ни находился.
Что там, за чертою жизни? Я слышал, что, умирая, люди попадают на небеса, и мне всегда представляется эдакая длинная лестница ведущая в небо, и люди, отжившие свой век, вбирающиеся по ней наверх.
Я не заметил, как закемарил, мне в полудреме приснилось, как я взбираюсь по этой лестнице, и видел я себя как бы со стороны. Вот я восхожу на эту лестницу, все старики толпятся у входа, а я захожу на нее откуда-то сбоку и начинаю взбираться, но видел я себя не стариком, а молодым, таким как сейчас.
Очнувшись от дремоты, я заметил, что начало светать, часы показывали полшестого утра, кемарил я минут десять, не больше. Что за чертовщина мне приснилась, я видел себя взбирающегося по лестнице в небеса. Но почему я видел себя таким, как сейчас? Может потому, что я боюсь старости, и мне трудно представить себя немощным стариком, одиноким и никому не нужным. А может быть? Не, не, об этом лучше не думать, только не сейчас.
Стрельба почти прекратилась, кое-где изредка раздавались выстрелы, наверное, всем уже надоело стрелять без всякого толку. Послышался гул моторов, и через минуту подъехал БТР, потом раздался голос комбата:
— Есть кто живой?!
— Да есть, товарищ майор. Сержант Бережной, — ответил я, и выглянул из-за баков.
— Ну, как дела, сержант?
— Да нормально, ночь прошла спокойно.
— В шесть поднимай экипаж, и готовьтесь. После того, как вертушки поработают кишлак, сразу пойдет пехота. Сидите на связи и ждите команды.
— Понял, товарищ майор.
БТР комбата дернулся с места и поехал в сторону танковой точки. Я спрыгнул с брони и зашел за БТР, чтоб облегчиться по малому, и спокойно покурить. Последние пол часа тянулись долго, в голову непроизвольно лезли мысли о боге, о жизни, о смерти, в сознании всплывал недавний сон. Хотелось закричать: «Да пропади все это пропадом!» и бежать, бежать, бежать — от жизни, от смерти, от войны, от себя, но что-то сдерживало весь этот порыв, и я покорно сидел и ждал, тешась мыслью, а может, пронесет и в этот раз?
Я посмотрел на часы, ну что ж, пора будить пацанов, хотя солнце еще не взошло, но было уже светло, наступало утро.
Запрыгнув на броню, я залез в командирский люк БТРа, пацаны спокойно спали, посмотрев на них пару минут, я ткнул Туркмена в плечо:
— Туркмен, вставай, пора.
— Не, не волде, — на родном языке выкрикнул Туркмен.
— Вставай Туркмен, — я продолжал его трясти.
Туркмен открыл глаза, посмотрел на меня, потом огляделся вокруг и спросил:
— Юра, это ты? А сколько время?
— Начало седьмого, буди остальных, — сказал я ему и вылез на броню.
Я сидел на броне и набивал «магазины» патронами готовясь к проческе, вдали показался БТР, через минуты три к нашему блоку подкатила машина ротного. Пацаны уже попросыпались и начали друг за другом вылезать из люков.
— Ну, как спалось, вояки? — спросил ротный.
— Спалось нормально, теперь надо думать, как бодрствовать будем, — ответил я.
Петруха, высунувшись из люка, начал мне показывать жестами из-за спины ротного, мол, чарс есть?
Я кивнул, Петруха нырнул опять в люк, спустя время из десантного люка вылез Закаров и направился ко мне. Когда он подходил, я заметил у него синяк под глазом, и еще он закусывал губу, судя по всему, она была разбита.
— Петруха меня послал к тебе, — сказал Закиров опустив лицо, чтоб я не видел синяк у него под глазом.
— Кто тебе фонарь поставил?
— Да это я ударился в БТРе.
— Кому ты эту туфту вешаешь, Закиров? Ротному будешь эти сказки рассказывать. Смотри на меня.
Закиров поднял голову.
— Носорог? — спросил я его.
— Да нет, Юра, это я сам.
— Так, значит Носорог, больше не кому. Ну ладно, я ему Козу сделаю.
Я достал из кармана пластинку чарса и протянул ему, он взял и направился в свой БТР.
Ротный в это время, усердно что-то разглядывал в бинокль.
— Что там такое, командир? — спросил я.
— А это фрагмент из кинофильма «к нам приехал цирк», — ответил ротный, продолжая разглядывать подъехавшую технику.
— Какой еще цирк? — спросил я ротного.
— Сарбосы прикатили, наверное, с нами на проческу собрались.
— Это что, шутка? — с удивлением произнес я, и перепрыгнул на БТР ротного.
— Да нет же, все это вполне серьезно, — ответил ротный и протянул мне бинокль со словами:
— На, посмотри на это ополчение.
Я взял бинокль и стал смотреть: возле крайнего танкового блока действительно расположились сарбосы, там я заметил несколько танков образца Т-34 и пару машин БТР-40. Какой-то сарбосовский офицер стоял на броне танка, и что-то торжественно объявлял своим воякам. Меня приколола видуха БТР-40, этакий броневик с открытым верхом, в кузове которого сидели сарбосовские солдаты в два ряда, они держали перед собой автоматы и слушали офицера.
— Если одеть буденовки этим воинам в броневике, то смотреться это будет, как Ленин в октябре, — промолвил я и передал бинокль ротному.
— Ну ладно, готовьтесь, а я смотаюсь к крайнему блоку, узнаю, что там за катавасия, — сказал ротный и крикнул водиле:
— Петруха, трогай!
Ротный укатил в сторону сарбосов, а я продолжил набивать рожки патронами. Подошли Туркмен с Хасаном.
— Че ротный хотел? — спросил Хасан.
— Да так, мотается, делать ему нечего. К нам «зеленые» прикатили, на проческу пойдут тоже.
— Да ну, сарбосы с нами на проческу? Ты шутишь, Юра, — удивился Хасан.
— Да какие шутки, вон они у крайнего блока.
Хасан залез на броню и стал разглядывать сарбосов.
— Да ты иди глаза промой, и вообще умойся весь, а то у тебя вид, как будто по твоей роже танки буксовали, — сказал я Хасану.
— Точно сарбосы, вот прикол. Сапог, возьми котелок, набери воды и польешь мне! — крикнул Хасан, слезая с брони.
Со стороны гор показались четыре вертушки и взяли курс на кишлак. Я встал и крикнул пацанам:
— Мужики, готовимся быстрей, хорош тормозить, вертушки уже летят бомбить кишлак, скоро нас припашут.
Я запрыгнул в БТР и стал надевать на себя причандалы. Особенно готовиться не надо было, все уже было давно готово, «лифчик» затарен всем необходимым, магазины забиты патронами, оставалось все это напялить на себя и ждать приказа к выдвижению. Надев на себя все необходимое, я вылез из машины, и стал все это на себе поправлять. На мне была каска, бронежилет, поверх бронежилета я напялил «лифчик» с дополнительными боеприпасами и сигнальными ракетами. Потом я нацепил фляжку с водой на ремень и затянул его покрепче, чтоб бронежилет не болтался, поверх ремня я надел патронташ с гранатами для подствольника, проверил штык-нож, ножны от которого были закреплены к полусапожку на правой ноги. Ну, вроде все в порядке, и все на месте, и закурив сигарету я приготовился наблюдать, как вертушки будут пахать кишлак, вертушки в это время как раз были на подлете к кишлаку.
Спустя время ко мне подошли пацаны и тоже сели рядом, один Туркмен остался в кабине на рации, мы некоторое время сидели молча, и наблюдали за бомбежкой. Вертушки кругами вились над кишлаком, и черные полосы от ракет то и дело резали воздух, разнося в пыль дувалы.
Хасан достал забитую сигарету и предложил нам, мы отказались, тогда он прикурил ее и стал курить сам. Я вообще удивлялся с Хасана, ему пофигу, когда обкуриться, перед боем, после боя, или во время него. Я же старался не обкуриваться в экстремальных ситуациях, чтоб не торчать на изменах, да и обламываться под кайфом не очень-то приятно, тут и в нормальном состоянии нарываться на засаду облом, а по раскумарке облом в двойне. Хотя в Афгане подобные ситуации предугадать невозможно, и бывало не раз, когда колонна попадает под обстрел, а ты в этот момент накуренный, как удав. Духи, конечно, тоже все обкуренные чарсом, и еще покруче нас. Но тут разные ситуации, духи настроены на обстрел, ждут его и готовятся, поэтому им по кайфу долбить по нашим колоннам, особенно с гор. А мы-то не ожидаем этого, и думки у нас левые, а тут вдруг — нате вам, посыпался свинец на головы и пошла канонада. И уже после всего произошедшего сидишь и думаешь, неужели я живой, неужели пронесло, и зарекаешься, что все, мол, больше курить не буду этот проклятый чарс, но проходит час-другой и снова пошел косяк по кругу, и ничего с этим не поделаешь, это Восток, кто не был там, тому не понять.
ПРОЧЕСКА
— Мужики, готовимся! — раздался голос Туркмена.
Мы попрыгали на броню и стали ждать команду к движению в сторону кишлака.
Первыми пошли танки, отъезжая, они стали растягиваться, беря кишлак в полукольцо, за ними двинулись наши БТРы. С левого фланга двигались машины второй роты, справа первой, мы были в середине.
Две вертушки отлетели от кишлака и, обогнув горы, исчезли из виду, остальные две, спустившись пониже и кружа почти над самыми дувалами, продолжали бомбежку, видно, им удалось обнаружить духов или пулеметные точки, потому как, сделав петлю, они стали заходить в одно определенное место. Одна вертушка на втором заходе задымилась и, сделав какой-то замысловатый вираж, стала снижаться. Было видно, как летчики пытались вывести горящую машину за пределы кишлака, им это отчасти удалось, и вертушка упала на окраине, справа от кишлака, недалеко от подножия гор. Мы все с напряжением ждали взрыва на месте ее падения, но взрыва видно не было, неужели летчикам удалось посадить горящую машину?! Вторая вертушка, пальнув еще раз ракетами, развернулась и полетела в сторону падения первой. Зависнув над местом падения, вертушка, снижаясь, скрылась за крышами дувалов, минуты через три она показалась и, набирая высоту, улетела через горы в сторону расположения полков.
Я заглянул в люк БТРа, крикнул Туркмену:
— Что по рации говорят? Летчики живы? Забрали их?
— Не знаю насчет живы они остались или нет, но полкач послал пару машин из разведвзвода на место падения вертушки. С летчиками разговора я не слышал, — ответил Туркмен.
Наставало наше время, БТРы медленно и уверенно приближались к кишлаку, мы готовились к проческе, каждый повторно проверял свое оружие и снаряжение. Мы ни о чем не говорили, эта операция была не первой, и каждый знал, что ему делать, лишь один Сапог рассеяно смотрел на всех нас по очереди, и нервно сжимал свою СВДшку. Я его прекрасно понимал, и в памяти всплыли события первого моего рейда.
Наш взвод в составе двенадцати бойцов и двух офицеров нарвался на засаду в зеленке, я помню, куда-то стрелял, но духов не видел, вокруг раздавались взрывы, стрельба, свист пуль и осколков, и еще помню — было очень страшно. Количество духов превосходило нас примерно в два раза, но каким-то чудом нам удалось выйти из зеленки, погибли два бойца и лейтенант замполит роты, один пацан был дембелем, другой «чиж», моего призыва с Азербайджана, дембелей я в то время еще толком не знал. Потом подошло подкрепление, и мы взяли эту зеленку в кольцо и прочесали, убитыми мы нашли одиннадцать духов, но половина из них все же куда-то испарилась. Я надолго запомнил свое первое боевое крещение. А Сапог, уж точно запомнит этот рейд, если живой вернется.
Танки остановились метров за триста, не доезжая кишлака, наши БТРы поравнялись с ними. Ротный скомандовал, покинуть машины. Мы передернули затворы и попрыгали с брони на землю. Каски мы побросали в БТРе, и напялили панамы, толк от каски небольшой, только мешает больше, болтается как кастрюля на голове. А надели мы их перед выдвижением, чтоб такие уставники, как замполит, не полоскали нам мозги насчет нарушения формы.
Туркмен вылез из люка и крикнул нам:
— Пацаны, ни пуха вам!
Я махнул ему рукой, и мы, обойдя танки, стали продвигаться к кишлаку. Стены вокруг кишлака не было, кое-где торчали деревья и кусты, остальная зелень была скошена бомбардировкой. Я всегда удивлялся, почему после бомбежки дувалы, хоть и были заметно повреждены, но в основном оставались целыми. Наверно они были сделаны из какой-то вязкой глины, приходилось даже видеть, как снаряды втыкались в них и торчали.
В кишлаке не было видно никакого шевеления, кое-где виднелись струйки дыма, кишлак сам по себе был большой, дувалы стояли плотно друг к другу, и проходы были узкими. Если понадобится броня, то вряд ли танки смогут нам помочь, в этих переулках ни повернуться, ни развернуться, а соваться в кишлак на технике — это самоубийство. Да, придется нам здесь горя хапнуть, промелькнуло у меня в голове. Пробирались мы к кишлаку, небольшими перебежками, ожидая обстрела в любое время и из любого дувала. Духи в кишлаке были, это было ясно, но когда от них ждать удара, было не ясно, они могли запустить нас в кишлак, а могли открыть огонь и на подходе к нему. Это ожидание изматывало нервы, наш взвод шел в числе первых, и поэтому мы первыми должны были взять удар на себя, а это перспектива не завидная.
Мы все ближе и ближе подбирались к кишлаку, там было по-прежнему тихо. Ротный шел впереди недалеко от меня, рядом шел Хасан, сзади шел Урал с гранатометом, Сапог шел рядом с Хасаном почти бок о бок, позади нас шел радист Алешка с Оренбурга, неся на себе кроме автомата и боеприпасов еще и радиостанцию.
До первых дувалов оставалось метров сто, мы все были на пределе, я беглым взглядом просматривал каждый дувал по очереди, но из кишлака по-прежнему не доносилось ни звука, и не было видно никакого шевеления. Неужели готовят какую-нибудь ловушку, или, может, не хотят заранее определяться, потому как, обнаружив духовские огневые точки, наши могут дать координаты и артдивизион начнет по ним работать, духи это хорошо знают.
И вдруг из-за первого дувала с диким криком выскочил ишак, подпрыгивая как козел, он мчался прямо на нас. Я мельком заметил, что на спине ишака висят какие-то тюки и, инстинктивно повернув дуло автомата, нажал на курок, раздался выстрел, ротный тоже выстрелил в этого ишака — тот упал примерно метров за 80 от нас. Ротный, развернувшись, крикнул:
— Ложись! — и сам упал на землю. Мы все тоже попадали на землю, я закрыл голову руками, и застыл, лежа на песке. Секунд через пять раздался мощный взрыв, меня окатила горячая волна вперемешку с песком, и запахло свежим навозом. Спустя пару секунд я поднял голову, в ушах звенело. Что за хрень такая? Недалеко от меня на корточках сидел ротный и тряс головой. Я стал подниматься, отряхиваясь от песка, рядом со мной сидя на заднице матерился Хасан а возле него лежал Сапог. Слава богу, наши вроде все целы. Ротный крикнул:
— Все живы?!
— Че за ху…ня! — закричал, вставая, Грек, который шел сбоку, шагах в тридцати от нас.
— Духи решили пошутить перед намазом, — крикнул ему ротный.
Все поднялись на ноги и отряхивались от песка и навоза, многие даже не поняли, что произошло. Я взялся рукой за панаму и снял ее, рука моя оказалась в какой-то серо-зеленой каше вперемешку с кровью, это было дерьмо от ишака, я стал вытирать об песок эту парашу. Ну, начало есть. Что же будет дальше?
Ротный махнул рукой, и мы осторожно двинулись дальше.
В стороне раздался еще один взрыв, я резко пригнулся и повернул голову, в районе, где шла первая рота, поднялся столб песка и пыли, — черт, мина, не повезло кому-то, подумал я, и стал внимательней смотреть под ноги. Хотя внимательность эта была до задницы, в песке мину обнаружить практически невозможно. Если мины ставились этой ночью, то можно обнаружить следы, так как ветра ночью не было, а если раньше, тогда ветер устелил песок равномерно, да и духи не такие дураки, чтоб оставлять за собой следы. Ротный показал жестом залечь, и подбежал к радисту, спустя время вся пехота остановилась и залегла.
Два танка с тралами (приспособление для разминирования, железные катки впереди танка) стали прокатывать местность между нами и кишлаком. Проехав пару раз туда-обратно, и не обнаружив мин, они укатили обратно на позиции.
Позднее зажигание у нашего командования, надо было раньше прокатать местность, одной жертвы можно было бы избежать, но, как говорится, пока гром не грянет…
Пехота подошла вплотную к кишлаку, наступал ответственный и напряженный момент, мы готовились войти в кишлак, и хотя такое уже случалось не первый раз, все равно с каждым разом ждешь чего-то нового, духи не постоянны, иначе это были бы не духи. Уж что-что, а воевать эти суки могут, и на уловки разные у них изобретательности хватает, даже взять этого ишака-камикадзе. Ну кто мог предугадать такое? Я лично подобное встречаю первый раз. Проклятый Восток.
Вот и первые дувалы, мы вошли в кишлак, озираясь по сторонам и держа оружие на взводе, шаг за шагом мы двигались дальше. Дувалы как ступеньки пошли вверх, все выше и выше, вдали, примерно в километре, виднелись скалы. Тишина, вокруг ни души, тишина эта напрягала, страх сковывал душу. В голове пульсировала мысль, кто же первый возьмет свинец на себя. Вокруг одни дувалы, натыканы везде и всюду, какой долбай проектировал эти лабиринты непонятно, с будуна такого не настроишь, можно сто раз обойти кишлак вдоль и поперек и в сто первый раз там заблудиться.
Мы все глубже и глубже проникали в кишлак, ротный шел чуть спереди, Хасан и Урал поравнялись со мной, Сапог крался чуть ли не уткнувшись Хасану в спину. Хасан стукнул Сапога локтем, и показал, чтоб он шел рядом, а не тыкался ему в спину.
Я заметил боковым зрением, как сбоку — метров пятьдесят от нас — что-то шевельнулось, резко развернув дуло автомата, я от перенапряжения чуть было не нажал на спусковой курок Оказалось, это прапорщик Приходько, командир третьего взвода, и с ним пара бойцов, Мамедов и Канатов. Мамед был из Азербайджана, а Канат из Узбекистана, оба отслужили по году. Черт, хоть бы своих ненароком, не положить, подумал я, особенно Мамед, вечно небритый, и если бы не форма, вылитый дух.
Они направились в нашу сторону, прапор показал жестом: «Ну как там?» Ротный пожал плечами.
Справа от нас вынырнули из-за дувала братья близнецы, потом Бача, Закиров и с ними Грек. Перед нами открылась небольшая площадь, посередине виднелся кяриз, возле него валялся дохлый верблюд, развороченный ракетой. Жителей кишлака не было видно, ни живых, ни мертвых, может ушли в горы, может, попрятались.
В стороне от нас раздались выстрелы, сначала очередь из ДШК, после уже автоматный огонь, и началась перестрелка, скорее всего это первая рота нарвалась на засаду и вступила в бой. Не успели мы ничего понять, как где-то рядом раздался залп из ДШКа. У меня сбило панаму и чем-то обрызгало лицо, я упал на землю. Сбоку недалеко от меня раздался крик, началась стрельба. Медленно подняв голову, я посмотрел по сторонам. В трех метрах от меня лежал прапор, половина черепа у него была снесена пулей от ДШК. Чуть дальше ворочался в пыли Мамед, по всей вероятности он был ранен.
Я перекатился к кяризу и укрылся за его камнями, на мое счастье кяриз был обложен булыжниками. Проведя по лицу ладонью, я нащупал что-то липкое, посмотрев на руку, я увидел, что это были мозги прапора перемешанные с кровью.
Мамед пытался встать, я крикнул ему:
— Мамед, перекатывайся за дувал! Быстрее же. Только не вставай!
Мамед сел на корточки, я заметил, что одна рука у него как-то неестественно болтается. Немного посидев на корточках, он снова упал. Я стал осматривать впереди стоящие дувалы, ища взглядом, откуда же лупят духи, но ничего не было видно. Наши забежали за дувалы и оттуда вели стрельбу по сторонам, видно, они тоже ни черта не могут понять, из какого дувала работает ДШК.
Я пополз к Мамеду, поравнявшись с прапором, я перевернул его лицом вверх, пуля попала ему в район глаза, и вырвала левую верхнюю часть головы. Я примерно прикинул, где бы мог находиться духовский пулемет и, взяв автомат прапора, пополз дальше. Жалко его, прикольный был мужик, разговор у него был интересный такой, с полублатным одесским акцентом, а сам он был родом из Николаева.
Мы попрыгали на броню и стали ждать команду к движению в сторону кишлака.
Первыми пошли танки, отъезжая, они стали растягиваться, беря кишлак в полукольцо, за ними двинулись наши БТРы. С левого фланга двигались машины второй роты, справа первой, мы были в середине.
Две вертушки отлетели от кишлака и, обогнув горы, исчезли из виду, остальные две, спустившись пониже и кружа почти над самыми дувалами, продолжали бомбежку, видно, им удалось обнаружить духов или пулеметные точки, потому как, сделав петлю, они стали заходить в одно определенное место. Одна вертушка на втором заходе задымилась и, сделав какой-то замысловатый вираж, стала снижаться. Было видно, как летчики пытались вывести горящую машину за пределы кишлака, им это отчасти удалось, и вертушка упала на окраине, справа от кишлака, недалеко от подножия гор. Мы все с напряжением ждали взрыва на месте ее падения, но взрыва видно не было, неужели летчикам удалось посадить горящую машину?! Вторая вертушка, пальнув еще раз ракетами, развернулась и полетела в сторону падения первой. Зависнув над местом падения, вертушка, снижаясь, скрылась за крышами дувалов, минуты через три она показалась и, набирая высоту, улетела через горы в сторону расположения полков.
Я заглянул в люк БТРа, крикнул Туркмену:
— Что по рации говорят? Летчики живы? Забрали их?
— Не знаю насчет живы они остались или нет, но полкач послал пару машин из разведвзвода на место падения вертушки. С летчиками разговора я не слышал, — ответил Туркмен.
Наставало наше время, БТРы медленно и уверенно приближались к кишлаку, мы готовились к проческе, каждый повторно проверял свое оружие и снаряжение. Мы ни о чем не говорили, эта операция была не первой, и каждый знал, что ему делать, лишь один Сапог рассеяно смотрел на всех нас по очереди, и нервно сжимал свою СВДшку. Я его прекрасно понимал, и в памяти всплыли события первого моего рейда.
Наш взвод в составе двенадцати бойцов и двух офицеров нарвался на засаду в зеленке, я помню, куда-то стрелял, но духов не видел, вокруг раздавались взрывы, стрельба, свист пуль и осколков, и еще помню — было очень страшно. Количество духов превосходило нас примерно в два раза, но каким-то чудом нам удалось выйти из зеленки, погибли два бойца и лейтенант замполит роты, один пацан был дембелем, другой «чиж», моего призыва с Азербайджана, дембелей я в то время еще толком не знал. Потом подошло подкрепление, и мы взяли эту зеленку в кольцо и прочесали, убитыми мы нашли одиннадцать духов, но половина из них все же куда-то испарилась. Я надолго запомнил свое первое боевое крещение. А Сапог, уж точно запомнит этот рейд, если живой вернется.
Танки остановились метров за триста, не доезжая кишлака, наши БТРы поравнялись с ними. Ротный скомандовал, покинуть машины. Мы передернули затворы и попрыгали с брони на землю. Каски мы побросали в БТРе, и напялили панамы, толк от каски небольшой, только мешает больше, болтается как кастрюля на голове. А надели мы их перед выдвижением, чтоб такие уставники, как замполит, не полоскали нам мозги насчет нарушения формы.
Туркмен вылез из люка и крикнул нам:
— Пацаны, ни пуха вам!
Я махнул ему рукой, и мы, обойдя танки, стали продвигаться к кишлаку. Стены вокруг кишлака не было, кое-где торчали деревья и кусты, остальная зелень была скошена бомбардировкой. Я всегда удивлялся, почему после бомбежки дувалы, хоть и были заметно повреждены, но в основном оставались целыми. Наверно они были сделаны из какой-то вязкой глины, приходилось даже видеть, как снаряды втыкались в них и торчали.
В кишлаке не было видно никакого шевеления, кое-где виднелись струйки дыма, кишлак сам по себе был большой, дувалы стояли плотно друг к другу, и проходы были узкими. Если понадобится броня, то вряд ли танки смогут нам помочь, в этих переулках ни повернуться, ни развернуться, а соваться в кишлак на технике — это самоубийство. Да, придется нам здесь горя хапнуть, промелькнуло у меня в голове. Пробирались мы к кишлаку, небольшими перебежками, ожидая обстрела в любое время и из любого дувала. Духи в кишлаке были, это было ясно, но когда от них ждать удара, было не ясно, они могли запустить нас в кишлак, а могли открыть огонь и на подходе к нему. Это ожидание изматывало нервы, наш взвод шел в числе первых, и поэтому мы первыми должны были взять удар на себя, а это перспектива не завидная.
Мы все ближе и ближе подбирались к кишлаку, там было по-прежнему тихо. Ротный шел впереди недалеко от меня, рядом шел Хасан, сзади шел Урал с гранатометом, Сапог шел рядом с Хасаном почти бок о бок, позади нас шел радист Алешка с Оренбурга, неся на себе кроме автомата и боеприпасов еще и радиостанцию.
До первых дувалов оставалось метров сто, мы все были на пределе, я беглым взглядом просматривал каждый дувал по очереди, но из кишлака по-прежнему не доносилось ни звука, и не было видно никакого шевеления. Неужели готовят какую-нибудь ловушку, или, может, не хотят заранее определяться, потому как, обнаружив духовские огневые точки, наши могут дать координаты и артдивизион начнет по ним работать, духи это хорошо знают.
И вдруг из-за первого дувала с диким криком выскочил ишак, подпрыгивая как козел, он мчался прямо на нас. Я мельком заметил, что на спине ишака висят какие-то тюки и, инстинктивно повернув дуло автомата, нажал на курок, раздался выстрел, ротный тоже выстрелил в этого ишака — тот упал примерно метров за 80 от нас. Ротный, развернувшись, крикнул:
— Ложись! — и сам упал на землю. Мы все тоже попадали на землю, я закрыл голову руками, и застыл, лежа на песке. Секунд через пять раздался мощный взрыв, меня окатила горячая волна вперемешку с песком, и запахло свежим навозом. Спустя пару секунд я поднял голову, в ушах звенело. Что за хрень такая? Недалеко от меня на корточках сидел ротный и тряс головой. Я стал подниматься, отряхиваясь от песка, рядом со мной сидя на заднице матерился Хасан а возле него лежал Сапог. Слава богу, наши вроде все целы. Ротный крикнул:
— Все живы?!
— Че за ху…ня! — закричал, вставая, Грек, который шел сбоку, шагах в тридцати от нас.
— Духи решили пошутить перед намазом, — крикнул ему ротный.
Все поднялись на ноги и отряхивались от песка и навоза, многие даже не поняли, что произошло. Я взялся рукой за панаму и снял ее, рука моя оказалась в какой-то серо-зеленой каше вперемешку с кровью, это было дерьмо от ишака, я стал вытирать об песок эту парашу. Ну, начало есть. Что же будет дальше?
Ротный махнул рукой, и мы осторожно двинулись дальше.
В стороне раздался еще один взрыв, я резко пригнулся и повернул голову, в районе, где шла первая рота, поднялся столб песка и пыли, — черт, мина, не повезло кому-то, подумал я, и стал внимательней смотреть под ноги. Хотя внимательность эта была до задницы, в песке мину обнаружить практически невозможно. Если мины ставились этой ночью, то можно обнаружить следы, так как ветра ночью не было, а если раньше, тогда ветер устелил песок равномерно, да и духи не такие дураки, чтоб оставлять за собой следы. Ротный показал жестом залечь, и подбежал к радисту, спустя время вся пехота остановилась и залегла.
Два танка с тралами (приспособление для разминирования, железные катки впереди танка) стали прокатывать местность между нами и кишлаком. Проехав пару раз туда-обратно, и не обнаружив мин, они укатили обратно на позиции.
Позднее зажигание у нашего командования, надо было раньше прокатать местность, одной жертвы можно было бы избежать, но, как говорится, пока гром не грянет…
Пехота подошла вплотную к кишлаку, наступал ответственный и напряженный момент, мы готовились войти в кишлак, и хотя такое уже случалось не первый раз, все равно с каждым разом ждешь чего-то нового, духи не постоянны, иначе это были бы не духи. Уж что-что, а воевать эти суки могут, и на уловки разные у них изобретательности хватает, даже взять этого ишака-камикадзе. Ну кто мог предугадать такое? Я лично подобное встречаю первый раз. Проклятый Восток.
Вот и первые дувалы, мы вошли в кишлак, озираясь по сторонам и держа оружие на взводе, шаг за шагом мы двигались дальше. Дувалы как ступеньки пошли вверх, все выше и выше, вдали, примерно в километре, виднелись скалы. Тишина, вокруг ни души, тишина эта напрягала, страх сковывал душу. В голове пульсировала мысль, кто же первый возьмет свинец на себя. Вокруг одни дувалы, натыканы везде и всюду, какой долбай проектировал эти лабиринты непонятно, с будуна такого не настроишь, можно сто раз обойти кишлак вдоль и поперек и в сто первый раз там заблудиться.
Мы все глубже и глубже проникали в кишлак, ротный шел чуть спереди, Хасан и Урал поравнялись со мной, Сапог крался чуть ли не уткнувшись Хасану в спину. Хасан стукнул Сапога локтем, и показал, чтоб он шел рядом, а не тыкался ему в спину.
Я заметил боковым зрением, как сбоку — метров пятьдесят от нас — что-то шевельнулось, резко развернув дуло автомата, я от перенапряжения чуть было не нажал на спусковой курок Оказалось, это прапорщик Приходько, командир третьего взвода, и с ним пара бойцов, Мамедов и Канатов. Мамед был из Азербайджана, а Канат из Узбекистана, оба отслужили по году. Черт, хоть бы своих ненароком, не положить, подумал я, особенно Мамед, вечно небритый, и если бы не форма, вылитый дух.
Они направились в нашу сторону, прапор показал жестом: «Ну как там?» Ротный пожал плечами.
Справа от нас вынырнули из-за дувала братья близнецы, потом Бача, Закиров и с ними Грек. Перед нами открылась небольшая площадь, посередине виднелся кяриз, возле него валялся дохлый верблюд, развороченный ракетой. Жителей кишлака не было видно, ни живых, ни мертвых, может ушли в горы, может, попрятались.
В стороне от нас раздались выстрелы, сначала очередь из ДШК, после уже автоматный огонь, и началась перестрелка, скорее всего это первая рота нарвалась на засаду и вступила в бой. Не успели мы ничего понять, как где-то рядом раздался залп из ДШКа. У меня сбило панаму и чем-то обрызгало лицо, я упал на землю. Сбоку недалеко от меня раздался крик, началась стрельба. Медленно подняв голову, я посмотрел по сторонам. В трех метрах от меня лежал прапор, половина черепа у него была снесена пулей от ДШК. Чуть дальше ворочался в пыли Мамед, по всей вероятности он был ранен.
Я перекатился к кяризу и укрылся за его камнями, на мое счастье кяриз был обложен булыжниками. Проведя по лицу ладонью, я нащупал что-то липкое, посмотрев на руку, я увидел, что это были мозги прапора перемешанные с кровью.
Мамед пытался встать, я крикнул ему:
— Мамед, перекатывайся за дувал! Быстрее же. Только не вставай!
Мамед сел на корточки, я заметил, что одна рука у него как-то неестественно болтается. Немного посидев на корточках, он снова упал. Я стал осматривать впереди стоящие дувалы, ища взглядом, откуда же лупят духи, но ничего не было видно. Наши забежали за дувалы и оттуда вели стрельбу по сторонам, видно, они тоже ни черта не могут понять, из какого дувала работает ДШК.
Я пополз к Мамеду, поравнявшись с прапором, я перевернул его лицом вверх, пуля попала ему в район глаза, и вырвала левую верхнюю часть головы. Я примерно прикинул, где бы мог находиться духовский пулемет и, взяв автомат прапора, пополз дальше. Жалко его, прикольный был мужик, разговор у него был интересный такой, с полублатным одесским акцентом, а сам он был родом из Николаева.